— Плавают? Да неужели? — насмешливо переспросил Версен. — Так тебе от них
уплыватьпришлось? Ну, ты у нас действительно Приносящий Смерть!
— А как они выглядят? — спросила Бринн.
— Как плод кровосмесительного брака пумы, лошади и медведя, — ответил ей Версен. — Они громадные, некоторые даже больше лошади. Если они действительно сюда идут, так надо людей предупредить, чтобы поаккуратней со скотиной были, в хлев загоняли и все такое.
Незнакомый купец встал и подошел к буфетной стойке. Он был молод и, безусловно, хорош собой, хотя, пожалуй, немного постарше их. Во всяком случае, Бринн очень старалась не пялить на этого красавца глаза.
Бросив на прилавок перед Саллаксом несколько монет, купец заявил:
— Я как-то в Фалкане видел, как стая этих тварей сожрала целую крестьянскую фуру. Они были настолько голодны — или настолько рассвирепели, — что почти уже прикончили эту чертову телегу, когда до них дошло, что она несъедобная. — Он немного помолчал и, повернувшись к Бринн, прибавил: — Прошу прощения за утренний беспорядок у себя в комнате. И огромное спасибо за завтрак. И пиво мне ваше очень понравилось. Спасибо, милая. И всем вам доброго здоровья!
Бринн покраснела и, смущенно глянув на красивого незнакомца, пригласила:
— А вы приходите к нам еще. Уж мы в следующий раз постараемся, чтоб у нас тут никто не безобразничал.
Он ей не ответил, и последние слова она произнесла, когда он был уже у двери. Впрочем, по дороге он успел поставить на место перевернутый стул и еще раз улыбнуться Бринн, а потом вышел и больше уж не оглядывался.
— Он кто? — спросил Гарек, глядя в окно, как незнакомец идет через площадь.
— Не знаю, — сказал Саллакс. — Он вчера поздно вечером пришел. Мы его лошадь в дальнюю конюшню поставили. Сумки седельные у него большие. Должно быть, торгует вразнос по городам.
С некоторых пор в Эстраде появлялось все меньше и меньше бродячих торговцев. Еще принц Марек — пять поколений назад — закрыл порт и наложил запрет на южные леса, так что судоходство в Эстраде постепенно сошло на нет, в отличие от других портовых городов Роны. Ходили слухи, что Марек закрыл также порты в Праге и во всех Восточных землях, сославшись на то, что его военные суда недостаточно многочисленны, чтобы патрулировать все судоходные пути близ южного полуострова.
Впрочем, кое-кто считал, что Мареку просто не терпелось накинуть на шею Роне удавку — ведь именно это южное государство король Ремонд считал своим домом, а Эстрад всегда служил элдарнскому монарху столицей и основной резиденцией. А поскольку родина самого Марека, Малакасия, была расположена далеко отсюда на северо-западе, то он, перекрыв в Роне большую часть торговых и морских путей, заставил здешнее население проявлять большую верность новой столице Элдарна — малакасийскому городу Пеллии.
В настоящее время Малакасия была единственным государством в Элдарне, которое обладало военно-морским флотом; но даже и при этом условии порт Эстрада так и не открыли для торговых судов. И полу задушенная еще Мареком морская торговля в Роне почти совсем сошла на нет, что существенно сказывалось на жизни ее населения.
Прижимая мокрое полотенце к виску, на котором зрела здоровенная шишка, Гарек все продолжал думать о тех малакасийских солдатах, и самые дурные предчувствия обуревали его. Элдарн явно стоял на пороге каких-то ужасных событий, и тревога охватывала Гарека, стоило ему представить себе, как Гилмор со своим маленьким отрядом сражается с оккупантами на Торговой дороге. Гилмор считался вожаком ронских повстанцев; именно он убедил их создать партизанские отряды, начать нападать на караваны и отнимать у них оружие. Оружие, говорил он, совершенно необходимо, если они хотят завоевать свободу и вновь самостоятельно управлять своей страной. Гилмор лучше всех разбирался в политике Малакасии и отлично знал, какова в действительности армия Малагона. Так что он наверняка знает и то, почему именно в таверну «Зеленое дерево» этим утром заявился целый отряд хорошо вооруженных малакасийцев.
