Пани колдунья

С некоторых пор Лиза перестала выезжать в свет, но Станислав исправно посещал все званые вечера, на которые приглашали чету Поплавских.

Если у княгини еще и теплилась надежда, что с приближением родов супруг станет больше бывать дома — как-никак, она носила в своем чреве наследника рода! — то с каждым днем она таяла.

К сожалению, Лиза не могла что-либо изменить в своей жизни. Радовало бедную женщину лишь одно: строительство ее домика на Змеиной пустоши подходило к концу, и оставалось только надеяться, что Станислав не передумает и не заставит ее остаться в замке. Тогда жизнь Лизы и вовсе станет походить на заключение.

Все реже случались дни, когда у князя оказывалось хорошее настроение, но все же в один из таких дней Казик, зная своего господина лучше других, сумел выбрать нужную минуту и испросил у князя разрешение на брак с Марылей. Тем более что ее живот — срок ее родин определили на два месяца раньше ее светлости — уже давно возопил о необходимости прикрыть грех венчанием.

Станислав так расщедрился, что дал за Марылей приданое, после чего растроганный Казимир поклялся хранить князю верность до гробовой доски.

Конечно, он и так не слишком волен был в своих поступках, но Поплавский растрогался.

Лиза более ничему не удивлялась: ни перепадам настроения супруга, ни его вспышкам ревности или нежности. Отчего-то вдруг ей стало неинтересно пытаться пробудить в Станиславе какие-то добрые чувства. Она ждала только одного: возможности скрыться с его глаз. И пусть похоронить себя в глуши, но уже одно грядущее освобождение от злой воли мужа, одно предвкушение этого наполняло Лизу блаженством.

А еще в глубине души она расстраивалась от того, что в их замке перестал появляться Теодор Янкович.

Она часто думала о его семье, добродушной и веселой, о теплых отношениях между его родителями и плакала от обиды: какая злая сила лишила ее настоящего и будущего семейного счастья?!

Справиться о Теодоре ей было не у кого. То есть заговорить с мужем о его друге она бы не осмелилась и так бы и жила в неведении, если бы Василиса в одну из своих поездок в Краков не завезла Янковичам очередную цветочную корзину — с орхидеями — и не привезла в подарок Лизе какой-то необычайный тропический цветок. Папа Ежи, как известно, разводил лишь растения уникальные, до рядовых цветов вроде роз и тюльпанов он не опускался!

Новости, привезенные экономкой, были печальными. Теодор и вправду уехал из дома сразу после своих именин, а куда — никто не знал. Он недаром пытался рассказать об этом Лизе и, наверное, рассказал бы, если бы им не помешал Станислав.

Лиза недоумевала: он так ревностно оберегал ее от других мужчин, чтобы тут же оставить ради других женщин. Совсем в духе пьесы Лопе де Вега «Собака на сене».

А Василиса рассказывала о Теодоре следующее:

— Отец с матерью не знают, что и думать, а прислуга шепчется, что арестовали молодого Янковича австрийские власти как члена польского общества «Молодых патриотов имени Тадеуша Костюшко».

Члены этого общества пытались поднять в Кракове восстание, требовали вернуть городу статус вольного города…

— Если бы это было правдой, — подумав, заметила Лиза, — власти, наверное, сообщили бы его родным.

— А прислуга считает, что молодые патриоты использовали при аресте чужие имена, чтобы их родственники не пострадали.

Лизе дозволялось лишь молча страдать от того, что она ничем не может помочь Теодору. Будь она свободной — и, конечно, не в тягости! — она бы непременно поехала в Краков, занялась розысками Теодора и обязательно добилась бы успеха. Ей было странно, что Жозефина Янкович так не считает, а, по словам Василисы, лишь сидит в своем поместье да льет слезы по пропавшему сыну…

Даже приятные известия Станислав приносил так, будто хотел непременно сбить Лизу с толку или обрушить на ее бедную голову, как некий груз. Тянул до последнего и в один из дней конца сентября, когда супруги впервые за много дней завтракали вместе, вдруг сказал, что если сегодня он не будет занят, то, пожалуй, повезет ее на Змеиную пустошь, чтобы она посмотрела выстроенный дом.

При этом он не преминул ее задеть:

— Ты захотела построить дом в таком месте! Одно название чего стоит! Чтобы не испугаться, поистине надо знаться с нечистой силой.

Лиза была научена горьким опытом — еще месяц назад супруг говорил ей о том, что строительство дома завершено и он повезет ее туда, но так и не собрался. То ли он забыл о своем обещании, то ли хотел, чтобы она опять его попросила. Но поскольку Лиза решила ни о чем мужу не напоминать, то и теперь не особенно ждала, что поездка состоится, однако Станислава мог понять лишь сам Станислав. После обеда он приехал и коротко бросил:

— Я жду тебя в карете.

Она успела лишь на всякий случай прихватить с собой теплый платок.

Еще раз будущей переселенке пришлось убедиться в том, что дорогу к ее месту уединения постороннему отыскать будет нелегко. Нынче можно было найти ее по колее, которую проложили телеги с камнем и прочими строительными материалами. Но с наступлением осенних дождей и снегов все следы исчезнут…

Наверное, Станислав думал о том же, потому что спросил жену:

— Признайся, ты не передумала?

— А ты? — спросила она.

— Разве я тебе предложил это глупое отшельничество? — не поняв ее вопроса, удивился он.

— Я спрашиваю тебя о другом: ты не передумал делать себя, а заодно и меня несчастным? Не хочешь ли ты попробовать стать счастливым мужем и отцом?

Станислав, до того придвинувшийся к Лизе почти вплотную, при ее словах отодвинулся и небрежно закинул ногу на ногу.

— Каждый должен нести свой крест, — сухо сказал он, — бог рассудил так, что я недостоин счастья.

— Бог? — изумилась она. — Да разве не ты сам делаешь все для того, чтобы испортить себе жизнь?! Ладно, ты приговорил к этому кресту себя. Но я в чем провинилась?

— Ты происходишь из рода, который служил и служит дьяволу. Прежде чем решиться похитить тебя из-под венца, я разузнал о тебе все, что можно: своим колдовством ты свела в могилу двоих мужчин, которые добивались твоей руки. Причем двое — это те, о ком знают все. Жертвы юной Лизы. А сколько загубленных душ на совести твоего папочки? Ты не знаешь, что, отправляя Юзека в Петербург, я написал князю Астахову письмо, в котором просил его сиятельство никогда не переступать границ моего владения. Я перехватывал все письма его к тебе, а также твои к нему, кроме того, единственного, с просьбой прислать твой гардероб и деньги…

— Боже мой, — прошептала Лиза, — неужели это мне не снится?

— Напрасно ты обращаешься к владыке нашему, — усмехнулся он. — Князь Тьмы — вот кто твой отец.

— А как же ты сам не побоялся жениться на мне?

Лиза решила попробовать зайти с другой стороны. Она все еще не могла поверить в то, что Станислав говорит серьезно.

— Я выбрал для себя такое искупление. Не побоялся предстать перед своим братом предателем и негодяем — он так до смерти и не узнает, что я спас его бессмертную душу.

— Поэтому ты чуть не убил его на дуэли?

— Я не собирался убивать Петра, а нарочно ранил его, чтобы он подольше приходил в себя, а придя, и думать забыл о тебе.

— Бедный Петруша! — огорченно проговорила Лиза.

— Теперь уже не бедный. Он выздоровел и скоро, думаю, женится на хорошей девушке…

— Я не совсем поняла: ты женился на мне для того, чтобы спасти Жемчужникова?

— И для этого тоже.

— Тоже? Есть еще причина?

— Есть. Сделать невыносимой твою жизнь. Я знал, что, женившись на хорошей, чистой девушке, я не смогу дать ей счастья. Это было бы еще одним грехом в моей многогрешной жизни. В то время как, женившись на тебе, я лишь сделал доброе дело. Я стал твоим инквизитором. Вместо обычного костра я медленно прожариваю тебя на костре ненависти. Ну и каковы твои ощущения, милая ведьма?

