«Дружил!»

«Шайбу замочили!»

Он ничего не знал об убийстве.

Шайба жил беспутно. Поэтому Кудим не пригласил его в свой Фонд и использовал на разовых поручениях. Постоянная подруга у Шайбы была, но после дежурств вечерами он надирался где придется. Мог уехать с собутыльником, с любой понравившейся телкой.

Когда Туркмения дежурил в ресторане, он обеспечивал Шайбе и его к е н т а м столик. Пьяный Шайба уходил провожать девчонок, а часа в три ночи мог появиться снова, пьяный вусмерть, ничего не соображающий, но крепко стоящий на ногах. Шел к друзьям. К тому же Шмитарю… На рассвете возвращался домой. Падал в передней. Мать раздевала, дотаскивала до ванной. Мылила шампунем голову. Помогала лечь. Утром Шайба вставал без головной боли. Никогда не опохмелялся. К боссу являлся трезвый как стеклышко. В тире, на тренировочных стрельбах из пистолета показывал результат не ниже кандидата в мастера. Как и прежде, когда работал в Московской воздушной милиции, в Шереметьеве… Убить Шайбу могли только по заказу или в пьяной драке после закрытия метро где-нибудь на стоянке такси…

— Когда вы с ним в последний раз виделись?

— Не помню. С полгода, наверное.

— У него?

— Где-то в центре, на улице.

— Он был один?

— Разве вспомнишь, начальник?

На самом деле Туркмения увидел его случайно неделю назад у ресторана в Марьиной Роще. Новенький «Джип-Чероки» тормознул, перекрыв тротуар, за ним подкатил еще и «мерседес». По-видимому, с боссами. Сбоку приткнулся мотоциклист на «Харлей-Дэвидсоне». Шайба вышел из «джипа» с двумя крутыми ментами, вместе вошли в ресторан. Одного из секьюрити Туркмения знал и однажды, еще будучи ментом, даже притащил в отделение.

«Барон…»

Он жил по соседству с Туркменией — мастер спорта по борьбе, «классик»…

Одновременно из «мерседеса» появился Кудим — сопровождал в качестве секьюрити кого-то из боссов. Такие услуги стоили немало. Туркмению он не видел, тот находился по другую сторону «Джипа». Боссы шли быстро. Вышибала ресторана уже держал перед ними открытую дверь.

Туркмения внезапно прозрел.

«Вот кто интересует ментов! Они ни разу не спросили ни о Сотнике, ни о Кудиме!»

В Фонде об этом и не догадывались…

— Ты вспомни! — Опер гнул свое. — Ведь наверняка еще вы встречались. У друзей, на службе! Колись! Сказал и, смотришь, домой пошел!

— Сам-то он как показывает, Шайба? Где? Я бы легче вспомнил!

—Шайба разное говорит, — хитрил опер скучно, без фантазии. — А нам точно знать надо! И с чего он вдруг из «Новых центурионов» ушел? Может, платили мало?

Туркмения только посмеивался:

—А вы бы у него спросили!

В камеру вернули к вечеру. Сосед лежал по-прежнему, отвернувшись к стене, беззвучно. Когда Туркмению ввели, не повернул головы. Только потянул носом, когда тот закурил. Конец дня прошел так же бездарно. Сокамерник молча лежал. Туркмения ходил взад-вперед. Менты из ДПЗ знали, кто он, для них он все еще оставался «своим», погоревшим на службе. Разговаривали в «волчок». Поздно вечером за сокамерником пришли. Вернулся он быстро. Просветлевший, преобразившийся. Обернулся к Туркмении:

—Сигарета найдется?

Туркмения догадался о том, что его отпускают.

—Сейчас нагонят! — Он весь светился. Провел пятерней по лицу, чтобы притушить свечение. — Я уже думал, иду по новой. Нет! Если что-то передать, я смогу…

В коридоре послышалось движение. К камере уже подходили. Сидевший вместе с ним сокамерник испытывал к нему такое же недоверие. Сейчас оно было преодолено. Туркмении представился случай сообщить о себе на волю.

— Кудим! Или Сотник… Телефон…

В последнюю секунду удержался. Достал сигарету:

— Держи… Нечего передавать. Сижу ни за что.

Бывший петербургский стряпчий устроил генеральную проверку обеим своим помощницам из «Ирина, Хэлена-турс» под вечер. Брюнетка и блонда отчитались. Вроде все было учтено. Компаньонки не теряли зря времени. Стряпчий приехал с подробной картой территорий, в том числе крупномасштабной — района Бейт-Лехема… Через арабского адвоката, в прошлом выпускника Краснодарского юридического, прекрасно говорившего по-русски, были проведены переговоры с соответствующими палестинскими лидерами. Разрабатывались планы экскурсий. В обществе молодых компаньонок стряпчий позволял себе иронизировать над заказчиками. В молодости он, несомненно, был душой компаний.

—Этот клиент… С Украины. Я разговаривал вчера с их представителем… Знаете, какие экскурсии он заказал? А ну! Кто ответит?

Блондинка предположила из чистой любезности:

— Алмазную биржу. По окончании симпозиума у него неделя в Клаб-отеле.

— Нет…

— Мертвое море. Эйлат. Христианские места…

— Верно! Но какие?

Из вежливости женщины изобразили полное недоумение.

—Вертолетные! Отдельно для каждого бизнесмена с его присными… Одиннадцать геликоптеров! И что они думают увидеть с вертолета в Иерусалиме? Скорбный путь Христа?

Блондинка быстро прикинула на микрокалькуляторе:

—Это составит кругленькую сумму…

Фраза о деньгах была произнесена. При полной внешней несхожести компаньонок объединяла общая сдержанность, скрывавшая мощный интеллектуальный напор и деловую хватку. Каждое замечание, действие влекли существенные и продуманные шаги. Адвокат уловил невысказанную вслух мысль, предпочел сразу успокоить:

— Деньги для фирмы по отсроченному чеку поступили.

— С вами легко работать…

— Спасибо… Кстати! Вам просили вручить сувениры! Они тут, в столе… От оргбюро симпозиума!

— Это? — Блонда немедленно извлекла из верхнего ящика коробку. Внутри лежало два флакона престижной парфюмерной фирмы.

— «Кельвин Кляйн»? Очень мило! Смотри!

Ее компаньонка в это время снова перечитывала факс Нисана Арабова. Ей показалось странным время, в какое стартовала московская бумага.

—Сейчас…

Факс был отправлен около двух ночи. Блонда не преминула заметить:

— Если помните, первый факс от господина Арабова пришел тоже под утро. Будто все время им что-то мешает…

— Как бы наше дело не закончилось раньше времени… — грустно заметил стряпчий. — Я постоянно набираю квартирный телефон. Никто не отвечает… В офисе — только секьюрити!

— Тут еще что-то… — Брюнетка порылась в корзинке с факсами. В последнюю минуту накануне Москва сообщила: «Вопрос о приезде председателя Совета директоров „Дромита“ господина Нисана Арабова поставлен под вопрос… Сроки симпозиума по проблемам выживания человечества нуждаются в корректировке… Подробности по телефону…»

— Я думаю перезвонить, получить подтверждение…

— Да, это лучше… — заметил стряпчий.

Блонда осмотрела оба флакона, один подала компаньонке.

—Тут еще инструкции…

На дне коробки лежала вырезка из российской прессы.

—Слушайте все…

Корреспонденция называлась: «Отстреливают прямона улицах». Подзаголовок гласил: «Служащая фирмы убита, таккак много болтала…»

Преследователи Михи бросились к машинам. У них были «вольво» и «жигуль». В последнюю минуту чуть замешкались. Навстречу, с Симферопольского шоссе, к мотелю уже сворачивали автобусы. Тяжелые, с зашторенными окнами.

«ОМОН…»

Менты снова поспевали к шапочному разбору!

Таксист попался Туманову занудливый, никудышный, ни на какие подвиги его было не подвигнуть.

—Вам куда именно в центр? Центр — он большой!

Жид поймал в зеркальце косой недоверчивый взгляд. Уж этот-то доподлинно знал, какого клиента везет. Водила дожимал, требовал объявить приз.

