Например, возник вопрос по Московскому национальному банку, которым руководил все тот же Егиазарян, мне вменили в вину то, что я, будучи знакомым с Егиазаряном, мешал расследованию дела этого банка, тормозил его, я же, наоборот, дал указание Московской городской прокуратуре ускорить проверку, а не затягивать, и резолюция моя была очень жесткой. В общем, против меня ничего не было, но расследование затягивалось, и затягивалось специально: с одной стороны, Демин с компанией просто обязаны были что-то найти - ведь за это же придется в конце концов отвечать, а с другой - если дело прекращалось, указ президента мигом бы терял свое действие, более того, следствие превратилось в инструмент сбора и проверки компромата. Так возникло, а потом исчезло дело с роскошной фазендой в Орловской области, на деле оказавшейся домом отдыха прокурорских работников, история с квартирами, которые якобы были куплены для меня, и так далее. Ничто из этих фактов не подтвердилось.
      23 августа Пашнина вынесла решение, что Главная военная прокуратура не имела права продлевать срок предварительного следствия до шести месяцев, так как оно не представляет особой сложности в расследовании. Главная военная прокуратура подала протест в Мосгорсуд.
      Мосгорсуд этот протест отклонил на своем заседании 15 октября.
      После этого решение Хамовнического межмуниципального суда вступало в силу. Генпрокуратура немедленно зашевелилась - на этот раз в лице Александра Александровича Розанова, который заявил, что "уважает решение суда, но по Уголовно-процессуальному кодексу решение о незаконности продления следствия не является основанием для прекращения уголовного дела".
      Главная военная прокуратура передала мое дело в Генеральную прокуратуру. Было понятно, что у Демина ничего не получается и не получится, да и дело мое ему смертельно надоело, поэтому надо было как-то прикрывать собственную немощь, а с другой стороны, требовался приток свежих сил.
      Прекращать уголовное дело для Демина, Розанова и других было смерти подобно: ведь тогда разом прекращалось и действие указа президента. И я тогда должен буду, как всякий государственный служащий, выйти на работу.
      Розанов обжаловал это решение в президиум Мосгорсуда.
      Одновременно было принято и другое решение - Тверского суда, на территории которого находится Генеральная прокуратура. Суд этот признал незаконными обыски, проведенные у меня с санкции все того же Розанова.
      В общем, в эту очень напряженную и очень горькую для меня пору выпадали все-таки и светлые дни.
      Исполняющая обязанности председателя Мосгорсуда Егорова отклонила протест Розанова, сославшись на то, что эта категория судебных решений не может пересматриваться по протесту прокуратуры.
      Розанов заявил, что будет продолжать "добиваться справедливости", и отправил повторный протест.
      Егорова была "и.о.". А "и.о.", как известно, - штука противная, полная неопределенности. За место, которое занимает "и.о.", как правило, борется еще несколько человек, так и в случае с Егоровой. Подписав такое решение, судья Егорова сразу испытала на себе сильное давление. Президиум Мосгорсуда вскоре отменил решение городского и Хамовнического судов и отправил дело на новое рассмотрение. Хамовнический суд (судья Сучков) понял, что от него хотят и отказал в удовлетворении моей жалобы. Сейчас вопрос находится на рассмотрении в Мосгорсуде.
      Интересно на все это отреагировал Ельцин. В своей обычной манере ведь решение судов для него пустой звук.
      - Я со Скуратовым все равно работать не буду, - заявил он и добавил: Несмотря на все судебные решения.
      Что же, сегодня, несколько месяцев спустя, можно заметить, что Борис Николаевич свое слово сдержал, работать со мною не стал и ушел в отставку.
      И вообще, разве возможно, чтобы в Штатах такое в адрес генерального прокурора сказал, допустим, Клинтон! Да его дни в Белом доме были бы просто сочтены.
