Наталья тяжело вздохнула. Было заметно, что выпитое днем в трактире курное вино, в просторечии – самогонка, пока еще не выветрилось и она слегка хмельна.

– Как там твой родитель? – вежливо поинтересовался я.

– Он что, он как всегда пьет. Ты, я слышала, со Свеном познакомился?

Свенами на Руси называли шведов, так что национальная принадлежность моего нового знакомого стала прорисовываться.

– Познакомился, – сознался я.

– Смотри! – предупредила Наташа, не уточнив, куда мне нужно смотреть.

– Как он сюда попал? – как бы между прочим поинтересовался я.

– Кто?

– Ну, этот, Свен.

– Какой свен?

– Ты только что спросила, познакомился ли я со свеном, – терпеливо объяснил я.

– Ах, не знаю я ничего! – плачущим голосом воскликнула Наташа. – Отец велел тебе к нему прийти!

– Скажи, что я устал и ложусь спать.

Боярышня посмотрела на меня своими прекрасными глазами. Рассмотреть, что в них таится, при слабом освещении было невозможно, но то, что они необычно грустные, я увидел.

– Пойди ты к нему, – попросила она, – он пьяный и все равно не отстанет... Теперь уже все равно, – добавила она.

От ее недавней наглой самоуверенности не осталось и следа. Девушка казалась тихой и очень печальной.

– Наташа, – сказал я и взял ее за руку, – объясни, что здесь происходит?

– А ты еще сам не понял? – вопросом на вопрос ответила она.

– Нет, и меньше всех я понимаю тебя. Зачем тебе вдруг понадобилось сюда возвращаться?

– Я думала, ты уже догадался. Они меня заставили!

Я по инерции хотел спросить: кто и когда, но не спросил.

Теперь, после ее подсказки, догадаться, как могли развиваться события после первого похищения, было не ахти как сложно. И вообще было похоже, что все последнее время мною манипулировали и направляли туда, куда нужно было то ли бывшему боярину, то ли загадочному шведу, а я только и мог что сердиться на Наташу и подозревать ее во всех женских пороках и слабостях.

– Ты можешь рассказать, что здесь происходит? – тихо спросил я, низко наклонившись к ее лицу.

Она не ответила, только отрицательно покачала головой.

– Ладно, пойдем к твоему отцу, буду разбираться на месте, – решил я. Ситуация и раньше мне не нравилась, а теперь и того меньше.

– Я тебя провожу, – сказала девушка, – только постарайся быть осторожным.

Об этом меня предупреждать было не обязательно. Если бы я не был всегда начеку, то давно окончил бы свои похождения самым плачевным образом.

Оставив Ваню в тереме, мы спустились по утлой, скрипучей лестнице вниз. В большой комнате первого этажа никого не оказалось. В доме было тихо, и я удивился, как безбуйно «гуляет» боярин со своей многочисленной пьяной челядью.

– Он не здесь, – остановила меня девушка, когда я направился во вторую комнату господского дома, – батюшка в разгуляй-избе.

О Разгуляй-поле я слышал, почему бы тогда не быть такой же избе?..

– Где это? – спросил я.

– Там, – ответила она, махнув рукой на входную дверь. – Мне туда входить нельзя, но тебя провожу.

Мы вышли на залитый лунным светом двор. Ночное светило было в своей полной фазе, так что светло казалось почти как днем. Мне хотелось как-то приободрить девушку, приласкать. Мое недавнее раздражение прошло без следа, и теперь я испытывал к ней почти прежние чувства. Мне показалось, что она поняла, о чем я думаю, и отрицательно покачала головой.

– Нет, не нужно, за нами все время следят, – совсем тихо, хотя во дворе кроме нас никого не было, сказала она.

– Быстро расскажи все, что ты знаешь о Свене? – так же тихо попросил я.

– Почти ничего, он приехал полгода назад и с тех пор все время с отцом. Он какой-то, – она не нашла подходящего определения и слабо взмахнула рукой. – Мне он не нравится.

«Мне тоже», – подумал я. Хотя после нашей странной прогулки иностранец стал казаться довольно примитивным типом, но интуиция подсказывала, что лучше держаться настороже.

Так тихо и почти односложно переговариваясь, мы продвигались вглубь двора, куда-то к задней его ограде. По большой огороженной территории без понятной на первый взгляд системы были разбросаны разной величины и назначения строения: амбары, сараи, рига, хлев, коровники и конюшни. Определить назначение построек можно было только приблизительно, потому я зря не ломал себе голову, больше смотрел по сторонам, на всякий случай запоминая местность.

Между тем мы миновали хозяйственные строения и вышли к задней стороне тына, окружавшего усадьбу. Наталья неожиданно остановилась.

– Теперь иди по этой тропе и там увидишь избу, батюшка в ней. Только будь осторожен, – добавила она и чуть прижалась ко мне бедром, Я попытался ответить на незаметную ласку, но девушка уже круто повернулась и быстро пошла назад. Я остался один.

Впереди метрах в пятидесяти виднелось строение, напоминающее обычную крестьянскую избу. Я не спеша направился в ту сторону. Никаких тревожных предчувствий от предстоящей встречи с Требухиным у меня не было. Тем не менее, я на всякий случай проверил, как легко из ножен выходит кинжал. Другого оружия у меня с собой не оказалось.

Вблизи изба оказалась обычным примитивным строением, без окон и сеней. Я без стука открыл низкую, высотой не больше полутора метров дверь и, нагнувшись, вошел внутрь. Здесь оказалось шумно и чадно. Я даже сразу не разобрался, как устроен этот вертеп пьянства и разврата. Впрочем, с «развратом» я погорячился. Женщин тут не оказалось. Вокруг большого прямоугольного стола сидели только мужчины. Как обычно в большик компаниях, стоял общий гул голосов. Моего прихода никто не заметил. Гости оживленно разговаривали между собой и нимало не беспокоились, что их могут подслушивать.

Требухин сидел во главе стола в кресле с высокой спинкой, вероятно, символизирующей трон, и что-то втолковывал застывшему над серебряной тарелкой шведу, или кто он там был на самом деле. Я направился прямо к ним, не обращая внимания на остальных собутыльников.

– Вот и окольничий! – воскликнул Требухин, наткнувшись на меня мутным, осоловевшим взглядом. – Садись с нами, гостем будешь!

То, что он сам же просил меня прийти, бывший боярин уже явно забыл. Но, как тотчас выяснилось, это помнил Свен.

– Хорошо, что вы не отказались разделить с нами застолье, – сказал он, зачем-то внимательно осматривая меня с головы до ног.

Взгляду иностранца и, правда, был какой-то пронзительный, это я отметил вновь, в хорошо освещенной комнате. Однако подробно разглядеть его мне не удалось. Повинуясь жесту хозяина, сидящий по его левую руку человек спешно подвинулся, освобождая мне место. Я сел и оказался лицом к лицу со Свеном и мог теперь любоваться им сколько душе угодно.

– Налей окольничему, – приказал Требухин стоящему за его спиной стольнику. Тот с низким поклоном наполнил несколько помятый и тусклый, но вполне музейной ценности серебряный кубок,

– Пей! – приказал хозяин, сам с трудом поднимая подобный сосуд, до краев наполненный вином.

Приказ Требухина затерялся в разноголосом хоре подвыпивших гостей. Однако я его расслышал, поднял кубок и, сделав вид, что пью, выцедил несколько глотков довольно приличного на вкус самогона, настоянного на каких-то травах.

Как легко было понять, самому боярину уже было совершенно все равно, кто и что пьет. Он, расплескивая до краев наполненный кубок, сделал несколько ленивых глотков и обессилено опустил сосуд на стол. Не все равно, сколько я выпил, оказалось моему визави Свену, он даже приподнялся на своем месте, пытаясь определить, сколько в кубке осталось вина, И только поймав мой красноречиво удивленный взгляд, вновь сел на скамью.

Я уже говорил, что лицо у иностранца казалось умным и приятным. По виду ему было прилично за сорок, что в эти времена считалось едва ли не старостью. Однако Свен, несмотря на преклонный возраст, выглядел бодрым и подтянутым. Его узкое породистое горбоносое лицо обрамляла светлая, аккуратно подстриженная борода. На викинга он явно не тянул, был узок в кости и плечах, но смотрелся вполне интересным мужчиной.

– Вы мало пьете? – спросил он, так и не сумев определить, сколько я отпил веселящего зелья. – Я хотел с вами выпить, чтобы мы и впредь оставались друзьями.

– Тогда давайте выпьем, – с энтузиазмом поддержал я попытку Запада наладить паритетный диалог с Востоком. – У вас в Твери тоже пьют курное вино?

– О да, очень, очень пьют! Давайте вместе выпьем!

Стольник не заставил себя ждать и дополнил наши кубки. Боярин удивленно осмотрел стол, хотел присоединиться, но только осел в своем кресле. В конце концов, крутые горки укатали и такую привычную ко всему сивку. Мы же со Свеном припали к своим кубкам, словно соревнуясь, кто сможет больше выпить. Я усилено демонстрировал глотательные движения, стараясь, чтобы сопернику казалось, будто пью большими глотками. В кубке было никак не меньше литра крепкого самогона. Такой объем на голодный желудок мог свалить и более привычного к алкоголю человека, чем я.

Оторвавшись от бокала, я схватил со стола кусок пирога и уткнулся носом в его зарумяненную корочку, занюхивая сивуху.

Свен еще цедил из своего кубка, кажется, даже получая от этого удовольствие. Пока он не сунул нос в мою .емкость, я попросил стольника долить ее до краев. Этот жест понравился Свену; он, вероятно, решил, что русской пьяни не хватило литра, и я продолжу напиваться.

– У вас в Москве умеют пить, – одобрительно сказал он.

Я вежливо улыбнулся и отпил еще пару глотков. Теперь, когда, по мнению собутыльника, я должен был охмелеть, следовало ждать откровенного разговора «за жизнь». Какие могут быть интересы у шведов в Московии, я не знал и с интересом ожидал наводящих вопросов. Однако то, что спросил Свен, было совершенно неожиданно:

– А как ты, окольничий, относишься к римскому папе? – с трудом выговорил он, переходя на «ты».

– К кому? – переспросил я. – К папе римскому?

– Да, – подтвердил он.

– Никак не отношусь, – честно признался я.

– А ты не боишься, что скоро ваша церковь подчинится Риму и станет папской?

– Нет, не боюсь. Чего бы ради нам переходить в католичество?

– Значит, ты, как и я, ненавидишь Рим и папство? – опять прямо спросил он.

– Нет, не ненавижу, почему я должен их ненавидеть? Мне лично папа ничего плохого не сделал.

– А ты знаешь, что ваш царь Дмитрий тяготеет к католичеству?

– Первый раз слышу. Мне кажется, он и не думает подчинять русскую церковь Риму.

– Видно ты, окольничий, забыл, кто помог царю Дмитрию получить московский престол?! – насмешливо спросил он.

– Ну и что? На Руси многие пытались ввести католичество, но ни у кого не получилось. Так что вы зря переживаете.

Теперь мне стал понятен интерес шведов к новому царю: они боятся получить на месте Руси могучего католического соседа. Сама Швеция давно уже тяготела к Реформации...

Реформацией называлось одно из крупнейших событий всемирной истории, именем которого обозначается целый период нового времени, охватывающий XVI и первую половину XVII столетия. Она имела широкое значение, являясь важным моментом, как в религиозной, так и в политической, культурной и социальной истории Западной Европы.

Неспокойно было царствование шведского короля Иоанна III, правившего в 1568-1592 годах. Уже при нем против новой религии начало поднимать голову католичество. Сын и наследник Иоанна, Сигизмунд, избранный еще при жизни отца в 1587 году королем польским, был ярым католиком, и все симпатии шведов скоро перешли на сторону его соперника, младшего сына Густава, которому и суждено было вновь собрать государство и упрочить королевскую власть. В 1599 году он сверг Сигизмунда и сделался сначала регентом, а затем и королем шведов, под именем Карла IX. В нем Швеция опять обрела перворазрядного правителя, напоминавшего лучших королей из рода Стуре и, подобно им, друга простого народа. Еще в качестве регента Карл IX способствовал окончательной победе Реформации. В царствование сына Карла IX, Густава II Адольфа, явившегося новатором во многих областях, был положен конец дроблению государства между наследниками короля и ослаблявшим Швецию междоусобицам.

Титул короля Карла IX, сначала называвшийся «правящим наследным принцем государства», нынешний шведский король принял только в прошлом 1604 году; тогда же сын его Густав-Адольф был объявлен наследником престола. Карлу пришлось вести три войны – с Польшей, Россией и Данией. Первая война имеет важное значение в истории борьбы католической реакции с Реформацией. На стороне Сигизмунда был Папа, император и Испания; Карл был в дружеских отношениях с Англией, Францией и протестантскими государями Германии. В нынешнем, 1605 году Карл снова принял личное участие в войне, однако при Кирхголме он потерпел поражение от великого гетмана литовского Ходкевича и едва спасся от плена.

Так что шведов понять было можно, другое дело, что мое личное позитивное отношение к этому спокойному и, главное, нейтральному северному народу никак не совпадало с отношением к шведам моих теперешних современников. Нынешние потомки викингов занимали вполне активную позицию в европейской внешней политике и вполне могли подсуетиться и прихватить северо-западные территории Московского государства.

– Все поляки и литовцы – очень плохие люди, – проникновенно говорил между тем Свен.

Я утвердительно кивал. Спорить на идиотскую тему, какой народ лучше, а какой хуже, я перестал уже давно. Сам предмет спора точно и однозначно указывает на умственный уровень участников «дискуссии», и на то, что у него не может быть решения.

– На земле есть немного народов, которые достойны всяческого уважения, – продолжил собеседник.

– Согласен, в первую очередь, это мы, русские, – внес и я свою лепту в националистическую оценку человечества.

Свен удивленно посмотрел на меня, язвительно усмехнулся, но головой кивнул. Правда, небрежно.

– Да, конечно, и русские тоже.

– Выпьем? – предложил я, чтобы вывести разговор на более конструктивную тему.

После нашего первого рывка, обманутый иностранец выпил значительно больше меня, и глаза у него несколько остекленели.

– Вы, русские, – начал он, но тут же поправился, – мы, русские, очень любим пить, потому что у нас холодно!

– Правильно, – поддержал я, – мы без хмельного просто замерзнем. Я хочу пожелать вам удачи и крепкого здоровья!

Мой скромный тост Свену понравился, и он поднял свой кубок. Опять повторилась недавняя сцена, он пил, а я делал вид, что глотаю.

Закусив, мы опять уставились друг на друга. Кроме нас двоих за столом дееспособных бражников уже не осталось, все участники пьянки мирно спали, по возможности удобно устроившись на широком столе или непосредственно под ним. Даже относительно трезвый стольник дремал, прислонившись к стене. Боярин, постепенно все ниже спускаясь в своем тронном кресле, уже не просто спал, а заливисто храпел. Мой Свен после второго кубка смотрел на меня, как придонная рыба на незнамо как попавшую на глубину наяду. Потом он сосредоточился, собрался с силами и, пристально глядя мне в глаза, спросил:

– Ты мне поможешь выдать нашу Наташу за вашего царя?

– О чем ты говоришь! – с энтузиазмом воскликнул я. – Считай, что они уже поженились. И да здравствует вечная дружба между нашими братскими народами, ура!

– Ура! – откликнулся Свен и аккуратно опустил свое тонкое, интеллигентное лицо в серебряное блюдо с остатками жареного поросенка.