Лиза посмотрела в глаза Станислава, надеясь уловить в них тень насмешки, шутки, розыгрыша, но прочла лишь непоколебимую убежденность.

— А как объяснить твое отношение к Еве?

— Еву с тобой не сравнить, моя дорогая женушка!

Она всего лишь одержима бесом сладострастия.

В Италии и Франции такие женщины становились куртизанками. В Польше они прикидываются добродетельными девицами, и сами отцы-шляхтичи, чтобы скрыть дочерний грех, отвозят их в монастыри, где они могут рожать байстрюков вдали от людских глаз. А потом эти матери, которые бросают своих детей и никогда больше о них не вспоминают, как ни в чем не бывало появляются в свете и во всеуслышание заявляют, что они лечили на водах свои мигрени…

— Но в чем, скажи, ради бога, виновата я? — со слезами вскричала Лиза и услышала спокойный ответ:

— Возможно, лишь в том, что ты происходишь из рода, проклятого Отцом Небесным за свою связь с дьяволом!

Лиза вздохнула:

— Но скажи откровенно, раз уж все равно мы скоро расстанемся с тобой навеки, неужели я так и осталась тебе безразлична?

— Тот, кто подходит к дьявольскому огню слишком близко, не может не обжечься, — сказал Станислав.

Лиза поняла, что она попусту тратит время, пытаясь лбом прошибить стену. Не стоит и говорить, что все его выдумки насчет колдовства и ведьмачества не что иное, как выдумки, предрассудки, людское невежество. Она могла бы рассказать много примеров из прочитанных ею книг, когда еще в тринадцатом веке святой Фома Аквинский при большом стечении народа поднялся над землей.

Лизина гувернантка мисс Джулия рассказывала, что своими глазами видела в лондонском музее документ полуторавековой давности, в котором рассказывалось, как на глазах трех свидетелей некоего доктора Моора утащили эльфы…

Лиза прекратила свой мысленный монолог — мало ли о чем она могла бы рассказать человеку, который бы захотел ее слушать. Одно время она нарочно изучала всевозможные загадочные случаи, которые происходили с людьми, и о людях, обладавших необычными способностями. Многие из таинственных явлений наука не могла объяснить. Пока. Но приписывать все необычное козням дьявола может лишь человек невежественный. Прежде она никак не могла отнести мужа к таким людям. Тем неожиданнее было для Лизы его откровение. Подумать только, в девятнадцатом веке современный человек мыслит как средневековый обыватель!

Станислав ничего не хотел знать.

К счастью, карета остановилась, и он подал Лизе руку, помогая выйти.

То, что представилось взору Лизы, заставило ее позабыть о ее размышлениях, ибо перед нею была осуществленная мечта. Хотя они со Станиславом обговорили, каким должен быть дом, и муж, пригласив ее в библиотеку, показал им собственноручно составленный чертеж, она до конца так и не верила, что в последний момент супруг не передумает и не сделает нечто противоположное, только чтобы ее позлить.

Теперь, подойдя поближе, она увидела и то, из-за чего затянулось строительство, — небольшую, прилепившуюся с южной стороны дома оранжерею.

— Ты выстроил оранжерею? — на всякий случай спросила Лиза.

И такая в глазах ее загорелась радость, что Станислав невольно задержал взгляд на ее светящемся от счастья лице — как все же бывают обольстительны ведьмы!

— Выстроил, — небрежно кивнул Станислав. — Для своей оранжереи я выписал из Варшавы настоящего ученого садовника. Игнац будет жить здесь.

С тобой и с Василисой. Он — самоучка, его место как раз в таком медвежьем углу, как Змеиная пустошь.

— Когда я смогу переехать? — нетерпеливо спросила Лиза.

