Глава 6

Несколькими часами позже солнце, неторопливо поднявшись над серыми волнами моря, набросило светящуюся серебряную сеть на меловые холмы Сифорда и Бичи-Хед. Дальше к востоку спокойно продолжали спать Семь Сестер, и их серовато-белые обрывистые склоны окутывал мягкий предутренний туман.

У сифордского причала покачивался на волнах одинокий шлюп, на борту которого красовалось слово «Сильф». Почти одновременно с первым лучом солнца на палубе шлюпа появилась коренастая фигура человека, тут же принявшегося перебирать бухты каната в поисках потертых мест.

Конечно, это было не слишком подходящее или приятное занятие для капитана Августа Скотта. Он предпочел бы сняться с якоря и отправиться к Азорским островам или хотя бы пойти на юг, через канал, к Дьеппу.

Нахмурившись, бывалый моряк обозрел облака, клубящиеся на горизонте. Погода ухудшится, решил он, полагаясь на безошибочный инстинкт человека, тридцать лет проведшего в море. Да, и к утру ветер сменит направление, и заметно похолодает.

Пожав плечами, капитан вернулся к своему однообразному занятию. Без канатов далеко не уплывешь, это он знал слишком хорошо.

Вдали, на дороге, идущей вдоль Суссекского побережья к Брайтону, появились клубы пыли. «Какая-то карета несется во всю прыть», — подумал капитан, неодобрительно сдвинув брови. В сонной деревушке Сифорд редко появлялись гости, к тому же в такой ранний час. Ловкие пальцы капитана продолжали работу, перебирая кольца каната, нащупывая обтрепавшиеся места и заменяя их кусками новой веревки. При этом он не переставал бросать заинтересованный взгляд на северо-запад, наблюдая за все увеличивающимся облаком пыли.

Минут через десять щеголеватая карета, запряженная четверкой, свернула на пустынную дорогу, ведущую к уединенному сифордскому пирсу. Брови капитана резко взлетели вверх, когда он разглядел на дверце кареты герб герцога Хоуксворта.

«Как это похоже на герцога, — подумал капитан, — влететь в Сифорд так, словно за ним черти гонятся, и это после того, как он не был тут несколько лет… Этот человек слишком безрассуден, — так и до беды недалеко».

Отбросив старый канат, капитан пересек палубу и направился к концу причала. Что ж, у знатных людей свои причуды… но капитану Скотту заплатили достаточно хорошо, чтобы он не обращал ни малейшего внимания на выходки герцога Хоуксворта.

Карета еще не остановилась, а Джефферс уже спрыгнул на землю и бросился к лошадям, чтобы успокоить их и вообще заняться ими. Сам герцог выглядел усталым, почти изможденным, но это ничуть не помешало ему мгновенно соскочить на землю. Встретив тревожный и вопросительный взгляд Джефферса, герцог нахмурился.

— Тебе ни к чему задерживаться тут надолго, Джефферс… разгрузишься, и на этом все. Потом можешь вернуться в ту гостиницу, что мы видели за холмом. Займись лошадьми… да и сам устройся поудобнее.

Однако долгие годы службы давали Джефферсу кое-какие привилегии. И потому он продолжал вопросительно поглядывать на герцога, хотя и не решался заговорить вслух.

— Да не суетись ты, как наседка, Джефферс! — огрызнулся хмурый герцог. — Тебя все это не касается. А что до вопроса, который вертится у тебя на языке, так… ты дождешься меня в ту самую минуту, как меня увидишь, и ни одним чертовым мгновением раньше! — И после этого категорического заявления Хоуксворт повернулся, рывком распахнул дверцу кареты и исчез внутри.

Когда глаза герцога привыкли к полутьме, царившей внутри кареты, он внимательно всмотрелся в расслабленно лежащее на сафьяновых подушках тело. Ярко-рыжие волосы выскользнули из-под капюшона и беспорядочно разметались вокруг неестественно бледного лица. Одна рука, словно в жесте самозащиты, лежала поверх серой шерстяной шали, которую Хоук ночью набросил на женщину. Другая рука безвольно свисала с сиденья.

Хоук цинично подумал, что Изабель выглядит настолько невинной, что при виде ее просто невозможно поверить в развращенность этого существа. Чуть прищурившись, он наклонился и подхватил свою жену, крепко прижав ее к груди.

И в то же мгновение его окутал аромат жасмина, исходящий от ее волос и тела. Женщина негромко застонала и прижалась к Хоуку, отчего у него перехватило дыхание. Он почувствовал внезапное напряжение в паху и проклял собственную отзывчивость. «Еще одно доказательство ее власти надо мной», — гневно подумал он, борясь с охватившим его желанием.

Выругавшись себе под нос, он, держа Изабель на руках, выбрался из кареты. Увидя на пирсе ожидавшего его капитана, Хоук порадовался, что плащ, свисавший с неподвижного тела, надежно скрыл его возбуждение.

— Как видите, Скотт, неожиданный визит! — коротко сказал герцог. — Моя жена плохо себя чувствует, так что я сразу спущусь с ней в каюту. Джефферс поможет вам перенести наши вещи… впрочем, их совсем немного. Потом вы сможете заняться подготовкой запаса провизии — думаю, на неделю, не больше. А потом подготовьте расчет курса на… — Хоуксворт заколебался, но лишь на мгновение. — Пожалуй, на остров Уайт.

С этими словами он быстро прошагал мимо безучастного капитана по деревянным сходням на чуть покачивающуюся палубу шлюпа. Дойдя до спуска к каютам, обернулся и бросил на капитана жесткий, холодный взгляд.

— И вот еще что. Мы с женой не хотим, чтобы нас беспокоили — ни под каким предлогом, Скотт! Вы меня поняли? — Голос герцога был хриплым от усталости и напряжения.

Капитан молча кивнул, не меняя выражения лица, и мгновением позже башмаки Хоуксворта уже застучали по трапу, ведущему вниз. Капитан Скотт, поймав взгляд Джефферса, выразительно поднял брови, а потом подошел к кучеру, чтобы помочь тому спустить на землю корзины. И ни один из них не заметил маленькой фигурки, соскочившей с запяток и метнувшейся за груду бочонков, лежавших на берегу.

Хоуксворт, спустившись вниз, остановился перед дверью в конце узкого коридорчика. Это была, как он прекрасно знал, единственная дверь на судне, запиравшаяся на ключ. Мрачно улыбнувшись, герцог достал этот ключ из кармана и, открыв дверь, вошел внутрь.

Каюта оказалась меньше, чем ему помнилось. У одной из стен стояла узкая койка, по сторонам которой располагались маленький деревянный комод и простое кресло. Когда Хоук, будучи мальчишкой, отправлялся в различные экспедиции на этом шлюпе, каюта служила ему отличным пристанищем. А теперь, с горечью подумал герцог, он снова отправляется в плавание, но только с совершенно другими целями.

С холодной решимостью он пинком закрыл дверь и шагнул вперед, чтобы положить спящую женщину на кровать. Должно быть, подумал Хоук, он дал ей слишком много лауданума, потому что ей уже следовало проснуться. Но она все еще спала; ее густые ресницы бросали тень на бледное лицо… Она чуть повернулась и зарылась в подушку, словно ища тепла… И, не подозревая о том, какую соблазнительную картину она являет собой, женщина приоткрыла губы и слабо вздохнула.

Хоук смотрел на нее и думал о том, что сейчас он не хочет вспоминать о том, как она насмехалась над ним, как презирала его, — и еще труднее поверить в то, что она соблазнила одного из молодых конюхов, служащих в его поместье. Да, это была та самая женщина, что без стеснения рассказывала ошарашенному слуге о пикантных деталях анатомии собственного мужа и о его искусстве в любви!..

Что ж, холодно подумал герцог, теперь пришло его время. Его замысел был предельно прост. Он намеревался довести жену до крайнего возбуждения, дразнить и горячить ее до тех пор, пока она не начнет сходить с ума от желания и умолять его закончить то, что он начал. И тут он оставит ее, униженную и уязвленную, — точно так же, как она оставляла его. Но это будет лишь началом конца. Герцог почувствовал, как на лбу набухла вена; он смотрел на лежащую на кровати женщину и предвкушал грядущую схватку.

Да, за те два года, что прошли после бегства Изабель, он многому научился, возможно слишком многому, цинично подумал Хоуксворт, вспоминая некоторые из многих тел, побывавших в его объятиях. Да, он многое узнал от капризных кокеток, скучающих чужих жен, горячих киприоток — жриц любви. И ни к одной из женщин он не испытывал отвращения. Скорее наоборот. Так почему же, почему язвительный смех Изабель преследовал его бессонными ночами?..

Шлюп мерно покачивался на волнах, ветерок шевелил дамасковые занавески на распахнутом иллюминаторе. Неяркий свет падал на лицо Хоука. И глаза его были похожи на дым, когда он сбросил пропыленный сюртук и бесшумно шагнул к кровати.

Но почему-то теперь, когда час расплаты настал, герцог странным образом заколебался. Стиснув зубы, он осторожно взял руку жены, лежавшую на подушке. Но не решился дотронуться ни до золотых локонов, ни до бледной щеки… И даже смотреть боялся на пухлые алые губы, протестующе округлившиеся, когда он приподнял женщину.

Его крупные руки нащупали маленькие пуговки на спине ее платья, и Хоук в который уже раз удивленно подумал, что никак не может понять: почему она надела такое простое, даже некрасивое платье? Ведь она всегда гордилась тем, что идет нога в ногу с последними парижскими модами.

С тихим шорохом платье соскользнуло с плеч спящей женщины, и Хоук потянул его, спуская еще ниже, чтобы развязать ленты сорочки. Он отодвинул сборчатый белый лен, открывая нежную кожу. Он наслаждался зрелищем бледных безупречных плеч, а потом медленно перевел взгляд ниже, где из-под сорочки показались пышные выпуклости грудей, обещавшие ему несказанное наслаждение… Темные соски дразнили его… они чуть сжались от прикосновения прохладного влажного воздуха…

Женщина казалась более утонченной, чем Изабель, сохранившаяся в его памяти, и кожа ее была нежнее и прозрачнее, она походила на шелк, пронизанный бледно-голубыми нитями… Видимо, годы, проведенные вдали, изменили жену так же, как они изменили и его самого.

Но больше Хоуксворт не в состоянии был размышлять об этом, потому что в его чреслах снова вспыхнуло желание. Он снял платье и сорочку с расслабленного тела жены, и пальцы его двигались быстро и осторожно, словно он касался раскаленного металла. Полуприкрыв глаза, он наблюдал, как ее руки вцепились в покрывало, стискивая шерстяную ткань, а губы шевельнулись, беззвучно произнося что-то.

Когда же через несколько мгновений все ее тело открылось взгляду Хоука, он задохнулся при виде его совершенства. Да, женщина была много прекраснее, чем ему помнилось… ее талия была тоньше, бедра пышнее, а треугольник курчавых волос был чуть темнее, чем золото на голове. Хоук скривился, проклиная желание, заставившее закаменеть его мужское естество.

Она всегда отлично знала, как пробудить в нем желание… желание, которое сама она презирала, но использовала в своей вечной войне с мужем…

Теперь он намеревался пробудить желание в ней самой.

Но сейчас, когда он видел ее слабую улыбку и ее изумительное тело, решимость в нем опасно пошатнулась. Он колебался, охваченный неожиданным отвращением к тому, что намеревался сделать… но он сумел справиться с собой.

С этой мукой необходимо покончить, и поскорее, или он не сможет поручиться за себя, и кто знает тогда, какое насилие над ней он окажется способным совершить…

Или над собой.

Нет, теперь он просто не может повернуть назад.

Глаза Хоука мерцали, как замерзшая сталь, когда он наклонился над женщиной и снова уловил нежный аромат жасмина, исходящий от ее кожи. Не открывая глаз, она вдруг потянулась к нему, ища тепла. Ее пальцы скользнули в его ладонь, и она довольно вздохнула. «Хорошо, — подумал Хоук, — очень хорошо». Похоже, все будет легче, чем ему представлялось.

Но он не учел яростного желания, пробужденного ее прикосновением… Утратив способность думать, он наклонился и коснулся губами ее губ. Ее рот был мучительно сладостным, и через мгновение ее губы раскрылись навстречу его ищущему языку. Хоук медленно дразнил ее, сначала мягко, а потом более настойчиво, пока она наконец судорожно не изогнулась от его ласки. Он не давал ей пощады, безжалостно преследуя ее, показывая ей свою власть. И когда из глубины ее горла вырвался слабый стон, он резко вонзил язык в ее рот, начиная всерьез вечную игру мужчины и женщины.

Она всхлипнула и попыталась вывернуться из его объятий, но он сжал ладонями ее лицо и не прекращал неотступного вторжения. Наконец она ослабела и приняла его…

«Вот так, Изабель, — холодно подумал Хоуксворт. — Довольно лжи! Ты так же беззащитна передо мной, как и я перед тобой».

И схватка продолжалась. Скоро, твердил себе Хоук, очень скоро он заклеймит ее с помощью огня ее же собственной страсти…

И этот огонь навсегда выжжет ее яд из его крови.

Лежа под ним на узкой кровати, Александра мрачно улыбалась. Ею завладели туманные мечтания, унесшие девушку на далекий континент. Перед ней кружились тысячи огней и яркие цвета другого места и времени, она видела страну, где сияющие миражи колебались в сухом воздухе, пронизанном палящим ветром.

Александра нахмурилась, всматриваясь в высокогорную индийскую долину, раскинувшуюся перед ней. От миража отделились две фигуры, но она никак не могла понять, кто это. А потом до нее донеслось громкое конское ржание, и она с радостным криком побежала к своему вороному гунтеру, вскочила на его неоседланную спину и погрузила пальцы в густую угольно черную гриву…

«Ах, Фьюри, ты стоишь больше даже тех безумных денег, что потребовал за тебя бенгальский набоб! Ты черен и молчалив, как глубокая ночь, и мы с тобой охотились с соколом у подножия Гималаев и преследовали тигра в Бенгалии… А когда я застыла от страха при виде двух королевских кобр, поднявших над пыльной дорогой свои раздутые капюшоны, именно ты спас меня…»

Получив смертельную дозу яда, взбешенный конь сбросил девушку на землю и сам рухнул. Лодыжка Александры была сломана. Чувствуя во рту едкий вкус смерти, Александра на коленях и локтях подползла к огромному страдающему существу. И потекли мучительные минуты. Девушка гладила шею Фьюри, и ее слезы смешивались с испариной, покрывшей его черное тело.

И каждый удар гордого сердца продвигал смертельный яд кобр в глубину беспомощного тела коня. Смерть была неизбежной, и оставалось только ждать, и они оба знали это. Александра с ужасом наблюдала, как на Фьюри надвигалось небытие… и вот наконец ядовитая слюна добралась до сердца.

Глаза девушки расширились, когда Фьюри яростно вздрогнул в последний раз, а потом замер и уже больше не шевельнулся. Даже теперь эти воспоминания не оставляли Александру, причиняя боль…

Но вдруг в этом странном месте, где не было времени, в пространстве ее снов Фьюри вновь очутился рядом с ней, и Александра приняла его появление как нечто совершенно естественное, так же, как она принимала другие призраки, с которыми встречалась в этом царстве мертвых. И как это было хорошо — вновь почувствовать себя свободной и ощутить, как ветер треплет ее волосы, а Фьюри несет ее через белые равнины!..

— Ах, любимый! — чуть слышно прошептала она. — Где же ты был все эти годы?..

Ее губы изогнулись в слабой улыбке, когда она запустила пальцы в густую гриву Фьюри, целуя его крепкую шею. Она наслаждалась скоростью, с какой нес ее конь, его стремительными, плавными движениями, гибкостью мускулов под ее бедрами… Вся ее боль, все ее печали были забыты, и она отдалась полету к манящим белым вершинам на горизонте.

Но неясная тень сомнения омрачала ее счастье. Она беспокойно шевельнулась, встряхнув головой. Почему ее мысли так странно неустойчивы? Почему ее тело словно живет собственной, самостоятельной жизнью? Она начала смутно ощущать, что рядом кто-то есть. Это был незнакомец… человек из тумана. Александра вздрогнула, вглядевшись в его печальное лицо, на котором лежали глубокие тени. Как он сумел найти ее здесь, в гористой части Индии?..

Воздух, насыщенный зноем, загудел, когда перед ней материализовалось тело этого человека. Его руки медленно поднялись и обняли Александру. Он обхватил ее за талию и снял со спины Фьюри, прижав к своей широкой груди. Его глаза были темно-серыми, и в них мерцали серебристые точки, и когда Александра посмотрела на него, то увидела, что эти глаза туманятся желанием…

Она хотела оттолкнуть его, но он держал ее слишком крепко. Они смотрели друг на друга, и их дыхание смешивалось; и жертва и захватчик были неподвижны. А потом он медленно опустил ее на землю и накрыл своим твердым, мускулистым телом.

Она пыталась отвести глаза от его туманного взгляда, но он взял ее за подбородок и заставил смотреть на себя. Она долго и упорно сопротивлялась ему, как маленький зверек, в отчаянии прилагающий все свои силы, чтобы спастись от жестокого хищника.

Но хотя Александра и сражалась, не щадя себя, она с ужасающей ясностью понимала, что проигрывает борьбу. Потому что она вдруг почувствовала первый всплеск женского желания. Оно нахлынуло на Александру тяжелой волной, захлестнуло ее и унесло в безжалостные глубины.

Сильные руки сжались вокруг ее талии и прижали ее бедра к чреслам незнакомца. Он, ломая ее волю, давал ей понять, как стремится к ней его жуткое естество. А его губы, горячие и крепкие, прижались к ее губам, впиваясь прямо в душу…

«Сопротивляйся!» — требовал ее ум, но тело отказывалось повиноваться.

Она так долго блуждала в одиночестве после смерти отца, отвергнутая теми, кого знала и ценила… А теперь она ощутила, что рядом возникло нечто, способное уничтожить, стереть ее боль, заменить ее наслаждением, острым и необычайным, непохожим на все, что она испытала в жизни…

Неожиданно она нахмурилась, стараясь выбраться из теплых, соблазнительных волн. Нет! Она не может уступить. Ни за что! Только не этому человеку!

До герцога, как сквозь сон, донесся прерывистый вздох и тихое рыдание его жены. Опьяненный магическим ощущением ее губ, он все же справился с собой и отодвинулся, хрипло дыша. Ему вдруг показалось, что после того, что он уже готов был сделать, ему никогда не стать прежним человеком. Он должен преодолеть свое желание и немедленно выйти из каюты. «Нет, еще не время», — сказал он себе.

Охваченный ледяным чувством неизбежности, Хоук смотрел на собственную руку, скользнувшую к пышной груди жены и начавшую поглаживать ее сосок… А потом, заметив, как женщина беспокойно шевельнулась, он накрыл ладонями обе ее груди, чувствуя, как напрягшиеся темные точки щекочут его ладони.

Она что-то невнятно пробормотала и выгнулась от его прикосновения. У Хоука перехватило дыхание от этого недвусмысленного приглашения, и все его сомнения тут же развеялись.

Его широкие ладони, касавшиеся ее тела, горели огнем, его собственное прерывистое дыхание оглушало его. «Возьми себя в руки, дурак! — прозвучал отстраненный голос. — Ты заходишь слишком далеко, ты можешь потерять все ради минуты самозабвения!..»

Глаза герцога сузились, губы изогнулись в улыбке. На этот раз ей придется плясать под его музыку! Одурманенная лауданумом, она не сможет ничего скрыть.

Его сильные пальцы пробежались по ее безупречной белой коже, наслаждаясь изгибом бедер… Медленно, словно перед ним лежала вечность и некуда было спешить, Хоук коснулся огненного треугольника. Когда же он проник глубже, он ощутил под пальцами жидкий огонь, и понял, что его догадка подтвердилась. Она хотела его. И он начал победоносно дразнить ее плоть, побуждая ее тянуться к нему, добиваясь соития, и улыбнулся, когда она содрогнулась под его рукой. С дерзким смехом он зарылся лицом в изгиб ее шеи, а потом потянулся губами к гордым вершинам ее грудей, ведя жену к той точке страсти, до которой она никогда не позволяла ему доходить.

Ее приглушенный вскрик заполнил каюту.

— Нет! — прерывисто выдохнула она, изгибаясь под его искусными прикосновениями. Но каждое ее движение лишь сближало их тела.

Шлюп неожиданно накренился на сильной волне, и Хоуку показалось, что мир вокруг него сжался, съежился и не осталось ничего, кроме маленькой каюты и сладко-яростного, самозабвенного отклика женщины…

— Прошу… Нет, нет! — простонала она, и на этот раз Хоук услышал страх в ее голосе.

— Да, да! Черт побери! На этот раз тебе не остановить меня, Изабель! — Его дразнящие, ласкающие пальцы проникли чуть глубже в нее, и мгновением позже он услышал короткий стон, сорвавшийся с ее полураскрытых губ. И он возликовал из-за этого стона, охваченный самодовольной мужской радостью… Ее руки впились в его плечи, но он лишь придвинулся еще ближе к ней. Потом он почувствовал, как женщина содрогнулась, когда ее тело охватила судорога страсти. И вдруг ее глаза широко распахнулись, и Хоук увидел, как они затуманились страхом и удивлением.

— Нет! — выкрикнула она, изо всех сил стараясь отодвинуться от него. — Нет… — Крик вырвался из самой глубины ее души и заполнил маленькую каюту.

«Ну вот, дело сделано», — сказал себе Хоук.

На его лбу выступили капли пота, темные волосы повлажнели, когда он наблюдал, как его жена бьется в экстазе. Он пробудил в ней ту страсть, в которой она всегда с такой издевкой отказывала ему. И ее власть над ним теперь кончилась.

Но когда он смотрел на ее яркую красоту, на волосы цвета солнечного заката, пылающие на бледной коже, когда вслушивался в ее прерывистое дыхание, срывающееся с губ, чуть припухших от его поцелуев, — то вдруг понял, что это он одурманен, а не она.

Он просто не узнавал женщину, лежавшую под ним, женщину, так страстно откликавшуюся на прикосновения его рук. Но, охваченный глупой мужской гордостью, Хоук сказал себе, что это он изменил ее, заставив следовать за ним.

И в этот момент, безрассудно радуясь победе, он понял, что его страсть не угасла. Несмотря на то что он дошел уже до истощения, его продолжала грызть прежняя одержимость.

Но теперь он не стал сопротивляться голодному жару. Он мгновенно развязал и снял галстук, выдернул из-под брюк рубашку, обнажив широкую грудь, густо поросшую волосами цвета красного дерева. Потом Хоук наклонился, и его ботинки полетели вслед за рубашкой. Не успели они со стуком упасть на пол, как пальцы Хоука уже вцепились в пуговки брюк.

Полностью обнаженный, он бросился на кровать и лег рядом с женой, всем телом чувствуя ее нежную кожу. Он прижался лицом к ее шее, а потом со стоном приподнялся и лег на женщину. Тепло ее дыхания коснулось его груди и шеи. Голова его закружилась, но он сдерживал страсть, нежно целуя жену, подготавливая ее к слиянию…

Теперь она лежала под ним совершенно безвольно, все еще горя от пробужденной им страсти. И Хоук почувствовал, как погружается в мечту, витавшую вокруг него, — в ту мечту, что мучила его много лет. Но на этот раз все было на самом деле, и он не воображал ее тело — он чувствовал его, видел капельки испарины, выступившей на ее дивной коже, ощущал, как его жена поддается ему…

— Изабель, — хрипло скомандовал он, — открой глаза и посмотри на меня, слышишь? Ты должна видеть, как мы соединимся!

Сквозь туман страсти Хоук вглядывался в ее лицо. Кожа женщины казалась алебастровой, такой прозрачной, что на горле отчетливо виднелась тонкая венка. На мгновение прекрасные каштановые ресницы тревожно затрепетали, но женщина так и не проснулась.