10

Он жадно целовал ее глаза, губы, руки и все повторял:

— Лизонька, подумать только, я чуть было не погубил тебя своим неожиданным появлением! Мне страшно даже подумать, что ты могла упасть…

Он и вправду весь дрожал при этих словах и все крепче прижимал ее к себе:

— Пойдем, родная, нас ждет быстрый экипаж. Ты и оглянуться не успеешь, как опять окажешься в нашем родном Петербурге. Мы с тобой обвенчаемся в первой же церкви… и я сделаю все, чтобы ты забыла перенесенный кошмар!

В первом же костеле! В первой же церкви!.. Еще немного, и она бы сдалась.

Как хорошо было бы закрыть глаза, отдаться на волю этих сильных, надежных рук: пусть забирает ее отсюда, увозит, делает с ней что хочет…

О чем она думает?! Неужели так просто: уехать и забыть? После того, как она прожила другую жизнь и стала другим человеком? Она стала женщиной в объятиях другого мужчины, и кто знает, может, она уже носит в своем чреве его ребенка?!

— Прости, Петруша. — Лиза заставила себя вынырнуть из этой сладкой грезы — если бы только она любила Жемчужникова! Но пользоваться его чувством? — Я не могу…

Он некоторое время тяжело молчал, а потом с пренебрежением проговорил:

— Ах да, мы же на Пушкине воспитаны: «Но я другому отдана и буду век ему верна!» Татьяну Ларину выдали замуж не применяя к ней насилия и не оскорбляя ее достоинства. А он… этот… гнусно похитил тебя, насильно сделал своей женой… Но ты напрасно боишься. Церковь признает недействительным ваш брак, а я… я никогда и словом не упомяну о том, что произошло!

Лиза слушала сбивчивую речь Петра, смотрела на его осунувшееся лицо, измятую, несвежую одежду и думала о том, как часто в жизни случается, что тот, кто действительно достоин любви, ее не получает, а тот, кто причиняет страдания другим, эгоистичен и не ценит подлинных чувств, оказывается в выигрыше совсем не по заслугам.

Она ясно сознавала, что ее чувство к Станиславу мало напоминает любовь, но он сделал ее женщиной, своей женой, и сбегать от мужа к бывшему жениху теперь уже и вовсе неприлично…

К тому же Петр и не интересовался ее чувствами и желаниями. Он не сомневался в том, что Лиза ему обрадуется, и все решил за нее…

Но она успела понять, что со своей судьбой сможет разобраться лишь самостоятельно. Тихая, безоблачная жизнь не влекла ее. Ей бросили вызов, и уехать сейчас с Жемчужниковым на мужском языке означало бы уклонение от дуэли… Аналогии на языке женщин она подобрать не смогла.

— Петя, возвращайтесь домой, — холодно сказала она, отодвинула его от себя и пошла к замку.

— Лиза, вернись! — отчаянно закричал он, но она знала: оглянется — не выдержит, вернется. Станет жалко Петра, а на чаше весов сейчас лежала ее жизнь. Почему-то Лиза была уверена, что Петр вполне без нее обойдется. Может, не теперь, но в скором будущем…

Вечером она с Василисой опять заглянула в гардероб покойной свекрови, отобрала еще несколько платьев, а когда пришло время сна, легла на свое огромное супружеское ложе и заснула, едва коснувшись подушки. Проснулась она лишь после обеда, и то потому, что в спальню заглянула обеспокоенная Марыля — да жива ли пани княгиня?

Лиза подняла голову с подушки и сонно спросила:

— Что-нибудь случилось?

— Нет, — пискнула горничная, — но я подумала, здорова ли вельможная пани?

— А почему я должна быть больна? — сварливо поинтересовалась Лиза.

— Прошу прощения, ваше сиятельство, но я подумала, что вы спите уже шестнадцать часов, может, вам что-нибудь нужно?

— Кое-что нужно, — буркнула молодая княгиня, — но в этом ты мне никак не поможешь.

Она сползла с постели и, завернувшись в шелковый халат все из того же гардероба, уходя, наказала:

— Приготовь зеленое платье, а прическу… спроси Василису, свободна ли она? Если да, пусть придет и меня причешет.

Марыля обиженно поджала губы, но ничего не сказала. Княгиня не позвала ее на свое умывание, потому горничная занялась делом более простым: открыла шторы и стала застилать постель.

Платье было надето и зашнуровано, когда в опочивальне появилась Василиса с двумя алыми розами.

— Одну приколем к корсажу, а другую — в прическу.

— Алую розу к зеленому платью? — с сомнением переспросила Лиза.

— Все будет просто замечательно: вы вся словно зеленый стебелек, который венчает розовое с зелеными глазами личико, — вот вам и бутон…

— Вы поэтесса, Василиса Матвеевна, — улыбнулась Лиза. — Но, наверное, мне надо было бы надеть темную юбку и высокие ботинки — я еще не все посмотрела.

— Сегодня вам не удастся это сделать — на улице идет дождь. — Экономка оглянулась на безмолвно стоящую Марылю. — А ты, Машенька, иди на кухню, пусть Зося даст тебе молока. У тебя очень бледный вид…

Марыля вопросительно перевела взгляд на Лизу.

— Иди, иди, — кивнула та, — понадобишься, позову.

— Вы не возражаете, что я отправила вашу горничную? — спросила у Лизы экономка. — Покорнейше прошу у вас прощения. Возможно, я слишком привыкла командовать слугами — по сути дела, почти пять лет в замке не было хозяйки.

— Конечно, я не возражаю, — несколько рассеянно сказала Лиза, прислушиваясь к себе: с тех пор как она проснулась, у нее не проходило ощущение, что она какое-то дело не довела до конца. Или что-то сделала не так…

N «Вот оно что! — вспомнила она. — Я отправила прочь Петрушу Жемчужникова. Это и не дает мне покоя. Но так будет лучше для всех. Для него особенно…»

Она не сомневалась, что Петино горе не продлится вечно.

Лиза сидела перед зеркалом и смотрела, как проворные руки Василисы Матвеевны опять сооружают ей прическу, какую она прежде никогда не носила.

С этой прической ее лицо словно принимало совсем другое выражение.

Несомненно, экономка обладала талантом художника, ибо она почувствовала происшедшие в молодой княгине перемены. Это была уже не Лизонька Астахова, а подлинная княгиня Поплавская, получившая в мужья человека экспансивного, непредсказуемого и полного всевозможных моральных патологий, как сказал бы врач. Мало того, что Лиза перестала этого бояться, она собиралась сразиться с этими патологиями. А заодно и с самим Станиславом.

— Я бы хотела с вами поговорить, если позволите, — сказала ей Василиса, закалывая последнюю прядь. — Екатерина Гавриловна не желала меня слушать, но, может быть, вы захотите?

— Вы собираетесь поведать мне какую-то тайну? — улыбнулась ее отражению в зеркале Лиза, однако экономка на улыбку не ответила, давая понять, что разговор предстоит серьезный. — Хорошо, хорошо, не хмурьтесь. Я согласна выслушать вас. Вы хотите говорить прямо сейчас?

— Нет, что вы! — Теперь и Василиса улыбнулась. — Для начала все же советую вам поесть, а потом мы встретимся в библиотеке. Ведь вы ее еще не видели?

Библиотека произвела на Лизу ошеломляющее впечатление. Она еще раз убедилась, как богаты были когда-то Поплавские, если могли покупать такие дорогие книги и в таком неимоверном количестве.

Библиотека в доме Астаховых по сравнению с этой казалась небольшой комнаткой, содержащей едва ли одну двадцатую того, что открылось ее глазам.

Книг здесь было так много, что библиотеку вряд ли удавалось использовать еще и как кабинет, а тем более тут не смотрелся бы огромный письменный стол отца и его любимые кожаные кресла.

Стол в библиотеке тоже имелся, но вполовину меньше, и около него впритирку стояли два кресла.

Интересно, почему Василиса решила говорить с нею именно здесь?

— Потому, что библиотека — единственное помещение в замке, разговор в котором невозможно подслушать…

— Но кто из слуг осмелится это сделать? — удивилась Лиза. — А Станислав уехал в Краков на три дня.

— Я не удивлюсь, если он появится уже сегодня вечером, — ответила экономка, — но, коли вдруг он захочет услышать наш разговор, ему для этого придется прежде всего отворить эту тяжелую и скрипучую дверь.

От предпринятых Василисой предосторожностей Лизе захотелось рассмеяться, но лицо ее визави никак к веселью не располагало. Видимо, она все не могла решиться начать разговор, так что разрядить паузу решила Лиза.

— Я все хочу спросить, — проговорила она, — когда умер старший Станислав Поплавский? О смерти княгини говорили, а о нем никто не упоминает…

— Наверное, потому, что до сих пор неизвестно, как он погиб, — задумчиво сказала экономка.

— То есть вы хотите сказать, что его тела не нашли?

— Нашли. Он уходил на охоту и отсутствовал в замке два дня. Княгиня первая подняла тревогу. Отправила слуг его искать. Старый князь лежал мертвый возле не самой крутой тропинки со сломанной шеей. Говорили, он поскользнулся и неудачно упал, ударившись головой о дерево…

— Что-то было настораживающее в его смерти?

— Только мои собственные рассуждения. Дело было весной. Полицейские решили, что он поскользнулся на прошлогодних листьях. Я потом ходила туда и попыталась проделать то же самое. По-моему, на той тропинке нельзя упасть так, чтобы убиться насмерть…

— Вы знаете, в нашем имении был случай, когда мужика убило сухой веткой в то время, как он в сильный ветер шел по лесу.

— Я ничего и не утверждаю. Как говорится, dixi et animam levavi[24]. Я просто рассуждаю вслух. В нашей повседневной жизни могут быть такие совпадения, что никакой романист подобные не придумает! Впрочем, судите сами: через год, день в день, умерла Екатерина Гавриловна. От сердечного приступа.

— Хотите сказать, что до этого она на сердце не жаловалась?

— Нет. Такого сказать не могу. Сердце у нее было слабое, ведь именно поэтому она никого больше не родила. И не смогла оказать нужного внимания подрастающему Станиславу…

— Тогда я не поняла, что вас обеспокоило.

— Выражение ее лица. Перед смертью Екатерина Гавриловна пережила какой-то ужас. Это ее и сгубило.

— Вы об этом хотели со мной поговорить?

— Нет. Это — всего лишь преамбула…

— Судя по вашему вступлению, вы надеетесь, что у меня сердце крепкое, — неловко пошутила Лиза. — Но вы медлите?

— Подбираю слова. Мы слишком мало знакомы, чтобы я могла говорить с вами в таком доверительном тоне, рассчитывая на полное понимание с вашей стороны, княгиня. Ведь мои мотивы могут быть какими угодно…

— Условимся, Василиса Матвеевна, что я вам верю, — сказала Лиза, — в противном случае нам не было смысла удаляться в сие неприветливое помещение;

— Вы тоже ощущаете некое стеснение в груди? — спросила ее Василиса. — Я обычно здесь не засиживаюсь. Возьму с полки нужную книгу и тороплюсь уйти.

И невольно дверь оставляю открытой. Отчего-то мне все кажется, что она захлопнется и я никогда более отсюда не выйду.

Прямо вплотную к письменному столу, где сидели женщины, полка была уставлена книгами по черной магии. Может, владельцы замка покупали и хранили их как некую экзотику, но в соседстве с человеческим черепом, оправленным в золото, производили гнетущее впечатление.

Князь Астахов такие книги не покупал и вообще ими не интересовался. Говаривал, что этот род литературы вызывает у него удушье. Как бы то ни было, но на Лизу это соседство тоже действовала не лучшим образом.

Теперь она ощущала не только стеснение в груди.

Откуда-то в ней возникло и стало расти беспокойство, каковое она чувствовала, когда поблизости оказывался Станислав.

Она встала и взяла с дальней полки первую попавшуюся книгу — «Историю государства Российского»

Карамзина — и положила к себе на колени. И ответила на удивленный взгляд экономки:

— Будем делать вид, что я читаю это вслух.

— Но вы же сами сказали, что князь уехал в Краков.

— А вы сами сказали, что он может до срока вернуться.

Женщины невесело посмеялись.

— Елизавета Николаевна, — несколько торжественно начала Василиса, — так получилось, что в замке Поплавских я живу более двадцати лет. Вначале горничной — надо сказать, без каких бы то ни было прав, потому что их не имела и моя госпожа, а после ее смерти неожиданно я получила власть над прислугой и вообще всем хозяйством замка и даже удостоилась особого доверия Станислава. Если бы такое случилось раньше, до смерти старшего Поплавского, возможно, мне удалось бы как-то повлиять на характер Станислава… Старый князь воспитывал сына весьма своеобразно. Начать с того, что отец всегда брал ребенка с собой на экзекуции, которые он устраивал своим нерадивым слугам. Или тем, кого считал таковыми. Однажды князь даже повез сына на бойню, так как был уверен, что лицезрение крови и предсмертных мучений животных воспитает в ребенке будущего мужчину, который уже ничего не будет бояться. Бедный Станислав после этого посещения чуть было не заболел нервной горячкой. Около года ему снились кошмары, так что я вынуждена была по просьбе Екатерины Гавриловны спать рядом с ребенком и обтирать его лицо святой водой, чтобы страшные сновидения не спровоцировали сердечный приступ…

— Очень необычное воспитание, — пробормотала внимательно слушавшая Лиза; она вспомнила свое безоблачное детство. Отраду, всю в цветах и зелени, слуг, которые лелеяли и баловали красивую и непоседливую девочку, и пожалела Станислава. — Продолжайте, — кивнула она экономке, которая внимательно следила за выражением ее лица.

— Екатерина Гавриловна была чересчур мягка.

Мне кажется, что в конце концов она даже стала получать удовольствие… — Василиса смутилась, — от жестокого обращения во время… я хочу сказать… во время интимных отношений с применением насилия…

Она опустила глаза и даже закусила губу, но упрямо продолжала развивать тему разговора:

— Вы не поймите меня превратно, Елизавета Николаевна. Я вовсе не подглядывала за князем и княгиней и не подслушивала, но на моих глазах происходил процесс превращения чуткой, нежной женщины в равнодушное эгоистичное существо. И при этом подверженное страху. Она могла испугаться сущей ерунды… Вы не представляете, сколько книг я перечитала из этой библиотеки! В основном медицинского характера. Те, в которых описывались болезни человеческой психики, объяснялась их природа и методы лечения… Кстати, в большинстве своем не приносящие никакого результата. Мне пришлось до многих вещей додумываться самой.

— Значит, вас тоже привлекает медицина? — поинтересовалась Лиза.

— Поначалу я стала изучать медицинские книги из желания помочь моей драгоценной крестной, а потом я так увлеклась… Но почему — тоже?

— Потому что и меня увлекла медицина, и я читала медицинские книги и могу рассказать вам кое-что такое…

В это время раздался отвратительный скрип, кто-то открывал дверь в библиотеку, и Лиза, без остановки, как бы продолжая чтение, произнесла:

— Земля Русская, упоенная кровию, усыпанная пеплом, сделалась жилищем рабов Ханских, а Государи ея трепетали Баскаков… Здравствуй, Станислав!

— Заговор мятежников? — проговорил он, усмехаясь. Подошел к Лизе и, не обращая внимания на Василису, обнял жену, по-хозяйски сжав ее грудь. — Я соскучился по тебе, милая княгиня! Представь, я чуть было не загнал своего любимого коня, так торопился к тебе. Ты мне рада?

— Извините, меня ждут дела, — пробормотала экономка и быстро пошла к двери.

— Оставайся, — гнусно ухмыльнулся Станислав, — ты нам вовсе не мешаешь. Не правда ли, дорогая?

11

Что там говорила Василиса о матери Станислава?

Что она в конце концов не только привыкла к садистским наклонностям мужа, но даже стала получать от них некое удовольствие? Неужели такое может произойти и с нею?

Лиза вспоминала случившееся в библиотеке и сгорала от стыда при одной мысли о том, что подумала экономка, с которой у нее стали устанавливаться такие доверительные отношения.

Едва не задушив Лизу в своих объятиях, Станислав слегка отодвинул ее от себя, впрочем, не выпуская из рук, и проговорил:

— Тебе удивительно идет это платье. И новая прическа, которая открывает самые маленькие в мире ушки. Так и съел бы!

Он-таки и укусил ее за мочку уха, и Лиза с тоской подумала, что, если так пойдет и дальше, чтобы скрыть следы любовных ласк дорогого супруга, ей придется, кроме закрытых платьев, надевать на голову платок…

— Мой отец, — рассказывал между тем Станислав, самым будничным образом задирая ее юбки и, к ужасу Лизы, усаживая ее на письменный стол, — никогда никого не стеснялся. Когда он тащил мать в библиотеку, он даже не закрывал дверь. И уж тем более не тушил свечи. Однажды мне удалось подсмотреть все, что тут творилось.