Гарек выглянул в окно и на той стороне площади увидел Ренну, по-прежнему крепко привязанную к столбу коновязи. Тихо попрощавшись с Саллаксом и Бринн, Гарек встал и вышел из таверны. И сразу же почувствовал, какой холодный сильный ветер дует с побережья. Набирала силы южная из двух лун-близнецов, неся с собой порывистые ветры и высокие приливы.
Гарек, не подумав, резким движением запахнул куртку и чуть не вскрикнул, такой острой болью отозвалось в ребрах это движение. Он помнил, как сказал Бринн, что Гилмора среди убитых на верхней дороге наверняка нет. Но, выйдя на площадь и направляясь к Ренне, он понял, что ему очень хотелось бы надеяться, что его слова оказались правдой.
* * *
Малакасийский отряд разбил лагерь к северу от Эстрада, на поляне у реки. Коней они распрягли, и те мирно паслись, пощипывая травку; над лагерем висел запах горящих ореховых веток и жарящегося мяса. В эту идиллическую картину совершенно не вписывались шестеро мертвецов — трое лежали на дне открытой повозки, и тела их были насквозь пронзены стрелами, а еще трое, с аккуратно свернутыми набок шеями, свисали с ветвей огромного дуба на краю поляны. Тела их висели совершенно неподвижно, хотя ветви дерева и покачивались на ветру, дувшем с юга.
Красавец купец, которого Гарек совсем недавно видел в таверне «Зеленое дерево», неторопливо подъехал к часовому и потребовал:
— Мне нужно немедленно поговорить с лейтенантом Бронфио.
— А кто ты такой, красавчик? — насмешливо откликнулся часовой.
С невероятной быстротой купец схватил солдата за ухо и стал так яростно его выкручивать, словно собирался оторвать. Из надорванного уха бедняги брызнула кровь и между пальцами купца закапала на землю. Часовой настолько ошалел от боли и неожиданности, что не мог ни пошевелиться, ни крикнуть. Он лишь молча извивался в руках своего безжалостного мучителя, который, склонившись к нему с седла, тихо промолвил:
— Повторяю: мне необходимо немедленно поговорить с лейтенантом Бронфио, красавчик! Ступай быстрее! Не то я прямо тут выпущу тебе кишки, как жалкому кабану.
Оказавшись в палатке Бронфио, купец принялся ругать лейтенанта:
— Нужно все-таки лучше поддерживать дисциплину среди своих людей! Я требую наказать этого часового. Повстанцы вот-вот начнут нападать на наши сторожевые заставы. И если солдаты будут так вести себя, нам это проклятое сопротивление не подавить.
— Да, господин мой, — отвечал лейтенант, — я понимаю. Я немедленно обо всем позабочусь. — Он хмуро посмотрел на купца и спросил: — Вам что-нибудь удалось узнать в этой таверне, господин мой?
— Да, — кивнул тот. — Теперь у меня есть доказательства того, что партизаны используют заброшенный дворец как место встреч и хранения краденого оружия и припасов. Благодаря вашему появлению сегодня утром они уверены, что в данный момент мы ищем всего лишь каких-то троих разбойников. — Он помолчал, глядя в просвет между палатками туда, где с самого утра висели на ветвях дерева трое уже пойманных бандитов. — Им возможность нашей атаки на дворец и в голову не придет, пока они убеждены, что мы заняты чем-то совсем другим. — Купец снова помолчал и прибавил: — Итак, лейтенант, мы атакуем на рассвете в день полного двоелуния. Надо послать гонца к лейтенанту Рискетту. Пусть его люди присоединятся к вам здесь. Я же вернусь накануне вечером или найду вас уже в Эстраде и сообщу дальнейшие указания.
