— Потому что боится, как бы ты не стал чересчур силен для него? — спросила Бринн.
— Возможно. Но скорее всего, он просто понимает, что Канту и я — это единственная реальная угроза его власти. Если он уберет нас со своего пути, у него будет сколько угодно времени — сотни тысяч двоелуний! — чтобы, безраздельно владея магией волшебного стола, освободить своего властелина, заключенного в пространственную складку.
— Значит, именно твое существование заставляет его торопиться и, возможно, даже делать ошибки в своих научных изысканиях? — Марк провел рукой по боевому топору, висевшему у него на поясе. — Значит, он понятия не имеет, какими знаниями ты успел овладеть за это время?
Гилмор кивнул.
— Весьма интересная дилемма! — воскликнул Марк. — Он знает, что ты идешь, чтобы с ним сразиться, и спускает с поводка своих демонов и других смертельно опасных ублюдков, совершенно не заботясь о том, какие беды и разрушения сотворят на своем пути его слуги. И его ничуть не тревожит возможность того, что они, будучи отправлены разыскать и убить тебя, — Марк мотнул головой в сторону зарослей, — поубивают друг друга.
— А свои исследования в области магии он не может ускорить из боязни, что волшебный стол сам может полностью им завладеть. Попросту поглотить его, — подхватил Гилмор, поддев носком сапога горстку желтых осиновых листьев. — А время, между тем поджимает. Ведь ему еще нужно решить куда более важную задачу.
— Открыть ту щель во Вселенной?
— Вот именно! — Гилмор заговорил чуть громче. — А это очень опасно и, возможно, будет стоить ему — точнее, той твари, что владеет его душой, — жизни.
— Да, наверное, так и есть, — нахмурился Марк. — А ты, к сожалению, не можешь даже воспользоваться своими знаниями и тоже наслать на него каких-нибудь жутких тварей, потому что...
— Потому что тогда он сразу поймет, где я нахожусь и насколько я стал силен. — Гилмор с улыбкой обвел глазами своих спутников. — А стало быть, ты прав. В его распоряжении самые страшные, поистине дьявольские средства, а у меня есть...
— Только мы, — уныло закончил Стивен.
— Точно, — эхом откликнулся Марк столь же унылым тоном.
— А еще, — прервал помрачневших друзей Гилмор, — на нашей стороне эффект неожиданности.
— И откуда же ему взяться? — спросил Гарек, свежевавший тушу и с интересом прислушивавшийся к их разговору.
— Нерак считает, что мы направляемся в Сандклиф. Хотя у него могут, конечно, возникнуть подозрения, что вы оба явились сюда, не имея при себе ключа Лессека, но он никак не может быть в этом уверен.
— Это верно, потому что, имей мы его при себе, мы сразу же направились бы прямиком к волшебному столу, — вернул рассуждения в исходную точку Марк.
— Именно так. И то, что вы не обратили на этот ключ внимания, посчитав самый могущественный волшебный предмет в Элдарне простым камешком, еще не раз, возможно, поможет нам, прежде чем все это закончится.
— Ну, похоже, до сих пор нам это не особенно помогало, — заметил Марк.
Гарек молча ему улыбнулся.
— И как же нам скрыть то, что мы идем не в Сандклиф, а во дворец Велстар? — Бринн поспешила сменить тему разговора.
— Мы постараемся избегать использования определенных видов магии. — Гилмор точно лекцию студентам читал. — Обычные трюки и заклинания вполне допустимы, конечно, потому что ими пользуются многие, однако я все же не стану без крайней необходимости применять те заклятия, которые Нерак сразу узнает, ибо знания о них могли быть получены только в Сандклифе.
— Он что, может их услышать? — Теперь даже Саллакс заинтересовался беседой и придвинулся чуть ближе, но по-прежнему внимательно наблюдал за зарослями, где прятался серон, и не выпускал из рук боевой топор.
— Он может почувствовать, что я применил их. Применение магических заклинаний вызывает нечто вроде волн, ощутимых на особом энергетическом уровне. Чем сильнее воздействие заклятия, тем сильнее эти колебания. Те, кто владеет определенными магическими навыками и знаниями, могут порой почувствовать их, если находятся в непосредственной близости от источника колебаний. А Нерак способен их чувствовать даже на очень большом расстоянии.
— Значит, и с этой стороны мы оказались в невыгодном положении, — задумчиво промолвил Саллакс — Нам придется пробираться через малакасийскую границу и во дворец Велстар, даже не имея возможности воспользоваться твоими магическими знаниями и умениями.
— Это правда, но лишь до некоторой степени, — сказал Гилмор. — Все не так плохо, как ты думаешь, Саллакс. Мне, например, до сих пор приходится напрягаться, чтобы определить, возникают ли хоть самые слабые изменения энергетического уровня, когда Стивен призывает на помощь магические силы, заключенные в его посохе, даже если я в это время стою с ним рядом.
— Значит, Стивен сможет вовсю пользоваться своим посохом, когда понадобится? — подытожил Марк, обняв своего старого друга за плечи.
— Да, я полагаю, что так.
Стивен встрепенулся:
— Но погодите... Я ведь даже не знаю, что может эта штуковина. Мало того, я понятия не имею, как мне вызвать к жизни ее магию, если я этого захочу.
Гилмор ласково ему улыбнулся.
— Ничего, невелика трудность по сравнению с тем, что нам предстоит сделать. Справимся. А теперь, по-моему, пора и позавтракать. Как у тебя дела, Гарек? Я, например, готов в одиночку слопать целого оленя!
* * *
Зону лесов они миновали вскоре после полудня. Бринн, даже закутавшись в теплый плащ, сразу почувствовала, как резко похолодало вокруг. Повсюду вздымались вершины Блэкстоуна во всей своей грозной красоте, и Бринн, карабкаясь по очередному крутому склону, вряд ли смогла бы сказать, где именно пройдет их путь на север. Постоянное нервное напряжение совершенно истощило ее силы, тугим болезненным клубком свернувшись где-то под ложечкой, и она, собрав все свое мужество, упорно тащилась следом за всеми, но уже не была так уверена, что сможет продолжать идти, если, по-прежнему закрывая обзор, их со всех сторон будут обступать эти скалистые негостеприимные горы, непреодолимой преградой протянувшиеся с запада на восток.
К вечеру им оставалось всего несколько сотен шагов до верхнего края перевала, но, поскольку дневной свет быстро меркнул, Гарек указал своим спутникам на неглубокую расщелину среди скал: убежище было, правда, весьма каменистое, но вполне пригодное для ночлега. Когда они покидали зону лесов, каждый взвалил себе на спину столько топлива для костра, сколько мог унести, и теперь Саллакс сразу принялся разжигать костер. Поскольку тьма на своих когтистых лапах кралась за ними буквально по пятам, с ее приходом воздух на этой высоте сразу стал быстро остывать, и Саллакс, не особенно рассчитывая на тепло от крошечного костра, надеялся лишь, что им повезет и ночью не будет ни дождя, ни снега.
Бринн бросила на землю здоровенную сухую ветку, которую почти весь день волокла за собой, и чуть ли не на четвереньках поползла на вершину, преодолевая последний кусок крутого склона, точно пилигрим-фанатик, преодолевший бескрайнюю пустыню и наконец добравшийся до святых мест. Большую часть дня она видела перед собой лишь щеку горы, и это прямо-таки сводило ее с ума. Она старалась как можно больше болтать с Марком и Стивеном, лишь бы не думать, что ожидает их там, за перевалом. Но теперь ей показалось, что сверху она сумеет все же увидеть некую конечную цель этого трудного пути, и она поспешила к скалистой вершине, хотя разреженный воздух горных высот и не позволял ей двигаться достаточно быстро. Очень скоро, сдерживая тревогу, Бринн заметила, что дыхание ее становится все более отрывистым, глаза застилает какой-то туман, а ноги подгибаются от усталости.
