Eldarn Trilogy - Ореховый посох

      Люди в зале пили в основном пиво, но кое у кого на столе стояло и вино; Хойту очень нравились тяжелые глиняные кубки, в которые здесь наливали разные напитки.
      Из находившейся неподалеку кухни доносились сказочные ароматы — рагу из ганзеля, бифштексы из оленины, жареная картошка. Живот Хойта жалобно застонал; он решил, что надо и им тут поесть, найдут они Алена или нет. Завершив обход столиков возле буфетной стойки, но так и не обнаружив Алена, он мгновение помедлил у двери, ведущей в кухню, глядя, как повар укладывает на сковороду три здоровенные отбивные из оленины и щедро поливает каждый кусок красным вином. В животе у Хойта опять плотоядно заурчало, и он, проглотив слюну, огляделся в поисках Ханны и Черна. Заметив, что они пробираются к нему от дальней стены зала, он двинулся было им навстречу, но, заметив за одним из столов свободную скамью, поспешил занять ее, пока туда не плюхнулся кто-то другой. Как только он сел, из-за стола, закончив ужин, поднялись и остальные посетители. Увидев, что они направились к выходу, Хойт помахал Черну рукой и крикнул:
      — Эй, давайте сюда! Надо пообедать! — Великан Черн тут же нежно взял Ханну за плечо и, мягко ее направляя, повел между столиками к Хойту, а тот тем временем повернулся к стойке и крикнул, перекрывая стоявший в таверне шум: — Буфетчик!
      Суетливый молодой человек с нечистой кожей тут же поспешил к нему и спросил грубоватым басом:
      — Чего угодно?
      Хойт даже несколько растерялся, настолько этот гулкий мощный бас не соответствовал хлипкому вертлявому телу буфетчика, и ответил не сразу.
      — Ну, говори же, — презрительно глянул на него буфетчик. — Не буду же я без конца стоять возле тебя, дожидаясь, пока ты надумаешь, что заказывать.
      Хойт встряхнулся и скороговоркой сказал:
      — Три пива, три бифштекса, три тарелки рагу из ганзеля, каравай хлеба, самого горячего, какой только найдешь на кухне, и одну молоденькую танцовщицу, желательно не старше двухсот двоелуний.
      Буфетчик нахмурился. Изучая его физиономию, Хойт подумал, что если соединить оспины у него на лбу, то эта линия будет напоминать очертания южного побережья Праги.
      — Насчет женщин надо с Регоном поговорить, — сказал буфетчик, указывая на хорошо одетого господина, сидевшего за угловым столом в обществе двух весьма кокетливо одетых молодых женщин.
      Хойт прикинул, что обеим не больше ста десяти двоелуний — слишком молоденькие, пожалуй, для подобных дел.
      — Да нет, спасибо, я просто пошутил, — сказал он. — Пусть поскорей еду принесут.
      Устраиваясь на скамье поудобнее и стараясь никого ненароком не толкнуть, он думал только о том, что сейчас им нужно, во-первых, отыскать Алена, а во-вторых, поесть наконец горячего. И уж меньше всего ему хотелось оказаться втянутым в нелепую кабацкую драку, если невольно кого-нибудь заденет. Он дружелюбно улыбнулся буфетчику, и тут нога его наткнулась под столом на что-то мягкое.
      «Наверное, просто узел с бельем», — подумал Хойт и нагнулся, чтобы заглянуть под скамью.
      Там оказался совсем не узел с бельем, а человек, пьяный до бесчувствия или, возможно, даже и мертвый. Выглядел он так, словно провалялся под скамьей несколько авенов подряд, — весь мокрый, насквозь провонявший пивом и блевотиной; из спутанных волос у него торчали обглоданные косточки ганзеля.
      У Хойта тошнота подступила к горлу: вот еще дрянь! Воняет, как от больного греттана! Наверняка этот старый пьянчуга заполз под скамью, намереваясь немного полежать там и протрезветь, а потом заснул, и его вывернуло наизнанку.