— Хорошо, господин мой. — Бронфио явно колебался, но потом все же спросил: — А вы ничего не узнали насчет местонахождения этого Гилмора, господин мой?
— А вот это, лейтенант, совершенно не ваша забота, — ледяным тоном ответил купец. — С Гилмором я сам буду иметь дело, и тогда, когда сочту нужным. Вы, безусловно, способный молодой офицер. Не портите себе карьеру излишним любопытством по поводу вещей, которые не имеют к вам ни малейшего отношения.
— Простите, господин мой. Просто повсюду ходят слухи, что принц Малагон использует... ну, в общем, всякие другие способы, чтобы обнаружить Гилмора, — сильно смутившись, выдавил из себя Бронфио.
— Мне совершенно не интересно, что там делает этот проклятый сукин сын, — сказал купец, и в его спокойном голосе явственно послышалась угроза. — Я сам найду Гилмора, я сам убью Гилмора, и я сам съем за завтраком у Малагона его сердце, поднесенное мне на резной тарелке из орехового дерева. Вы меня достаточно хорошо поняли, лейтенант?
И Брофио поспешно ответил:
— Да, господин мой, конечно. Я свяжусь с лейтенантом Рискеттом, и оба отряда будут ждать ваших дальнейших указаний в канун двоелуния, господин мой.
Купец улыбнулся, дружески похлопал молодого человека по плечу и сказал:
— Прекрасно, лейтенант. Все люди должны находиться под вашей ответственностью, пока я не вернусь или дополнительно не свяжусь с вами. — Не дожидаясь ответа, он резко повернулся и вышел из палатки, не обращая ни малейшего внимания на косые взгляды собравшихся вокруг малакасийских солдат; затем он вскочил на коня и поскакал обратно в Эстрад.
* * *
Малакасийский шпион и величайший мастер своего дела Джакрис Марсет поправил манжеты шелковой рубашки и задумался, сидя в седле. Он совершил ошибку, в столь грубых выражениях отозвавшись о правителе Малакасии, когда целый отряд солдат, собравшись за стенами палатки, подслушивал их разговор с Бронфио. Он знал немало случаев, когда за подобные слова людей вешали, а то и подвергали куда более страшным казням... Малагон ни от кого не принимал ни малейшей критики в свой адрес. Что ж, придется избавиться от всего этого отряда, причем как можно скорее. Впрочем, еще неизвестно, многие ли из них переживут грядущую атаку на Речной дворец. Но и те, кому это удастся, никогда в Малакасию не вернутся.
«И начну я с того, — думал он, — что, вернувшись вечером в лагерь, перережу горло тому часовому, который так нагло со мной разговаривал. Пусть это послужит остальным хорошим уроком — чтобы впредь знали, что нужно держать язык за зубами и следовать данным приказам».
Джакрису было даже приятно, что он наконец оказался в районе боевых действий: во-первых, здесь он далеко от Малагона, а во-вторых, это значит, что пока можно радоваться тому, что ты еще жив. Те, кто постоянно находился в непосредственной близости от правителя Малакасии, рисковали собственной жизнью куда чаще, чем он, Джакрис, ведя шпионскую деятельность в Праге и Восточных землях и разыскивая таких главарей повстанцев, как Гилмор и Канту.
Джакрис Марсет считался самым лучшим шпионом в Малакасии, но был уверен, что наибольшее его достижение — это возможность как можно дольше оставаться вдали от дворца Велстар. Здесь, на таком расстоянии от малакасийских границ, он чувствовал себя в безопасности. Здесь он полностью владел собой. Здесь он, по необходимости, конечно, отнимал порой у кого-то жизнь, но в целом держался незаметно и ничем не отличался от других людей. Гилмора и Канту он считал самыми, наверное, опасными своими противниками и с удовольствием уничтожил бы обоих. Но с другой стороны, если королю Малагону суждено в ближайшее время умереть или пасть жертвой заговора, он, Джакрис, особенно горевать бы не стал.
