Жили-были дедушка да бабушка. Была у них внучка Машенька.
      Собрались раз подружки в лес по грибы да по ягоды. Пришли звать с собой и Машеньку.
      — Дедушка, бабушка,— говорит Машенька,— отпустите меня в лес с подружками!
      Дедушка с бабушкой отвечают:
      — Иди, только смотри от подружек не отставай, не то заблудишься.
      Пришли девушки в лес, стали собирать грибы да ягоды. Вот Машенька — деревце за деревце, кустик за кустик — и ушла далеко-далеко от подружек.
      Стала она аукаться, стала их звать, а подружки не слышат, не отзываются.
      Ходила, ходила Машенька по лесу — совсем заблудилась.
      Пришла она в самую глушь, в самую чащу. Видит — стоит избушка. Постучала Машенька в дверь — не отвечают. Толкнула она дверь — дверь и открылась.
      Вошла Машенька в избушку, села у окна на лавочку.
      Села и думает:
      «Кто же здесь живет? Почему никого не видно?..»
      А в той избушке жил большущий медведь. Только его тогда дома не было: он по лесу ходил.
      Вернулся вечером медведь, увидел Машеньку, обрадовался.
      — Ага,— говорит,— теперь не отпущу тебя! Будешь у меня жить. Будешь печку топить, будешь кашу варить, меня кашей кормить.

      Потужила Маша, погоревала, да ничего не поделаешь. Стала она жить у медведя в избушке.
      Медведь на целый день уйдет в лес, а Машеньке наказывает никуда без него из избушки не выходить.
      — А если уйдешь,— говорит,— все равно поймаю и тогда уж съем!
      Стала Машенька думать, как ей от медведя убежать. Кругом лес, в какую сторону идти — не знает, спросить не у кого… Думала она, думала и придумала. Приходит раз медведь из лесу, а Машенька и говорит ему:
      — Медведь, медведь, отпусти меня на денек в деревню: я бабушке да дедушке гостинцев снесу.
      — Нет,— говорит медведь, — ты в лесу заблудишься. Давай гостинцы, я их сам отнесу.
      А Машеньке того и надо!
      Напекла она пирожков, достала большой-пребольшой короб и говорит медведю:
      — Вот, смотри: я в этот короб положу пирожки, а ты отнеси их дедушке да бабушке. Да помни: короб по дороге не открывай, пирожки не вынимай. Я на дубок влезу, за тобой следить буду!
      — Ладно, — отвечает медведь, — давай короб! Машенька говорит:
      — Выйди на крылечко посмотри, не идет ли дождик! Только медведь вышел на крылечко, Машенька сейчас же залезла в короб, а на голову себе блюдо с пирожками поставила.
      Вернулся медведь, видит — короб готов. Взвалил его на спину и пошел в деревню.
      Идет медведь между елками, бредет медведь между березками, в овражки спускается, на пригорки поднимается. Шел-шел, устал и говорит:
      А Машенька из короба:
 
— Вижу, вижу!
Не садись на пенек,
Не ешь пирожок!
Неси бабушке,
Неси дедушке!
 
      — Ишь какая глазастая, — говорит медведь, — все видит!
      Поднял он короб и пошел дальше. Шел-шел, шел-шел, остановился, сел и говорит:
 
— Сяду на пенек,
Съем пирожок!
 
      А Машенька из короба опять:
 
— Вижу, вижу!
Не садись на пенек,
Не ешь пирожок!
Неси бабушке,
Неси дедушке!
 
      Удивился медведь:
      — Вот какая хитрая! Высоко сидит, далеко глядит!
      Встал и пошел скорее.
      Пришел в деревню, нашел дом, где дедушка с бабушкой жили, и давай изо всех сил стучать в ворота:
      — Тук-тук-тук! Отпирайте, открывайте! Я вам от Машеньки гостинцев принес.
      А собаки почуяли медведя и бросились на него. Со всех дворов бегут, лают.
      Испугался медведь, поставил короб у ворот и пустился в лес без оглядки.
      Вышли тут дедушка да бабушка к воротам. Видят — короб стоит.
      — Что это в коробе? — говорит бабушка.
      А дедушка поднял крышку, смотрит — и глазам своим не верит: в коробе Машенька сидит, живехонька и здоровехонька.
      Обрадовались дедушка да бабушка. Стали Машеньку обнимать, целовать, умницей называть.