      После обысков, что были проведены у меня, что-то изменилось внутри меня самого, я стал совершенно иным человеком - очень жестким. Это отметили все, кто видел мои телеинтервью. У меня забрали и пресловутые костюмы, все четырнадцать, за которые я заплатил деньги, вернули же только один. Хотя следователь Эльсултанов позвонил, сказал, что через час привезет все, но не привез - запретил Розанов. Экспертиза, как я уже сказал, сделала свое заключение, сказав, что они не фирменные, хотя Паколли утверждал, что заплатил за них 40 тысяч долларов. Впрочем, Минаев, который в Генпрокуратуре уже не работает, снизил цену до 35 тысяч долларов и указал эту сумму в справке, адресованной в Совет Федерации. Опытный портной оценил их по восемьсот долларов за штуку, а экспертиза вообще все оценила в 4 тысячи долларов.
      Тринадцатого октября было вынесено очередное решение Совета Федерации, и снова в мою пользу, об этом я расскажу чуть ниже, 15-го я выиграл Мосгорсуд, и у меня появилась возможность выйти на работу.
      Но не тут-то было. Меня даже не пропустили на территорию прокуратуры, во двор, который много раз показывали по телевидению. И я вновь подал жалобу в суд, - на этот раз на действия исполняющего обязанности Генпрокурора Устинова и Бродского - человека, отвечающего за охрану...
      Много следователей перебывало на моем деле. Кое-кого я упоминал, но сейчас хочу несколько слов сказать о Петре Георгиевиче Трибое. Он пришел в прокуратуру из следственного комитета МВД, получил сложнейшее дело, которое находилось на контроле, - дело по убийству Листьева, и у меня с ним сразу же сложились отличные рабочие отношения. Трибой работал не за страх, а за совесть, сумел толково организовать расследование. Когда меня отстранили, Трибой сказал: "Отстранение Скуратова - крест на деле Листьева". Он понял, что, кроме меня, вряд ли кто рискнет сцепиться с сильными мира сего, с олигархами и власть предержащими.
      Интеллигентный Трибой - это некий эталон современного следователя.
      Раньше был другой эталон - следователь Исса Костоев, который в свое время "расколол" знаменитого Чикатило. Но сейчас время таких следователей прошло, поскольку любой нажим во время следствия грозит вмешательством адвоката.
      Когда мое дело попало к Трибою, то он написал начальнику следственного управления Владимиру Ивановичу Казакову докладную, смысл которой сводился к следующему: "Я отношусь к Скуратову с уважением, подумайте, надо ли давать мне это дело?"
      Казаков начертал на докладной записке резолюцию: "Не вижу оснований для отвода". Трибой досконально разобрался в деле и в начале октября 1999 года вынес постановление о признании меня потерпевшим.
      Это прозвучало как гром среди ясного неба. Трибой заметил многое из того, чего не заметил Верховный суд России: целый ряд грубых процессуальных нарушений. Он планировал допросить Росинского, но это ему не удалось Росинский все время находился на больничном и его плотно опекала ФСБ. Трибой докопался до многих мелочей, до которых не докопались другие, обнаружил противоречия между показаниями девиц, выяснил, что они были едва ли не силой доставлены в ФСБ. В показаниях одной, например, есть фраза, что ее заявление туда доставил брат. Трибой вызвал брата. Брат начал все отрицать: "Я ничего никуда не доставлял". Устроили очную ставку, и брат закатил сестрице сцену: "Ты во что, дура, меня вмешиваешь! Куда втягиваешь?" Оказалось, он действительно ничего никуда не доставлял.
      В конце концов одна из девиц рассказала, как разворачивался механизм сбора заявлений. Оперативник ФСБ нашел ее дома, показал видеопленку, ткнул в одно из изображений и сказал:
      - Это ты! Если будешь говорить, что не ты, пожалеешь! При этой сцене, имей в виду, была украдена крупная сумма денег. Тут же пришьем тебе уголовное дело. Поняла?