Миновав таверну «Зеленое дерево», Джакрис не остановился, а поехал дальше, по направлению к Речному дворцу. Ему хотелось повнимательнее изучить территорию, прилегающую к этому давным-давно пустующему дворцу. Он был уверен: именно здесь находится тайное убежище ронских мятежников, здесь они хранят деньги и оружие, а возможно, и запасных лошадей прячут. Любой недоумок способен запомнить порядок патрулирования этой местности отрядами Бронфио и Рискетта; что же удивительного в том, что партизаны преспокойно ходят через Запретный лес и организуют там встречи, складируют во дворце запасы оружия и собираются там, чтобы разрабатывать планы дальнейших террористических действий на оккупированной малакасийской армией территории.
Размышляя об этом, Джакрис вновь вспомнил о Малагоне. С принцем явно что-то было неладно. Впрочем, неладно было и с его отцом, и с его дедом — во всяком случае, об этом не раз рассказывали Джакрису старейшие из малакасийских военачальников. Какой-то страшный недуг отправлял правителей Малакасии на тот свет одного за другим. Сегодня, казалось, страной правит молодой и полный сил человек, а уже завтра он превращался в параноика, одержимого одним желанием: убивать.
Местные жители называли это «проклятием Малакасии»; все это началось много двоелуний назад, когда все представители королевского рода Элдарна были загадочным образом умерщвлены в течение нескольких дней и в живых остались только принц Дравен, тогдашний правитель Малакасии, и члены его семьи. Они и стали править Элдарном, но словно благодаря одному условию: каждый из них был обречен на безумие.
На самом деле Джакрис подозревал, что дело здесь совсем не в болезни и не в утрате рассудка, а в происках некоего извечного зла.
Впрочем, молодой лейтенант Бронфио тоже прав. По всем Восточным землям ходят слухи о том, что Малагон обладает способностью призывать на помощь некие порождения дьявола — существа невообразимой силы и могущества, — дабы найти и уничтожить своих врагов. И эти слухи Джакриса тоже ничуть не удивляли; он чувствовал, что его услуги Малагону становятся не нужны. Если бы ему сейчас приказали вернуться в Малакасию, это означало бы одно: смерть.
Шпион криво усмехнулся. А может — хотя бы во имя самосохранения — ему самому стоит отправиться на запад и прикончить Малагона?
АНТИКВАРНАЯ ЛАВКА МАЙЕРСА
Антикварная лавка Майерса выглядела сейчас как салон Бидермайера после артиллерийского обстрела
.
Кое-какие, явно случайно подобранные, экспонаты были, правда, выставлены в просторной передней комнате, но так, что это повергло бы в смущение любого, даже самого терпимого, декоратора. К одной стене была сдвинута мебель из ореха, дуба и красного дерева, а у другой толпились книжные стеллажи, китайские шкафчики и разномастные буфеты. В центре сиротливо торчали столы и разрозненные стулья. Впрочем, среди них попадались и подобранные «в пару» — по мере разумения самого старого Майерса, конечно, — столы, стулья, диваны и кушетки. Видимо, ему казалось, что эти вещи еще могут неплохо послужить, скажем, в гостиной или на кухне.
Это были этакие мебельные «приемные дети», объединенные по типам фанеровки, древесины, краски или лака. Среди них попадалось и кое-что, привлекшее внимание Стивена Тэйлора: например, очень недурен был музыкальный ящик образца сороковых годов с огромной рекламой сигарет на передней панели.
За ним вились плетеные провода от трех газовых светильников, дававших как раз достаточно мутного света, чтобы Джек Потрошитель сумел вспороть живот очередной ничего не подозревающей проститутке из Ист-Энда. Несколько странно выглядела форма лейтенанта армии США, надетая на безголовый манекен. На одном плече у лейтенанта красовалась сабля в ножнах, на другом — четыре ярко окрашенных обруча «хула-хуп», предметы из того самого будущего, за которое он так храбро сражался.