Самое страшное, что он во время своего разговора даже не пытался поинтересоваться, как к происходящему относится Лиза, хочет ли она того, что он собирается с нею проделать. Словно она и не заслуживала никакого объяснения, будто она была его крепостной девкой, с которой собственник-хозяин мог делать все, что ему заблагорассудится.

Он вообще не употреблял никаких слов, которые могли свидетельствовать хоть о каких-то его чувствах к Лизе. Они не любили друг друга, а просто спаривались. Как животные.

Она опять почувствовала ярость, которая подтолкнула ее к сопротивлению. Лиза случайно наткнулась рукой на лежавшее на письменном столе мраморное пресс-папье и опустила его на голову Станислава. К сожалению, из-за невозможности замахнуться как следует да и вложить в удар всю силу она лишь слегка поранила его.

Увидев кровь, ее муженек не разозлился и не испугался, а расхохотался:

— Браво, ваше сиятельство, вы делаете успехи!

Просто удивительно, как стимулирует чувства женщины насилие, примененное к ней. Или то, что она считает насилием. Право, это не одно и то же…

Он по-прежнему крепко прижимал ее к полированной поверхности стола, теперь уже снимая свои дорожные брюки.

— Пусти, мерзавец! — выкрикнула она в тщетной попытке вырваться, но он не обратил на ее крики никакого внимания…

— До чего же я устал, — проговорил Станислав, наконец отпустив ее, — скакал всю дорогу как на пожар. Все мне казалось, еще немного, и я опоздаю к чему-то очень важному. Ты мне ничего не хочешь сказать, княгинюшка?

Лиза недоуменно посмотрела на него — Станислав так легко переходил от интимных отношений к чему-то другому, словно считал все происходящее между ними ничего не стоящей безделицей. Кровь из его раны на голове все еще сочилась, но он лишь небрежно промокнул ее кружевным платком.

Лиза провела по своей щеке — и она была в крови, которая капала на ее лицо, когда Станислав склонялся над нею, чтобы присосаться к губам, выпивая ее дыхание…

Вопрос мужа Лиза услышала как сквозь вату. Она все еще переживала, недоумевала, возмущалась, а он спрашивал ее о чем-то второстепенном… Нет, они никогда не будут по-настоящему близки, потому что слишком разные… Он считает, будто она от него что-то скрывает? Или кто-то из слуг подсмотрел ее встречу с Жемчужниковым? Что бы там ни было, она вовсе не собиралась ни в чем признаваться. Их супружеские отношения никак не располагали к доверительности.

Он несколько секунд подождал — Лиза молчала, — пожал плечами и хмыкнул:

— Ты упряма. Покорилась бы мужу, глядишь, жизнь полегче пошла бы.

Значит, все-таки и он думал об их отношениях?

Станислав уже уходил, но у двери вдруг остановился и со всей силы ударил по косяку кулаком.

— У тебя никогда не бывает покорства в глазах, даже в те минуты, когда ты, против воли, чувствуешь наслаждение. Почему, а? Неужели ты надеешься укротить меня? А тебе не кажется, что, если ты будешь применять в войне между нами мужские методы, — он коснулся раны на голове, — мне придется отвечать тебе тем же?

Лиза не испугалась, но почувствовала некую усталость от внезапного осознания того, что она взялась за дело, заведомо обреченное на провал. А еще молодая княгиня ощутила в душе пустоту. Если что ее испугало, так именно это: она не чувствовала внутри себя даже бога. Неужели Поплавскому удалось сломать ее так быстро?

Она вышла из библиотеки и отправилась искать экономку. Оказалось, та была в оранжерее.

— Василиса, — спросила ее Лиза, — вы верующая?

— Верующая, — несколько удивленно подтвердила та. — А почему вы меня об этом спросили? Подозреваете в сатанизме?

— Мне не до шуток, Василиса Матвеевна, — взволнованно произнесла княгиня, — как ни странно, во всем замке я не видела ни одной иконы, креста, вообще ничего божественного!

— Ну почему же, в комнате Зоей — кухарки — есть распятие. Католическое.

— И вы ходите молиться к ней в комнату?

— Конечно, нет, я же православная.

Василиса посмотрела на лицо своей госпожи, на которое стали набегать тучи гнева, и поспешно добавила:

— Я хожу молиться в часовню.

— Здесь есть часовня? — обрадовалась Лиза.

— Есть. Старый князь Поплавский выстроил ее для своей жены. Игнац помогает мне содержать ее в порядке.

— Но он же наверняка католик!

— Католик. Но это не мешает ему относиться с уважением к православию… Пойдемте, я провожу вас туда.

В часовне было так тихо и уютно, словно этот уголок для души существовал отдельно от замка, поместья и вообще всего, что связывало Лизу с ее теперешней жизнью. Она зажгла свечу и поставила ее перед образом Девы Марии.

Божья Матерь со старинной иконы в серебряном окладе смотрела на нее так участливо, что Лиза не выдержала и расплакалась. Василиса деликатно удалилась, и потому княгиня могла беседовать с богом наедине, прося для себя в первую очередь… силы.

Господь, если он ее сейчас слышал, наверное, удивлялся, что молодая женщина просит не покоя, не жалости, не покровительства, а того, о чем мог попросить бы мужчина, которому предстояло участвовать в важной битве…

Она также попросила у всевышнего прощения за свои вольные и невольные грехи и, по-особому умиротворенная, вышла из часовни.

Когда она вошла в громадную гостиную, похожую на тронный зал, то увидела Станислава, читающего какое-то письмо.

— Твой бывший женишок объявился, — сказал он Лизе. — Требует тебя обратно.

— Как свою вещь? Наверное, он вряд ли пользуется такими словами.

— Хочешь сказать, он лучше воспитан?.. А ты согласилась бы вернуться к нему? — спросил он, хватая ее за руку и подтаскивая к себе. — Небось забилось сердечко-то? Ишь, Ланселот объявился! Решил сразиться с драконом в облике Поплавского. Однако это только в сказках рыцари побеждают драконов. В жизни такое происходит гораздо реже…

— Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что твой Петр Жемчужников прислал мне вызов на дуэль и для меня это совершенно некстати.

— Насколько я могу судить, дуэль никогда не бывает кстати.

— Ты как будто рада?

— Чему же здесь радоваться?

— Как это — чему? Благородный рыцарь освободит королевну из плена коварного злодея. Прошу прощения, хочет освободить, но ведь наши желания не всегда осуществимы, не так ли?

Лиза снисходительно улыбнулась. В часовне она словно оставила некий груз, до того лежавший на ее душе и мешавший относиться к человеку, с которым свела ее судьба, так, как он того заслуживал. Станислав был физически ее сильнее, и прежде она боялась этой силы, от страха считая ее выше силы нравственной.

Теперь она не боялась. Он мог, конечно, причинить ей физическую боль, но лишить ее достоинства…

Станислав тоже почувствовал, что жена изменилась, и нашел этому лишь одно объяснение: в лице Жемчужникова она видит свое избавление.

Он небрежно отшвырнул письмо-вызов и взял следующее. И, распечатав его, скосил глаз на стоящую рядом Лизу:

— Граф Кромицкий приглашает нас на бал. Вернее, он приглашает меня — краковский свет не знает, что я женился. Придется мне как следует разориться на твой туалет — княгиня Поплавская должна затмить своим нарядом всех краковских дам. Думаю, дорогая, тебе это под силу.

Лиза не смогла так же быстро перейти от дуэли к балу и некоторое время смотрела на мужа в смятении.

— А когда состоится бал?

— Представь себе, через день после дуэли. Очень удачное совпадение, ты не находишь?

— Тогда постарайся до бала не грызть меня, как дикий зверь. Сейчас в моде открытые платья, — саркастически заметила Лиза.

— К счастью, на твоем теле есть места, которые находятся ниже декольте, — злорадно захохотал Станислав, и холодок, который она опять ощутила, убедил Лизу, что страх так просто не покидает свои жертвы.

Супруг так и не назвал дату, на которую была назначена дуэль, но Станислав вроде невзначай старался постоянно иметь Лизу перед глазами. Стоило ей шагнуть чуть в сторону от него, как тут же раздавался вопрос:

— Ваше сиятельство, далеко собрались?

Лиза утешала себя тем, что посмеивалась над супругом. Значит, никто не знал, что она встречалась с Петром и давно могла бы сбежать, появись у нее на то желание.

Погода наладилась. Выглянуло солнце, и сразу же покрылись белыми цветами вишни. Игнац объяснил Лизе, что до сих пор вишен в этих краях не выращивали — почвы для них неподходящие, но ему удалось вывести новый сорт, который хорошо прижился.

Словом, за пределами замка жизнь казалась цветущей и солнечной, а внутри по-прежнему было холодно и сумрачно.

Обманутая этим не сразу осознанным несоответствием, Лиза нашла Станислава в гостиной, где он примостился у стола и писал какое-то письмо, и предложила:

— На дворе стоит замечательная погода. Давай выйдем поиграем в мяч…

Он посмотрел на жену так, словно она сморозила несусветную глупость.

— Играть в мяч? Вот так, среди дня?

— Но вечером не поиграешь, темно, мяча не будет видно.

— Я занят, — буркнул он и опять склонился над письмом.

Уходя, Лиза все еще слышала, как он повторял:

«Играть в мяч! Это же надо такое придумать!»

Словом, все ее попытки перевести их отношения в русло дружеских Лизе не удавались. Так, наверное, ребенок, не осознавший своего одиночества, пытается привлечь к своим играм строгую, неулыбчивую гувернантку, которая считает, что дети не должны играть, а обязаны сидеть и учить уроки…

Недалеко от беседки, где Лиза едва не свалилась в пропасть, зацвел желтыми цветами какой-то кустарник, и молодая женщина направилась к нему, вспомнив, что нож, который она позаимствовала у кухарки, так и остался торчать в земле на краю обрыва.

Но едва Лиза сделала в направлении беседки несколько шагов, как услышала за спиной голос Станислава:

— Елизавета Николаевна, обождите, я с вами!

Теперь настал черед удивляться ей.

— Со мной? Но ты же занят.

— Дела подождут. Я подумал, что мы с тобой еще и месяца не живем вместе, так можно ли надолго оставлять тебя без внимания?

— Иными словами, ты согласен даже поиграть со мной в мяч?

— Нет, мяч — это чересчур. Навряд ли в замке найдется мяч, но вот пойти с тобой на прогулку — это, пожалуй, я смогу…

— Я иду вон к той беседке, — кивнула Лиза. — Во-первых, возле нее я забыла нож, который позаимствовала у Зоей, а во-вторых, мне хочется срезать несколько веток цветущего кустарника.

Она нарочно так подробно рассказывала обо всем Станиславу, в надежде, что он не станет ее туда сопровождать. Конечно, Лиза не думала, будто Жемчужников все еще прячется где-нибудь поблизости, но ей отчего-то не хотелось приводить Поплавского на место ее встречи с Петром.

— С удовольствием сопровожу вас туда, ваше сиятельство. — Он церемонно предложил ей руку, и Лиза подумала, что в присутствии мужа она всегда чувствует некое напряжение. Ждет, не придумает ли для себя ее супруг очередное представление с ней в главной роли? Не поставит ли ее в какое-нибудь дурацкое положение, отчего она станет сама искать выход, чтобы сгладить, свести на нет его грубость или нарочитую неловкость. Делать вид, что ничего не случилось, для нее было невыносимо.

Она помедлила, прежде чем подала ему руку.

— Никак ты меня боишься? — шумно удивился Станислав. — С чего бы, а? Вроде рядом не разбойник, не гайдук вольный, что развлекается с молоденькими девицами, — законный супруг. Если ты такая трусиха, какой кажешься теперь, то вчерашний удар по голове трудно объяснить. А ну как не был бы я так хорошо воспитан!

Лиза подумала: «Если бы ты был хорошо воспитан, то попросту не вспоминал бы о том случае, поскольку сам его и спровоцировал!»

А Станислав взглянул на нее искоса:

— Как сказал поэт, во всех ты, душечка, нарядах хороша. Вот смотри-ка, и юбка у тебя невзрачная, темная, и эти ботинки на шнуровке, на мужские похожие, а на тебе выглядят как некий шик. Пожалуй, если тебе почаще в свет выезжать, ты могла бы сделаться законодательницей мод. Каждая женщина думала бы: раз на ней это так хорошо выглядит, примерю и я на себя…

Подумать только, муж говорит ей комплименты!.. Но таким тоном, что она вслушивается в его слова, подозревая в них подвох.

— Вот уж не ожидала, что ты так осведомлен о нравах света, — заметила Лиза.

— Отчего же, если ты могла заметить, я слежу за модой и бываю в самых великосветских домах. К сожалению, право на это дает мне лишь знатность рода, а вовсе не мое состояние…