      — Не завидую я тебе, дружище, — сказал он, обращаясь к пьяному, бесформенной грудой вонючего тряпья валявшемуся на полу. — Вот очухаешься и будешь думать, что не иначе на тебя злой дух помочился. Ладно, будь добр, подогни, пожалуйста, колени, чтоб я хоть сидеть мог спокойно, на тебя не наступая.
      Пьяный не возражал и вообще никак на слова Хойта не реагировал, и тому даже показалось, что этот жалкий тип и впрямь умер.
      — Ну же, давай, — предпринял Хойт вторую попытку. — Давай, немножко... ноги-то согни.
      На этот раз ему удалось перекатить пьяного на бок и, осторожно согнув ему ноги, убрать их подальше под лавку. При этом похожий на мертвеца тип даже чуть приоткрыл глаза, явно ничего не видя перед собой, и снова закрыл их.
      Хойт вздрогнул и, пристально вглядевшись в бледное, как у призрака, лицо пьянчуги, поморщился: он нашел-таки Алена Джаспера из Миддл-Форка!
      Сердце у него упало.
      — Ох, Ален, черт побери, как же я ей тебя такого покажу! Она же просто в ярость придет!
      Черн и Ханна уже подходили к нему, явно предвкушая горячий обед.
      «Думай, Хойт, думай», — велел он себе, затем снова подозвал буфетчика.
      — Ну, теперь еще что? — недовольно спросил тот.
      Хойт швырнул ему серебряную монету, и на противной, покрытой оспинами и угрями физиономии буфетчика появилась узкая, как трещина, ухмылка.
      — Сдачу оставь себе и этого вот, — и он указал под скамью, — тоже оставь пока здесь.
      Удивленный тем, что кого-то мог заинтересовать этот жалкий пьянчуга, буфетчик пожал плечами.
      — Да он никуда и не денется. Он и так отсюда почти не выходит.
      — Как это — не выходит?
      — Да так. Торчит здесь каждый день и...
      — И давно? — быстро спросил Хойт, потому что Черн и Ханна были уже совсем рядом. Чтобы эта иностранка не утратила последнюю надежду, действовать нужно быстрее.
      — Да уж двоелуний десять или одиннадцать. Я только одному удивляюсь: как он до сих пор еще не сдох.
      «Тысяча чертей!»
      Хойт повернулся и незаметно подал знак Черну: «Нужно уходить, и немедленно!»
      «Зачем?»
      Черн сразу понял, что разговаривать нужно украдкой. Ханна даже и заметить не успела, как переговариваются ее новые приятели.
      «Потом объясню. А сейчас пошли».
      Ханна с улыбкой взяла Хойта за руку, словно это прикосновение могло умерить царивший вокруг шум.
      — А здесь совсем не так плохо, нужно только немного привыкнуть, — сказала она доброжелательным тоном. — Пожалуй, чересчур накурено, но подождать все же немного можно, если ты считаешь, что он попозже подойти должен. А мы тут пообедаем? Пахнет очень даже аппетитно.
      — Нет, — быстро сказал Хойт, — я знаю местечко получше. Оно чуть дальше, но на этой же улице.
      Это была откровенная ложь, и он принялся молиться всем богам Северных лесов, чтобы где-нибудь поблизости действительно нашлась какая-нибудь пристойная харчевня. И ведь боги действительно были ему кое в чем обязаны.
      — Я дал буфетчику понять, что нам очень нужно найти Алена. Теперь он будет в оба смотреть. — И он, схватив Ханну за руку, потащил ее к лестнице, ведущей на улицу. — Давай еще немного пройдемся, найдем себе подходящий ночлег, а уж потом поедим. Надеюсь, в другом месте не будет так сильно накурено.
      Ханна, так ни о чем и не догадавшись, улыбнулась.
      — Что ж, звучит многообещающе. Пошли. — На лестнице она повернулась к нему и прошептала: — А знаешь, у меня крепнет уверенность в том, что я все-таки сумею вернуться домой. Надеюсь, сегодня вечером мы твоего Алена все же отыщем. Вряд ли я смогу уснуть, зная, что он где-то неподалеку.