С потолка зала свисало объявление, написанное крупными красными буквами: ВЫХОД ИЗ БИЗНЕСА И ПОЛНАЯ РАСПРОДАЖА! В уголке кто-то приписал черным фломастером: «плюс 50% скидка на все».
«Вот тут я точно что-нибудь найду», — думал Стивен, глядя, как несколько десятков покупателей бродят по заставленному мебелью помещению.
Откуда-то сверху доносились звуки венского вальса; Штраус, сообразил он, причем играют на каком-то жутком подобии визгливой арфы, да еще и расстроенной к тому же, а может, и на механической цитре.
Это напомнило Стивену фильм Джозефа Коттона, который он видел во времена учебы в колледже; сюжет он, правда, припомнить не смог — что-то такое связанное с послевоенным черным рынком, — но механическую цитру он запомнил, потому что исполняемая на ней одна и та же мелодия, звучавшая в течение всего фильма, потом долго его преследовала. На взгляд Стивена, это звучало как тирольская песенка, исполняемая на цирковой каллиопе
.
Стивен, присоединившись к толпе покупателей, пробрался к дальней стене магазина, где стояли китайские шкафчики и горки. Высмотрев несколько довольно симпатичных вещей из красного дерева — и, похоже, в отличном состоянии, — Стивен повеселел: он почти не сомневался, что найдет здесь отличный подарок для сестры.
— Могу я вам чем-нибудь помочь?
Стивен обернулся и увидел продавщицу, которая ласково ему улыбалась. На груди у нее на длинном шнурке висели очки, а в руках был большой блокнот со списком выставленных на продажу предметов и предполагаемых цен. Она была высокая, в длинной юбке, в теннисных туфлях и белых носочках. Ее чуть тронутые сединой светлые волосы падали почти до плеч, а глаза так и сверкали. Несмотря на возраст — Стивен прикинул, что ей сильно за пятьдесят, — выглядела она на редкость привлекательно.
— Нет, спасибо. Я пока просто смотрю, — ответил он.
— Хорошо, смотрите и не торопитесь; а мы с Ханной всегда будем рады вам помочь, если вас что-нибудь заинтересует.
— А вы и есть хозяйка этого магазина? — спросил Стивен. — Миссис Майерс?
— Соренсон. Дженнифер Соренсон. Дитрих Майерс был моим отцом. Он открыл этот магазин еще в конце сороковых, когда переехал в эти края. А два месяца назад он умер.
— Ох, простите! Мне очень жаль... — Ничего другого Стивену просто в голову не пришло.
— Пожалуйста, не извиняйтесь. Ему было девяносто лет, и он прожил очень счастливую жизнь. Мне только жаль, что у меня нет времени и дальше заниматься этим магазином. В общем, если что, зовите нас.
* * *
Было уже около шести вечера и покупатели по большей части разошлись, когда Стивен наконец решил купить шкафчик начала XX века в стиле Дункана Фифа
; шкафчик был в прекрасном состоянии, если не считать небольшой трещинки на задней панели.
Стивен провел в магазине уже три часа и очень устал, проголодался и вспотел, потому что пришлось без конца двигать мебель, чтобы хоть что-то рассмотреть получше. Впрочем, сейчас ему явно полегчало: найденный шкафчик оказался почти близнецом того, что стоял у матери. Стивен уже предвкушал, как обрадуется Кэтрин такому подарку, и хвалил себя за то, что не стал торопиться и выбрал как следует.
Потом он вдруг обошел вокруг шкафчика и засмеялся:
— Ах ты, черт! Как же мне в машину-то эту дуру засунуть? А ведь мне его еще и в Калифорнию доставить нужно!
И он снова с недоумением уставился на этот весьма, кстати сказать, внушительных размеров предмет мебели со стеклянными дверцами.
— Ну, до машины-то я могу вам помочь его дотащить, а уж в Калифорнию вы как-нибудь сами переправляйте.
Стивен даже подпрыгнул от неожиданности, услышав это, и быстро обернулся.
Однако, увидев, кто перед ним, он вздохнул с облегчением и прислонился спиной к какому-то здоровенному книжному шкафу.
— Фу, как вы меня напугали! — вырвалось у него.
— Извините, пожалуйста, но дело в том, что мы уже закрываемся, и я хотела выяснить, не могу ли я чем-нибудь вам помочь. Вы так старательно выбирали! Еще раз извините, но раньше я никак не могла подойти к вам. У нас сегодня день совершенно сумасшедший.
Стивен почти не слышал того, что она ему говорит. Он был потрясен. Казалось, Дженнифер Соренсон за последние три часа совершила по временной оси путешествие лет на тридцать назад. Молодая женщина, стоявшая перед ним, была сногсшибательно красива. Ее длинные волосы, высоко зачесанные в хвост, спадали на левое плечо — очень удобная прическа для человека, целый день проработавшего в такой духоте и суете, к тому же, открывая лицо девушки, она подчеркивала ее изящные черты. Ее чуть смугловатая кожа влажно поблескивала от жары, и пахло от нее сиренью. Лицо ее освещала улыбка, из-за которой в уголках глаз виднелось по три веселых тоненьких морщинки — такую крошечную, но очень выразительную деталь не смогли бы, наверное, повторить даже самые великие скульпторы мира. На девушке тоже была длинная, как и у ее матери, юбка и блузка с закатанными по локоть рукавами. И сразу бросались в глаза узкие бедра и тонкая гибкая талия спортсменки — бегуньи или велосипедистки. У Стивена даже голова закружилась, пока он смотрел на нее.
И уже во второй раз за этот день он почувствовал, что совершенно не в состоянии отыскать нужные слова. У него даже дыхание перехватило.
— Да-да, — пробормотал он. — А что это за музыка? Молодая женщина рассмеялась:
— О, это все затеи моего дедушки! Ему эта штуковина очень нравилась. С утра я от этих звуков просто с ума схожу, но через некоторое время мне удается практически не обращать на них внимания. Неужели вам нравится? — Она быстро поправила очки и вопросительно посмотрела на Стивена: — С вами все в порядке? Вы хорошо себя чувствуете?
— Да, конечно! И чувствую я себя прекрасно! Просто здесь очень жарко, а мне... хм... мне пришлось все время двигать эти шкафы... — Стивен рукой вытер взмокший лоб, лихорадочно пытаясь сообразить, что бы такое еще ей сказать. — Дело в том, что мне очень нравится этот шкаф. Я бы хотел подарить его сестре на свадьбу. Она выходит замуж за одного парня, которого я не слишком хорошо знаю, и мне хотелось преподнести ей что-нибудь такое особенное...
Зачем он говорит ей все это? Но остановиться он уже не мог.
— Моя сестра уехала отсюда несколько лет назад, и только когда ее вдруг рядом со мной не оказалось, я понял, что мог бы и получше обращаться с нею, когда мы были еще детьми. — Так, теперь он, кажется, несет уже
полную чушь!— Но этот шкаф слишком большой; боюсь, у меня в машине места для него не хватит. Придется еще раз прийти сюда, возможно прямо завтра, чтобы его увезти. Можно попросить вас не продавать его до завтра?
В данную минуту ему больше всего хотелось, чтобы у него случился инсульт и он мгновенно, прямо на этом самом месте скончался.
— Ну, вообще-то, я уже собиралась запирать дверь, — сказала девушка, — а в зале остались только вы один. Так что вряд ли до завтра возникнут какие-то проблемы.
— Да? Вот и прекрасно! Большое спасибо. У моего друга есть пикап, а я обычно по субботам не работаю, так что, если можно, я прямо с утра и подъеду.
— Надеюсь, что не обманете. — Она снова улыбнулась, и сердце у Стивена в груди так и подпрыгнуло.