— На Тверскую…

— А в какое место?

В заднее стекло Миха увидел «вольво», она быстро догнала их и теперь следовала неотступно. Таксист тоже заметил преследование.

—Тверская — она большая…

—Ты погоняй, папаня… — Миха сунул руку за пояс сзади. Зажигалка в виде «Игл-606» была при нем постоянно. — Дуй прямо. Я скажу, где стопорить…

Водила замолчал. «Вольво» позади держалась опасно близко. Михе показалось, что он разгадал их план: «На светофоре выскочат. Дадут очередь по окнам». Настоящий «Игл-606» был бы ему сейчас более кстати.

— Осторожнее, папаня… На светофоре держись подальше от той вон «вольво»… Видишь? Чтобы нам не получить по дырке в черепе…

Водила не ответил. В начале Тверской такси резко сбавило скорость, словно лошадь, которую гонят мимо конюшни.

—Приехали. Вы извините…

Впереди от тротуара отъезжала патрульная милицейская машина. Надо было что-то предпринимать…

—Стоп… — Миха бросил приготовленную заранее Купюру. — Тебе, папаня! За бдительность…

Из «вольво», сзади, уже тоже выскакивали.

Водитель-милиционер патрульной ПМГ, отъезжавшей от тротуара, ударил по тормозам.

—Сволочи…

Черноволосый, рукастый, похожий на афганца, вынырнул перед самым капотом.

—Стой, шеф!

Машина была с полосой, с гербом России на дверце, с круговертью огня над кабиной.

— Спички есть, командир?

— Во наглеют… — Расплодившихся в последнее время гостей столицы ничего не сдерживало.

— Дай огоньку, начальник! — В руке черноволосый держал сигарету.

Водитель не успел сказать все, что по этому поводу думает. Сидевший рядом оперативник 108-го сунул руку в карман.

—Держи…

В лицо Жиду глянуло черное дуло «Макарова».

—Шаг назад! Стреляю! — Оперативник попался тоже бешеный — от всего: от Афгана, от Чечни. От начальства.

Повторять не пришлось. Водитель выскочил в секунду. Выхватил «Макаров», передернул затвор. Теперь он тоже готов был к стрельбе. Часы на Тверской показывали начало одиннадцатого. Менты только-только отъехали от отделения.

—Сюда!

Водитель толкнул авторитета на капот, ударом ботинка под щиколотку мгновенно заставил раскорячиться. Свободной рукой провел по туловищу.

—Вооруженный!

Он выхватил заткнутый сзади за пояс 9-миллиметровый фальшивый «Игл-606».

Все произошло в секунду.

Преследователи из «вольво» наблюдали, как Миха выскальзывает у них из рук.

Водитель с ходу врезал задержанному пистолетом по голове, вор согнулся наподобие складного ножа и тут же получил еще коленом в лицо. То, что гость столицы оказался вооружен, позволяло действовать так, как если бы мент в эту секунду защищал свою жизнь. Таково было жесткое ментовское правило самосохранения: взявший в руки оружие — вне закона… Водитель даже не заметил просверленную в «Игл-606» дыру, превратившую грозное оружие в обыкновенную зажигалку.

—Повернись…

В куртке оказались доллары. Какие-то бумаги. Бумаги водитель передал в кабину. Валюту оставил себе в качестве военного трофея. Оперативник тоже вышел из машины, перелистал документы.

—Давай его сюда!

Задержанный молчал. Вокруг собирался народ. Несколько спортивного вида мужчин из остановившейся рядом «вольво» выглядели подозрительными. Задержанного могли попытаться отбить. Оперативник предпочел побыстрее свернуться. Туманову завернули руки за спину, защелкнули наручники, толкнули на заднее сиденье. Оперативник, прижав его всем торсом, пролез следом.

—Поехали…

Водитель включил сирену. Окружившие машину неохотно уступили дорогу. Оперативник схватил трубку радиотелефона:

—Мы еще тут, у Пушки. Соедини с РУОПом… Слышь, мы тут интересного мужика задержали…

Рэкетир, выбросивший коробку из-под торта «Сказка», в которой, как он и предполагал, ничего не оказалось, сопровожденный разведкой со взлетного поля центрального аэродрома в Косино, не выходил из дому весь день. Он появился в подъезде только к вечеру. Осмотревшись, направился через дорогу, к продуктовому «шопу», точно перенесенного с дунайской столицы.