Марк, увидев, как девушка торопится попасть наверх, только вздохнул. Будучи жителем гор, он прекрасно знал,
чтоона оттуда увидит. И, печально улыбнувшись, поспешил за нею следом.
Он видел, как Бринн добралась до вершины и на мгновение застыла, точно охваченная порывом ледяного ветра, а потом бессильно обмякла. Плечи ее опустились, колени подогнулись; она будто разом состарилась лет на пятьдесят. Опасаясь, что она может упасть, Марк поспешно преодолел оставшиеся до нее несколько футов и, тяжело дыша, огляделся. По его прикидке, они были сейчас на высоте примерно в тринадцать тысяч футов, и вершины вокруг, похоже, были куда выше тех, какие им со Стивеном когда-либо доводилось штурмовать.
К Бринн он подошел не слишком уверенно, но она, увидев его, распахнула свой теплый шерстяной плащ, словно приглашая его укрыться внутри широких складок, и обеими руками обняла за плечи. Марк одной рукой обхватил ее за талию, и они прижались друг к другу, наслаждаясь обретенным теплом и покоем. Бринн, прижавшись щекой к плечу Марка, смотрела куда-то вдаль.
— Нам ни за что не успеть до того, как ляжет снег! — вырвалось у нее.
Но приступ паники быстро прошел, и Бринн снова овладела собой — она ведь всегда была крепким орешком. И в ее душе вновь проснулась решительная хозяйка гостиницы, отлично владеющая ножом.
— Ты права.
Во все стороны от них раскинулись неприступные вершины и высокогорные перевалы. В меркнущем закатном свете Блэкстоунские горы были поистине прекрасны.
«Но наверняка и безжалостны», — подумал Марк.
Глинистые оползни, ледники и голые скользкие скалы — все это будет заставлять их без конца сворачивать, возвращаться назад, терять драгоценное время. Марку казалось, что он вряд ли согласился бы по своей воле преодолевать эту горную гряду даже при самых благоприятных условиях. А уж заходить вглубь бескрайнего моря горных ущелий, остроконечных пиков и опасных перевалов, когда до наступления зимы остались считаные дни, поистине граничило с самоубийством.
Прижавшись щекой к мягким волосам Бринн, Марк вдруг понял, что перед ним сейчас те места, где ему, скорее всего, доведется встретить свою смерть.
Повернувшись, он вдруг почувствовал, как она под плащом льнет к нему всем телом, словно ища защиты. Непрерывное напряжение, недоедание, отсутствие нормального отдыха измучило всех. Марк всем телом ощущал гибкое тело Бринн, а она все крепче прижималась к нему, невыносимо возбуждая его ароматом своей кожи. Зарывшись лицом в ямку у нее на шее, он погладил ее по спине и крепко прижал к себе.
И тут она поцеловала его, да так настойчиво, что Марку захотелось поскорее унести ее куда-нибудь в безопасное место, где им никто не помешает, и...
— Назад, на юг, мы вернуться не можем, — прошептала она. — Нас ищут на всем пути от Эстрада до гор.
— У нас со Стивеном все равно нет выбора. Мы во что бы то ни стало должны продолжать путь, если хотим когда-либо попасть домой. — Марк ласково пригладил ей волосы, пропуская меж пальцами пушистые пряди. — Остается надеяться, что приличная погода все-таки еще немного продержится.
И он в сгущающихся сумерках в очередной раз попытался определить направление. Каждое утро они со Стивеном наносили на карту все видимые с той или иной точки маршрута горные пики, отмечали даже самые узкие проходы в горах и даже самые что ни на есть второстепенные тропы — на тот случай, если путь на север вдруг окажется непроходимым. Впрочем, сегодня вечером можно было не думать о предстоящих трудностях; Марк уже предвкушал жареную оленину на ужин и уют теплого шерстяного плаща Бринн.
— Эй, идите есть! — крикнул им Стивен. — Мясо почти готово.
— Идем! — откликнулся Марк.
И они с Бринн, взявшись за руки, стали спускаться по крутому каменистому склону.
* * *
Едва забрезжил рассвет, Марк проснулся и осторожно, стараясь не разбудить Бринн, встал. Укрыв девушку еще и своим одеялом, он присоединился к Стивену и Гареку, которые, забравшись на вершину горы, осматривали окрестности.
Гарек, сумевший приберечь немного топлива, уже сварил котелок текана и сунул Марку исходившую паром кружку.
— Спасибо, — от души поблагодарил Марк.
— Жаль, что я тогда в Эстраде этому парню все свои ручки оставил, — сказал Стивен. — Надо было хоть одну с собой прихватить; она бы нам сейчас очень пригодилась, чтобы все эти перевалы на карту нанести.
— Ручки? — с любопытством переспросил Гарек.
— Ну, это у нас так называются пишущие инструменты, — пояснил Стивен. — Понимаешь, я чувствовал себя виноватым: мы ведь все-таки этого человека ограбили, вот я и оставил ему две шариковые ручки из моего банка. Решил, что они ему понравиться могут.
— Ага, особенно если учесть, что писать он почти наверняка не умеет, — сухо заметил Марк. — И сейчас, скорее всего, пользуется ими, чтобы в носу ковырять или спину себе чесать.
— Отличное применение, — удрученным тоном заметил Стивен. — Хотя писать-то нам все равно не на чем.
— Стой, — встрепенулся Марк, — у меня тут кое-что есть. — Он порылся в карманах джинсов, но ничего не нашел. — Эх, потерял, должно быть! Я этот пергамент в Речном дворце нашел, за каминной рамой, помнишь?
— Помню. И куда ты его сунул, когда у реки свою одежду стирал?
— Да наверное, я его там и оставил. Извини.
— Ладно, ручки-то у нас все равно нет. В общем, предлагаю постараться как можно больше запомнить. — Стивен с наслаждением сделал несколько глотков текана, шумно вздохнул и прибавил: — Не нравится мне, что мы в горы без карты отправляемся. Мы ведь так всю зиму проблуждать можем.
— А что, если использовать клапан моей седельной сумки? — спросил Гарек. — Она кожаная, мягкая, на ней что угодно острым камнем нацарапать можно.
— Неплохая мысль. Во всяком случае, это явно лучше, чем ничего, — кивнул Стивен и вместе с Гареком пошел назад в лагерь.
СТРЭНДСОН
Брексан уже толком и не помнила, сколько дней подряд они провели в седле. Ехали они все время на юго-запад, к морю. Карн, правда, никого особенно не погонял, так что им редко приходилось заставлять Ренну бежать быстрее, чем легкой рысцой. Но если не считать краткой передышки примерно в полдень, сопровождавшие их сероны совсем не разрешали пленникам слезать с коня. Время от времени Версен вновь заговаривал о том, что хорошо бы как следует пришпорить Ренну и, погнав ее галопом, попытаться все-таки уйти от алмора. Однако они, во-первых, понятия не имели, где прячется алмор, а во-вторых, Версен опасался попросту загнать любимую кобылу Гарека или направить ее прямо в алчную пасть жуткого демона. Время от времени они с Брексан замечали рядом с собой дерево или куст, которые буквально на глазах рассыпались в прах, и понимали, что невидимый и смертельно опасный страж днем и ночью движется за ними следом. У обоих это вызывало прямо-таки тошнотворный страх.
А путь их все не кончался. Порой Брексан ехала позади Версена, а порой они менялись местами. Сероны почти не обращали на них внимания, и они, по крайней мере, могли совершенно свободно беседовать в течение тех бесконечных авенов, что проводили в седле. Оба они были до предела измучены длительной ездой верхом и незажившими ранениями; впрочем, ровный ход Ренны несколько смягчал телесную боль. Но вскоре душевные муки стали даже сильнее физических страданий, и теперь мысли о неизбежном и близком конце высасывали из них последние силы и, что еще хуже, последние надежды.
Версен больше не радовался даже недолгим передышкам, которые наступали к вечеру. На сбор топлива для очередного костра у него теперь уходило слишком много времени, и часто он был в состоянии притащить за раз всего одну или две сухие ветки, опасаясь, что потеряет сознание из-за сильных болей в спине. Страшило Версена и то, что его в любой момент могли прикончить на месте. Брексан, которой велели регулярно пополнять запасы воды, сперва из последних сил наполняла котелки и бурдюки, а затем доставала мешок с той же смесью зерен и трав, которой они питались все это время, смешивала смесь с горячей водой, варила кашу и подавала ее на ужин.
После ужина Версен и Брексан замертво валились на свои постели, даже не заботясь о том, чтобы снять с себя сапоги и плащи. Однако, несмотря на крайнюю усталость, нормально выспаться им не удавалось — мешала боль в спинах и ляжках, жесткое неровное ложе и постоянная тревога.
А на следующий день тот же кошмар начинался сызнова.
Однажды уже ближе к вечеру, когда длинные тени от гор стали четкими, словно в нарисованном на холсте пейзаже, Брексан, сидевшая позади, задремала, прижавшись к спине Версена. Он тоже подремывал на ходу, склонив голову на грудь и вздрагивая через каждые двадцать шагов, чтобы хоть немного стряхнуть это монотонное оцепенение и облегчить боль в спине. Теперь они свернули на юг, оставив позади Блэкстоунские горы и возвращаясь в низменности Роны.
Здесь по-прежнему, несмотря на приближавшуюся зиму, было жарко и влажно, и оба пленника очень от этого страдали. Версен откровенно потел; вся его одежда под плащом промокла насквозь, и ему казалось, что он уже никогда не сможет до конца просохнуть. Ручейки пота, стекавшие по его лицу и телу, привлекали несметные полчища кусачих насекомых, и большую часть дня он тщетно пытался отогнать от себя этих крошечных мучителей.
Но Брексан, похоже, совершенно не раздражали его бесконечные шлепки и хлопки. Зато она постоянно ворчала по поводу исходивших от его насквозь пропотевшего тела ароматов. Не поднимая головы, удобно лежавшей у Версена между лопатками, она говорила:
— Ну и воняет от тебя! Словно ты дерьмом греттанов обмазался.
— До чего же сладкие у тебя речи! — не оставался он в долгу. — Мужики к тебе, должно быть, так и липли. Небось, хворостиной отгонять приходилось?
— Нет, бычок, это точно не про меня. А пахнешь ты и впрямь отвратительно.
И Брексан поморщилась от боли, поскольку Ренне пришлось перепрыгнуть через упавшее дерево.
«Ничего, — думала она, — может, эти шутки ему немного настроение поднимут? »
— Что ж поделаешь. Но сказать в свое оправдание мне действительно нечего. А ты попробуй посмотреть на это вот с какой стороны: ты меня все время видишь в наихудшем состоянии, но только представь себе, как я был бы хорош после целого дня купания в реке!
И Версен, словно желая это подчеркнуть, особенно смачно прихлопнул укусившую его здоровенную муху, в результате чего у него на щеке появилась нашлепка из крови, смешанной с внутренностями раздавленного насекомого.
Брексан, облизнув подушечку большого пальца, сняла у него с лица это украшение и сказала:
— Два дня такой охоты, и трофеев у тебя наберется вполне достаточно.
Но Версен уже не слушал ее. Он вдруг так резко выпрямился в седле, что голова Брексан сильно качнулась назад; раненую скулу и онемевшую шею пронзили острые стрелы боли.
— Эй, ты что? Ведь больно! — сердито крикнула она, но он не ответил, и она, встревожившись, что ее шутки насчет трофеев как-то его задели, пояснила: — Неужели ты не понял, что я просто шутила?