      Хойт дернул головой — то ли соглашаясь, то ли, наоборот, возражая.
      — Эх, знала бы ты! — пробормотал он себе под нос.
 

* * *

 
      Стивен очнулся и дико закричал: кто-то вправлял ему сломанную лодыжку. Ослепительное утреннее солнце било прямо в глаза, и он с трудом различал черты доброго самаритянина, который как раз в этот момент укладывал его ногу между двумя толстыми сосновыми ветками. Стивен рванулся, но тело отказывалось ему повиноваться; точнее, одной рукой он все же сумел шевельнуть, но при этом боль так и взорвалась в нем, охватив все тело, а в легких точно вспыхнул адский огонь, поднявшийся из недр элдарнской преисподней. Стивен снова пронзительно вскрикнул и лишился чувств.
      Позднее, очнувшись, он увидел, что медленно плывет в каком-то идеально чистом белом пространстве, где нет никакой границы между небом и землей. Ему было ни холодно, ни тепло, он не чувствовал ни запахов, ни дуновения свежего ветерка, не замечал никакой смены цветов и оттенков. Все вокруг сверкало, слепило, покачивалось, и он почувствовал дурноту, а потом его вырвало прямо на грудь и снова затошнило от мерзкого запаха, пачкавшего, как ему казалось, этот чистейший мир.
      Он попытался повернуть голову набок и обнаружил, что полностью лишен возможности двигаться, запутавшись в силках, сотканных из этого белого-белого снега или сна. Его тошнило от собственной нечистоты, но избавиться от нее он был не в силах. Потом его снова вывернуло наизнанку, и он задохнулся в едва слышном вопле — мольбе о помощи.
      И тут снова появился тот незнакомец — точнее, его темный силуэт на этом выбеленном фоне. Нереальный человек из нереального мира. Но действия его были вполне реальны. Он молча вытер Стивену рубаху на груди влажной тряпицей и поднес ему ко рту бурдюк, полный холодной воды. Стивен даже умудрился самостоятельно сделать несколько глотков, прежде чем незнакомец опять растворился в белом слепящем безмолвии, а самого Стивена вновь поглотила темная бездна беспамятства.
      Ему представлялось, что сейчас лето, он бежит по глубокому песку на пляже, и икры ног его ноют от усилий, а с залива дует морской ветер и ласково, точно обнимая, толкает его в грудь.
      «Мне надо спуститься поближе к воде, там песок будет тверже», — подумал он.
      И вдруг услышал музыку — кто-то играл на органе Баха. Ноты звучали чисто, каждая вставала точно на свое место в переплетении голосов, и все они, подпрыгивая, повисали в воздухе над головой множеством разноцветных воздушных шариков. В воздухе плыли дивные ароматы: вкуснейшие соусы, мясо, жаренное на решетке... Хватит ли еды на кухне, или лучше самому есть поменьше, чтобы хватило гостям?
      «Постарайся никому не доставлять неудобств, Стивен».
      Он облизнулся, надеясь почувствовать на губах остатки замечательного вкуса, но вместо этого почувствовал лишь вкус крови: губы пересохли и сильно потрескались. Когда это он так разбился? Упал, что ли?
      «Пусть продолжает звучать эта музыка — весьма приятный способ провести время, куда лучше, чем размышлять о содержимом ячеек банковского сейфа, об особенностях египетской геометрии или о сотовых телефонах и калькуляторах».
      И тут незнакомец опять оказался с ним рядом. И они вместе вернулись в тот лишенный теней, дочиста выбеленный мир. Стивен попытался улыбнуться незнакомцу — всего лишь для того, чтобы тот понял, что он, Стивен, совершенно счастлив здесь, что ему хорошо. Он почувствовал, как, мучительно трескаясь, растягиваются в улыбке губы, и опять ощутил во рту вкус крови — на этот раз никаких соусов, никакого жареного мяса. А что это у незнакомца за спиной? Две цепочки следов длинными неровными линиями нарушали идеально чистое белое покрывало, окутывавшее все пространство вокруг. Стивен долго смотрел на эти бороздки и наконец понял: эти следы оставляли каблуки его собственных сапог, а его самого куда-то волокли, но куда? Следы уходили вдаль, в бесконечность...
