Итак, настало время вернуться в Нагорье, в место, где находятся ответы на все вопросы – в Иерусалим.
      Иерусалим Священного Писания – это маленькая деревня в горах, похожая на прочие деревни Нагорья. На склоне холма стоят дома жителей, окруженные прочной каменной крепостной стеной. Внизу, в долине у подножья холма, бьет источник. Осторожные селяне врезали подземный ход и шахту в склон горы, чтобы получать воду, не выходя за крепостную стену во время частых осад. На вершине холма – дом мухтара – местного царя. На вершине чуть более высокого холма к западу от села – святое место, местный вали.
      Благодаря тому, что город уполз далеко на запад от своей колыбели, старый Иерусалим, о котором мы говорим, выглядит сейчас, как в дни царя Мельхицедека, когда сюда заглядывал Авраам. На холме, где стоял город тех времен, над источником видны руины и высеченные в скале гробницы – одну из них считали было гробницей царей Иудеи, Давида и Соломона и их потомков. На склонах вокруг живут бедные люди. Это – деревня Силуан, настоящий древний Иерусалим, зажатый между долинами Кедрона и Геенны. К востоку, в долине Кедрона сохранилось несколько древних гробниц, и вырубленный из скалы монолит Памятника Авессалома, непокорного сына Давидова (созданный в дни Хасмонеев).
      За гробницами в глубокой долине Кедрона начинается старинный масличный сад с толстыми, узловатыми деревьями – это Гефсиманский сад, в котором, на нижнем этаже церкви св. Стефана мы жили когда-то. Тогда с нашей веранды, которая была обычной террасой в складке горы на спуске ложбины, видна была слева, к северу, церковь Марии Магдалины, Гефсиманская церковь Моления о Чаше, масличный сад, гробницы Кедрона, а справа была гора, окруженная толстой крепостной стеной, и в центре ее – замурованные ворота.
      Это и есть та самая гора, на которой жители Иерусалима поклонялись Богу, на которой стоял и стоит местный валигорода. Обычно наше понимание этой горы сбивается знанием современной географии города. В современном Иерусалиме Храмовая гора стоит на самом краю, как Останкинская башня. Но в нашем Иерусалиме – палестинской деревне Силуан – Храмовая гора нависает над городом. Внизу родник, еще ниже – водосборник и сады, выше – город, над ним – гора, и на ней – огромная скала.
      Культ камней – один из древнейших в мире, и он и по сей день практикуется у японцев-шинтоистов и у корейцев. Мы уже видели, что местное население Святой Земли по сей день, как и в глубокой древности, поклоняется на высотах камням, деревьям, богам. Так же древен и культ скалы на вершине Храмовой горы. Скала эта, которую евреи называют Эвен га-Штия, Краеугольный камень мира, а палестинцы – аль Сахра, Скала, потрясает человека и по сей день. Стоит войти под Золотой Купол, и вы увидите: посреди роскоши, лазури, позолоты, мрамора и убранств торчит из земли огромная, подлинная, необработанная скала, вполне достойная быть символом Нагорья, старший брат всех камней скалистой Иудеи.
      На эту скалу взгромоздил Господь весь мир в третий день творения. На нее предок евреев и арабов Авраам принес своего сына, чтобы заклать его по слову Божию, но в последний момент Господь остановил его руку, и сын остался жив. На этом камне спал внук Авраама, Иаков, когда он бежал от гнева брата. На нем восстал Ангел Господень с простертой десницей в день, когда мор поразил город при царе Давиде. На нем царь Давид упокоил скрижали Завета, полученные Моисеем на горе Синай. На нем его сын Соломон построил Храм. На нем был построен Второй Храм. На него ступил Мухаммад и отсюда архангел Гавриил поднял его на небо, а затем вернул в Мекку, как рассказывается в 17-й суре Корана. Такова предыстория камня.
      Его история начинается в 638 году, когда носители семитского монотеизма, арабы Хиджаза заняли Иерусалим после двухлетней осады. Город мог держаться еще несколько лет, но, после победы арабов над византийской армией у реки Ярмук в этом не было смысла. Православный Патриарх Софроний, друг и ученик недавно почившего блаженного Иоанна Мосха, вступил в переговоры с осаждающими. Он сообщил о своей готовности сдать город, но только самому Повелителю Правоверных, Халифу Омару. Такие города, как Иерусалим, сдаются лишь царям, сказал он. Через несколько дней Омар подошел к Иерусалиму.
      Омар ибн эль Хаттаб был высок ростом; он выделялся среди толпы, как всадник среди пеших. Он отличался горячим и яростным нравом. Он был прост в быту, жил в скромной хижине. Его одежда была заплатана, он спал не в шатре, а на земле, простирая над собой плащ, зацепленный за куст. В его семье первыми приняли ислам его дочь и ее муж. Однажды они сидели и читали вслух Коран. «Что вы делаете?» спросил их пришедший Омар. «Ничего» – ответили те. Он в гневе разбил им лица, но вскорости Пророк убедил его и он стал истовым мусульманином.
      В походах он и его слуга ехали на одном верблюде по очереди, и в день сдачи Иерусалима был черед слуги ехать верхом, а Омар вел верблюда на поводу. Софроний вышел из города, облаченный в тяжелый, шитый золотом наряд патриархов с митрой на голове, и обратился с приветствием к человеку на верблюде. Его поправили – Повелитель был бос, кутался в бедуинский плащ, и держал верблюда под уздцы. В импровизированном шатре халиф и патриарх подписали мирный договор – «сульх эль Кудс». Халиф обещал сохранить жизнь и имущество иерусалимцев, не трогать церкви и не позволять иудеям обижать христиан, что было важно после страшной резни 614 года.
      Патриарх провел халифа по улицам и базарам города, показывая его святые места. «Где ваша главная святыня?» – спросил халиф, и патриарх подвел его к Храму Воскресения, величественному и пышному собору, построенному св. св. равноапостольными Еленой и Константином тремястами годами ранее над пустой гробницей, где лежало тело Христово и где жены-мироносицы узрели Воскресшего Христа.
      – Нет, – сказал халиф, – не об этом месте мне говорил Пророк.
      И халиф рассказал патриарху, что за несколько лет до этого его друг Пророк Мухаммад был ночью восхищен чудесным образом в Иерусалим. Пророк летел через бескрайние пустыни Аравии, над горами Заиорданья, над впадиной Мертвого моря на крылатом коне аль Бураке – Молнии. Аль Бурак примчал его в святой город и опустил на пустынной площади на вершине горы. Когда-то там стоял храм Соломона.
      Там собрались великие цари и пророки прошлого, и Мессия Иисус Христос спустился с небес. Они вместе обратились с молитвой к Творцу, и так эта площадь стала Местом Молитвы – Дальней мечетью. Архангел Гавриил взял Пророка за руку и подвел его к огромной скале на вершине горы. Скала поднялась в знак почтения при виде Пророка, но архангел удержал ее на месте – только пещера успела открыться между скалой и горой.
      Со скалы Пророк поднялся на небеса, держась за руку архангела, и там он лицезрел Силы Небесные во их величии. Долго ли был Пророк на небе? Когда он взмыл ввысь, аль Бурак опрокинул кувшин с водой, а когда он вернулся на землю, еще и капли не успело пролиться из падающего кувшина. А на небе счет времени – совсем другой.
      После этого сел Пророк на аль Бурака и вернулся в Мекку. Поутру он рассказал о чудесном видении жителям города, но недоверчивые мекканцы решили проверить подлинность его рассказа. Они, часто ходившие с караванами в Святой город, хорошо знали Иерусалим, а Мухаммад там никогда не был. Они стали дотошно расспрашивать его, что и где он видел в городе, и убедились в чуде, когда он правильно описал им дома и улицы города.
      Пророк завещал своим преемникам отстроить Дальнюю мечеть, в знак связи Ислама с его духовными предтечами, с Авраамом, с царем Давидом, с Иисусом Христом. Ведь Пророк не собирался создавать новую веру, но тщился вернуть к незамутненным истокам древнюю веру Авраама, искаженную синагогой и церковью. Он видел в себе Параклета – Утешителя, которого Христос обещал послать на землю (Иоанна 14:16). Пророк велел веровать и почитать Христа и его святую Мать. Очищая святилище Мекки от идолов, Пророк поклонился лику Богородицы, хранившейся там древней византийской иконе.
      Так сказал халиф патриарху, и патриарх повел халифа к горе Сион, где стоял храм Айя Сион, где Богородица успела, и где погребен царь Давид. Но и это место не было похоже на описание пророка. И тогда они последовали к Храмовой горе, бывшей на краю города, и с трудом прошли мимо насыпей мусора и щебня, ибо сбылось пророчество о запустении храма и Святого города. Там халиф узнал место Дальней мечети, а принявший ислам иудей Кааб эль Ахбар показал повелителю правоверных, где была скала.
      Воины ислама разметали мусор и перед ними обнажилась огромная скала – истинная вершина горы, Скала Соломона. Три дня лили очистительные дожди, смывая многовековую грязь. Затем по приказу халифа Омара ибн Хаттаба над скалой соорудили временное деревянное сооружение, – «мечеть Омара».
      Иерусалим – маленький город в горах с трудными коммуникациями и нехваткой воды – не стал столицей, но остался городом-святыней. Почитание Иерусалима стало одной из основ ислама. Возник жанр «иерусалимских рассказов», в котором мусульманские авторы состязались, восхваляя святость древнего города. В Иерусалиме обрались арабские лидеры и избрали халифа Муавию, первого из Омейядов. После избрания, они прошли на молитву в Храм Воскресения Христова, оттуда – в Гефсиманский сад, где Иисус молился перед Распятием, а затем они поднялись на гору, где стояло деревянное сооружение халифа Омара.
      Там халиф Абд эль Малик построил стоящий и поныне Золотой Купол Скалы – Куббат ас-Сахра – самое древнее и самое прекрасное здание Иерусалима. Семь лет дани со всего Египта пожертвовал Абд эль Малик, чтобы создать этот символ единства ислама, христианства и иудаизма. Его пропорции несравненны по своей гармонии, и послужили образцом для множества соборов от св. Петра в Риме до Исаакиевского собора в Санкт Петербурге. Мозаики – дело рук лучших мастеров своего времени, с их сплавом флоральных и геометрических мотивов, создают уникальный ансамбль. Когда-то и внешние стены были украшены мозаикой, и ее следы можно увидеть в нескольких местах; но экстремальный климат Иерусалима повредил наружную мозаику, и она была скрыта под изразцами из Самарканда.
      К югу от Скалы, там, где Пророк молился со своими святыми предшественниками, была построена просторная базилика, которую иногда называют Дальней мечетью, по-арабски – эль Акса. Но на самом деле вся площадь на вершине горы, а не только базилика – это мечеть эль Акса, потому что у мусульман мечеть – это не здание, но молитвенный двор. А еще называют молитвенный двор эль Аксы – Харам а-Шариф, Благородное Святилище.
      Не сразу, но с годами большинство жителей Святой Земли приняли ислам. Не-мусульмане Халифата платили особый налог – один золотой в год с семьи – вместо службы в армии и других обязанностей мусульман. Не прошло и двухсот лет – песчинка в часах вечности – и доход от этого налога настолько упал, что обеспокоенные казначеи халифа послали на места циркулярное письмо с требованием затруднить христианам, самарянам и иудеям переход в ислам.
      Циник объяснит это влиянием налога, и будет неправ. Ислам был компромиссом между верой Израиля и верой Христа. Он отказался от иконопочитания и от Троицы, повернулся к Ближнему Востоку, резко уменьшил влияние греков. Ислам можно считать особой ближневосточной формой христианства, и так его понимал современник Омара блаженный Иоанн Дамаскин. Для него ислам был видом несторианской «ереси», «левого уклона» в христианстве того времени, но несомненно ветвью развесистого древа христианства. Ведь христианство никогда не было одной «генеральной линией», и наряду с православием, в нем были (и есть) другие тенденции. Так, ислам ближе к православию, нежели, скажем, кальвинизм, христианская вера американских почитателей Золотого Тельца. Мусульмане, как и православные, верят в Непорочное Зачатие, отвергаемое многими протестантами. Протестанты разделяют многие установки ислама: унитарианцы отвергают Троицу, не приемлют икон и изображений, как и мусульмане.
      Различные религиозные школы и «ереси» подобны партиям в современной многопартийной системе. Однопартийная система имеет свои недостатки, как мы знаем по своему опыту, а в Византийской империи до ислама власть твердо стояла на стороне православия, «генеральной линии». «Генеральная линия», понятно, виляла и изменялась с годами, но власти не переставали бороться с еретиками – светскими методами. В Палестине, Сирии и Египте кипела теологическая мысль; у Маркиона и Валентина, Афанасия и Василия, Нестора и Григория возникали новые идеи о Царстве Духа, но их проповедь зачастую кончалась усекновением языка, батогами и ссылкой. Толерантный ислам не вмешивался в теологические споры христиан, и поэтому христиане региона не сожалели, что ими правит халиф из Дамаска, а не император из Константинополя.
      Так наступили для Палестины золотые дни ислама, когда Халифатом правила из Дамаска династия Омейядов, покровители искусства. Поскольку в Мекке сидел их противник ибн аль-Зубейр, Омейяды заменили хадж – паломничество в Мекку – паломничеством в Иерусалим. Ведь и первая кибла,направление молитвы, была направлена к Иерусалиму, а не к Мекке самим Мухаммадом.
      Мекка и Иерусалим схожи и потому, что местные святыни этих городов стали со временем универсальными. В Мекке до Мухаммада хиджазцы поклонялись двум святыням – источнику Замзам (его открыл архангел Гавриил, чтобы спасти Агарь и Исмаила) и черному камню Каабы, эль Хаджар эль Асуад.Этот мекканский культ существовал по крайней мере за пятьсот лет до побега пророка в Медину.
      У сходства Иерусалима и Мекки есть и более глубокое основание. Иерусалим не относится к Леванту и Средиземноморью, но к той стране, что тянется от Мекки с Мединой до Аммана и Наблуса. К востоку от Иерусалима лежит пустыня, и она накладывает свое клеймо на жизнь города. Иерусалим – сестра Мекки, не Яффы. Каждый раз я удивляюсь, что можно ездить из Иерусалима в Тель Авив к Средиземному морю без паспорта. Дело не в политике – в ветрах, в горах, в море. Поэтому Иерусалим соперничал с Меккой, не с Яффой.
      Самаряне и иудеи – две основные не-христианские группы в Палестине – приняли ислам еще быстрее, чем христиане. Ислам как компромисс между иудаизмом и христианством удовлетворил практически все теологические требования иудеев, от строгого единобожия до почитания Авраама и Давида. Ислам сохранил даже обрезание, которое отверг еще св. апостол Павел. Он отклонил шелуху талмудических заповедей и отверг дихотомию «иудеи – гои», но это было неизбежно. Иудеями остались ростовщики (ислам запрещал давать деньги под процент) и крупные купцы; самарянами остались священники. Прочие иудеи Палестины решили, что «ислам – это иудаизм сегодня».
      Для них, преемник иудаизма в Палестине – ислам – воссоздал храм в дни Омайядов, когда именно сюда, на Харам эш-Шариф (Благородное Святилище), как называется сегодня двор храма, устремились паломники со всех сторон омайядского халифата, и в том числе жители страны, потомки израильтян, оставшиеся здесь. Ислам, как и поздний иудаизм, не знал жертвоприношений, но молитвы. В том, что иудей Кааб указал Омару ибн Хаттабу, где построить святилище, можно увидеть символизм преемственности: халифат был преемником царства Соломона, и комплекс Харам аш-Шариф был преемником храма Соломона.
      Это мнение прочно вошло в сознание иудеев, и еврейский испанский историк Авраам Закуто, современник Колумба, называет Золотой Купол Скалы – Храмом Соломона. Того же мнения придерживались и крестоносцы, назвавшие Купол – Templum Solomonis. В 19 веке Золотой Купол был изображен в синагогах Цфата, как Храм Соломона. И хотя наш современник привык к исторической линейной перспективе, складная гармоника истории древних лучше объясняет мир. Для них образ Соломона Премудрого сливался с образом Сулеймана Великолепного, отстроившего Иерусалим в начале 16-го века, как в книжках Фоменко.
      Харам аш-Шариф – место дивной красоты и святости, старший брат всех высот Святой земли. Нет в Иерусалиме, да и во всей Святой земле, ничего прекраснее. Такие архитектурные ансамбли во всем мире можно сосчитать на пальцах одной руки. В России с ним может сравниться разве что Кремль. В его стенах разбиты сады, ухоженые и взлелеяные. Здесь хорошо сидеть в тени деревьев в знойный день. Только курить, есть и пить там нельзя, что пресекает в корне идею пикника на святом месте. В стране микроклиматов подъем на Харам от Стены Плача потрясает – из удушающего пекла человек попадает в рай, где дуновения ветерка и кроны деревьев создают прохладу, где течет вода фонтанов и где сверкает синевой и золотом Купол Скалы.
      Но этой красоте угрожает опасность. В крайних еврейских кругах все чаще раздается призыв – взорвать Золотой Купол и заменить его так называемым Третьим Храмом, где будут «возобновлены» гекатомбы телят и ягнят. Кто поддерживает эту странную идею?
      Казалось, иудеи редко задумывались о храме, ставшем анахронизмом еще до его разрушения. Возник новый иудаизм – иудаизм без храма, иудаизм исполнения заповедей, мицвотвместо жертв и приношений. Иудаизм заповедей стал складываться еще в дни Второго храма, и разрушение храма лишь помогло этому движению окончательно отделаться от храмового ритуала и жертвоприношений. Новый иудаизм был экстерриториальным, бесхрамовым, территорию и храм заменили многочисленные заповеди и запреты.
      Религиозные ортодоксальные иудеи в черных шляпах и с пейсами, – такие же, как у моего прадеда – населяющие Меа Шеарим и подобные им районы от Бруклина до Парижа, не принимают идеи Третьего храма. “У нас молитвы и учение вместо жертвоприношений” – говорят они. Раввинат запрещает иудеям подыматься на Храмовую гору, и большинство «богобоязненных» (самоназвание) евреев соблюдает этот запрет. Официальная причина – за отсутствием пепла рыжей телицы народ ритуально нечист, и осквернил бы Храмовый двор. Причина более подлинная – Храмовый двор табуирован, чтоб не было искушений.
      Либеральные светские евреи, как правило, не интересуются Храмовой горой, как и вообще Нагорьем и местной стариной, связанной с религией. Для «израильтян», потомков поселенцев подмандатной Палестины, совпадение имен нового Израиля и древнего Израиля – совершенно случайно, а существование Храмовой горы в западной просвещенной державе – исторический курьез наподобие пирамид в арабском Египте. Разговоры о храме их возмущают. Более того, это единственная точка, в которой они поддерживают крайних ортодоксов в Меа Шеарим и в раввинате. Если израильский социалист хвалит раввинат – значит, речь идет о Храмовой горе. Одна из причин – оправданный страх перед религиозно-националистическим фанатизмом, который может в любую минуту пробудиться и залить страну. Другая – боязнь любого радикализма, присущая консервативной израильской “умеренной левой”.
      К северу от Храмовой горы лежит Мусульманский квартал Старого города, бедный район узких переулков и мамелюкских зданий 14-го века. В нем поселились иудейские религиозные радикалы – группа милленариев, думающая о создании Третьего храма. Под влиянием проповеди каббалиста – сиониста рабби Кука в их среде сложилось убеждение, что стоит принести жертву на Храмовой горе – как придет Мессия. Поэтому эти группы стараются путем магического акта – взрыва Золотого купола и жертвоприношения – привести Избавление и Царство Божие на земли. Один из центров милленариев – ешива “Торат Коаним”, где готовят одежды для первосвященника и обсуждают технические детали службы в храме. Автор книги “Израильтяне” Амос Эйлон называет их “саббатианцами” – потому что они верят, что мы живем в мессианскую эру.
      Но, говоря словами Эйнштейна, эта теория безумна, но недостаточно безумна. Милленарии, как и любые другие иудейские религиозные радикалы не смеют оторваться от Галахи,свода запретов и разрешений, от которого в свое время отказались св. апостол Павел и Саббатай Цеви. Национализм и шовинизм, ненависть к другим народам осталась доминантой милленариев. Они не предлагают выхода из религиозного кризиса иудаизма, самой острой опасности еврейского Израиля да и всего еврейского народа.
      В начале 20-го века в национально-религиозных кругах возникло движение, искавшее религиозное выражение своим чаяниям. Его центры – ешива “Мерказ га-рав” в Иерусалиме, кибуц Кфар Эцион и поселок Офра – новые еврейские поселения в Нагорье. С этим движением связан “Гуш Эмуним”, союз религиозной националистической молодежи из высших слоев израильского общества, Национально-религиозная партия и движение “Бней Акива”. Их религиозный поиск тоже был мало успешным и практически завершился ничем – они пришли к крайнему шовинизму и религиозной ортодоксии. У них не хватило дерзости в религиозной сфере. Вместо того, чтобы пойти по стопам реформаторов – Моисея, Иисуса, Мухаммада, Саббатая, Лютера, они пошли по пути Савонаролы, вместо реформы избрали ортодоксию, вместо ангиномичности – номичность.
      Они не смогли понять, почему все успешные реформаторы иудаизма пытались в первую очередь поразить Галаху, разрушить ее, оторваться от нее. Вместо этого они пытались – и пытаются – интерпретировать Галаху и действовать в ее рамках. Как червяк, ползущий по кривому суку, не ощущает кривизны сука, так и “возрожденцы” – религиозные сионисты не заметили, что нельзя добиться возрождения религии, не оторвавшись от кривого сука Галахи. Вместо религиозного поиска они нашли для себя бастардизированную смесь национализма и ортодоксии.
      Неудачей религиозной реформы Эхнатона Тойнби доказывает мертворожденность возрожденного Египетского государства. Неудача религиозной реформы сионизма может служить подтверждением тому, что и еврейству не удалось выйти из своего фоссилизированного, окаменелого состояния, в котором оно оказалось века назад. Мумии и фоссилы могут храниться долго – так, друзы хранят уже тысячу лет веру в божественность безумного египетского халифа Хакима. Но ожить они не могут без основательной религиозной встряски.
      В иудаизме латентно существует идея, способная произвести эту встряску – но она ассоциируется со страшной опасностью. Это идея мессианского иудаизма, Нового Завета, который возникнет вместо старого с приходом мессии. Рамбам-рационалист не принимал этой концепции и считал, что и с приходом мессии сохранится нормативный иудаизм, но существует и иная традиция, отраженная и в Талмуде (Нида, 61б), по которой в мессианский век падут запреты и будут отменены заповеди. Поэтому последователи мессианских движений – христиане и саббатианцы – отказались от соблюдения заповедей. Большинство народа Израиля приняло в свое время подход Саббатая Цеви, благословлявшего над запретным туком Разрешающего запреты.
      Сегодняшние милленарии, верящие, что мы живем в преддверье мессианского века, придерживаются точки зрения Рамбама, а по его мнению, восстановление храма не отменит заповедей. Поэтому в их религиозной схеме нет места для неисполняющих заповеди иудеев, и для не-иудеев – поклонников Единого Бога, поэтому идущие по стопам делла Рейна в наши дни оказались убийцами и террористами. Тем не менее выход был – принятие мессианского века.
      Еврейская традиция видит в переходе Саббатая в ислам – отступничество, плод отчаяния, но мы не обязаны соглашаться с этим толкованием: иудаизм, ислам и христианство – не враждующие армии, но единое пространство идеи и веры. Саббатай Цеви увидел в исламе “Торат Хесед”, “Закон милосердия”, призванный заменить “Торат Цедек”, “Закон правосудия”. Христианство и ислам – не столько “дочери” иудаизма, сколько «сестры», плоды реформации древнего иудаизма. Так протестантские церкви не были “дочерями” католицизма, ибо не в нем они искали свои истоки, но в ранней церкви иерусалимской общины. Ислам обращался к истокам иудаизма, к раннему монотеизму Авраама, который, по словам Корана, был не иудеем и не христианином, но ханефом – верующим в Единого Бога. Ислам ближе иудаизму и по этническому носителю, и по культурной основе, и по тенетам веры, чем христианство. Но христианство сильнее повлияло на иудеев, чем ислам.
      Когда я сижу в тени дерева на Харам эш-Шариф, то иногда мне приходят в голову смешные мысли: как, собственно, бессмыслен спор о Храмовой горе, и как отражается в нем вся бессмыслица спора о Святой Земле. Иудейская религия разрешает иудеям молиться в мусульманских храмах. Ислам разрешает иудеям молиться в мечетях. Иудаизм разрешает мусульманам молиться в иудейских святых местах. Ислам разрешает мусульманам молиться в святых иудеям местах. Но на Храмовой горе мусульмане запрещают иудеям молиться – вопреки исламу, а иудеи хотят прогнать мусульман – вопреки иудаизму.
      Иногда говорят – политика определяет конфликты, религия лишь оправдывает их. Это верно лишь отчасти. В иудейской религии, сложившейся в средневековых гетто, а не в виноградниках Нагорья, скопился огромный запас ненависти к чужим. Поэтому, когда израильский парламент обсуждал законопроект о запрете расизма, религиозное лобби выступило против и потребовало иммунитета для религиозных иудеев, проповедующих расизм из религиозных соображений. Религиозная реформа иудаизма необходима – чтобы еврейский саженец смог привиться на стволе Палестины. Реформа необходима и для спасения от чувства греховности, этой ахиллесовой пяты светского сионистского Израиля.
      Ортодоксальное религиозное еврейство получило, по конкордату с Бен Гурионом, возможность влиять на израильское общество. Ему удалось оживить практически сгнившую сто пятьдесят лет назад, в дни еврейской эмансипации, идею необходимости исполнения заповедей. Израильтяне не соблюдают заповеди иудаизма, ощущают греховность своего поведения и страдают от этого, свойственного и консервативным католическим общинам, надрыва. Надрыв способствует упрочению позиций религиозных консервативных кругов, стремящихся возвратить весь еврейский народ в средневековое гетто.
      Простой, “западный” выход из этого двойного тупика – либерализация иудаизма, признание реформистской синагоги и прочих направлений, постепенный рост либерально-реформистских синагог, отчуждение синагоги от государства, создание светского государства Израиля, в котором у раввинов не будет власти над всеми гражданами. Этот выход – идеал израильских левых, и надо думать, он был бы достигнут в еврейском государстве в границах плана раздела ООН. Но присоединение Иерусалима с его ортодоксальными иудеями и иммиграция религиозных восточных общин изменили расстановку сил. И дело не просто в демографии: Иерусалим с его коридором оказался рычагом, поворачивающим средиземноморское государство в сторону аравийских просторов. Взяв себе аванпост в Иерусалиме, Израиль не смог остаться светским, как не смогла стать светской Аравия – страна Мекки, и Италия – страна Рима.
      Можно представить себе и другое решение проблемы – кроме западной либерализации левых и религиозного национализма правых. Для того, чтобы выйти из тупика, иудаизм может воспользоваться идеей, заложенной в нем изначально и уже не раз прорывавшейся на поверхность. Эта идея носится в воздухе Святой земли в последние десятилетия, и только безвременье помешало ей найти четкое выражение. Это идея мессианского века, наступившего в наши дни, с возвратом народа Израиля в Святую землю, где его ждали остатки десяти колен – палестинцы. Не “начало Избавления” р. Кука и его учеников, но полное Избавление, по этой идее, уже здесь с нами. Если возможен Мессия, не принесший мессианского века, возможен и мессианский век без Мессии-человека.
      Мессианский век наступит, когда иудеи увидят Мессию. Не «когда придет Мессия», а когда «увидят, то есть признают Мессию». Только непонимание мешает увидеть сегодня, что Спаситель не человек, но Бог. Эта мысль понятна каббалистам. Рабби Лайтман, ортодоксальный проповедник каббалистического иудаизма, писал:
      «Нет никаких "отдельных" Машиахов (то есть не приходится ждать Мессии – человека) – с точки зрения Каббалы или еще каких-либо других точек зрения. Каббалисты четко и однозначно объяснили, что Машиах (Мессия, Христос) – это Высший Свет, высшая духовная сила, которая нисходит в наш мир и исправляет человечество, поднимает его на более высокий уровень сознания. Машиах (от слова лимшох – вытаскивать, вытягивать) вытаскивает людей из нашей земной тины, из болота на более высокий уровень. Вот это и есть Мессия. Вполне возможно, что одновременно с этой духовной силой появятся предводители поколения, которые будут учить и проповедовать. Но Мессия – это духовная сила, а не человек»
      Сергей Баландин, интересный русский духовный писатель, живущий в Святой Земле, справедливо сблизил эту точку зрения с христианской, ибо Христос – это Высший Свет – если пользоваться гностической терминологией. Лайтману остается только понять, что Высший Свет равно сияет на иудея и эллина, готовых подняться к Богу. Когда иудеи прозреют и узрят Высший Свет, они поймут, что их братья – жители Святой Земли – тоже ведают Его.
      Раз наступил мессианский век, нет больше и старых запретов, значит, народ Израиля становится безгрешным, не исполняя заповедей, или исполняя их, как р. Нахман из Брацлава – единожды отпраздновав Новый Год на Святой Земле. Возврат изгнанников, потомков древнего Израиля – условие мессианского века. Но многие из этих изгнанников оказались за пределами Земли Обетованной в 1948 году. В их стремлении домой можно увидеть сокровенную тайну знания, что без них нет мессианского века. Души понимающих наше родство с коренными жителями Святой Земли были на горе Синай, скажет мистик; а непонимающие пристали к Израилю во время его материальных успехов. Это не связано с кровью и родословной, что бы ни говорил Воланд доверчивой Маргарите: души принимающих братство Святой Земли связаны воедино, где бы они ни появились на свет.
      Мессианский век связан с Храмовой горой.