12

Посетитель вежливо снял фетровую шляпу. Видно было, что он чувствует себя не в своей тарелке в этом роскошном доме.

— Садитесь, — предложил Вакаресса. — И прошу извинить меня за мой вид. Но так как еще раннее утро…

— Знаю, знаю, сеньор Вакаресса. Мне так неловко, я ввалился без предупреждения…

— Ну, это не важно. Не желаете ли кофе?

— Охотно… Наконец… если это возможно. Не хотелось бы вас беспокоить.

Рикардо повернулся к мажордому и приказал:

— Два кофе, Мигель. — Он вежливо поинтересовался: — Не повторите ли ваше имя?

— Альварес Солонас.

— И вы из полиции?

— Да, сеньор. Инспектор.

— Очень хорошо. Что я могу для вас сделать?

— Дело в том… речь идет об очень щекотливом деле.

— Не будем вилять. О чем речь?

— Вам знаком некий Янпа? Индеец.

— Янпа? Вы сказали — Янпа? Мужчина кивнул.

— Действительно, он мне знаком, — подтвердил Рикардо. — Я даже встретил его на улице несколько недель назад.

— Где именно?

— На углу улиц Хуан-Хусто и Коррьентес. А в чем дело? Что происходит?

Инспектор уклонился от ответа. Он настойчиво и пытливо всматривался в глаза Рикардо.

— Полагаю, вы не в первый раз встретились с этим человеком? Был ли он в числе ваших друзей?

— Никоим образом. Я виделся с ним всего два раза. В первый раз — в небольшом трактире на улице Санта-Роза, «Флорида».

— Вы сразу подружились? Во всяком случае, достаточно, чтобы потом проводить его до порта?

Рикардо начал терять терпение.

— «Подружились» — не то слово. Скажем, он чем-то заинтриговал меня.

— Прошу прощения, но что общего может иметь человек вашего положения с аборигеном, таким, как Янпа?

— Может, вы скажете, в чем дело, инспектор? Солонас некоторое время нервно мял свою шляпу, прежде чем объявить:

— Он мертв, сеньор.

Молния, заскочившая в комнату, не произвела бы большего эффекта.

— Мертв?

— Да, убит.

— Как? Почему?

— Его труп обнаружили на главном причале, под зерновым элеватором. Убит он был ударом кинжала.

Комната поплыла перед глазами Рикардо.

— Вы кажетесь очень взволнованным. Из-за какого-то индейца, даже не бывшего вашим другом…

— Совсем не обязательно знать человека лет двадцать, чтобы печалиться о его кончине… — И, четко выговаривая слова, Рикардо заключил: — Даже если речь идет об индейце, аборигене.

Щеки инспектора порозовели.

— Я понимаю.

Вернулся мажордом. Он аккуратно поставил кофе и удалился так же быстро, как вошел.

— Известно, кто его убил? — спросил Рикардо. — Какой мотив?

— У нас нет ни малейшей зацепки. Этим и объясняется мой визит. По нашим сведениям, вы были одним из последних, видевших его живым. А «панхард-левассор» — ваш собственный автомобиль?

— Верно.

— Регулировщик, стоявший на посту на углу, заметил его. Он-то и сообщил нам о машине. К сожалению, он не всегда запоминает номера. Нам понадобилось приложить немало сил, чтобы разыскать вас… Итак, вы были в хороших отношениях с индейцем…

— Он искал дорогу в порт. Я предложил проводить его.

Солонас приподнял брови: — Пешком?

— Да, инспектор. Пешком. — Но ведь вы могли подвезти его на машине? — Он отказался сесть в нее.

— Понятно… Эти аборигены… Они все одинаковы… Рикардо чувствовал, что его объяснения были по меньшей мере бессвязными. А был ли у него выбор? Рассказать о шаманах, реинкарнации, индейцах, которые разговаривают с деревьями? Этот тип примет его за ненормального.

В голову вдруг пришла мысль:

— Скажите, инспектор, при Янпе нашли деньги?

— Ни одного песо.

— Вот вам и мотив. Когда я расставался с ним, у него была пачка купюр и драгоценный камушек, который мне показался бразильским изумрудом.

— Вы видели этот камень? Эти деньги?

— Как вас… Именно на эти деньги он рассчитывал купить билет на корабль.

— В каком направлении?

— Не знаю. Просто ему хотелось сесть на первый попавшийся пароход.

— Вам это не кажется странным? Рикардо холодно ему улыбнулся:

— Вся наша жизнь странная, инспектор.

— И все же, сеньор Вакаресса, я вынужден кое-что уточнить. Мне хотелось бы знать, каковы были ваши отношения с убитым?

— Никаких. Отношений вообще не было.

— Не сказали ли вы несколько минут назад, что этот человек заинтриговал вас?

Рикардо спокойно выдержал взгляд полицейского.

— Положим, мой интерес был интересом натуралиста, озабоченного судьбой некоторых исчезающих видов. Я не скажу вам ничего нового, уточнив, что на нашей территории почти не осталось индейцев.

Солонас устало посмотрел на него:

— Недалеко же мы продвинулись.

— Наоборот. Я дал вам подсказку: деньги.

— Действительно, это одна из причин. Когда были в порту, вы не заметили чего-нибудь необычного?

— Что, например?

— Не показалось, что за вами следят?

— Нет, насколько я помню. Во всяком случае, я не обратил бы на это внимания.

— Может, вы заметили подозрительных людей? Или кто-нибудь вел себя странно?

— Вы хорошо знаете портовую зону. И лучше меня имеете представление о тамошней фауне.

— Вы правы.

Он немного помолчал, размышляя, потом произнес:

— Стало быть, на него напали бандиты, видевшие, как он показывал вам свои сокровища.

— Другого объяснения я не нахожу. Инспектор покачал головой:

— Полагаю, на этом и остановимся. Благодарю вас, сеньор Вакаресса.

Итак, Янпа был мертв. Кто бы мог вообразить? А если он именно этого и добивался — шел к смерти. Возможно, он искал ее повсюду: среди безумных пейзажей Патагонии, в Буэнос-Айресе, вплоть до дня, когда, не найдя ее, он убедился, что она поджидает его в другом месте, на другом континенте.

Странная параллель: Горацио, гаучо, тоже ушел сам, не зная куда. Ведь накануне ухода он сказал: «Это ужасно. Больше не будет диких жеребцов. Время подчиняется даже животным. Мне надо уходить». А когда Рикардо спросил, где он собирается жить, гаучо ответил ему почти так же, как Янпа: «Огненная Земля, Патагония. Кордильеры. Аргентина — большая страна».

«Кто сидит на берегу, способен видеть, что творится в верхнем течении и что происходит в нижнем».

Предчувствовал ли индеец конец? Рассчитывал ли на удар кинжала?

«Чтобы стать шаманом, надо преодолеть огромные расстояния, взобраться на горы и побывать в чужих землях, пока не встретится Таматзин, волшебный олень».

Таматзин. Волшебный олень. По сути, Янпа больше принадлежал не к этому миру, а к эпохе, закончившейся утром 1526 года, когда белые люди, облаченные в латы, блестевшие на солнце, навсегда изменили жизнь его предков.

«Жизнь, смерть, жизнь, смерть… и так до бесконечности».

Рикардо улыбнулся, вспомнив эти слова. Где Янпа сейчас? В какого новорожденного проскользнула его душа? В телесную оболочку белого ребенка или метиса? Если только волшебный олень не решил унести его к равнинам, откуда больше не возвращаются.

Рикардо допил кофе и прошел в свою комнату. Через час он должен был быть у Адельмы Майзани.

Луис Агуеро повернул ключ зажигания, и мотор ровно заурчал.

Рикардо тотчас спросил:

— Есть новости от брата? Когда мы виделись в последний раз, у него, кажется, не было работы…

— Вы видели его? Где?

— В Мар-дель-Плата, на днях.

— Странно, он ничего мне не сказал. Шофер удрученно покачал головой:

— Ему никак не удается найти работу по душе.

— Он мне нужен. Пусть придет.

— Вам нужен Паскуаль?

— Вот именно.

— Но… сеньор. Ведь у вас служу я. Зачем брать второго шофера?

— Это не для меня, а для директора холодильных установок. У него нет машины, и из-за этого возникают разные проблемы.

— Если у него нет машины, тогда…

— Будет. Только не забудьте сказать Паскуалю, что получать он будет сколько требовал до увольнения. Пользуясь случаем — вопрос равенства, — я буду платить вам столько же.

Луис поблагодарил, немного неуклюже, не зная, что и подумать о таком крутом повороте в судьбе. Он исподтишка взглянул в зеркало заднего вида: Рикардо углубился в чтение своей газеты, и виден был только его наклоненный лоб.

Они въехали на авениду Индепенденсия, потом поднялись до собора Метрополитана. Прозрачная розовая весна полыхала над Буэнос-Айресом.

Через четверть часа «панхард» остановился у дома номер 14 улицы Сан-Игнасио-де-Лойола.

— Приехали, сеньор.

Рикардо вышел из вестибюля, пересек улицу и вошел в книжный магазин.

— Сеньор Вакаресса! Наконец-то!

За кассовым аппаратом расположился любопытный персонаж. Длинная фигура согнута под углом; длинный красный нос, на котором сидели очки с толстыми линзами; с подбородка свисала маленькая козлиная бородка.

Он добавил с упреком:

— Я уже начал думать, что вы забыли о вашем заказе.

— Вовсе нет. Но у меня нет ни секунды свободного времени. Представьте себе, мне ведь тоже приходится работать. Вам, должно быть, это хорошо известно, ведь мы давно знакомы.

— Скоро десять лет! Целая жизнь! Поэтому-то мне и хочется сразу вам сказать, что вы не правы. Будь я на вашем месте, с вашим богатством, я бы давным-давно уехал куда-нибудь подальше.

— Куда бы вы уехали?

— На край света. Все равно куда. Рай можно найти повсюду.

Человек оглянулся, убедился, что их не подслушивают, и доверительно произнес:

— Мне надоело. Надоели эти грамотеи, приходящие за книжными новинками единственно потому, что они в моде, надоели псевдо-читатели, псевдо-интеллектуалы, которые отравляют мое существование своими софизмами, надоело предлагать читателям стихи Эрнандеса и слышать в ответ: футболист? — Он презрительно поджал губы. — Футбол и Карлос Гардель8 — вот опиум для народа.

— Минуточку, мой друг! Не говорите плохого о французах. Гардель и мой идол тоже. Вы слышали его танго «Mi noche triste» 9? Это бесподобно.

— Но по какой причине вы называете его французом?

— Замечательный вопрос! Вам прекрасно известно, что он родился во Франции, в Тулузе.

— О! Не попадитесь в эту ловушку! Только не вы, сеньор Вакаресса. Происхождение вашего идола весьма туманно. Достоверно одно, что он воспитывался в бедном квартале Абасто. Что касается остального… Сплошной мрак. Родился в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом или девяностом году? Уругваец? Француз? На его завещании можно было прочитать: «Француз, родился в Тулузе в одна тысяча восемьсот девяностом году». Но многие подозревают, что это завещание — фальшивка.

— Положим, вы правы. Но что его происхождение привносит в его талант или отнимает у его таланта? Пусть он будет уругваец, француз или африканец, он — Карлос Гардель. Мэтр!

Тот в досаде поднял руки к небу:

— Как вам угодно, но признайтесь, что, слушая Гарделя или присутствуя на футбольном матче, вы лишаетесь возможности прочитать интересную книгу.

— Поддайтесь дурному влиянию, сеньор Пинтос, хоть разочек.

Собеседник Рикардо проворчал:

— Может быть, ну и что?

— А ничего. В конце концов, это ваше право. А теперь я хотел бы получить свой заказ.

Пинтос отошел от своей кассы и легкими шагами направился к отдельно стоящему столу, на котором возвышались стопки книг. Он снял очки, наспех протер стекла носовым платком сомнительной чистоты, водрузил их на нос и просмотрел заголовки. Удовлетворенный, он сначала протянул Рикардо книги двух авторов, переведенные с французского: «Наше шестое чувство» и «Метафизический трактат» Шарля Рише, «Сон, смерть и Вселенная» Камилла Фламмариона. Четвертый сборник был на английском — «Опыты психологии» Уильяма Джеймса.

— Вы и представить себе не можете, с каким трудом они мне достались. Особенно книги Рише. Я совсем не знал о существовании такого ученого. Известно ли вам, что пятнадцать лет назад он получил Нобелевскую премию по медицине?

— Да, я случайно узнал, роясь в «Британской энциклопедии» моего покойного отца.

— Не хочу быть нескромным, но все же… Юнг, Фрейд и теперь Рише, Фламмарион и Джеймс… Вы занялись изучением мозга? Интересуетесь жизнью после смерти?

Рикардо принял вид заговорщика:

— Только никому ни слова…

— Если вам интересно мое мнение, вы теряете время зря. С тех пор как мир существует, человек старается разгадать тайну смерти. Самые великие умы пытались это сделать. И все уперлись в стену. Мы так ничего и не знаем. И не узнаем никогда.

— Эксперт тоже так думает? Гардель, например?

— О, вы можете смеяться, однако это очевидно. Книготорговец повернулся и направился к стеллажам. Он взял какую-то книгу и вернулся.

— Держите. Этот человек тоже задумывался о нашей судьбе. Но как гениальны его мысли!

— Платон, «Пир»? А приложения? Вы присоедините их к моему заказу?

— Успокойтесь, я не садист. Часть материала — на греческом, часть — на испанском! Когда читали эти произведения, вы, должно быть, были, как и я, подростком без мозгов. Погрузитесь снова в эти страницы, восхищение я вам гарантирую. Берете?

— Беру все.

— Обещаете все прочесть?

— Да, но как только закончу чтение других.

Рикардо оплатил покупку и удалился.

За спиной он слышал, как сеньор Пинтос по-театральному декламировал: «Как только увянет тела цветок, любимого им, он улетит во весь дух».

— Я ухожу, — заявила Флора. — Тебе ничего не нужно?

— Нет. Благодарю. Я остаюсь. Буду читать.

Она показала на заметки, разбросанные на низеньком столике салона:

— Ты вновь посещаешь школу?

— Что-то вроде этого.

— Решительно все посходили с ума, — вздохнула она. — Если бы я знала… Я совсем не предполагала, что буду делить свои дни и часть ночей с господами Юнгом и Фрейдом.

Он спросил с упреком:

— Любовь моя, к чему это неожиданное раздражение?

Флора пожала плечами:

— Так просто…

Нахмурившись, она вышла из комнаты.

Дождавшись ухода Флоры, Рикардо улегся на диван и погрузился в чтение школьной тетрадки. В нее Адельма Майзани вписала некоторые замечания Юнга и отрывки из его книг, наиболее понравившиеся ей.

«Страх чего? Почему? Я не мог найти ни одного объяснения. В конце концов, в идее, гласящей, что, может быть, некоторые события выходят за пределы временных границ, пространства, причинности, не было ничего, что могло бы потрясти мир, ничего неслыханного. Разве нет животных, которые предчувствуют ураганы и землетрясения? Вещие сновидения? Часы, сами останавливающиеся в момент смерти? Стаканы, которые сами разбивались в критические моменты?»

Рикардо поднял голову. Никакого шума. Дом был пуст, мажордом ушел — это был его отпускной день. Вакаресса не мог не признаться себе: он был счастлив в одиночестве.

Он снова погрузился в записи.

«На меня особенно произвел впечатление случай с одним больным, которого я вывел из психогенной депрессии. Он потом возвратился домой и даже женился. Через год возник новый приступ. Я, предвидя такую возможность, условился с этим человеком, что он придет, как только почувствует спад настроения. Но больной не сдержал слова, и виновата в этом была его жена. Итак, контакта у нас не получилось.

В этот период я должен был читать лекцию в городе В. Около полуночи вернулся в отель — после лекции я поужинал с несколькими друзьями — и собирался спать. Но сон не приходил. Около двух часов, едва задремав, я проснулся испуганный: не было сомнений, что кто-то проник в мою комнату. У меня возникло ощущение, что дверь стремительно открылась. Я включил свет, но ничего такого не было. Очевидно, кто-то ошибся дверью. В коридоре тоже была мертвая тишина. «Странно, — подумал я, — а все-таки кто-то вошел в мою комнату». Стал припоминать и вспомнил, что проснулся из-за глухой боли, как будто кто-то надавил на мой лоб, а затем стукнул по затылку. На следующий день пришла телеграмма с сообщением о самоубийстве моего пациента. Он пустил себе пулю в висок. Впоследствии я узнал, что пуля застряла в задней части черепа. Если учесть относительность времени и пространства в бессознательном, вполне возможно, что я уловил то, что происходило в действительности совсем в другом месте».

«Относительность времени и пространства в бессознательном?» Возможно ли это?

Рикардо вытянулся на диване, затянулся сигаретой. На какую загадочную планету он перенесся за столь короткое время! Он и представить себе не мог, что все это окажет на него такое воздействие. Это был параллельный мир, в котором ничто не происходило по старым устоявшимся правилам, словно индивиды, вещи, события повиновались другим законам.

Каким законам? Можно ли им доверять? До этого часа Рикардо всегда отмахивался от всякого рода суеверий, избитых историй, связанных с астрологией, и от прочего вздора. Сейчас же все изменилось.

Он раздавил окурок в пепельнице, скрестил руки на затылке и предался размышлениям. Легкий ветерок чуть шевелил занавески. Араукария пламенела в саду — величественная и полная жизни.

— Я здесь, рядом с тобой. Ты меня слышишь? Рикардо вздрогнул. Во сне это было или наяву?

— Ты слышишь меня?

Невероятно. Это не мог быть он. Губы с трудом произнесли имя:

— Янпа?

— Значит, ты можешь меня слышать. Но видишь ли ты меня?

Заскорузлые пальцы вцепились в горло, невероятная тяжесть давила на грудь, затрудняя дыхание.

— Видишь ты меня? Рикардо жалобно простонал:

— Янпа?

На секунду возникла мысль — не сердечный ли у него приступ. Ему часто приходилось слышать, что при приближении конца у агонизирующего возникают галлюцинации. Да. Он наверняка умирал. Глупо уходить вот так — он один, совсем один, у него нет детей. Что станет с плантациями ? Кто будет ухаживать за кладбищем, где покоятся его родители? Будет ли он похоронен рядом с ними?

— В конце золотого туннеля я заметил Таматзина. Я счастлив тебе сказать, что он не несбыточная мечта.

Густая дымка пробралась в гостиную, окутала сад, предвещая наступление сумерек. Исчезла араукария, не стало видно цветов, деревьев. Одна лишь туманная дымка. Все уходит…

— Их жадность заставила меня спрятать священный камень. Найди мою память. Заклинаю, найди ее.

Как в детстве, ладонь Рикардо легла на грудь, чтобы подавить спазмы сердца и остановить тошноту, уже поднимающуюся ко рту.

— Ты не должен бояться, брат мой. Думай о Таматзине.

Надо бы подняться. Позвать на помощь. Кто-нибудь да услышит.

Нечеловеческим усилием он встал на ноги. Пол качался, стены колебались, словно сделанные из воды. Головокружение одолело волю. Он рухнул на низенький столик, развалившийся от удара.

— Янпа!

Комната пуста. Ветер легко надувает занавески. Араукария пламенеет по-прежнему. Стены на месте.

Рикардо мельком взглянул на свое отражение в одном из стекол оконной двери и увидел себя сидящим в растерянности на диване. В пепельнице — окурок последней сигареты, которую он курил до того, как задремал.

Он поднялся и, словно робот, зашагал к телефону. Набрал номер и попросил соединить его с Майзани. Порядок цифр он знал наизусть.

***

— Рюмку коньяку? Думаю, это вам не повредит. Рикардо отказался.

— Мне больше хочется понять, что со мной произошло. Я уверен, он был в комнате. Я по-настоящему чувствовал его присутствие.

Движением руки она попыталась успокоить его:

— Попробуем сделать небольшое отступление. Не могло быть так, что на вас повлияла история, произошедшая в отеле с Юнгом? Вы признались, что этот отрывок произвел на вас наибольшее впечатление.

— Я слышал голос Янпы! Вы должны мне поверить! Это было больше, чем простой сон.

— И все-таки это был сон.

— Вы сомневаетесь в моей искренности?

— Нисколько. Я вижу ваше смятение. И тем не менее напрягитесь, попробуйте проанализировать. Вы перечитали заметки. Восстановите слова Юнга, описывающие его ощущения: «Странно, — подумал я, — а все-таки кто-то вошел в мою комнату». В своем сне вы задали себе тот же вопрос. Вспомните, что я вам объясняла на днях: сновидение описывает личную ситуацию спящего, ситуацию, о которой сознание ничего не хочет знать, или же оно соглашается с истиной и реальностью неохотно. Для вас такой реальностью является смерть Янпы. Хотя вы не были близки, встреча с ним произвела на вас сильное впечатление. Вы не можете смириться с его исчезновением.

Она помолчала, давая ему сосредоточиться, потом продолжила:

— Чем ярче сознательное поведение, тем больше мы ждем появления проникающих и компенсирующих снов. Происходит как бы внутренняя саморегуляция. Он вспылил:

— А если прав я? Если ошибаетесь вы?

— Объяснитесь.

— «Их жадность заставила меня спрятать священный камень», — предупредил меня Янпа. Он, естественно, говорил об унаследованном им изумруде. Я уже сказал вам, что он для него значил. Когда мы оказались в порту, Янпа доверился мне, сказав, что в нем запечатлена память его предков. Этим и объясняется его призыв: «Разыщи мою память».

— Продолжайте.

Рикардо посмотрел прямо в глаза Адельмы:

— Готовы вы пойти со мной?

— Куда еще?

— В порт. Туда, где я в последний раз видел Янпу.

— Что вы хотите этим доказать, сеньор Вакаресса?

— Мой шофер внизу. Один час. Подарите мне всего один час.

Майзани молча смотрела на него. Чувствовалось, что она озадачена. То, о чем ее просил Рикардо, шло вразрез с основными правилами, которыми она руководствовалась. Пациент требовал играть чуждую ей роль. И все-таки она согласилась:

— Ладно, поехали.

Сев в машину, Рикардо попросил Луиса поехать Дорогой к лиману. Минут через двадцать перед ними возникли портовые сооружения. На длинной набережной сновали автопогрузчики.