      «Подбери ноги, Стивен. Ты портишь ковер».
      А что сказал бы ему Лессек? Лессек сказал бы что-нибудь невнятное, смущающее душу, что-нибудь такое, чтобы он, Стивен, поверил, что его роль в Элдарне сыграна до конца, тогда как ему самому совершенно ясно, сколько еще им предстоит сделать. Лессек смеялся бы и подшучивал над ним, приходя по ночам из могилы и навевая ему, Стивену, бессмысленные воспоминания о прежней жизни — как он допоздна бодрствовал, например, чтобы посмотреть 86-ю серию дурацкого сериала, или как он сломал себе локоть, отдыхая как-то летом в штате Мэн.
      А может, Лессек показал бы ему нечто вроде фильма, снятого замедленной съемкой, о том дне, когда он познакомился с Ханной. Или о том, как они шутили и смеялись с Хауардом и Мирной. Но для чего? Может, для того, чтобы подтвердить, что Ханна действительно здесь, в какой-то вонючей элдарнской тюрьме? Нет, ответов на эти вопросы в твоих снах нет, Стивен. Тогда зачем все это? И слабостьНерака заключена в чем-то другом. Вот в чем, оказывается, дело. Потрясающе! Ответов в моих снах нет, значит, мы совершенно напрасно тратили время, взбираясь на гору Пророка, рисковали жизнью, пытаясь убежать от алмора, и, возможно, потеряли при этом Версена...
      «Да черт с тобой, Лессек! Сам спасай свой поганый мир!»
      Впервые Стивен понял, что движется задом наперед. И заплакал.
      У него, похоже, сильный жар. Что там говорил доктор Уилсон? Повышенная температура — это естественная реакция организма на нежелательное вторжение. На вторжение врага. Весь организм при повышенной температуре начинает бороться за выживание, уничтожая болезнетворные микробы. Была еще такая песня о лихорадке, какая-то строчка из нее все время крутится в голове, ее то ли «Роллинг стоунз» пели, то ли Бетховен сочинил. Да нет, это, конечно, Бах, одна из его фуг. Стивен, правда, не помнил, какая именно; он никогда не мог как следует их запомнить. У его сестры однажды была лихорадка, и он подсматривал из коридора, как она мечется на постели. Это странно возбуждало его и в то же время пугало. Он тогда очень боялся, что сестра может умереть. Ее зачем-то сперва опустили в ванну с холодной водой, а потом спешно потащили в больницу. Неужели она умерла?
      Теперь Стивен весь взмок. Пот разъедал глаза, холодными струйками стекал за ушами и по шее. Он хотел хотя бы лицо утереть, но даже руки поднять не мог. Он умолял, чтобы кто-нибудь — хоть кто-нибудь! — подошел и промокнул ему лицо, но никто к нему не подходил. И тот белоснежный мир куда-то исчез. Или он просто утратил способность видеть?
      Нет, сестра тогда не умерла. Она же собиралась замуж за Кена, или Карла, или как там его, а он должен был привезти ей в подарок китайский шкафчик. Ему еще нужно было как-то доставить этот шкаф в Калифорнию. В ту ночь у нее в комнате было очень холодно. Зубы у Стивена так и стучали, и он никак не мог сдержать дрожь. Тот белый мир исчез, но его сменило множество ярких танцующих многоцветных радуг. Господи, как ужасно он вспотел!
      «Интересно, а насколько я похудел? Может, следующим летом борьбой заняться? Хотя до следующего лета еще далеко, трудно будет оставаться таким же худым».
      И как только они с ума не сходят, эти борцы? А сейчас для занятий борьбой слишком холодно. Судьям пришлось бы надеть вязаные перчатки.
      «А интересно, я и на этих цветных радугах тоже оставляю такие же безобразные бороздки? Верните то белое покрывало. Я его больше не испорчу.
