Ему очень хотелось считать себя тем, кто сражается во имя чего-то хорошего, чего-то значимого для всех тех, кто с ним рядом. Он не раз слышал рассказы деда и бабушки о Второй мировой войне и о том, как все страны, объединив усилия, разрешили этот страшный конфликт и победили зло. Но теперь-то им с Марком пришлось лицом к лицу столкнуться со злом. Почему же они не видят перед собой такого же справедливого разрешения этой проблемы, какое сумели найти в сороковые годы двадцатого века их деды и прадеды?
      «Возможно, — думал Стивен, — это потому, что нам свойственна некая иллюзия счастья. Возможно, все мы в жизни испытываем и страх, и сожаления; это и есть та самая трагическая реальность, с которой мы постоянно сталкиваемся лицом к лицу, но никогда не обсуждаем этого друг с другом».
      Он поднял глаза и увидел останки погребального костра, на котором сгорел Мика.
      «Видимо, неспособность отличить просто убийство от убийства во имя благородной цели и есть та реальность, которая вдребезги разнесет мои иллюзорные и самодовольные заблуждения».
      И Стивен решил, что если он возьмет себя в руки, то совесть его со временем, скорее всего, немного успокоится. А пока, что можно воспользоваться и замечательным ронским вином, которое раздобыл Гарек, чтобы чуточку смягчить это жуткое чувство вины.
      — Значит, ты все-таки снова трусишь! — довольно громко сказал он себе и рассмеялся.
      — Ты что это? — Марк подходил к нему с двумя кружками, полными горячего текана, который Гарек только что сварил на костре. Одну кружку он протянул Стивену. — С добрым утром. И давно ты тут сидишь?
      Стивен натянул на пальцы рукав, чтобы не обжечься, и с благодарностью взял кружку.
      — Не знаю, — сказал он, — может, часа два, или авен, или целую вечность.
      Марк с наслаждением отхлебнул горячий напиток и сообщил:
      — Знаешь, я, похоже, выяснил секрет приготовления такого текана. Гарек дважды дает ему закипеть, а потом добавляет еще одну щепотку самых темных листьев, и тогда текан обретает почти такой же вкус, как кофе по-французски из жареных зерен.
      — Да, верно, — согласился Стивен, — получается вкусно.
      — И теперь хорошо бы еще приличные кофейные чашки достать... — Марк усмехнулся и, внезапно посерьезнев, спросил: — Ну а сегодня с утра ты как вообще-то?
      — Во всяком случае, трястись я перестал, если ты это имеешь в виду. — Стивен с удовольствием вдохнул аромат текана, потом посмотрел на исцарапанное, покрытое синяками и ссадинами лицо Марка, на его перевязанное плечо и тоже спросил: — А сам-то ты как?
      — Вполне жив, как видишь, благодаря тебе. — Он ласково потрепал по шее лошадь Стивена. — Все ясно: ты с раннего утра торчишь в седле и поедом ешь себя, пытаясь проанализировать свои вчерашние действия, но постоянно заходишь в тупик. Только вот что я тебе скажу: тот серон наверняка бы нас прикончил, если бы не ты. Ты спас мне жизнь, Стивен. Да и Бринн тоже. Нам бы с ним ни за что самим не справиться. И, кстати, не ты ведь начал всю эту заваруху.
      — А как Бринн?
      — Я с ней сегодня еще не разговаривал, но уверен: с ней все в порядке, — ответил Марк. — Бринн — крепкий орешек, Стивен. Покрепче любой из тех женщин, каких я когда-либо знал. И уж она-то выхватила свой нож без колебаний. Саллакс говорил правду: она отлично им владеет. Я и до сих пор поверить не могу, как смело она бросилась на этого здоровенного ублюдка! И ведь прямо в грудь его ножом пырнула! Хотя такой твари это было все равно что комариный укус.
      — Да, Бринн — молодец. — Стивен спрыгнул с коня. — Ничего, и со мной тоже все будет в порядке. Мне просто и в голову никогда не приходило, что я окажусь способен кого-то убить. А тут я троих за четверть часа прикончил! — Он сунул Марку кружку и свою дубинку. — Подержи, пожалуйста.
      Марк провел рукой по гладкой поверхности дубинки.
      — Просто невероятно! Я даже на ощупь не чувствую, где было сломано!
      — Я тоже. И по-моему, дерево стало еще тверже, чем вчера, словно Гилмор с помощью своей магии придал ему какую-то особую прочность. — Стивен рассмеялся. — Нет, ты только послушай, что я говорю! Можно подумать, что я верю в колдунов вуду и прочую мистическую ерунду! — Стивен зябко передернул плечами и задумчиво прибавил: — А интересно все же, почему он потратил столько усилий, чтобы восстановить ее целостность? Ведь это же просто кусок дерева, ореховый сук!
      — И я тоже об этом все время думаю, — признался Марк.
      — Ну и?
      — Ты видишь хоть одно ореховое дерево в этом овраге? — Марк широким жестом обвел склон холма. Действительно, никаких лиственных деревьев поблизости не было вообще, если не считать кривоватых карликовых дубков, растущих под защитой вечнозеленых сосен. — И чем больше я думаю об этом, тем больше крепнет во мне уверенность, что ты отнюдь не случайно поднял с земли этот кусок дерева.
 

* * *

 
      К полудню Стивен, в одиночку прикончив почти целый бурдюк вина, изрядно опьянел. Нет, с седла он, конечно, не падал. Это было довольно приятное, отупляющее опьянение, и для того, чтобы его добиться, требовалось немалое искусство. Этим умением выпить как раз столько, сколько нужно для состояния счастливого и безболезненного ступора, Стивен овладел уже после окончания университета. Студенческие годы ничему не научили его в отношении алкоголя; разве что он понял, что если пить, сколько можешь выпить, то это неизбежно заканчивается сексуальной несостоятельностью, дурнотой и чудовищным похмельем в течение всего последующего дня. Потребовалось несколько лет, чтобы научиться замедлять или совсем останавливать процесс поглощения алкоголя, чтобы достигнуть того идеального состояния, когда ты то почти совсем трезв, то пьян почти в стельку, но все же полностью себя контролируешь.
      Мыслями Стивен вновь был в Колорадо. Он вспоминал многочисленные знакомые тропы, где знал каждый поворот и каждое пересечение, тамошние холмы и горы, столь похожие на здешние. Почти отпустив поводья, он ехал, воображая себе, что просто прогуливается по аллее в парке «Три сестры» или по высокогорной тропе, опоясывающей гору Эванса. Ему казалось, что он чувствует под ногами вечные снега ледника, запах сосновой пыльцы в весеннем ветерке, прилетающем из предгорий. Он представлял себе, как пробирается сквозь густые лесные заросли выше Лидвилля и поднимается на вершину горы; он вспоминал сочные папоротники, что росли возле ручья, бежавшего рядом с тропой, которая вела на вершину горы Декейтер.
      Гора Декейтер. А ведь они с Марком собирались подняться на ее вершину, пока не настала зима. И Ханна хотела пойти с ними вместе...
      Ханна Соренсон. Запах сирени, вечно витавший вокруг нее, исходил, казалось, из ямки у нее на шее как раз под волосами. Там у нее такая уютная маленькая ямка, крошечная пещерка, в которой можно спрятаться, вдыхать аромат сирени и совершенно ни о чем не думать и не вспоминать о тех страшных, ужасных вещах, которые он не только видел, но и сам совершал с тех пор, как оказался в Элдарне.
      Интересно, где сейчас Ханна? Тревожится ли о нем? Он представил себе, как она хмурит лоб, с бесконечным терпением выслушивая дежурного сержанта в полицейском управлении Айдахо-Спрингс и упрямо опершись о его стол. Сочтет ли этот полицейский очаровательным ее измученное хмурое лицо или просто швырнет ей через стол стопку бланков, которые нужно заполнить? «Пожалуйста, заполните все это, мэм», — скажет он ей, совершенно не заботясь о том, что она, возможно, теряет последнюю надежду или, что еще хуже, всякий интерес к поискам.
      Стивен заставил себя сосредоточиться, испугавшись той боли, что поджидает сразу за краем сознания. Если он позволит своим мыслям плыть свободно, то непременно убедит себя, что Ханна давно уже забыла о нем, отвлеклась, занялась более важными для нее делами и стала просто жить дальше. Но разве она не знает, до чего дорога ему? Если бы пропал не он, а она, он бы никогда не перестал искать ее!
      Спохватился он слишком поздно: он уже пересек заповедную черту, и мысли вырвались у него из-под контроля. Да, теперь он — убийца, одинокий, заблудившийся в этом странном мире, полном страха и ненависти, а его любимая, как он сам только что убедил себя, уже начала его забывать. Снова потянувшись за бурдюком, Стивен решил, что сегодня приятного и безболезненного пьяного ступора ему явно недостаточно. Он попросту не переживет этот день.
      Нет, сегодня нужно напиться именно в стельку, свалиться с коня и бормотать что-то бессвязное, рыдать, время от времени погружаясь в черное беспамятство, а потом испытать то мучительное похмелье, которого он не испытывал со времен далекой юности. Если Саллакс и Версен после этого полностью в нем разочаруются, то и черт с ними. Пусть привяжут его к седлу, если уж им так не терпится добраться до этого проклятого дворца!
      — Эй, всем доброй ночи! — громко крикнул он, ни к кому конкретно не обращаясь, и уже хотел снова как следует приложиться к бурдюку и окончательно войти в штопор, но ему помешал Гилмор.
      — Видишь ли, они ведь не люди. — Старик взял у Стивена бурдюк и тоже сделал добрый глоток.
      — Кто?
      — Сероны. Если честно, они не совсем люди. — Гилмор решительно закупорил бурдюк. — Вчера ты убивал не людей, Стивен. Это куда больше было похоже на истребление диких псов, стая которых напала на тебя в лесу.
      — Нет, Гилмор. Больше всего это было похоже на убийство людей. И я, когда убивал их, был уверен, что это люди.
      — Ну что ж, рассуждаешь ты здраво. И все же, если это тебя хоть немного утешит, сероны лишились возможности в полной мере наслаждаться человеческой жизнью много двоелуний назад. Так что постарайся посмотреть на это иначе: убив их, ты помог им обрести мир и покой, ибо в этой жизни они терпели невообразимые мучения. — Гилмор сочувственно посмотрел на Стивена и прибавил: — Мы, возможно, встретимся и с куда более страшными существами, пока доберемся до дворца Велстар.
      — А эти еще более страшные существа поджидают нас там, когда мы туда доберемся?
      — Да.
      — Я не уверен, что мне это по силам, Гилмор. — Стивен сжал в руках ореховую дубинку.
      — Но вчера-то ты сразу с силами собрался, когда понадобилось.
      — Вчера меня охватила какая-то слепая ярость. Я сам не знал, что делаю.
      Улыбнувшись своей мальчишеской улыбкой, Гилмор одобрительно хлопнул его по плечу и заявил:
      — Да нет, прекрасно ты все знал. Просто ты никогда раньше даже не представлял себе, что это за ощущение. А вообще-то, любая ярость слепа, Стивен. Если научиться сдерживать ее, чтобы спасти себя или своих друзей, то легко пройдешь через любые испытания.
      — Я не хочу учиться ее сдерживать; это же не кран, который можно открыть или закрыть. — Слово «кран» Стивен сказал по-английски и запнулся, подыскивая нужные слова. — Боюсь, что если я овладею этим искусством, то уж точно утрачу собственное «я». И никогда уж больше не буду тем Стивеном Тэйлором, каким был раньше, до того, как развернул этот проклятый гобелен. Или до того, как подобрал эту чертову палку.
      — Могу прямо сейчас сказать тебе совершенно определенно: Стивен Тэйлор, банковский служащий из Колорадо, исчез в тот самый миг, когда взял из сейфа шкатулку с ключом Лессека.
      — Я не готов принять это, Гилмор, — сказал Стивен, уже понимая в глубине души, что старый маг прав.
      — Но тебе придется это принять, дружок. Я не могу заранее угадать, что именно скажет тебе Лессек, но я точно знаю: завтра ночью мы обязательно должны попробовать с ним связаться.
 

* * *

 
      Узкий каньон, невидимый издали, пересекал извилистую тропу, змеей ползшую по крутому склону горы. Бринн, щурясь от ослепительных солнечных лучей, пыталась разглядеть продолжение тропы и никак не могла, хотя Гилмор заверил ее, что тропа на месте, а она просто не видит ее на фоне той темно-серой холодной гранитной стены, что внезапно выросла перед ними. Спина у Бринн ныла после нескольких дней безостановочной езды верхом; она только и мечтала о том, как они разобьют лагерь, поедят чего-нибудь горячего, а потом она сразу ляжет спать. Короткая неожиданная схватка с жутковатыми серонами глубоко потрясла ее, и теперь она изо всех сил старалась не вспоминать об этом, а переключиться на что-нибудь более приятное и полезное. Ведь их путешествие так важно для всех народов Элдарна, и от нее, Бринн, как и от всех остальных, в ближайшее двоелуние наверняка потребуется гораздо больше усилий.
      Однако схватку с серонами она все же вспоминала, и больше всего ее удивляло то, что испугалась она тогда не столько за себя, сколько за Марка Дженкинса, и вздохнула с невероятным облегчением, увидев, что он живым вынырнул из самой гущи сражения. Гораздо более сильная тревога охватывала Бринн, когда она представляла себе возможность куда более опасных встреч, но теперь она уже понимала, что, не задумываясь, встанет на пути любого зла, чтобы защитить этого славного чужеземца. Она знала: сейчас совсем неподходящее время для пылких чувств. Однако ирония судьбы как раз в том и проявлялась, что пылкие чувства у Бринн почти всегда возникали в самый неподходящий момент.
      День тянулся, в общем, спокойно. Стивен Тэйлор был совершенно пьян, но в седле держался хорошо и не отставал от остальных. Трезвые же члены отряда были задумчивы и погружены в состояние нервного напряжения. В голове у всех, хотя никто об этом вслух не говорил, было заявление Гилмора о том, что некий невидимый враг преследует их от самого Эстрада. Предвидя в любой момент очередное нападение, Гарек постоянно держал на коленях свой лук с вложенной стрелой, Версен не выпускал из рук боевой топор, и даже Марк то и дело проверял, свободно ли ходит меч у него в ножнах.
      Несмотря на то, что все смертельно устали, Саллакс все подгонял их, заставляя идти вперед и призывая Версена вместе с ним искать наиболее проходимые тропы, ведущие через последний лесистый холм, отделявший их теперь от горы Пророка. Когда же они наконец достигли подножия этой горы, уже сгущались сумерки. Бринн чуть не падала с седла от усталости, Марку пришлось помочь ей спешиться. Его, впрочем, тоже пошатывало, и на этот раз Бринн не почувствовала в его прикосновении никакой особой нежности; скорее, он сделал это просто из вежливости, будучи и сам вымотан до предела. Стивен то ли спрыгнул, то ли скатился с седла, отвязал, путаясь в ремешках, свой спальник, рухнул на него и мгновенно уснул мертвым сном. Марк от всей души сочувствовал другу, думая о том, как плохо ему придется завтра с похмелья. Немного оглядевшись, он увидел, что вся лощина сплошь заросла кустарником, папоротниками, тощими сосенками и вездесущим горным дубком. Гилмор сказал, что они простоят здесь по крайней мере две ночи. Завтра с утра старый маг вместе с Гареком и Стивеном собирался подняться на гору Пророка и попытаться вызвать дух Лессека. Вдыхая полной грудью свежий ароматный воздух, Марк мечтал о том, чтобы вдруг взять и перенестись в точно такую же лощину у ручья, но только в родных Скалистых горах. Потом он нашел себе местечко поуютнее, разложил свою постель и уже собрался лечь спать, когда к нему вдруг подошел Саллакс и резко бросил:
      — Тебе сегодня первым на часах стоять.
      Бринн, разумеется, тут же навострила уши, хоть и делала вид, что занимается своими делами.
      — А ты мне доверяешь, Саллакс? — спросил в ответ Марк.
      — Я видел, как ты дрался с тем сероном. Ты пытался защитить Бринн.
      — Естественно. Я бы полез в драку, чтобы защитить любого из нашего отряда. — Марк встал и посмотрел Саллаксу прямо в глаза. — Даже тебя.
      К удивлению Марка, Саллакс вдруг громко расхохотался; короткий смех его прозвучал, как приглушенный выстрел из ружья.
      — Да, наверное, даже меня, — сказал он с усмешкой. — Ладно, будем надеяться, что нам никогда не доведется это выяснить. — Он вытащил из-за пояса свой острый как бритва боевой топор и протянул его Марку. — Вот, возьми и пользуйся. Рапира тебе совсем не подходит.
      Принимая из рук Саллакса грозное оружие, Марк поблагодарил его и спросил:
      — А почему мне не подходит рапира?
      — Чтобы как следует научиться ею владеть, нужно немало двоелуний. Но даже когда научишься, обороняться с помощью рапиры достаточно сложно — остается слишком много уязвимых точек. — И Саллакс показал Марку несколько приемов использования боевого топора. — Овладеть топором гораздо проще. Ты только запомни, что нужно наносить резкие удары, используя кисть руки и предплечье, и сразу же после удара вытаскивать топор. Только не пытайся отрубить врагу руку или ногу! Это займет слишком много времени, а вся верхняя часть твоего тела останется совершенно беззащитной.
      — Ладно, — промолвил Марк и судорожно сглотнул, — я не стану пытаться отрубать руки и ноги.
      — Вот и отлично! — Саллакс дружески обнял Марка за плечи, чем особенно его поразил, и велел: — Через один авен разбудишь Гарека.
 

* * *

 
      Рассвет застал Гилмора уже на ногах. Он сварил большой котелок текана, зная, что Марк и Стивен очень скучают по кофе, и, пожалуй, только текан мог заменить им любимый утренний напиток. Гилмор пробовал кофе, но, как он ни напрягал память, вспомнить его вкуса так и не смог. Свою последнюю чашечку кофе он выпил как раз на холме над Геттисбергом, а потом артиллерия конфедератов начала обстрел этих высот, и все смешалось. Про себя Гилмор решил, что, если им удастся положить конец власти Нерака, он непременно еще разок вернется в Пенсильванию и, возможно, сварит себе кофе прямо там, в роще над Логовом Дьявола.
      Но все это потом. А сейчас им нужно взобраться на вершину горы Пророка и постараться встретиться с Лессеком. Пока все еще спали, Гилмор терзал себя вопросами о том, хватит ли у него сил, решимости и магических знаний, чтобы победить Нерака. Ему не хватало уверенности в себе. И он — хотя он никогда в жизни не признался бы другим в такой своей слабости — серьезно сомневался в успешном завершении их грядущей войны со злом. Неужели им все же удастся одержать победу?
      Гилмор знал: нет в мире такой силы, которая смогла бы победить зло. Так что самое большее, на что они могут надеяться, это как-то уравновесить его влияние, как-то сдержать его с помощью могущественной магии, но окончательно уничтожить зло им не под силу. Гилмор считал, что во Вселенной ровно столько же добра, сколько и зла, а в Элдарне куда больше добра, чем все то зло, что воплощено в Нераке. Да, Нерак является воплощением зла, его несокрушимым слугой, как бы частью самой его сущности, что скрыта за пределами этого мира, в пространственной складке.
      Чтобы уничтожить Нерака, ему, Гилмору, непременно нужна помощь Лессека. О, как он мечтал о том, чтобы великий основатель Сената Лариона вдохновил его, дал ему указания, как спасти Элдарн!
      «И всех нас, — шептал он с тихой надеждой, — и всех нас тоже!»
      С другой стороны, следует быть более осторожным. В последнее время он что-то слишком часто подвергает себя опасности. С тех пор как пал Сенат Лариона, он никогда даже не задумывался о возможных последствиях того или иного своего поступка. Но ведь если он погибнет, Нерак огненным вихрем падет на Марка и Стивена. И уже через несколько мгновений местонахождение ключа Лессека больше не будет для него тайной. Их единственная защита — это он, Гилмор. И он воспользуется всеми своими магическими знаниями и умениями, чтобы обезопасить Стивена и Марка от посягательств Малагона. А для этого он просто обязан оставаться в живых.
      — Нерак считает, что ключ у нас при себе, — пробормотал старый маг. — Именно поэтому он столь упорно пытается нас уничтожить. — Вытянув руки над костром, он немного согрел замерзшие пальцы и помешал текан, кипевший в котелке. — Что ж, пока он думает, что ключ у нас с собой, и пока я жив, кое-какие преимущества у нас все-таки есть.
 

* * *

 
      Бранаг Отаро пристроил кружку с пивом на ладонь, положил небольшой каравай хлеба на гору исходящего паром рагу из оленины в большой деревянной миске и высвободил одну руку, чтобы дернуть за кожаный ремешок щеколды, на которую была заперта дверь в лавку. И сразу понял, что ремешок болтается совершенно свободно. Он взял кружку в свободную руку и, подцепив дверь большим пальцем ноги, приотворил ее. День был теплый, но вместе с закатом и приливом поднялся холодный ветер.
      Бранаг немного постоял в дверях, оглядывая улицу.
      — Эй, Пес! — крикнул он и посмотрел в другую сторону. — Пес! А ну ко мне! Иди сюда сейчас же!
      Огромный волкодав весь день не отходил от него, даже когда он ходил в таверну, чтобы взять свой обычный ужин.
      — Пес! — снова крикнул Бранаг, подождал немного и проворчал: — Ну ладно, но учти: в дом я тогда тебя не пущу! Сиди всю ночь на улице.
      Он еще немного подождал, надеясь услышать знакомый топот мощных собачьих лап, но так ничего и не услышал, кроме далекого звона овечьих колокольчиков. Пожав плечами, Бранаг вошел в лавку, и дверь сама собой закрылась за ним.
 

КНИГА ТРЕТЬЯ
Блэкстоунские горы