      Трибой сделал свой вывод: "Заявление получено в результате угроз, шантажа и обмана".
      Как только Трибой вынес это утверждение наверх, так девочек незамедлительно спрятали, ни одну не удалось найти, а дело у Трибоя вскоре отобрали, отменили постановление о признании меня потерпевшим и опечатали кабинет следователя. Ныне мое дело ведет другой человек - молодой следователь Ширани Эльсултанов.
      В документах уголовного дела есть данные фонографической экспертизы даже под давлением эксперты показали, что и на звуковой записи, и на видеопленке есть признаки склеивания и монтажа, было произведено неоднократное копирование, нарушена непрерывность звучания фонограммы. Идентификация лиц невозможна.
      И главный вывод группы экспертов (в эту группу входили Блохин А.С., Михайлов В.Г., Кринов С.Н.): "Предоставленный на исследование видеоряд не соответствует фонограмме".
      Единственное, что они подтвердили - речь на фонограмме все-таки моя, хотя артикуляции не соответствует. Это означало, что было записано большое количество моих разговоров, из них были вырезаны отдельные слова и склеены. Вот как это было сделано!
      Еще в июле 1999 года Совет Федерации обратился в Конституционный суд с вопросом: соответствует ли Конституции России указ Ельцина об отстранении Генпрокурора от должности и вообще в чью компетенцию это входит?
      Конституционный суд долго тянул, не решаясь дать ответ на этот небезопасный вопрос, и в самом конце 1999 года, уже зимой, в два этапа рассмотрел его. Ну что я должен сказать по этому поводу? Впечатление осталось у меня грустное и, я бы сказал, пакостное. Конституционный суд выполнил заказ, как в давние времена выполняли заказы (или заседания) "партии и правительства". В самый канун заседания председатель Конституционного суда Марат Викторович Баглай встретился с Ельциным. И хотя Баглай отрицает, что разговор обо мне шел, в это трудно поверить. Как бы то ни было в результате Ельцин приравнял конституционных судей по своему обеспечению, по льготам и денежному довольствию к вице-премьерам российского правительства. Таким образом, Конституционный суд в своем большинстве оказался куплен, иначе это не назовешь.
      Хотя результаты голосования 10 на 8 показали, что не всех судей можно купить. 10 - в пользу позиции президента, 8 - в мою. Плюс еще один голос в мою пользу - заболевшего Николая Трофимовича Ведерникова. Если разобраться, не больно-то большой перевес. Судья Виктор Осипович Лучин, специалист высочайшего уровня и принципиальнейший человек, вообще написал особое мнение, кардинально расходившееся с точкой зрения суда и в пух и прах разбил доводы судьи-докладчика.
      Докладчиком была Тамара Георгиевна Морщакова, и этот факт определил очень многое: на судью-докладчика всегда ориентируются члены суда. Морщакова известна как ярый сторонник Ельцина, она не только последовательно поддерживала все его акты, но и была автором концепции скрытых полномочий президента: он, как гарант, дескать, все может, на все имеет право. В своем докладе она проигнорировала даже факт, что такая мера, как отстранение от должности, может быть принята только после предъявления обвинения. А обвинение мне предъявлено не было1. Так как же можно отстранять человека от должности, если на него льют напраслину, бездоказательно обвиняют, - ведь точно так же, как, скажем, в злоупотреблении служебными полномочиями, меня можно было обвинить и в шпионаже в пользу Мадагаскара, и в массовом отстреле тюленей на Чукотке, и в том, что под Красноярском сгорел керосиновый склад. Человека можно снять только за то, что не нравятся его зубы или нос. Это же нонсенс! Абсурд!
      Но у нас любой абсурд, если он исходит сверху, обретает форму едва ли не закона.