      Я подберу ноги повыше, пусть только кто-нибудь вытрет мне пот с глаз. Всегда следует не только брать, но и давать. Я постараюсь никому из вас не быть в тягость, если хоть кто-нибудь вытрет этот отвратительный, жгучий, соленый пот, что разъедает мне глаза».
      Стивен уже плакал в голос и весь дрожал, хватая ртом воздух, когда не имеющий лица заботливый «медбрат» вытер ему пот с лица и с шеи и снова исчез. А Стивен вновь поплыл куда-то задом наперед.
 

* * *

 
      Гилмор оказался прав. Кто бы ни унес Стивена от того побоища, он явно обладал куда большей силой и выносливостью, чем Марк. Марк шел по следу уже несколько часов, но ширина шага у незнакомца ничуть не уменьшалась. Тот, кто захватил Стивена в плен, был либо необычайно высокого роста, либо по-прежнему легко бежал даже с такой ношей. В Америке такой человек побил бы все мыслимые рекорды в марафоне. Марк понимал, что за этим бегуном ему ни за что не угнаться, и надеялся только на то, что тот остановится из-за ранений Стивена.
      Марк уже подумывал о том, чтобы сделать привал и подождать остальных: ведь одного боевого топора будет явно мало, чтобы освободить Стивена из рук — или, может, лап? — того, кто столь стремительно уносит его по снегу. Да и магия Гилмора очень даже пригодилась бы. Но, тряхнув головой, Марк все же пошел по следам дальше. Стивен может и не дожить до утра, так что сейчас все зависит от него, Марка. Вдруг все же появится какой-то шанс тайно похитить Стивена или убить того, кто его пленил. Но прежде всего нужно их нагнать.
      Незадолго до рассвета следы повернули на север и теперь тянулись вверх по едва различимому в темноте склону горы. Марк прикинул: свернув на восток, он пробежал до этой горы миль пятнадцать. Ноги и спина ныли от бега по неровной поверхности и глубокому снегу. Чтобы не обезвоживать организм, Марк на бегу ел снег, а чтобы окончательно не обессилеть, прикончил последний кусок кабаньего мяса. Ему прямо-таки мерещился стакан апельсинового сока или, может быть, чашка очень горячего черного кофе. Тело его сжигало огромное количество калорий каждый раз, как он пригоршнями заталкивал в себя снег, но остановиться, растопить снег и наполнить водой бурдюк он себе позволить не мог.
      Куда сильнее Марка тревожил вопрос о еде; в последние дни они ели очень мало, а перед тем, как начать последний подъем, у них и вовсе осталось только кабанье мясо, да и то немного. В зимнее время в горах нужно как следует питаться, и Марк даже рассмеялся при мысли о том, что больше всего ему сейчас хочется овощей. Прошло не так уж много времени с тех пор, как они со Стивеном решили начать жизнь с новой страницы и питаться правильно, но сейчас ему казалось, что это было целую вечность назад.
      Подъем заставил Марка перейти с бега на быстрый шаг, но и это было для него слишком быстро. Потрясающе, но преследуемый им незнакомец и теперь не только не изменил ширину шага, но и ни разу не покачнулся, не отступил в сторону! К счастью, сосновая ветка, зажженная Гилмором, продолжала ярко гореть. Марк взмок, несмотря на мороз, и без конца промокал лоб краем плаща. Незнакомец явно стремился перебраться через гору, и Марк очень надеялся, что они не слишком сильно отклонились к востоку, чтобы пропустить ту долину, которую они со Стивеном высмотрели еще несколько дней назад. Он не сомневался, что эта долина выведет их прямо к Ориндейлу, так далеко она протянулась на северо-запад.
      Впрочем, они тогда и не подумали хотя бы прикинуть, а далеко ли она простирается на юго-восток — решили, что вряд ли им это понадобится. Марка это несколько тревожило. Они и северный-то конец долины не слишком хорошо тогда рассмотрели. Марк понимал, что в целом его план — сперва на север, а потом, через один перевал, на запад и дальше по той долине — звучит вполне разумно. Но Скалистые горы давно дали ему понять, что, когда ориентируешься на местности, даже самые очевидные решения очень часто приводят к тому, что совершенно теряешь направление и приходится подолгу блуждать, не находя выхода.
      Заметив, насколько след незнакомца крупнее, чем отпечаток его, Марка, ноги в сапоге, он в очередной раз сильно призадумался. Как же ему все-таки спасти друга? Гилмор давно говорил, что их кто-то выслеживает. А что, если этот кто-тои унес Стивена? Насколько сильным противником он может оказаться? Марк не слишком уверенно владел шпагой и вряд ли представлял серьезную угрозу для кого бы то ни было старше десяти-двенадцати лет. Пожалуй, с боевым топором в руках он чувствовал себя гораздо увереннее. И сразу же в ушах у него прозвучало предостережение Саллакса: «Только не пытайся отрубить врагу руку или ногу».
      Господи Иисусе! Неужели ему вскоре предстоит поединок, где подобный выбор — что именно отрубить врагу — окажется вполне реальным? Нет, бойцом он, в общем, никогда себя не чувствовал. Однажды, правда, он подрался с Полом Кемпроном — им тогда было лет по четырнадцать. А еще как-то раз во время футбольного матча он еле выбрался — с расквашенной губой и сломанным зубом — из яростной драки, в которой друг с другом схватились несколько сотен пьяных бостонцев, а он, Марк, как раз пытался в ней не участвовать. Вот, пожалуй, и весь его бойцовский опыт.
      Марк попытался представить себе своего нынешнего потенциального противника: гораздо выше него ростом, гораздо сильнее и, безусловно, куда более ловкий и умелый боец... Нет, ему никак не удавалось убедить себя, что из этой схватки ему удастся выйти живым или хотя бы не слишком сильно побитым. А что, если это существо обладает магической силой, как алмор или тот призрак, который до неузнаваемости изменил Саллакса? Ну, тогда ему вообще не на что рассчитывать.
      И все же Марк заставил себя сосредоточиться и подумать, как можно было бы обмануть этого незнакомца, вынудив его хотя бы ненадолго оставить Стивена без присмотра. Тогда им, может быть, удалось бы спрятаться в кустарнике и потихоньку сбежать. Нет, никогда в жизни еще Марк не чувствовал себя таким трусом!
 

* * *

 
      Джакрис подходил к ним со стороны леса. Он давно уже обошел их стоянку и отступил на открытый склон горы, чтобы потом спуститься и беззвучно, как хищник в ночи, напасть на свою жертву. Он знал, что старик вообще спит редко, но и сенатору Лариона хоть какой-тоотдых все же необходим, особенно после такой гонки и перед очередным сложным подъемом.
      Джакрис воспользовался несложным маскирующим заклятием, благодаря которому стал практически невидимым даже для Гилмора, и теперь находился так близко от лагеря, что даже чувствовал запах мяса, жарившегося на костре. Они обсуждали исчезновение обоих чужеземцев. Один из них, похоже, ушел вперед, и они весь день пытались нагнать его, а потом следовать дальше на север, перевалив через какую-то безымянную гору. Женщина по имени Бринн все беспокоилась, что они слишком отклонились к востоку и теперь им, скорее всего, придется возвращаться по собственным следам, чтобы отыскать проход к Ориндейлу.
      Джакрис устал. Он устал взбираться на бесконечные вершины; устал от того, что так долго не находил реальной возможности выполнить данное ему поручение; устал от необходимости так долго быть сосредоточенным на убийстве одного-единственного человека. По природе своей убийцей он не был; он был царь и бог в плане шпионажа, анализа, оценки ситуаций, сведений и тех экономических, эмоциональных и религиозных факторов, которые столь сильно влияют на поведение человека. Он также обожал политические игры. А многодневные скитания, целью которых является простое убийство, его раздражали и утомляли. Он понимал, что ему, возможно, суждено вскоре убить самого могущественного из жителей оккупированных земель, но все же предпочел бы сейчас не охотиться на этого человека, а оказаться в дымной, насквозь прокуренной таверне и подкупать очередного осведомителя или подслушивать, как неотесанный малакасийский офицер в подпитии выбалтывает государственные тайны какой-нибудь шлюхе.
      В случае необходимости Джакрис вполне мог прибегнуть к насилию и никогда не отличался особой щепетильностью, но сейчас все было иначе. Существовала некая точка отсчета, после которой для народов Элдарна возврата к прежней жизни уже не будет, и именно ему, Джакрису, предстояло подтолкнуть к этой точке весь мир. После убийства Гилмора один лишь Канту, крайне редко появляющийся на людях, будет обладать теми знаниями и возможностями, которые способны сделать его достойным соперником Малагона, но вряд ли он сумеет устоять против той темной силы, что заключена в правителе Малакасии.
      А уж если погибнет и Канту, Малагон обретет полную власть над Элдарном и будет им править до конца дней своих.
      Джакрис даже зажмурился, представив себе такую возможность, и так стиснул зубы, что заболела челюсть. Малагон и его предки и так уже правят Элдарном почти тысячу двоелуний. Неужели так важно, чтобы Гилмор умер именно сейчас?
      Сквозь промерзшие ветки кустарника Джакрису было видно, что путешественники готовятся к ночлегу. Вот он и наступил, этот миг. Наконец-то! Скоро он покончит с Гилмором и будет свободен от бесконечных проверок и жесточайшего надзора со стороны Малагона. Джакриса это всегда безумно раздражало. Он прекрасно знал, как много более или менее талантливых военачальников, шпионов, волшебников и политических деятелей были убиты без предупреждения — а все потому, что за ними постоянно следило недреманное око Малагона!
      Стивен Тэйлор, этот обладатель заветного ключа, страшно необходимого Малагону, куда-то исчез после нападения на их стоянку мерзкого греттана. Хорошо хоть этот ужасный посох он с собой прихватил — все-таки одной серьезной опасностью меньше. Хотя остался еще тот молодой лучник, который выпускает свои стрелы с быстротой молнии, так что от них просто невозможно укрыться. Нет, придется все же сперва разоружить этого юного убийцу.
      Первым стоять на часах выпало Гареку. Он устроился рядом со спящим Гилмором, удобно прислонившись спиной к дереву. Что ж, отлично, подумал Джакрис, заметив вскоре, как дремотно трепещут ресницы молодого лучника — он явно с трудом боролся со сном и проигрывал это сражение. Когда подбородок Гарека опустился на грудь, Джакрис вытащил два ножа и медленно, осторожно двинулся сквозь заросли к своей жертве, про себя вознося хвалу богам Северных лесов за то, что укрыли землю толстым снежным одеялом, отлично глушившим любые шаги.
      Он был уже рядом с Гилмором, когда вдруг что-то остановило его. Малагон — существо холодное, жестокое и опасное; он начисто лишен сострадания, он всегда убивает без предупреждения и, похоже, ничуть не заботится о благополучии своих малакасийских подданных, не говоря уж о людях на завоеванных им землях. А о Гилморе в народе слагают легенды; считается, что он защищает и воплощает в жизнь мечту о мире, свободном от страха и нужды.
      Неужели ему, Джакрису, действительно суждено убить такого человека? Ему было совершенно ясно, что произойдет, если он этого не сделает, и он не питал ни малейших иллюзий на сей счет. Малагон, разумеется, тут же призовет его во дворец и подвергнет страшным пыткам. Он будет долго мучить его, целое двоелуние, а может и два, и только потом — и то, если очень повезет, — позволит наконец умереть.
      Гаснущий костер освещал безмолвный профиль Гилмора теплым желтоватым сиянием. Что случится в Элдарне, если этот человек сейчас будет убит? Усилится нищета? Начнутся беспорядки или даже гражданская война? Потерпит полный крах движение сопротивления? Да, скорее всего, так и будет.
      Но он-то, Джакрис, спасется. Он отыщет какую-нибудь лазейку и спрячется. А потом найдет и подходящую нишу, где можно будет применить умения, которыми он так хорошо владеет. Он мельком глянул на Бринн, укрытую одеялом, представляя себе ее прекрасное тело. Ничего, возможно, и ему еще удастся обрести счастье. Он всегда отличался изобретательностью, так что почти наверняка сумеет вовремя убраться подальше от грядущих разрушительных конфликтов.