Разведка «Лайнса» к этому времени уже располагала о нем начальными сведениями.

Для сообщения об этом в «Лайнс» старший группы предпочел уличный автомат, несмотря на то что в трубке постоянно что-то методично скрипело и похрустывало.

— Ты где? — Рэмбо не мог ничего разобрать.

— Все там же, в Косино!

— Жаль, что не на Гавайях! Слышимость была бы лучше… Новости?

— Есть! Надо только найти другой автомат…

Методичное поскрипывание внезапно ослабло.

— Сейчас лучше! Алло!

— Да! Мы на месте.

Старший не собирался вводить Рэмбо в тонкости. Пока объект делал закупки, технарь, бывший сотрудник контрразведки, обслуживавший иностранные посольства, произвел привычную, не санкционированную президентом «Лайнса» операцию. В машине у оврага за соседними домами теперь можно было слышать разговоры внутри квартиры. Разведчик подложил также прокладку между контактами светильника в коридоре. Свет уже не горел. Не должен был гореть и вечером.

«Комитетские штучки…»

Телефон-автомат удалось постепенно приручить. Чистота фона хотя и уступала Гавайям, но что-то можно было передать и услышать. Рэмбо уяснил для себя обстановку.

Машина, на которой рэкетир гнал с аэродрома, была зарегистрирована на ее владелицу. Ее данные были записаны. Рэкетир ездил по доверенности.

—Может, скрытая форма продажи?.. Чтобы уйти от налогов. Это многие так делают. Пишите адрес…

«Шмитарь, Туркмения, Барон…»

Все жили в одном районе, прилегавшем к уже известному Рэмбо киоску «Зеро».

— Машина стоит под окнами. Пока все тихо.

— Что соседи?

— Мало что знают… Прежний хозяин где-то в дальнем зарубежье или вообще на том свете. Квартира приватизирована. Никто не прописан. Квартиранты меняются…

— А что этот?

— Первый этаж. Я поднимался сейчас в такую же: две смежные комнаты…

— Дверь?

— Средней тяжести… Счетчик мотает вовсю. Машина под окнами.

— Насчет сахара не забыл?

— Как можно? Чаек — первое дело!

Речь шла о простейшей операции с сахаром и бензобаком. Разведчики вроде бы учли все.

— Что еще известно?

— Я говорил с соседкой. Есть зацепка. Мужик, который жил до него, работал в «Рыбацком банке».

— Интересно… А что заложник?

— Пока никаких признаков…

Рахмон-бобо Арабов, семидесятитрехлетний дядя Нисана, приезжал в Центральный институт травматологии и ортопедии в Москву. Его захватили на улице, когда он вышел из магазина и прошел к овощному рынку на Каширке. Новенький микроавтобус затормозил рядом. Молодой мужик, сидевший с водителем, открыл дверцу, чтобы что-то спросить. Одновременно открылась и вторая дверца, в кузов, а сзади Рахмона-бобо уже держали под локти сильные молодые руки. Рахмон-бобо был еще крепкий старик, привыкший к тяжелому кетменю, всякой физической работе, но державшие его были еще крепче и действовали мгновенно. Через минуту он был уже в кузове с задернутыми плотными шторками. Он хотел объяснить, что произошла ошибка, что он — не с Кавказа, не представляет опасности. В кармане у него лежали справки и рецепты из ЦИТО, квитанции об уплате за консультации… Никто его ни о чем не спросил. Липкий пластырь прошел по его губам, стянул кожу, мышцы. Рахмон-бобо чуть не задохнулся. Будто кто-то натянул на лицо плотную маску… На глаза надвинули вязаную шапку, и свет исчез. Одновременно руки взяли в наручники. Ремнем захватили обе ноги.

—Чтобы не брыкался, дед! — Голос был веселый. Рахмон-бобо понял, что убивать его пока не собираются. Он слышал, как мчались по шумной трассе, тормозили у светофоров. Рядом по тротуару проходили люди, слышались голоса. Захватившие его переговаривались, но все по пустякам. Потом микроавтобус загнали в гараж, запахло бензином. Все вышли из машины, исключая пленника. Гараж заперли.

Рахмон-бобо вспомнил жену и детей, и под надвинутой на глаза вязаной шапкой у него навернулись слезы. Три старших его сына с женами жили с ним вместе, невестки по очереди ухаживали за стариками. Дочери жили отдельно. А один из сыновей, самый младший, управлял банком в Бухаре. Семья была большая, дружная.

—Отец, — сказал ему младший, — вам не надо ехать одному… Я пошлю с вами человека!

Рахмон-бобо только отмахнулся:

—Какой еще человек, сынок! Там Нисан, Неерия… Они в Москве большие люди. Они не дадут меня в обиду.

Рахмон-бобо задремал. Проснулся оттого, что в машине стало прохладно.

Наступила ночь.

Рахмон-бобо подытожил то, что знает о своих похитителях. В разговоре прозвучало по меньшей мере одно знакомое имя — Мансур. Ответственный за безопасность Нисана. Значит, взяли его не случайно. Он пробыл в гараже две или три ночи, раз в день его кормили кефиром и хлебом… Туалетом ему служила коробка от сигарет. Он уже потерял счет времени, когда услышал, как гараж снова открыли. В машину сел человек. Включил зажигание. Ехали недалеко. На этот раз особого движения на трассе не было. Приехали быстро. Сидевший за рулем освободил ему ноги, повел из машины, глубже на нос нахлобучил шапку. Рахмон-бобо видел только потрескавшийся ночной асфальт. Улица была окраинной, плохо освещенной. Они вошли в дом, прошли мимо лифта. Квартира-тюрьма оказалась на первом этаже. Стандартная, двухкомнатная. Его провели во вторую комнату. Перед тем как снять с Рахмона-бобо шапку, сопровождавший натянул на себя такую же вязаную, только с прорезями для глаз. Пластырь со рта и наручники тоже сняли, но только на время — пока он ел. В комнате-тюрьме мебели почти не было: металлическая, со спинками кровать, полка с книгами и бумагами. На окнах висели плотные шторы. В первой комнате громыхнул холодильник — появилась литровая пачка кефира, батон. Еще доставили заварной чайник с кипятком.

— Ешь…

— Ложечку…

Рахмон-бобо поел.

Было уже поздно. Со стола не убирали.

— Спать! Все!

Он уже знал, что рот ему снова залепят пластырем и наручниками соединят руки со спинкой кровати. Одну из ног скорее всего оставят свободной, чтобы можно было повернуться на бок.

Задача, которую Рахмон-бобо поставил перед собой, была непростой — напрячься таким образом, чтобы захватить как можно больше пространства внутри наручников, а потом, сжавшись, получить небольшую, хотя бы в полсантиметра, свободную зону внутри них. Рахмон-бобо отметил для себя внутрикомнатные ориентиры и расстояния до них. Между кроватью и окном находился радиатор центрального отопления, на краю стола лежала чайная ложечка. Хитрости остались незамеченными. Тюремщик погасил в комнате свет и вышел, придвинув к кровати ведро-парашу, оставив дверь открытой. Вскоре щелкнул выключатель. Время потекло медленно. Потом и вовсе остановилось. Старик не мог сказать, сколько он лежал тихо, размеренно дыша. Его тюремщик был неподвижен. Рахмон-бобо, насколько мог, вытянулся и словно стал длиннее. Одновременно начал вытягивать ногу в направлении стола. В комнате было темно, малейшая неосторожность могла оказаться непоправимой. Осторожно, словно трал, разыскивающий проход в минных полях, нога старика кружила над столом. Рахмон-бобо весь взмок, определяя безопасное место для ее приземления. Чайная ложечка на краю стола лежала вверх ребром — старик предусмотрительно подпер ее куском хлеба. В какой-то момент ступня коснулась ложки, сразу свалив с ребра.