      Дело свое в Конституционном суде я проиграл. Но оно еще не закончено, еще будет несколько дел, и я их обещаю. И дела, связанные с предательством моих бывших товарищей по прокуратуре, и с клеветой, и с шантажом, и со многими другими вещами, о которых я не могу без содрогания думать.
      ЖАРКАЯ ОСЕНЬ 99-го
      Собственно, осень эта началась весной, плавно перетекла в лето и только потом стала осенью.
      Все лето кремлевская администрация пыталась довольно откровенно сломать мне шею, угрожая уголовными преследованиями. Опубликовала уничижительные статьи в газетах и давила через суды - чего только не делала...
      Летом в Кремле, в волошинском кабинете сошлись четверо: Усс и Собянин из Совета Федерации, сам Волошин и я. Собрались, конечно, для того, чтобы мирно поговорить, но "мирная инициатива" закончилась ничем: Волошин повел себя агрессивно.
      - Не прибегайте к нечистоплотным методам борьбы со мною, - предупредил я. - Моему терпению может прийти конец.
      - Это что, угроза?
      Собянин и Усс пытались вмешаться, но это было бесполезно.
      Вторая попытка навести мирные мосты была предпринята Владиславом Фадеевичем Хижняковым - представителем президента в Совете Федерации. Он, степенно оглаживая свои пышные казацкие усы, довольно дружелюбно выслушал меня, задал несколько вопросов, уточняя "дислокацию", и сказал:
      - Я считаю, в вашей позиции есть резоны, я готов довести их до Волошина.
      Я понял, что на Волошине эта попытка и закончится. Хотя сам Хижняков мне показался человеком приятным и понимающим.
      Тон летней травле задал, конечно, Владимир Владимирович Путин, который, переводя невнятное высказывание Ельцина на русский язык, заявил:
      - Позиция Бориса Николаевича по Скуратову не изменилась.
      Мне отказали в выезде в Швейцарию - там собралась провести свою конференцию Международная ассоциация криминологов и криминалистов. Мне предложили сделать доклад о коррупции.
      Я согласился, но в Швейцарию меня не пустили - долго тянули с выдачей общегражданского паспорта, а когда я отдал его в посольство на визу, паспорт аннулировали. Я спросил, в чем дело.
      - Паспорт оформлен неправильно. Есть кое-какие технические погрешности.
      - А если я все-таки попробую с ним уехать?
      - Вас завернут назад на границе.
      Когда я получил второй паспорт, конференция уже закончилась. Я сравнил новый паспорт с ксерокопией того, что у меня изъяли, и никаких различий не обнаружил.
      Не выпустили меня из страны, конечно, Демин и Рушайло. Плюс, естественно, МИД.
      МИД России разрушил и мою официальную поездку в Швейцарию по приглашению Карлы дель Понте - предупредил МИД Швейцарии, что если Скуратов появится в этой стране как Генпрокурор, то российско-швейцарские отношения сильно ухудшатся, а планирующийся визит Ельцина в Швейцарию будет отменен.
      Швейцарский МИД надавил на Карлу дель Понте, та, в конце концов, сообщила мне:
      - Я не могу принять вас на государственном уровне, могу принять только как частное лицо.
      И от этой поездки в Швейцарию пришлось отказаться.
      Параллельно с этим была проведена жесткая линия на выдавливание моих сторонников с их мест, а то и вообще из органов прокуратуры.
      Так, Михаила Борисовича Катышева, принципиальнейшего руководителя, отстранили от руководства главным следственным управлением. На его место был поставлен Владимир Иванович Минаев.
      Кто такой Минаев?
      Я когда-то принимал его на работу - он запросился к нам переводом из московской милиции, где был заместителем начальника следственного комитета. В кабинет ко мне Минаева привел все тот же Розанов - он, оказывается, с Минаевым был дружен. Поговорил я с Владимиром Ивановичем минут десять, не больше, - Розанов охарактеризовал его как блестящего следователя, который украсит любую прокуратуру, - и сказал, что раз Александр Александрович так считает, то пусть оформляет перевод. Не доверять заму по кадрам у меня не было оснований.
      Позже выяснилось, что в московской милиции у Минаева сложилась следующая ситуация: специалистом он был не лучшим и ему предложили подыскать новую работу. Он вспомнил о прокуратуре и побежал к Розанову.
      Рядом с Катышевым этого человека совершенно не было видно. А сейчас он попал на первые роли - стал начальником управления, которым руководил Михаил Борисович. И начал выполнять черную работу по моей дискредитации. Самым же печальным явилось то, что Кремль, сделав ставку на Минаева, так и не понял: это провал. Жена Минаева неоднократно помогала солнцевским бандитам и была на этом поймана, у следствия есть подозрения, что помогала небезвозмездно, сам же Минаев для неслужебных целей использовал служебную информацию. И этот человек стал главным кремлевским рупором по моему обвинению.
      Владимира Ивановича Казакова освободили от должности начальника управления по расследованию особо важных дел, Владимира Дмитриевича Новосадова - от должности начальника отдела по надзору за расследованием особо важных дел, генералов Юрия Муратовича Баграева и Сергея Ивановича Леха - также от своих должностей.
      Шла откровенная, ничем не прикрытая чистка, очень похожая на расправу. Расправу за то, что люди были верны закону. Используя закон о предельных сроках службы, Розанов отправил на пенсию Владимира Ивановича Киракозова и Александра Николаевича Омельченко - людей, которые в прокуратуре считались прекрасными специалистами. А ведь можно было их сохранить на контрактной основе. Начали расставлять своих людей и на местах. В Магаданской области сняли с работы прокурора Александра Альфредовича Неерди - давнего противника тамошнего губернатора, в Карелии - Владимира Михайловича Богданова.
      Встал вопрос и о Чайке. Он лавировал, часто занимал половинчатую позицию. С одной стороны, послушно выполнял указания Кремля - в частности, по моей травле, а с другой - осторожничал. При нем, например, продолжилось вялое расследование дел по "Мабетексу", по "Андаве"-Аэрофлоту, но даже это вызывало большое недовольство Березовского. БАБ думал, что Чайка не будет продлевать сроки расследования по "Андаве"-Аэрофлоту и вообще прикроет дело, а Чайка продлил эти сроки. Березовский не знал, что Чайка никогда не брал на себя решение - особенно решение вопросов спорных, - поэтому БАБ напрасно рассчитывал на Юрия Яковлевича. БАБу нужен был новый прокурор.
      Прекрасный московский журналист Александр Хинштейн, о котором я уже говорил, опубликовал в "МК" материал под названием "Он будет лояльным". В этом материале Хинштейн пишет:
      "Как быки реагируют на красное, так олигархи и сановники реагируют на Генеральную прокуратуру.
      Парадокс, казалось бы: после отстранения Скуратова, низложения Михаила Катышева прокуратура должна была затаиться и лечь на дно. Ее руководители, заинструктированные Кремлем до слез, делают все, чтобы удержать своих подчиненных от резких движение. И в то же время существует целый ряд уголовных дел, продвижение по которым не дает олигархам-сановникам спокойно уснуть. "Мабетекс", "Андава", "Атолл", аферы на рынке ГКО. Правоохранительная машина похожа на бульдозер. Ее очень трудно завести, раскочегарить. Но уж если она разогналась -остановить еще сложнее... У нас в руках - стенограмма телефонного разговора двух весьма известных людей. Одного зовут Борис Абрамович. Другого - Александр Стальевич. Собственно, в том, что два эти джентльмена поддерживают меж собой близкие (до интимности) отношения, нет никакого секрета. Факт общеизвестный. Помимо тесного сотрудничества в прошлом и настоящем, объединяет их еще одно: оба они до смерти боятся прокуратуры. Точнее, уголовных дел, которые до сих пор расследуются. Из их беседы это видно вполне отчетливо.
      "Борис Абрамович: Слушай, там ситуация совсем плохая стала. То есть разбередили такой муравейник, что они все там уже окончательно запутались Все друг про друга все рассказывают.
      (Трудно сказать, о каком именно "муравейнике" ведет речь Борис Абрамович. "Муравейников" у него масса. Да и так ли это важно? - А.Х.)
      Александр Стальевич: Ага.
      Б.А.: Ситуация хуже некуда. Я тебе потом все расскажу, но, по-моему, там сейчас ничего не надо делать вообще.
      А.С.: Я понял.
      Б.А.: Иначе там наживешь - особенно ты - крупные неприятности.
      А.С.: Понятно.
      Б.А.: Там эту информацию сдал кто-то.
      А.С.: По поводу?
      Б.А.: По поводу твоего участия. (Участия в чем? Явно не в Обществе охраны памятников. Надеюсь, в ближайшее время это обстоятельство станет нам известно. - А.Х.) Ты знаешь это?
      А.С.: Хорошо. Ладно, Бог с ним.
      Б.А.: Нет, это нормально. Но у меня по твоему поводу был конкретный очень тяжелый разговор, когда мне было сказано: "Я таким образом ничего делать никогда не буду. Не хочу, чтобы этот человек меня снимал и назначал, и буду воевать". (Чем глубже вчитываешься, тем больше возникает загадок. С кем именно встречался Борис Абрамович? Кто собирается на войну? Может быть, Скуратов? - А.Х.) Также занимался потом психотерапией в очень тяжелом варианте. Но там, я тебе говорю, все эти клиенты крайне ненадежны. Они все по кругу ходят, друг другу рассказывают. При этом прилепляют собственную информацию к этому. В принципе сюжет в конечном счете нормальный, но я тебе при встрече расскажу.
      А.С.: Хорошо.
      Б.А.: Там надо просто сейчас все ограничить, иначе неприятности будут серьезные.
      А.С.: Хорошо, я понял.
      Б.А.: Скажи, пожалуйста: примешь того человека, который приехал, или нет?
      А.С.: Какого?
      Б.А.: Который приехал - Устинов.
      А.С.: Повстречаюсь, просто у меня два часа подряд будут встречи... Единственное: черт его знает - он болтливый или неболтливый?
      Б.А: Нет, он будет абсолютно лояльным, будет молчать.
      А.С.: Он просто расскажет об этом своему этому (кому-то из особо доверенных людей. - А.Х.), а тот растреплет в момент просто.
      Б.А.: Нет, я тебе еще раз говорю, нет.
      А.С.: Боря, у меня есть уверенность просто, что так произойдет. Просто по факту так происходит каждый раз. Я тебя предупреждал. Ну действительно, каждый раз так происходит..."
      Интересно, правда? Вообще, герои наши больше похожи на подпольных цеховиков, которых вот-вот накроет ОБХСС, чем на крупных государственных деятелей. Если смех - главный герой комедии Гоголя "Ревизор", то страх третий участник их разговора.
      Но не это самое главное. Гораздо больше меня, например, интересует, насколько соответствуют действительности те характеристики, которыми награждает Борис Абрамович г-на Устинова. Который - на минуточку исполняет обязанности Генерального прокурора страны.
      Да и сама по себе суть разговора - Борис Абрамович просит Александра Стальевича принять Устинова - не может не вызывать удивления. Кто такой Борис Абрамович? И кто такой Владимир Васильевич?..
      По большому счету, конечно, и.о. Генерального эта беседа не компрометирует. Собственно, он мог о ней ничего и не знать, и Борис Абрамович решился действовать по собственной инициативе.
      Может, это у него такое хобби - проводить людей в присутственные места?
      Может, он любит Устинова только потому, что не любит Скуратова? Может, Устинов ему просто нравится?
      Все может быть...