— Ты запах чуешь? — словно не слыша ее и смешно вытягивая шею, спросил Версен.
— Какой? Запах Карна? — рассмеялась Брексан. — О да! От него разит еще хуже, чем от тебя. Да ладно. Беру все свои слова обратно.
— Да при чем здесь Карн! — Версен был совершенно серьезен. — Ты чувствуешь, какой запах приносит ветер?
Брексан потянула носом — и вдруг почуяла его, далекий, но все же отчетливо чувствующийся запах деревьев, прибитой дождем пыли, океана.
А Версен, забыв об усталости, жадно вдыхал эти приморские запахи. Да, ошибки быть не могло! И он уже, напрягая слух, мог смутно расслышать громкие сердитые крики морских птиц. И представлял себе, как чайки ныряют в воду у пристани и дерутся друг с другом из-за отходов, которые рыбаки, чистящие пойманную днем рыбу, кидают в море.
— Должно быть, мы уже совсем близко, — тихо сказал он Брексан.
— По-моему, это одновременно и хорошая новость, и плохая. — И Брексан, позабыв о боли, выпрямилась в седле и встревоженно поискала взглядом Хадена.
— А что, если удача нам все-таки улыбнется? — прошептал Версен. — Ведь если бы они хотели нашей смерти, то давно бы уже нас прикончили. А вдруг мы заедем в какой-нибудь город или селение? И там, возможно, нам удастся сбить алмора со следа и затеряться в толпе...
Впрочем, едва произнеся эти слова, Версен и сам усомнился в том, что такое возможно. Алмора, точно пьяненького воришку, просто так в канаву не столкнешь. А вот если им удастся выбраться на какое-нибудь сухое место, желательно повыше — на чердак или на крышу дома, тогда...
* * *
Процветание Стрэндсона началось, когда — примерно пять поколений назад — малакасийский военный флот перекрыл практически всю торговлю в южных и восточных портовых городах Роны. Будучи самым северным ее портом на побережье Равенского моря, Стрэндсон оказался ближе всего к Ориндейлу, одному из наиболее развитых торговых центров Элдарна. И хотя флот Малагона продолжал суровую таможенную блокаду гавани, многие суда, везущие самые разнообразные товары — текстиль, лес, зерно, фалканские вина и даже живой скот, — все же пропускали к причалам, где их грузы подвергались дополнительной проверке со стороны сухопутных армейских частей.
Для судов, желавших войти в гавань Стрэндсона, были разработаны строгие правила: капитаны судов, блокирующих доступ в гавань, обеспечивали торговым судам безопасный проход к причалам, однако мгновенно пресекали любую попытку провезти контрабанду или какие-то запрещенные товары. Суда контрабандистов сжигали дотла, и языки пламени порой были видны на воде даже с дальних холмов, что высились за городом.
Внешней стороной подобного контролирования портов в Восточных землях армией принца Малагона явилось существенное уменьшение жалоб ронских торговцев на постоянное повышение налогов на импортируемые товары. Жители Стрэндсона прекрасно понимали, что им живется гораздо лучше, чем в других портовых городах Роны, Праги и Фалкана. Им не требовалось оформлять слишком много документов, а таможенных чиновников, естественно, легко было подкупить, да и дороги, ведущие на восток через сельские районы Роны, хорошо охранялись, что весьма способствовало процветанию торговли. И купцы вскоре привыкли к неписаным правилам, благодаря которым жизнь в Стрэндсоне крутилась как хорошо смазанное колесо. Между Стрэндсоном и Малакасией были заключены прямые соглашения, и многие портовые дельцы разбогатели благодаря своим симбиотическим взаимоотношениям с оккупантами.
Жителей Стрэндсона никогда не пугало появление в городе малакасийских солдат, даже если крупные патрульные отряды занимали окрестные леса и дороги. Время от времени солдаты осуществляли «инспектирование» порта, словно желая напомнить о малакасийском могуществе, но аресты производили редко, и убийства здесь, в отличие от южной Роны, были скорее исключением, чем правилом.
Несмотря на то что город давно привык к регулярному вмешательству малакасийцев в торговлю и припортовую жизнь, серонов здесь, как и во всей северо-западной части Роны, не видели уже двоелуний пятьсот, и при виде Карна и его спутников жители Стрэндсона неприязненно ежились.
Определенное недовольство жителей города вызвала и доставка серонами своих пленников в порт через малакасийский контрольный пункт. Правда, двое солдат оккупационной армии, опустив обнаженные мечи, потребовали предъявить документы, но Карн так рявкнул на них, что таможенники тут же смутились. А он, продемонстрировав им нашивки на своей военной форме, молча отодвинул их в сторону и хотел пройти, но они все же колебались и не пропускали его.
И тут вперед выехал Хаден. Он неторопливо спешился и пошел на часовых, не доставая оружия, но негромко и угрожающе рыча. Солдаты переглянулись и, видимо, решив, что благоразумие — это самая лучшая доблесть, попятились за деревья. Когда Карн со своим отрядом двинулся дальше, один из часовых все же предпринял слабую попытку сохранить достоинство и хриплым срывающимся голосом пискнул: «Проходите!», что было уже совершенно бессмысленно.
В порту вокруг серонов и их пленников мгновенно собралась целая толпа любопытствующих и зевак. Впрочем, люди побаивались, и мало кто осмеливался прямо обращаться к этим жуткого вида воинам. Но Версену все же удалось услышать, как кое-кто в толпе выкрикивает в адрес серонов всякие непристойности. Интересно, подумал он, насколько храбрыми они окажутся, если сероны вздумают им ответить? Детей, правда, спешно загнали в дома, да и многие пешеходы испуганно шарахались, освобождая им путь, а наиболее трусливые купцы попросту закрыли свои лавки до конца дня. Никто из жителей Стрэндсона раньше серонов не видел, так что они понятия не имели, что этим зловещего вида созданиям, одетым в малакасийскую военную форму, могло понадобиться в их мирном городе.
Теперь толпа вокруг них увеличилась уже раза в три, и некоторые могучего телосложения земледельцы даже осмелились вступить с серонами в пререкания. В итоге кольцо из человеческих тел стало настолько плотным, что Карн натянул поводья и жестом велел своим спутникам остановиться.
Сам он оставался совершенно спокойным. Ни он, ни Рала даже не подумали спешиться или вытащить оружие. Оглянувшись, Версен увидел, что Хаден готовится к бою, и ему стало не по себе при мысли о том, как сероны будут разрывать людей на куски, а потом пожрут и убитых, и раненых.
Толпа вокруг них окончательно сомкнулась, и Версен услышал крики: «Вы что, пленные?», «Они вас выкрали, да?» Со всех стороны сыпались предложения бежать. Кто-то крикнул: «Эти двое наверняка повстанцы! Давайте освободим их!» Потом подобные призывы стали раздаваться в толпе все чаще.
Брексан расцепила руки, которыми крепко обнимала Версена за талию, и нервно поглядывала на разгневанных жителей города. Толпа вокруг них была слишком плотной, так что протолкнуться сквозь нее к Ренне они бы все равно не сумели, но Брексан, не оставляя надежды на спасение, продолжала высматривать какой-нибудь переулок, или боковую тропинку, или хотя бы открытые двери дома, куда можно было бы нырнуть и исчезнуть. В порту было грязно, жидкая грязь густым слоем облепила копыта Ренны, и Брексан подумала, что передвигаться пешком в их теперешнем состоянии им наверняка было бы весьма затруднительно. И вдруг сердце у нее упало.
И она, бывший воин оккупационной армии, простирая к толпе руки, пронзительно, совсем по-женски, завопила:
— Скорее выходите на сухие места! Подальше от луж! Назад, назад! Уходите с этой улицы! Спасайтесь! — Но было уже слишком поздно.
Многие колебались, вопросительно поглядывая на Брексан, и тут алмор нанес свой первый удар. Его жертвой оказалась тучная женщина, гневно потрясавшая кулаком перед носом у Карна. В отличие от того нападения в горах алмор не стал медленно поглощать ее — толстуха словно взорвалась, а потом ее жирные руки, груди, похожие на мешки с мукой, и дрожащий, как желе, живот словно провалились внутрь. Перед застывшей от ужаса Брексан мелькнули выпученные от страха глаза несчастной, и тут же глазные яблоки словно вытекли, лишились всякой жизненной силы и провалились куда-то внутрь, в глубину опустевшего теперь черепа. В мгновение ока от бедной толстухи не осталось ничего — отвратительный кожистый мешок да несколько рассыпающихся костей.
Но это было только начало.
Разгневанная толпа еще не совсем поняла, что происходит, а алмор уже выбрал вторую жертву. Полупрозрачное тело чудовища, светясь благодаря полученному после первого убийства запасу энергии, взметнулось над мостовой, покрытой жидкой грязью, как гигантская волна, и заключило в свои жуткие объятия того крупного мужчину, который все подбивал Версена спасаться бегством. Алмор обрушился на него, точно смерч, каждой клеточкой своего существа впитывая чужую жизненную силу. Лицо злополучного купца, прежде почти багровое, резко побледнело, став почти прозрачным, как лик самого демона; было видно, как быстро кровь из его тела перетекает в тело алмора. А потом бедняга рухнул на землю, точно марионетка, у которой взяли и подрезали все поддерживавшие ее нитки. После чего алмор вновь всосался в сырую землю, а купец исчез почти без следа.
Настроение толпы быстро менялось: гнев сперва уступил место любопытству, а несколько мгновений спустя — ужасу.
Версен и Брексан продолжали кричать: «Это алмор! Уходите скорей! Выбирайтесь на сухие места!», но древний демон успел поживиться еще двумя жертвами, прежде чем любопытствующие все же отступили. Многие взобрались на относительно безопасный деревянный тротуар, тянувшийся вдоль дороги, но расходиться не спешили.
Тогда Хаден спокойно пришпорил коня и выехал вперед, остановившись точно рядом с Ренной. Хотя алмора вроде бы больше не было видно, но Версен выкрикнул еще одно предупреждение об опасности, хотя люди и без того уже понемногу разбегались. И тут Хаден наотмашь ударил его по губам тыльной стороной ладони. Удар был столь силен, что вышиб ронца из седла, и он с громким всплеском упал прямо в лужу.
— Вставай! Скорее залезай обратно! — Брексан в ужасе протянула к нему руки.
Версен медленно поднялся. Не сводя глаз с серона, он провел рукой по окровавленным губам, вытер ее о плащ, взял Ренну под уздцы и повел ее к зеленой полоске общинной земли, ободряюще похлопывая кобылу по крупу и приговаривая:
— Ничего, не бойся, он ушел и ничего мне не сделает. Здесь совершенно безопасно.
Но Брексан сдаваться не собиралась. Развернув Ренну, она двинулась на Хадена, свирепо стиснув зубы и ударяя кобылу пятками в бока. А потом заставила ее прыгнуть и сама бросилась на серона. Ее нападение было столь неожиданным, что Хаден не успел даже вскинуть руки, чтобы прикрыться от ударов. Ругаясь, как пьяный сапожник, Брексан успела нанести ему несколько весьма чувствительных ударов по физиономии, и без того уже достаточно изуродованной, прежде чем ему удалось схватить ее за пояс и вышвырнуть из седла на землю. Брексан упала на спину и довольно сильно ударилась. От боли она не заметила, как смеялись над ней, повернувшись в седлах, Карн и Рала.
Несмотря на охвативший его бешеный гнев, Версен понимал, что слишком устал и обессилел от боли, чтобы принять участие в этой потасовке. Он просто подошел к Брексан и помог ей подняться, с трудом удерживая девушку от очередного безрассудного нападения на серонов.
