Нежный наставник

«А ты была хорошей служанкой, — подумала Элизабет. — И смелой женщиной, не побоявшейся полюбить чужака».

Рамиэль нанял человека следить за ее мужем, человека, который в итоге спас ей жизнь. Он же обеспечил безопасность ее сыновей в Итоне…

Дворецкий открыл дверь под хлещущим ливнем, едва ли не раньше, чем раздался глухой стук медного молотка. Она отдала ему насквозь промокшие плащ и капор, такой же черный, как у Эммы.

— Графиня дома, Энтони?

— Она в гостиной, — ответил дворецкий, беря ее перчатки. — Вам следовало взять зонт, миссис Петре.

Элизабет много чего следовало сделать. И зонт значился последним в этом списке.

Графиня сидела за письменным столом у камина и что-то писала. Ее лицо посветлело при виде Элизабет, вошедшей в гостиную, отделанную скорее в западном, нежели в восточном стиле, в которой, однако, чувствовалась женская рука.

Графиня ни разу не спросила Элизабет, почему она оставила ее сына или почему Элизабет не возвращается к собственной матери.

— Вы не поможете мне соблазнить вашего сына?

Тонкие выгнутые брови удивленно поднялись.

— Почему?

— Потому что он не заслуживает одиночества.

Элизабет заморгала в ответ на улыбку, осветившую лицо графини. И тут же, спохватившись, добавила:

— Конечно, если вы уверены, что ему это понравится.

На ухоженное стараниями Жозефы тело Элизабет надела подбитое атласом черное бархатное платье с рукавами раструбом. Платье принадлежало графине и было на четыре дюйма длиннее, чем нужно. Под платьем на ней ничего не было.

Поднимаясь в ожидавший ее в вечерней тьме экипаж, она старательно подобрала полы платья, чтобы грум увидел не больше, чем ему положено. Когда горничная Люси впустила ее в дом Рамиэля и захотела взять ее плащ, она едва не бросилась обратно к экипажу графини. Настоящая леди, независимо от ее намерений, не наносит визиты мужчине, одетая подобным образом, В особенности мужчине, которого она так бесцеремонно отвергла и который вполне мог найти менее щепетильную леди для утешения. Но грум бросился к карете, как только Люси открыла дверь, тут же раздался щелчок хлыста, сопровождаемый возгласом: «Ну, трогай!»— и у Элизабет не осталось пути назад.

— Не надо, и так хорошо, Люси. — Элизабет прижала плащ к себе обеими руками. — Лорд Сафир дома?

— Он в библиотеке, мэм.

— Тогда я пройду сама.

— Хорошо, мэм. Сейчас или никогда.

— Люси.

— Да, мэм?

— Поставь, пожалуйста, две бутылки шампанского прямо за дверью библиотеки.

Люси попыталась сдержать понимающую улыбку, но ей это не удалось.

— Слушаюсь, мэм.

Слуги Рамиэля были в курсе всего происходившего, как и слуги Петре. Поддерживая волочащееся за ней платье, Элизабет прошла по коридору. Она чувствовала, что вернулась домой.

С бьющимся сердцем она тихонько постучала в дверь. Все ее сны были полны Рамиэлем и воспоминаниями о пережитых вместе моментах экстаза. Ее тело готово было снова принять его. Лишь бы…

Приглушенный голос пригласил ее войти.

Понимая, что сейчас решается ее будущее, Элизабет открыла дверь. И пока он не успел прогнать ее, закрыла ее за собой и прислонилась к ней спиной.

Рамиэль сидел за письменным столом, перед ним лежала открытая книга. В камине уютно потрескивал огонь, а в оконные стекла непрерывно стучал дождь. Свет газовой лампы окрашивал золотом его волосы, оставляя в тени смуглое лицо.

Бирюзовые глаза пробежались по ее плащу, мокрым волосам, собранным в узел. В них не было ни доброжелательности, ни желания.

— Зачем ты пришла сюда?

Прежние сомнения вновь зашевелились в ее душе.

Напрягшись, она оторвалась от спасительной двери.

— Я пришла, чтобы доставить тебе наслаждение.

Презрительная ухмылка скривила его губы.

— А разве не следовало бы сначала выяснить мои пристрастия?

Слезы жгли ей глаза. Элизабет хотелось плакать из-за боли, которую она ему причинила.

— Я не могу изменить прошлое.

Он откинул голову назад, словно ее вид был ему невыносим.

— И я не могу изменить его.

Дрожащими руками она расстегнула пуговицы плаща. Теплый шелк скользнул вниз по ее плечам, спине и рукам. Бархат горкой лежал у ее ног, а он даже не посмотрел на нее.

— Я не смогу соблазнить тебя, если ты даже не смотришь на меня! — гневно произнесла Элизабет.

Он опустил голову и открыл глаза.

Элизабет вспомнила, как тикали часы на камине в доме Ребекки. Но даже тогда ей было не так страшно, как сейчас, когда она совершенно голая стояла перед мужчиной, который однажды дрожал от страсти к ней, а сейчас смотрел на нее, как на лошадь на аукционе.

Холодные, безжалостные глаза оценивали тяжесть ее грудей, полноту ее бедер, задержавшись на ее лоне, таком же лишенном волос, как в день, когда она появилась на свет. Таким образом, заверила ее графиня, арабские жен-шины встречают своих мужчин.

Взгляд бирюзовых глаз уперся в ее лицо.

— А что, если я не желаю быть соблазненным?

Элизабет учитывала реальную возможность его отказа, но она также знала, что больше не повернет назад. У нее появился опыт, и ей достанет смелости… во всяком случае, она так надеялась.

Элизабет подняла руки. Его взгляд скользнул к ее подмышкам, таким же выбритым, как и ее лоно. Потом она вытащила заколки, удерживавшие узел ее волос, и уронила их на восточный ковер. Теплая тяжелая волна привычным каскадом упала ей на спину.

— Тогда я заставлю тебя захотеть, — заявила она с уверенностью, которой отнюдь не испытывала сама.

Обойдя массивный стол красного дерева, она опустилась на колени. Ковер под голыми коленями оказался холодным и грубым.

Рамиэль повернулся к ней вместе с креслом и остался сидеть, слегка расставив ноги, с затуманенным взором. Его пальцы сжимали ручки кресла, вместо того чтобы ласкать ее тело.

— А тебе не любопытно, Элизабет? Ты не хочешь узнать наконец разницу между мужчиной и женщиной?

Он пытался прогнать ее… как она прогнала его две недели назад.

— А ты мне объяснишь, если я попрошу? В бирюзовых глазах мелькнула горечь.

— Общество уранианцев больше не фигурирует в учебной программе Итона.

— Ты говорил, что сохранишь эту тайну. Кривая усмешка вновь тронула его губы.

— Я так и сделал. Но Ричард во многом похож на тебя. И он рассказал о своем печальном опыте декану.

— Но сначала он рассказал об этом тебе.

Ричард сказал матери только, что он обо всем сообщил декану. И, как догадалась Элизабет, именно Рамиэль помог ему.

Рамиэль не мог скрыть своего разочарования.

— Он же не должен был тебе говорить.

— А он и не говорил, ты сам все выдал.

— Мне не нужна твоя благодарность, — процедил он сквозь зубы.

— Я знаю, чего тебе хочется, Рамиэль. — Ему хотелось того же, что и ей. — И я дам тебе это.

Рамиэль не мог скрыть заметную выпуклость, образовавшуюся на его черных брюках.

— И как ты думаешь, чего же мне хочется, Элизабет?

Элизабет сделала глубокий вдох и положила руки ему на бедра. Под тонким черным сукном мускулы были твердыми, как камень. Он не стал настолько далеким и чужим, каким хотел казаться.

— Я думаю, ты хочешь, чтобы я расстегнула тебе брюки и взяла в руки твою жизнь.

Мускулы под ее руками непроизвольно дернулись.

— Второй урок.

— Второй урок, — согласилась она и принялась за пуговицы.

Со стороны это выглядело не слишком пристойно — раздевать мужчину, сидящего неподвижно, как статуя, оказалось не менее трудно, чем раздевать трехлетнего непоседливого ребенка, но зато в награду… на свет появились отливающие темным золотом волосы.

Затаив дыхание, Элизабет осторожно вытащила толстый черенок пульсирующей плоти — твердой и горячей. Она едва могла обхватить его обеими руками. Ей даже не понадобилось двигать ладонями, чтобы обнажить чувствительный венчик.

Элизабет внимательно рассматривала его из-под приспущенных век. Жемчужная капелька блестела на кончике набухшей пурпурной головки.

— А теперь, я полагаю, ты хочешь, чтобы я взяла его в рот и облизывала и сосала, как ребенок грудь. — Она вскинула ресницы и прямо встретила его взгляд. — Так же, как ты ласкал мой клитор.

Хриплый вдох Рамиэля нарушил тишину, в камине раздался треск пылающего полена. Член в ее ласковых руках чуть поник. Склонив над ним голову, она вдохнула его аромат, запах мускуса с привкусом восточных специй, кончиком языка слизнула выступившую капельку, а затем глубоко взяла его в рот. Графиня сказала, что если она расслабится перед этим, то сможет глубже заглотнуть его.

Хриплый чувственный стон вырвался из его груди, прозвучав настоящей музыкой в ее ушах. Это было могущество женщины, это было чудо секса… это был Рамиэль.

Его член пружиной распрямился во влажном жаре ее рта. Массивная головка пульсировала в глубине ее горла, слившись с ней воедино. В том же ритме билась жизнь у нее между ног.

Элизабет захватила член в рот сколько смогла и принялась рьяно сосать и облизывать его, словно это был… «Интересно, у арабов есть леденцы на палочке?»— неожиданно подумала она. Но затем уже не могла ни о чем думать, погрузившись в аромат, вкус и шелковистую нежность его тела. В этот раз шампанское не мешало насладиться его истинным вкусом. И это оказалось поистине самым восхитительным блюдом, которое она когда-либо пробовала.

Почувствовав, как судороги сотрясают все его тело, Элизабет выпустила его изо рта со сладким чмокающим звуком. И ей было наплевать, пристойно это или нет. Лицо Рамиэля пылало от возбуждения, бирюзовые глаза сияли. Он вцепился в деревянные ручки кресла, словно сдерживал несущегося во весь опор скакуна. Не отрывая взгляда от его глаз, она нежно поцеловала трепещущую головку его члена. Костяшки пальцев его рук побелели.

— А теперь, я думаю, — прошептала Элизабет, намеренно обдавая его жарким дыханием, — ты хочешь, чтобы я сняла с тебя рубашку и стала нежно покусывать соски на твоей груди.

Третий урок…

Соблазнять мужчину оказалось необыкновенно эротичным занятием. Элизабет совершенно забыла, что у нее широкие бедра или, как сказал Эдвард, вымя, а не грудь.

Поднявшись на ноги, она потянула его рубашку из-под подтяжек. Ее тяжелые, набухшие груди, покачиваясь, касались его лица… и было так приятно чувствовать себя голой и бесстыдной. Она тянула скользкий белый шелк, пока он не поднял руки, невольно участвуя в собственном совращении.

У него затвердели соски. Впрочем, и у нее тоже.

Она легко коснулась своего тела — комок напряженной плоти, тогда она прикоснулась к нему — его кожа просто пылала.

Рубашка вдруг выскользнула из ее рук. Рамиэль стащил ее через голову и отшвырнул в сторону. В бирюзовых глазах блеснул вызов.

— Зачем ты все это делаешь?

Ну, уж теперь-то она не отступит. Может, с Эдвардом она и плюнула бы на все, но с этим мужчиной — никогда.

— Я полагала, что это очевидно. Разве тебе не хочется, чтобы я чуть-чуть покусала соски у тебя на груди, Рамиэль?

— Я хочу, чтобы ты наконец ответила, что все это значит?

— Просто я соблазняю собственного наставника.

— Зачем?

Она не отвела глаз.

— Потому что я лгала, когда сказала тебе, что я сожалею о том, что пришла к тебе.

— А когда ты говорила мне, что я ничем не отличаюсь от твоего мужа и отца? Тогда ты тоже лгала?

Рамиэль был полной противоположностью Эдварда.

— Да.

— Я не могу стать таким, каким ты хочешь меня видеть.

Она вновь опустилась на колени перед ним, положив руки ему на бедра. Жар его тела согревал ее пальцы.

— Но ты и без того такой. А теперь, если ты не против, я признаюсь, что мне ужасно нравится соблазнять тебя.

Она наклонилась и деликатно лизнула твердый бутончик его левого соска, а затем захватила его кончиками зубов и принялась нежно теребить. Его сердце колотилось прямо под ее губами, а волосы на груди щекотали ей подбородок. Вылизывая его языком, стараясь доставить ему удовольствие, удовольствие себе самой, желая поскорее покончить с болью и недоверием, Элизабет принялась сосать его, словно ребенок материнскую грудь.

И она добилась своего. Как только она прикоснулась к нему, Рамиэль стал для нее центром вселенной. И все стало хорошо.

Ее голове вдруг стало жарко от жара его рук. Теплая волна прокатилась по всему телу. Его бедра, за которые она ухватилась не глядя, раскрылись. Она склонилась к уютному теплу его раздвинутых ног, пока влажный венчик его члена не забился на уровне ее живота, а она все продолжала теребить его сосок, пока он не стал твердым, как камень. А Рамиэль запустил обе руки в ее волосы и откинул ей голову назад, разглядывая ее набухшие губы, ее набухшую от жгучего желания грудь.

— А чего, по-твоему, я еще хочу? — произнес он хрипло.

— Я думаю, ты хочешь, чтобы я села к тебе на колени, а твой член так глубоко вошел в мое тело, чтобы наши волосы смешались и ты не мог ни на дюйм выйти из меня. И единственное, чем ты сможешь пошевелить во мне, это твой язык, пока наши лобки будут тереться друг о друга.

У Рамиэля раздувались ноздри.

— Но ведь у тебя же теперь нет волос на лобке.

Она вся напряглась. Что, в конце концов, заставило ее надеяться, что женщина вроде нее сможет соблазнить мужчину вроде Рамиэля?

— Прости, пожалуйста.

— Ты выйдешь за меня замуж?

— Мухаммед не одобрит этого.

Пальцы Рамиэля сжались у нее в волосах, но не настолько, чтобы причинить боль.

— Мухаммед уехал.

— Но он вернется?

— Возможно. Он уехал в Корнуэлл повидать свою семью. — В голосе Рамиэля слышалась обреченность, он потерял последнюю живую душу из страны, изгнавшей его. — Может, он обретет там покой. Так ты выйдешь за меня замуж?

— Почту за честь.

Резкий протестующий скрип дерева огласил воздух, и Элизабет вдруг оказалась верхом на его коленях, а влажный жар ее тела проник в распахнутую ширинку его брюк. Она ухватилась за его плечи.

— Подними ноги и положи их на ручки кресла.

Элизабет зажмурилась, чтобы не ослепнуть от яркого сияния его прекрасных бирюзовых глаз.

— У нас ничего не получится, Рамиэль.

Холод! Элизабет и представить себе не могла, что сильнейший жар в мгновение ока может превратиться в лед. Хотя его руки и продолжали крепко удерживать ее, она почувствовала, как он отдаляется от нее.

— Но почему же нет, Элизабет?

— Все дело в том, что ручки деревянного кресла не рассчитаны на женские ноги.

В его глазах замелькали веселые искорки. Не долго думая, он схватил ее правое бедро, приподнял и перебросил через деревянную ручку кресла, ее ногти впились в его плечо.

Женщина не создана, чтобы сидеть в таком положении, дерево впилось в ее мягкую плоть, обнаженные губы вульвы раскрылись.

— Рамиэль…

Бирюзовые глаза застыли в ожидании, смех в них погас.

Элизабет, сделав глубокий вдох, осторожно перенесла и левую ногу через деревянную ручку, оказавшись полностью открытой его взгляду. Член во всю длину лежал между ними, указывая пурпурным наконечником прямо на блестящую розовую расщелину.

Она оторвала глаза от завораживающей картины… и встретила его взгляд.

— Я хочу, чтобы ты постучался в мою дверь. — Ее голос дрогнул от сдерживаемого желания. — И когда я впущу тебя, я хочу, чтобы ты знал, что я принимаю тебя самого и именно такого, какой ты есть.

— Это действительно так, Элизабет? — Газовая лампа ярко вспыхнула.

— Да, это так, — твердо ответила она. — И ты докажешь, что полностью и безоговорочно доверяешь мне, позволив мне ввести тебя в мое тело.

Влага сочилась из ее тела. Он посмотрел вниз. Внезапно его лицо, казалось, полностью окутала тьма.

— Тогда впусти меня, родная.

Прежде чем она сообразила, что он собирается делать, Рамиэль схватил ее за ягодицы и поднял вверх и на себя, так что ее обнаженная грудь уперлась в его раскаленное тело, а член оказался прямо под ней. Холодный воздух обдал ее нежную плоть, застав ее врасплох.

Закусив губу, она отпустила его правое плечо и просунула руку между ними. Рамиэль явственно скрипнул зубами, когда ее пальцы сомкнулись вокруг пылающего жаром члена. Зарывшись лицом в его волосатую грудь, она направила сливовидную головку в свое лоно, такое влажное и беззащитное, и стала потихоньку двигаться. Все ее тело ныло в ожидании, и она знала, что его тело тоже рвется в нетерпении, пока он удерживает ее на весу. Его руки дрожали от напряжения, или, может, это дрожала она, на пороге новой жизни.

Подняв голову, Элизабет заглянула в его бирюзовые глаза, и всякое сопротивление испарилось из ее тела. Она полностью раскрылась, и ее жаркое лоно с восторгом поглотило его. И это был момент полного слияния души и тела.

— Ты поедешь со мной в Аравию?

У нее все сжалось внутри, сопротивляясь и одновременно страстно желая.

— Чтобы жить там?

Графиня рассказывала, что женщины там ценились меньше лошадей.

— Возможно.

— Но мои сыновья…

— Они будут приезжать к нам.

— Да, я поеду с тобой в Аравию. Филипп уже сказал, что хочет стать джинном.

Яркий свет, вспыхнувший в его глазах, едва не ослепил ее.

— Но ты станешь ужасно чувствительной, без волос там.

Она вздохнула.

— Это что, помеха?

Он многообещающе ухмыльнулся.

— Только не для меня, — прошептал он и медленно, но неумолимо опустил ее на себя, все глубже и глубже проникая в ее тело, пока ее клитор не погрузился в его золотистую поросль.

— У меня не было дурных пристрастий, — пробормотал Рамиэль.

Элизабет часто задышала вместе с ним, пока он трудился внутри ее, раздираемая мукой и наслаждением.

— Что ты сказал?

— Это был мой сводный брат. Я и представить себе не мог, насколько ревниво он относился к моим отношениям с шейхом. Когда я покупал что-нибудь, что хотелось ему, он тайком пробирался в мою комнату, пока я спал, и забавлялся со мной. Когда я просыпался, его евнухи держали меня, пока он насиловал меня. Я убил его.

Еще месяц назад она была бы в шоке. А сейчас Элизабет только пожалела его за пережитые страдания.

— Ты ничего не рассказал отцу?

— Нет.

Но он рассказал ей, потому что доверял.

Отвращение к себе притупило страсть в его бирюзовых глазах.

— Когда ты спишь, прикосновение мужчины так же приятно, как и прикосновение женщины.

— Но когда ты просыпался, ты не чувствовал удовольствия?

— Нет. — События и эмоции, которые она не могла постичь, отразились в одном простом слове. Элизабет прижалась лбом к его лбу.

— Сегодня я записала Ричарда и Филиппа в Хэрроу. Перед расставанием Ричард сказал мне: «Я люблю тебя, мамочка. Пожалуйста, не вини себя за то, что случилось». Я люблю тебя, Рамиэль. Пожалуйста, не вини себя за то, что случилось в прошлом. — Склонив голову, она языком осушила соленые слезы у него на щеках. — Дай мне скрасить твою жизнь, позволь любить тебя.

Он приник к ее губам, их дыхания смешались, а тела, сомкнувшись в непрерывном движении, слились в единое целое. А он все долбил и долбил ее тело, пока они оба, покрытые потом и липкой влагой, не взорвались в общем оргазме. В этот момент с его губ сорвалось: «Я люблю тебя».

Она с трудом открыла глаза.

— Что?

— Bahebbik — я люблю тебя.

Нет, она не заплачет.

— Как это женщина говорит… по-арабски?

— Bahebbak.

— Bahebbak, Рамиэль. — И пока они вновь не погрузились в бурлящий водоворот страсти, она успела прошептать:

— А как арабы называют леденец на палочке?