      Судя по разговору, беседа эта состоялась еще до назначения Устинова и.о. (В противном случае "поводырские" услуги Бориса Абрамовича не понадобились бы.) Деталь немаловажная.
      Один знакомый министр рассказывал, что перед утверждением с ним проводили профилактическую беседу. Не беседу даже - торг. (Не буду называть фамилий собеседников, ибо доказать этого никогда не смогу, но одним из них был плохо выбритый бизнесмен, имя которого пишут на рекламных щитах, а другим - некая дама, дочь своего отца.)
      Суть торга заключалась в следующем: мы тебя ставим, а ты не делаешь того-то и, напротив, делаешь то-то. Просто и незатейливо, как на колхозном рынке.
      Наивно было бы предполагать, что с Владимиром Устиновым подобных разговоров не велось. Как-никак назначили его на должность ключевую и в условиях, приближенных к боевым. От поведения Устинова зависит сегодня судьба Кремля.
      Я не знаю, какие именно условия ставили Устинову. Я буду искренне рад, если выяснится, что эти условия он не выполняет и выполнять не собирается.
      К сожалению, ряд поступков Устинова свидетельствует об обратном. Это он окончательно задвинул Михаила Катышева, зам. Генерального, в дальний угол, поручив ему курировать приемную и отдел писем.
      Это его подчиненные отобрали у самого опытного "важняка" Чуглазова дело "Мабетекса". Это он удалил Чуглазова из Главного следственного управления, назначив своим советником.
      Да и обыски у Скуратова наверняка были сделаны с ведома Устинова. Слишком мала вероятность совпадений: стоило только Устинову уехать на Дальний Восток, как тут же начались обыски.
      В Кремле рассчитывают, что Устинов будет утвержден полноценным Генеральным прокурором. В Кремле хотят, чтобы его имя не было запятнано никаким скандалом.
      "Он будет абсолютно лояльным, он будет молчать", - утверждает Борис Абрамович.
      Владимир Васильевич, товарищ и.о. Генерального, неужели это правда? Прошу вас: докажите обратное. Не словами - делами..."
      Вот такого прокурора решили сделать генеральным. Комментарии, как говорится, излишни.
      Подкосило Чайку и то, что семейство его оказалось связанным с ингушскими бандитами, братьями Оздоевыми, - с ними был дружен сын Чайки Артем. Оздоевы втянули Артема в сомнительные коммерческие операции еще в Иркутске. Не менее опасные связи имелись у Артема и в Москве. Здесь Артем Чайка отдал преступникам Ибрагиму Евлоеву и Хункару Чумакову машину отца с "правительственными" мигалками и спецталоном, запрещающим останавливать и осматривать автомобиль. Евлоев и Чумаков с оружием в руках отправились на этой машине выколачивать деньги. И занимались этим довольно успешно, пока их не задержала милиция.
      Мне об этом рассказал Катышев, потом - сам Чайка. Я посочувствовал Чайке, сказал, что надо провести служебное расследование...
      Летом 1999-го об этой истории заговорили в полный голос. Чайка почему-то посчитал, что это сделал я, но я к этому не имел никакого отношения. Да и не до того мне было. Уже был готов перевод Чайки в Совет безопасности, первым заместителем секретаря, и Чайка пошел на прием к Путину, поведал о своих заслугах и тот - с разрешения Ельцина, естественно, - вручил Чайке портфель министра юстиции. Пример Чайки - яркий пример: Кремль не оставляет в беде тех, кто помогал ему.
      В июне состоялось и заседание антикоррупционной комиссии Совета Федерации, которое вел Королев. Я внес предложение о контроле комиссии над деятельностью Генеральной прокуратуры, так как та все больше и больше подпадала под влияние Кремля, предложил сделать комиссию постоянно действующей, работающей в тесном контакте с такой же комиссией Госдумы...
      Обсудили ситуацию и с моей подвешенностью в должности.
      - Я готов работать и дальше, - сказал я.
      Этим летом мне удалось немного и отдохнуть. В кисловодском санатории "Красные камни". Хотя обычно я отдыхал в Сочи, на Бочарке-3, но в этот раз меня туда не пустили, отдали мой коттедж Кириенко, и я поехал в Кисловодск. И не жалею об этом.
      Во мне к этой поре возник некий комплекс неполноценности - меня все время травили, пытались унизить, поэтому порою невольно возникало ощущение: а ведь все люди относятся ко мне так.
      Нет, не так: меня останавливали на улицах, в парке, жали руку, старались поддержать. Это придавало силы. Я понял твердо: народ ко мне относится совсем не так, как относится кремлевская верхушка.
      Побывал я и на родине, в Улан-Удэ, на семинаре, который проводил фонд Аденауэра. Там меня вообще встречали как некоего национального героя. Часто спрашивали - особенно много таких вопросов было от журналистов, - буду ли я баллотироваться в Госдуму.
      - Это не исключено. Но главное для меня не Госдума, а Генеральная прокуратура.
      А кремлевские "горцы" тем временем готовили очередной раунд схватки. Тяжелой артобработкой занялось ОРТ, пальбу открыл Доренко, к нему присоединился Сванидзе. Грязь полилась гуще и пуще прежнего. И тут мне в руки попал один несколько необычный документ, написанный на четырех страницах. Заголовок более чем красноречивый: "Сценарий освобождения Ю.И. Скуратова от занимаемой должности на заседании Совета Федерации 13 октября 1999 года".
      Вводная часть гласила: "Третья попытка освобождения Ю.И. Скуратова от занимаемой должности имеет шансы на успех при условии активных и наступательных действий с нашей стороны. Успеху будут способствовать и следующие факторы: общественное мнение сформировалось в целом в пользу отставки Скуратова; Совет Федерации устал от вопроса о Генеральном прокуроре и желает скорее выйти из тупика; общая политическая ситуация (выборы, Чечня) подвигают Совет Федерации к воздержанию от конфронтации".
      Кремлевские аналитики очень здорово ошиблись, давая ситуации такой приблизительный анализ; все, как оказалось потом, выглядело несколько иначе.
      Была разработана и тактика, несколько отличная от прежней, с новыми деталями. Упор делался, как было указано в этом сценарии, на "уход всеми средствами от темы об уголовном деле Скуратова, о рассмотрении спора о компетенции в Конституционном суде". А упор - на "бытовщинку" - пленку, девочек, "оскорбление общества"...
      В пятом пункте сценария автор предупреждает: "...Не дать втянуть себя в полемику о незаконности заведения уголовного дела на Скуратова, о незаконности его отстранения от должности".
      В шестом пункте предполагалось: "Массированная, с подключением всех ресурсов администрации и правительства, работа с членами Совета Федерации для безусловного обеспечения желаемого результата голосования".
      Пункт седьмой: "Проведение серьезного разговора со Строевым Е.С. Огромное значение будет иметь то, как он поведет заседание. Нужно добиться, чтобы он последовательно дал возможность выступить В.Ф. Хижнякову, А.А. Розанову, В.В. Устинову..."
      Дальше расписывалась последовательность действий по этапам, где была намечена целая программа. Эту часть сценария я процитирую полностью:
      "1. В 8.45 в Организационном управлении аппарата Совета Федерации проверить подготовленный для Е.С. Строева сценарий ведения заседания Совета Федерации. Убедиться в том, что в список выступающих по вопросу о Генеральном прокуроре включены В.Ф. Хижняков, А.А. Розанов, В.В. Устинов.
      2. После выступления О.П. Королева (о работе комиссии палаты), С.С. Собянина (о позиции комитета), выступают В.Ф. Хижняков (о позиции Президента Российской Федерации), А.А. Розанов (о существе дела по Скуратову), В.В. Устинов (о положении дел в целом в прокуратуре).