— Перед смертью пусти меня на речку сходить, водицы испить, кишочки прополоскать.
      — Ну, сходи.
      Побежал козленочек на речку, стал на берегу и жалобнехонько закричал:
 
— Аленушка, сестрица моя!
Выплынь, выплынь на бережок.
Костры горят высокие,
Котлы кипят чугунные,
Ножи точат булатные,
Хотят меня зарезати!
 
      Аленушка из реки ему отвечает:
 
— Ах, братец мой Иванушка!
Тяжел камень на дно тянет,
Шелкова трава ноги спутала,
Желты пески на груди легли.
 
      А ведьма ищет козленочка, не может найти и посылает слугу:
      — Пойди найди козленка, приведи его ко мне.
      Пошел слуга на реку и видит: по берегу бегает козленочек и жалобнехонько зовет:
 
— Аленушка, сестрица моя!
Выплынь, выплынь на бережок.
Костры горят высокие,
Котлы кипят чугунные,
Ножи точат булатные,
Хотят меня зарезати!
 
      А из реки ему отвечают:
 
— Ах, братец мой Иванушка!
Тяжел камень на дно тянет,
Шелкова трава ноги спутала,
Желты пески на груди легли.
 
      Слуга побежал домой и рассказал купцу про то, что слышал на речке. Собрали народ, пошли на реку, закинули сети шелковые и вытащили Аленушку на берег. Сняли камень с шеи, окунули ее в ключевую воду, одели ее в нарядное платье. Аленушка ожила и стала краше, чем была.
      А козленочек от радости три раза перекинулся через голову и обернулся мальчиком Иванушкой.
      Ведьму привязали к лошадиному хвосту и пустили в чистое поле.

      Жил старик со старухою, и была у него дочь. Вот старуха-то померла, а старик обождал немного и женился на вдове, у которой была своя дочка. Плохое житье настало стариковой дочери. Мачеха была ненавистная, отдыху не дает старику:
      — Вези свою дочь в лес, в землянку, там она больше напрядет.
      Что делать! Послушал мужик бабу — свез дочку в землянку, дал ей кремень, огниво да мешочек круп и говорит:
      — Вот тебе огоньку; огонек не переводи, кашу вари, а сама не зевай — сиди да пряди.
      Пришла ночь. Красная девица затопила печь, заварила кашу; откуда ни возьмись, мышка — говорит: — Девица, девица! Дай мне ложечку кашки!
      — Ой, моя мышенька! Разговори мою скуку — я тебе дам не одну ложку, а досыта накормлю.
      Наелась мышка и ушла. Ночью вломился медведь:
      — Ну-ка, девица, туши огни да давай в жмурки играть.
      Мышка вскарабкалась на плечо стариковой дочери и шепчет ей на ушко:
      — Не бойся, девица! Скажи: давай! Потуши огонь да под печь полезай, а я за тебя стану бегать и в колокольчик звенеть.
      Так и сделалось. Гоняется медведь за мышкою — не поймает. Стал реветь да поленьями бросать. Бросал-бросал, ни разу не попал, устал и молвил:
      — Мастерица, ты, девица, в жмурки играть! За то пришлю тебе утром стадо коней да воз серебра.
      Наутро говорит баба:
      — Поезжай, старик, проведай-ка дочь, что напряла она в ночь.
      Уехал старик, а баба сидит да ждет: как-то он дочерние косточки привезет. Пришло время старику ворочаться, а собака:
      — Тяф-тяф-тяф! С стариком дочка едет, стадо коней гонит, воз серебра везет.
      — Врешь, мерзкая собачонка! Это в кузове косточки гремят!
      Вот ворота заскрипели, кони во двор вбежали, а дочка с отцом на возу сидят: полон воз серебра. У бабы от жадности глаза разгорелись.
      — Экая важность! — кричит.— Повези-ка мою дочку в лес; моя дочка два стада коней пригонит, два воза серебра притащит.
      Повез мужик и бабину дочь в землянку; дал ей кремень, огниво, мешочек круп и оставил одну. Об вечеру заварила она кашу. Прибежала мышка и просит:
      — Наташка! Наташка! Сладка ль твоя кашка? Дай хоть ложечку!
      — Ишь какая! — закричала Наташка и швырнула в нее ложкой.
      Мышка убежала, а Наташка знай себе уписывает одна кашу. Съела полный горшок, огни позадула, прилегла в углу и заснула. Пришла полночь, вломился медведь и говорит:
      — Эй, где ты, девица? Давай в жмурки играть.
      Девица испугалась, молчит, только со страху зубами стучит.
      — А, ты вот где! На колокольчик, бегай, а я буду ловить.
      Взяла колокольчик, рука дрожит, колокольчик бесперечь звенит, а мышка приговаривает:
      — Злой девице живой не быть!
      Медведь бросился ловить бабину дочку и, как только изловил ее, сейчас задушил и съел. Наутро шлет баба старика в лес:
      — Ступай! Моя дочка два воза привезет, два табуна пригонит.
      Мужик уехал, а баба за воротами ждет. Вот прибежала собачка:
      — Тяф-тяф-тяф! Не бывать домой бабиной дочери, старик на пустом возу сидит, костьми в кузове гремит!
      — Врешь ты, мерзкая собачонка! То моя дочка едет, стада гонит, возы везет. На, скушай блин да говори: бабину дочь в злате, в серебре привезут, а стариковой женихи не возьмут!
      Собачка съела блин и залаяла:
      — Тяф-тяф-тяф! Старикову дочь замуж отдадут, а бабиной в кузове косточки привезут.
      Что ни делала баба с собачкою: и блины ей давала, и била ее,— она знай свое твердит… Глядь, а старик у ворот, жене кузов подает; баба кузов открыла, глянула на косточки и завыла, да так разозлилась, что с горя и злости на другой же день померла. Старик выдал свою дочь замуж за хорошего жениха, и стали они жить-поживать да добра наживать.

      У старика была дочь-красавица, жил он с нею тихо и мирно, пока не женился на другой бабе, а та баба была злая ведьма. Невзлюбила она падчерицу, пристала к старику:
      — Прогони ее из дому, чтоб я ее и в глаза не видала.
      Старик взял да и выдал свою дочку замуж. Живет она с мужем да радуется, и родился у них мальчик.
      А ведьма еще пуще злится, зависть ей покоя не дает; улучила она время, обратила свою падчерицу зверем Арысь-поле и выгнала в дремучий лес, а в падчерицыно платье нарядила свою родную дочь и подставила ее вместо стариковой дочери.
      Так все хитро сделала, что ни муж, ни люди — никто обмана не заметил. Только старая мамка одна и смекнула, а сказать боится.
      С того самого дня, как только ребенок проголодается, мамка понесет его к лесу и запоет:
 
— Арысь-поле! Дитя кричит,
Дитя кричит, пить-есть хочет.
 
      Арысь-поле прибежит, сбросит свою шкурку под колоду, возьмет мальчика, накормит; после наденет опять шкурку и уйдет в лес.
      «Куда это мамка с ребенком ходит?» — думает отец. Стал за нею присматривать и увидал, как Арысь-поле прибежала, сбросила с себя шкурку, стала кормить малютку.
      Отец подкрался из-за кустов, схватил шкурку и спалил ее.
      — Ах, что-то дымом пахнет; никак, моя шкурка горит! — говорит Арысь-поле.
      — Нет, — отвечает мамка, — это, верно, дровосеки лес подожгли.
      Шкурка сгорела, Арысь-поле приняла прежний вид и рассказала все мужу.
      Тотчас собрались люди, схватили ведьму и прогнали ее вместе с ее дочерью.

      Есть на свете люди хорошие, есть и похуже, есть и такие, которые своего брата не стыдятся.

      К таким-то и попала Крошечка-Хаврошечка. Осталась она сиротой, взяли ее эти люди, выкормили и над работой заморили: она и ткет, она и прядет, она и прибирает, она и за все отвечает.
      А были у ее хозяйки три дочери. Старшая звалась Одноглазка, средняя — Двуглазка, а меньшая — Триглазка.
      Дочери только и знали, что у ворот сидеть, на улицу глядеть, а Крошечка-Хаврошечка на них работала: их и обшивала, для них пряла и ткала — и слова доброго никогда не слыхала.
      Выйдет, бывало, Крошечка-Хаврошечка в поле, обнимет свою рябую коровку, ляжет к ней на шейку и рассказывает, как ей тяжко жить-поживать.
      — Коровушка-матушка! Меня бьют-журят, хлеба не дают, плакать не велят. К завтрашнему дню мне велено пять пудов напрясть, наткать, побелить и в трубы покатать.
      А коровушка ей в ответ:
      — Красная девица, влезь ко мне в одно ушко, а в другое вылезь — все будет сработано.
      Так и сбывалось. Влезет Хаврошечка коровушке в одно ушко, вылезет из другого —все готово: и наткано, и побелено, и в трубы покатано.
      Отнесет она холсты к хозяйке. Та поглядит, покряхтит, спрячет в сундук, а Крошечке-Хаврошечке еще больше работы задаст.
      Хаврошечка опять придет к коровушке, обнимет ее, погладит, в одно ушко влезет, в другое вылезет и готовенькое возьмет, принесет хозяйке.
      Вот хозяйка позвала свою дочь Одноглазку и говорит ей:
      — Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая, поди догляди, кто сироте помогает: и ткет, и прядет, и в трубы катает?
      Пошла Одноглазка с Хаврошечкой в лес, пошла с нею в поле, да забыла матушкино приказание, распеклась на солнышке, разлеглась на травушке. А Хаврошечка приговаривает:
      — Спи, глазок, спи, глазок!
      Глазок у Одноглазки и заснул. Пока Одноглазка спала, коровушка все наткала, и побелила, и в трубы скатала.
      Так ничего хозяйка не дозналась и послала вторую дочь — Двуглазку:
      — Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая, поди догляди, кто сироте помогает.
      Двуглазка пошла с Хаврошечкой, забыла матушкино приказание, на солнышке распеклась, на травушке разлеглась. А Хаврошечка баюкает:

      — Спи, глазок, спи, другой!
      Двуглазка глаза и смежила. Коровушка наткала, побелила, в трубы накатала, а Двуглазка все спала.
      Старуха рассердилась и на третий день послала третью дочь — Триглазку, а сироте еще больше работы задала.
      Триглазка попрыгала, попрыгала, на солнышке разморилась и на травушку упала.
      Хаврошечка поет:
      — Спи, глазок, спи, другой!
      А о третьем глазке и забыла.
      Два глаза у Триглазки заснули, а третий глядит и все видит: как Хаврошечка корове в одно ушко влезла, в другое вылезла и готовые холсты подобрала. Триглазка вернулась домой и матери все рассказала.
      Старуха обрадовалась, на другой же день пришла к мужу:
      — Режь рябую корову! Старик и так и сяк:
      — Что ты, старуха, в уме ли! Корова молодая, хорошая!
      — Режь, да и только!
      Делать нечего. Стал точить старик ножик. Хаврошечка про это спознала, в поле побежала, обняла рябую коровушку и говорит: