И к тому же еще приходится поминутно вскакивать с места и надрывать пересохшую глотку возгласом: "Хайль!" Торжество инспектор Шмидт устроил для "приободрения и вдохновения славных представителей нордической расы, прокладывающих пути от гитлеровского фатерлянда к золотой сказочной Индии". Довольно туманно Шмидт упомянул о надвигающихся днях торжества и победы. Но ничего не уточнил, не назвал сроков, чем вызвал недовольные вздохи.
      Однако Шмидт был преисполнен уверенности и нацистского самомнения. Он настолько игнорировал сложность обстановки, что бросил неудачную фразу:
      - Вторжение без войны на Средний Восток продолжается. Мы по-прежнему будем заниматься приручением чиновников, князей, ханов, коммерсантов и подчинять их великому фюреру!
      Неосторожно, но сказал так! В зале сидели не только фашисты-немцы, но и вожди племен, и местные чиновники, и сам шахт-и-туджорон - царь купцов, утонченный и умнейший Сахиб Джелял, знаток политики Запада и Востока. Прожженный делец хозяин Баге Багу господин Алескер вдруг скорчил плаксивую мину - термин "приручение" был более уместен в цирке, нежели на столь представительном собрании.
      Выбросив по-гитлеровски руку, Шмидт потребовал молчания и внимания:
      - Господа, рад сообщить - еще один восточный владетельный принц признал своим учителем и наставником нашего обожаемого фюрера. Господин адъютант, огласите письмо его высочества эмира бухарского.
      Едва ли кто запомнил все витиеватые фразы, коими Сеид Алимхан, с 1920 года пребывавший в изгнании в Кабуле и занимавшийся торговлишкой, изъявлял свои восторги и преклонение перед Гитлером и нацизмом. Единственное, что заслуживало внимания, это слова: "Мы давно уже делаем шаги к глубокому познанию мудрого учения мудрецов и философов Муссолини и Гитлера, именуемого фашизм, и пришли к умозаключению, что великое учение ислама содержит в своей мудрой сущности и те положения, которые упомянутые Муссолини и Гитлер сделали основой нацизма. Это позволяет нам - исламскому халифу всех мусульман - призвать правоверных обнажить мечи священной войны и встать под знамена союза с рейхом и наносить смертельные удары врагам пророка Гейдара, то есть Гитлера, и Великой Германии".
      Прокричав "Хайль Гитлер!", инспектор Шмидт приступил к вручению наград. Начал он с уважаемого и достойнейшего полномочного представителя эмира бухарского Сеида Алимхана, выдающегося офицера и дипломата Мирбазарова.
      - Вы по духу и делам истый германец. Вы трудитесь уже много лет на пользу великой Германии и нашего фюрера и помогаете превратить Восток в естественную политическую и экономическую сферу нашего рейха. Вы сделали нефть Ирана немецкой. Вы достойный ученик специальной школы Ладебурга, курсов в Гамбурге, приобрели опыт и лоск у Муссолини. Вы подняли на высоту деятельность "Ассоциации мусульманской молодежи", ваш талант позволил завербовать в ассоциацию отличные кадры. Благодаря вам лига Боз Курта Серого Волка, созданная послом рейха в Анкаре, распространила идеи фюрера от Мюнхена до Индийского океана. Вы, господин Мирбазаров, пионер, прокладывающий пути германскому рейху в долины Индии.
      Торжественным голосом Шмидт огласил приказ о присвоении Мирбазарову высокого звания офицера войск СС. Тут же собственноручно он нацепил ему на лацкан френча Железный крест.
      - Вы, господин Мирбазаров, отлично справляетесь с порученным делом. И мы привезли вам помощника. Позвольте вам представить молодого, но уже блестяще проявившего верность Гитлеру и рейху офицера СС Бай Мирзу. Он поможет вам в создании штурмовых групп и тюркских колонн для вторжения в Туркмению и Узбекистан. О значении этого вопроса можно судить по тому, что Бай Мирза является командиром батальона имени Тамерлана. Именно здесь, в Хорасане, на базе этого батальона господин Бай Мирза организует восточно-мусульманскую дивизию СС.
      Молодой человек легким шагом подбежал к столу, вытянулся и отрапортовал:
      - К выполнению задачи приступил! Хайль Гитлер!
      Энергично пожав руку Мирбазарову, несколько ошеломленному и, видимо, не слишком вдохновившемуся его появлением, эсэсовец поздравил его по-узбекски: "Муборкбод булсин!" - и побежал на свое место.
      - Отличные кадры! - пробормотал Шмидт и взял в руки другую папку.
      Получать чины и награды подошла очередь почтеннейшему и блистательному чиновнику. Он стоял у стола с несчастным видом, вобрав свою большую голову в плечи, ссутулясь так, что казалось, у него на спине вырос горб. Лицо его от пробившейся щетины казалось сине-зеленым. Глаза свои он прятал и упорно старался разглядеть свои ноги, чему мешал непомерно выпятившийся живот. Чиновник с тоской слушал выспренние похвалы и, очевидно, считал всю поднятую шумиху излишней и преждевременной. Он просто трусил, потому что Шмидт предавал гласности многие серьезные тайны и секреты. Типичный деятель восточной школы, хоть и получивший многолетнюю выучку и военное образование в Германии и вобравший немало, казалось бы, элементов "европейской культуры", господин чиновник не изжил в своей натуре резкости переходов от изъявлений гуманности и любви к кровожадной жестокости, от высоких чувств великодушия и подлинной честности к грубой хитрости, обману, отвратительному интриганству. И в кругу семьи, и в его канцелярии его боялись и ненавидели. Он имел немало врагов и завистников. Сумев пролезть в новую администрацию, он прикидывался недругом фашизма. В то же время он имел причастность к тайно существующей партии "Нехзет-е-мелли", ставившей перед собой цель - создание, за счет территорий республик Советского Союза и Афганистана, Великого Ирана. Сейчас в глубоком подполье господин чиновник занимался формированием из всяких деклассированных элементов иранской нацистской армии. В Хорасане дела подвигались плохо, местное население проявляло большие симпатии к Советскому Союзу. Приходилось вести набор в основном в южных астанах Ирана, занятых англичанами. В Баге Багу господин чиновник вынужден был приехать потому, что Али Алескер обещал ему найти для комплектования проживавших в своих имениях на полулегальном положении иранских офицеров, некогда учившихся в Германии.
      Понятно, что миссия господина чиновника была отнюдь не для широкого осведомления, и он то и дело принимался кряхтеть и вздрагивать, особенно когда Шмидт выпячивал его заслуги:
      - Поистине чистокровное арийское происхождение ваше делает вас подлинным германцем. И вы доказали вашу поистине арийскую преданность нашему фюреру.
      Господину чиновнику хотелось провалиться сквозь землю, когда на его пиджаке блеснул орден, но, увы, паркет в конференц-зале фирмы "Али Алескер и К°" был скроен из дубовых брусков и отличался неимоверной прочностью. Ах, как некстати вся эта шумиха! Чиновник расстроился вконец и забыл даже ответить "хайль", что он делал обычно охотно и с шиком.
      Сидел чиновник за столом, прятал лицо, вытирая лоб носовым платком и лепеча:
      - Здоровье от аллаха, жалование от повелителя.
      Ужасно он был доволен, когда внимание собравшихся господ офицеров отвлекла появившаяся у стола невзрачная, в пропыленном, молью траченном полковничьем мундире времен Гинденбурга фигура швейцара отеля "Регина". Лицо у него походило на стоптанный башмак, пожелтело от малярии, покрылось белыми струпьями от пендинки, седые волосы торчали перьями.
      Вручая орден, Шмидт изрекал:
      - Ваши заслуги, господин полковник Гельмут фон Крейзе, и инженерные знания неоценимы. Вы, будучи инженером "Люфтганзы", построили отличные аэродромы в Тегеране и других пунктах. Вы обеспечили воздушный путь нашей авиации Берлин - Дамаск - Тегеран - Кабул, по которому люфтваффе ринутся дай срок, вот раздавим Сталинград - в сердце Индии. Именно вы добились, чтобы персидская молодежь обучалась летному делу в Германии, и скоро они сядут за руль бомбардировщиков, которые наведут ужас на Ташкент. Господин полковник, фюрер забыл о некоторых самовольных ваших поступках и лично прислал вам сей знак доблести. Вы заслужили его. Вам было тяжело эти годы, но здоровому быку и гнилая солома хороша, говорят у вас в Пруссии.
      Получилась двусмыслица. Но заметил ее, по-видимому, только полковник. Он покраснел, и следы болезни явственней обнаружились на лице усталого, вымотавшегося человека, который всю жизнь проработал для возвеличивания Германии и который не переносил даже имени Гитлера, считая его выскочкой, "фельдфебелишкой".
      Поспешил вмешаться генерал фон Клюгге:
      - Позвольте заметить. Наша работа не всегда заметна, на нас не всегда мундиры, аксельбанты. Что ж, я сам в штатском пиджаке занимался транспортом, дорогами, финансами... Сколько лет! Транспортная фирма в Иране "Вебер - Бауэр". И полковник помнит, сколько людей мы втянули к себе. На каждом километре от Тегерана досюда у нас есть верные люди, полезные люди...
      - Опиумоеды, любители гашиша, педерасты... - негромко проскрипел полковник. - Всякие подонки... а называются арийцы...
      - Все в меру! Всему свое время. Только помните правило: первую рюмку пьет рюмка, вторая рюмка пьет человека, третья рюмка выпивает человека.
      Что-то хотел ответить полковник, но махнул рукой и пошел на свое место. Красный его нос, весь в синих прожилках, еще больше покраснел.
      - Придется поговорить особо о дисциплинарном уставе, - зашептал Шмидт.
      - Что ж, дикость! Развлечений никаких. Женщины только потаскухи. Волком взвоешь. А в отношении полковника я докладывал. Толков! Сумел переправить по разбитым дорогам тысячи тонн грузов - вы знаете, о чем идет речь. Иначе все досталось бы русским...
      - Мы вернемся к этому. А теперь, - громко обратился Шмидт к аудитории, - позвольте воздать должное иранскому купечеству. Высшие интересы в области мировой политики и экономики германского рейха требуют сближения коммерсантов-немцев и персов. Этому, несомненно, помогает сходство характеров персов и арийцев. Я хотел бы обратиться к вам, господин... - и он скосил глаза на листок, лежавший около него на настольном стекле, - к вам, многоуважаемый господин Сахиб Джелял. В государственной канцелярии фюрера о вашем богатстве, о ваших торговых связях говорят очень много. Утверждают, что нити вашей торговли протянулись от Китая до Алжира и что вы...
      Сидевший в глубоком кресле, несколько в стороне, и тем подчеркивая свою независимость, Сахиб Джелял, не привстав, слегка поклонился, так, что его белоснежный тюрбан лишь чуть дрогнул.
      - Мы чрезвычайно заинтересованы в ваших могущественных связях.
      Вновь тюрбан шевельнулся.
      - Экономика рейха ощущает нужду в каучуке Индии, в олове Таиланда... Морские пути перекрыты английскими крейсерами. И транспорт, и товары в ваших руках, господин Сахиб Джелял. Фюрер знает о вас, о вашей преданности исламу и делу освобождения Востока от большевистской заразы и просит вас согласиться принять этот орден... - Рука Шмидта потянулась к футляру... Вы можете облегчить, колоссально облегчить положение. Ваши торговые агенты в Дуздабе и Келате, по нашим сведениям, держат на складах довольно крупные партии товара...
      - Герр Шмидт, при всех лестных отзывах о нашей скромной торговой деятельности вы ее переоцениваете. И мы, скромный мусульманский купец, не сможем принять за чистую монету все ваши похвалы. И, прошу вас, не сочтите за дерзость... увы, нам, правоверным, запрещено даже смотреть на изображение креста - символ христианства, а тем более надевать его себе на грудь. Христианин и мусульманин! Когда яйца ударяются друг о друга, одно разбивается.
      Получился конфуз.
      - Господин Сахиб Джелял, нам известно, что вы крайне агрессивны и провозгласили в свое время джихад. А джихад - война против неверных. Вы знаете, Гитлер - пророк Гейдар. Это признано во всем мусульманском мире. Почему же теперь вы так отвечаете на призыв фюрера? В книге "Майн кампф"...
      - Мы на Востоке считаем: чем есть мед с укором, лучше жевать глину... В "Майн кампф" я читал своими глазами, что восточные люди - низшая раса...
      - Но великий воин восточный человек Энвер-паша, турок, зять Халифа, принял из рук самого императора Вильгельма Железный крест...
      - Простите, я не кончил. А известно ли вам, герр Шютте, что в подписанной лично Гитлером директиве за номером тридцать два сказано...
      Вскочив, Шмидт поднял руку.
      - Извините, герр Шмидт, директива была опубликована, - твердо продолжал Сахиб Джелял. - Я повторяю то, что уже известно. В директиве говорится: "...после разгрома Советского Союза захватить Ирак, Иран, Афганистан, Туркестан и, подавив малейшее сопротивление туземцев, установить военную администрацию". Дополню, есть в директиве и указание о превращении Азербайджана и Крыма в германские области рейха и о заселении их ветеранами войны немецкой национальности*.
      _______________
      * Сахиб Джелял ошибся. Указание об Азербайджане и Крыме
      содержалось в одной из речей Гитлера.
      Снова инспектор поднял руку:
      - Господа офицеры, напоминаю: все, о чем здесь говорится, не подлежит оглашению. А с вами, господин Сахиб Джелял, позволю себе иметь приватный разговор. Сейчас перейдем к следующему нашему верному вождю племени белуджей.
      Как-то неожиданно и стремительно перед столом возник Мехси Катран во всем белом; лишь черно-коричневое лицо с ослепительными белками черных же глаз и длиннейшие усы-жгуты позволяли установить, что он не дух пустыни, а человек. Белудж сперва демонстративно отвесил земной поклон по-прежнему сидевшему в кресле Сахибу Джелялу, потом уже Шютте и Шмидту.
      Белудж, старший личной охраны коммерсанта и путешественника Сахиба Джеляла, хотел показать, что он всецело повинуется одному лишь своему хозяину и нанимателю и что ему мало дела до всего, что происходит в конференц-зале торговой фирмы "Али Алескер и К°".
      Но Шмидт уже говорил, а его слова за ним повторял переводчик:
      - Германия превыше всего. Но не все знают, как невообразимо велико могущество фюрера. Германия уже ступает своей ногой в Иран. Следующий наш шаг в Афганистан и Белуджистан. Гитлер ласков с теми, кто ему подчиняется. Но страшен гнев Гитлера тем, кто поднимет руку против него. Смерть и кровь! А ты, белудж, отличный воин, и мы берем тебя и твое племя с собой. Мы дадим белуджам пулеметы и пушки, и вы, белуджи, ударите на Карачи и Лахор. Кровь и золото! Мы уже захватили Кавказ, Турцию. На очереди Египет, Иран, Афганистан! Мы взяли в клещи весь Восток. Завтра возьмем Индию.
      - Что нам до Индии? - сказал белудж и одарил всех ослепительной улыбкой. - Что белуджу до Великого Могола, когда у белуджа постолы дырявые! - И он, выставив вперед ногу в новеньких мягких с загнутыми носками туфлях, повертел ими влево-вправо.
      Шокированный Шмидт даже потерял дар речи и сразу не нашелся, что ответить. Он вышел из-за стола и, остановившись лицом к лицу с белуджем, провозгласил:
      - Господин вождь, господин Мехси Катран, великий воин и вождь наш великий фюрер пророк Гейдар прослышал о неистовой храбрости и прославленных подвигах... Мехси Катрана, - перед тем, как произнести его имя, Шмидт напряженно искал его в листке, который держал перед глазами, великий Гитлер шлет вам свой указ с подписями и печатями о присвоении вам высокого звания гаулейтера всего Белуджистана.
      Белудж, услышав от переводчика о гаулейтере, выпучил глаза и посмотрел на Сахиба Джеляла, тот легким кивком головы показал: "Слушайте!"
      - Звание гаулейтера, - продолжал Шмидт, - и вот этот ларец. - Он взял из рук адъютанта резную шкатулку сандалового дерева и протянул белуджу. Мехси Катран отпрянул и из предосторожности вытянул руки, словно в ларце он увидел ядовитую змею. Все лицо его исказилось гримасой подозрения. Но Шмидт поспешил его успокоить. - Фюрер шлет вам, - тут снова пришлось заглянуть в бумажку, - вам, Мехси Катран, пятьдесят тысяч долларов на покупку оружия.
      С явным испугом Мехси Катран посмотрел на Сахиба Джеляла, кивок чалмы которого говорил: "Бери!"
      Тогда белудж схватил шкатулку, засунул ее под мышку и воскликнул:
      - Мало!
      - Как? - удивился Шмидт, и монокль выскочил у него из глазницы, повис на шнурке.
      - Мало. Постолы лам хозяин купит. Денег мало - опасностей много. Когда сталкиваются меж собой слоны, собачкам под ноги-башни не попадаться! Дохлая собака не лает.
      - Хорошо, хорошо. Мы с вами потолкуем попозже.
      Такой же ларец и диплом на звание инспектор Шмидт вручил, как он выразился, "льву меча и солнцу ислама", представительному, пожилому бородачу с серебряным поясом и саблей в серебряных, украшенных драгоценными камнями ножнах, темной славы курбаши Утан Беку.
      Утан Бек не ломался и не возражал. Он с изъявлениями благодарностей и поклонами принял указ и деньги и даже вознес молитву в честь пророка Гейдара. Когда Шмидт вручил курбаши Железный крест, Утан Бек принял и орден с таким лукавым видом, который явно говорил: "Давайте и орден. Пригодится в хозяйстве".
      Удаляясь на свое место, курбаши продолжал долго провозглашать славу в честь Гитлера и фашистов, жадно сжимая в руках ларец с деньгами:
      - Да будет милость аллаха с Гейдаром! Да будет милость божия с аллемани-фашистами! Инглизы уйдут в небытие, значит, надо поклоняться фашистам. Теперь главный враг большевиков - Гейдар, фашист Гейдар господин мира. Да будет прославлен в веках Гейдар!
      Очень остался доволен Утан Бек: и деньги ему фашисты дали, и "гуох-намэ" на командование армией ислама, чего он, Утан Бек, домогался так давно и от бухарского эмира, и от этих хитрецов англичан. Да и на деньги Утан Бек был неимоверно жаден. Он сидел уже на своем месте, открыл шкатулку и мусолил зеленые доллары, проверяя их на свет и чуть не нюхая. Доллары - очень хорошо! Но по Востоку ползли слухи: немцы щедро раздают американские доллары, будьте осторожны! Попадаются среди них и фальшивые, отпечатанные в городе Мюнхене, а мюнхенские доллары шли в Иране в полцены...
      Еще несколько дипломов и шкатулок вручил на торжественной церемонии инспектор самого Гитлера господин Шмидт разным людям. Среди них были и другие басмаческие курбаши, и вожди туркменских калтаманов, в том числе и сыновья Джунаидхана. Получил звание и главарь контрабандистов Аббас Кули. Он тоже ни от чего не отказался, только пачки долларов рассовал но карманам, а шкатулку осторожно поставил на стол. Железный крест он тут же отцепил и сунул в карман, любезно объяснив:
      - Мы, кочакчи, контрабандисты, ползаем по скалам мимо зеленых советских фуражек. Ну конечно, зеленая фуражка мне сразу же пулю в такой крестик пошлет. Не любят зеленые фуражки такие побрякушки.
      Разыграл целый спектакль бескорыстия и благородства Давлят-ас-Солтане Бехарзи - Али Алескер, но, странно, он держался жалким, перепуганным человечком. Он во всем соглашался со Шмидтом, когда тот перечислял его заслуги перед великим фюрером и фашистским рейхом. Совершенно правильно! Он, Али Алескер, не покладая рук трудится для победы Гитлера. Да, он, Али Алескер, скромный туджор и арбоб, коммерсант и землевладелец, пожертвовал на постройку близ Тегерана "браунес хауз" - коричневого дома, где жили и заседали немецкие и персидские фашисты еще до вступления союзников в Иран, тысячи туманов. Да, именно коммерческая фирма "Али Алескер и К°" скупает по всему Ирану и сейчас с большим риском, торговым и моральным, ковры, сушеные фрукты, цукаты, лимоны, табак, опиум, гашиш, кишмиш, гуммидрагант, шерсть, хлопок и многие прочие товары и переправляет на глазах Аргуса, то есть властей, в Турцию к господину Папену для дальнейшей переотправки через Балканы в Германию, дабы мужественные немцы-фашисты и их семьи питались и одевались хорошо и ни в чем не терпели нужды и недостатка! И он, Али Алескер, не имеет и одного "мири" прибыли и даже несет тяжелые убытки на всех таких операциях. Но он, Али Алескер, знает, какие трудности и тяжелые времена постигли великую, любимую Германию и сколько ужасных забот у Гитлера - Гейдара, а потому он, Али Алескер, поклонник фюрера и верный последователь фашизма, жертвует эти пятьдесят тысяч долларов, что лежат в сем роскошном, драгоценном ларце, и добавляет от себя столько же и еще раз столько же, и пусть дар этот примут потому, что он, Али Алескер, делает это от чистого сердца, преисполненный великодушия и высоких чувств.
      - Хайль Гитлер! - отсалютовал Али Алескер с разнесчастным жалким видом, весь дрожа не то от волнения, не то от страха, и - какой конфуз! Железный крест вылетел у него из рук и со звоном покатился под ноги сидевших в первых рядах. Орден долго вышаривали и искали. А указ тоже почему-то запорхал по залу, и Али Алескер с жалобным писком бегал по среднему ряду и извинялся.
      Вся торжественность, напыщенность церемонии вручения орденов, указов и финансовых пособий превратилась в фарс, в котором роль шута, хотелось ему того или нет, выпала на долю помещика и коммерсанта господина Али Алескера.
      В крайне взбудораженном состоянии, с прыгающими гранатовыми губами, уже вернувшись на свое место в президиуме, невнятно и путано землевладелец Али Алескер все еще говорил, захлебываясь:
      - И ссора с англичанами, и конфискованные у нас инглизами акции нефтяных промыслов, и расходы на постройку отелей для господ немецких офицеров в Астрабаде - Гургане, и в Кучане, и Турбети Шейх Джам, и в Туне... каких отелей - с кондиционерами, с мебелью "люкс". А кто построил городок Назиабад для немцев-военнослушателей и их семей? А новые дороги? Тысячи километров дорог! А рестораны для немцев? А веселые заведения для немецких воинов с девочками-гуриями, а?..
      Он говорил бы еще долго, если бы Шмидт откровенно и грубо не цыкнул: "Замолчите!" Шмидт искал глазами кого-то в зале и наконец спросил:
      - Я не вижу славного вождя иомудов, великого воина и ученого Гардамлы?
      - Его нет! - крикнул кто-то.
      А генерал фон Клюгге склонился к уху инспектора и быстро зашептал:
      - Его не нужно.
      - В чем дело? Вы же представляли его, и мы докладывали фюреру.
      - Гардамлы сбесился... Он проявил себя... не так. Ведет себя спесивым петухом, отозвался о фюрере непочтительно... Уклонился от выполнения наших заданий. Словом... с ним надо разобраться.
      - Но это... Такая ошибка непростительна. Придется лично доложить фюреру...
      Весьма недовольно инспектор Шмидт объявил церемонию законченной. Господа офицеры были приглашены в столовую с дубовыми панелями, украшенную огромными картинами на гаремные, весьма фривольные сюжеты. Стол ломился под закусками столь же обильными, сколь изысканными. Один вид сервировки золоченые блюда, китайский фарфор, серебряные приборы, хрусталь ваз, живописные бутылки - привел натерпевшихся от жизни в знойной пустыне господ офицеров в умиление и восторг. Без конца слышались славословия в честь хлебосола хозяина. Али Алескер, словно заново родившийся, метался у столов, рассаживал, гонял прекрасноликих прислужниц и представительных гулямов. Очень хотелось Али Алескеру вдохнуть в предстоящий банкет оживление, веселье, беззаботность, сгладить неприятные эпизоды, происшедшие во время торжественной церемонии.
      Гостеприимный хозяин с ног сбился. Слуги убегали и прибегали, чтобы шепнуть Али Алескеру что-то таинственное. Лицо Али Алескера на мгновение делалось трагичным, но он давал подзатыльника слуге и снова угонял его.
      Тут же он выбирал двух-трех прислужниц покрасивее и пообнаженнее, отсылал их с каким-нибудь необыкновенным шербетом в самую гущу офицеров, встречавших их торжествующим ревом.
      ГЛАВА ШЕСТАЯ
      Стервятник, завидя падаль, кидается
      с неба камнем.
      Н и з а м и Г я н д ж е в и
      Вы испускаете такое благоухание,
      что ангелы падают в обморок. Во всей
      Англии нет розы столь розовой, как ваш
      розовый ротик.
      О с к а р У а й л ь д
      Колесо судьбы! Оно вертится и в ту, и в другую сторону.
      Алексей Иванович не верил в веление рока, а Сахиб Джелял верил и позже рассказывал, какой опасности подвергся бы он, комбриг, если бы приехал в Баге Багу в утро совещания, созванного генералом Клюгге.
      По приглашению Аббаса Кули Алексей Иванович остановился на ночевку у его дальнего родственника в селении у подножия горы Кух-и-Баг почти в виду Баге Багу. Сахиб Джелял посчитал неудобным обременять хозяев дома своими белуджами, уехал, предоставив Алексею Ивановичу наслаждаться гостеприимством и беседами с кяризными мастерами и пловом с курицей и шафраном по-персидски.
      За ужином засиделись до позднего часа. Кяризчи знали много интересного. Им хорошо знакомы были местные кочевники - чор аймаки. Слышали они и о пророчице, жившей в кочевьях Кешефруда. Они даже уточнили: "Она проповедует женщинам по пятницам у мазара Турбети Шейх Джам".
      Мазар Турбети Шейх Джам значился на карте, и, подчеркивая красным карандашом название на схеме в своем планшете, Алексей Иванович заметил:
      - Что ж, дорогой Аббас, наша поездка не так уж бесполезна. Теперь мы закончили рекогносцировку. Закончу дела в Баге Багу, и двинем в этот Турбет.
      Они отлично выспались на козьих шкурах и на рассвете уехали, смертельно обидев хозяев, так как не пожелали даже позавтракать, хотя от очага распространялись божественные запахи жареного.
      Внезапное возвращение Мансурова не привлекло внимания.
      Расставшись у ворот со спутниками, он проехал по усыпанным красным песком дорожкам в глубь парка к западному крылу дворца, где Али Алескер отвел ему покои, вполне достойные его звания.
      Приняв душ и отдохнув, он вышел в парк и направился не спеша к главному входу. По скользким, только что вымытым мраморным ступеням решительно, "малиново звеня" бывалыми своими серебряными шпорами, взбежал на террасу и, заглянув через распахнутые двери, обнаружил, что попал к завтраку, сервированному в соседней, тонувшей в прохладном сумраке зале.
      За длиннейшим столом было людно, но лиц завтракавших Алексей Иванович не разглядел. Он узнал лишь сидевшего в самом конце стола хозяина поместья.
      Громко произнеся обычное приветствие: "Ассалом алейкум!" - Алексей Иванович прошел к свободному креслу.
      Солнце пробивалось сквозь дорогие маркизы и играло азартно на серебре приборов, на кольцах свернутых в трубочку крахмальных салфеток, на хрустальных гранях баккара фруктовых ваз. Не сразу сев, Мансуров удивленно смотрел на сидящих за столом гостей, явно опешивших при его неожиданном появлении. Фашисты полагали, что он находится где-то, по меньшей мере, километрах в двухстах, в джемшидских диких кочевьях.
      Алексей Иванович обозревал пышную сервировку и блюда. Он стоял на председательском месте, и одно это уже ошеломило всех собравшихся за столом, видимо поджидавших кого-то, очевидно фон Клюгге, и появление высокого, подтянутого, в полувоенном костюме, сурового, с властным, покрытым шрамами лицом русского перепугало их не на шутку. Багровые, обветренные лица бледнели, глаза серые, с голубизной блекли, вопросительно останавливаясь на толстой цветущей физиономии господина помещика Али Алескера. Лицо его стало белее бумаги, а гранатовые губы вдруг полиловели. В наступившей тишине слышно было зудение осы, прилетевшей к столу на раздражающие запахи.
      "Странно, - думал Мансуров. - Почему у человека в момент опасности пробуждается звериный аппетит?"
      Но аппетит мог проснуться у кого угодно при одном взгляде на стол, накрытый для легкого завтрака, как потом утверждал жизнелюб и гурман Али Алескер.
      Он держал опытнейшего михмандора - дворецкого на своей вилле Баге Багу и отличных поваров. Все здесь было на столе, сервированном изящнейшим севрским фарфором из сервиза Людовика XV, - и омары, и паштет из голубей, и холодная, нарезанная тонкими ломтиками телятина, и столь же изящно нарезанный окорок, вопреки всем мусульманским законам, и вареная свинина, и кабанятина, и оленьи вареные языки, и баранина с каперсами, и английский трехфунтовый ростбиф, и фаршированные трюфелями яйца, и свиная грудинка с шампиньонами, и лососина с зеленым горошком, и нежнейшая жареная утка с картофелем и яблоками, и всевозможные овощи, не говоря уж о молоденьких огурчиках, нарезанных ломтиками, и многих сортах салатов с дичью и без оной, и о ленкоранской зернистой икре, и о балыке из каспийской осетрины...
      Взгляд Алексея Ивановича и остановился на балыке. Такого чудовищно толстого, такого очаровательно розово-оранжевого балыка он не видывал и потому фамильярно окликнул сидевшего напротив блюда с аппетитным балыком деревянноликого швейцара-фельдфебеля из степного отеля "Регина":
      - Битте, господин полковник, а не соблаговолите ли подвинуть сюда вон ту рыбку?
      Краска на жилистом, дубленой кожи лице Морица Бемма - он же Гельмут Крейзе - приняла густые бурачные оттенки, из которых резко выступила серо-перечная щеточка прусских усов. Но рявкнув: "Битте!" - немец засуетился, продвигая фаянсовое блюдо с роскошным даром Каспия к почетному концу стола, где еще во весь свой рост стоял прямой, подтянутый русский.
      Присутствие на банкете швейцара-фельдфебеля степного отеля "Регина" ничуть не поразило Алексея Ивановича, приготовившегося ко всяким неожиданностям. За столом он обнаружил и богбона - садовника того же отеля - господина Данцигера, а так же нескольких хозяев степных и горных караван-сараев в долине Кешефруда, кого он заприметил во время поездки в джемшидские кочевья. Узнал он их сразу, хотя все они немало постарались, чтобы сбросить с себя обличье персов и вновь обратиться в подтянутых, образцовых немецких офицеров.
      "Будь что будет, думал я, - рассказывал потом Мансуров, - но я решил, что я съем кусок этого восхитительного балычка, а потом решу, что делать дальше".
      Легкий ропот разнесся над блестевшим и сиявшим серебром и изысканными красками столом.
      - В чем дело, господа! Спокойствие! - слегка повысив голос, оборвал протестующие голоса Мансуров. - Прежде обед, а потом дела. Признаться, я чертовски голоден.
      Но, оказывается, немцев поразило не то, что свалившийся с небес или вырвавшийся из преисподни "руссише комиссар" решил начать с... рыбы, а то, что в нарушение всех правил субординации он приступил к еде, не дождавшись "эксцеленц", то есть господина генерала. Это попытался шепотом разъяснить подскочивший к Алексею Ивановичу хозяин дома:
      - Бефармоид! Безахмат! Потрудитесь, ваше превосходительство, осведомиться - их высокопревосходительство, генерал... эксцеленц... Они-с еще не готовы... то есть тяжелый перелет...