Он не сомневался, что даже ей заметно, как сильно колотится у него сердце под рубашкой.
Но девушка как ни в чем не бывало продолжила:
— Многие говорят, что зайдут завтра, но так больше и не приходят. Впрочем, это нормально. Но я все же надеюсь, что вы придете. Мы с мамой очень хотели бы в ближайшие пару недель все здесь распродать... — Она быстро окинула взглядом помещение. — Хотя тут еще столько!..
— Нет, я обязательно приду! — пылко воскликнул Стивен. — Мне, правда, придется добираться из верхней части каньона, так что, возможно, я приеду не к самому открытию, а немного попозже.
— Хорошо, не беспокойтесь. Я эту вещь не продам. — И она ласково коснулась его руки. — Меня зовут Ханна.
Стивен тупо посмотрел на ее руку, которую она, правда, тут же и убрала. Дыхание странным образом застревало у него в груди, вырываясь наружу короткими толчками, и он вдруг подумал, как это будет глупо грохнуться в обморок прямо к ее ногам. С трудом взяв себя в руки, он представился:
— Стивен Тэйлор.
— Ну что ж, тогда до завтра, Стивен Тэйлор, — сказала Ханна и повела его к дверям.
* * *
Антикварная лавка Майерса открывалась в восемь утра. Стивен припарковался у ее входа в четверть восьмого.
«Лучше уж так, чем опоздать», — сказал он себе и побрел по Южному шоссе, выискивая местечко, где можно было бы выпить кофе.
Всю ночь он только и думал о Ханне, вспоминая тот миг, когда она взяла его за руку. Он так стремился снова увидеть ее что не смог заснуть, и в 6.20 уже выехал на шоссе, взяв у Марка его пикап. Интересно, замужем ли она? Или, может, помолвлена? Вчера он, правда, не заметил у нее на руке никакого кольца. А что, если она с кем-то встречается? Не слишком ли рано прямо сегодня пригласить ее пообедать?
Стивен твердо решил растянуть время завтрака по крайней мере на час, чтобы она не догадалась, как сильно ему хотелось ее увидеть. Господи, она такая красивая! Стивен чувствовал, что просто не в состоянии ясно мыслить в ее присутствии, и немного опасался, что будет выглядеть чересчур глупо, если появится у магазина точно в 8.00 и станет пытаться взглянуть на нее хотя бы одним глазком через зарешеченные окна. Точно Квазимодо, жаждущий увидеть Эсмеральду.
* * *
В дверях антикварной лавки Стивен появился ровно в четверть десятого, невероятно гордясь тем, что сумел так здорово растянуть время. Он съел пончики, затем омлет с двумя хлебцами из непросеянной муки, две порции тостов и выпил чашек шесть кофе, ожидая, когда же наконец часы покажут девять, и неотрывно глядя на едва ползущую стрелку наручных часов. Минуты были похожи на геологические эпохи. Стивен даже невесело усмехнулся: если он до девяти часов не умрет от чрезмерного возбуждения, то его наверняка прикончит избыточное количество поглощаемого им холестерина.
В магазине уже вовсю толклись покупатели — передвигали мебель, пробовали на прочность стулья, перелистывали букинистические издания и ощупывали китайские сервизы в поисках мельчайших трещинок или щербинок. Но Стивен сразу убедился, что китайский шкафчик, предназначенный им для Кэтрин, стоит на том же месте у дальней стены.
Стивен направился было к нему, но тут его кто-то окликнул:
— Простите, мистер Тэйлор! — Это оказалась Дженнифер Соренсон.
Ханны поблизости видно не было.
— Да, мэм? — откликнулся он, обходя беспорядочно расставленные части спального гарнитура, преграждавшие ему путь.
— Я помогу вам дотащить этот шкаф Дункана Фифа до вашего пикапа. Ханна сопровождает один из заказов, и, кроме того, я попросила ее зайти на почту — но она предупредила меня, что вы придете.