      Жил да был старик со старухой. У них была внучка Снегурушка.
      Пошла она летом с подружками по ягоды. Ходят по лесу, собирают ягоды. Деревцо за деревцо, кустик за кустик. И отстала Снегурушка от подруг.
      Они аукали ее, аукали, но Снегурушка не слыхала.
      Уже стало темно, подружки пошли домой.
      Снегурушка как увидела, что осталась одна, влезла на дерево и стала горько плакать да припевать:
 
— Ау! Ау! Снегурушка,
Ау! Ау! голубушка!
У дедушки, у бабушки
Была внучка Снегурушка;
Ее подружки в лес заманили,
Заманивши — покинули.
 
      Идет медведь и спрашивает:
      — О чем ты, Снегурушка, плачешь?

      — Как мне, батюшка-медведушка, не плакать? Я одна у дедушки, у бабушки внучка Снегурушка. Меня подружки в лес заманили, заманивши — покинули.
      — Сойди, я тебя отнесу домой.
      — Нет. Я тебя боюсь, ты меня съешь!
      Медведь ушел от нее. Она опять заплакала, заприпевала:
 
— Ау! Ау! Снегурушка,
Ау! Ау! голубушка!
 
      Идет волк:
      — О чем ты, Снегурушка, плачешь?
      — Как мне, серый волк, не плакать, меня подружки в лес заманили, заманивши — покинули.
      — Сойди, я тебя отнесу домой.
      — Нет. Ты меня съешь!
      Волк ушел, а Снегурушка опять заплакала, заприпевала:
 
— Ау! Ау! Снегурушка,
Ау! Ау! голубушка!
 
      Идет лисица:
      — Чего ты, Снегурушка, плачешь?
      Как мне, Лиса-олисава, не плакать? Меня подружки в лес заманили, заманивши — покинули.
      — Сойди, я тебя отнесу.
      Снегурушка сошла, села на спину к лисице, и та помчалась с нею. Прибежала к дому и стала хвостом стучаться в калитку.
      — Кто там? Лиса отвечает:
      — Я принесла вашу внучку Снегурушку!
      — Ах ты наша милая, дорогая Лиса-олисава! Войди к нам в избу. Где нам тебя посадить? Чем нам тебя угостить?
      Принесли молока, яиц, творогу и стали лисицу потчевать за ее услугу. А потом простились и дали ей на дорогу еще курочку.

      Жил-проживал Кузьма один-одинешенек в темном лесу. Ни скинуть, ни надеть у него ничего не было, а постлать — и не заводил.
      Вот поставил он капкан. Утром пошел посмотреть — попала лисица.
      — Ну, лисицу теперь продам, деньги возьму, на то и жениться буду.
      Лисица ему говорит:

