Нежный наставник

— О Боже!..

Взгляд графини стал ледяным.

— В ваше время, лорд Инчкейп, у вас не было титула, так что вас не представляли никому — ни бастарду, ни бакалейщику.

Желто-серое болезненное лицо лорда пошло красно-кирпичными пятнами. Хриплый голос Рамиэля нарушил взрывоопасную тишину:

— Миссис Петре сочтет нас невоспитанными дикарями.

Взгляд графини оставался по-прежнему жестким.

— Я не думаю, что миссис Петре именно нас сочтет дикарями.

Элизабет с трудом сдержала смешок. Лорд Инчкейп резко повернулся и резво нырнул в толпу фланирующих мужчин и женщин. Графиня проводила его взглядом.

— Злодей ушел, — спокойно произнес Рамиэль. — Можешь расслабиться, твой птенчик спасен.

Графиня грустно усмехнулась:

— Прошу вас простить меня, миссис Петре, но уж очень он меня разозлил. Вы сама мать и, я уверена, поймете мое возмущение.

Графиня Девингтон некогда была наложницей арабского шейха и произвела на свет бастарда. В возрасте двенадцати лет она отправила его в Аравию, избежав тем самым неудобств и хлопот, связанных с обучением подростка в школе. Элизабет сомневалась, был ли когда-либо у нее вообще материнский инстинкт.

— Да, конечно, — согласилась она.

В глазах Рамиэля блеснул бирюзовый огонь. Однако графиня тихо взяла его за руку, ее улыбка оставалась теплой и дружеской.

— Мы подошли, чтобы похитить вас на следующий танец, миссис Петре. Моему сыну ужасно хочется пригласить вас на вальс. Пожалуйста, не говорите нет, а то мне больше никогда не удастся убедить его пойти на бал.

Элизабет украдкой бросила взгляд на бурлящую и кружащуюся вокруг них массу усыпанных драгоценностями шелковых платьев и белых галстуков, в безнадежной попытке увидеть своего мужа или мать, чтобы найти предлог для отказа. Добропорядочная женщина не должна танцевать с человеком с подобной репутацией.

— Мы с мужем не танцуем вальс.

— Ваш муж сейчас в салоне для карточных игр, — прервал ее Рамиэль. — И у меня такое ощущение, что он не обидится, если я займу его место. Тем более что, как вы сказали, он не танцует вальс.

Лорд Сафир говорил не о вальсе. Эдвард и не танцевал с ней, и не спал.

Элизабет почти физически ощущала на себе любопытный взгляд баронессы и непривычно сочувственный взгляд графини. Ей пришлось согласиться:

— Я с удовольствием отдам этот вальс вам.

Не успела она пожалеть о своих словах, как оказалась среди моря разноцветных шелковых платьев и темных вечерних костюмов. Крепкие горячие пальцы ухватили ее локоть как раз там, где кончалась перчатка и начиналась обнаженная кожа.

Элизабет шагнула в сторону, но тут же оказалась плотно прижатой к Рамиэлю под разноголосый визг настраиваемых скрипок. Его тело оказалось столь же крепким и горячим, как и его пальцы. Его жар она чувствовала сквозь шелк рубашки. На этот раз его собственный запах не перебивался запахом женщины.

Элизабет попыталась отступить, но лорд Сафир завладел ее правой рукой, отведя ее в сторону таким образом, что ее грудь заметно выступила над корсетом. Это возбуждало, это становилось опасным. И было совсем не то, о чем они условились ранее.

— Вы же говорили, что не прикоснетесь ко мне.

— В качестве вашего наставника, миссис Петре, но не как ваш партер по танцам.

— Как вы оказались здесь?

— Я узнал, что вы приедете.

— А я бы не пришла, если бы знала, что встречу вас.

Сильная рука обхватила ее талию.

— Но почему же, хотел бы я знать? — Он был слишком близко от нее… Элизабет попыталась отстраниться от его пышущего жаром тела, но немедленно натолкнулась на чью-то спину, отбросившую ее назад.

— Вы вызовете гораздо больше кривотолков, если будете продолжать вот так стоять, не прикасаясь ко мне, миссис Петре.

Стиснув зубы, Элизабет неохотно положила руку на его левое плечо. Ее левая грудь вызывающе поднялась над корсетом. Заиграла музыка, нежно запели скрипки, поддерживаемые звучными аккордами рояля. Волна теплого воздуха обдала Элизабет, и вот уже она стала частью этой разнаряженной по последней моде толпы, среди мягкого шуршания многоцветного шелка и развевающихся фалд фраков кружащихся в вальсе пар. Она сконцентрировала внимание на яркой белизне своих перчаток, блеске черного сатина на лацкане его фрака, пытаясь не слышать, как неуемно бьется собственное сердце и болезненно твердеют соски под тонким шелком.

Она безнадежно попыталась найти безопасную тему для разговора. Элизабет не рассчитывала, что ей придется беседовать с кем-либо, кроме собственного мужа.

— Я не знала, что вы танцуете.

— Вы хотите сказать, вы не знали, что меня принимают в приличном обществе?

Лгать не имело смысла.

— Да.

— Вы еще многого обо мне не знаете, миссис Петре.

— Вы спите с баронессой?

При этих непроизвольно вырвавшихся у нее словах Элизабет сбилась с ритма. Его пальцы сжались на ее талии, китовый ус корсета впился в ребра.

— Похоже, вы в курсе всех нынешних громких сплетен, ведь так? Вы мне не говорили об этом.

Она не отрываясь смотрела на бриллиантовую запонку на его рубашке, сверкавшую в ярком свете канделябра.

— А вы в таком случае каким образом узнали, что мы с мужем приглашены на этот бал?

— Моя мать, — сказал он, легко кружа ее по паркету, — они с баронессой партнеры по бриджу.

— А ваша мать знает об… уроках? — спросила Элизабет, затаив дыхание.

— Перестаньте, миссис Петре. Я же сказал вам, что не в моих правилах рассказывать кому-либо, что происходит между мной и леди за закрытыми дверями. Вы напрасно носите корсет. — Во время очередного па его нога попала между ее ног, и тут же низ живота охватил сильный жар. — Можно нанести непоправимый вред легким.

Пальцы Элизабет с силой сжались на его плече — никакой подкладки, только твердые мускулы.

— Мы сейчас не в вашем доме, лорд Сафир.

— А как насчет вашего мужа, миссис Петре? Что он думает по поводу вашего белья?

Резкий ответ едва не сорвался с ее губ. Ее муж никогда не видел ее белья, да и не проявлял к этому никакого интереса. А вот что не вызывало ни малейшего сомнения, так это то, что Рамиэль повидал его предостаточно.

— Где это вы научились так хорошо танцевать, если нечасто бываете на светских раутах?

— А где вы научились так хорошо танцевать вальс, если ваш муж его не танцует?

— Я не говорила, что он не танцует вальс! — отрезала Элизабет упрямо.

Эдвард умел танцевать вальс, просто он не танцевал его с ней, сберегая силы для своих избирателей.

— Расскажите мне о ваших сыновьях.

— Я же сказала, что не стану обсуждать с вами своих детей.

— Но сейчас я не ваш наставник, а просто мужчина, ведущий легкую беседу во время танца.

Элизабет резко повернула голову, приготовившись сказать ему, чтобы он не беспокоился, раз уж танец с ней его совсем не радует. Это было ошибкой.

Их лица разделяло не больше десяти дюймов. Ширина двух ладоней.

— Оба моих сына учатся в Итоне, — с трудом произнесла она.

— Ричард и Филипп, так, кажется, их зовут, верно?

— Да. Но откуда…

— Я как-то случайно прочел в газете. Что им нравится… политика?

Улыбка тронула губы Элизабет при воспоминании о том, что Филипп подрался с мастером Бернардом, обозвавшим его вигом, хотя он был убежденным тори.