— Я думал, что родить ты захочешь в замке. Я привезу акушерку из Кракова…

— Ждать еще целых два месяца? Я тебя умоляю, Станислав, отпусти меня сюда. При родах мне поможет Василиса.

— Что? Подвергать жизнь моего сына опасности — ведь она не акушерка! Как это поможет?

Глянув в глаза мужа, Лиза увидела, как в его глазах опять появляется гнев и вместо мыслей в них начинает бушевать одно лишь пламя.

Все, что произошло потом, Лиза проделала так, будто кто-то это делал за нее, пользуясь ее телом, как своим. Она взяла руку Станислава в свою и нежно погладила ее, не отводя при этом взгляда от его глаз.

Она явственно увидела, как одна эмоция — удивление — медленно гасит другую — гнев.

Не отрывая взгляда, Лиза проговорила:

— Не беспокойся, все будет хорошо.

И увидела, как медленно, после напряжения, обмякают плечи мужа и весь он подается ей навстречу, жадно внимая ее словам.

— Ты знаешь ко мне дорогу. Когда настанет время, я пришлю Игнаца, и ты сможешь сделать все так, как считаешь нужным. Я полностью подчиняюсь твоей воле. Все будет, как ты захочешь.

Он сразу успокоился и даже пожурил ее:

— Ты же знаешь, Лиза, как я не люблю твоего противоречия. Покоряйся, и ты получишь гораздо больше. Разве не в России говорят: ласковый теленок двух маток сосет!

— Давай посмотрим, как выглядит дом изнутри, — смиренно попросила Лиза.

Если ему так хочется ее покорности, она согласна попритворяться еще немного, чтобы наконец обрести желанный покой.

— В доме твоем почти нет мебели, плотники только вчера все здесь закончили. А завтра мы все завезем…

— Ты разрешишь мне за этим проследить? — робко спросила она, но поторопилась, прервала его в середине фразы, которую Станислав произносил.

Он так нравился себе в роли великодушного повелителя!

— Слуги и без тебя сделают все как надо, — сухо проговорил он.

Обратно они ехали молча. Лиза чувствовала себя как выжатая губка. С каждым разом общение со Станиславом становилось для нее все затруднительней.

Не потому, что не понимала его. Скорее, наоборот, оттого, что слишком хорошо понимала: ее супруг душевно болен, и подлаживаться под него, угождать, лебезить ей невмоготу. Она будто изо дня в день насилует свою волю.

Что ж, Василиса — уж ей-то разрешат следить за меблировкой домика опальной княгини — сделает все как надо. Так Лиза подумала про себя и тяжело вздохнула. Она отвлеклась на свои мысли и не сразу заметила, что супруг вглядывается в выражение ее лица. Наблюдает за течением ее мыслей или старается увидеть что-то, одному ему ведомое…

— Что ты пытаешься прочесть на моем лице? — не выдержав, поинтересовалась она.

— Хочу понять, что в нем так притягивает мужчин?

— И ты решил, что ничем, кроме колдовских чар, я привлечь не могу?

— Ты знаешь, что Теодор в тебя влюбился? — спросил Станислав вроде невпопад.

— Он тебе сам об этом сказал? — ответила Лиза вопросом на вопрос.

— Имеющий глаза да увидит, — криво усмехнулся Станислав.

— Он чем-то обидел тебя? Ты подозреваешь его в нечистых намерениях?

На чело Станислава опять набежало темное облако. Его настроение так часто менялось, что Лиза не успевала к нему приспособиться.

— Мы с Теодором всегда были друзьями. Однажды он спас мне жизнь, и я понял, что тоже должен его спасти…

Лиза похолодела от нехорошего предчувствия:

— От чего ты захотел спасти своего друга?

— От тебя!

— Но разве я не сама предложила тебе удалиться от света? Иначе для чего мне жить в Змеиной пустоши?

— Думаю, он нашел бы тебя и там.

— Нашел бы? — эхом повторила она. — А теперь ему это не удастся?

— Из австрийской тюрьмы не очень-то убежишь!

— Из тюрьмы? Ты хочешь сказать, что Теодор в тюрьме?

— Как мятежник и бунтарь, замышляющий свергнуть законное правительство…

Если бы Лиза не сидела в карете, она бы, наверное, упала. Ее ум отказывался понимать логику Станислава.

— И давно ты знаешь об этом?

— С самого начала, — довольно кивнул он. — Ведь я сам этому способствовал.

— Засадил друга в тюрьму, чтобы таким образом он смог избегнуть влияния твоей ведьмы-жены?

— Ты все правильно поняла.

— Надолго?

— До тех пор, пока мы тебя официально не похороним. Тогда я помогу ему доказать законным властям свою лояльность. Ты же не захочешь причинить вред невинному человеку и каким-то образом сообщить ему, что ты жива?

— Я сделаю так, как обещала тебе.

— Какое-то время он пострадает — Тедди романтик, он будет с упоением оплакивать твою смерть, носить на могилу розы… Но потом разум возьмет верх над его чувствами, и он женится на хорошей девушке-католичке.

— Наверное, ты чувствуешь себя господом богом, если осмеливаешься решать за него судьбы других людей.

— Я думаю, у бога и так слишком много работы.

Если я могу ему помочь, почему бы этого не сделать?

Больше Лиза не задавала мужу никаких вопросов.

Только мимоходом подумала: хорошо еще, что он не вошел в образ средневекового инквизитора и не стал сжигать ее на костре. Впрочем, при этом она мысленно сплюнула через левое плечо: от таких одержимых людей, как Станислав, можно ждать чего угодно.

Выйдя из кареты во дворе замка, Лиза почувствовала, что в их отсутствие что-то случилось. Она увидела Василису, спешащую куда-то с ворохом белого полотна, которое использовали вместо бинтов для перевязок. Один из кухонных работников подскочил к Казимиру — тот вел под уздцы лошадей, перед тем выпряженных из кареты, — и что-то ему зашептал.

Казик отдал вожжи слуге, а сам бросился к домику, в котором он теперь открыто проживал с Марылей. Лиза поспешила следом за ним. И только Станислав вошел в замок, ни на кого не обращая внимания.

— Что случилось, Казик? — Она догнала слугу у дверей его домика.

— Мне сказали, что Марыля помирает. Она не может разродиться. Ребенок вроде повернулся, не понимаю я в этом ничего!

Он глухо кашлянул, чтобы скрыть прозвучавшие в голосе слезы.

— Где она — в доме?

Казик кивнул. Лиза отстранила его и взялась за ручку двери.

— Подожди здесь. Если понадобится, я тебя позову.

Возле кричавшей без перерыва Марыли суетилась Василиса, но, похоже, ее усилия не приносили успеха.

— Что случилось? — спросила ее Лиза.

— Ох, ваше сиятельство, — расстроенная Василиса, кажется, восприняла ее как досадную помеху, — ребенок во чреве развернулся, и я не знаю, как ей помочь. Будь поблизости доктор, он мог бы сделать кесарево сечение, а что могу я?

— Вы уверены, что без операции не обойтись?

— А вы знаете другой выход? — уже с раздражением отозвалась экономка.

Лиза читала, что умелые акушеры могут разворачивать плод во чреве, но она сама даже не представляла, как это сделать. Тем не менее она подошла к Марыле и склонилась над нею. Та испытывала адские муки, и Лиза положила руку ей на лоб:

— Все будет хорошо, милая, мы тебе поможем.

Марыля замолчала, с недоумением прислушиваясь к тому, как ее больше не терзает раздирающая боль.

— Он умер! — неожиданно закричала она. — Мой ребенок умер!

— Не умер он, не придумывай, — строго сказала Лиза и вдруг увидела совершенно отчетливо, как лежит во чреве ребенок.

Она протянула руки к животу Марыли и провела по нему, как бы показывая малышу, как ему нужно расположиться.

— Ты заблудилась, маленькая, — сказала она, ибо это была девочка, — эдак ты никогда не найдешь дорогу на свет божий.

Можно подумать, ребенок ее послушался, потому что внутриутробный плод развернулся, как и положено, головкой вниз, и тут же у Марыли начались роды.

Через несколько минут Василиса уже держала в руках новорожденную девочку.

— Пуповину сможете отрезать? — спросила ее Лиза.

— Смогу, конечно, смогу!

Экономка недоверчиво взглянула на Лизу:

— Оказывается, вы — волшебница, ваше сиятельство.

— Поздравляю тебя, Марыля!

Лиза пожала руку своей горничной, которая смотрела на нее с немым обожанием.

— Извините, я вас оставлю. Что-то у меня кружится голова, — пробормотала Лиза и вышла из домика.

Казимир кинулся к княгине с надеждой во взгляде, но внутренне приготовился услышать от нее страшную весть — из дома больше не доносилось ни звука.

— Поздравляю, Казик, у тебя родилась дочь, — тихо сказала ему Лиза и покачнулась.

Слуга едва успел ее подхватить.

— Значит, они живы? — радостно воскликнул он и тут же устыдился, ведь ее сиятельство недомогает.

Пока Казимир нес Лизу к замку, она потеряла сознание и уже не слышала крика Станислава:

— Она умерла?!

И его страшные рыдания.

И успокаивающий голос камердинера:

— Не переживайте вы так, ваше сиятельство!

Княгиня упала в обморок. У женщин это бывает.

19

Лиза проснулась от того, что кто-то у ее кровати бормотал по-польски молитву.

— Пресвятая Богородица! — горячо просил этот кто-то, в ком она не сразу признала Марылю. — Сохрани и помилуй, верни здоровье ее сиятельству княгине, ангелу божьему на земле…

— Это ты, Марылечка, перестаралась: какой же я ангел? Обычная женщина, как и все…

Марыля подняла голову, а молилась она стоя на коленях, и лицо ее просияло.

— Ее сиятельство очнулись! — закричала горничная. Но бросилась не к Лизе, а прочь из комнаты, продолжая кричать:

— Ее сиятельство очнулись!

«Наверное, в замке что-то случилось, — подумала Лиза, — если на мое пробуждение прислуга так бурно отзывается!»

Но через несколько мгновений в комнату вбежала Василиса и тоже закричала:

— Елизавета Николаевна! Вы пришли в себя, слава богу!

Следом бочком протиснулся Казик. Тот тоже кланялся и что-то благодарственное бурчал себе под нос.

«Уж не выбрали ли меня польской королевой, пока я спала?» — мысленно посмеялась Лиза.

Последним пришел Станислав, и всех остальных из спальни словно ветром сдуло.

— Может быть, ты расскажешь мне, что случилось?

Лиза сделала попытку подняться с кровати, но супруг уложил ее обратно.

— Лежи, врач запретил тебе вставать!

— Почему мне нельзя вставать? — удивилась она. — У нас в замке эпидемия?

— У нас в замке ты заболела, — сказал он.

— Но я ничего такого не чувствую! — запротестовала Лиза. — У меня ничего не болит. Голова не кружится. Я просто крепко спала…

— Трое суток! — уточнил Станислав. Он осторожно прилег рядом и обнял ее, уткнувшись лицом в ее волосы. — Господи, я чуть с ума не сошел от страха.

— Ты меня удивляешь. — Лиза отстранилась и села в кровати. — Я не привыкла к твоим нежностям, так что не стоит и начинать! Другой бы на твоем месте обрадовался.

— Чему? — не понял он.

— Теперь пойдут слухи, что жена у тебя оказалась болезненной, станут тебя жалеть, а когда я умру… — Она заметила, как испуганно скривилось его лицо, и покачала головой: любвеобильный Станислав пугал ее еще больше, чем грубый и даже ненавидящий. — Как бы умру — ты ведь не забыл о нашем договоре?

Моя болезнь оказалась кстати, не так ли?

Он поднялся с кровати все еще в некоторой растерянности:

— Я не думал, что ты так враждебно встретишь мои признания.

— У нас в России говорят: не плюй в колодец, пригодится воды напиться… Можно и по-другому: снявши голову, по волосам не плачут. Пришли-ка лучше ко мне Василису, пусть поможет одеться. И скажи на кухне, чтоб накрыли обед за три дня!

Это она так пошутила. Станислав не стал с нею спорить, вышел из комнаты, и почти тут же вошла Василиса.

— Я думала, Елизавета Николаевна, меня уже ничем удивить нельзя, — проговорила она без оханий и причитаний, подавая Лизе бархатное платье, в котором та ездила на бал к Янковичам.

По нему сразу было видно, как вырос Лизин живот. Теперь ткань натянулась, но, пожалуй, еще разочек можно будет его надеть без риска, что платье лопнет.

Василиса осторожно завязала тесемки, удовлетворенно оглядела свою работу, усадила Лизу в кресло перед зеркалом и взяла в руки расческу. Но было видно, что некая мысль все не дает ей покоя.

— Вы хоть представляете себе, Елизавета Николаевна, что спасли жизнь двум божьим созданиям? Сделали то, что под силу далеко не каждому дипломированному врачу.

— Я об этом не думала, — призналась Лиза. — И не сразу поняла, почему Марыля возле моей кровати молится.

Она покрутила головой:

— Согласитесь, странно — проснуться в собственной постели, чувствуя себя прекрасно, как хорошо отдохнувший человек, открыть глаза и увидеть возле себя непонятную суматоху…

— Чего греха таить, мы все испугались. Особенно князь. Кажется, он даже в краковский главный костел ездил, молил господа о прощении. За то, что жену свою уморил. Просил даровать вам жизнь…

— Чем же это он меня уморил?

Лиза и самой себе не могла объяснить причины столь внезапного недомогания. В последнее время Станислав своими выходками держал ее в постоянном напряжении, но она никогда не была настолько слабой, чтобы падать в обморок или страдать какой-то там нервной горячкой.

— Ему виднее! — хмыкнула Василиса.

— Я думала, Станислав радоваться будет, если со мной что плохое случится. Разом все в его жизни станет на свои места. Смахнет с плеч такую обузу, как нелюбимая жена, и сможет наконец жениться на Еве Шиманской.

— На Еве? — удивленно переспросила Василиса. — Уж если он на ней прежде не женился, когда еще вас не любил — это я по поводу «нелюбимой жены», — то теперь, думаю, у Евы нет никакой надежды на это.

— Вы считаете, он меня любит? Или я ничего в этом не понимаю, или его любовь — самая странная на свете… А почему вы подали мне вечернее платье?

Разве сейчас не ясный день, будни? А если я захочу пройтись, посмотреть, как вы тут без меня вели хозяйство?

— Ах, ваше сиятельство, вы еще не знаете? На кухне готовят праздничный обед. Князь приказал достать из подвала самое старое вино — из коллекции дедушки Станислава…

— Мы ждем гостей?

— Мы будем праздновать ваше выздоровление, пани княгиня, — улыбнулась Василиса. — Приглашена за стол даже я. Вот сейчас причешу вас — и бегом к себе, переодеваться!

— Надеюсь, палить из пушек никто не станет…

Кстати, Василиса Матвеевна, вы были в нашем с вами доме?

Экономка отчего-то замялась, но ответила:

— Была. Казик меня возил с разрешения его сиятельства.

— Там что-нибудь не так? Что вы от меня скрываете?

— От вас у меня секретов нет, Елизавета Николаевна, но князь хочет сделать вам сюрприз, потому запретил мне говорить о том, что я видела. Сделайте милость, освободите от расспросов!

— Остается надеяться, что сюрпризы бывают и приятные, — пробурчала Лиза и сказала уже в спину уходящей женщине:

— Вас стала беспокоить печень, Василиса Матвеевна? Вы бы травки попили…

— Как вы это узнали? — Василиса стремительно обернулась.

— Выходит, и у меня может быть своя тайна, — слегка поддразнила ее Лиза.

Экономка помедлила, а потом сказала:

— По сравнению со мной, Елизавета Николаевна, вы совсем девочка. Конечно, вы умнее и умеете такое, о чем я прежде и не слыхала, но вам не хватает моего печального жизненного опыта. Как это ни странно, большинство людей не любит своих благодетелей. А если природу благодеяния не могут объяснить, то непременно заподозрят своего спасителя в связи с нечистой силой. Так легче. Так можно не только все объяснить, но и избавить себя от угрызений совести. А также изъявлений благодарности.

Ведь тогда становится ясным, что благодеяние совершившему его ничего не стоило. А значит, чувствовать благодарность ему вовсе не обязательно.

— Вы говорите страшные вещи, только я не понимаю, зачем?

— Простите, ваше сиятельство, я не хотела вас пугать. Я просто хочу, чтобы вы были впредь осторожнее… Например, с пророчествами, с ясновидением…

Она вышла, оставив Лизу в смущении. Права ее старшая подруга: вот так по-девчоночьи хвалиться своими способностями не очень умно. Она теперь понимала своего отца, который так много знал и умел, а знанию своему не находил применения. Оно просилось наружу, требовало выхода, и бедный папа не придумал ничего лучше, как делать своеобразное кровопускание, — устраивать спектакли перед невежественными зрителями. Если и Лиза не займется чем-нибудь нужным, она тоже будет устраивать фокусы и еще больше укреплять людей во мнении, что она попросту ведьма…

Ребенок толкнулся у нее в животе, как бы напоминая о себе. «Прости, маленький, я совсем о тебе забыла. Ты прав, что может быть важнее, чем родить и воспитывать здорового малыша? Разве это так уж просто?»

Она вышла из спальни и стала спускаться по лестнице. Станислав при звуке ее шагов поднялся с кресла и следил, как она идет, отчего Лиза не выдержала и споткнулась.

— Ты действуешь на меня как удав на кролика, — нервно усмехнулась она.

— Прости, — он опустил взгляд, — но сегодня ты выглядишь как святая…

— С ребенком в животе.

— Это и прекрасно.

Она с удивлением взглянула на Станислава:

— Мне казалось, совсем недавно ты…

— Я был излишне самонадеян, — поспешно проговорил он, — как все самовлюбленные глупцы. Кто я такой, чтобы присваивать себе право казнить или миловать.

Он отодвинул стул, усаживая ее за стол, накрытый на три персоны.

— Я хочу спросить, — Лиза посмотрела в глаза мужу безо всяких чувств — так смотрят на какую-нибудь картинку в книге или просто на стену, на которую села муха, — когда мы поедем в тот, мой дом, надеюсь, я могу его так называть?

— Тебе не терпится от меня избавиться?

Станислав почти не пошевелил губами, а слегка раздвинул их, так что слова как бы выскользнули из его рта.

— Не терпится, — сказала она жестко. — Думаю, в моем желании нет ничего необычного. Как чувствует себя лиса, загнанная охотниками? Разве не мечтает она на бегу найти хоть какую-то дыру в земле, щель в скале, куда она могла бы забиться и переждать эту безумную гонку? Разве не пытается вылететь на свободу птица, когда хоть на мгновение приоткрывается дверца ее клетки?

— Прости меня, — хрипло прошептал он, пытаясь встретиться с нею взглядом.

— Поздно, — сказала Лиза. — Уже ничего нельзя вернуть. Не надо было тебе так прозревать. Думал бы, что, принося меня в жертву, искупаешь этим свой грех, не мучился бы теперь. Попробуй другой путь.

Может, еще все удастся.

Она замолчала, потому что к столу вышла Василиса, а их разговор не предназначался для ушей третьего, даже если это доверенное лицо.

Ночью Лизе приснился сон. Красивая женщина — по виду ее ровесница, но с каким-то более умудренным, что ли, выражением лица — склонялась над лежащим без памяти раненым мужчиной. Рядом стояла еще одна женщина.