Три девицы под окном (№3) - Мафиози из гарема

– Это не так уж и далеко от Москвы. Идемте, мэтр, я вас подвезу!

Через пару минут Иван, даже не успевший сообразить, нужно ли ему так срочно мчаться в музей, сидел в расписанном под гжель аэроботе.

– Только ничему не удивляйтесь, – наставлял его орудующий рычагом управления художник.

– А чему я должен… вернее, не должен удивляться? – осторожно поинтересовался Птенчиков.

– Увидите.

Иван приготовился к самому худшему: мертвым петлям, нырянию в воздушные ямы, неисправностям аэробота и привычке водителя засыпать на полном ходу. Однако оказалось, что дружеское предупреждение к самому полету отношения не имело. Аэробот благополучно преодолел весь путь и приземлился на стоянке у внушительного здания. Точнее, архитектурного ансамбля, состоящего из множества разнообразных пристроек, громоздящихся друг на друга.

– Я не стал извещать директора музея о нашем визите, – говорил меж тем реставратор. – Это совершенно непредсказуемый человек! Если бы он узнал, что мы хотим увидеть определенную книгу, то вполне мог бы припрятать ее в самом дальнем углу и водить нас по своему лабиринту до тех пор, пока мы не выучим наизусть всю экспозицию.

– Этот музей построен по принципу лабиринта? – заинтересовался Иван, более внимательно разглядывая здание.

– Да. Причем с легкостью видоизменяется в зависимости от возрастных и психологических особенностей посетителей. Если сюда забредает экскурсионная группа, состоящая из школьников, конечной целью становятся поиски «Макдоналдса». Этакий бег по залам с препятствиями из шедевров и призом в конце пути за проявленную смекалку и наблюдательность. Более сознательные зрители подвергаются многократному тестированию для перехода на каждый последующий «уровень». Для стимуляции самых азартных директор хотел открыть в последнем зале казино, но ему не разрешили. Даже самые неподготовленные и равнодушные к искусству люди бывают вынуждены обойти всю экспозицию: их гонит вперед стремление найти-таки выход из этой западни.

– Но в музее могут одновременно собраться самые разные посетители, – растерялся Иван. – Под кого же тогда подстраиваться?

Реставратор уныло цокнул языком:

– Не соберутся. Посетители здесь вообще большая редкость.

– Так не лучше ли вернуть музею первозданный вид и дать людям возможность наслаждаться искусством без психологического давления и глупых аттракционов? – нахмурился Иван.

– Что вы! Тогда сюда вообще никто не придет. Между прочим, среди музеев нашей страны этот самый посещаемый. И все благодаря стараниям директора!

И тут окончательно запутавшийся Иван узнал, что люди XXII века, глотающие книги в таблетированном виде и давно забывшие, что такое театр, вовсе не нуждаются в посещении музеев: к их услугам удобные электронные каталоги, снабженные подробнейшими комментариями экскурсоводов. Четкость изображения и насыщенность цветовой гаммы зачастую превосходит оригинал, к тому же можно не только полюбоваться шедеврами, но и перекроить их в соответствии с собственным вкусом, что-то подрисовав, что-то ликвидировав, увеличив существенное и отрезав лишнее. Музеи превратились, по существу, в складские помещения, где пылятся громоздкие, неудобные в обращении полотна и скульптуры.

– Местный директор – настоящий энтузиаст своего дела. Чего только не изобретал он для привлечения посетителей! Устраивал викторины, конкурсы, даже соревнования типа «Мама, папа, я – интеллигентная семья». Снимал рекламные ролики, выдумывал скандальные истории для «желтой» прессы. Наконец, добился утверждения обязательных экскурсий в программе школьного образования, а взрослым стал попросту приплачивать за визит.

– Из каких же фондов?

– Сам рисует, он ведь художник. Посетителей мало, денег много…

– Но это же уголовное преступление!

– Преступление – это когда кому-то во вред, а у него все только на благо.

– Но если кто-нибудь узнает…

– А все и так знают. Думаете, люди бегут с этими деньгами в магазин? Нет, оставляют на память и хвастают перед знакомыми: прикинь, я побывал в настоящем музее!

Они ступили в просторный холл и остановились у турникета.

– Нужно вызвать кассира, – пояснил реставратор, нажимая на кнопку.

В турникете отворилось окошечко, и электронный голос произнес:

– Цель визита?

– Наслаждение искусством.

– Возраст, образование, профессиональные склонности?

Посетители терпеливо ответили на вопросы, и в руки им вывалилась пачка банкнот.

– Добро пожаловать! – произнес электрокассир, и турникет озарился приветливым зеленоватым свечением.

– Вперед, – скомандовал реставратор, сжимая в руке автошпаргалку с планом музея. – Мы знаем номер зала, где хранится книга. Нужно пробежать как можно больше, пока за нас не взялась программа экскурсионного обслуживания.

Однако преодолеть галереи в резвом марш-броске им не удалось: путь преградила выдвижная панель с диктофоном, экраном и множеством кнопок непонятного предназначения, и знакомый голос произнес:

– Будьте любезны поделиться своим мнением по поводу представленной в Греческом зале…

– Хватит издеваться! – не выдержал реставратор. – Я прихожу сюда уже который год и каждый раз должен отвечать на эти бесконечные вопросы. А ну, с дороги, глупая железяка, не то я расколочу тебя на запчасти!

Панель покраснела – видимо, от негодования – и оглушительно взвыла в аварийном режиме. Заработали невидимые глазу шестеренки. Проход освободился, и ошарашенные произведенным эффектом посетители увидели спешащего к ним человека с разметавшимися по плечам прядями седых волос.

– Это директор музея, – простонал заведующий реставрационной мастерской. – Умоляю, только не проговоритесь о книге, не то мы проторчим здесь до самого утра.

Директор подбежал к нарушителям спокойствия и остановился, прожигая их огненным взором. Вдруг на лице его отразилось удивление, а затем и искренняя радость:

– Акакий Сигизмундович?

– Добрый день, Феропонт Никодимович. Позвольте представить вам моего друга: Иван Иванович Птенчиков. Вы, вероятно, о нем наслышаны…

– Как же, как же: человек, возродивший интерес к «Камасутре», – просиял среброволосый директор музея и понимающе подмигнул мэтру. Иван покраснел гуще, чем адъютант начальника полиции, и почувствовал неодолимое желание провалиться сквозь землю. К сожалению, такой возможности ему не предоставили: директор уже подцепил своих гостей под белы рученьки и с силой тайфуна повлек в недра своего «лабиринта». Заведующий мастерской лишь скрипел зубами, неприметно поглядывая в план музея.

На одном из перекрестков движение неожиданно застопорилось. Не умолкающий ни на минуту директор настойчиво пытался развернуть всю компанию направо, но реставратор, повинующийся голосу инстинкта и указаниям шпаргалки, упорно тянул налево. Страсти накалялись, взгляды суровели, лбы противоборствующих покрылись испариной. Не выдержав гнетущего напряжения, Иван принял единственно возможное решение и, неожиданно для всех, рванул прямо в распахнутые двери зала Альтернативной живописи.

Учитель литературы морально подготовился увидеть нечто шокирующе-невразумительное, однако выставленная экспозиция его приятно удивила. На стенах скромно и с достоинством висели выполненные в реалистической манере сюжетные полотна. Почувствовав за спиной недовольное сопение реставратора, Иван поспешил придать своему лицу восторженное выражение и пошел вперед.

Что-то в этой «альтернативной живописи» настораживало, вызывало подсознательный дискомфорт. «Иван Грозный в ожидании рождения своего сына», – прочел Птенчиков название ближайшего шедевра. «И снова пятерка», «Застройка Помпеи элитными коттеджами»…

– Вам нравится? – с неожиданной робостью обратился к Ивану директор музея.

Реставратор ткнул мэтра в бок и зашептал:

– Это он сам рисовал…

– О… очень неожиданная трактовка идеи альтернативы в искусстве, – промямлил Иван.

– Каждый из нас должен стараться сделать мир чуточку лучше. Хотя бы в области, подвластной его дарованию. Меня часто приводит в недоумение выбор сюжетов творцами: к чему этот пессимизм, черные краски, надломленные линии? Я выбираю путь жизнеутверждения! Кстати, вам никогда не приходила в голову мысль переписать «Анну Каренину»? С вашим знанием «Камасутры»… – Седой борец за победу оптимизма мечтательно закатил глаза.

Реставратор наступил на ногу задохнувшемуся от возмущения Птенчикову:

– Не возражайте, это бесполезно.

Учитель медленно сдулся.

– Да, в ваших рассуждениях есть рациональное зерно… – Он невольно взглянул на лучащегося добродушием Грозного. – Только Иоанн Васильевич никогда не был таким курносым.

– Откуда нам знать, как выглядел Грозный. Это все, батенька, ИСТОРИИ.

«Я пил с ним в подвале мальвазию из литых подсвечников!» – чуть не брякнул Иван, но вовремя воздержался от сенсационных сообщений.

Меж тем реставратор решил воспользоваться тем, что увлеченный разговором директор ослабил бдительность, и выскользнул из зала. К тому моменту, как его хватились, он успел проникнуть в галерею искусства Востока и склонился над интересующей Птенчикова книгой.

– Трогать экспонаты руками категорически воспрещается! – негодующе вскричал директор музея, обнаружив наконец своевольного гостя.

– А руками их никто и не трогает, – невозмутимо обернулся к нему реставратор и продемонстрировал изящный пинцет.

– А-а, – протянул директор, разглаживая суровую складку меж седых бровей. – Тогда другое дело.

– Мэтр, я слышал, вы изучали арабский? – незаметно подмигивая, осведомился реставратор у Птенчикова. – Не подскажете, о чем идет речь в этом манускрипте? Уж больно любопытные иллюстрации.

– С удовольствием! – откликнулся Птенчиков, элегантным движением плеча оттирая директора в сторону.

Вот она, книга! Лежит перед ним во всей своей красе. Раза в три больше, чем сделанная Антиповым копия. Хрупкие от старости листы, знакомые миниатюры, сплетающая таинственные узоры арабская вязь. Запасливый реставратор протянул ему еще один пинцет. Птенчиков осторожно подцепил страницу.

Ну, и что же делать дальше? С одного взгляда тайну Антипова не разгадать. Нужно изучить тексты, сравнить подлинник с копией, определить, какие миниатюры художник посчитал для себя важными, а какие выпустил за ненадобностью… Что-то перемудрил господин реставратор со своей конспирацией: разве можно выпросить книгу у директора музея, не сообщая ему, что она представляет определенный интерес?

Птенчиков перелистнул еще страницу. За его спиной раздался недоуменный возглас:

– Ничего не понимаю… Как такое возможно?

Взволнованно пыхтя, директор отпихнул Ивана и в свою очередь склонился над книгой.

– Феропонт Никодимович… – севшим голосом произнес реставратор.

– Да, Акакий Сигизмундович…

– Это же… это же открытие века!

– Или гнусная фальсификация.

– Экспертизу!

– Всенепременнейше.

– Выходит, Антипов знал…

– Антипов? Тот талантливый юноша из вашей мастерской? Но почему он ничего не сказал?..

Терпение Ивана лопнуло:

– Извините, что вклиниваюсь в вашу беседу, но не согласитесь ли вы объяснить, о чем, собственно, речь?

Художники оторвались от книги и разом выдохнули:

– Краски!!!

Глава 5

– Книжная миниатюра – это вид художественного искусства, издревле известный как в восточном, так и в западном мире. Самыми древними считаются египетские миниатюры, они были написаны на пергаменте и датируются вторым столетием нашей эры. Позже миниатюры выполнялись на бумаге и даже на слоновьих бивнях. В западных странах они использовались для иллюстрации как рукописных библий, так и произведений светского характера. После изобретения книгопечатания искусство миниатюры несколько утратило актуальность и в основном стало употребляться для писания портрета на медальонах…

– Краски, краски! – подбодрил склонного к длительным экскурсам Сапожкова более прагматичный Аркадий.

– В интересующие нас времена в искусстве миниатюры применялись акварельные краски, – не меняя лекторского тона, продолжил Олег. – Эти краски содержали большое количество липучего гуммиарабика. Для выполнения изящных линий и очертаний рисунка использовалась тончайшая кисть, изготовленная из шерсти котенка. Прежде чем приступить к работе над самим изображением, на бумагу наносили слой свинцовых белил с некоторым содержанием гуммиарабика. Иногда, чтобы придать краскам особую прозрачность, поверхность покрывалась слоем золотой пыли…

– Я не опоздала? – раздался мелодичный голосок, и в Лабораторию по переброскам во времени горделиво вплыла Варвара Сыроежкина. – Извините мою непунктуальность: Васенька приболел, и пришлось повозиться с лекарством.

– Наш юный Мозгопудра? Что с ним? – забеспокоился Иван.

Егор направил пульт на свободное кресло-трансформер и подкатил его через всю комнату своей супруге.

– В принципе ничего страшного. – Варя кивком поблагодарила мужа за заботу. – Впервые увидел снег и потерял голову. Дитя джунглей…

Все засмеялись. Восьмилетний Васька, общий любимец и баловень, был сыном древнерусского царя Салтана, женившегося в полном соответствии с пушкинским текстом на хитроумной Соньке, сумевшей изобразить разом трех сидящих под нужным окном «девиц». Он действительно провел всю свою жизнь в индийских джунглях, куда переместилась его матушка, нырнувшая в испорченную машину времени. Ушлая Сонька живо сориентировалась в обстановке и из древнерусской царицы переквалифицировалась в Богиню Любви, попутно обучив своих адептов азам прочитанной еще в XXII веке «Камасутры», а родившийся прямо в храме Василий Салтанович был единодушно признан местными жрецами сыном Кришны и получил звучное имя Мозгопудра. Впрочем, Егор Гвидонов, встретившийся с мальчиком посреди джунглей, переименовал его в Лягушонка Маугли. Варе почти удалось убедить бывшую подругу вернуться в родной мир, несмотря на предстоящее ей судебное разбирательство и возможную ампутацию порочных частей личности, однако в последний момент Соня выскочила из стартовавшей машины времени и растворилась в бесконечности безо всякой надежды на возвращение. Ваську Варя сумела удержать, и он оказался в далеком будущем – с верными друзьями, но без горячо любимой мамы. Первое время мальчик жил у родителей Гвидонова, но после свадьбы Варя и Егор забрали его к себе. «Маленький брат» проявил недюжинные способности к освоению техники и электроники, и Егор часами просиживал с ним за компьютером или в мастерской, надеясь, что интересное дело поможет мальчику приглушить тоску по исчезнувшей маме.

– Олег только что провел для нас краткий ликбез на тему техники исполнения древних миниатюр, – пояснил своей бывшей ученице Птенчиков. – Дело в том, что экспертиза обнаружила удивительный факт: некоторые из иллюстраций к древней книге выполнены современными красками!

– Неужели подлог? Антипов заменил страницы собственноручными копиями?

– Все не так просто! Арабские надписи, сделанные на «сфабрикованных» миниатюрах, ничем не отличаются от прочих текстов книги. Да и самим иллюстрациям никак не меньше шести столетий, хотя современные краски сохранились в веках гораздо лучше, чем все эти древние акварели и гуммиарабики.

– Но в таком случае можно предположить… – Варя изумленно округлила глаза.

– Что Антипов написал эти миниатюры, прилетев в прошлое. А его «современники» подшили их «в дело», то есть объединили в сборник наряду с работами других мастеров, – закончил за жену Егор Гвидонов.

– Это еще не все, – улыбнулся Иван с необъяснимой гордостью за незнакомого художника. – Экспертиза утверждает, что различаются не только краски, но и сама бумага, на которой выполнены интересующие нас миниатюры. Будто Антипов пытался изготовить сходный материал по музейному образцу, но не достиг полной идентичности.

– А это значит, что он тщательно подготовился к путешествию, заранее написав все свои работы, – уверенно заявил Сапожков.

– Подождите, подождите, что-то я совсем запуталась, – жалобно взмолилась Сыроежкина.

Добродушный Аркадий взялся объяснить:

– Вот представь: проводя реставрационные работы в очередном музее, Антипов находит книгу полутысячелетней давности, в которой некоторые миниатюры выполнены современными красками, и понимает, что написать их мог только современный художник, оказавшийся в прошлом. Он сканирует страницы книги, подбирает более-менее подходящую бумагу и затем пишет миниатюры по готовому образцу, чтобы забрать их с собой в прошлое. Там его работы подшивают в сборник, и спустя несколько веков они оказываются в музее…

– Значит, Антипов писал эти миниатюры в XXII веке, взяв за образец… то, что у него получилось?!

– А чему ты удивляешься? – пожал плечами Егор. – Замкнутое кольцо причинно-следственных взаимосвязей, мы с этим уже встречались. Вспомни хотя бы «Камасутру»!

– Все это прекрасно, но зачем Антипову понадобилось лететь в прошлое? – задумчиво произнес Олег.

Компания удрученно притихла.

– Вот об этом мы его и спросим, когда разыщем в средневековом Стамбуле, – решительно заявил Иван.

– Почему же в Стамбуле? На его миниатюрах фигурируют и Бухара, и Самарканд, и Багдад…

– Вероятно, вы не дочитали заключение экспертов. Все иллюстрации в книге выполнены либо традиционными красками, либо современными, и только одна имеет смешанный характер – следование султана на праздничную молитву в ноябрьский Ураза-байрам. Фигура Абдул-Надула, турецкого султана, выписана идеально – крупным планом, с предельной реалистичностью и, заметьте, современными красками, в то время как его окружение носит весьма схематичный характер и дописано явно другой рукой и другими средствами. К тому же, если вы прочтете тексты, то поймете, что этот сборник мог появиться только в Османской империи – никто из правителей сопредельных государств не позволил бы так восхвалять мудрость султана и принижать собственные достоинства.

– Значит, мы должны определить точный возраст этой миниатюры и разыскать художника в момент ее написания. Судя по всему, эту работу Антипов начал уже при дворе… как вы сказали?

– Султана Абдул-Надула, великого и блистательного, – ухмыльнулся Аркадий.

– Все-таки странно: человек пропал, а его целую неделю никто не хватился! – покачала головой Варя.

– Ну, это вполне объяснимо. Жена считала, что супруг от нее скрывается; с постоянной работы Антипов уволился; разовую успел закончить; друзья не придали значения, что в какой-то момент не смогли до него дозвониться, – начал перечислять Егор.

– Подожди-ка, а ведь есть один человек, проявивший настойчивость в розыске Антипа! – воскликнул Иван.

– Кто?

– Господин Кунштейн, знакомый нам антиквар. Он замучил звонками и Тосю, и заведующего реставрационной мастерской…

– Любопытно, – протянул Олег. – Может, господин антиквар знает, зачем художнику-реставратору понадобилось лететь в прошлое?

Друзья переглянулись.

– А давайте его об этом спросим, – предложила Варя.

– Вряд ли он захочет со мной общаться, – поежился Птенчиков.

– Да и нам с Варей он не обрадуется, – ухмыльнулся Егор.

– Что ж, тогда позвоню я, – решил Аркадий и набрал номер господина антиквара. Представившись сотрудником ИИИ, он скроил скорбную мину, что его добродушной физиономии далось с великим трудом, и начал: – Мы знаем, что вы предприняли определенные усилия для поиска своего друга, Антипа Антипова…

Антиквар неожиданно сморщился, будто собрался вычихнуть самого себя из экрана видеофона:

– Кого-кого?

– Антипа… Иннокентьевича…

– Не имею чести знать! – решительно отрезал Кунштейн.

– А зачем же тогда было названивать его жене? – с подозрением прищурился Аркадий.

– Мало ли, чьим женам я названиваю! Женщины любят антиквариат. А вас, уважаемый, это не должно волновать.

Историк ошарашенно помолчал, переваривая услышанное, а затем, точно разъяренный бык, ринулся в наступление:

– Неувязочка получается в показаниях! Вы звонили жене Антипова для того, чтобы узнать, где ее муж.

– Ну, так это еще лучше! – просиял антиквар. – Значит, приличия соблюдены.

Аркадий разинул рот. В дело поспешил вмешаться Олег:

– Извините, так вы все же знаете Антипова или нет? Вот и заведующий реставрационной мастерской утверждает, что вы пытались с ним связаться…

– Ах, Антипов! – протянул Кунштейн. – Ну да, знаю. Только связываться с ним не собираюсь, ни-ни.

– Это почему? – разинул рот уже и Олег. Антиквар добросовестно задумался, а потом выдал неуязвимый в своей логичности вопрос:

– А зачем?

– Ну, понимаете ли, – проворчал раздосадованный Аркадий. – Зачем-то же вы ему звонили?

– Да, звонил. Я хотел, чтобы он как независимый эксперт высказал свое мнение о ценности одной картины, которую мне предлагали купить. Но, полагаю, вам известно, что в нашем городе проживает не так уж мало художников-реставраторов, так что я давно нашел другого консультанта и, более того, отменил предполагаемую сделку, сочтя ее невыгодной. Что-то еще? – Кунштейн как бы невзначай взглянул на часы.

– Да нет, спасибо…

– Ну, будьте здоровы. – Антиквар блеснул ослепительной улыбкой и исчез с экрана.

В комнате воцарилась удрученная тишина.

– Как-то он… неадекватен, – высказал наконец свое мнение Олег.

– Темнит, – уверенно бросил Гвидонов.

Все глаза обратились к мэтру.

– Ну что я могу сказать, – смутился Птенчиков. – Да бог с ним, с антикваром! Мы же решили лететь в прошлое. Я обещал, что верну Антипова жене и спасу незнакомку, о судьбе которой так переживает обгоревший человек!

– Васенька, где ты? – позвала Варя, влетев в квартиру и с нетерпением ожидая, пока электросушка стащит с нее грязные ботинки. Эту квартиру они с Егором купили в кредит сразу после свадьбы и оборудовали в полном соответствии со своими потребностями. Как и следовало ожидать, Васька обнаружился в мастерской – он проводил там все свободное время, к восторгу Егора и неудовольствию Варвары, считающей, что ребенку было бы куда полезнее погулять во дворе.

Мальчик уже пошел на поправку и теперь с удвоенным усердием ковырялся в каких-то микросхемах, словно хотел наверстать упущенное за время болезни.

– Собирайся, Маленький Брат, поедем к родителям Егора, – возбужденно заговорила Сыроежкина. – Руководство ИИИ утвердило нас в составе следственной группы, так что нам предстоит очередное путешествие на машине времени.

– На машине времени? – рассеянно повторил мальчик и вдруг подскочил с места, будто его окатили кипятком; – Значит, вы едете искать мою маму?!

Он закружил по комнате, не в силах справиться с восторгом и нетерпением:

– Ну, наконец-то! Я угадал, она живет у Месяца Месяцовича, как Царь-девица, да? – Васька остановился перед Варей и умоляюще заглянул ей в глаза: – Возьмите меня с собой!

Надо сказать, такого поворота событий никто не ожидал. Варя сглотнула подступивший к горлу комок:

– Нет, Васенька…

Лицо мальчика омрачилось:

– Честное слово, я буду слушаться…

– Я хочу сказать, что мы летим искать другого человека, – поспешно добавила Варя.

– Как это – другого? – недоуменно заморгал Васька. – Почему – другого?

Горькая правда вырастала перед ним с жестокой очевидностью. Неужели друзья его предали? Обманули, не выполнили обещания? ОНИ НЕ ХОТЯТ ИСКАТЬ ЕГО МАМУ! Когда Васька это понял, то впал в настоящую истерику. Он рыдал и брыкался, не желая слышать утешений. Его горе было так велико, что Варя совсем растерялась. Страдая от собственной беспомощности, она позвонила Егору и вызвала того на подмогу. Бывший Багир бросил все дела и помчался к своему Маленькому Брату, он уже подъезжал к дому, когда мальчик вдруг затих – так же резко и неожиданно, как до того впал в неистовство.

– Я понимаю – у вас работа. Но из дома никуда не поеду, – объявил он старшим друзьям. Вот так: коротко и непреклонно, как и подобает тому, кого почти всю жизнь почитали божеством. Напрасно Варя с Егором объясняли мальчику, что не знают, скоро ли сумеют вернуться, и убеждали, что жить одному в восемь лет еще рановато.

– У вас свои дела, у меня свои, – неколебимо отрезал Васька. – Я же не мешаю вам уехать? А вы не мешайте мне остаться – там, где нужно для моей работы.

Он развернулся и скрылся в мастерской. Варя с Егором переглянулись. Что тут скажешь, аргумент был выдвинут сильный: мастерскую к родителям не перевезешь, а мальчик и впрямь трудился там с полным самозабвением.

– Ладно, Маленький Брат, – сдался Гвидонов, раздвигая герметичную дверь мастерской и смущенно разглядывая Васькин затылок. – Постараемся соблюсти твои интересы. Только учти, родители сюда переехать не смогут, а без присмотра мы тебя не оставим.

И гений технической мысли погрузился в процесс приведения к общему знаменателю таких несопоставимых величин, как уважение к свободе Васькиной личности и беспокойство за его здоровье и безопасность. Впрочем, гении на то и гении, чтобы совершать невозможное: к утру довольный Егор, потирая покрасневшие от усталости глаза, вышел из домашней мастерской, с гордостью неся на вытянутых руках автоняню нательного крепления. Эта заботливая крошка должна была ежечасно определять температуру своего подопечного, сухость его ног, сытость желудка, чистоту рук и ушей, а также множество прочих параметров, характеризующих общее состояние ребенка. Отчет с оценкой по пятидесятибалльной шкале отсылался напрямую родителям Егора. Помимо этого няня должна была следить за соблюдением режима дня, легким покалыванием в ребро напоминая, что пора делать уроки или же ложиться спать. В случае непослушания сила разряда постепенно увеличивалась, однако к крайним мерам в виде применения электрошока Егор решил не прибегать: если няня раскалялась выше допустимого предела, включался аварийный вызов Гвидоновых-старших. Васька недовольно покривился, но все же позволил закрепить изобретение Егора у себя на пояснице.

Варя немного сократила закупочную программу холодильника, добавила порошка в прачечную систему и проверила месячное меню кухонного комбайна. Кажется, все было в порядке. Она последний раз взглянула на Ваську, прижала его к себе – и, неожиданно для своих «мужчин», залилась горючими слезами. Мальчик сочувственно вздохнул:

– Боишься ехать, да?

Варя затрясла головой и сжала его еще крепче.

– А ты представь, что там все будет понарошку, – посоветовал бывший бог, высовывая серьезную мордашку из-под ее локтя.

Иван Птенчиков ехал в Реабилитационный центр. Настроение было приподнятым: через три часа он со своими верными помощниками Варварой Сыроежкиной и Егором Гвидоновым должен стартовать в прошлое, в средневековый Стамбул, ко двору султана, носящего звучное имя Абдул-Надул. С определением даты прилета пришлось повозиться: дотошный Сапожков сумел выяснить, что во времена, примерно обозначенные специалистами в результате экспертизы миниатюр, правили один за другим два султана с таким именем – Абдул-Надул Великолепный и Абдул-Надул Великовозрастный. Растерявшихся историков выручил тот факт, что мусульмане издавна пользуются календарем хиджры, заметно отличающимся от принятого у христиан григорианского календаря. Мусульманское летоисчисление ведется с 16 июля 622 года – условной даты начала переселения, то есть хиджры, мусульман из Мекки в Медину. В основе счета времени лежит лунный календарь, а так как лунный месяц короче солнечного, то все даты календаря хиджры ежегодно сдвигаются, наступая, если их определять по григорианскому календарю, на 11 дней раньше, чем в предыдущем году. В результате скрупулезных вычислений Олег и Аркадий обнаружили, что за все 19 лет правления Абдул-Надула Великовозрастного, взошедшего на престол, когда ему было уже за сорок, праздник Ураза-байрам ни разу не наступал в ноябре! Зато во времена его преемника это произошло дважды: один год ближе к концу месяца, другой – ближе к началу. Егор, недолго думая, предложил бросить монетку: «орел» – летим в начало ноября, «решка» – в конец, однако друзья его не поддержали. Подготовка к экспедиции снова застопорилась. Историки тщетно ломали свои переполненные знаниями головы, педантичная сторонница научного подхода Варвара Сыроежки на ругала мужа за легкомыслие, мэтр Птенчиков в глубокой меланхолии по сотому разу перелистывал страницы музейного фолианта.

– А что это за мелкие крапушки разбросаны по периметру картины? – недовольно хмурясь, пробормотал он, вновь разглядывая судьбоносное изображение «ноябрьского Ураза-байрама».

– Брак в работе? – предположил Аркадий.

– Магические символы! – брякнул Егор.

– Если и символы, то скорее уж не магические, а праздничные, – возразил Олег. – Может быть, художник аллегорически отобразил раздачу беднякам «милостыни завершения поста» – «закят ал-фитр»? В таком случае крапушки – это мелкие монеты…

Все столпились вокруг стола и с новым интересом уставились на миниатюру.

– На монеты не похоже, – авторитетно изрек Аркадий. – Если говорить о праздничных символах, то, возможно, это не деньги, а сладости?

– Ну да, сахарная пудра, – фыркнул Олег.

– А при чем тут сладости? – не поняла Варя.

– Ураза-байрам – это праздник Разговения, знаменующий окончание поста в месяце Рамадан. Продолжается он три дня. В первый день совершается специальная общая молитва в большой мечети или под открытым небом, на которую, по всей вероятности, и направляется изображенный здесь Абдул-Надул со своей свитой, далее следует праздничная трапеза. Традиционным является посещение могил родственников, общественные гуляния, подношение подарков, обновление одежды…

– Сладости, – нетерпеливо подсказала Варя.

– Помимо сбора пожертвований и раздачи милостыни в Турции издавна принята также раздача сладостей, отчего этот праздник получил еще одно название – Шекер-байрам, или «сахарный праздник».

– Как удачно, что мы прибываем в Стамбул именно в этот день, – обронил Гвидонов.

– Дорогой, ты невыносим! – тут же вскинулась Варя. – Я считаю, тебя следует отправить в Стамбул на время поста, чтобы ты хоть немного подумал о совершенствовании души, а не об удовольствиях желудка.