— Нет, моих сыновей не интересует политика. Ричард учится, чтобы стать инженером. Он утверждает, что техника — это будущее мира и она поможет людям больше любого правительства. Филипп хочет стать моряком, а еще лучше — пиратом.

Ответная улыбка смягчила черты Рамиэля.

— Похоже, Ричард — умный мальчик. Элизабет искала в его глазах насмешку, но не увидела ее. Материнская гордость победила настороженность.

— Это так. Будущей осенью он начинает сдавать экзамены в Оксфорд. Хотя Филиппу будет трудно, когда Ричард покинет Итон. Они всегда были очень близки друг к другу, несмотря на разницу в возрасте, а может, именно потому, что они такие разные. Ричард — спокойный и усидчивый, а Филипп — настоящий озорник. Меня не удивит, если они по ночам делают набеги на школьную кухню в поисках чего-нибудь съестного — они всегда так делали дома.

— Вы любите своих сыновей.

Они были единственным ее достоянием. Элизабет избежала его все понимающего взгляда.

— Вы любите вашего мужа? — неожиданно спросил он. Элизабет наступила ему на ногу… сильно.

— Если бы я не любила его, то не пришла бы к вам.

— А ваш муж любит вас?

— А вот это уже не ваше дело.

— Я хочу, чтобы это стало моим делом. Уж не собирается ли он…

— Я полагаю, будет лучше, если мы отменим наши уроки, лорд Сафир. Я верну вам книгу.

— Слишком поздно, дорогая.

Дрожь тревоги пробежала по коже Элизабет.

— Что вы хотите сказать?

— У нас есть договоренность.

Догадка блеснула в ее глазах.

— Сначала я шантажировала вас, теперь вы хотите ответить мне тем же.

— Если придется.

Именно этого она и опасалась, поэтому и не чувствовала себя слишком уж… обиженной.

— Почему?

— Вы хотите научиться доставлять мужчине удовольствие… а я хочу научить вас этому.

Элизабет разозлилась.

— Вы стремитесь унизить меня!

— Как я уже говорил вам, вы очень мало знаете обо мне. Помните историю Дорерама из «Благоуханного сада»?

— Он был убит, — мрачно ответила она, с содроганием вспоминая этот эпизод.

— Король, убивший его, освободил из его лап женщину.

— Замужнюю женщину.

«И тогда король взял женщину и освободил ее от мужа».

— Но это же абсурдно. — Ей не хотелось даже думать о замужней женщине, которую «освобождают» от мужа. — Я не вижу смысла в нашем разговоре.

— Все очень просто. В Аравии женщина имеет определенные права на своего мужа, в том числе и на его половую жизнь. И у нее есть право на развод, если он не удовлетворяет ее.

Элизабет неожиданно почувствовала себя глубоко уязвленной. Только безнравственные женщины могли быть не удовлетворенными в браке.

Да как он смеет…

— К вашему сведению, мой муж полностью удовлетворяет меня! — прошипела она.

— Между нами не должно быть больше лжи, дорогая. У вас достало смелости обратиться ко мне за помощью. Так найдите же в себе смелость признать правду.

— И в чем же, по-вашему, состоит эта правда?

— Посмотрите на вашего мужа. И когда вы узнаете, что он действительно собой представляет, а не то, каким вы его хотите видеть, вы все поймете. — Он отпустил ее руку. — Танец кончился, миссис Петре. Давайте просто пройдемся.

— Я не позволю себя шантажировать.

— А я думаю, позволите. Вы любите своих детей, но вы ничего не знаете о своем муже… да и о себе самой тоже. Надеюсь увидеть вас завтра утром.

Элизабет рассеянно кивнула, хотя ее мозг старательно осмысливал его слова.

— Вы знаете, кто любовница моего мужа?

— Нет.

— Тогда почему вы все это делаете?

— Потому что я считаю, что вы женщина, которая заслуживает большего.

— У меня нет мужского члена, лорд Сафир, — холодно возразила она.

Жесткая линия его рта смягчилась, глаза засветились лукавством. Он выглядел как озорной школьник, каким он, наверное, и был в двенадцать лет.

— Это мы проверим.

— Я не приду завтра утром.

— Вы придете, а я буду ждать вас.

Впервые в жизни Элизабет поняла, почему Филипп обычно топал ногой от злости.

В противоположном конце зала она увидела своего мужа. К нему подошел один из членов кабинета министров. Муж посмотрел на Элизабет и кивком головы отпустил ее. Затем он с коллегой направился к карточным столам.

Обернувшись, молодая женщина встретила пристальный взгляд бирюзовых глаз Рамиэля. Он тоже видел, как Эдвард попрощался с ней.

Раздосадованная Элизабет воинственно заявила лорду Сафиру:

— Я не буду вам лгать, если вы не будете чернить моего мужа.

— Очень хорошо. Я здесь для того, чтобы учить вас, дорогая, и ни для чего другого.

— Возможно, мы оба чему-нибудь научимся.

— Возможно. — Он предложил ей руку.

Элизабет оперлась на нее, ощущая под шелковой тканью тугие мышцы. Ее вдруг обдало жаром — от его взгляда, устремленного на ее грудь. Элизабет непроизвольно распрямила плечи, слишком поздно сообразив, что от этого движения грудь подалась вверх, едва не выскочив из скрипучего корсета.

В глубине бирюзовых глаз плясали веселые искорки.

— Правило номер три. С завтрашнего утра, собираясь ко мне, вы оставите все шерстяные вещи дома. Вы можете носить шелк, муслин, бархат, парчу — все, что угодно, только не шерсть.

— А на вас, лорд Сафир, — не задумываясь, дерзко спросила она, — что будет надето?

— На мне будет надето ровно столько, сколько вы пожелаете.

У Элизабет пересохло во рту, когда она представила себе теплую смуглую плоть, увенчанную пылающей от желания головкой. Нет, такой мужчина, как он, не может вожделеть женщину, в волосах которой появились серебряные нити, а тело располнело после рождения двоих детей.

— Мы учимся, лорд Сафир, а не играем фарс.

Со всех сторон стали поворачиваться головы, чтобы увидеть, кто позволил себе так весело расхохотаться. Молодая женщина прикусила губу, чтобы не присоединиться к нему.

Конечно же, не было ничего смешного в том, что светское общество стало свидетелем неудержимого веселья лорда Сафира, причем она держала его под руку, привлекая к себе всеобщее внимание. Но как Элизабет ни старалась, она сама не смогла удержаться от улыбки.

Изумрудные глаза перехватили взгляд Элизабет, глаза ее матери. Ребекке было не до веселья. Элизабет резко отстранилась, и смех Рамиэля замер.

Элизабет повернулась и быстро зашагала прочь от него. И в этот момент она ощутила, как что-то умерло у нее внутри.

Глава 7

Сегодня госпожа Петре облачилась в тяжелое коричневое бархатное платье, а вместо щита прикрылась холодной английской чопорностью. Накануне вечером она улыбалась ему… а затем прогнала, как побитую собаку.

— Рад вас видеть, миссис Петре.

— Доброе утро, лорд Сафир.

Его губы кривились в улыбке, пока она методично стягивала с себя серые кожаные перчатки.

Он налил дымящийся кофе в фарфоровую чашку с голубыми прожилками, затем плеснул в нее холодной воды, прежде чем передать Элизабет.

Ей явно не хотелось принимать угощение, но строгое английское воспитание предписывало не обижать хозяина дома отказом. Рамиэль следил за ней, страстно желая, чтобы она взяла чашку. Его глаза радостно вспыхнули, когда она все-таки приняла ее. Он хотел ее. Он хотел, чтобы она познала плотские желания. Он хотел, чтобы она возжелала его — мужчину, рожденного на Западе, а возмужавшего на Востоке. Мужчину, вкусившего горьких плодов страстей и тем не менее жаждавшего от женщины чего-то большего.

Кофе по-турецки мог послужить хорошим началом.

Лицо Элизабет окружили клубы горячего пара; она подула на чашку, сделала один глоток, другой, третий… Отодвинув чашку к краю стола, она вытащила из сумочки свои записи.

— Выбор учебника меня несколько смущает, лорд Сафир. — Подняв голову, она встретила его насмешливый взгляд. — Шейх дает очень мало указаний, как доставлять удовольствие мужчине.

Рамиэль пригубил кофе из своей чашки, вдохнув густой сладкий аромат, горько-сладкое напоминание о том, что он когда-то принимал как должное.

— «О, вы, мужчины, — начал цитировать он вполголоса, — готовьте женщину к наслаждению, ничего не упускайте, ни малейшей детали, если хотите добиться вашей цели. Исследуйте ее с великим усердием, полностью отдавайтесь этому, и пусть ничто не отвлекает ваши мысли… И только после этого приступайте к делу, но помните: начинайте не раньше, чем ваши поцелуи и любовные игры возымеют действие».

Он нарочито медленно поднес чашку к губам и выпил. Густой напиток был горячим и влажным, именно таким, каким она должна чувствовать фаллос, проникший в ее глубины. Элизабет смотрела на него, внешне спокойная, даже умиротворенная. Ее торчащие соски туго натягивали мягкий бархат.

— А вам не кажется, что мужчину тоже сначала требуется подготовить, миссис Петре?

— Вы хотите сказать, что и мужчин, и женщин возбуждают одни и те же ласки?

— И у тех, и у других есть груди, губы, бедра… — Он легко провел пальцем по краю чашки.

— Значит, вы считаете, что мужчина возбуждается, когда женщина целует его щеки… — Они перешли границы, разделяющие преподавателя и студента. Он это знал, да и она тоже. Он заронил зерна сомнения в ее душу насчет ее мужа… да и насчет себя самого. — И покусывает соски у него на груди?

Рамиэль почувствовал жар в паху.

— Я знаю, что мужчину возбуждают поцелуи и покусывания, миссис Петре.

Она прикрыла глаза, спасаясь от его обжигающего взгляда.

— Я еще могу понять, что мужчине приятно, когда женщина ласкает и щекочет нижнюю часть его тела, но я не представляю себе, почему мужчине может быть приятно, когда целуют его пупок и… скажем, бедра.

Сам Рамиэль хорошо знал, какое огромное наслаждение чувствует мужчина, когда женщина целует ему пупок и бедра. Перед глазами появились воспоминания о гаремных удовольствиях, его первые нежные попытки исследования женского тела, раскинутые женские ноги, неудержимо рвущийся член, когда его пальцы погружаются в мягкие шелковистые волосы вокруг лона, а сам он отдается первому экстазу жаркого влажного рта. Он хотел снова пережить эти невинные радости уже с Элизабет Петре.

— А разве вам не доставляет удовольствия, когда вам целуют пупок и бедра? — спросил он тихо, с затаенной страстью в голосе.

— Я…

Глаза Рамиэля призывали Элизабет сказать правду, она не могла обмануть его.

— Я не знаю, мне никогда их не целовали.

— А вы не чувствуете возбуждения, представляя себе, что у вас целуют эти места?

Тлеющее полено с треском вспыхнуло в камине. Она вздернула подбородок, готовая встретить насмешку.

— Да, чувствую. А вы сами не возбуждаетесь, представляя себе, как вас целуют там?

У Рамиэля перехватило дыхание.

— Да, меня это необычайно возбуждает.

— А мужчине нравится, когда женщина кусает его руки?

Жаркая чувственность, зарождавшаяся между ними, внезапно исчезла.

— Кусает его руки, миссис Петре? — переспросил он с ехидством. — Шейх не рекомендует доходить до каннибализма.

— Прошу прощения. Так мужчине нравится, когда женщина покусывает его руки?

Губы Рамиэля скривились в циничной усмешке.

— Боль тоже иногда доставляет наслаждение.

— Когда?

— Боль, причиняемая мужчине… или женщине?

Запас ее легендарной британской выдержки подходил к концу.

— Мужчине.

— Когда мужчина доводит женщину до экстаза…

— Простите, я хотела бы записать это, одолжите мне вашу ручку.

Элизабет пыталась бежать, бежать от себя самой. Она умела быть матерью, но боялась быть женщиной.

Явное пренебрежение к жене, выказанное Эдвардом накануне на балу, вкупе с тем, как он отослал ее домой, рассказало Рамиэлю все о шестнадцати годах ее супружеской жизни. Эдварду было наплевать на нее… а ей нет.

Сколько бессонных ночей провела она, дожидаясь мужа? Как она поступит, когда его тайна раскроется? Черт! Вся прислуга знала о сексуальных предпочтениях Эдварда Петре. Как можно быть такой наивной?

Рамиэль вынул ручку из верхнего ящика стола. Она пристально смотрела на золотое перо. А может, она разглядывала пальцы, представляя себе ширину его ладоней, прикидывая, поместится ли он в нее целиком? Войдет ли он с легкостью или протиснется с трудом, причинив ей боль? Сможет ли он довести ее до оргазма или бросит ее неудовлетворенной, страждущей, как наверняка поступал Эдвард Петре?

Расправив плечи, Элизабет крепко сжала ручку.

— Спасибо.

Интересно, когда в последний раз она принимала в себя мужской член? Рамиэль подтолкнул к ней медную чернильницу.

Элизабет обмакнула перо и приготовилась записывать.

— Так что вы говорили?

— Вы когда-либо испытывали оргазм, миссис Петре?

Элизабет вскинула голову.

— Только не надо лгать или уходить от ответа, — предупредил Рамиэль серьезным тоном. — Мы ведь договорились.

Она ответила с холодным презрением:

— Да, лорд Сафир, я испытывала оргазм.

Внутри его, как кобра, готовящаяся к прыжку, затаилась жгучая ревность.

— Тогда вы, наверное, знаете, что перед наступлением оргазма бывает трудно различить боль и наслаждение. Когда женщина достигает пика чувств, она иногда даже царапает и кусает своего возлюбленного. И эта боль может оказаться последним толчком, который ему необходим для достижения собственного оргазма.

Стальное перо старательно скрипело, выводя каракули на бумаге.

Он смотрел на игру света в ее волосах, они то приобретали цвет красного вина, то золотого пламени. И представлял себе, как она медленно наклоняется, заглатывая фаллос своего мужа. Рамиэль не знал, что больше раздражало его — то, что по завершении уроков она применит свои познания, чтобы ублажить другого мужчину, или же то, что, попытавшись использовать их, она уничтожит себя.

— А сейчас я расскажу вам, что иногда требуется женщине, чтобы достичь собственного оргазма.

Скрип пера прекратился.

— Я знал женщин, которым нравилось, когда у них кусали или кололи булавками соски. Некоторым женщинам нравится, когда я закидываю их ноги себе за плечи и вхожу в них так глубоко и с такой силой, что чувствую, как матка сжимает мой член.

Элизабет вновь взялась за перо, неотрывно глядя на то, что она только что записала.

— И что же предпочитаете вы сами?

Он страдал, видя ее невежество… и сексуальную неудовлетворенность, которую она так мужественно скрывала.

— Все, что предпочтет сама женщина.

«Все, что предпочтешь ты, Элизабет Петре». Но было ясно, что она сама не знала, чего хотела. Ее голос был едва слышен:

— А вам действительно нравится, когда женщина покусывает у вас соски на груди?

Жар желания пронзил Рамиэля.

— Да, миссис Петре.

В напряжении он ждал следующего вопроса.

Ее грудь под коричневым бархатным платьем вздымалась и опускалась в такт дыханию. Она подняла голову с расширенными от волнения глазами.

— А вы… вы получаете удовольствие, покусывая соски у женщины?

— Я их целую, ласкаю губами, облизываю, прихватываю зубами, — произнес он хрипло. — Да, я наслаждаюсь женской грудью.

— А как насчет вашего… члена? Вчера вы заявили, что, когда женщина обхватывает пальцами член мужчины, она держит в руке его жизнь. А вам больше нравится, когда его держат… каким образом?

Рамиэлю стало трудно дышать.

— Мне нравится, когда женщина ласкает его рукой до тех пор, пока крайняя плоть не сможет покрывать головку.

Элизабет, слушала не шевелясь и даже не моргая.

— Арабские женщины, наверное, в восторге от вас.

Он не ожидал от нее такой откровенной оценки. Кровь бросилась в лицо Рамиэлю, он впервые покраснел за последние двадцать пять лет.

— Да.

Женщины находили его очаровательным, но только иностранки. Ни одна наложница не хотела общаться с ним, неверным, даже в обмен на свободу.

— Вам когда-либо попадалась женщина, которая осталась бы вами недовольна, лорд Сафир?

Араб. Ублюдок. Животное. Его обзывали по-всякому, и в постели и вне ее.

— Если вы имеете в виду, что я когда-либо не смог довести женщину до оргазма, — сказал он грубо, — то ответ будет — нет.

Раздался хруст бумаги — она неожиданно смяла свои записи.

— Никогда?

Рамиэль удивленно поднял бровь.

— Я не претендую на роль мученика, миссис Петре. Случалось, конечно, что я кончал раньше женщины. Но есть масса способов удовлетворить ее. Руки, губы, даже пальцы ног. Почти любая часть мужского тела для этого подходит.

Его ответ поверг Элизабет в шок.

— Пальцы ног?

— Да, пальцы ног.

На ее лице отразилось недоверие. Она была заинтригована, хотя и безуспешно пыталась это скрыть. Элизабет опустила Глаза и попыталась разгладить смятые записи, не выпуская из пальцев ручку, толстый, отливающий золотом стержень.

— Вы, наверное, развлекаетесь с Женщинами с дурной репутацией, которые реагируют иначе, чем добропорядочные женщины.

Элизабет старательно повторяла то, чему ее приучили верить с детства. Рамиэлю захотелось встряхнуть ее.

— А вы что, действительно полагаете, что добропорядочные женщины устроены иначе, нежели женщины с дурной репутацией?

Несколько секунд Элизабет старательно разглаживала свои записи.

— Нет, конечно же, нет.

— Тогда почему же вы думаете, что добропорядочные женщины не способны получать сексуальное наслаждение?

— Возможно, желание или же осознание низменной основы своей натуры лишает женщину добропорядочности. Она может казаться внешне целомудренной и добродетельной, но если жаждет сексуальных наслаждений, то становится не лучше… уличной женщины.

Рамиэль подался вперед, кресло под ним протестующе заскрипело.

— Миссис Петре…

— Лорд Сафир… вы, как мужчина… — Она подняла голову. — Вам не внушает отвращения женщина, которая хочет совокупляться тем же способом, что животные в поле?

Не так давно Рамиэль стремился вывести ее из равновесия. Теперь же ему хотелось вернуть ей самообладание.

Он мог это сделать. Он мог солгать. Он мог сказать, что низменные потребности женщины отвращают таких мужчин, как он. Он мог сказать, что добропорядочные арабские женщины обучаются, чтобы доставлять наслаждение мужчине, а не получать собственное, и что страстность, которая ценится в наложнице, осуждается у жены. Он мог отправить ее домой и уберечь от решения, которое в противном случае вынудит ее принять, в надежде, что она никогда не узнает правды о собственном муже.

Слишком поздно…

— Нет, миссис Петре, мне не внушают отвращения плотские потребности женщины.

— Но ведь вы наполовину араб.

Казалось, не было причины для приступа холодной ярости, охватившей Рамиэля. Ему было наплевать, когда лорд Инчкейп обозвал его бастардом. Но замечание Элизабет о том, что он наполовину араб, обожгло его, как кислота.

— Я мужчина, миссис Петре. Англичане могут называть меня бастардом, арабы — неверным, но я все равно остаюсь мужчиной.

Рамиэль не был готов к проблеску понимания и почти сочувствия, появившемуся в ее глазах.

— Если бы я думала иначе, лорд Сафир, я бы не обратилась к вам со своей просьбой, — твердо заявила она. — Я приношу вам мои искренние извинения, если обидела вас. Уверяю, у меня не было подобных намерений.

Его ноздри раздувались. Он не привык, чтобы перед ним извинялись. Не хватало еще ей пожалеть его!

— Так что же в таком случае вы имели в виду, миссис Петре?

— Я просто полагаю, что англичане не приемлют сексуального естества женщины. Вам подобные потребности не кажутся отвратительными, поскольку вы получили образование в другой стране. Однако у моего мужа есть любовница, следовательно, ему не противна женская сексуальность.

Искренность в глазах Элизабет не вызывала сомнений. Рамиэль смотрел на гордо вскинутый подбородок, на отблески огня в ее рыжих волосах.

— Если мужчине внушает отвращение женская сексуальность, дорогая, значит, он не мужчина.

— Может, она не противна ему, когда женщина молода…

— Миссис Петре, вы женщина в самом расцвете сил.

— У меня двое детей, лорд Сафир. Уверяю вас, время моего расцвета давно миновало.

Она возразила ему, словно и не заметила, как накануне он открыто заглядывал к ней за корсаж и наслаждался каждым мелькнувшим кусочком гладкой белой кожи ее округлостей. Словно она не могла себе представить, что мужчина может дрожать от страсти к ней.

— У вас очень женственная фигура, не то что у плоскогрудых девиц с тощими ногами без бедер.

Элизабет обозлилась, ее самолюбие было уязвлено.

— Мы здесь не для того, чтобы обсуждать мою внешность, лорд Сафир.

— Миссис Петре, существуют определенные вещи, которые мужчина может проделывать с полногрудой женщиной и которые невозможны с менее щедро одаренной женщиной. — Рамиэль объяснял мягко, мечтательно упершись взглядом в ее грудь. — Вы можете гордиться своим телом.

— Какие же именно штучки может проделывать мужчина с «женственной» фигурой, лорд Сафир? — спросила она язвительно. — Использовать ее грудь в качестве спасательного круга?

Рамиэль засмеялся. Элизабет Петре никогда не перестанет удивлять его.

— Если вы закончили, может быть, мы продолжим наш урок? Итак, как все-таки женщина соблазняет мужчину? — спросила Элизабет холодно. — Только, пожалуйста, не говорите мне, что с помощью голых грудей. Мне трудно будет поверить, что половина светских леди трясла своими телесами перед вами.

Рамиэль снова прыснул от смеха.

— Вы поражаете меня, миссис Петре. Я и не представлял, что вы знакомы с подобными выражениями.

— Вас могут поразить мои познания, лорд Сафир. Леди может не употреблять их, но очень трудно ничего не слышать, когда работаешь с бедными.

— Здесь, в моем доме, вы можете говорить все, что вам вздумается. Уверяю вас, я много чего наслушался, причем от очень-очень знатных леди.

Графиня, мать Рамиэля, посмеялась бы, если бы слышала, как он ее представляет. Впрочем, Элизабет Петре не слишком верила в ее знатное происхождении.

Рамиэль смягчился.

— Соблазнительна та женщина, которая получает удовольствие от собственного тела, миссис Петре. То, как она одевается, как ходит, как говорит, — все это обычно сообщает мужчине то, что ему следует знать.

— А именно?

Его голос стал проникновеннее:

— Что она хочет его.

— Я не кокетничаю с вами, лорд Сафир.

— Я знаю.

— Вы мой наставник.

— В этой комнате — да.

— До того как вы согласились учить меня, вы знали, что у моего мужа есть любовница?

Рамиэль напрягся. Она не могла знать… и все же?

— Я не вращаюсь в кругах вашего мужа.

— Но до вас доходили слухи?

— Всегда полно слухов, — возразил он загадочно. — Иначе вы не были бы здесь.

Элизабет глянула на маленькие серебряные часики, приколотые к платью.