      — Кузьма, отпусти меня, я тебе великое добро доспею, сделаю тебя Кузьмой Скоробогатым, только ты изжарь мне одну курочку с масличном — пожирнее.
      Кузьма согласился. Изжарил курочку. Лиса наелась мясца, побежала в царские заповедные луга и стала на тех заповедных лугах кататься.
      — У-у-у! У царя была в гостях, чего хотела — пила и ела, завтра звали, опять пойду.
      Бежит волк и спрашивает:
      — Чего, кума, катаешься, лаешь?
      — Как мне не кататься, не лаять! У царя была в гостях, чего хотела — пила и ела, завтра звали, опять пойду.
      Волк и просит:
      — Лисанька, не сведешь ли меня к царю на обед?
      — Станет царь из-за одного тебя беспокоиться. Собирайтесь вы — сорок волков, тогда поведу вас в гости к царю.
      Волк стал по лесу бегать, волков собирать. Собрал сорок волков, привел их к лисице, и лиса повела их к царю. Пришли к царю, лиса забежала вперед и говорит:
      — Царь, добрый человек Кузьма Скоробогатый кланяется тебе сорока волками.
      Царь обрадовался, приказал всех волков загнать в ограду, запереть накрепко и сам думает: «Богатый человек Кузьма!»
      А лисица побежала к Кузьме. Велела изжарить еще одну курочку с масличком — пожирнее, пообедала сытно и пустилась на царские заповедные луга.
      Катается, валяется по заповедным лугам. Бежит медведь мимо, увидал лису и говорит:
      — Эк ведь, проклятая хвостомеля, как обтрескалась!
      А лиса ему:
      — У-у-у! У царя была в гостях, чего хотела — пила и ела, завтра звали, опять пойду.
      Медведь стал просить:
      — Лиса, не сведешь ли меня к царю на обед?
      — Для одного тебя царь и беспокоиться не захочет. Собери сорок черных медведей — поведу вас в гости к царю.

      Медведь побежал в дуброву, собрал сорок черных медведей, привел их к лисе, и лисица привела их к царю. Сама забежала вперед и говорит:
      — Царь, добрый человек Кузьма Скоробогатый кланяется тебе сорока медведями.
      Царь весьма тому обрадовался, приказал загнать медведей и запереть накрепко. Сам думает: «Вот какой богатый человек Кузьма!»
      А лисица опять прибежала к Кузьме. И велела зажарить курочку с петушком, с масличком — пожирнее. Скушала на здоровье — и давай кататься в царских заповедных лесах.
      Бежит мимо соболь с куницею:
      — Эк, лукавая лиса, где так жирно накушалась?
      — У-у-у! У царя была в гостях, чего хотела — пила и ела, завтра звали, опять пойду.
      Соболь и куница стали упрашивать лису:
      — Кумушка, своди нас к царю. Мы хоть посмотрим, как пируют.
      Лиса им говорит:
      — Соберите сорок сороков соболей да куниц — поведу вас к царю.
      Согнали соболь и куница сорок сороков соболей и куниц. Лиса привела их к царю, сама забежала вперед:
      Царь, добрый человек Кузьма Скоробогатый кланяется тебе сорока сороками соболей да куниц.
      Царь не может надивиться богатству Кузьмы Скоробогатого. Велел и этих зверей загнать, запереть накрепко.
      «Вот, — думает, — беда, какой богач Кузьма!»
      На другой день лисица опять прибегает к царю:
      — Царь, добрый человек Кузьма Скоробогатый приказал тебе кланяться и просит ведро с обручами — мерять серебряные деньги. Свои-то ведра у него золотом заняты.
      Царь без отказу дал лисе ведро с обручами. Лиса прибежала к Кузьме и велела мерять ведрами песок, чтобы высветлить у ведра бочок.
      Как высветлило у ведра бочок, лиса заткнула за обруча сколько-то мелких денежек и понесла назад царю. Принесла и стала сватать у него прекрасную царевну за Кузьму Скоробогатого.
      Царь видит — денег много у Кузьмы: за обруча западали, он и не заметил. Царь не отказывает, велит Кузьме изготовиться и приезжать.
      Поехал Кузьма к царю. А лисица вперед забежала и подговорила работников подпилить мостик.
      Кузьма только что въехал на мостик — он вместе с ним и рушился в воду.
      Лисица стала кричать:
      — Ахти! Пропал Кузьма Скоробогатый!
      Царь услыхал и тотчас послал людей перехватить Кузьму. Вот они перехватили его, а лиса кричит:
      — Ахти! Надо Кузьме одёжу дать — какую получше. Царь дал Кузьме свою одёжу праздничную.
      Приехал Кузьма к царю. А у царя ни пива варить, ни вина курить — все готово.
      Обвенчался Кузьма с царевной и живет у царя неделю, живет другую.
      — Ну,— говорит царь,— поедем теперь, любезный зять, к тебе в гости.
      Кузьме делать нечего, надо собираться. Запрягли лошадей и поехали. А лисица отправилась вперед. Видит — пастухи стерегут стадо овец, она их спрашивает:
      — Пастухи, пастухи! Чье стадо пасете?
      — Змея Горыныча.
      — Сказывайте, что это стадо Кузьмы Скоробогатого, а то едут царь Огонь и царица Молоньица: коли не скажете им, что это стадо Кузьмы Скоробогатого, они вас всех и с овцами-то сожгут и спалят!
      Пастухи видят, что дело неминучее, и обещали сказывать про Кузьму Скоробогатого, как лиса научила.
      А лиса пустилась вперед. Видит — другие пастухи стерегут коров.
      — Пастухи, пастухи! Чье стадо пасете?
      — Змея Горыныча.
      — Сказывайте, что стадо это Кузьмы Скоробогатого, а то едут царь Огонь и царица Молоньица: они вас всех с коровами сожгут и спалят, коли станете поминать Змея Горыныча!
      Пастухи согласились. Лиса опять побежала вперед. Добегает до конского табуна Змея Горыныча, велит пастухам сказывать, что этот табун Кузьмы Скоробогатого.
      — А то едут царь Огонь да царица Молоньица: они всех вас с конями сожрут и спалят!
      И эти пастухи согласились.

      Лиса бежит вперед. Прибегает к Змею Горынычу прямо в белокаменные палаты:
      — Здравствуй, Змей Горыныч!
      — Что скажешь, лисанька?
      — Ну, Змей Горыныч, теперь тебе надо скоро-наскоро прятаться. Едет грозный царь Огонь да царица Молоньица, все жгут и палят. Стада твои с пастухами прижгли и спалили. Я не стала мешкать — пустилась к тебе сказать, что сама чуть от дыма не задохлась.
      Змей Горыныч закручинился:
      — Ах, лисанька, куда же я подеваюсь?
      — Есть в твоем саду старый заповедный дуб, середина вся повыгнила; беги, схоронись в дупле, пока царь Огонь с царицей Молоньицей мимо не проедут.
      Змей Горыныч со страху спрятался в это дупло, как лиса научила.
      Кузьма Скоробогатый едет себе да едет с царем да с женой-царевной. Доезжают они до овечьего стада. Царевна спрашивает:
      — Пастушки, чье стадо пасете?
      — Кузьмы Скоробогатого. Царь тому и рад:
      — Ну, любезный зять, много же у тебя овец!
      Едут дальше, доезжают до коровьего стада.
      — Пастушки, чье стадо пасете?
      — Кузьмы Скоробогатого.
      — Ну, любезный зять, много же у тебя коров! Едут они дальше; пастухи лошадей пасут.
      — Чей табун?
      — Кузьмы Скоробогатого.
      — Ну, любезный зятюшка, много же у тебя коней!
      Вот приехали ко дворцу Змея Горыныча.
      Лиса встречает гостей, низко кланяется, вводит их в палаты белокаменные, сажает их за столы дубовые, за скатерти браные…
      Стали они пировать, пить-есть и веселиться. Пируют день, пируют другой, пируют они неделю.
      Лиса и говорит Кузьме:
      — Ну, Кузьма! Перестань гулять — надо дело исправлять. Ступай с царем в зеленый сад; в том саду стоит старый дуб, а в том дубе сидит Змей Горыныч, он от вас спрятался. Расстреляй дуб на мелкие части.
      Кузьма пошел с царем в зеленый сад. Увидели они старый заповедный дуб, и стали они в тот дуб стрелять. Тут Змею Горынычу и смерть пришла.
      Кузьма Скоробогатый стал жить-поживать с женой-царевной в палатах белокаменных и лисаньку всякий день угощать курочкой.

      Жили мужик да баба. У них была дочка да сынок маленький.
      — Доченька,— говорила мать,— мы пойдем на работу, береги братца! Не ходи со двора, будь умницей — мы купим тебе платочек.
      Отец с матерью ушли, а дочка позабыла, что ей приказывали: посадила братца на травке под окошко, сама побежала на улицу, заигралась, загулялась.
      Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крыльях.

      Вернулась девочка, глядь — братца нету! Ахнула, кинулась туда-сюда — нету!
      Она его кликала, слезами заливалась, причитывала, что худо будет от отца с матерью, — братец не откликнулся.
      Выбежала она в чистое поле и только видела: метнулись вдалеке гуси-лебеди и пропали за темным лесом. Тут она догадалась, что они унесли ее братца: про гусей-лебедей давно шла дурная слава — что они пошаливали, маленьких детей уносили.
      Бросилась девочка догонять их. Бежала, бежала, увидела — стоит печь.
      — Печка, печка, скажи, куда гуси-лебеди полетели? Печка ей отвечает:
      — Съешь моего ржаного пирожка — скажу.
      — Стану я ржаной пирог есть! У моего батюшки и пшеничные не едятся…
      Печка ей не сказала. Побежала девочка дальше — стоит яблоня.
      — Яблоня, яблоня, скажи, куда гуси-лебеди полетели?
      — Поешь моего лесного яблочка — скажу.
      — У моего батюшки и садовые не едятся…
      Яблоня ей не сказала. Побежала девочка дальше. Течет молочная река в кисельных берегах.
      — Молочная река, кисельные берега, куда гуси-лебеди полетели?
      — Поешь моего простого киселька с молочком — скажу.
      — У моего батюшки и сливочки не едятся…
      Долго она бегала по полям, по лесам. День клонится к вечеру, делать нечего — надо идти домой. Вдруг видит — стоит избушка на курьей ножке, об одном окошке, кругом себя поворачивается.
      В избушке старая баба-яга прядет кудель. А на лавочке сидит братец, играет серебряными яблочками.
      Девочка вошла в избушку:
      — Здравствуй, бабушка!
      — Здравствуй, девица! Зачем на глаза явилась?
      — Я по мхам, по болотам ходила, платье измочила, пришла погреться.
      — Садись покуда кудель прясть.
      Баба-яга дала ей веретено, а сама ушла. Девочка прядет— вдруг из-под печки выбегает мышка и говорит ей:
      — Девица, девица, дай мне кашки, я тебе добренькое скажу.
      Девочка дала ей кашки, мышка ей сказала:
      — Баба-яга пошла баню топить. Она тебя вымоет-выпарит, в печь посадит, зажарит и съест, сама на твоих костях пока тается.
      Девочка сидит ни жива ни мертва, плачет, а мышка ей опять:
      — Не дожидайся, бери братца, беги, а я за тебя кудель попряду.
      Девочка взяла братца и побежала. А баба-яга подойдет к окошку и спрашивает:
      — Девица, прядешь ли? Мышка ей отвечает:
      — Пряду, бабушка…
      Баба-яга баню вытопила и пошла за девочкой. А в избушке нет никого. Баба-яга закричала:
      — Гуси-лебеди! Летите в погоню! Сестра братца унесла!
      Сестра с братцем добежала до молочной реки. Видит — летят гуси-лебеди.
      — Речка, матушка, спрячь меня!
      — Поешь моего простого киселька.
      Девочка поела и спасибо сказала. Река укрыла ее под кисельным бережком.
      Гуси-лебеди не увидали, пролетели мимо.
      Девочка с братцем опять побежала. А гуси-лебеди воротились, летят навстречу, вот-вот увидят. Что делать? Беда! Стоит яблоня…
      — Яблоня, матушка, спрячь меня!
      — Поешь моего лесного яблочка.
      Девочка поскорее съела и спасибо сказала. Яблоня ее заслонила ветвями, прикрыла листами.
      Гуси-лебеди не увидали, пролетели мимо.
      Девочка опять побежала. Бежит, бежит, уж недалеко осталось. Тут гуси-лебеди увидели ее, загоготали — налетают, крыльями бьют, того гляди, братца из рук вырвут.
      Добежала девочка до печки:
      — Печка, матушка, спрячь меня!
      — Поешь моего ржаного пирожка.
      Девочка скорее — пирожок в рот, а сама с братцем — в печь, села в устьице.
      Гуси-лебеди полетали-полетали, покричали-покричали и ни с чем улетели к бабе-яге.
      Девочка сказала печи спасибо и вместе с братцем прибежала домой.
      А тут и отец с матерью пришли.

      У старика со старухой не было детей. Век прожили, а детей не нажили.
      Вот сделали они колодочку, завернули ее в пеленочку, стали качать да прибаюкивать:
      — Спи-тко, усни, дитя Терёшечка,—
 
Все ласточки спят,
И касатки спят,
И куницы спят,
И лисицы спят,
Нашему Терешечке
Спать велят!
 
      Качали так, качали да прибаюкивали, и вместо колодочки стал расти сыночек Терешечка — настоящая ягодка.
      Мальчик рос-подрастал, в разум приходил. Старик сделал ему челнок, выкрасил его белой краской, а весельцы — красной.
      Вот Терешечка сел в челнок и говорит:
 
— Челнок, челнок, плыви далече,
Челнок, челнок, плыви далече.
 
      Челнок и поплыл далеко-далеко. Терешечка стал рыбку ловить, а мать ему молочко и творожок стала носить. Придет на берег и зовет:
 
— Терешечка, мой сыночек,
Приплынь, приплынь на бережочек,
Я тебе есть-пить принесла.
 
      Терешечка издалека услышит матушкин голос и подплывет к бережку. Мать возьмет рыбку, накормит, напоит Терешечку, переменит ему рубашечку и поясок и отпустит опять ловить рыбку.
      Узнала про то ведьма. Пришла на бережок и зовет страшным голосом:
 
— Терешечка, мой сыночек,
Приплынь, приплынь на бережочек,
Я тебе есть-пить принесла.
 
      Терешечка распознал, что не матушкин это голос, и говорит:
 
— Челнок, челнок, плыви далече,
То не матушка меня зовет.
 
      Тогда ведьма побежала в кузницу и велит кузнецу перековать себе горло, чтобы голос стал как у Терешечкиной матери.
      Кузнец перековал ей горло. Ведьма опять пришла на бережок и запела голосом точь-в-точь родимой матушки:
 
— Терешечка, мой сыночек,
Приплынь, приплынь на бережочек,
Я тебе есть-пить принесла.
 
      Терешечка обознался и подплыл к бережку. Ведьма его схватила, в мешок посадила и побежала.
      Принесла его в избушку на курьих ножках и велит своей дочери Алёнке затопить печь пожарче и Терешечку зажарить.
      А сама опять пошла на раздобытки.
      Вот Аленка истопила печь жарко-жарко и говорит Терешечке:

      — Ложись на лопату.
      Он сел на лопату, руки, ноги раскинул и не пролезает в печь.
      А она ему:
      — Не так лег.
      — Да я не умею — покажи как…
      — А как кошки спят, как собаки спят, так и ты ложись.
      — А ты ляг сама да поучи меня.
      Аленка села на лопату, а Терешечка ее в печку и пихнул и заслонкой закрыл. А сам вышел из избушки и влез на высокий дуб.

