– Может, промахнулся? – простодушно предположила его жена.

Они вернулись в свою кабину. Иван устало расположился в кресле, Варя принялась доставать из холодильника брикеты с экспедиционным пайком. Егор от ужина отказался. Ему предстояло нелегкое дело: составить запрос в ИИИ на предмет обещания, данного им в благородном душевном порыве казачке Ксюхе. Гений технической мысли планировал вызволить свою новую знакомую из гарема Абдурахмана с помощью машины времени. Миг – и из ненавистного Истанбула она перенесется на берега родного Днепра. Однако проводить подобную акцию без разрешения начальства было рискованно: можно получить дисциплинарное взыскание за нарушение законов о перемещении и навсегда лишиться права путешествовать во времени. Задумчиво хмурясь, Гвидонов направился к аппарату связи и едва не споткнулся о седло, приобретенное на базаре мэтром Птенчиковым.

– Сколько же места оно занимает! – недовольно заметил Егор. – Иван Иванович, если не секрет: что вы планируете делать с этим седлом?

– М-да, вопрос, – почесал подбородок Птенчиков. – В принципе ничего.

– Может, выбросим его в кусты?

– Что ты, добром расшвыриваться! – возмутилась Варвара. – Лучше отдадим его бедным. Например, вдове, очень славная женщина.

– Думаешь, ей нужно верблюжье седло? – усомнился Егор. – Что она станет с ним делать?

– Ну, – задумалась Варя, – его можно использовать вместо табуретки. Или выставить в холле для украшения интерьера.

– Как же, стану я таскаться по всему городу с верблюжьим седлом на собственном горбу ради того, чтобы им украсили холл! В доме вдовы и холла-то нет, – возмутился Птенчиков. – Я и сюда его еле доволок.

– Нужно было перепродать седло, не уходя с базара, – вздохнул Гвидонов.

– Пустили бы в оборот, а на выручку – в казино, – фыркнула Сыроежкина.

– Зря смеешься, знаешь сколько я выиграл?

– Если ты такой умный, где же твои деньги?

– В плену конфисковали. – надменно выпрямился Гвидонов.

– Нечего было попадать в плен. Налакался араки и утратил контроль над ситуацией… Мэтр, я думаю, вы должны наложить на моего мужа дисциплинарное взыскание, пусть больше не напивается.

Гвидонов гневно сверкнул очами:

– Что-о?! – многообещающе протянула Варвара, упирая руки в бока.

– Это не я, это Хайям, – мигом стушевался Гвидонов.

– Нечего тыкать мне в нос стишки этого пьяницы и развратника!

– Успокойся, Варенька, – поспешил вмешаться Птенчиков. – Слова Хайяма нельзя воспринимать буквально. Не забывай, что он был суфием!

– Ну и что?

– Суфийские братства веками развивали мистическую традицию ислама, предназначенную отнюдь не для каждого. Неудивительно, что суфии выработали свой язык, в котором общепринятые слова наполнены совершенно иным смыслом, непонятным для непосвященных. Если суфий говорит о любви – то это любовь к Аллаху…

– А при чем тут вино?

– Это один из четырех символов, соответствующих четырем формам познания. Первая форма, доступная каждому, – восприятие явлений окружающего мира с помощью разума и пяти органов чувств; символом ее является вода. Вторая – интуитивное познание, без которого немыслимо искусство. Символом второй формы служит молоко, жидкость более питательная. Третий вид познания – опыт пророков и духовных наставников, выраженный в созданных ими учениях; третьим символом называют мед. И наконец четвертая форма – прямое переживание высшей реальности, недоступной ни для органов чувств, ни для интуиции. Божественное озарение, обретение истины, достижение состояния мистического экстаза. И символом этой формы познания служит вино, разрушающее границы человеческого «я».

– Подумать только, – покачала головой Варвара. – Дорогой, так чем ты все-таки предполагаешь заняться в Стамбуле: разыскать Антипова или достичь состояния мистического экстаза?

Егор уже расправил плечи, готовясь ответить достойно, но учитель поспешил переключить разговор на другое:

– Кстати, если вам интересно – я придумал, куда можно деть верблюжье седло. Мы отправим его Мамонову!

Гвидонов едва не поперхнулся от неожиданности, мигом забыв заготовленную речь:

– Что вы, Аркадий сюда не поместится.

– Разве он увлекается ездой на верблюдах? – заинтересовалась Сыроежкина.

– И этих людей называют моими помощниками! Аркадий отнесет его в музей Института, положит на полку и снабдит ярлычком.

– Гениально! – хором признали ученики мэтра по неразрешимым вопросам.

Словом, седло улетело вслед за отчетом о недавних событиях. Егора вновь оставили на посту – караулить Антипова и общаться с ИИИ по поводу опрометчивого обещания, данного Ксюхе, а Варя с учителем отправились по делам милосердия. Сыроежкина хотела проведать перед сном своих малолетних пациентов, Иван же планировал передать жене незадачливого кулинара всю наличность, вырученную от продажи три-нуль-персператора, чтобы та могла погасить его долг и вызволить беднягу из зиндана.

«Tevekkeltu-alallah» – «Мы полагаемся на волю Аллаха»… Геометрический узор квадратными изразцами светло-бирюзового и белого цветов, выложенный мозаикой на панели, венчающей дверной проем. В качестве фона для надписи – голубые изразцы с узором, напоминающим звезды. Высокий человек в костюме художника с одобрением разглядывал стены павильона. Его взгляд скользил по разноцветным плиткам самых разнообразных форм.

– Молодцы, ребята, не зря я столько провозился с ними, когда был здесь прошлый раз, – бормотал он себе под нос. – Освоили темно-синий, голубой, белый, зеленый… – Художник провел рукой по бордюру с цветочным орнаментом, опоясывающему аркаду. – Теперь надо бы поработать над безупречностью глазури, научить мастеров, как добавить рисунку рельефности. И обязательно ввести в цветовую гамму красный! Он придаст отделке помещений яркость и жизнерадостность. Я объясню им технологию изготовления: от ярко-алого до кораллового…

Он вновь коснулся гладкой прохлады стены.

– Жаль, что такое искусство со временем неминуемо угаснет. Кажется, в первой половине восемнадцатого века…

Вздохнув, человек в костюме художника заставил себя оторваться от созерцания изразцов и покинуть павильон. Пройдя по узкому коридору, он отворил низкую дверцу и оказался в небольшом, довольно уютном помещении, выделенном ему для труда и проживания милостью сиятельного султана, Абдул-Надула Великолепного, пришедшего в восторг от продемонстрированных гостем миниатюр.

В глубокой задумчивости художник пересек комнату и остановился у окна. Тесный внутренний дворик был погружен в ночную тьму, и лишь покрытые позолотой купола протянувшейся напротив длинной сводчатой галереи подсвечивались установленными в них фонарями. Где-то там, в темноте, терялась высокая ограда, спускающаяся к самому Босфору.

Пока глаза художника были обращены в ночь, с тонкого листа, покрытого слоем свинцового белила, гуммиарабика и золотой пыли, на него взирали другие глаза – грустные и внимательные. Словно почувствовав этот взгляд, художник обернулся и приблизился к начатой сегодня работе.

– Ну, сиятельный султан, пора приниматься за дело, – произнес он, вглядываясь в тонкое лицо юного Абдул-Надула. Изображение на листе хранило благосклонное молчание. Художник ослабил узел своего вещевого мешка и извлек на свет… голубые шелковые шаровары. Следом явились расшитый золотом халат и затейливо завернутый тюрбан, увенчанный эгретом с бриллиантом невероятной величины. Правда, этот бриллиант был фальшивым… Тюрбан надежно укрыл огненно-рыжие кудри, ямочка на подбородке спряталась под фальшивой бородой, голубые глаза с помощью линз стали карими, а задорные веснушки полностью исчезли под слоем грима. Облачившись в точную копию парадного костюма Абдул-Надула Великолепного, Антипов Антип Иннокентьевич стал практически неотличим от изображенного на миниатюре султана.

Приняв гордый и независимый вид, новоявленный «султан» уверенно пошел переходами селямлика, которые успел неплохо изучить за время своего первого визита во дворец. С тех давних пор убранство помещений успело несколько измениться, однако архитектура осталась прежней, и Антип не боялся, что заплутает. Маршрут его вел к личной сокровищнице султана, расположенной по соседству с так называемым павильоном Священной мантии, где хранились глубоко почитаемые мусульманами реликвии – осязаемые свидетельства жизни Пророка Мухаммеда. Однако священные реликвии Антипова не привлекали – он шел за ценностями другого рода.

Сокровищница султана охранялась тщательно и неусыпно. Но разве придет кому-нибудь в голову преградить путь великому владыке, возжелавшему скрасить неожиданную бессонницу утешительным для взора сиянием бриллиантов? Единственная проблема Антипова заключалась в том, что большинство экспонатов, известных потомкам по историческим свидетельствам, не подлежало выносу. Не взвалит же «султан» себе на спину инкрустированный жемчугом и изумрудами трон или золотой подсвечник весом сорок восемь килограммов, а то и десертный сервиз, украшенный бриллиантами… Следовало брать вещи наиболее компактные, к тому же не вызывающие опасного недоумения у случайных встречных. А лучше – вовсе незаметные постороннему глазу под складками широкой одежды.

Лжесултан обогнул тронный зал, пересек зал ожидания с каскадным фонтаном, установленным так, чтобы шум воды, падающей из одной чаши в другую, заглушал беседу, не предназначенную для любопытных ушей. Равнодушно миновав бронзовую дверь библиотеки, он уже ступил в коридор, соединяющий личные палаты султана с сокровищницей, как вдруг… из-за угла, словно предупреждая о неприятностях, вынырнула зловещая тень, а следом за ней появился многомудрый Осман-Ого, великий визирь султана.

Столкнувшись нос к носу со своим повелителем, Осман-Ого сдавленно хрюкнул и застыл в позе наполовину исполненного реверанса. Антипов устало вздохнул, сдвинул крашеные брови и недовольно произнес:

– Ну, драгоценный визирь, и что ты замер, будто кобыла, наступившая на собственный хвост? Только не вздумай докучать мне сейчас своими доносами, очень спать хочется.

Антипов демонстративно зевнул, и тут почтенного Османа-Ого прорвало:

– Бли… Бли… Близнец! – выдавил он, заикаясь, и, преодолев это ужасное слово, завопил во всю мощь своих легких: – Стража!!! Отвести его в Клеть…

Дом Алишера, главного повара кухонь султана, встретил «Хасана» Птенчикова и его «сестру» радостью: маленькие пациенты Вари Сыроежкиной чувствовали себя значительно лучше. Хозяйка Зульфия провела гостей в сад, где их слух смог в полной мере усладиться звонкими детскими голосами: несмотря на поздний час, Саадат разрешила воспрянувшим к жизни детишкам подняться с постелей и подышать свежим воздухом. Сама она сидела тут же, зорко следя за своим выводком, будто утица за утятами. Увидев Варвару, Саадат вскочила с места и бросилась ей в ноги, увлажняя подол феридже слезами благодарности. Смущенной девушке насилу удалось заставить ее подняться и войти в дом.

Пока Варя осматривала детишек, женщина делилась своими надеждами. Ее муж наконец протрезвел и осознал весь ужас положения, в котором они очутились. Теперь он собирается перебраться с семьей в Самарканд, где живет его старший брат: нельзя же злоупотреблять гостеприимством соседки! С одной стороны, уезжать будет грустно – в Истанбуле у Саадат останутся отец, брат, сестры, но, с другой стороны, ее муж – вах, вах! – больше не сможет пропадать в этой гнусной чайхане, выберется из сетей шайтана и снова станет любящим семьянином и добрым мусульманином!

– А где сейчас твой муж? – поинтересовалась Варя, с удовлетворением ощупывая пришедшие в норму железки на тонких шейках ребятишек.

– Пытается собрать денег на дорогу, – мигом погрустнела Саадат.

– Кстати, о деньгах, – спохватился Птенчиков, поворачиваясь к Зульфие. – Скажи, хозяюшка, хватит ли этих средств, чтобы погасить долг почтенного Алишера?

Он протянул жене повара кожаный мешочек с выручкой за три-нуль-персператор. Зульфия всплеснула руками, покачнулась, но в обморок падать не стала: высыпав золото на стол, она быстро прикинула общую сумму и подняла глаза на Ивана:

– Как мне благодарить тебя, добрый чужеземец, вошедший в наш дом, подобно весне? Ты не Хасан, ты Микаил – ангел жизни. Да наградит тебя Аллах своею милостью, да будет тебе грешная земля белым облаком, и пыль под ногами – лепестками роз…

– Что ты, голубушка, успокойся, – замахал руками польщенный учитель литературы. – Подумаешь, денег принес, ерунда какая… Прими это как закят ал-фитр – «милостыню завершения поста» в светлый праздник Ураза-байрам. Вспомни, о чем свидетельствует хадис: «Пост рамадана висит между небом и землей, пока раб Божий не подаст предписанной для него милостыни».

Женщина заулыбалась, потом вдруг отделила от закят ал-фитра горсть монет и протянула соседке:

– Возьми, Саадат, этих денег вам хватит на дорогу до Самарканда.

Тут уж залились слезами обе женщины. Количество расплескавшейся вокруг благодарности грозило затопить помещение. Улучив минутку, Птенчиков вышел на свежий воздух и связался с Егором.

«Держитесь, Иван Иванович, то ли еще будет!» – засмеялся его ученик, выслушав рассказ.

Слова Гвидонова оказались пророческими. Счастливая Зульфия настояла на том, чтобы эту ночь великодушный Хасан и его благодетельная сестра провели под ее кровом, а ликующая Саадат побежала искать мужа, чтобы сообщить ему радостную весть. Не могу сказать, где и как она его искала, но вскоре половина города узнала о щедром бухарце, выручившем из беды два… нет, уже три семейства! Первой в дом Алишера прибыла сестра хозяйки, вдова Фатима, чтобы еще раз поблагодарить мудрого странника за то, что он наставил на путь истинный ее сына. Следом примчалась ее соседка и пала Птенчикову в ноги, умоляя вразумить и ее сыновей: парни совсем забросили работу, не едят, не пьют, с родителями не разговаривают и целыми днями пропадают в той ужасной чайхане. Страшно сказать: отец семейства потребовал прекратить это безобразие, а они, позабыв всяческое почтение, лишь смеялись в ответ! Отец осерчал и отрекся от собственных детей, с тех же – как с гуся вода…

В самый разгар этого трагического повествования калитка снова скрипнула, и в дом робко вошла стройная девушка, закутанная в плотное покрывало.

– Спасите моего отца! – прошептала она и залилась слезами. Ее отец, седобородый гончар, живущий честным трудом, на старости лет лишился всего имущества. Разум его помутился, и вчера он целый день бродил по городу с кувшином араки в руках, предавая хуле все основы мироздания. Муфтий повелел схватить старика и всыпать ему два десятка палок по пяткам. Теперь несчастный лежит в горячечном бреду, требуя непременного низвержения с небес архангела Джабраила.

– Почему именно Джабраила? – спросил потрясенный Птенчиков.

– Не знаю! – взвыла девушка, а Зульфия быстро забормотала молитву, призывающую Аллаха защитить правоверных от подлых происков шайтана.

Потом явилась жена купца – ее супруг разорился и пытался покончить жизнь в водах арыка, но добрые прохожие не дали ему совершить это страшное дело, и теперь он лежит с остановившимся взглядом и трясущимися губами. Могучий чеканщик вырвал клок бороды и объявил, что завтра лишится дома и пойдет по миру с женой и малыми детишками. Страждущие все прибывали и прибывали. Горе свело под одним кровом и богатых, и бедных, и казалось, что темная тень несчастий накрыла весь город.

«Иван Иванович, что будем делать?! – в режиме SOS возопила по телепатической связи Варвара Сыроежкина. – Может, запросить помощь у Центра? Пусть пришлют немного денег…»

«Немного?!» – саркастически переспросил учитель, обводя затравленным взглядом переполненное помещение.

«Ничего, ИИИ не обеднеет».

«Ну да, организуем при Лаборатории по переброскам небольшой отряд золотоискателей, разработаем новую жилу и будем гнать „презренный металл“ прямиком в Истанбул, раздавая разорившимся в порядке общей очереди. Кстати, имей в виду: большинству из них нестерпимо захочется отыграться, так что процесс благотворительности может оказаться бесконечным».

«Как же быть?» – прошептала Сыроежкина, изнывая от жалости.

В этот момент дверь снова отворилась, и к ногам Птенчикова повалился, точно подкошенный, дюжий торговец коврами:

– Моя дочь! О, моя милая девочка! – стонал детинушка, пытаясь размозжить себе голову о половицы.

– С ней-то что могло случиться? – нахмурился Птенчиков, отодвигаясь от впавшего в покаянный экстаз безумца на безопасное расстояние. – Женщин ведь в казино не пускают!

– Зато пустили меня! Я проиграл все… – Торговец пустился в подробное перечисление товаров своей бывшей лавки, потом запнулся, жалобно икнул и выдавил самое страшное: – Я задолжал. Много. Если не расплачусь через три дня, мою дочь отведут на невольничий рынок.

Саадат сдавленно вскрикнула, прикрывая рот рукой, Зульфия вновь забормотала молитву, жена купца лишь скорбно покачала головой…

– Ну, хватит, – решительно заявил Птенчиков, выдвигаясь на середину комнаты. – Пора заканчивать с этим беспределом. Буду спасать вас оптом.

– У тебя есть деньги? – озарилось надеждой бородатое лицо чеканщика.

– Нет, у меня есть совесть.

– Э, милый, совесть не продашь, – разочарованно протянула жена купца.

– Верно подмечено, – улыбнулся учитель литературы. – Да только я не собираюсь ничего продавать. Я отыщу корень всех ваших бед и вырву его, как сорняк!

– Да хранит тебя Аллах, – отозвались горожане, веря и не веря в то, что у этого загадочного незнакомца что-нибудь получится.

Час спустя Иван объяснял по каналу телепатической связи Егору:

«Антипова нужно искать во дворце, Черный евнух, владеющий казино, находится там же. Очень удачно: мы можем совместить сразу два дела!»

«А как насчет зайцев? – подколол учителя Гвидонов. – Сами знаете, за двумя погонишься – ни одного не поймаешь!»

«Нет, к нашей ситуации следует применять другую поговорку, – серьезно возразил Иван. – Взялся за гуж – не говори, что не дюж!»

Полная луна с любопытством огладывала взбудораженный надеждами Истанбул. Люди не спали – шепотом, опасаясь шпионов и соглядатаев, они обсуждали слова бухарца, посланного в их город самим Аллахом для борьбы с разгулявшимися силами зла. Не мог уснуть и Иван: в сотый раз он прокручивал в уме последовательность действий для приготовления квашеной капусты, боясь что-нибудь забыть или перепутать. Завтра он выкупит из долговой ямы почтенного ашджи-баши и с его помощью проникнет во дворец. Сам ашджи-баши – главный повар кухонь султана – метался в это время по дну холодного, сырого зиндана. Душу его терзала тревога за собственную жизнь – почтенный Алишер и подумать не мог, что его любящая жена поглаживает под подушкой увесистый мешочек, способный решить все его проблемы. Не спал и Гвидонов: заскучав на своем посту у экрана наружного наблюдения, он начал изобретать новую компьютерную «бродилку» для своего Маленького Братца Васьки-Маугли. Лишь Варвара Сыроежкина, утомленная чередой волнующих событий, крепко спала на женской половине дома почтенного Алишера.

– Так его! – в восторге вскричал Гвидонов, направляя шарик рулетки прямо в глаз двухмерному крупье и выходя на следующий уровень. – Мы с Василием устроим вам зерошпиль с вуазаном! Будете знать, как…

Закончить мысль он не успел: страшный удар обрушился на его незащищенное темечко, и мир разлетелся на мелкие кусочки.