– Но я же вся перепачкаюсь, – стонала бедняжка, безуспешно пытаясь преодолеть вброд очередную яму, заполненную серо-коричневой жижей.

Когда детективы добрались до безлюдной в этот праздничный час чайханы, Варин наряд сильно смахивал на мешок из-под картошки, забытый в поле нерадивым хозяином.

– Иван Иванович, я не могу думать в таком виде, – в отчаянии прошептала девушка, забиваясь в самый темный угол. – И как я теперь, по-вашему, должна пить чай? Всасывать через эту ужасную сетку, будто кашалот?

– Да, проблема, – растерялся Иван. – А может, приподнимешь подол, я подам тебе пиалу – и устроишь чаепитие внутри паранджи?

Варя брезгливо приподняла замызганный край своего одеяния, но стоило Ивану поднести к нему пиалу, как от подола отвалился изрядный кусок глины и плюхнулся прямо в чай.

– Так и от жажды умереть недолго, – чуть не плача, пробормотала Сыроежкина. – Проклятый снег, почему ему было не выпасть неделькой раньше?

– Ты не права, Варенька: если бы не снег, мы бы не сумели вычислить не то что день – год прилета в лот древний город.

Он отхлебнул из пиалы, с сочувствием глядя на пригорюнившуюся ученицу.

– Иван Иванович, миленький, – проникновенно начала Варвара, – давайте купим мне приличную одежду! Клянусь, как только нужно будет законспирироваться, я без разговоров снова напялю на себя этот мешок. Заодно послушаем городские сплетни – базар для этого самое подходящее место. Может, придумаем, как попасть во дворец…

Иван протяжно вздохнул – как любой нормальный мужчина, он ненавидел хождение по базарам, а необходимость время от времени делать покупки втайне считал наказанием за какие-то неведомые прегрешения. Но Варя выглядела такой несчастной, да и идея сбора местных новостей была совсем неплоха… «В праздник Ураза-байрам принято обновлять одежду», – вспомнились мэтру слова Мамонова.

– Ладно, не станем отступать от местных обычаев, – махнул рукой Птенчиков. – Только постарайся не растратить сразу все командировочные, выданные нам в ИИИ: мне было бы неловко в первые же часы пребывания в прошлом обращаться за материальной помощью.

Радостно взвизгнув, Варя повисла на шее учителя, заставив пожилого чайханщика укоризненно покачать головой.

Центральный базар Стамбула втягивал в себя людей, как гигантский водоворот. Стоило лишь приблизиться к опасному краю, заглянуть без особой цели в пару лавчонок – и сохранить свои деньги в неприкосновенности оказывалось нереальным. Здесь можно было прожить целую жизнь: имелся свой постоялый двор, своя мечеть, больница и даже кладбище. Рынок, как большой город, был разделен на кварталы: гончарный, ювелирный, оружейный, ковровый. А торговые ряды, будто улицы, имели свои названия. Оборванные мальчишки толкали перед собой нагруженные товаром тачки, каждая размером с добрую телегу. Горланили навязчивые зазывалы, расхваливая свой товар. Словно соперничая с ними, ревели верблюды, потрясая колокольчиками. Многоликая, разноцветная толпа растекалась в разные стороны, вплетая свою речь – арабскую, китайскую, индусскую и ещё бог весть какую – в общий гомон.

Изрядно поплутав, Иван с Варварой все же разыскали текстильный ряд – здесь торговали тканями и готовой одеждой. По причине, понятной лишь ей одной, девушка отвергла пару ближайших лавок и вдруг без малейших колебаний нырнула в третью – точно такую же.

Иван сломался после пятнадцати минут пребывания в душном, заваленном товарами помещении. Пробормотав извинения, он выбрался наружу и решил пройтись до конца текстильного ряда в надежде разжиться свежими городскими новостями. Но не ступил он и десятка шагов, как будто из-под земли выскочили два зазывалы и, схватив мэтра за руки, стали тянуть его каждый в сторону своей лавки. Едва не расставшись с рукавами полосатого бухарского халата, Иван с трудом отвоевал свободу и поспешил обратно. Решив караулить Варвару, он пристроился у входа в помещение, будто сотрудник охранного агентства, который, в отличие от швейцара, дверь открывать не обязан, но зато и на чаевые рассчитывать не может.

Не прошло и двух часов, как девушка предстала перед ним, одетая в полном соответствии с последней стамбульской модой. На ней было просторное феридже из светлой мериносовой шерсти, напоминающее плащ с длинными рукавами и большим капюшоном квадратной формы, и, конечно же, вожделенный яшмак, заменивший душную паранджу. Купец, беспрестанно кланяясь, провожал девушку к выходу. Расстались они лучшими друзьями – ведь каждый был уверен, что во время яростного торга обвел другого вокруг пальца.

– Как бы нам не пришлось менять легенду, – пробормотал Иван, разглядывая преобразившуюся девушку. – Теперь ты скорее похожа на мою госпожу, чем на сестру.

Варя порозовела от удовольствия, приняв сказанное как комплимент.

Детективы вновь нырнули в бурлящий водоворот базара. Воспрянувшие после долгого поста люди смеялись и бранились, торговались и радовались друг другу – словом, вовсю вкушали счастье бытия. Детективы миновали кожевенный квартал, с трудом пересекли шерстобитный двор и углубились в царство посудных лавок. Чудом отмахавшись от покупки огромного кумгана (восточного кувшина с узким горлышком), Варя в изнеможении привалилась к палатке старьевщика:

– Боюсь, вместо сведений о жизни двора сиятельного Абдул-Надула мы натащим в машину времени глиняных горшков и медных черпаков. Может, лучше потолкаться в харчевне? Не узнаем ничего ценного, так хоть потратим деньги с пользой для организма!

Иван печально покачал головой:

– Мне кажется, женщинам все же не положено заходить в подобные места. Недаром чайханщик с таким осуждением смотрел в нашу сторону.

– Теперь ясно, почему паранджа не лучший наряд для чаепития, – мрачно вздохнула Варя. – А может, мне переодеться юношей?

– Нет! Ещё одной смены нарядов мне не пережить. Давай вернемся к дворцу. Может, удастся обнаружить дырку в заборе или на худой конец подкупить стражников…

Неожиданно над их головами что-то просвистело и мягко плюхнулось на землю. В ту же секунду из овощного ряда донесся грозный рев:

– Ах ты, нерадивый сын хромого ишака! Кого обмануть захотел! – яростно вопил пышнобородый господин в сбившейся набекрень чалме, расшвыривая в разные стороны аккуратно разложенные на прилавке овощи. – Верни мои деньги, или я позову стражников, и они пустят на колбасу твои зловонные кишки!

– Но я вложил все деньги в этот товар. – Несчастный торговец попытался улизнуть, но вокруг его лотка уже собралась толпа, привлеченная бесплатным зрелищем.

Холеный господин неожиданно схватился за сердце и, горько рыдая, осел на землю:

– Ты погубил меня, погубил! Где обещанные тобой экзотические, не виданные доселе плоды и фрукты? – причитал он, раскачиваясь из стороны в сторону. – Что я скажу султану, да продлит Аллах его дни? Он желает отведать чего-нибудь особенного, а я угощаю его лишь обещаниями! Терпение многомилостивого владыки не безгранично, и скоро душа его облачится в одежды ярости…

Иван встрепенулся, словно гончая, почуявшая добычу. Повинуясь внезапному порыву, он протиснулся сквозь толпу и остановился у прилавка, стараясь придать лицу непринужденное выражение:

– Видно, хороший у тебя товар, уважаемый, – вон сколько народу собралось. О, капустка белокочанная, морковочка нантская, свеколка позднеспелая… То, что нужно.

Пышнобородый господин замер на полувсхлипе.

– Так-так, – продолжал бормотать Иван, ни к кому конкретно не обращаясь. – Сейчас возьму капусты, нашинкую ее меленько, добавлю морковочки, посолю – и подгнет. А как даст она сок… – Иван напрягся, пытаясь припомнить, как его бабушка квасила на зиму капусту. – Витаминчики так и заскачут! – процитировал он ее любимую фразу.

Неожиданно мэтр почувствовал, что кто-то тянет его за полу халата.

– О мудрый бухарец! Сам Аллах направил тебя сюда, дабы спасти мою шею от топора. – Пышнобородый господин заискивающе заглядывал Ивану в глаза. – Что это ты шепчешь, о сельдерей моего сердца?

– Пытаюсь припомнить один старинный рецепт, – небрежно обронил Птенчиков и принялся с таинственным видом обнюхивать пучок какой-то травы.

– Ты сведущ в тайнах кулинарии?

– Разве главный повар эмира Бухарского может быть не сведущ в подобных делах? – заявил мэтр по неразрешимым вопросам, холодея от собственной наглости. Правду сказать, процесс приготовления пищи всегда вызывал в нем приступы священного ужаса.

– Ты служишь при дворе светлейшего эмира? – уточнил собеседник, с недоверием косясь на невзрачный наряд «главного повара».

– Не суди о человеке по одежке, – сурово изрек Иван. – Знай: я богат и уважаем. Но сейчас нахожусь в отпуске и путешествую с сестрой инкогнито.

Господин в покосившейся чалме оглянулся на скромно стоящую позади них Варвару. Видимо, ее нарядное феридже с изящными кистями по краю капюшона вызвало в нем больше доверия, чем замызганный халат Ивана, и он снова заискивающе улыбнулся:

– А что это за рецепт, о котором ты упомянул, о румяная корочка моей надежды?

– Старинный семейный рецепт. Достался мне по наследству от бабушки… в смысле, от дедушки, а я на старости лет передам его своим сыновьям и внукам. – Иван подхватил пару кочанов капусты, швырнул на прилавок горсть медяков и сделал вид, будто собирается уходить.

Тут господин в чалме отбросил всяческие сомнения и кинулся ему в ноги, тоскливо подвывая и пытаясь облобызать грязный халат:

– О услада моей селезенки! Ты видишь перед собой ашджи-баши, главного повара сиятельного султана. Две луны прошло с той поры, как я сменил блаженство сна на муки бессонницы. Наш юный повелитель, да продлит Аллах его дни, а тем паче – ночи, неожиданно впал в тоску и велел подданным непременно его удивить. Придворные поэты превзошли самих себя, пересказав свои творения задом наперед, придворные танцовщицы разучили в казармах янычар жаркий танец «гопак», жены и наложницы… ну, тут уж я не в курсе. Разумеется, как главный повар кухонь султана я поклялся потешить сиятельного господина неведомым доселе кушаньем. Но этот негодяй, – главный повар метнул испепеляющий взгляд в сторону торговца, который успел подобрать из лужи рассыпанную морковь и теперь прилаживал ее на солнышке для просушки, – этот обезьяноподобный отпрыск пьяного верблюда задумал обмануть меня, и шайтан украсил это дело в его мыслях. Пообещав привезти заморских деликатесов, он накупил на мои деньги обычных овощей. Только врожденная доброта мешает мне разбить на мелкие кусочки ту гнилую тыкву, которую он считает своей головой!

– Достаточно со злодея и злодеяний его, – примирительно изрек Иван, изображая очередную попытку уйти.

– Велик Аллах над нами и всемилостив, и твое появление – еще одно тому свидетельство, – снова повис на нем дворцовый повар и без обиняков рубанул: – Продай мне рецепт своего дедушки.

– Всего золота султанской казны не достанет, чтобы выкупить этот рецепт, – гордо ответствовал мэтр. – Он не продается!

Повар застонал и артистично забился в конвульсиях, грозя оставить Ивана вовсе без халата, а в голове мэтра зазвучал взволнованный голос Варвары:

«Иван Иванович, нельзя упускать такого человека! Может быть, это наш шанс попасть во дворец!»

Птенчиков снисходительно подмигнул своей ученице и наклонился к повару, отечески похлопывая его по чалме:

– Беда у тебя под ногами, но я не привык оставлять собратьев по профессии в таком положении. Рецепт не продам, но могу приготовить это замечательное блюдо прямо на султанской кухне.

– Но тебя туда не пропустят! – в отчаянии заломил руки повар.

– Что ж, как знаешь. Пойдем, сестра…

– Нет-нет, постой. Я… я что-нибудь придумаю.

Повар поднялся с колен и грозно обернулся к торговцу овощами:

– За твоим долгом пришлю завтра. А это я забираю. – Он проворно сунул руку ему за пояс и извлек тугой кошелек с медяками – выручку от бойкой торговли в первый день Ураза-байрама.

– Возьми, премудрый бухарец, не думаю, что ты должен платить этому проходимцу за овощи, купленные на мои деньги. – Он попытался всучить экспроприированный кошель Птенчикову.

– Не бери в голову, уважаемый, потом сочтемся, – беспечно отмахнулся пребывающий в отличном расположении духа Иван. Повар прерывисто вздохнул, прикидывая, сколько таких кошельков понадобится «потом», и повел своего спасителя к выходу с рынка.

«Иван Иванович, это гениально, потрясающе, невероятно! Скоро мы будем во дворце!» – Варин голос так бурно ликовал у Ивана в голове, что ему начало казаться, будто их слышит весь базар.

«Не мы, а я, – осадил ученицу Иван. – Сейчас мы завернем на постоялый двор, и ты останешься ждать меня там».

«Но…»

«Никаких „но“!»

Однако их планам не суждено было сбыться. На выходе с рынка дорогу преградили четверо балтаджилеров с алебардами наперевес:

– Ты – Алишер, главный повар сиятельного султана?

– Да, – проблеял почтенный ашджи-баши, на глазах съеживаясь и покрываясь бурыми пятнами.

– Срок уплаты твоего долга прошел час назад. Посидишь в зиндане, авось образумишься. – Алебардщики ухватили повара за шкирку, как котенка, и поволокли за собой. Бедняга вырывался, умоляя дать сутки отсрочки, но конвоиры оставались глухи к его мольбам.

Иван с Варварой в недоумении наблюдали за этой сценой, не решаясь ввязываться в разборки с вооруженными до зубов алебардщиками, которые, судя по всему, были убеждены в собственной правоте.

– Сообщите моей жене! – донесся до них голос несчастного повара. – Я живу за мечетью Рустем-паши. Дом с зеленой…

Договорить ему помешал короткий удар под дых. Почтенный ашджи-баши как-то странно обмяк и замолчал.

Человек в костюме художника с аппетитом перекусил в одной из многочисленных харчевен, а затем переместился в уют чайханы. Ему предстояло важное дело, однако он не торопился: через расположенное близ центральной площади заведение с завидной непрерывностью перетекал взбудораженный праздником людской поток, и, не расставаясь с пузатым чайником, человек узнавал обо всем, что происходит вокруг. Так, ему стало известно, что после обстоятельной молитвы сиятельный султан Абдул-Надул Великолепный передохнул в специально отведенных для этой цели покоях при мечети, а затем отправился почтить могилы предков. Прикинув, что это богоугодное дело так же потребует немалого количества времени и праздничная трапеза во дворце начнется далеко за полдень, человек в костюме художника переместился на мягкие ковры у задней стены и хорошенько вздремнул.

Наконец он решил, что желудок султана вполне насытился, а душа размягчилась. Расплатившись с добродушным хозяином, человек подхватил свои пожитки и направился во дворец.

– Какой кошмар, – выдохнула Варя, когда алебардщики со своей жертвой скрылись за углом.

– Да, неудачно, – согласился Иван. – Пока мы заведем еще одно «полезное» знакомство, может пройти немало времени.

– Иван Иванович, человек попал в беду, а вы рассуждаете о «полезных» знакомствах! – возмутилась Сыроежкина. – Мы должны срочно спасти его из долговой ямы!

– Безусловно, это будет самый короткий путь во дворец, – протянул Иван, рассеянно обрывая листья с капустного кочана, но не выдержал и расхохотался: – Негодование, написанное на твоем лице, не скроет и брезентовый чехол. Не переживай, мне просто хотелось тебя подразнить.

Он выбросил в канаву утратившую конспиративную необходимость капусту и окликнул прохожего:

– Эй, уважаемый, не подскажете, как найти мечеть Рустем-паши?

Мечеть оказалась прекрасным ориентиром, и отыскать нужный дом не составило труда. Уютная двухэтажная постройка была опоясана ухоженным садом, щедро осыпанным золотом осени, и вызывала ощущение устоявшегося благополучия и комфорта. Однако, едва свернув на нужную улицу, Иван с Варварой услышали громкий плач, стенания и крики.

– Наверное, им уже кто-то сообщил, что почтенного Алишера забрала стража, – предположил мэтр.

Но выяснилось, что он ошибся – шум доносился из дома напротив. Из окон летели вещи и домашняя утварь, во дворе, горестно причитая, металась женщина, старающаяся хоть что-то спасти. Возле забора стояли трое ребятишек, мал мала меньше, и ревели, как заведенные, синхронно открывая рты и размазывая слезы по чумазым щекам. Наконец в дверях показались двое алебардщиков. Громко переругиваясь, они волокли какой-то тяжелый тюк. Раскачав хорошенько свой груз, они швырнули его на двор и вновь скрылись в глубине дома. Когда осела пыль, тюк зашевелился, закряхтел и оказался худосочным мужичишкой с реденькой бородкой. Вместо того чтобы возмутиться подобным обращением, он неловко перевернулся набок, поерзал на камнях, устраиваясь поудобнее, и умиротворенно захрапел – судя по всему, этот человек был мертвецки пьян.

– Надо же, пьяный мусульманин, – прошептала Варя. – Разве Коран не запрещает правоверным употребление спиртного?

– А разве в Библии нет заповедей для христиан: не убий, не укради, не возжелай жены ближнего своего?.. – в тон ей поинтересовался учитель.

– Да, вы правы. До чего несовершенен мир людей! Воспитывают их, воспитывают… – Варя сокрушенно покачала головой.

Закончив громить дом, балтаджилеры вышли во двор, сгибаясь под тяжестью огромных мешков с ценной утварью. Последним выбрался мордатый вояка, прикрывший свои плечи, будто попоной, небольшим персидским ковром. В одной руке он сжимал алебарду, в другой – украшенный мелкой бирюзой светильник.

– Уф, славно потрудились, – пропыхтел он, почесывая светильником вспотевшую от усердия спину. Заметив несчастную хозяйку, пытающуюся успокоить детей, он скорчил притворно-сочувственную физиономию:

– К моему глубочайшему сожалению, этот дом твоему мужу больше не принадлежит. – Он пнул сапогом спящего пьянчугу и с неожиданной злостью заорал: – Так что забирай немедленно этот мешок с трухой и проваливай вместе со всем своим выводком! Да не забудь возблагодарить Аллаха, что на уплату долга хватило одного лишь дома. До невольничьего рынка, знаешь ли, двадцать минут прогулочным шагом…

Алебардщики дружно загоготали. Онемев от ужаса, женщина схватила в охапку детей и кинулась прочь со двора. Ее мужа, так и пребывающего в блаженном неведении, балтаджилеры без церемоний перекинули через забор.

Стоило погромщикам скрыться за углом, как улица ожила. Вокруг несчастной стала собираться толпа – все дружно охали и всячески выражали свое сочувствие. Калитка дома ашджи-баши отворилась, и оттуда вышла стройная женщина. Пробравшись к соседке, она мягко взяла ее за руку:

– Успокойся, слезами дома не построишь. Бери детей, и пойдем к нам.

– Просто эпидемия какая-то, – пробормотала Варя, наблюдая за происходящим. – Ощущение, что половина Стамбула погрязла в долгах. Каково будет этой доброй женщине узнать, что ее муж тоже схвачен за неуплату? Приютила соседку, а ее и саму, того гляди, из дома выселят.

– Да, неприятно приносить дурные вести, но у нас нет выбора. Идем.

Иван окликнул жену ашджи-баши и, церемонно представившись, сообщил, что у него есть новости от почтенного Алишера. Вскоре они вместе с женщинами шли к просторному дому. Утомленные переживаниями детишки уже не могли плакать – они лишь всхлипывали, вздрагивая щуплыми плечиками. Варя сочувственно погладила по голове одного из малышей – и вдруг остановилась как вкопанная:

– Послушайте, у ребенка жар! – Она присела перед его братишками, ощупывая шейки и проверяя пульс. – Эти дети серьезно больны, неужели вы ничего не замечаете?!

Мать ребятишек залилась слезами:

– Как же не заметить, если они всю ночь метались на кроватках? Я только отправила служанку за врачом, как в наш дом нагрянули алебардщики. Больше я не могу рассчитывать на доктора – мне нечем будет с ним расплатиться…

– Я вылечу ваших детишек, – решительно заявила звезда натурологии. – Нельзя оставлять их в таком состоянии без помощи медицины.

Лицо матери осветилось робкой надеждой:

– Да наградит тебя Аллах, добрая девушка!

Хозяйка распорядилась устроить попавших в беду соседей со всеми удобствами и провела Ивана в уютную, щедро застланную коврами комнату. Скрепя сердце, Птенчиков поведал, что случилось с ее мужем. К чести хозяйки стоит отметить, что обошлось без истерики. Она будто окаменела, и лишь побелевшие пальцы быстро перебирали край теплого сеймана – местной разновидности стеганого жакета.

– Будь проклята эта чайхана! – прошептала несчастная женщина.

– Почтенный ашджи-баши владел чайханой? – удивился Птенчиков.

– Нет, мой муж ходил в чайхану.

– Неужели в Истанбуле цены на чай столь разорительны? – совсем растерялся Иван.

– Наверное, чай там заваривает сам шайтан, – горько усмехнулась жена повара. – С тех пор как открыли эту чайхану, наши мужчины, выходя из дома, забывают взять свой разум с собой. Что происходит в этом позабытом Аллахом месте, я не знаю – женщин туда не пускают, а мужчины ничего не рассказывают.

Тут дверь тихонько скрипнула, и в комнату вошла Варя:

– Дети уснули. Бедная мать осталась с ними. Этот пьянчуга, ее муж, так ужасно храпит, что с другого этажа слышно. А ведь раньше он совсем не пил. – Варя недоуменно нахмурилась. – Ничего не понимаю: Саадат говорит, что он каждый вечер уходил в чайхану, а поутру приползал в совершенно невменяемом состоянии.

– В чайхану? Неужели ту самую? – обернулся Иван к жене повара. Та лишь мрачно кивнула.

– Это сколько ж надо выпить, чтобы спустить все хозяйство и дом? – проворчала Сыроежкина, пытаясь прикинуть среднестатистическую стоимость метра стамбульской недвижимости в перерасчете на 100 граммов условного алкоголя. Ее размышления были прерваны появлением нового действующего лица: в сопровождении служанки в комнату вошла уже немолодая женщина в одеждах вдовы.

– Фатима! Здравствуй, сестрица, – подняла голову поникшая хозяйка.

– Мир твоему дому, Зульфия, – отвечала вошедшая. – Не поможешь ли ты донести мою нижайшую просьбу до слуха твоего достойнейшего супруга?

– Ох, Фатима… – всплеснула руками жена повара – и все-таки разразилась слезами. Рыдающие в режиме нарастающего крешендо сестры принялись делиться друг с другом своими горестями. Зульфия поведала, что ее супруг схвачен алебардщиками и брошен в зиндан, а Фатима рассказала, что ее сын, юный красавец Самид, гордость и единственная опора матери с тех пор, как Аллах призвал к себе ее любимого мужа, уже двое суток не возвращается домой. Ушел в злополучную чайхану, и… тут стенающая вдова ввернула столь затейливое глиссандо, что у учителя литературы потемнело в глазах.

– Хотела я попросить многоуважаемого Алишера сходить за сынком – меня-то в эту клятую чайхану не впустили – а тут такое горе… – Сестры, как по команде, заголосили с утроенной силой.

Даже одна скромно всхлипывающая женщина способна довести мужчину до нервного срыва, тут же наблюдался хорошо сработавшийся дуэт. Птенчиков беспомощно обернулся к Варе, но его ожидало новое потрясение: глаза юной помощницы стремительно краснели, наливаясь слезами сочувствия.

– Так, отставить рыдания! – гаркнул мэтр, решительно вскакивая с подушек и опрокидывая на ковер пиалы с недопитым чаем. – Я сам отправлюсь в эту таинственную чайхану, и без… как бишь зовут этого пропащего, в смысле – пропавшего юношу?

– Самид, – подсказала вдова.

– Вот-вот, без него оттуда не вернусь. А вы в это время… короче, сами придумаете, чем заняться.

Оказавшись на улице, Иван привалился к забору и протяжно вздохнул – посещение зловещей чайханы его пугало гораздо меньше, нежели пребывание в компании истерически настроенных дамочек.