— Да, мэм, все правильно. — Стивен лихорадочно пытался придумать какую-нибудь отсрочку, чтобы дождаться возвращения Ханны. — А... вы не знаете, есть от этого шкафчика ключи?
В шкафу было две двустворчатые дверцы, и в обеих имелись замки, но ключи из них не торчали.
— Если только их не прикрепили где-нибудь внутри, то, скорее всего, вам в этом отношении не повезло. Есть, правда, одно место, где вы могли бы поискать, если, конечно, времени не жалко.
— Это где же? — Стивен почувствовал, что надежда оживает в его душе.
— А вон среди тех «ключей от нашего мира», — ответила ему хозяйка, с грустью прибавив: — Мой отец складывал все найденные ключи в один огромный кувшин. Большая их часть, наверное, уже ни к чему не подходит, но ему очень нравилось, когда детишки бросали ключи в кувшин и загадывали желания. Дети порой забавлялись у этого кувшина, пока их родители бродили по магазину. А иногда приходили сами, чтобы бросить в кувшин еще несколько найденных ключиков.
Мысль о том, чтобы отыскивать нужный ключ среди множества других ключей, скопившихся в каком-то сосуде за целых шестьдесят лет, Стивена не слишком вдохновляла, но это был верный способ дождаться возвращения Ханны, которая к этому времени наверняка успеет выполнить все поручения матери.
— Как интересно! — сказал он. — Просто потрясающе! Показывайте мне ваш кувшин, и я сразу приступлю к поискам.
«Кувшин» на самом деле оказался здоровенным стеклянным контейнером размером с небольшую бочку. Они с Дженнифер с трудом подтащили его туда, где Стивен смог сесть и заняться подбором ключей к своему шкафчику. По его прикидкам, в кувшине было не менее двух-трех тысяч ключей; решение подобной задачи наверняка потребует нескольких часов — но чем дольше он просидит в антикварной лавке, тем больше наберется смелости и, возможно, все-таки сумеет пригласить Ханну пообедать с ним сегодня.
* * *
К одиннадцати часам чудовищный завтрак, которого вполне достаточно было бы и для четырех человек, все еще лежал у Стивена в желудке тяжелым цементным комом, зато теперь он ничуть не сомневался, что именно в этом стеклянном кувшине и заключены
всеключи от нашего мира. Во всяком случае, за это время он перебрал ключи всевозможных видов, стилей и размеров; здесь имелись ключи от домов и склепов, от всевозможных лодок, яхт и прочих судов и даже от Форта-Эдселя, горной гряды в Антарктиде к востоку от моря Росса. Стивен видел этот Эдсель только в кино и все же нашел от него ключи. А потом бросил их в общую кучу, которая уже собралась у его ног.
Стивен не только очень любил путешествовать автостопом, но и много ездил по горам на велосипеде, так что помнил каждый поворот и перекресток на многих дорогах и тропах Национального парка в Скалистых горах. Когда ему надоедала работа в банке Айдахо-Спрингс, он отдыхал от нее, предаваясь мечтам о горах и с любовью вспоминая каждую деталь того или иного восхождения на вершину или путешествия на велосипеде по дорогам этого горного хребта, делящего континент пополам.
Его порой даже начинала тревожить эта, явно эскапистская, тенденция, ибо она, безусловно, являлась составляющей его все более крепнущего стремления не думать о текущем моменте. С другой стороны, она же помогала ему бороться со стрессами и напоминала, что любому, даже самому скучному делу всегда приходит конец.
Перебирая ключи, Стивен обнаружил, что все время вспоминает тот долгий подъем, который они с Марком совершили недели три назад на вершину горы Грея чуть ниже перевала Лавленд. Он вспомнил, как там было красиво, какие чудные осенние ароматы витали вокруг, как похрустывали камешки под ногами... Вскоре эти воспоминания целиком поглотили его, и он рассеянно, почти машинально копался в старых ключах, забыв, для чего, собственно, ему это надо.
