Глава 18

Как он мог узнать, что она встречалась с Рамиэлем, если только не поручил кому-нибудь следить за ней? Может, он действительно кого-то нанял, а тот попытался напугать ее… или даже убить? Ну уж нет, ничего у него не выйдет!

— Ладно, я больше не буду требовать развода, Эдвард. Ты ведь этого добиваешься?

— Элизабет, я хочу, чтобы ты была образцовой женой. Матерью и хозяйкой дома с незапятнанной репутацией. И чтобы ты помогала мне, а не создавала трудности. Жена будущего премьер-министра не может позволить себе связь с лордом Сафиром.

— Может, ты ревнуешь, потому что сам уже не можешь…

Она тут же замолчала, пожалев о вырвавшихся у нее словах. Эдвард громко расхохотался.

Элизабет впервые услышала, как он хохочет. В его смехе не было мальчишеского задора и теплоты, как у Рамиэля.

— Элизабет, ты абсолютно ничего для меня не значишь, не хватало еще и ревновать.

Казалось бы, мужчина, назвавший ее грудь коровьим выменем, не мог причинить ей большей боли. Однако она ошиблась.

— Ты ведь не был таким, Эдвард.

— Но и ты тоже, Элизабет. — Он встал, чувствуя себя свободно и раскованно. — У тебя тут есть очень интересные записи. По правде сказать, абсолютно аморальные. Совсем не то, чего следовало ожидать от добропорядочной жены и матери.

Элизабет дернулась прочь от двери, скорее разозленная, чем испуганная. Она не позволит ему изгадить память о' ее занятиях с Рамиэлем.

— Это мои записи, отдай.

— Все, что есть в этом доме, принадлежит мне, Элизабет, включая твое тело. — Эдвард улыбался, явно наслаждаясь ее беспомощностью. Как она могла прожить столько лет с таким чудовищем? — Я сохраню эти бумажки как доказательство твоей болезни.

Она плотнее закуталась в свой плащ, обмотав его вокруг горла.

— И что же это за болезнь? — спросила Элизабет, заранее зная ответ.

— Нимфомания, конечно.

Он открыл дверь, соединявшую их спальни, и остановился.

— Я прикажу служанке принести тебе горячего молока. Женщины с расстроенными нервами нуждаются в хорошем сне.

Элизабет поборола подступившую к горлу тошноту.

Смерть. Заключение. Разлука с детьми. И все лишь потому, что она хотела быть любимой.

Ей не надо было спрашивать, кто там, когда раздался тихий стук в дверь. Это была Эмма. В руках у нее был маленький серебряный поднос. Горячий пар поднимался из большой кружки.

Служанка была полностью одета, словно ждала Элизабет. Но она не просила служанку дожидаться ее. Если бы Элизабет не смогла раздеться сама, она бы позвонила и Эмма пришла бы к ней в ночной рубашке и халате.

Рамиэль сказал, что она узнает, кто любовница Эдварда, когда настанет время. Может быть, это Эмма?

— Ты добавила опиума в молоко?

— Да, мэм.

Жену в бессознательном состоянии легче отправить в лечебницу, она не будет сопротивляться, вырываться и кричать.

— Можешь поставить его на ночной столик.

— Мистер Петре сказал, что я должна дождаться, пока вы его выпьете.

Чувствуя странное оцепенение внутри, хотя все ее тело еще горело от прикосновений Рамиэля, Элизабет взяла кружку, поставила ее на столик у окна, приподняла раму и выплеснула наружу дымящееся молоко прямо на облетевшие розовые кусты внизу, затем протянула кружку служанке.

— Можешь сказать ему, что не осталось ни единой капельки на дне.

Эмма несколько секунд беззвучно смотрела на кружку, прежде чем взять ее из рук Элизабет.

— Очень хорошо, мэм, — произнесла она, стараясь не встречаться взглядом с хозяйкой.

— А потом отправляйся в постель. Мне сегодня твои услуги больше не понадобятся.

Эмма открыла было рот, чтобы возразить, но передумала.

— Да, мэм.

Элизабет напряглась. Сначала послышался тихий стук в дверь спальни Эдварда, приглушенные голоса, а затем наступила полная тишина. Она ожидала, что сейчас муж ворвется к ней, но он этого не сделал. Либо ему было наплевать на то, что она будет наутро лежать без сознания… либо Эмма не донесла на нее.

Усталость, темной волной навалилась на Элизабет. По стенам замелькали тени, там костлявая рука, здесь коса, повсюду смерть, ложь и обман. Она притушила свет газовой лампы, скинула плащ, атласное платье, ослабила корсет. Рубашка намокла от пота. Пальцы безошибочно пробежались по мягкому хлопку, ощутив набухшую шелковистость плоти, твердые бутончики сосков под ним.

Она и представить себе не могла, что женская грудь может быть такой чувствительной. И что мужчина, поймав сосок ртом, может губами довести женщину до сумасшествия.

Рамиэль сказал, что брак — это нечто большее, чем несколько слов, произнесенных перед алтарем в церкви. Она наконец поверила ему. И как теперь быть?

Она не потерпит угроз Эдварда относительно жизни ее сыновей. И не будет сидеть сложа руки в ожидании, пока муж отправит ее в психиатрическую лечебницу.

Выбор женщины… У нее оставался только один выход — покинуть дом Эдварда сейчас, сегодня вечером, пока она еще вольна в своих действиях. У нее есть деньги, есть драгоценности. И она не трусиха.

Элизабет вытащила бархатную юбку с лифом из гардероба и с трудом натянула их на себя. Сидя в кресле перед камином, она ждала, когда погаснет свет за дверью. От раскаленных углей исходило соблазнительное тепло. Воспоминания накатились на нее, и Элизабет погрузилась в сон. И снился ей совсем не ее сын.

— Элизабет…

Женский шепот разбудил ее:

— Миссис Петре! Проснитесь, миссис Петре! Ну пожалуйста, миссис Петре! — Кто-то тряс ее за плечи, — Миссис Петре! Пожалуйста, проснитесь же!

Элизабет с трудом приоткрыла один глаз и увидела перед собой Эмму. Растрепанные волосы падали ей на глаза.

Она никогда еще не видела Эмму непричесанной.

— Я устала, — прошептала она.

— Не давай ей снова заснуть. Я сейчас принесу стакан воды. В туалете есть какое-нибудь ведро?

Элизабет вновь проваливалась в темноту, все глубже и глубже. Там воняло чем-то прогорклым, похожим на… До нее вдруг дошло, что Эмма разговаривает двумя голосами — мужским и женским.

— Миссис Петре, пейте. Миссис Петре, откройте глаза и выпейте это.

Мужской голос отдавал приказы, что-то твердое и холодное коснулось ее губ, стукнулось о зубы.

— Пейте, миссис Петре.

Вода. Ледяная вода.

Элизабет вдруг поняла, чем пахла окружавшая ее темнота. Газом. И вода, которую он отпила, тоже пахла газом.

Все, что Элизабет съела и выпила накануне вечером, вдруг подкатило к горлу. Она нагнулась вперед и напряглась.

— Очень хорошо, миссис Петре. Эмма, подержи перед ней ведро.

Мужской голос казался ей смутно знакомым. И как раз в тот момент, когда Элизабет готова была узнать его, ее тело сотрясли конвульсии. Она напрягалась до тех пор, пока ей не показалось, что желудок вывернут наизнанку.

Элизабет знала, откуда шел запах газа — от лампы на ночном столике у постели, которая ярко горела, когда она уснула.

Элизабет вспомнила женский голос, дуновение, похожее на вздох, и поняла, что кто-то задул пламя в лампе, пока она спала.

Совершенно обессиленная, Элизабет обмякла в кресле. Угли в камине давно погасли. Она замерзла, а шея совсем затекла оттого, что она спала сидя. Элизабет обтерла рот непослушными пальцами.

Эмма присела на корточки рядом с креслом. Ее круглые карие глаза смотрели настороженно. Джонни, лакей, тоже опустился на корточки рядом со служанкой. Элизабет закрыла глаза.

— Ты задула лампу, — охрипшим голосом обвинила она Эмму, вспомнив, что Эдвард украл ее записи, а затем приказал служанке принести ей молоко, сдобренное опиумом.

— Нет, миссис Петре, я этого не делала. Элизабет заставила себя открыть глаза. Она была слишком слаба, чтобы испугаться. — Ты знаешь, кто это сделал?

Эмма не ответила. Да Элизабет и не ждала от нее ответа. Эдвард платил Эмме жалованье за то, что она прислуживала Элизабет. Так же, впрочем, как он платил жалованье миссис Шеффилд, поварихе, и миссис Бэннок, экономке. Обе женщины были наняты одновременно со служанкой.

Элизабет сидела, обхватив себя руками, и мелко дрожала всем телом.

— Где мистер Петре?

— Он позавтракал вместе с мистером и миссис Уолтере, а потом они все вместе уехали. Миссис Уолтере хотела разбудить вас, но мистер Петре сказал ей, чтобы она не мешала вам спать.

Ее муж. Ее отец. Вот уж действительно не важно, кто из них задумал убить ее или кто из слуг должен был выполнить приказ.

— Спасибо, Эмма, а теперь можешь оставить меня.

— Давайте я вызову доктора.

Чтобы Эдвард мог обвинить ее в покушении на самоубийство?

Возможно, он даже не стремился убивать ее. Нимфоманка, да к тому же покушающаяся на самоубийство, была идеальной кандидаткой для Бедлама.

— Нет, не надо.

— Приготовить вам ванну?

Элизабет представила себе турецкую баню у графини. По ее словам, у Рамиэля была такая же.

— Нет, ничего не надо.

От этого дома она не желала ничего. Ни нарядов, ни драгоценностей.

Эмма с трудом поднялась на ноги. Джонни остался на месте.

— Вы не можете оставаться здесь, миссис Петре.

Верный слуга.

— Да, я знаю.

Она закрыла глаза и плотно сжала губы.

— У вас есть куда уехать?

— Да.

— Хотите, чтобы Эмма уложила ваш саквояж?

— Нет. — Она не хотела брать с собой ничего, что было куплено на деньги Эдварда. — Я только хочу подняться…

Ноги отказывались ей служить, поэтому пришлось ухватиться за лакея, чтобы не упасть обратно в кресло. Стараясь держаться прямо, она медленно прошла в туалетную комнату, там почистила зубы и прополоскала рот, затем тяжело наклонилась над раковиной и прижалась лбом к холодному зеркалу над ней.

Кто-то пытался убить ее… и едва не преуспел в этом.

Что она скажет сыновьям? Что либо их отец, либо дед потенциальный убийца?

Когда она открыла дверь, Джонни уже ждал ее с плащом в руках. Чуть покачиваясь, она пыталась стоять неподвижно, пока он набрасывал на нее плащ. Для слуги он держался достаточно фамильярно, ласково застегивая пуговицы.

— Кто это сделал, Джонни?

Он сосредоточенно пристраивал черный капор у нее на голове. У него была смуглая кожа, но без того золотистого оттенка, как у Рамиэля. Словно ребенку, он бантиком завязал ей под подбородком ленточки капора.

— Я не знаю, мэм. — Он отступил назад и вытащил из-под своего плаща ее ридикюль. — Я знаю только, что это не Эмма.

— Откуда?

— Она сказала мне, что вы не против ее замужества. А слуги не убивают добрых хозяев.

Возможно, Эмма и не пыталась убить ее, но она могла положить начало раздору, сообщив Эдварду о ее вылазках ранним утром.

— Как получилось, что вы оба появились тут так вовремя?

Элизабет без особого интереса отметила, как краска залила смуглое лицо лакея.

— Комната Эммы прямо над вашей, мэм. Мы были… вместе… и я почувствовал запах газа.

— Я не сомневаюсь, что мистер Петре даст Эмме блестящие рекомендации. — Элизабет порылась в своей сумочке и вытащила кошелек с мелочью. — Вы меня простите, что я не очень щедра. Прощай, Джонни, желаю тебе счастья.

— Куда вы поедете, мэм?

Она напряглась.

— Ценю твою заботу, но это тебя действительно не касается.

— Приготовить экипаж для вас?

Либо Томми, грум, либо Уилл, кучер, сообщил Эдварду о ее визите к графине. Ей не хотелось, чтобы кто-либо из домашних знал о ее местонахождении.

— В этом нет необходимости.

Парадная дверь была открыта, а все слуги словно специально работали в разных местах, так что она смогла выйти незамеченной. Солнце ярко светило. Пройдя шесть кварталов, Элизабет попыталась остановить кеб. Тот промчался мимо, как и два других, пока один не остановился.

— Вам куда, мэм?

Расправив плечи, она взглянула на преждевременно состарившееся лицо кучера и указала ему место, куда она хотела направиться. А про себя помолилась, чтобы ей потом не пришлось пожалеть об этом.

Элизабет порылась в сумочке и нашла два шиллинга. Так всю дорогу она и держала их зажатыми в кулаке. Тошнотворный запах грозящей смерти преследовал ее. Ее жизнь никогда уже не будет такой, как прежде. И сама она уже никогда больше не будет такой, как прежде.

Кеб остановился. Открыв дверцу, она спустилась на мостовую, осторожно ступая, чтобы не поскользнуться. Элизабет осмотрелась. В ярком свете дня лондонский ландшафт казался почти неузнаваемым. Дом, у которого она вышла, был построен в георгианском стиле, его четкие очертания говорили об эпохе менее суетной и беспорядочной, каковым было время королевы Виктории.

Ее сердце тревожно забилось, экипаж уезжал. Она сделала свой выбор, назад возврата нет. Элизабет протянула руку и взялась за медный молоток, украшенный львиной головой. Он по крайней мере оставался прежним.

Араб-дворецкий, который был не арабом, а европейцем, в тюрбане и развевающемся белом балахоне, открыл дверь. При виде Элизабет он резко вскинул голову.

— Хозяина нет дома.

Элизабет поняла, что круг замкнулся.

— Что ж, я подожду его.

Глава 19

Рамиэль внезапно проснулся от присутствия в комнате постороннего. В дверях спальни стоял Мухаммед. Тень скрывала его лицо.

— Что случилось? — встревоженно спросил Рамиэль.

— Женщина здесь.

Рамиэль задохнулся.

Элизабет… здесь. Она ни за что не пришла бы к нему среди бела дня, если бы не решилась остаться. В особенности после того, как попросила развод у Эдварда Петре.

Он закрыл глаза, наслаждаясь ощущением того, что она здесь, в его доме, предвкушением встречи. Рамиэль откинул покрывало.

— Хозяин…

Блеск в глазах Рамиэля остановил корнуэльца.

— Она в библиотеке?

— Да.

Рамиэль спустился, перепрыгивая через две ступеньки, босиком, в халате, накинутом на голое тело. Может, это и шокирует ее поначалу, но он надеялся, что скоро Элизабет привыкнет.

В тишине он открыл дверь в библиотеку, так же тихо закрыл ее за собой и встал, прислонившись к косяку из красного дерева.

Элизабет стояла спиной к нему, глядя в просторное окно. У него появилось странное ощущение, словно с ним это уже однажды происходило. Она уже стояла так, когда впервые появилась в его доме, закутанная с ног до головы в бесформенный черный плащ. Сейчас ее волосы отливали золотом в лучах солнца, а платье серого бархата уютно облегало гордую спину и соблазнительно округлую талию, прежде чем перейти в выпуклость смешно расплющенного турнюра.

Словно электрический ток пробежал между ними. Она глубоко вздохнула и обернулась.

Он смотрел, как ритмично вздымалась и опускалась ее полная грудь под серым бархатным корсажем. Кровь закипела в его венах при воспоминании о сладости ее тела, ее груди. Накануне вечером он чувствовал, как бьется ее сердце, и слышал учащенное дыхание, когда он, как малое дитя, прильнул к ее груди и не выпускал соска из жарких губ, пока не довел Элизабет до экстаза.

Рамиэль закрыл глаза, почувствовав полнейшую беззащитность и уязвимость, которой он не знал с тринадцати лет. Вдруг его мужское достоинство покажется ей недостаточным? Или, наоборот, ее оттолкнет его размер, толщина, просто первая встреча с грубой реальностью мужского члена?

— Мой муж пытался убить меня.

Глаза Рамиэля широко раскрылись.

— Что ты сказала?

— Или мой отец. — Голос Элизабет дрожал, словно натянутая струна. — Он мог это устроить. Два дня назад я сказала матери, что прошу развод, и умоляла ее обратиться к отцу за помощью. Вчера, когда я вернулась после встречи с вами… он заявил, что скорее убьет меня своими руками, чем позволит мне разрушить его и Эдварда политическую карьеру.

Рамиэль бросился к ней, схватил за плечи и резко повернул ее, так что оба они оказались в теплых лучах солнца.

Лицо Элизабет покрывала смертельная бледность, плечи дрожали. Она вся пропахла газом — ее одежда, волосы, кожа. Многие жители Лондона погибали, отравившись газом. Так что, умри она, вопросов бы не возникло. Все соболезновали бы безутешным отцу и мужу.

А ведь одним-единственным словом она могла бы предотвратить это. Так же, впрочем, как и он. Страх, гнев и чувство вины скорее обострили, чем смягчили жар, охвативший его тело.

— Почему же ты мне ничего не сказала вчера вечером?

Она посмотрела на него усталыми глазами.

— Эдвард ждал меня в моей спальне, с записями, которые я делала, читая «Благоуханный сад». Он знал о наших уроках. Я думала, он собирается отправить меня в психиатрическую лечебницу. Он приказал служанке принести мне чашку горячего молока. В нем был опиум, но я сумела вылить его в окно. Тогда я поняла, что мне придется покинуть его. Я переоделась и села в кресло, дожидаясь, когда Эдвард выключит свет — у нас смежные спальни. Но вскоре я заснула и услышала сквозь сон, как кто-то прошептал мое имя. В тот момент мне снился ты, и я не хотела просыпаться. Я просто отвернула голову в сторону и услышала, как кто-то задул лампу. Очнулась я оттого, что Эмма трясла меня за плечи. Все вокруг пропахло газом.

У Элизабет дрожали губы, на глазах выступили слезы.

Рамиэль знал об опасности, ведь Элизабет потребовала развода. Но он не ожидал, что реакция наступит так быстро. В особенности после того, как он довольно недвусмысленно дал понять, что ему известны тайные детали личной жизни Петре и что он не задумываясь обнародует их.

— Я вся пропахла газом. Графиня говорила, что у тебя тоже есть турецкая баня. Можно, я искупаюсь? Пожалуйста! А потом мне хотелось бы поцеловать тебя, взять в руки твой член и ласкать его, пока он не поднимется. Мне хочется целовать и высасывать его, как это делал ты вчера с моей грудью,

Рамиэль глубоко вздохнул. Третий урок. Она запомнила его любимый способ. Его пальцы судорожно сжались на ее плечах, затем он отпустил их и отступил назад.

— Ты не обязана делать это, Элизабет. Если тебе нужна только баня, я искупаю тебя… и на этом все кончится. Ты пришла ко мне за помощью. Ты можешь оставаться здесь столько, сколько пожелаешь. Я не требую, чтобы ты приносила в жертву свою добродетель.

— Я ничем не жертвую. Я просто пытаюсь придать смысл всему происходящему. Накануне вечером в твоем экипаже я испытала нечто необыкновенное. Мне нужно самой доставить тебе наслаждение. Мне нужно убедиться, что я тоже могу сотворить для кого-то чудо.

«Но недостаточно нужно, чтобы просто самой прийти ко мне, а не под угрозой смерти». Рамиэль закрыл глаза, чтобы не видеть ее отчаяния и преодолеть подступавшую горечь. Элизабет предложила ему больше, чем любая другая женщина. Последние девять лет научили его удовлетворяться тем, что ему дают.

— Ты понимаешь, о чем просишь, Элизабет?

— а.

И опять она лгала самой себе.

— Тогда пошли.

Элизабет схватила его за руку холодными, дрожащими пальцами. Он повел ее через холл, отделанный инкрустированными перламутром панелями красного дерева, не чувствуя босыми ногами холода грубой шерстяной дорожки, ощущая лишь ее руку в своей руке, шорох ее юбок и стремительный бег крови в жилах.

Он приблизился к двери и открыл ее. Отпустив ее руку, он поискал выключатель. Яркий свет залил лестничную клетку.

— У тебя есть электричество. — Ее голос гулко прозвучал в пустоте.

— Недавнее приобретение. Я хочу в ближайшем будущем заменить все газовые горелки. Электричество менее опасно.

— Это точно.

Рамиэль поморщился. Уж он постарается, чтобы в течение месяца электричество было проведено по всему дому.

Жестом он указал ей на винтовую лестницу. В самом низу Элизабет, не дожидаясь его, открыла дверь и оказалась в небольшой пещере — это и была турецкая баня.

Теперь она принадлежала ей. Все, чем он обладал, теперь принадлежало ей. Теперь уж он больше ее не отпустит.

— Здесь, пожалуй, прохладнее, чем у твоей матери.

Рамиэль подвел ее к фарфоровой ванне.

— Моя мать немного ленива. Она любит просто расслабляться в бассейне, а я предпочитаю в нем плавать. Поэтому в бассейне я поддерживаю теплую воду, но не такую горячую, как в обычной бане. А здесь я моюсь. — Он опустил руку и вставил пробку в отверстие на дне ванны, а затем открыл золотой кран с двумя ручками. Горячая и холодная вода хлынула из желоба в форме головы дельфина.

Он выпрямился и развязал шелковый пояс, поддерживавший халат.

Элизабет пристально смотрела на бурлящую воду, с шумом заполнявшую ванну. Ее щеки порозовели. Рамиэль пошевелил плечами, халат скользнул по телу и мягко упал к его ногам. Краска на ее щеках стала гораздо ярче.

— Я никогда этого не делала прежде.

Вокруг них поднимались клубы пара.

— Ты же плавала в бассейне у моей матери.

— Да, но там я раздевалась за ширмой.

— Здесь у меня нет ширмы.

— Может, ты повернешься ко мне спиной?

— Нет, — возразил Рамиэль.

Он не позволит ей благовоспитанно прикрыться ширмой или ложной скромностью. Он жаждал получить все до конца — все, что она после стольких сомнений и переживаний отдавала ему.

Элизабет напряженно рассматривала целую коллекцию щеток, мыла, косметики на украшенной мозаичной керамикой полке над ванной.

— Я родила двух детей.

— Ты говорила об этом.

— Мое тело уже не то, что было раньше.

— Элизабет, я хочу женщину, какой ты стала теперь, а не девушку, какой ты была когда-то. И если ты хочешь доставить мне удовольствие, то разденься здесь прямо передо мной.

— Если тебе не понравится то, что ты увидишь, ты должен прямо сказать мне об этом. Я не хочу навязываться.

Стараясь не смотреть на то место на его теле, которое в полной мере демонстрировало, как может выглядеть мужской член в боевой готовности, Элизабет поискала, куда бы повесить бархатный лиф. Рамиэль спокойно отобрал его и зашвырнул к камину. Тишину нарушал только шум льющейся воды, наполнявшей ванну.

Она склонилась и расстегнула юбку, бесшумно упавшую к ее ногам. Затем развязала набитый конским волосом турнюр, который тут же последовал за юбкой.

— Посмотри на меня, — попросил Рамиэль.

Медленно, очень медленно она повернулась к нему. В напряжении Рамиэль ожидал ее суждения.

Она посмотрела на него восхищенным взглядом.

— У тебя он длиннее, чем искусственный фаллос.

— Да.

— И толще.

— Да, — выдавил он с трудом. А его член, казалось, уже достигший возможного предела, стал еще больше.

— У него пурпурная головка, похожая на сливу, только большего размера. Ты уверен, что я смогу вместить его целиком?

Рамиэль невольно расслабился, переводя дыхание.

— В твоем теле есть особое место, прямо за шейкой матки. Оно позволяет члену глубоко проникать в тело женщины. В противном случае она не смогла бы вместить его полностью. Я могу показать тебе это место.

В ее взгляде не было ни отвращения, ни страха, а только женское любопытство и страстное желание поскорее испытать радость плотского единения.

— Как это?

— Снимай оставшуюся одежду.

В воображении он уже устраивался промеж белых зовущих бедер, точеные лодыжки уже смыкались вокруг его талии, помогая ему войти в нее полностью, до последнего дюйма.

— Поставь правую ногу на край ванны, — приказал он охрипшим голосом. — Сейчас я покажу тебе то самое потаенное место в твоем теле.

Ее грудь вздымалась в такт ее учащенному дыханию.

— А разве нет более пристойной позы?

В ее реакции настолько отразилась вся сущность Элизабет, что он едва не рассмеялся.

— Элизабет…

— Рамиэль… я чувствую себя неловко.

— Ты же оказала, что хочешь доставить мне наслаждение, — возразил он прямо.

— Да, я хотела и сейчас хочу.

— Тогда прикажи мне коснуться тебя, дорогая. Подними ногу и открой свое тело, чтобы я мог проникнуть в тебя.

Она постояла, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце, затем осторожно поставила ногу в вечерней туфельке на высоком каблуке на бортик наполненной до краев ванны.

Острое желание охватило его, на конце члена выступила капелька жидкости.

— Пожалуйста, коснись меня, Рамиэль. — Ее голос дрожал от нервного напряжения. От желания, вспыхнувшего с особой силой во время столь необычной игры между мужчиной и женщиной. — Коснись моего тела и покажи мне, как ты сможешь войти в меня целиком.

С бьющимся сердцем он подходил все ближе и ближе, пока не почувствовал жар ее тела. Левой рукой он обвил ее правое бедро, а пальцами правой провел по ее темно-рыжему кустику, погладил пухлые губки, скользкие от выступившей влаги.

Она схватила его за плечи. В ее глазах отражалась страсть. Он пригладил пальцами влажную поросль на ее лобке, легко подвигал пальцем взад и вперед, пока ее губки не раздвинулись и не сомкнули вокруг свои лепестки, словно оранжерейный цветок.

— А Эдвард трогал тебя так? — спросил он тихим, прерывающимся голосом. Рамиэль ненавидел себя за этот вопрос, но не смог сдержаться. Если бы Петре и ее отец не попытались убить ее, она все еще была бы со своим мужем.

Желание потускнело в ее глазах. Элизабет протиснула руки между их телами, собираясь оттолкнуть его. Она затихла, ощутив опасную перемену в его настроении.

— Эдвард не трогал меня… никогда. Он забирался в мою постель, быстро засовывал в меня свой предмет, все тут же заканчивалось, и он уходил. Но даже этого Эдвард не делал двенадцать с половиной лет. Единственное, чего он хотел, так это чтобы я забеременела. Никто никогда не касался меня, Рамиэль. Никто, кроме тебя.

Рамиэль закрыл глаза, его палец тем временем все кружил и кружил вокруг горячей влажной расщелины, приучая ее к мужскому прикосновению, готовя к моменту, когда нечто гораздо более массивное войдет в нее.

— Но ведь ты готова была принять его в прошлую субботу. Ты использовала то, чему я научил тебя, то, что возбуждает меня, чтобы соблазнить другого мужчину.

— Нет. — Элизабет запустила пальцы в густые пшеничные волосы на его груди. — Нет, я не могла этого сделать.

— Тогда расслабься там, внизу. — Он надавил пальцем на желанный вход. — Расслабься и дай мне войти в тебя.

Глава 20

Просыпалась Элизабет медленно и неохотно. Каждый мускул ее тела ныл от боли. Ничего подобного она не испытывала вот уже двенадцать лет, с тех пор как родила Филиппа. Однако еще ни разу в жизни Элизабет не чувствовала себя более отдохнувшей и счастливой. Радостное возбуждение переполняло ее тело подобно шампанскому. Теплые простыни казались мягкими, как шелк. Она глубоко вдохнула воздух, пропитанный запахом мускуса, пота и…