Хроники Маджипура (№7) - Король снов

Если Абригант, полностью освобожденный от всех общественных обязанностей, после того как Деккерет взошел на трон, и, естественно, имевший возможность посвящать семейным делам гораздо больше времени, чем его брат — верховный монарх, полагал, что именно ему следует успокоить мать в этот трудный час… Что ж, согласился про себя Деккерет, у него были серьезные основания для такого мнения. Но Престимион — старший, и право решать, кому из братьев надлежит отправиться на Остров, должно быть предоставлено ему.

Кроме того, Престимион еще и понтифекс. Никто, подумал Деккерет, даже родной брат, не имеет права говорить понтифексу такие слова, как «напротив».

Впрочем, спор на самом деле не затянулся. Престимион еще минуту-другую выслушивал доводы Абриганта, стоя со скрещенными на груди руками и всем своим видом демонстрируя безграничную терпеливость, а затем прервал брата.

— Я понимаю твои чувства, брат, — почти без выражения произнес он. — Но у меня есть и другие причины — причины государственной важности, — для того, чтобы именно сейчас отправиться в длительную поездку. И Остров будет всего лишь первой остановкой на моем пути. — Он посмотрел на Абриганта, и его взгляд теперь был исполнен не братской доброты, а императорской властности. — Причиной этого являются как раз те дела, которые мы обсуждали, когда ты постучал в дверь. Так что, поскольку для меня поездка на Остров не только удобна, но и крайне желательна, то тебе нет никакой необходимости тоже отправляться в это путешествие.

Абригант отреагировал на эти слова расстроенным взглядом и несколькими секундами молчания. До него, казалось, далеко не сразу дошло, что последние слова Престимиона следует воспринимать как приказ.

Деккерет был уверен, что брат понтифекса очень недоволен. Однако продолжать спор не имело никакого смысла. Абригант выжал из себя улыбку, от которой веяло зимним холодом.

— Я вижу, Престимион, что в этом случае должен уступить тебе, не так ли? Ладно, уступаю. Если будет желание, передай матери, что я очень люблю ее, и скажи, что с того момента, как случилась эта трагедия, все мои мысли были обращены к ней.

— Непременно передам. А твоя главная задача — поддержать леди Фиоринду. Я оставляю ее на твое попечение.

К этому Абригант, казалось, тоже совершенно не был готов. Он и так уже был расстроен вынужденной капитуляцией перед братом в решении вопроса о поездке на Остров, а при последнем заявлении Престимиона озадаченное выражение на его лице сменилось ошарашенным.

— Что? Неужели Фиоринда останется здесь? Она не будет сопровождать Вараиль в ваших путешествиях?

— Думаю, что ей не следует ехать с нами. Вараиль пошлет за нею, как только мы возвратимся в Лабиринт. А до тех пор я предпочитаю, чтобы она оставалась в Малдемаре. — А затем движением, в котором, как показалось Деккерету, было куда больше монаршей властности, чем братской любви, Престимион поднял руки навстречу Абриганту. — Ну, брат, давай, обнимемся, и я вернусь к прерванному разговору.

Когда дверь закрылась и собеседники вновь заняли свои кресла возле стола, Деккерет повернулся к Престимиону и, прервав неловкое молчание, воцарившееся в комнате после ухода Абриганта, спросил:

— О каких путешествиях вы только что говорили, ваше величество? Если, конечно, нам следует о них знать.

— Я еще не принял окончательного решения. — Голос Престимиона оставался по-прежнему резким. — Совершенно ясно лишь одно: мы с вами в предстоящие месяцы должны пребывать в непрерывном движении. — Он взял шлем, который все это время лежал на столе, и позволил мягким металлическим петлям стечь из правой ладони в левую, словно горстке золотых монет. — Какая гадость! Я никогда не думал, что мне придется снова иметь дело с этой мерзкой выдумкой. Она едва не убила меня когда-то. Вы, наверное, помните, как это было?

— Мы никогда не сможем забыть это, ваше величество, — откликнулся Динитак. — Мы видели, как вы упали на колени, обессилев от напряжения, которое вам потребовалось, когда вы с его помощью направляли во все уголки мира свое послание, чтобы излечить людей от безумия.

Престимион криво улыбнулся.

— Да, так оно и было. И вы, насколько я помню, тогда сказали Деккерету: «Сними это с его головы». На что Деккерет ответил, что с короналем нельзя так обращаться, а вы просто приказали ему все равно снять с меня эту сетку, иначе, по вашим словам, миру очень скоро мог потребоваться новый корональ. Так что Деккерет снял с меня шлем… Интересно, Динитак, а вы сами сняли бы его с меня, если бы Деккерет отказался это сделать?

— Это некорректный вопрос, Престимион, — быстро сказал Деккерет, не пытаясь скрыть раздражение в голосе. — Почему вы об этом спрашиваете? Ведь я же снял с вас шлем, когда увидел, в каком вы были состоянии.

Динитак повернулся к Деккерету.

— Я нисколько не возражаю против вопроса, который задал понтифекс, — холодно произнес он. И продолжил, обращаясь к Престимиону: — Да, я снял бы его с вас, ваше величество. Безусловно, особа короналя является священной и до определенной степени неприкосновенной. Но никто не должен стоять праздно в то время, когда жизнь короналя находится в опасности. Я знал мощь этого шлема лучше, чем кто-либо другой. Вы тогда вложили в него все свои силы, ваше величество, и пользовались им очень долго. Это грозило вам большой опасностью. — Смуглое лицо Динитака еще сильнее потемнело от прилившей к щекам крови. — Я без колебаний снял бы его с вашей головы, если бы Деккерет не решился сделать это сам. А если бы Деккерет попытался помешать мне, я оттолкнул бы его.

— Хорошо сказано! — воскликнул Престимион, несколько раз хлопнув в ладоши. — Мне понравилось, как вы это сказали: «Я оттолкнул бы его». Вы никогда не были сильны в дипломатии и не страдали излишней тактичностью, правда, Динитак? Но, бесспорно, вы честный человек.

— Единственный в своем роду за десять тысяч лет, — добавил Деккерет и засмеялся Динитак, после недолгой паузы, тоже рассмеялся, искренне и сердечно.

Один лишь Престимион сохранял сосредоточенное выражение лица. Странное напряжение, овладевшее им с первого же момента этой встречи, еще больше усилилось после посещения Абриганта. Он ощущал в себе мощное нарастание некоего кризиса, словно что-то, что он с большим трудом удерживал под контролем, готово было вот-вот взорваться в нем.

Впрочем, когда он бросил металлическую сеточку на стол, его голос оставался совершенно спокойным.

— Лучше бы Божество избавило меня от необходимости проделать это еще раз! Я слишком хорошо помню силу этой штуки. Человеку моих лет нечего даже пытаться браться за такую работу. Когда шлем снова нам понадобится, им займетесь вы, Динитак. Согласны? А не я. — Он взглянул на своего короналя. — А также не вы, Деккерет!

— Уверяю вас, эта мысль даже не приходила мне в голову, — ответил Деккерет. Он, впрочем, хотел вернуться к теме, от которой Престимион только что попытался уклониться. — Престимион, минуту назад вы сказали, что мы оба должны находиться в движении. Куда вы планируете отправиться?

— Я намереваюсь поступить так, как не делал еще, пожалуй, ни один из понтифексов, — разъезжать повсюду без какого-либо определенного плана. Таким образом я хочу попытаться обезопасить мою семью от посягательств нашего друга Мандралиски.

Деккерет кивнул.

— Это кажется вполне разумным.

— Сначала я, конечно, отправлюсь на Остров; вероятно, северным маршрутом из Алаизора — мне уже доложили, что в это время года преобладающие ветры делают этот путь самым удобным. После встречи с матерью я вернусь на материк южным путем, через Стойен или Треймоун. Скорее всего, через Стойен — так будет лучше. Если я решу возвратиться оттуда в Лабиринт, у меня будет самая удобная дорога. Но вот куда я направлюсь, вернувшись на Алханроэль, будет зависеть от того, сколько неприятностей смогут причинить нам Мандралиска и пять чудовищ, которым он служит, и от степени опасности положения, в котором окажусь я сам.

— Молю Божество, чтобы оно избавило вас от любой опасности, — с искренним жаром заявил Деккерет. Он с беспокойством смотрел на Престимиона. У понтифекса все еще сохранялся тот же странный взгляд. В его голове происходила какая-то напряженная и трудная работа — А могу я спросить, какие поездки вы предусмотрели для меня?

— Перед похоронами вы сами сказали, что думаете о том, чтобы поехать на Зимроэль и лично выяснить, что там творится, — сказал Престимион. — Только время покажет, окажется ли такой шаг необходимым. Я надеюсь, что до этого не дойдет: у нового короналя слишком много дел в Замке, чтобы он мог позволить себе прогулки по другим континентам. Но при существующих обстоятельствах вы, конечно, должны подобрать себе такую позицию, которая позволит вам попасть на Зимроэль со всей возможной быстротой, если такая необходимость все же возникнет.

— То есть перебраться на западное побережье.

— Совершенно верно. Пока я буду плыть на Остров, вы должны будете двигаться вслед за мной, направляясь самым сложным маршрутом в тот же Алаизор.

— Это значит, что мне следует путешествовать по суше?

— Да. Поезжайте по суше. Покажите себя народу. Прибытие короналя в город всегда вызывает душевный подъем у населения. Предлог будет совершенно естественным: вы совершаете нечто вроде паломничества. Не большое со всеми пирами, фестивалями и парадами, а лишь предварительное — новый корональ бегло знакомится с важнейшими городами центрального и западного Алханроэля.

Думаю, что Динитака вам нужно будет взять с собой. Вы, конечно, захотите как можно лучше знать, что происходит на другом континенте, и этот его шлем предоставит вам такую возможность. Как только вы достигнете Алаизора, тут же сворачивайте вдоль побережья и отправляйтесь, скажем, в Стойен, где будете ждать моего возвращения от матери. Когда я покончу с делами на Острове, мы с вами встретимся в Стойене или где-то поблизости от него и оценим ситуацию, какой она будет представляться нам тогда. Может быть, окажется, что вам необходимо отправиться на Зимроэль и взять ситуацию там под свой контроль. А может быть, и нет. Как вы отнесетесь к такому предложению?

— Я сам предложил бы точно такой же план.

— Вот и прекрасно. Прекрасно! — Престимион схватил руку Деккерета и пожал ее с неожиданной силой.

И тут наконец его ледяное самообладание дало трещину. Он вскочил с места и принялся резкими яростными шагами быстро-быстро расхаживать по комнате; кулаки у него были сжаты, плечи напряжены. Деккерет внезапно понял природу того напряжения, которое владело Престимионом весь этот день: он был переполнен с трудом сдерживаемым гневом. Теперь это стало совершенно ясно. Под ударом оказалась его собственная семья — его жена, его дочь и, конечно, Теотас, а с этим он не мог и никогда не согласился бы смириться. Лицо понтифекса было серым от усталости, но в глазах ярко сверкало пламя гнева.

Слова, которые он так долго сдерживал, хлынули горячим потоком:

— Клянусь Божеством, Деккерет, разве можно вообразить что-нибудь более невыносимое?! Еще одно восстание! Неужели мы так никогда и не избавимся от подобных вещей? Но на сей раз мы покончим не только с восстанием, но и с мятежниками. Мы выследим этого Мандралиску и разделаемся с ним раз и навсегда, и с этими пятью братьями, и со всеми, кто признает их власть.

Престимион стремительно метался по комнате, лишь временами приостанавливаясь на секунду-другую, чтобы кинуть взгляд на Деккерета.

— Говорю вам, Деккерет, что у меня окончательно иссякло терпение. Я провел двадцать лет моего правления как корональ и как понтифекс в борьбе с врагами, подобных которым не знал ни один — ни один! — правитель Маджипура со времен Стиамота. Довести моего брата до безумия! Вторгаться в сон моей маленькой девочки! Нет, нет! С меня довольно, больше чем довольно. Мы уничтожим их. Мы изведем их под корень, Деккерет! Под корень!

Деккерет ни разу еще не видел Престимиона в таком гневе. Но вскоре к понтифексу, похоже, вернулось самообладание. Он резко прекратил свои яростные пробежки, остановился посреди комнаты, опустил руки и несколько раз расслабленно качнул ими от плеча взад-вперед.

А затем бесцеремонным жестом указал Деккерету и Динитаку на дверь. Его голос, когда он заговорил, звучал несколько спокойнее, но все равно был холодным, даже резким.

— А теперь идите. Идите! Мне нужно поговорить с Вараиль, чтобы она узнала наконец, что нас ждет впереди.

Деккерет был более чем счастлив избавиться на сегодня от общества понтифекса. Ему предстал новый Престимион, которого следовало опасаться. Он всегда знал, что Престимион импульсивный и страстный человек, чья редкостная проницательность и осторожность постоянно вступают в противоречие со вспыльчивостью и нетерпеливостью. Однако в его характере всегда преобладали хорошее настроение и легкий, несколько язвительный подход к жизненным проблемам, что давало ему способность находить новые источники силы даже во времена наиболее тяжелых кризисов.

Повышенное спокойствие перед лицом кризиса было одной из определяющих черт характера Престимиона за все время его долгого и плодотворного царствования. Однако Деккерет уже заметил, что с возрастом его предшественник в известной мере утратил присущий ему динамизм, зато приобрел больше консерватизма и раздражительности, что, впрочем, совершенно естественно для стареющего человека. Престимион, казалось, воспринял происки Мандралиски скорее как личное оскорбление, чем как посягательство на святость устоев общества, хотя именно так их следовало расценивать прежде всего — как вызов, брошенный всему Маджипуру.

Возможно, думал Деккерет, именно по этой причине у нас и была создана система двойной монархии. Становясь старше и консервативнее, корональ переходит на высший трон, а в Замке его заменяет более молодой человек, таким образом мудрость и опыт возраста дополняются динамизмом и энергией молодости

Когда Деккерет, расставшись с Динитаком, вернулся в покои короналей, Фулкари встретила его радостным объятием Очевидно, она только что искупалась и была теперь одета только в пушистый халат и сверкающее золотое ожерелье От нее исходил приятный аромат солей для ванны Деккерет сразу почувствовал, что напряжение, владевшее им во время встречи с Престимионом, начало понемногу ослабевать

Зато Фулкари с первого же взгляда догадалась, что возникли серьезные проблемы

— У тебя какой-то странный вид, — сказала она — Не поладил с Престимионом?

— Наша встреча касалась многих серьезных вопросов. — Деккерет всей тяжестью рухнул на бархатный диван. — Да и с Престимионом последнее время нелегко иметь дело

— В каком смысле? — поинтересовалась Фулкари, устраиваясь на диване у него в ногах.

— Во многих Сказывается его усталость — ведь он столько времени занимал высочайшие должности Он смеется намного меньше, чем раньше, когда был помоложе Вещи, которые прежде показались бы ему смешными, теперь его не развлекают Он очень легко раздражается У него с Абригантом произошел довольно странный спор, который никак не должен был случиться в моем присутствии Ну и тому подобное — Деккерет помотал головой — Я не хочу ни в коей мере осуждать его Несмотря ни на что, он остается выдающимся человеком К тому же не следует забывать, что самый младший из его братьев только что погиб страшной смертью.

— Ничего удивительного, если он ведет себя несколько необычно

— И все равно, это больно видеть Я глубоко сочувствую ему, Фулкари

Она усмехнулась не без ехидства, а затем положила его ногу себе на колени и принялась разминать и массировать мощные мышцы

— Деккерет, значит, ты тоже будешь нервным и сварливым, когда станешь понтифексом?

Он подмигнул ей

— Конечно Если этого не произойдет, я решу, что со мной что-то не в порядке

На мгновение она, несмотря на подмигивание, похоже, приняла его слова всерьез Но затем весело рассмеялась

— Вот и отлично Я нахожу нервных сварливых мужчин очень привлекательными Честно говоря, почти неотразимыми Меня возбуждает сама мысль об этом

Она скользнула по дивану и устроилась, как в гнезде, на сгибе его руки Деккерет прижался лицом к ее блестящим медно-рыжим волосам, глубоко вдохнул их аромат, а затем нежно поцеловал в ямочку чуть ниже затылка Он легко провел ладонью по ее халату спереди, еле заметным движением погладил ключицу, а затем позволил ладони опуститься ниже и обхватил пальцами грудь На какое-то время они словно замерли и не спешили переходить к следующей стадии

— Завтра мы вернемся в Замок, — произнес в конце концов Деккерет

— Вернемся? — мечтательным голосом откликнулась Фулкари — Это хорошо Хотя здесь мне тоже очень нравится Я была бы не против остаться еще на неделю или две. — Она плотнее прижалась к нему, устраиваясь поуютнее.

— Дома у меня очень много дел, —Деккерет сам изумлялся, почему он так упорно борется с охватывающим его желанием. — И к тому же нам с тобой придется немного попутешествовать.

— Путешествовать? О-о, это тоже хорошо. — Голос ее звучал сонно, она лежала, прижавшись к нему, совершенно расслабленная, теплая и мягкая, как разнежившийся котенок. — И куда же мы отправимся, Деккерет? В Сти? Или в Большой Морпин?

— Дальше. Намного дальше. В Алаизор.

Она сразу проснулась, немного отодвинулась и посмотрела на Деккерета с изумлением

— В Алаизор? — переспросила она, удивленно моргая. — Но ведь до него тысячи миль! Я еще никогда в жизни не уезжала так далеко от Горы! Деккерет, почему в Алаизор?

— Потому, — ответил он, сожалея, что не отложил этот разговор на более позднее время.

— Потому — и все? Аж на другой конец Алханроэля — просто потому'

— Честно говоря, это указание понтифекса Официальная поездка.

— Значит, в связи с тем вопросом, который вы с ним только что обсуждали?

— В какой-то мере.

— И в чем же на самом деле заключался вопрос? — Фулкари высвободилась из его объятий и села лицом к нему в изножье дивана, скрестив ноги.

Деккерет понимал, что должен соблюдать определенную осторожность. Вряд ли при существующем положении он мог рассказать ей обо всех происходящих событиях — о восстании, которое, похоже, началось на Зимроэле, о новом появлении Мандралиски, о предположении, что Теотаса довели до смерти при помощи шлема Барджазида. Он просто не имел права говорить обо всех этих вещах с Фулкари — пока еще обыкновенной жительницей Маджипура. Корональ мог бы поделиться такими сведениями со своей женой, но Фулкари еще не жена ему.

— В последнее время за морем начали происходить странные вещи, — тщательно подбирая слова, сказал Деккерет. — Что именно — сейчас не имеет значения. Но Престимион хочет, чтобы я отправился на запад и находился где-нибудь неподалеку от побережья, чтобы, если вдруг выяснится, что мне необходимо в ближайшем будущем попасть на Зимроэль, я уже оказался на полпути туда.

— На Зимроэль1 — Она произнесла это слово так, будто речь шла о путешествии на Великую луну.

— Да, на Зимроэль. Не исключено. Впрочем, ты, конечно, понимаешь, что ничего этого может и не случиться. Но понтифекс убежден, что нам так или иначе необходимо изучить положение дел Поэтому он и поручил мне и Динитаку отправиться в Алаизор и…

— Динитак тоже поедет? — спросила Фулкари, высоко вскинув брови.

— Да, Динитак будет путешествовать с нами. Проводить особое правительственное расследование при помощи специального оборудования, которое.. — Нет, об этом он тоже не мог говорить. — В общем… при помощи специального оборудования, — неубедительно повторил он. — И ежедневно будет докладывать мне о результатах. Ты же в неплохих отношениях с Динитаком, правда? И не будешь возражать против того, чтобы он поехал с нами?

— Конечно, нет. А Келтрин? — вдруг спросила она — Как с нею?

— Не понимаю, — в свою очередь удивился Деккерет. — Что ты хочешь этим сказать?

— Она тоже поедет с нами?

Деккерет еще больше растерялся.

— Я тебя не понимаю, Фулкари Ты хочешь сказать, что в каждую нашу предстоящую поездку мы должны брать с собой Келтрин?

— Вряд ли. Но ведь в этот раз мы уедем по меньшей мере на несколько месяцев — так ведь, Деккерет?

— Да, по меньшей мере

— А ты не думаешь, что они будут сильно тосковать друг без друга, если им придется расстаться на такое долгое время?

У Деккерета голова пошла кругом.

— Динитак и Келтрин? Тосковать друг без друга? Я никак не могу взять в толк, о чем ты говоришь. Да ведь они едва знакомы!

— Неужели ты ничего не знаешь?! — воскликнула Фулкари и рассмеялась — Он тебе ничего не рассказывал? И ты на самом деле ничего не замечаешь? Динитак и Келтрин?! Да, Деккерет, да! На самом деле!

3

Келтрин, сидя в маленькой спальне своей квартиры, находившейся в аркаде Сетифона, раскладывала пасьянс — как ей казалось, уже трехтысячный, с тех пор как понтифекс вызвал Динитака в замок Малдемар для участия в похоронах Теотаса.

Четверка комет Шестерка горящих звезд Десятка лун.

Почему Динитак вдруг понадобился на похоронах Теотаса? Динитак не имел никакой официальной должности в правительстве и не входил в круг аристократии Замковой горы Вся его роль в Замке сводилась к тому, что он был другом Деккерета и время от времени составлял ему компанию в путешествиях. И, насколько было известно Келтрин, Теотас и Динитак были лишь шапочно знакомы, по крайней мере, до недавних пор. Так что для его присутствия на похоронах просто не было никакого повода. Когда шла подготовка к траурной церемонии, не было сказано ни слова о том, что Динитаку придется ехать в замок Малдемар.

А затем, прямо накануне похорон, вдруг примчался курьер в ливрее цветов понтифекса и объявил, что Престимиону немедленно потребовалось присутствие Динитака Барджазида в Малдемаре. С какой стати? Тем более, думала Келтрин, за такое короткое время Динитак вряд ли мог успеть на церемонию, даже если бы несся без остановок. Значит, дело было в чем-то другом. И почему Динитака вызвал понтифекс, а не его старый добрый друг лорд Деккерет? Ведь Деккерет тоже был там. Все это было очень таинственно. И теперь она желала, чтобы, когда похороны завершатся и Теотас благополучно упокоится в своей могиле, Динитак поскорее вернулся назад.

Она раздраженно выкладывала перед собой карты

Понтифекс туманностей. Проклятье! На столе уже лежал корональ туманностей. Неужели понтифекс не мог выйти пять минут назад? Девятка лун. Валет туманностей. Она подсунула валета под короналя туманностей. Тройка комет. Келтрин еще сильнее нахмурилась Даже когда карты выходили в нужном порядке, она не испытывала от пасьянса ни малейшего удовольствия. Он надоел до безумия. Ей был необходим Динитак. Пятерка лун. Дама горящих звезд. Семерка…

Стук в дверь!

— Келтрин? Келтрин, ты дома?

Она смахнула карты на пол.

— Динитак! Ты наконец-то вернулся!

Она побежала к двери, но в последний момент вспомнила, что на ней только маленькие трусики, и поспешно схватила халат. Динитак был жутким моралистом и ужасно щепетильно относился к таким вещам. Несмотря на все, что происходило между ними с тех пор, как они стали любовниками, он был бы шокирован, вздумай она открыть ему дверь практически голая. Одежда должна быть надета, а только потом снята: именно таким он был. Кроме того, он мог оказаться не один, а, скажем, с Деккеретом. Или даже с понтифексом Престимионом — после всех последних событий.

Она открыла дверь. Он стоял там — один. Келтрин схватила его за руку, втащила внутрь, а потом оказалась в его объятиях. Наконец, наконец, наконец! Она осыпала его поцелуями. Ей казалось, что они не виделись по меньшей мере полгода.

— Ну! — требовательно воскликнула она, в конце концов выпустив Динитака. — Ты на самом деле рад меня видеть?

— Ты же знаешь, что рад. — Его глаза мерцали счастливым блеском, словно маяки, на узком, угловатом лице. Быстрым движением языка он облизал нижнюю губу. Каким бы высоконравственным и возвышенным он ни бывал временами, сейчас он, похоже, был готов сорвать с нее одежду, не выжидая больше ни минуты.

Келтрин захватило игривое настроение. Она решила, невзирая ни на что, заставить его немного потерпеть. Вообще-то это оказалось бы испытанием не столько его, сколько в первую очередь ее собственного терпения.

— У тебя и твоего друга понтифекса, наверное, нашлось много интересных тем для разговора? — спросила она, отступив на пару шагов.

У Динитака сделался очень обеспокоенный вид. Он мигнул три-четыре раза так быстро, что могло показаться, будто это был тик, а на его левой навеки почерневшей от солнца впалой щеке и впрямь задергался мускул.

— Это… Об этом я не могу говорить, — пробормотал он. — По крайней мере, сейчас— Он говорил напряженным и хриплым голосом. — Мы встречались — понтифекс, корональ и я… возникли кое-какие проблемы, политические проблемы, и они хотят, чтобы я обеспечил им некоторую техническую помощь… — Все это время он жадно пожирал ее глазами. Келтрин просто обожала ту страсть, с которой он смотрел на нее. Эти темные сверкающие глаза, этот притягивающий пристальный взгляд, эта колоссальная энергия, этот непреодолимый магнетизм, который исходил от него, это сдерживаемое напряжение: все в нем очаровало ее с первого же момента знакомства.

— А похороны? — спросила она, старательно продолжая испытывать его терпение. — Что из себя представляла церемония?

— Я приехал слишком поздно и не успел на них. Но это не имеет значения. Знаешь, они меня звали вовсе не для этого, а для делового совещания.

— О котором ты не хочешь мне рассказывать.

— О котором я не могу рассказать.

— Ну и ладно, не рассказывай И не хотелось вовсе. Наверное, это все равно очень скучно. Фулкари рассказывала мне о всяких официальных обязанностях, которые лорд Деккерет выполняет целыми днями, после того как стал короналем Жутко нудные. Я не соглашусь стать короналем ни за что на свете. Пусть передо мной машут короной Горящей Звезды, и ожерельем Вильдивара, и перстнем лорда Мозлимона, и всеми остальными царственными драгоценностями, а все равно не соглашусь. Вдруг она почувствовала, что эта игра ей до невозможности надоела. — О, Динитак, Динитак, я так ужасно тосковала по тебе все это время, когда ты был в Малдемаре! И не говори, что это продолжалось только несколько дней. Мне кажется, что прошли века!

— И мне тоже, — откликнулся он. — Келтрин… Келтрин..

Он протянул к ней руки, и она бросилась к нему. Одежды с них упали словно сами собой. Его руки нетерпеливо метались по ее телу, а она опускалась на лежавший на полу ковер, увлекая за собой возлюбленного.

Они стали любовниками слишком недавно для того, чтобы успеть утратить нетерпеливое, чуть ли не маниакальное стремление к физической составляющей их близости. Келтрин, которой все это было прежде совершенно незнакомо, ощущала не только волнение, связанное с удовлетворением копившегося в ней желания, но еще и мощную тягу к тому, чтобы наверстать упущенное время теперь, когда она наконец позволила себе познакомиться с этой стороной взрослой жизни.

Она знала, что у них будет еще вполне достаточно времени для того, чтобы вести долгие задушевные беседы, прогуливаясь, взявшись за руки, по тихим переходам Замка, для обедов при свечах и тому подобного. В ней еще оставалось очень много от прежней девчонки-сорванца Келтрин, от девственной фехтовальщицы, которая так хорошо умела держать мальчишек на положенном расстоянии, так что она порой говорила себе, что они не должны позволять своим отношениям сосредоточиваться на одних лишь объятиях и жарких, безумных соитиях, и все же теперь, когда она впервые ощутила вкус этих самых объятий и соитий, она с превеликой готовностью соглашалась отложить беседы и прогулки рука об руку на любое неопределенно далекое будущее.

Динитак, при всем аскетизме, который, казалось, был неотъемлемой частью его существа, похоже, чувствовал то же самое Его собственный аппетит к любовным утехам, высвободившийся теперь после неизвестно сколь долгого сдерживания, был по меньшей мере столь же силен, как и у нее И теперь они с восторгом снова и снова подводили друг друга к грани изнеможения и уходили за эту грань.

Но сложился этот уровень отношений весьма непросто. В течение двух недель после их первой случайной встречи возле ротонды лорда Гаспара они виделись едва ли не ежедневно, но Динитак не сделал ни единого намека на что-либо, напоминающее телесную близость, а Келтрин, со своей стороны, понятия не имела, как сделать первый шаг. Она смогла лишь хорошо усвоить признаки нежелательного внимания соучеников по фехтовальному классу, таких как Поллиекс и Тораман Канна, но совершенно не знала, как привлечь к себе желательное внимание. Она даже начала задавать себе вопрос, не мог ли Динитак по своим пристрастиям походить на Септаха Мелайна, и не значило ли это, что ей судьбой предназначено влюбляться только в тех мужчин, которые по врожденным свойствам своего характера были для нее недоступны.

Она нисколько не сомневалась в том, что влюблена. Динитак был очень непохож на всех, с кем она когда-либо была знакома и в детские годы в Сипермите, и здесь, в Замке. Его смуглое задумчивое симпатичное лицо, его поджарая, жилистая фигура, из которой неумолимое солнце пустынного континента с младенческих лет вытопило всю излишнюю плоть, обладали для нее мощной, почти непреодолимой привлекательностью. А то, что он был чрезмерно тощ и не вышел ростом — едва ли на дюйм выше нее, — не имело для девушки никакого значения. Глядя на него, она испытывала в коленях, в груди, в низу живота томительное ощущение, подобного которому никогда прежде не знала.

Он был необычен и в других отношениях. Прямолинеен, даже, порой, груб в общении с людьми. Это, думала Келтрин, должно быть, являлось следствием воспитания, которое он получил на Сувраэле. Да, конечно, он был простолюдином, что делало его непохожим на тех молодых людей, среди которых она выросла. Но было и что-то еще. Она очень мало знала о его прошлом, однако ходили слухи, что его отец был преступником и попытался сыграть какую-то грязную шутку с Деккеретом, когда тот еще совсем молодым человеком путешествовал по Сувраэлю, и что Динитак, потрясенный отцовской низостью, выступил против него и помог Деккерету взять его в плен.