В свою первую поездку Лиза надела новую накидку, посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна.

Когда она садилась в карету, то подняла голову к окну комнаты Станислава и увидела, что муж стоит, прижавшись к стеклу лбом, и смотрит на нее. Лиза помахала ему рукой, но он, будто не заметив, отошел от окна.

Василиса сама правила повозкой. Она пояснила Лизе, что не может себе позволить отрывать от дел кого-то из прислуги для такой ерунды.

— Мне же не перед кем выглядеть, — сказала она, и в ее голосе Лизе послышалось сожаление. — Прислуга, она и есть прислуга. Quod licet jovi, non licet bovi[27].

Но как только карета отъехала от замка Поплавских, Лиза открыла дверцу и потребовала, чтобы ее возница остановилась. Перебралась к ней на козлы, уверяя, что ехать в карете одной невыносимо скучно и почти ничего не видно.

— Будете сидеть рядом, — согласилась Василиса, — но только до того места, до какого я скажу. До поместья Янковичей ехать почти час, и, как только покажется их дом, вы пересядете внутрь.

На том и порешили.

Дорога к городу вела через такие красивые места, что у Лизы захватывало дух. Она то и дело обращала внимание экономки:

— Посмотрите, Василиса, какой великолепный вид! Какая бурная река, а этот водопад… А горы, посмотрите, какие горы!

— Да видела я это, — смеялась Василиса. — И не раз. Небось двадцать лет езжу туда-сюда…

— А вы хотели, чтобы я ехала в карете! — кричала Лиза, когда они на очередном повороте дороги проезжали мимо ревущей и мчащейся по камням горной речки или причудливо выщербленной временем и ветрами скалы. — Долго еще ехать до поместья Янковичей?

— Сейчас через перевал переедем, а внизу как раз их дом и увидите.

— Замок?

— Зачем — замок? Дом как дом. Если бы я могла выбирать, с радостью отдала бы за него нашу холодную громаду! — Она скосила глаза на Лизу. — Определенно, ваше сиятельство, вам на пользу свежий воздух. Вон вы как порозовели. Прямо клубника со сливками.

— Отец меня так называл, — с ностальгией вздохнула Лиза.

Некоторое время они ехали по сравнительно ровному месту, а потом дорога пошла под уклон, и вскоре Василиса остановила лошадей.

— Пересаживайтесь, княгиня! Видите, впереди слева двухэтажный белый дом? Там и живут Янковичи.

Вскоре она остановила карету и взяла с сиденья напротив Лизиного небольшую корзинку с цветами.

А княгиня протянула ей запечатанный конверт.

— С вашего позволения, Елизавета Николаевна, передам от вас цветы пани Жозефине Янкович, матери нашего адресата. Так мне будет удобнее заговорить с Теодором. Думаю, он поинтересуется здоровьем своего друга?

Она ушла, а Лиза некоторое время сидела, вдыхая нежный аромат цветов, потом откинула голову на спинку сиденья и почти сразу же заснула.

Проснулась она от того, что кто-то открыл дверцу кареты. На нее смотрели восхищенные глаза Теодора. Приход Василисы, видимо, оторвал его от какого-то занятия на свежем воздухе. Его густые русые волосы были растрепаны, на щеках горел румянец, а ворот рубашки расстегнут. Надетый поверх рубашки кожух, расшитый национальным орнаментом, подчеркивал живописность его облика…

— Елизавета Николаевна, как я рад, что вы посетили нас! — восклицал он по-французски, целуя протянутую руку. — У меня с самого утра было предчувствие, что сегодня случится что-нибудь хорошее! Но почему вы не хотите выйти из кареты?

— Входите сами и садитесь, — распорядилась Лиза, а Василиса сдвинула ящики с цветами, освобождая Теодору место напротив княгини.

Потом экономка вышла, якобы заинтересовавшись лошадиной подковой: не отвалится ли по дороге?

— Вы, наверное, догадываетесь, мсье Янкович, — ответила Лиза на том же языке, — что у меня к вам деликатное дело.

— Если можно, зовите меня Теодором, — попросил он. — Я весь в вашем распоряжении.

— Господин Жемчужников — тот, с которым дрался на дуэли мой муж, — ранен, вы это знаете. Приличия не позволяют мне самой осведомиться о его здоровье. Но так как я невольно стала виновницей случившегося прискорбного события, мне хотелось бы узнать, не нужно ли ему чего-то. Правда, с раненым Алексей… его брат, но он еще слишком молод, чтобы обеспечить Петру нормальный уход. Вы не могли бы взять на себя миссию человека, который позаботится о нем?

Она вынула из кармана приблизительно половину пачки денег, выданных ей Станиславом, и протянула Янковичу.

— Что вы, Елизавета Николаевна, как я могу взять деньги? Станислав говорил, что Жемчужниковы богаты. Думаю, мне надо будет лишь удостовериться, что за раненым устроен надлежащий уход.

— Большое спасибо! — горячо проговорила Лиза. — Прошу прощения за то, что обременяю вас своей просьбой…

— Что вы, я рад вам услужить… Елизавета Николаевна, вам очень идет этот мех. Станислав так долго выбирал. Я теперь понимаю почему — он точно угадал то, что пойдет вам больше всего.

И добавил, уже стоя у открытой дверцы кареты:

— Ваш муж очень вас любит!

Дверца кареты захлопнулась, и Лиза осталась одна в полном смятении. Что ей сказал Теодор? Что Станислав ее любит? Если это так, то она вовсе не разбирается в чувствах. Допустить такое… Неужели любовь всегда идет рука об руку с ненавистью? По крайней мере, до сих пор Лиза считала любовью совсем другие проявления чувств.

Лиза так задумалась, что не заметила, когда карета тронулась с места, и она не выглянула в окно, чтобы на прощание помахать Теодору…

Думая о его словах, она почему-то вспоминала самого Янковича. Его распахнутую на груди рубашку.

Прядь волос на вспотевшем от какой-то работы лбу.

Что он делал? Как будто запыхался, подойдя к ее карете… Не бежал же он, чтобы побыстрее увидеть ее!

Какая ерунда лезет ей в голову! Что делал, почему бежал, вспотевший лоб… Замужняя женщина, а думает о постороннем мужчине! Неужели она такая же ветреная, как ее мать?! От одной этой мысли ей стало страшно — походить на мать в ее эпатирующих общество поступках она хотела бы меньше всего.

Колеса кареты застучали по булыжной мостовой — карета въехала в город и через некоторое время остановилась. Лиза не тронулась с места, она считала, что Василисе виднее, когда княгине Поплавской можно будет показаться на людях.

Наконец дверца распахнулась, и какой-то человечек, маленький, черненький, необычайно проворный, с аккуратно причесанной головой, подал ей руку — ни один волосок не выбивался из его прически, хотя Лиза почувствовала на лице дуновение слабого ветерка.

— Вельможная пани, — тараторил он, — решила посетить наш скромный магазинчик, почтила своим присутствием, подобно ангелу небесному снизошла…

Человечек кланялся и бойко шпрехал по-немецки, вероятно, предупрежденный Василисой, что княгиня не говорит по-польски. Лиза подумала, что с завтрашнего дня она начнет изучать польский.

Как она поняла, ее встретил приказчик цветочного магазина, доходы от которого Василиса регулярно отдавала Станиславу.

Но что это он такое говорит? Пани Василиса спасла его от позора? Вот почему Лиза ехала в город среди ящиков с цветами!

Рядом с ним стояла Василиса и посмеивалась.

— Видите, ваше сиятельство, в нашем магазине чуть не случилось то, о чем я и говорила: товар у Вацлава заканчивается, вот он сидел и горевал, а то не иначе к святой Терезе возносил свои молитвы.

— То есть так. Тереза услышала. Послала ангела…

— Ангел — это вы, — улыбнулась Василиса и предложила:

— Посидим у Вацлава, выпьем по чашечке кофе. Он небось только карету увидел, сразу за пирожными послал. Знает, что я сладкоежка.

— Правда? — оживилась Лиза. — Я тоже!

Они оставили карету возле цветочного магазина.

Экономка рассказала ей, что всем ведал в магазине Вацлав, а по документам он принадлежал Василисе.

— Екатерина Гавриловна распорядилась, — призналась она. — Сказала, пусть тебе на память от меня хоть что-то останется.

— Но вы же сами говорили, что доходы от магазина идут на хозяйство замка!

— Так и есть. Мне-то деньги зачем? Моя жизнь — этот самый замок и есть.

В словах Василисы прозвучала такая грусть, что Лизе стало ее жалко.

— Не печальтесь, все у вас образуется, — сказала она.

Василиса смешно встряхнула головой:

— На вас одна надежда, Елизавета Николаевна, только на вас!

Потом они купили все, что было нужно: перчатки до локтя, веер и даже бальные туфельки, о которых Лиза прежде не думала.

Время пролетело незаметно. Лиза, точно вырвавшаяся из клетки птица, жадно глядела вокруг. Ей все хотелось осмотреть, как из съестного — все попробовать.

Она купила жареных орешков, леденец на палочке, соленой капусты — прямо из бочки, а через полчаса пожаловалась Василисе, что страшно проголодалась.

Они зашли в какой-то небольшой чистенький ресторанчик, где Лиза по достоинству оценила бигос, потом попробовала из тарелки Василисы жареные колбаски, так что та даже удивилась:

— Княгиня, а вы не боитесь растолстеть? Местные барышни себя голодом морят, не раз подумают, прежде чем лишний кусочек проглотить…

Поскольку в этот момент Лиза как раз положила в рот солидный кусок колбаски, она просто отрицательно покачала головой.

Обратно княгиня ни в какую не захотела ехать в карете. От свежего воздуха и обильной еды ее разморило, так что большую часть дороги она ехала в полудреме, привалившись к теплому боку Василисы.

Карета въехала во двор замка, когда солнце уже клонилось к закату.

Дверцу ей распахнул Станислав. Лиза едва увидела его разъяренное лицо, как сердце у нее поневоле ушло в пятки. Чем она опять его прогневала?

— Где ты была так долго? — взревел он как раненый медведь.

— В Кракове. В магазине, — пролепетала Лиза.

— Простите, ваше сиятельство, это я виновата, — вмешалась Василиса, — я попросила княгиню заехать в магазин, завезти ящики с цветами…

— Прислуге не место здесь, — сквозь зубы процедил он, не обращая более внимания на экономку; он прямо-таки жег взглядом жену.

— А где, ты думаешь, я была? — Она решила ответить вопросом на вопрос, чтобы понять, чего он от нее добивается.

— У своего женишка!

— У замужней женщины не может быть жениха, — отпарировала она и прошла мимо супруга во входную дверь. Станислав шел за нею след в след явно с намерением продолжать свою гневную речь.

Лиза остановилась в гостиной, сбросила ему на руки меховую накидку и поинтересовалась:

— Как ты думаешь, могу я поесть? Ужасно проголодалась…

Станислав отшвырнул накидку, которая упала на диван, и вышел вон. Лиза присела тут же и устало откинулась на спинку. Заметив, что у лестницы жмется испуганная Марыля, она спокойно распорядилась:

— Прикажи на кухне, пусть мне принесут сюда обед. И передай Василисе, что я зову ее пообедать со мной… Да, еще, прибери в шкаф мою накидку — она пока не настолько мне надоела, чтобы валяться здесь…

А ночью Станислав набросился на нее как дикий зверь, правда, помня о своем обещании не трогать те места, которые открывало платье. В какой-то момент Лиза даже испугалась, как бы от напряжения у него, не открылась рана, так он содрогался от ярости.

Но потом она вообще перестала ощущать что-то, кроме боли, и опять не выдержала. Так ударила его в лицо коленом, что до крови разбила нос. И сама же за ним ухаживала, меняла холодные компрессы и на всякий случай просила прощения, уверяя, что сделала это нечаянно…

Но он, чуть пришел в себя, не захотел больше оставаться в супружеской спальне и остаток ночи провел в своей комнате, где стояли шкафы с его одеждой, на широкой и мягкой кушетке.

Зато она после его ухода заснула как убитая и спала до тех пор, пока ее не разбудила Марыля, сообщившая, что его сиятельство ждет ее сиятельство к завтраку.

— Позови ко мне Василису, — распорядилась Лиза, — а сама принеси мне из оранжереи парочку белых орхидей.

Марыля негромко фыркнула. Она все никак не могла смириться с тем, что княгиня не оценивает по достоинству ее умение сооружать замысловатые прически. Горничная действительно это умела, но у нее не было того художественного вкуса, которым отличалась экономка. Многосложные башни из волос Марыли не шли ни в какое сравнение с простенькими прическами Василисы, которая одним движением могла расположить какой-нибудь локон так, словно он нечаянно выпал из прически, и придать лицу Лизы неповторимое очарование.

Но сегодня экономка понадобилась княгине не только для этого. Она хотела посоветоваться с нею насчет Станислава — при всей своей проницательности в прямом и переносном смысле молодой жене все еще не хватало опыта должным образом оценить то, что происходило с ее мужем.

Василиса появилась все в том же платье, и Лиза только сейчас обратила на это внимание: то ли экономка носила его, как остальные слуги ливрею, то ли у нее не было средств купить себе что-нибудь другое.

— Василиса Матвеевна, — сказала она, — а вы бы не хотели выбрать и себе что-нибудь из гардероба своей крестной?

Экономка, похоже, ожидала какого угодно вопроса, но такого…

— Если бы у меня была такая возможность, — справившись с волнением, проговорила она, — то я бы кое-что взяла. Там есть парочка платьев скромных…

— Устаревшего фасона, — подсказала Лиза.

— Екатерина Гавриловна в юности не могла иметь роскошные туалеты, но меня они вполне бы устроили…

— Вот и договорились, — поспешно сказала Лиза. — Выберите себе все, что хотите.

Она подивилась про себя порядочности экономки, которая пять лет созерцала оставшиеся после госпожи сокровища — наверняка у нее самой в гардеробе было не очень много вещей! — но ни разу не протянула руку к тому, что ей не принадлежало. А ведь кто о том мог бы догадаться? Не Станислав же, занятый только собственной персоной! Над нею пять лет не было никого.

— Спасибо, Елизавета Николаевна, — растроганно проговорила она, — а то мое бедное платье уже не выдерживает столь частых стирок…

— Ерунда, — махнула рукой Лиза, — простите, что я не подумала об этом сразу… Василиса, а вы никогда не хотели выйти замуж?

— Ваше сиятельство, вы меня сегодня поражаете. — Чтобы скрыть смущение, она стала помогать Лизе надеть приготовленное Марылей зеленое платье — княгиня и сама не могла похвастаться обилием туалетов.

Она взяла щетку для волос и стала причесывать хозяйку.

— Сегодня, пожалуйста, сделайте из меня не бутон, а белую орхидею. Стебель — все тот же, — пошутила Лиза и напомнила:

— Вы не ответили на мой вопрос.

В дверь постучала Марыля и передала орхидеи.

— Скажи князю, что я буду готова через пятнадцать минут, — приказала Лиза и обратилась к экономке:

— Так на чем мы остановились?

— Хорошо, княгиня, раз вы настаиваете, признаюсь: я живу во грехе… Игнац… Мы любим друг друга, но нам все время что-нибудь мешает обвенчаться…

Она тяжело вздохнула:

— Ну, Василиса Матвеевна, из всякого положения есть выход. Возможно, я смогу помочь вам, но сегодня… Ne pourrie-vous pas…[28].

Она споткнулась на середине фразы, удивившись, что говорит по-французски.

— Peut-on vous aider?[29] — с улыбкой договорила экономка.

— Вопрос у меня, конечно, деликатный, — решительно заговорила Лиза, — но, по-моему, мы с вами уже переступили ту черту, у которой обычно задерживаются малознакомые люди… Дело в том, что я… ударила Станислава.

— Не может быть! — воскликнула Василиса.

Лиза по-своему расценила ее возглас и поспешно добавила:

— Если быть точной, я ударила его дважды. Один раз пресс-папье в библиотеке, а второй раз сегодня ночью, коленом… нечаянно… Нет, вру, я ударила его вполне сознательно и теперь думаю, как бы попросить у него прощения…

— Ни в коем случае не надо этого делать! — вскричала Василиса.

— Вы имеете в виду, не стоит его впредь бить?

— Я имею в виду, что не надо у него просить прощения.

— Да, но с каким лицом я спущусь сейчас к завтраку? Как будто ничего не произошло?

— Вы должны спуститься с обиженным лицом.

— Что-о?!

— Именно об этом я и хочу сказать, Елизавета Николаевна! Станислав вас обидел. Вы же не просто так его ударили? То есть ваш муж довел вас до такого состояния, что вы себя не помнили…

— Я бы и рада сказать, что не помнила, но ведь все было наоборот: я так разозлилась, что готова была прибить Станислава. Знаете, я не привыкла, чтобы те, кто живет рядом со мною, не считались с моими желаниями…

— Понятно, а Поплавские как раз не привыкли с другими считаться. Но поскольку в своих желаниях вы на равных, тогда за что вам извиняться?

Неожиданно Василиса хихикнула, как девчонка:

— Подумать только, а я еще недоумевала, что это у князя с носом?

— Значит, говорите, с обиженным лицом?

— Именно так! Ничего не поделаешь, si vis раcem — para bellum![30].

Лиза подняла вверх правую руку и ответила в том же духе:

— Ave, Caesar, morituri te salutant![31]

Она уже взялась за ручку двери, но обернулась и спросила у экономки:

— Василиса Матвеевна, вы никогда не садитесь с нами за стол. Здесь так заведено?

— Нет, думаю, князь не стал бы возражать, чтобы я с вами трапезничала, но сегодня, думаю, вам лучше пообщаться без свидетелей.

Лиза медленно спустилась по лестнице. Станислав уже сидел за столом и задумчиво крутил в руке серебряную вилку. Она слегка кивнула и села на свое место.

— Доброе утро, Елизавета Николаевна, — сказал он с нажимом.

— Доброе утро, — машинально повторила она.

— Вы ничего не хотите мне сказать?

— Мне нечего сказать.

— Вот как, это почему же?

— То, что я могла бы сказать, вам не понравится.

— Тем не менее скажите, я прошу.

— Вы дурно воспитаны!

— И в чем это выражается?

— Вы получаете удовольствие от того, что причиняете другим боль. Мне жалко вашу матушку…

Она замерла на полуслове, заметив, как восковая бледность покрывает его лицо.

— Кто вам сказал?!

Лиза опять испугалась. Почему она только и делает, что поступает не так, как он ожидает? Почему она все время наступает ему на больную мозоль?!

— Я не понимаю, что мне должны были сказать…

— Как вы узнали, — он бормотал, точно в бреду, — что моя матушка это видела? Я убийца. Я своими руками убил мать!!

Он швырнул вилку, так что та со звоном ударилась о бокал, чудом его не разбив, и выбежал прочь.

— Объяснились! — только и смогла пробормотать Лиза, так велико было ее потрясение.

Что же Станислав имел в виду, говоря о себе как об убийце? Не это ли мучает его и заставляет вести себя так, чтобы выглядеть в глазах других чудовищем? Он словно выжигает клеймо на своем лбу, которое красноречивее всяких слов…

Она сидела за столом и не могла решить, что ей делать: бежать за ним, утешать, может, услышать подлинное признание или сидеть здесь одной, за этим огромным столом, и ловить недоумевающие взгляды прислуги…

«А ведь мы сегодня едем на бал — ежели, конечно, Станислав не передумает!» — вспомнила Лиза и осталась за столом — аппетит у нее странным образом не пропал, хотя прежде ей бы и кусок в горло не полез.

Неужели рядом со своим странным мужем она тоже становится странною, на себя непохожею? Иными словами, меняет свою натуру отнюдь не в лучшую сторону…