«Барух ха-шем! — Она не упала. — Благословенно имя Твое!»

Начались сложные маневры растопыренными пальцами ноги. Для осуществления задуманного ложка должна была оказаться между ними. Был момент, когда она, невидимая в темноте, почти невесомая, скользнула вдоль ступни со стола, и Рахмон-бобо едва успел прижать ее вертикально к кромке и снова уложить на столешницу. Прервать работу, чтобы, отдохнув, снова начать поиск ложки, он не решился… Неожиданно, когда уже не оставалось никаких надежд, ложка внезапно наклонилась, встала на ребро и сама проскочила между пальцами. Теперь он держал ее крепко и смог переправить на кровать…

Дыхание в соседней комнате было еле слышно, но равномерно.

Отдохнув, Рахмон-бобо снова захватил ложку пальцами ноги — но теперь уже на кровати. Крепко зажав, он снова вытянул ногу, на этот раз к радиатору центрального отопления. Сразу выяснилось, что он не все рассчитал. Рахмон-бобо до боли тянулся из металлических браслетов; бедро, нога, рука вытянулись в одну прямую линию…

Тщетно! Ложка не достала до радиатора! Ей не хватило нескольких миллиметров… Рахмон-бобо дернулся изо всех сил. Удар по батарее был едва различим… Он лежал, глядя в потолок, набирая силы для следующей попытки…

Кареглазая блондинка — продавщица «Зеро» — узнала Рэмбо и «мерседес», принялась отчаянно флиртовать. Рэмбо приобрел большущую дорогую коробку конфет, которую тут же подарил.

—Ты широкий… Спасибо.

Вспомнили общих знакомых, о которых говаривали накануне.

— Туркмения не появлялся… И Шайбу не видно.

— Про Туркмению прошел слух, что его посадили…

Она легла грудью на прилавок, Рэмбо, возвышавшийся на две головы, мог оценить сверху ее упругую наполненность.

—Тебе лучше знать… Так?

Рэмбо снова принимали за мента. Он, собственно, и оставался им. Он рассказал о владелице «Волги», на которой по доверенности гонял рэкетир.

—Плата! Ее сын. Вон их подъезд!

Коммерческий киоск давно уже стал центром притяжения местных бригад. Продавщица знала всех.

—Мать — из бывших. Даже из сильно бывших. Госдача, пайки. Сейчас в административной инспекции. Мой шеф ей исправно отстегивает. Муж тихий. Перенес инфаркт.

—Что Плата?

— Из ребят, пожалуй, самый толковый. Тоже бывший спецназ… Хочешь телефон?

—У меня есть…

Дверь Рэмбо открыла Мадам.

— Это вы звонили? — Лишенные мышц припухлости у подбородка колыхнулись в улыбке. — С кем-то из бывших сослуживцев сына неприятность?

— С Туркменией!

— Этот как сошел с рельс, так и не встанет. Теперь с ним это постоянно.

Женщина сразу успокоилась:

—Что же мы тут…

Раскачиваясь, пошла впереди. Туфли на каблучках, сверху что-то спортивное, с плечиками. Разговор продолжили в гостиной.

— Ваш сын давно знает Туркмению?

— Друзья по несчастью: сидели в одной колонии… — Мадам взглянула доверчиво. — На нашем, по-моему, это не сказалось. Вернулся, работает. Второй раз глупость, по-моему, не совершит.

— Он попал в колонию из дома?

— Из армии. Служил в элитной части. В свое время закончил английскую спецшколу. Спортсмен. Только спортсменов туда и набирали! Перед дембелем все прихватили с собой радиодетали. В них миллиграммы благородных металлов… Его и прозвали Плата… Вам кофе? Чай?

— Спасибо. Это займет время.

— Чай заварен. Коля!

Из кухни появился тихий мужчина. Он нес поднос. Кивнул Рэмбо. Одно веко у него дергалось.

— Ваш и Туркмения… Они вместе работают?

— Наш его куда-то устроил рядовым секьюрити. Кого-то охраняет…

Муж молча расставил чайные приборы, десерт. Принялся за заварку.

— А ваш?

— В «Рыбацком банке». Сейчас уволился. Слышали про такой?

— Не помню уже в какой связи… Банк где-то в Центральной Азии. Представительство в Москве. В руководстве — москвичи… Наш обычно сопровождал ВИПа…

Для Рэмбо все было важно.

— Сейчас ведь как? Стараются взять в заложники. Особенно черные. А наши ребята охраняют. Тяжелый труд. Адский…

— Каспий?

— Да. Суда он не охранял… Руководство! Иногда только слышишь — «Артем» или другое название… Значит, возможно, предстоит командировка… Сопровождать президента банка!

— Но все-таки решил увольняться…

Чай был в пакетах. Рэмбо не получал удовольствия от «утопленников». Допил с трудом.

— Там что-то произошло. Сын сказал, что его подставили. Знаете, какой сейчас народ…

— Это он?

Небольшая фотография юноши с книжной полки была еще из доперестроечных времен. Длинные волосы по тогдашней моде, чуть искривленная линия носа.

— Я хотел бы с ним переговорить.

— К сожалению, сейчас он тут не живет. Снял квартиру. Уехал на край Москвы…

— Можете дать адрес?

— Он никому не дает. И нам не дал! «Будете опекать!»

— А телефон?

— Телефона там нет. Так что звоните сюда.

— У Москвы вокруг все края… Где же он снял?

— В Косино.

— Что ж! — Рембо поднялся. Поблагодарил.

С «Рыбацким банком» у Неерии Арабова на вечер была назначена разборка. Как теперь писали и говорили: забита стрелка.

То, что Плата расстался с президентом «Рыбацкого банка» отнюдь не по-хорошему, было сейчас на руку «Лайнсу».

«Если мы возьмем его с заложником — на горячем, он сдаст всех…»

…Тихий удар по трубе повторился.

Скромный ветеран отечественного ракетостроения Анатолий Маркович Нахман, начинавший еще в сороковых в довоенной Казани, в так называемой «шараге» — у мало кому известных тогда Валентина Глушко и Сергея Королева, ныне пенсионер, по ночам спал плохо. Валяясь на смятых от беспрестанных ворочаний простынях, в темноте, без сна, с открытыми глазами, он, словно наяву, бродил по ОКБ своей молодости и заводу, разглядывал тогдашние стендовые установки, где испытывали камеры сгорания, работу насосов; спроектированные и сделанные ими своими руками реле времени, датчики давления… В голове всплывали подробности, неожиданные детали, о которых никогда не вспоминал и даже не предполагал, что и они хранятся в памяти. Много забавных эпизодов было связано с горючим, использовавшимся на экспериментальных двигателях «РД-100», «РД-101» и «РД-103». Технарям оно пришлось по вкусу. Расход спирта при испытаниях двигателей и их отдельных агрегатов был слишком велик и не поддавался точному учету. Из этого проистекали многие нарушения трудовой дисциплины. В конце рабочего дня каждого, кто честно трудился, жаловали обычно пятьюдесятью граммами. Это называлось получить спирт «на проверку оптической оси»! После этого ударнику труда давалась команда: «Срочно на выход!» Нахман даже рассмеялся. Прошлой ночью он тоже слышал скребок. Одинокий смех на рассвете прозвучал неожиданно громко в доме, угомонившемся только к утру, вызвав чью-то быструю моментальную реакцию.

Скребок по трубе был едва слышен. Он донесся откуда-то снизу. Через секунду звук повторился. Нахман притих. Наваждением его были мыши… Как кормящая мать, которая не слышит во сне грохот орудий и мгновенно просыпается от шороха в колыбели, Нахман пробуждался от малейшего подозрительного шуршания…

«Но почему по трубе?»

Несколько секунд все было тихо. Затем звук повторился. Это был именно скребок. По трубе тихо провели металлическим. Еле слышно, словно боялись разбудить. Раз. И другой, и третий… Какую бы то ни было закономерность уловить было трудно. Тем не менее Нахман заинтересовался. Было лето, и эффект никак не был связан с жидкостным перемещением в замкнутой системе труб. Скребки повторялись, перемежаемые паузами. Инженер поднялся к окну. Свет не зажег. Под рукой оказалась пряжка брючного ремня. Он осторожно провел пряжкой по радиатору. Прислушался. В ответ раздался легкий тихий скребок. Нахман повторил эксперимент, ему снова ответили. И еще раз. И снова. Случайности быть не могло. За окном раздался звук подъехавшей машины. Новый сосед с первого этажа вышел из «девятки», потом громко хлопнула входная дверь. Было уже утро. Нахман провел пряжкой по металлу. Потом еще… Связь прекратилась. Все утро инженер размышлял о случившемся. В голову приходили романтические варианты.

«Замужняя женщина, чей-то муж… Словно подала знак: позвонила и положила трубку».

Потом он отбросил эту версию.

В последнее время в подъезде происходили странности. В связи с возросшими ценами на подписку из почтового ящика по пятницам стали пропадать газеты с телевизионными программами на неделю. Нахман и к этой проблеме подошел как инженер-ракетчик, экспериментатор. Газеты похищал жилец, чей ящик находился поблизости. Заметив его в отсеке, никто из соседей не мог ничего заподозрить. Кроме того, похититель не был подписан на газету. Нахман узнал на почте список таких людей. Он жил на третьем этаже. Жильцы со второго этажа, не подписанные на газету, были на даче. Другие уже много лет выписывали «Вечерку». На первом справа жил новый жилец. Спортсмен или охранник. Он ни с кем не общался. Газета к нему не шла.

Ночные скребки тоже шли снизу справа…

В обоих случаях в поле зрения возникала одна и та же фигура…

С утра Нахман занял наблюдательный пост у окна. Сосед в течение дня из дома не вышел и появился на улице только вечером. Едва он появился на другой стороне улицы, у венгерского «шопа», Нахман быстро провел по батарее первым попавшим под руку металлическим предметом, им оказалась рублевая монета…

Есть! Снизу ответили!

Инженер быстро спустился вниз, прильнул к двери:

—Алло! Вы меня слышите?

Ответ пришел с другой стороны, с какой Нахман не ждал. Он не заметил двух монтеров с портативной лесенкой, химичивших у телефонного ввода. Они заканчивали работу. Спешили.

—Чего тебе, отец? Из какой квартиры? Связь барахлит?

Вышли из коридора вместе. Поднялись на третий этаж. Нахман путанно объяснил свои подозрения…

Из оврага донесся громкий лай. Несмотря на поздйий час, там и сейчас выгуливали собак.

—Пошли!

Штурмовая группа «Лайнса» двинулась из крохотного сквера за домом. Чуть дальше темнел длинный овраг. Его обживали ребятишки и собаки. Рэмбо шел первым номером.

—За мной Игумнов. И капитан. Вопросы есть?

Снаружи было тихо. Темно. Окна плотно зашторены. У подъезда никто не встретился. Вечерами народ предпочитал сидеть у телевизоров. На лестничной площадке свет уже не горел. Секьюрити — все как один в темных спортивных костюмах — опустили на лица вязаные, с прорезями, черные шапочки.

—Сюда…

За дверью слышалась сбивчивая речь, смех. Там работал телевизор. Рэмбо щелкнул зажигалкой. Чуть повыше, прямо перед ним висел ящик с электросчетчиками и пробками.

—Все! Финиш!

Телевизор умолк. Несколько минут стояла полная тишина. Потом раздались негромкие шаги. И все снова умолкло. Стоя за дверью, человек проверялся. Неожиданно послышался мягкий поворот ключа. Дверь открывалась внутрь. Ничего не было видно.

Рэмбо — сто с лишним килограммов чистого веса — внезапно легко бросил себя вперед. По силе это можно было сравнить с ударом грузовика. Раздался шум падающих тел. Игумнов и капитан с наручниками с двух сторон навалились на лежавшего внизу, по-ментовски выкручивая руки и волоча в прихожую, с глаз соседей. Все были уже в квартире. Вспыхнул свет. Невыключенный телевизор сразу же заорал, ему скрутили горло. Рэмбо на секунду припал к косяку плечом. В темноте он крепко задел о притолоку.