      Прибежала ведьма, открыла печку, вытащила свою дочь Аленку, съела, кости обглодала.
      Потом вышла на двор и стала кататься-валяться по траве. Катается-валяется и приговаривает:
      — Покатаюсь я, поваляюсь я, Терешечкина мясца наевшись.
      А Терешечка ей с дуба отвечает:
      — Покатайся-поваляйся, Аленкина мясца наевшись! А ведьма:
      — Не листья ли это шумят? И сама — опять:
      — Покатаюсь я, поваляюсь я, Терешечкина мясца наевшись.
      А Терешечка все свое:
      — Покатайся-поваляйся, Аленкина мясца наевшись!
      Ведьма глянула и увидела его на высоком дубу. Кинулась грызть дуб. Грызла, грызла — два передних зуба выломала, побежала в кузницу:
      — Кузнец, кузнец! Скуй мне два железных зуба.
      Кузнец сковал ей два зуба.
      Вернулась ведьма и стала опять грызть дуб. Грызла, грызла и выломала два нижних зуба. Побежала к кузнецу:
      — Кузнец, кузнец! Скуй мне еще два железных зуба.
      Кузнец сковал ей еще два зуба.
      Вернулась ведьма и опять стала грызть дуб. Грызет — только щепки летят. А дуб уже трещит, шатается.
      Что тут делать? Терешечка видит: летят гуси-лебеди. Он их просит:
 
— Гуси мои, лебедята!
Возьмите меня на крылья,
Унесите к батюшке, к матушке!
 
      А гуси-лебеди отвечают:
      — Га-га, за нами еще летят — поголоднее нас, они тебя возьмут.
      А ведьма погрызет-погрызет, взглянет на Терешечку, облизнется — и опять за дело…
      Летит другое стадо. Терешечка просит…
 
— Гуси мои, лебедята!
Возьмите меня на крылья,
Унесите к батюшке, к матушке!
 
      А гуси-лебеди отвечают:
      — Га-га, за нами летит защипанный гусенок, он тебя возьмет-донесет.
      А ведьме уже немного осталось. Вот-вот повалится дуб. Летит защипанный гусенок. Терешечка его просит:
      — Гусь-лебедь ты мой! Возьми меня, посади на крылышки, унеси меня к батюшке, к матушке.
      Сжалился защипанный гусенок, посадил Терешечку на крылья, встрепенулся и полетел, понес его домой.
      Прилетели они к избе и сели на травке.
      А старуха напекла блинов — поминать Терешечку — и говорит:
      — Это тебе, старичок, блин, а это мне блин. А Терешечка под окном:
      — А мне блин?
      Старуха услыхала и говорит:
      — Погляди-ка, старичок, кто там просит блинок?
      Старик вышел, увидел Терешечку, привел к старухе — пошло обниманье!
      А защипанного гусенка откормили, отпоили, на волю пустили, и стал он с тех пор широко крыльями махать, впереди стада летать да Терешечку вспоминать.

      Живало-бывало,— жил дед да с другой женой. У деда была дочка, и у бабы была дочка.
      Все знают, как за мачехой жить: перевернешься — бита и недовернешься — бита. А родная дочь что ни сделает — за все гладят по головке: умница.
      Падчерица и скотину поила-кормила, дрова и воду в избу носила, печь топила, избу мела — еще до свету… Ничем старухе не угодишь — все не так, все худо.
      Ветер хоть пошумит, да затихнет, а старая баба расходится—не скоро уймется. Вот мачеха и придумала падчерицу со свету сжить.
      — Вези, вези ее, старик,— говорит мужу,— куда хочешь, чтобы мои глаза ее не видали! Вези ее в лес, на трескучий мороз.
      Старик затужил, заплакал, однако делать нечего, бабы не переспоришь. Запряг лошадь:
      — Садись, мила дочь, в сани.
      Повез бездомную в лес, свалил в сугроб под большую ель и уехал.

      Девушка сидит под елью, дрожит, озноб ее пробирает. Вдруг слышит — невдалеке Морозко по елкам потрескивает, с елки на елку поскакивает, пощелкивает. Очутился на той ели, под которой девица сидит, и сверху ее спрашивает:
      — Тепло ли тебе, девица?
      — Тепло, Морозушко, тепло, батюшка.
      Морозко стал ниже спускаться, сильнее потрескивает, пощелкивает:
      — Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? Она чуть дух переводит:
      — Тепло, Морозушко, тепло, батюшка.
      Морозко еще ниже спустился, пуще затрещал, сильнее защелкал:
      — Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? Тепло ли тебе, лапушка?
      Девица окостеневать стала, чуть-чуть языком шевелит:
      — Ой, тепло, голубчик Морозушко!
      Тут Морозко сжалился над девицей, окутал ее теплыми шубами, отогрел пуховыми одеялами.
      А мачеха по ней уж поминки справляет, печет блины и кричит мужу:
      — Ступай, старый хрыч, вези свою дочь хоронить!
      Поехал старик в лес, доезжает до того места, — под большою елью сидит его дочь, веселая, румяная, в собольей шубе, вся в золоте, в серебре, и около — короб с богатыми подарками.
      Старик обрадовался, положил все добро в сани, посадил дочь, повез домой.
      А дома старуха печет блины, а собачка под столом:
      — Тяф, тяф! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину замуж не берут.
      Старуха бросит ей блин:
      — Не так тявкаешь! Говори: «Старухину дочь замуж берут, а стариковой дочери косточки везут…»
      Собака съест блин и опять:
      — Тяф, тяф! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину замуж не берут.
      Старуха блины ей кидала и била ее, собачка — все свое…
      Вдруг заскрипели ворота, отворилась дверь, в избу идет падчерица — в злате-серебре, так и сияет. А за ней несут короб высокий, тяжелый. Старуха глянула — и руки врозь…
      — Запрягай, старый хрыч, другую лошадь! Вези, вези мою дочь в лес да посади на то же место…
      Старик посадил старухину дочь в сани, повез ее в лес на то же место, вывалил в сугроб под высокой елью и уехал.
      Старухина дочь сидит, зубами стучит.
      А Морозко по лесу потрескивает, с елки на елку поскакивает, пощелкивает, на старухину дочь поглядывает:
      — Тепло ли тебе, девица?
      А она ему:
      — Ой, студено! Не скрипи, не трещи, Морозко…
      Морозко стал ниже спускаться, пуще потрескивать, пощелкивать.
      — Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?
      — Ой, руки, ноги отмерзли! Уйди, Морозко…
      Еще ниже спустился Морозко, сильнее приударил, затрещал, защелкал:
      — Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?

      — Ой, совсем застудил! Сгинь, пропади, проклятый Морозко!
      Рассердился Морозно да так хватил, что старухина дочь окостенела.
      Чуть свет старуха посылает мужа:
      — Запрягай скорее, старый хрыч, поезжай за дочерью, привези ее в злате-серебре…
      Старик уехал. А собачка под столом:
      — Тяф, тяф! Старикову дочь женихи возьмут, а старухиной дочери в мешке косточки везут.
      Старуха кинула ей пирог: .
      — Не так тявкаешь! Скажи: «Старухину дочь в злате-серебре везут…»
      А собачка — все свое:
      — Тяф, тяф! Старухиной дочери в мешке косточки везут…
      Заскрипели ворота, старуха кинулась встречать дочь. Рогожу отвернула, а дочь лежит в санях мертвая. Заголосила старуха, да поздно.

      Жили-были старик да старуха, у них была дочка Аленушка да сынок Иванушка.
      Старик со старухой умерли. Остались Аленушка да Иванушка одни-одинешеньки.
      Пошла Аленушка на работу и братца с собой взяла. Идут они по дальнему пути, по широкому полю, и захотелось Иванушке пить.
      — Сестрица Аленушка, я пить хочу!
      — Подожди, братец, дойдем до колодца.
      Шли-шли — солнце высоко, колодец далеко, жар донимает, пот выступает. Стоит коровье копытце полно водицы.
      — Сестрица Аленушка, хлебну я из копытца!
      — Не пей, братец, теленочком станешь!
      Братец послушался, пошли дальше.
      Солнце высоко, колодец далеко, жар донимает, пот выступает. Стоит лошадиное копытце полно водицы.
      — Сестрица Аленушка, напьюсь я из копытца!
      — Не пей, братец, жеребеночком станешь! Вздохнул Иванушка, опять пошли дальше.
      Идут, идут — солнце высоко, колодец далеко, жар донимает, пот выступает. Стоит козье копытце полно водицы. Иванушка говорит: