- Колонна противника двигается по дороге на Пенну.
      Захватил пленного унтер-офицера 5-й легкопехотной дивизии.
      Нам все стало ясно. Дивизия спешит к образовавшемуся прорыву для развития успеха. Но она уже опоздала. Брешь захлопнули и подготовились к ее встрече.
      С 5-й легкопехотной дивизией нам уже приходилось встречаться в бою. Создана она была в ноябре 1941 гола на базе переформированной 5-й пехотной дивизии на Западе, с февраля 1942 года - на нашем фронте. Пленные рассказывали, что командовал дивизией генерал-майор Тумм, умный и деятельный, коварный и необыкновенно жестокий к подчиненным и мирным жителям. Действует всегда внезапно, стараясь захватить противника врасплох. Дивизия подвижная и маневренная, состоит из двух полков.
      Мы прикинули - дивизия может подойти и занять исходное положение для атаки к девяти-десяти часам утра.
      Став с подходом 5-й пехотной дивизии сильнее двух наших дивизий, фашистское командование решило с ходу ввести это соединение в бой. Оно было настолько уверено в успехе, что не сочло даже нужным оставить резерв.
      В 10.00 началась артиллерийская подготовка, которая проводилась на стыке 182-й и 253-й дивизий и продолжалась 30 минут. Как только замолчали пушки и минометы, появились фашистские танки, а за ними густые цепи пехоты в сопровождении штурмовых орудий. Казалось, прорвут гитлеровцы нашу оборону, смешают все на своем пути с землей. Но не так-то просто выбить нашего бойца из окопа тогда, когда дивизия подготовилась к встрече сильного врага. Ответный артиллерийско-минометный огонь прижал гитлеровскую пехоту к земле.
      Меткий огонь артиллеристов бронебойными снарядами, отвага расчетов противотанковых ружей, ручные противотанковые гранаты и бутылки с горючей смесью стрелков и, наконец, огневые струи огнеметной роты остановили тапки и штурмовые орудия врага. За первой атакой последовала вторая и третья, но уже не такие сильные, они становились все слабее и слабее. Ни на одном участке 5-й пехотной дивизии не удалось вклиниться в полосу обороны, благодаря стойкости и упорству нашего бойца, умению и смелости командира.
      Отбив атаки врага, наш резерв - сборный отряд Назаренко одновременно с таким же отрядом 253-й дивизии и во взаимодействии с полками дивизий перешли в решительное наступление на окруженную группу врага, двигаясь навстречу друг другу. Вначале вклинившиеся подразделения разрезали на части и до рассвета разгромили основную группу противника. Только на отдельных участках остались небольшие очаги сопротивления, но они без особого труда вскоре были ликвидированы.
      Итак, 182-я стрелковая дивизия с приданными частями во взаимодействии с 253-й стрелковой дивизией уничтожили прорвавшиеся подразделения противника и восстановили утраченные позиции.
      Потери врага были столь велики, что 5-я легкопехотная дивизия вынуждена была отказаться от наступления, она перешла к обороне на левом берегу реки Парусья, не оказав помощи окруженным.
      Вместе с Я. П. Островским я проехал по местам наиболее ожесточенных боев. Земля здесь была изрыта снарядами и минами, повсюду валялись изуродованные танки, машины, тягачи, пушки и пулеметы. Побывали мы и на том одном квадратном километре, где бойцы батальона капитана Чабоненко из 232-го стрелкового полка вместе с артиллеристами 140-го отдельного противотанкового дивизиона и минерами 201-го саперного батальона стояли насмерть и не пропустили врага, когда он на стыке двух дивизий стремился прорваться к окруженным подразделениям и спасти их.
      Тепло побеседовали мы с бойцами и командирами стрелковой роты. В подразделении осталось 43 чудо-богатыря. Противник переходил в атаку за атакой, дело доходило до штыкового боя, но фашисты не прошли. На командира роты набросилась девять пьяных фашистов, пытаясь взять его в плен, но всех их он уложил из своего автомата.
      В это время подъехала еще одна легковая автомашина. Из нее вышел генерал-лейтенант Михаил Николаевич Шарохин - начальник штаба фронта. Я представился генералу, доложил обстановку. Внимательно выслушав меня, Михаил Николаевич рассказал, что сегодня один из пленных фашистских офицеров заявил на допросе в штабе фронта о том, что мы пленных расстреливали. По этому сигналу к нам он и приехал. Генерал, я и Островский пошли на место "преступления", на поле боя.
      Шарохин остановился около пулеметчика. Рядом чернела громада сгоревшего немецкого танка.
      - Как фамилия? - спросил генерал.
      - Наводчик ефрейтор Лепешев.
      - Не испугался танка?
      Он посмотрел на генерала и ответил:
      - Некогда было пугаться, да и Мусатов с ПТР рядом.
      - Молодцы.
      Выяснилось, что красноармеец Мусатов сразил танк врага из противотанкового ружья. Еще дым из ружья не рассеялся, появился второй танк. Он шел на полном ходу на станковый пулемет. Выстрел Мусатова - и из танка повалил черный масляный дым...
      От пулеметчиков перешли к подбитому танку. Красноармеец Мусатов показал пробоину на броне. Недалеко от танка располагалась рота старшего лейтенанта Сомова, который рассказал:
      - Фашисты врывались несколько раз в наши окопы. Мы отбивались гранатами, штыками, прикладами.
      - А как вы отличали в темноте гитлеровцев от своих?
      - По вещевым мешкам за плечами.
      Рядом стоял младший сержант Данилов с забинтованной головой. Я давно был знаком с ним. Он отличался и раньше, и я вручал ему государственную награду. Данилов ничем внешне особенно не выделялся, но было в нем нечто такое, что, как магнит, притягивало к нему. Он умел убеждать людей.
      К нему и обратился генерал:
      - Как все произошло?
      Данилов встал по стойке "смирно".
      - Ночь была темная. Фашисты прыгали к нам в траншею, один из них прыгнул на мои плечи. Схватил за горло мертвой хваткой и душит. Я стиснул ему запястья и вывернул руки, он упал па дно траншеи, а я его оглушил гранатой. Мое отделение расправилось с гитлеровцами, четырех взяли в плен и отправили в штаб.
      - А может быть, кого-нибудь из пленных расстреляли сгоряча? - спросил Шарохин.
      - Такого никогда не было! - твердо ответил младший сержант.
      Побеседовав со многими командирами и бойцами, генерал убедился, что случаев расстрела пленных у нас не было. Фашистский офицер клеветал...
      На всю жизнь мне запомнились эти двухдневные бои. После них противник, измотанный и обескровленный, отошел на свои прежние позиции и притих.
      Командующий армией генерал Трофименко сказал мне при первой же встрече:
      - Это очень важно было, Василий Митрофанович, не пустить на шоссе фашистов. С этой задачей 182-я дивизия справилась.
      Стоим в обороне
      В начале апреля 1943 года 27-я армия была выведена в резерв Ставки ВГК, а в мае передислоцирована в район Курского выступа, где вошла в состав Степного военного округа. Впоследствии ее соединения участвовали в Белгородско-Харьковской операции в составе Воронежского и Степного фронтов.
      182-я стрелковая дивизия оставалась на Северо-Западном фронте теперь уже в составе 34-й армии, которой командовали с марта по июнь 1943 года генерал-лейтенант Павел Алексеевич Курочкин, а затем генерал-лейтенант Иван Герасимович Советников. Жаль было расставаться с Сергеем Георгиевичем Трофименко.
      К нему мы привыкли, его уважали несмотря на то, что иногда он был слишком строг и требователен. Под его командованием в течение трех месяцев вели мы непрерывные бои в ходе Демянской наступательной операции. А на войне три месяца - большой срок!
      А как пойдет служба с новым командующим, гадали мы. Офицеры, которым довелось с ним служить, рассказывали, что еще во время 1-й мировой войны он окончил школу прапорщиков и командовал ротой. В годы гражданской войны сражался против белогвардейцев. После войны занимал ряд командных и штабных должностей, участвовал добровольцем в Национально-революционной войне испанского народа 1936-1939 гг. Вернувшись в Советский Союз, командовал дивизией и армией, имел огромный опыт работы в войсках. По характеру очень спокойный, уравновешенный, умеет выслушивать подчиненного, заботливый, смел в бою.
      Членом Военного совета был генерал-майор Василий Иванович Черешнюк, интеллигентный, вежливый, знающий политработник. С первого дня знакомства все в дивизии полюбили его. Он был частым гостем у нас, к нему можно было обращаться по любому вопросу. Не припомню случая, чтобы Василий Иванович оставил без ответа вопрос или просьбу подчиненного.
      Вскоре мы получили директиву командующего армией, которая требовала от всех нас, командиров, использовать затишье для укрепления обороны, особенно противотанковой и противовоздушной. Одновременно готовить войска к наступлению на основе новых полевого и боевого уставов пехоты, опыта предшествующих боев.
      В дивизию поступило пополнение, бойцы и командиры в основном приходили из команд выздоравливающих, имели боевой опыт. Этого, конечно, было очень мало для восполнения потерь и доведения численности подразделений до штатной. Но мы понимали, что основное количество маршевых формирований направлялось Ставкой туда, где назревали главные события.
      С юга шел теплый влажный ветер, разгонял тучи, под деревьями кое-где еще лежали островки снега, но открытые солнцепеку места уже подсыхали. Не имея сил для наступления, противник перешел окончательно к обороне. Но, несмотря на относительное спокойствие на передовой, мы были в постоянной боевой готовности. Наблюдение за противником днем, а ночью на переднем крае усиленное дежурство. Проводили разведку боем подразделениями силою от взвода до роты. Например, 9 апреля стрелковая рота 140-го полка ночью ворвалась в траншею противника, уничтожила более полусотни фашистов, захватила в плен двух солдат 126-й пехотной дивизии и без потерь отошла в свои траншеи.
      Гитлеровское командование организовывало в свою очередь ответные вылазки, искало слабые места в нашей обороне. Так, 15 апреля наши разведчики обнаружили сосредоточение 100-150 фашистов западнее Пенны и до 100 человек в районе Деревково. Получив эту информацию, артиллеристы накрыли сосредоточенным огнем одновременно обе группы, готовящиеся к проведению разведки боем. Враг был захвачен врасплох, покинул позиции боевого охранения и отступил на исходные. Четвертая рота воспользовалась замешательством гитлеровцев и ворвалась в траншеи противника, захватила станковый пулемет и двух пленных.
      Вскоре мы получили приказ в ночь на 15 мая сдать свой полосу обороны соседним дивизиям, выйти вдоль реки Ловать в район Берлюкова, Редцы и поступить в армейский резерв. КП дивизии разместить южнее Гридино. Здесь мы уже размещались, почти все блиндажи сохранились.
      Как только дивизия заняла указанный район, части приступили к плановым занятиям по боевой подготовке.
      В ходе учебы офицерского состава первостепенное внимание уделялось отработке взаимодействия подразделений в наступлении, организации маневра огневыми средствами, вторыми эшелонами и резервами в процессе боя.
      Занятия в подразделениях сначала проходили поротно. Бойцы тренировались в стремительных бросках, в стрельбе на ходу из автоматов и ручных пулеметов, метании ручных гранат по траншеям противника. Когда роты стали действовать дружно и согласованно, приступили к отработке тактических элементов в составе батальона.
      Мы сориентировали командиров полков и батальонов, в каком месте вероятнее всего дивизии придется прорывать гитлеровскую оборону. Нам предстояло вести бои в лесисто-болотистой местности и на открытых местах, сбивать врага с высот и выбивать из мелких населенных пунктов, преодолевать под огнем водные преграды. Подходящую местность подобрали западнее Гридино, с северо-запада Редцы, там и начали учиться. С новым пополнением изучали материальную часть оружия, проводили стрельбы.
      Через неделю я приказал командующему артиллерией дивизии полковнику Добылеву подключить для занятий к каждому стрелковому полку по одному дивизиону. Важно было научить бойцов как можно ближе прижиматься к разрывам своих снарядов, неотрывно наступать вслед за огневым валом. Хотя в батальоне народ и был обстрелянный, все равно он нуждался в такой тренировке, а тем более эта учеба нужна была для пополнения. После подготовки батальон проверяли офицеры штаба во главе со мной или моим заместителем полковником С. С. Шульгиным. Мой заместитель с утра и до вечера находился в частях, не отрывался от контроля за учебой.
      Вскоре командир 140-го стрелкового полка подполковник Кротов доложил:
      - Второй батальон готов, можно принять зачет.
      Я с Островским вышел на опушку леса, где в траншеях на исходном рубеже стояла бойцы, готовые броситься в атаку.
      Поднялись на холмик, поросший кустарником, и стали наблюдать за действиями батальона.
      Вскоре мы увидели, как вверх взвилась ракета. Артиллерия открыла огонь. Понеслось громкое "Ур-р-р-а-аа!". Бойцы дружно выскочили из траншей и устремились, стреляя на ходу, вперёд. За 20-25 метров в траншеи "противника" полетели гранаты - и последний рывок, самый ответственный для бойцов, идущих в цени. Артиллерия перенесла огонь в глубину, чтобы не дать "противнику" опомниться, открыть ответный огонь по цепи. Не задерживаясь в первой траншее, продвинулись ко второй
      Последовал отбой.
      Подразделения с большой точностью выполняли приемы, требуемые Боевым уставом: бросок в первую траншею, сквозная атака. Артиллерийские батареи своевременно открыли огонь. Учебная атака выполнена была очень правдоподобно.
      Мы стояли на холмике и с большим удовлетворением наблюдали стройную и организованную атаку батальона, восхищались четким взаимодействием артиллерии и стрелковых подразделений.
      Подошел капитан Турчин, доложил:
      - Товарищ полковник! Батальон построен для разбора.
      Итоги подвели быстро. Занятия прошли хорошо. Красноармейцы и офицеры всю душу вложили в полевые учения. Всему личному составу батальона была объявлена благодарность.
      Все 35 дней батальоны дивизии совершенствовали тактическую подготовку. Пополнили личным составом подразделения за счет бойцов, возвратившихся из госпиталей, и прибывших новобранцев.
      Хочется рассказать о необычном взводе в составе 26 девушек, отлично подготовленных к стрельбе из снайперской винтовки. Это были выпускницы Центральной женской школы снайперской подготовки в Москве, сформированной по инициативе ЦК ВЛКСМ в 1943 году. Наша дивизия первой приняла этот взвод. Признаться, мы беспокоились, как будут чувствовать себя девушки во фронтовой обстановке. Решили целиком передать взвод в состав 232-го стрелкового полка.
      В части их встретили тепло. Я открыл короткий митинг:
      - Мы рады вашему прибытию к нам. Будем бить и гнать врага с нашей родной земли вместе...
      Затем несколько добрых слов сказал Я. П. Островский и выступил широко известный в армии снайпер Алексей Пупков. Он очень просто, по-товарищески сказал о том, что желание бить врага - это еще не все, недостаточно даже меткого выстрела, хотя промазать снайпер не имеет права. Надо еще уметь вести себя на передовой. Снайпер должен стараться перехитрить врага, иначе он тебя сам перехитрит. Снайперская работа трудная, требует физической выносливости, храбрости, настойчивости, упорства, непреклонной воли к победе. Снайперу приходится от темна до темна лежать в окопе, под кустом, в воронке, в болоте за кочкой, под дождем и под снегом вблизи от противника, подстерегая, выслеживая и поражая гитлеровца. Выстрел - и надо не шелохнувшись лежать или скрытно уходить на другое место. Неизбежны встречи с тренированным, хитрым, коварным и жестоким врагом. Снайпер не должен ждать, пока враг сам подставит голову под пулю, а обязан первым найти цель, больше того, должен вынудить противника обнаружить себя.
      - Все это старые, опытные снайперы покажут, ознакомят с местностью и расположением противника.
      Пупков не скрывал, что случались и у наших опытных снайперов промахи, и тяжкие промахи: выстрелил, не вытерпел, выглянул, пытаясь узнать - попал или нет, а вражескому снайперу только это и нужно. Снайперы противника держали на прицеле каждый предмет, бугорок, куст, воронку, пенек, кочку.
      - Так что, все вам это надо с первого дня учесть и быть осторожными. Желаю вам солдатского счастья!
      После митинга был дан концерт. Пели Петр Твердохлебов, Алла Белявская, Зоя Лапина, выступали плясуны...
      Через несколько дней я позвонил командиру 232-го стрелкового полка подполковнику Ивану Григорьевичу Мадонову, поинтересовался, как началась суровая солдатская служба у девушек-снайперов.
      Иван Григорьевич рассказал о том, как первый раз старший сержант Нина Гусева вместе с сержантом Софьей Бушковой на рассвете пришли в траншею, где их ожидал командир роты старший лейтенант Владимир Гуськов.
      - Рановато, девушки, пришли, посидите, - предложил он.
      Посидели немного, вскоре небо стало заметно светлеть.
      - Пора.
      Поползли к старому разрушенному блиндажу, заросшему бурьяном.
      - Залезайте в него и наблюдайте, - сказал Гуськов, а сам пополз обратно.
      Девушкам стало не по себе. Медленно тянулось время. Пронесся снаряд, разорвался далеко позади. Застучал пулемет. До боли в глазах наблюдали около часа. Но вот в первой траншее промелькнула вражеская каска. Девушки прицелились. Первой выстрелила Нина и закрыла глаза. Думала, что мимо. А Соня толкает ее в бок и тихо шепчет:
      - Молодец!
      Нина вздохнула с радостным облегчением - счет уничтоженным фашистам открыт.
      Зина Наумичева была прикреплена к опытному снайперу Сибирякову. С ним она и отправилась на первое боевое задание. Ночью пришли в траншею 5-й роты. Командир роты старший лейтенант Овчинников посоветовал снайперам расположиться за холмиком, поросшим кустарником и бурьяном.
      Перед самым рассветом снайперы бесшумно выдвинулись туда. Осмотревшись, Сибиряков предложил Зинаиде укрыться в воронке от бомбы. Девушка обрадовалась - ведь и сама она приметила эту более надежную огневую позицию. Тем временем Сибиряков переполз в воронку метрах в ста левее. Наумичева видела, как быстро и умело он замаскировался.
      До обеда было тихо. Ветер разогнал тучи, показалось солнце. Передний край врага стал просматриваться лучше. В первой траншее изредка мелькали каски, но Зина не успевала прицелиться, нервничала. Вспомнила о том, что ее напарник предупреждал:
      - Спокойнее, потеряла из виду цель, не волнуйся. Фашисты будут бегать.
      В этот момент появились гитлеровцы. Выстрел.
      - Упал, - жестом показал Зине Сибиряков. - Поздравляю!
      Девушка увидела, что и сам напарник начал целиться и при этом чуть-чуть приподнял голову. Раздался выстрел. Сибиряков лицом уткнулся в землю. Вражеский снайпер заметил его движение.
      Сибирякова похоронили на дивизионном кладбище. Зина посадила березку на его могиле и долго, пока дивизия не сменила позиции, ходила туда.
      * * *
      В ночь на 23 июня наше соединение сменило 10-ю воздушно-десантную дивизию и заняло оборону на рубеже река Редья, Михалкино, Чернышеве. Оборона составляла по фронту 15 и в глубину 12 километров.
      После смены приступили к инженерным работам. Углубляли траншеи и ходы сообщения, строили дзоты, блиндажи и землянки для жилья.
      Для командного пункта дивизии использовали блиндажи, в которых ранее размещался командный пункт 10-й воздушно-десантной дивизии, оборудованные на берегу реки Ловать в селе Рамушево.
      5 июля началась Курская битва.
      У нас, на Северо-Западном фронте, весь личный состав горел желанием помочь воинам, сражавшимся на Курской дуге. Многие просили отправить их туда.
      В один из июльских дней к нам на КП прибыли командарм генерал-лейтенант Советников с начальником оперативного отдела армии полковником Сченсновичем. С Владимиром Сченсновичем три с половиной года учились вместе в Академии имени М. В. Фрунзе, закончили ее в 1938 году и разлетелись в равные военные округа.
      Пока командарм разговаривал с бойцами-связистами, мы успели переброситься вопросами об однокурсниках, с которыми довелось встретиться на дорогах войны. Каждый из нас несколькими словами рассказал о себе.
      Затем по карте я доложил командующему обстановку.
      - Главная наша с вами задача,- подчеркнул генерал,- удержать вражеские части, чтобы они не снялись с нашего фронта и не были переброшены под Курск. Там идут упорные бои, немцы рвутся к Курску.
      Побеседовав на КП, командарм решил пойти на передний край обороны. Побывали в первой траншее, дзотах, в блиндажах, командующему понравились землянки, где отдыхали бойцы. Осмотрели они полки, на которых были аккуратно расставлены чистые кружки, ложки, котелки. Генерал Советников интересовался: есть ли у бойцов табак, бумага, спички, получают ли они вещевое довольствие, как с питанием? Отвечали на его вопросы охотно, разговорились о героизме советских воинов на Курской дуге. Один сержант, на гимнастерке которого был орден Красной Звезды и медаль "За отвагу", обратился к генералу:
      - Разрешите спросить?
      - Спрашивайте!
      - Скоро наш фронт, товарищ генерал, перейдет в наступление?
      - Скоро! Но сейчас надо помогать нашим войскам на Курской дуге. Необходимо добиться того, чтобы ни одного вражеского солдата не отправили с нашего фронта.
      В это время поблизости разорвался снаряд. Пришлось лечь на дно траншеи. Кончился обстрел, командарм встал, отряхнул пыль, пытливо посмотрел на бойцов, которые также были уже на ногах.
      - Не страшно? - спросил Советников.
      - Нет. Мы обстрелянные.
      Тут к нам подошел новый командир 171-го полка подполковник Максим Ильич Воронин, недавно назначенный на эту должность вместо Ивана Ивановича Неймана, уехавшего на учебу. Это был бывалый командир, он служил офицером еще в старой русской армии, прошел империалистическую, гражданскую войны. Воронин представился командарму. На все вопросы генерала отвечал четко и ясно. Несмотря на то что прибыл в дивизию недавно, знал уже фамилии, имена, отчества комбатов и командиров рот. Особенно тепло отзывался Воронин о Николае Ивановиче Микерове.
      Мы как раз находились в расположении батальона Микерова. На передовой часть бойцов работала, улучшала позиции. Молодое пополнение на практике изучало оружие я порядок ведения боя в лесисто-болотистой местности на тыловом специально подготовленном рубеже. Отрабатывали перебежки, броски в атаку, метание ручных гранат на ходу, бой в траншеях противника.
      В полку у Воронина дела шли нормально. Хорошее впечатление произвели на командарма и батальон, и его командир майор Микеров.
      От Воронина мы направились в расположение 232-го стрелкового полка по первой траншее, вырытой по берегу реки Редья. На стыке полков нас встретил командир 232-го полковник Гавриил Давыдович Емельянцев. Он тоже прибыл недавно вместо подполковника Мадонова.
      По обороне 232-го полка командарм каких-либо замечаний не сделал. Полковник Емельянцев задачу свою знал хорошо. Полк надежно закрепился. Обучение молодых красноармейцев проходило по расписанию.
      Подошли к моему НП. Командующий расстегнул воротник гимнастерки, снял фуражку и поднялся по лестнице на площадку, сел на небольшой стульчик-чурбачок, прильнул к окулярам стереотрубы и долго рассматривал передний край противника, давал указания полковнику Сченсновичу, а тот отмечал указанное на карте.
      В это время пришел майор Зорько и доложил:
      - Товарищ генерал, разведчики захватили пленного.
      - Вот это кстати. Ведите его сюда. У вас переводчик есть? - обратился командующий ко мне.
      Рядом уже стоял лейтенант Бейлин, и я указал на него. Пленный чувствовал себя вначале довольно бодро, но когда увидел генерала, перепугался и стал заикаться. Советников обратился к переводчику.
      - Допросите о главном. Подробности выясните потом. Пленный оказался из 28-го полка 8-й пехотной дивизии, которая стояла на этом оборонительном рубеже.
      - Кто командует дивизией?
      - Генерал-майор Фолькамер...
      После допроса пленного генерал снова поднялся на площадку. Я заметил, что он особенно часто переводил стереотрубу в сторону деревень Горушка и Михалкино.
      - В районе Горушки, полковник Шатилов, прошу не проявлять никакой активности.
      После отъезда генерал каждое утро звонил мне, расспрашивал об изменениях у противника на нашем участке фронта.
      Северо-Западный фронт укреплял свои оборонительные рубежи и в то же время вел активные боевые действия, делая все, чтобы враг не перебрасывал войска на юг. О том, что готовилось большое наступление, знал только узкий круг лиц. Даже мы, командиры дивизий, об этом не знали.
      Тем временем закончилось оборонительное сражение советских войск под Курском. 12 июля они перешли в контрнаступление.
      17 августа во второй половине дня. ко мне на наблюдательный пункт приехал генерал Советников.
      - Завтра с утра войска Северо-Западного фронта переходят в наступление. Задача такова - освободить город Старая Русса и капитально сковать главные силы 16-й армии врага. В случае успеха вашей дивизии продолжать наступление в направлении Горошко, Маврино.
      Итак, главный удар решено было нанести по крупному узлу сопротивления гитлеровцев - Старой Руссе. Город был хорошо укреплен, и фашистское командование надеялось его удержать.
      Предварительно до начала операции командующий Северо-Западным фронтом проводил командно-штабные учения на картах. Отрабатывался вопрос наступления в направлении города. Присутствовали на этих учениях и командиры дивизий. Мнения присутствовавших разошлись: одни считали необходимым нанести основной удар на Старую Руссу, считая, что через город проходит кратчайший путь к Пскову и войска сразу выйдут на оперативный простор. Другие же, в числе которых был и я, предлагали нанести основной удар на город Сольцы, что был расположен в 30 километрах от Старой Руссы. Мы предлагали тем самым обойти Старую Руссу. Путь, естественно, более далекий, но тут мы учитывали то, что оборона у противника там была слабой. Силами и средствами, которыми располагал фронт, успешно можно было там прорвать оборону. Первое решение было утверждено, но, забегая вперед, должен сказать, что августовская операция не удалась. Только через шесть месяцев был использован второй вариант и город Старая Русса был освобожден.
      После получения приказа генерала Советникова я собрал командиров частей на свой НП и поставил перед ними задачи на наступление. Каждому полку была указана полоса наступления. Боевой порядок полков - в два эшелона, поэтому необходимо вывести по одному батальону во второй эшелон, отработать вопросы взаимодействия с соседними подразделениями.
      Над вершинами деревьев уже вставала заря, высокие гряды облаков зажигались будто из-под земли горячим огнем. Наступало ясное, солнечное утро 18 августа. Поплыл редеющий туман по глади реки Редья. Лес затрещал от птичьего гомона, а мы ждали сигнала атаки.
      С НП были видны отдельные участки траншеи, где замерли бойцы на исходном положении для атаки. Вот-вот должен был прозвучать первый орудийный залп. Мы его ждали, но грохот орудий раздался как-то неожиданно. Дрогнула земля. Тревожно зашумел лес. Тысячи снарядов и мин стали рваться на переднем крае противника.
      Шестьдесят минут продолжалась артиллерийская подготовка. Завершил ее залп гвардейских минометов. Вперед в атаку двинулась пехота. Цепи стрелков обгоняли танки. Вот уже танки и пехота ворвались в первую траншею противника. Гитлеровцы упорно сопротивлялись. Неся большие потери, подразделения ворвались во вторую и местами в третью траншеи. Пытаясь там закрепиться, мы отражали одну контратаку за другой, но пришлось отойти в исходное положение...
      Основная причина неуспеха заключалась в том, что наша артиллерия не смогла разрушить или подавить укрепления и огневые точки противника, расположенные перед городом. Слабо поддержала наши атаки и авиация. Мало того, после артиллерийской подготовки в воздухе появились самолеты противника, а наших истребителей так и не было.
      Используя уцелевшие высокие городские здания, гитлеровский командный состав имел возможность непрерывно наблюдать за полем боя. Разобравшись в обстановке, на следующий день гитлеровцы на отдельных участках контратаковали нас.
      20 августа я получил приказ из штаба армии захватить деревню Горушка. Цель этой операции заключалась в том, чтобы активными действиями на этом участке отвлечь как можно больше войск противника с главного направления.
      Для выполнения поставленной задачи мы решили выделить батальон Бурмистрова из 232-го стрелкового полка и два артиллерийских дивизиона капитанов Ермолина и Максимова из 625-го артиллерийского полка.
      Майор Бурмистров до наступления темноты провел с командирами рот и артиллеристами рекогносцировку, указал направление атаки каждому взводу, организовал взаимодействие.
      В ночь на 22 августа роты Мочалова и Гуськова вышли на исходное положение для атаки.
      На другой день в восемь часов утра началась двадцатиминутная артиллерийская подготовка по позициям гитлеровцев в деревне Горушка, а затем бойцы первой и второй рот стремительным броском достигли траншей противника, забросали их гранатами и захватили деревню. Было уничтожено 94 гитлеровца, несколько человек сдались в плен, захвачено три миномета, две легких пушки, четыре станковых пулемета, около сотни автоматов и винтовок.
      Вслед за стрелками появились саперы, которые установили мины и проволочные заграждения, подступы к деревне со стороны города. Артиллеристы оборудовали огневые позиции для ведения стрельбы прямой наводкой. Переоборудовали немецкие оборонительные сооружения. Деревня превратилась в наш ротный опорный пункт.
      К вечеру противник пришел в себя и предпринял контратаку, но она успешно была отбита.
      Бои за Старую Руссу продолжались весь август. Город освободить не удалось. В этих боях были потери. Героически погиб командир 188-й стрелковой дивизии полковник Михаил Георгиевич Волович. Он был посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени.
      Хотя Старая Русса и не была освобождена, но главная задача была нами выполнена: гитлеровское командование не сняло ни одной дивизии с Северо-Западного фронта и не перебросило их на южные направления.
      23 августа стало известно, что освобожден Харьков. У наших бойцов настроение было превосходное.
      Совсем другие настроения были у немецких солдат. Один из них - рядовой первого батальона 28-го полка 8-й пехотной дивизии, добровольно перешедший к нам, рассказал: