Боль была слишком сильна. Александра не могла справиться с ней…

— Жаль, что ты заметил так скоро! Но едва ли тебя можно назвать невинной жертвой. И что бы я ни замышляла, все равно это будет меньше, чем ты заслужил!

И надежды Хоука умерли в то мгновение, когда он увидел пылающие глаза и язвительно сжатые губы, подтвердившие худшие из его подозрений. Ведь до самого последнего момента он в глубине души верил, что она невиновна, что она не способна на подобную хитрость…

Он прикрыл глаза, не в силах вынести жестокую муку при виде ее триумфа. Злобно оттолкнув от себя Александру, Хоук подошел к козетке, возле которой валялась на полу его рубашка.

Когда он снова обернулся, чтобы окинуть взглядом фигуру Александры, на его лице уже ничего нельзя было прочесть. Он презрительно отметил, что девушка вздрогнула и подняла руку, словно бы защищаясь от удара. Это заставило его грубо расхохотаться.

— Не беспокойся, — рыкнул он. — Я не трону тебя больше. Но тебе придется принять мое имя, видит Бог! Ради ребенка, ради его души ты это сделаешь, даже если мне придется тащить тебя к алтарю, угрожая пистолетом. Да, Александра, ты носишь мое дитя, и ты его родишь — а потом можешь убираться куда угодно… хоть в Индию, чтобы ребенок рос, не подвергаясь твоему тлетворному влиянию. Мне только жаль, что я не могу сделать ничего такого, что причинило бы тебе настоящую боль.

Его глаза в свете камина сверкали алым, словно были налиты кровью. «Как у Раджи, — подумала Александра, — в те моменты, когда мангуста одолевала жажда убийства…»

Она ни словом не ответила на обвинения Хоука: гордость и слепой гнев заставили ее уйти в себя. Хоук презрительно швырнул ей платье.

— Ладно, одевайся. Скоро рассветет. — Он скривил губы. — т Не хватало еще стать посмешищем, если вдруг кто-то заметит, как мы тайком пробираемся домой, словно влюбленные после пылкого свидания!

— Это прекрасно, мадам, — сказала Александра неживым голосом, рассмотрев безупречный серебристый шелк платья и свое отражение в большом зеркале. От низкого квадратного выреза и узких рукавов до расшитого бусинками подола платье являло собой образец элегантности. Светлый шелк, соперничая с алебастровой белизной ее кожи, подчеркивал глубину глаз Александры и роскошный цвет ее волос. Но Александру все это ничуть не интересовало.

— Вы настоящая художница. — Александра непослушными пальцами разгладила серебристые складки.

За неделю, прошедшую после вечера в Воксхолле, она почти не видела Хоука. Он, похоже, вернулся к своей прежней жизни, встречаясь с политиками, вроде премьер-министра Джорджа Каннинга, и со многими другими людьми, искавшими его с того момента, как они узнали, что герцог вновь участвует в светских играх.

В один из этих дней Хоуксворт даже пригласил на ленч сэра Стэнфорда Раффлса, но Александра узнала об этом лишь позже, вернувшись с Робби из ботанического сада. Но зато теперь ей было известно, что ее старый друг — в Лондоне.

Ей бы следовало повидать его, твердила она себе. Но у нее не было желания заниматься хоть чем-то, что требовало усилий, и вся ее веселость, и ее гордость растаяли без следа. Бесконечные дни проходили у нее как во сне.

На следующее утро после событий в Воксхолле в доме Хоука объявилась его престарелая тетушка. Леди Баббингтон, милейшая крошечная старушка, была безнадежно скучна, и к тому же глуха как пень; но Хоук ровным, невыразительным голосом сообщил Александре, что она не должна выходить из дома без его тетушки и без крепкого, мускулистого лакея Харди, недавно приехавшего из Хоуксвиша.

«Наверное, снова Телфорд, — подумала Александра. — Но разве он может сделать что-то хуже того, что уже сделал Хоук?..»

Но, вспомнив о ребенке, которого она носила под сердцем, Александра просто отбросила эти мысли вместе со многими другими, не в силах выносить ту боль, которую они причиняли.

Потом как-то утром Хоук равнодушно сообщил ей, что у него будут к обеду гости, девять человек… было это два или три дня назад?

Ее это не интересовало. Ее вообще ничто не интересовало.

— Аи contraire, вы оказываете мне честь, мадемуазель. — Слова портнихи напомнили Александре, чем они, собственно, занимаются — последней примеркой платья для сегодняшнего обеда. — Dieu, ведь это так чудесно — одевать того, кто украшает мою работу! — Внимательные глаза мадам Грез, скользнув по лицу Александры, проницательно прищурились. — Вы привлечете много взглядов сегодня вечером.

Александра чуть-чуть нахмурилась. Она совсем не хотела бы сегодня привлекать к себе взгляды…

— А ведь нет на свете такой женщины, которую бы не радовало внимание!

Внезапно желудок Александры сжался от приступа тошноты, и она ухватилась за высокую спинку кресла, обтянутого синевато-зеленым шелком. Ее пальцы так впились в роскошную ткань, что их суставы побелели.

— Но, мадемуазель, вы же плохо себя чувствуете! — воскликнула мадам Грез. — О, вы должны сесть! Немножко вина вам поможет.

Александра содрогнулась при одной лишь мысли о вине — вообще о какой-либо еде или напитке… Она устало опустилась в кресло и откинулась на мягкую спинку.

— Да нет, я просто очень утомилась…

Глаза мадам Грез оценивающе оглядели девушку.

— Вы похудели, верно? Платье стало вам свободным, хотя на прошлой неделе оно сидело, как влитое. Вы должны быть чрезвычайно осторожны, мадемуазель. Не только ради себя…

Александра напряженно застыла.

— И если вы не хотите довериться мадам Грез, то, возможно, вы будете более свободно чувствовать себя с мисс Грэй из Брайтона, — продолжала портниха, и весь ее французский акцент куда-то исчез, и голос стал другим — совершенно английским…

Александра нахмурилась.

— Но…

— Я не больше француженка, чем вы, мисс Мэйфилд. Но для моего дела это полезно, и герцог Хоуксворт сразу это понял. Мое имя — его идея, — задумчиво сказала она, садясь рядом с удивленной заказчицей. — Я работала во второразрядной мастерской в Брайтоне, я почти умирала с голоду, когда герцог нашел меня. Он поверил в мой талант, помог мне найти заказчиков. О, это были чисто деловые отношения! — быстро воскликнула маленькая женщина, заметив, как внезапно потемнели глаза Александры. — Хотя с моей стороны… — Она пожала плечами, и ее голос стал тверже, будто она ожидала возражений. — Он порядочный человек, мисс Мэйфилд, и я могу сказать о нем только хорошее. Потому я и раскрылась перед вами. — Она по-птичьи склонила голову набок. — Потому что мне кажется — вам необходимо с кем-то поговорить, с кем-то, кто поймет, что вы сейчас чувствуете. Или, может быть, я слишком забылась?..

Александра, протянув руку, погладила тонкие пальцы портнихи.

— Нет, конечно…

Глаза мадам Грез потеплели и чуть затуманились.

— Моя милая девочка, это не то, что можно скрыть. Вы с ним любили друг друга, верно? О, не отвечайте! — быстро произнесла она, подняв руку. — Просто слушайте. Вас в последнее время часто тошнит, возможно, вы быстро устаете… Но вы говорите себе — это ерунда, это случайность… А ваши месячные?.. — Мисс Грэй деликатно умолкла.

Александра побелела. Портниха тоже догадалась о ее тайне! Сердце Александры заколотилось, когда она впервые по-настоящему поняла, о чем они говорили — и Хоук, и портниха… когда по-настоящему осознала, ощутила…

Ведь она и в самом деле беременна! Она носит ребенка проклятого герцога Хоуксворта!

— Вы уже сказали ему?

Александра не шевельнулась, не произнесла ни звука. Это всего лишь ужасный сон, твердила она себе. Если она постарается, то прогонит его, проснется… Она вцепилась в шелковую обивку кресла.

— Конечно, вам решать, но я думаю, он был бы просто счастлив. Герцог Хоуксворт — щедрый человек. Он позаботится и о вас, и о ребенке. И его отклик, пожалуй, мог бы даже удивить вас.

Ногти Александры чуть не прорвали плотный шелк обивки кресла, лицо превратилось в маску боли.

— Удивить? — с горечью сказала она. — Да, его отклик меня очень удивил.

Мисс Грэй нахмурилась.

— Мне очень жаль, если между вами не все гладко. Возможно… — Внезапно осознав, что вступает на зыбкую почву, портниха встала и живо всплеснула руками. — Eh bien, мадемуазель, — заговорила она, и в ее голосе снова послышались французские переливы, — вам ведь сегодня предстоит присутствовать на обеде, n'estce pas? А меня в ателье ждет масса работы.

Александра поднялась как во сне, позволив портнихе заняться ее расшитым кушаком и шнуровкой лифа — потому что грудь девушки пополнела и ткань платья слишком туго натягивалась на ней.

Хоук увидел. Мадам Грез увидела. Сколько пройдет времени, прежде чем это заметят все вокруг? Александра могла лишь удивляться, почему она сама не заметила этого раньше. И пока портниха хлопотала вокруг нее, девушка вспомнила их разговор с Хоуком на эту тему… Тогда они спорили, кому должен принадлежать ребенок и могут ли материнскую любовь заменить те материальные блага, которые предлагает герцог.

Да, это был отнюдь не академический вопрос… Наконец мадам Грез завершила свой тонкий труд и отступила назад, чтобы оглядеть Александру.

— Bien, — сказала она с восхищением, — вот так пойдет. Минут за десять я все переделаю. Да, хорошо, — задумчиво добавила она. — Мсье герцог будет epris. Я полагаю, на обеде будут присутствовать и другие мужчины, и, мадемуазель, ни один из них не сможет отказать вам — чего бы вы ни попросили. — Портниха сдержанно улыбнулась. — Подумайте хорошенько, прежде чем требовать. Возможно, то, чего вы хотите, и то, что вам нужно, лежит гораздо ближе, чем вам кажется. — И, быстро присев в реверансе, она ушла.

Александра осталась стоять перед большим зеркалом, и слова портнихи звучали в ее ушах, когда послышался осторожный стук в дверь.

— Войдите, — ровно произнесла она.

Появился Робби, выглядевший на удивление взрослым в темно-синем бархатном костюмчике с белым кружевным жабо. Ему предстояло впервые вместе с отцом принимать гостей, и он с полной серьезностью отнесся к этой чести.

— Как вы замечательно выглядите, мисс Мэйфилд! — выпалил он с детской горячностью и тут же отчаянно смутился.

— Позвольте вернуть вам комплимент, милорд маркиз. Герцог будет гордиться вами.

— Герцог уже гордится им, — поправил ее вошедший следом Хоук. Его широкие плечи облегал безупречно сшитый смокинг, из-под которого выглядывал жилет из серебристой парчи. Элегантные черные брюки обтягивали его мускулистые ноги, ботинки сверкали.

Александра смутно подумала, что серебристая парча жилета очень подходит к глазам Хоука… так же, как и ее собственное платье.

Хоук, с темным и замкнутым лицом, пересек комнату и достал из кармана кожаный футляр.

— Это тебе, — холодно произнес он. Александра непослушными пальцами открыла коробку. На ее крышке красовался герб Хоуксвортов — стоящий на задних лапах лев, над которым парил ястреб. «Как это схоже с реальностью», — горько подумала Александра. В футляре лежало ожерелье из крупных изумрудов, окруженных бриллиантами — оно сверкало и переливалось на фоне черного бархата.

— Это прекрасно, ваша светлость, — без какого-либо выражения произнесла Александра. — Но я, разумеется, не могу это надеть. — Она хотела протянуть футляр Хоуку, но герцог остановил ее руку.

— Робби, ты не мог бы пойти и напомнить Хедли о мороженом? — обратился Хоук к сыну. И через мгновение они с Александрой остались вдвоем.

Глаза Хоука внимательно присмотрелись к бледному лицу Александры. Потом он молча взял ожерелье и надел его на шею девушки.

— Оно вполне подходит женщине, которая станет моей женой.

Александра, застыв, смотрела в зеркало, где отражались они оба — серебро платья сливалось с серебром жилета, и бездонные серые глаза герцога всматривались в аквамарины глаз Александры… Пальцы Хоука скользнули по ключице Александры, и девушка вздрогнула, ощутив их холодную силу.

В глазах Хоука вспыхнула насмешка.

— Да, уже скоро состоится наша счастливая помолвка, — саркастически сообщил Хоук. — А потом мы вернемся в Суссекс. Робби уже извел меня напоминаниями о пони, которого я ему пообещал, да и вообще дела имения требуют моего внимания. — Он не отводил глаз от отражения Александры в зеркале, ожидая возражений, но их не последовало.

«Как она прекрасна сегодня, — думал Хоук, — ее красота причиняет боль… Она кажется прозрачной и хрупкой, как безупречный хрусталь, который может разлететься на мельчайшие осколки от одного неосторожного прикосновения. Впрочем, нет, — тут же подумал Хоук, — это не то, она скорее похожа на бриллиант, способный разрезать самое твердое стекло…»

Александра, ощутив на шее холод ожерелья, вздрогнула. Хоук не отводил от нее глаз, и она заставила себя ответить с той небрежной жестокостью, которой он ожидал:

— Да, не против… куда угодно, лишь бы подальше от Лондона. Мне бы не хотелось показываться людям с испорченной фигурой.

Глаза Хоука вспыхнули, и Александра поняла, что сумела задеть его. Язвительно улыбнувшись, она подала ему руку.

Рука об руку, но оставаясь невероятно далеко друг от друга, они прошествовали по коридору к широкой полукруглой лестнице.

Из холла послышался стук. Начали прибывать гости…

Благодаря усилиям герцога вечер начался весьма удачно. Робби вел себя безупречно, и даже премьер-министр заявил, что на него произвела впечатление уверенность мальчика. Едва раздался последний удар часов, пробивших девять, как Хедли возвестил, что обед подан, и гости направились в парадную столовую, освещенную множеством мигающих свечей. Они расселись за столом, на котором красовались фарфор и серебро, и скоро их беспечный смех заполнил комнату, взлетая к сводчатому потолку.

Обед начался с супа из морской черепахи и пряного миндального бульона; затем был подан лосось, зажаренная до хруста треска и карпы, тушенные в остром соусе. В соответствии с французской модой за ними последовала вторая перемена — седло барашка и мясное блюдо с пряностями (которое переволновавшийся повар-француз чуть не сжег), а потом были поданы пирожки с омаром, филе кролика, жареные перепела и голуби.

Леди Ливерпуль и леди Уоллингфорд осмотрительно, но неоднократно удостаивали своим вниманием пирожки с омарами, обильно орошая их шампанским. Глухая тетушка Хоука, леди Баббингтон, ела очень мало, а говорила и того меньше. Миндальный бульон был принят гостями благосклонно, а мясо с пряностями объявлено необычным; жареные голуби понравились всем своей сочностью.

В общем и целом вечер, похоже, обещал быть успешным. Но Александра погрузилась в странное оцепенение. Ливрейные лакеи внесли очередную перемену — жареных фазанов, яблочное и лимонное суфле, и тут Хедли доложил о прибытии запоздавшего гостя.

— Сэр Стэнфорд Раффлс, — возвестил дворецкий, и в его тоне послышался легкий упрек по поводу такого непростительного промедления.

Александра от неожиданности чуть привстала. Хоук не предупредил ее, что среди гостей будет и старый друг ее отца!..

Но, к счастью, никто не заметил реакции девушки, потому что общее внимание обратилось на умное лицо Раффлса, недавно произведенного в рыцари. От него ожидали интересных рассказов о жизни на Востоке, где он провел десять лет. Все знали, что он уже говорил на других обедах о странных и непонятных обычаях восточных людей, о флоре и фауне Востока, о загадочных скульптурах, таящихся в джунглях…

Александра снова опустилась на стул. Ее сердце отчаянно колотилось, пока сэр Стэнфорд приносил свои извинения за опоздание. Его срочно пригласили в Карлтон-Хаус, сказал он, потому что с ним хотел поговорить наследный принц. Ничто другое не смогло бы задержать его, сказал он мягко. И он надеется, что герцог Хоуксворт и его гости простят его.

Не важно, ответил Хоук со светской небрежностью. Он просто счастлив, что такой выдающийся человек принял его приглашение, отправленное, пожалуй, слишком поздно. В конце концов, они едва приступили ко второй перемене, и весь обед еще впереди. А знаком ли сэр Стэнфорд с гостями Хоукс-ворта?..

— Ну, с леди и лордом Ливерпуль вы, безусловно, встречались, а это леди Уоллингфорд и ее очаровательная дочь. Земли Уоллингфордов граничат с моими землями в Суссексе. Моего друга графа Морлэнда вы тоже должны знать — его репутация такова, что забыть его непросто. — Все рассмеялись, очарованные ленивой грацией Хоуксворта. Все, кроме Александры. — И, думаю, вы не могли также забыть Джорджа Каннинга. Он вполне согласен с вашими взглядами на восточную политику, в особенности теперь, когда Ява вот-вот может попасть в руки Голландии. Но, думаю, вам не приходилось встречаться…

— Нет, меня вы не знаете, сэр Стэнфорд, — перебила герцога Александра, весело смеясь… слишком весело. — Но я должна признать, что просто в восторге от того, что могу наконец познакомиться с вами. Мне очень хочется послушать ваши рассказы о Яве. И я даже надеюсь, что смогу обсудить с вами кое-какие темы, которые меня лично очень интересуют.

Сэр Стэнфорд, кланяясь Александре, удивленно приподнял брови, но все же постарался скрыть свое недоумение по поводу того, что дочь его старого друга делает вид, что они незнакомы.

— С огромным удовольствием. Но, боюсь, я не расслышал вашего имени.

— Мисс Мэйфилд, — холодно произнес Хоук.

— Мисс Мэйфилд, — повторил сэр Стэнфорд. — Я с нетерпением буду ждать возможности ответить на все ваши вопросы. И, может быть, потом вы сумеете ответить на те вопросы, которые появятся у меня…

— А правда ли, что вы прислали принцессе Шарлотте очаровательных пони для ее фаэтона, сэр Стэнфорд? — с придыханием заговорила леди Уоллингфорд. — И что привезли с собой слугу из Малайзии вместе с разнообразными яванскими предметами искусства? Чуть ли не две сотни вещей?

— Совершенно верно, леди Уоллингфорд. Было бы преступлением лишить англичан той красоты, которую мне удалось отыскать в далеких краях.

Лорд Ливерпуль кивнул, а его жена благодушно улыбнулась, косясь на полную тарелку, стоявшую перед ней. Похоже, премьер-министр совсем забыл о своих разногласиях с Раффлсом относительно восточной политики.

— Что ж, сэр Стэнфорд, — живо заговорил Джордж Каннинг, — одна лишь ваша работа на Яве уже достойна рыцарства, не говоря о том, что вы добавили к ней тот монументальный двухтомный труд, «История Явы». Похоже, наследный принц в восторге от этой книги, — в таком восторге, что взял на себя труд прочесть несколько страниц из нее.

— Ну, мой личный вклад тут не слишком велик, — ответил дипломат со спокойным достоинством. — И нам еще предстоит узнать о Востоке очень и очень многое, но от таких знаний мы все только выиграем в ближайшие десятилетия.

— А правда ли, что вас едва не казнил какой-то языческий султан? — поинтересовалась леди Уоллингфорд, в очередной раз продемонстрировав свою не слишком приятную склонность внезапно менять тему разговора.

Раффлс сухо рассмеялся:

— Видите ли, леди Уоллингфорд, мы с правителем Джокакарта… как бы это сказать… немного не сошлись в вопросах дипломатического протокола. Но, к счастью, все удалось решить к обоюдному согласию.

— А я слышал кое-что другое, — рассмеявшись, сказал Каннинг. — Я слышал, что вы балансировали на грани, и один-единственный неверный шаг мог привести к тому, что воины правителя мгновенно отсекли бы вам голову и швырнули ее на съедение диким свиньям… ну, во всяком случае, Контрольный совет получил доклад, в котором говорилось что-то в этом роде. И ни к чему преуменьшать свои заслуги, сэр Стэнфорд.

— Видите ли, жизнь на Востоке слишком отличается от нашей жизни — настолько, что тем, кто не бывал в восточных странах, просто трудно в это поверить. На Востоке неправильная расстановка стульев или глубина поклона могут быть восприняты по-разному, то есть подобными мелочами выражаются и вежливость, и уважение — и глубочайшее оскорбление или непочтительность. И человеку, выросшему в рациональной и просвещенной атмосфере Лондона, нелегко разобраться в специфике тамошней жизни.

Взгляд Хоуксворта то и дело обращался к лицу Александры. Она чрезвычайно бледна, отметил герцог. Эта бледность подчеркивалась сверканием изумрудов на ее шее.

— Но тем не менее, сэр Стэнфорд, — возразил премьер-министр, — вы должны признать, что отсюда, из Лондона, мы видим более широкую картину, и наш взгляд не искажен предрассудками, свойственными Востоку. Да, здесь у нас больше данных, чтобы принимать решения, наиболее полезные для какого-то региона или даже для целой страны. Вспомните, например, то неприятное дело в Веллуру.

Раффлс бросил мгновенный взгляд на Александру, машинально перекладывавшую с места на место вилку. Хоуксворта вдруг охватило нечто вроде мрачного предчувствия, предвидения грозящей опасности…

— В июле 1806 года, десятого числа, — драматическим тоном продолжил премьер-министр, — сипаи — так называют войска, набранные из жителей Индии, — пояснил он, со снисходительной улыбкой поглядывая на сидящих за столом дам, — вдруг взбунтовались. Рано утром они захватили оружейные склады в Веллуру и напали на наши войска, превосходя их по численности один к пяти. И прежде чем к месту событий подоспели кавалерийские части из Аркота, погибло более двухсот пятидесяти европейцев!

Над столом повисло неловкое молчание.

— В свое время относительно причин этого бунта шли немалые споры, Ливерпуль, — сказал Хоук, и в его голосе послышалось напряжение. — И кое-кто считал, что генерал-губернатора и командующего нашими войсками наказали слишком сурово. В конце концов, эта страна едва миновала эпоху средневековья!

— Ерунда! — небрежно откликнулся премьер-министр. — Вы же сами подписали последнее решение, Хоуксворт. И ваше имя стоит под отзывом рядом с именем Каннинга. Наши инструкции лорду Мэйтланду были предельно ясными. Но он предпочел не обратить на них внимания, к его же несчастью, и был отозван за это — и за то кровопролитие, которое произошло по его небрежности. Мы должны добиваться строгой дисциплины и послушания в наших войсках, и туземные части должны соответствовать тем стандартам, которые мы предъявляем частям, состоящим из англичан. И если сипаи отказываются сбривать бороды или снимать кастовые знаки, — гневно продолжил седовласый вельможа, — что ж, значит, их следует просто гнать прочь!

Сидящие за столом молчали, ошарашенные взрывом лорда Ливерпуля. Александра напряженно выпрямилась на стуле, не обращая внимания на отчаянный шум в висках.

— А знаете ли вы, — тихо сказала она, — что сипаям в Индии платят в шесть раз меньше, чем служащим там англичанам?

— Ну, наверное, они и того не стоят! — презрительно фыркнув, заявила леди Уоллингфорд.

— А знаете ли вы, — продолжила Александра, не обращая внимания на глупое замечание и смех леди Уоллингфорд, — что плюют вслед британским офицерам? И отдают им честь левой рукой — в знак презрения? Может быть, вам интересно будет услышать, что они говорят, сидя по вечерам у костров в лагере? Они говорят: «Кабхи сукх аур кабхи дукх; ангрез ка наукар». Это значит: «Иногда приятно, а иногда больно — служить Англии», — медленно и отчетливо произнесла Александра. — Да разве может быть иначе, если наши официальные лица не обращают ни малейшего внимания на то, что сипаи отличаются друг от друга точно так же, как они отличаются от европейцев?

Хоук застыл. Его охватило леденящее чувство близкого крушения…

— Джаты и сикхи могут держать воду в кожаных сосудах, — продолжала потемневшая Александра. — А раджпутам и дог-расам нужны медные сосуды. Солдаты-брахманы могут есть только ту пищу, которую приготовил повар-брахман, иначе еда считается оскверненной. Мусульмане могут есть говядину, но не станут есть свинину. Хинди едят свинину (если это не мясо свиньи-самки), но не дотронутся до плоти коровы. Проблема снабжения в Индии доводила до отчаяния даже герцога Веллингтона. А от лорда Мэйтланда ожидали, что он будет насаждать английские правила, не обращая внимания на древние обычаи и религиозную практику страны!

— Вы хотите сказать, что решение по Веллуру было несправедливым, мисс Мэйфилд? — ледяным тоном поинтересовался премьер-министр.

— Я говорю, что это решение было и несправедливым, и принятым без учета обстоятельств, и… да, и более того — непростительным.

Александра смотрела на своего злейшего врага и видела его словно бы в конце длинного узкого туннеля, а по сторонам все тонуло во тьме… На его лице не отражалось ничего — и лишь по блеску глаз можно было догадаться, что он изо всех сил пытается сдержать гнев.

— Это политика, — продолжила Александра, не обращая внимания на серебряные огни, полыхавшие в глазах Хоука, — это политика заставляет принимать решения людей, которые ровно ничего не знают о реальной обстановке в Индии, людей, которые чуть ли не гордятся своим неведением. И я утверждаю, — сказала она, поднимаясь, — что лорду Мэйтланду приказывали сделать невозможное и что невинные люди погибли из-за непреклонности и небрежности обожравшихся бюрократов, сидящих здесь, в Лондоне! — Сердце Александры бешено заколотилось, когда она увидела яростно скривившиеся губы Хоука. Но она повернулась к премьер-министру. — И можете быть уверены, лорд Ливерпуль, — восстание сипаев было не только не первым, но и не последним! А теперь, надеюсь, вы извините меня…

Прижав к губам дрожащие пальцы, Александра быстро вышла из столовой. И ее решительные шаги громко прозвучали в напряженной тишине…