      Пока он выполняет свой долг и из всех перипетий выходит невредимым, он останется жив. Джакрис вытер влажный лоб рукавом рубахи и поднял клинок, готовясь нанести удар.
      В этот удар он вложил, казалось, всю свою силу. Кинжал лишь на мгновение застрял в плотном хряще, а потом по самую рукоять вошел в грудь старика. Послышался негромкий щелчок, похожий на треск сосновой шишки в костре, и глаза старика широко распахнулись. В них плескался беспредельный ужас. Гилмор набрал в грудь воздуха, пытаясь крикнуть, но с уст его сорвался лишь хриплый стон.
      Рука Джакриса привычно потянула лезвие книзу и спокойно легла Гилмору на грудь, словно желая отдохнуть. Шпион с невольным изумлением смотрел на свою жертву: Гилмор, легендарный предводитель Сената Лариона, переживший даже его окончательный крах, и самый могущественный человек в Роне, оказался обыкновенным существом из плоти и крови! Просто человеком! После его смерти не произошло никакого выброса смертоносной магической энергии, никакого ослепительного пламени не вырвалось из нанесенной ему смертельной раны...
      Нож Джакриса попал ему прямо в сердце и остановил его навсегда. Гилмор Стоу был мертв.
      Впрочем, Джакрис недолго предавался сентиментальным размышлениям и столь неожиданному состраданию. Уже через несколько мгновений он вновь обрел ясность рассудка и не стал задерживаться, чтобы полюбоваться результатами своих трудов. Держа наготове второй клинок, он бросился к Гареку. Задремавший лучник проснулся мгновенно, но уйти от удара все же не успел, хоть и попытался спрятаться за стволом дерева. Блеснув в свете костра, клинок мелькнул в воздухе и со свистом вонзился Гареку в плечо, едва не пронзив ему горло, куда, собственно, и метил Джакрис.
      Впрочем, шпиону не было особой необходимости убивать Гарека. Услышав его короткий вопль и поняв, что кинжал угодил в цель, Джакрис мгновенно метнулся в лес и исчез, прежде чем кто-нибудь успел вскочить на ноги.
      Первым за ним вдогонку бросился раненый Гарек, но шпиону все же удалось уйти достаточно далеко и нагнать его по следам, да еще и в полной темноте было почти невозможно. Внезапность нападения сослужила ему отличную службу. Гарек громко выругался и, прекратив погоню, вернулся в лагерь. И еще подходя к нему, увидел в свете костра какую-то странную бесформенную фигуру, которая, сидя на земле, раскачивалась взад-вперед.
      Узнав в этой фигуре Бринн, Гарек подбежал к ней и только тут разглядел, что на коленях у девушки лежит голова Гилмора, а сам старик недвижим. Бринн отчаянно рыдала, склоняясь над ним, ее худенькое тело била дрожь, она задыхалась, с хрипом хватая ртом воздух. Саллакс с поджатыми и превратившимися в нитку губами стоял рядом, тупо глядя на сестру и не проявляя ни малейших эмоций. Гарек упал на колени, но ему не понадобилось даже искать торчавший из груди Гилмора нож, чтобы понять, что старик мертв.
 

* * *

 
      — Спокойной ночи, Ханна, и, пожалуйста, не волнуйся. Уверен, что завтра мы его найдем. — Хойт подождал, пока за девушкой закроется дверь, и повернулся к Черну: — Я его видел. Я нашел эту скотину там, в таверне.
      Черн с удивлением посмотрел на него и спросил: «Так почему же мы ушли?»
      — Он валялся под столом, пьяный в стельку и весь провонявший мочой и блевотиной!
      Черн раздраженно помахал у него перед носом рукой, показывая, что в данном случае следовало бы говорить без помощи слов.
      «Да знаю я! Но, видишь ли, Черн, иногда хочется выразиться... и более красноречиво». Хойт перешел было на язык жестов, но снова не выдержал и зашипел: