Сосна и олива или Неприметные прелести Святой Земли

      Оливковые деревья, оставшиеся в Иерусалимском коридоре, были вырублены или заброшены. Оливковая роща на склонах Эн Карема была отдана местной сельскохозяйственной школе, которая и не подумала заботиться о деревьях. Иногда палестинцы из лагерей беженцев пробираются в эту рощу и собирают маслины.
      Огромная и древняя оливковая роща на Кармиле была вырублена по велению тогдашнего министра сельского хозяйства, Арика Шарона, чтобы вычистить место для посадок авокадо, экономически более оправданной культуры. Если сегодня вы видите ухоженные оливковые деревья в “старом” Израиле, скорее всего, они принадлежат арабской деревне – таких немало в Галилее – или убираются арабскими руками, как в долине Аялона.
      Борьба между сосной и оливой не прекращается. В районе села эль Мидия, в родной деревне Маккавеев, росли оливковые деревья. В эти дни (1986) Керен Каемет, Еврейский Национальный Фонд, выкорчевывает эти оливы и сажает вместо них сосну. Это же производится и в других местах – возле села Катане, в районе Малого треугольника, повсюду, где есть палестинцы. Оливы – признак того, что земля принадлежит палестинцам. Чтобы стереть этот признак, Керен Каемет, с помощью войск, пограничников, полиции выкорчевывает оливковые деревья.
      В марте 1987 года “Керен Каемет” выкорчевал сто древних оливковых деревьев в Масличной балке (вади Зейтун) между деревней Сур Бахр и пригородом Восточный Тальпиот. На их место были посажены сосны. Официальная цель – “озеленение”.
      Посадки сосны производятся не из любви к зелени, но для доказательства собственности. Керен Каемет помогает кибуцам и мошавам Иерусалимского коридора засадить их земли сосной, потому что у этих поселений нет ни рабочих рук, ни желания обрабатывать так много земли, но и отдать ее былым владельцам – невыносимо.
      Вместо того, чтобы отдать землю изгнанным феллахам или позаботиться о ее обработке, Керен Каемет создает зеленую потемкинскую деревню. Даже при нежелании возвратить беженцев трудно было придумать более порочный путь, чем тот, что был избран.
      При заселении страны евреи могли избрать “план олива” – создать класс свободных поселенцев, которые ухаживали бы за источниками и оливковыми деревьями, которые вели бы экстенсивное, спокойное горное сельское хозяйство. Вместо этого был избран “план сосна” – новые поселенцы были посланы в неразвивающиеся городки развития, в городские трущобы, в новые жилмассивы, а сельское хозяйство пошло по линии рыночного производства, с минимальным использованием труда и максимальной отдачей. Для такого хозяйства практически весь горный массив оказался мало пригодным, и вся древняя макроструктура террас и орошения оказалась ненужной.
      За “Гадассой”, по дороге к монастырю св. Иоанна-в-Пустыни, старая дорога делает крутой изгиб. Внутри изгиба видны два столба и меж ними идет тропинка с вершины холма к источнику Эн Хиндак. Это классический “запечатанный источник”, с которым сравнивал свою возлюбленную царь Соломон . Струя его бьет в пещере и обычно не выливается . из ее зева – как и в Эн Кабу и других. Летом, в особо жаркий день, можно залезть внутрь и окунуться в чистую студеную воду. Несколькими метрами ниже стоит циклопическая стена, которой в византийские времена перегородили это маленькое вади, чтобы вода не смывала землю и посадки.
      На вершине холма стояло раньше село Катра. Женщины Катры протоптали эту тропинку к источнику – сюда они ходили за водой с кувшином. Над гигантской стеной еще можно различить посадки жителей Катры, но их захлестывает волна сосен, подымающаяся из долины Сорека. На месте Катры стоит поселок восточных евреев Эвен Сапфир, зажиточный, благополучный. Его жители не пользуются водой из родника, им не нужна стена, перегораживающая вади – воду они получают из водопровода. Сосны удерживают для них землю – на земле должно быть что-то посажено, а ничего проще сосны не найти. Вместо трудоемкой обработки русла вади они разводят кур, как и большинство еврейских поселений Нагорья. Кур они держат в тесных проволочных клетках, по шлангу засыпая искусственный корм и рыбий жмых. Куры Эвен Сапфира – и любого другого израильского поселения – никогда в жизни не бегали по травке и не клевали просо. Не удивительно, что эти яйца не похожи ни цветом, ни вкусом на яйца свободно живущих кур палестинского хозяйства. Но яйца приносят доход Эвен Сапфиру – не за счет продажи, но благодаря государственной субсидии. В стране растут горы яиц, которые невозможно продать – собственное население не может столько съесть, а за границей такие яйца обычно не покупают, как не соответствующие стандарту. Но производители продолжают получать субсидии, а куры продолжают мучиться в своих тюремных клетках.
      Не лучше живется и коровам в развитом израильском хозяйстве. Их держат, как Железную Маску, всю жизнь в клетках, где и повернуться негде. Еда им подается по конвейеру, шлангом моют под ними бетонный пол, машины для дойки берут “молоко”, ветеринар со шприцем искусственно осеменяет их. В кибуце Гезер коровы сидят в грязном загоне, как в концлагере – а за забором зеленеет трава. Молоко этих коров, яйца этих кур не могут принести счастья.
      Аморально и массовое убийство массово произведенных животных. Загляните в железные клетки, где кибуцники Гезера или мошавники Беер Тувьи держат телят на убой. Эти несчастные существа, никогда не пившие материнского молока, никогда не гулявшие по травке, будут хладнокровно убиты на бойне, разделаны и превращены в куски мороженого мяса в супермаркетах. Куры, вскормленные жмыхом в тесных клетках, также попадают морожеными в кухню израильтянам. Говядина из Аргентины приходит, пролежав с полгода в холодильниках, и вкус ее подобен резине. Если мы есть то, что нам дают есть, то мы давно превратились в жмых и опилки. Мясо промышленно произведенных животных и птиц не может принести счастья.
      В последнее время (в частности, в Галилее) появились люди, отказывающиеся от промышленной и перешедшие на естественную пищу. Немногие из них замечают, что рядом с нами находится вполне натуральная Палестина, где основные продукты – баранина, овечье молоко и сыр, маслины, оливковое масло, виноград, хлеб, овес, фиги и смоквы – производятся естественным путем.
      Палестинцы, как и библейские патриархи, разводят овец – благородных животных: они не поддаются промышленной обработке. Овец невозможно загнать в клетки и кормить с ленты конвейера – они подохнут. Поэтому они привольно пасутся на склонах гор. Зимой стада спускаются в пустыню, к Эн Фаре и Эн Кельт, а летом подымаются в высокие горы. Израильтяне почти не разводят овец и мало едят баранину. В обычных магазинах ее не бывает, и молодые израильтяне не любят ее непривычного вкуса: баранина ассоциируется с арабами.
      Палестинцы не прошли испытания процветанием и кредитом. Если бы кредиты посыпались на них, как на еврейских фермеров, возможно и они сбились бы на промышленное производство кур, яиц, говядины, молока, а тогда баран просто вымер бы. Такая “израилизация” палестинцев более вероятна, нежели “палестинизация”, “гармонизация” израильтян.
      Но пока этого не произошло, палестинцы хранят верность барану. За пределами любого села, в любой долине можно увидеть их стада. Патриархи любили это животное, и даже имя “Рахиль” означает “ярочка”. В те далекие дни люди чувствовали, что с животными нужно обращаться хорошо. Животное убивали, принося жертву Богу.
      Это понимали не только евреи – у Гомера Одиссей со товарищи, освободившись из пещеры циклопа, не просто объедается мясом захваченных баранов, но совершает жертвоприношение : «Зевсу я принес в огненную жертву отборные части бедер вожака». И только умиротворив дух зарезанных животных, садились древние за сытную трапезу: «Мы сидели, набивая животы обильным мясом и сладким вином».
      Действительно, естественнее убивать животных во имя Бога, чем во имя чревоугодия. С годами обычай жертвоприношения у евреев остался лишь в верчении петуха под Судный день. Но у палестинцев он не вполне исчез. Через два месяца после Рамадана, когда возвращаются домой паломники из Мекки, сотни тысяч верующих собираются на Харам аш-Шариф. В этот день, в праздник Адха, не пройти и не проехать по дороге на Иерихон, идущей к северу от стен Старого города. За месяц до этого палестинские семьи выбирают себе барашка на базарах Халиля, Наблуса, Иерусалима и Вифлеема и готовятся к закланию. Адха – это мусульманская Пасха, праздник заклания агнца. Бедуины крайне редко едят мясо – несколько раз в году, но зато они никогда не соглашаются есть мороженое мясо, а тем более мороженых кур. В них они не верят.
      Если когда-нибудь Святая земля станет зеленой, клетки и загоны животных исчезнут с ее лица, телята будут сосать вымя матери, куры будут нести яйца, где придется, и наши босоногие дети будут искать и собирать их по утрам на завтрак. Исчезнут бойни и прекратится промышленное производство животных на убой. Мы будем есть мясо так же редко, как нынешние бедуины – по большим праздникам, но мясо это будет подлинным и настоящим, а не вскормленным на жмыхе в загоне.
      “Зеленые” чувства бывают и у левых, и у правых. Свободные поселенцы в Галилее учатся у соседних бедуинов и отказываются от холодильников. Правый генерал “Рафуль” Эйтан жмет оливковое масло ручным прессом для вящей чистоты, а вокруг его деревенского дома пасутся гуси, благородные римские птицы, не способные жить в клетке, делающие его, немолодого крестьянина с загорелыми руками, похожим на вернувшегося в деревню Велизария, Помпея, Сципиона “кончающего дни свои тихо, в опале”.
      Но правые сторонники еврейских поселений в Нагорье не видят, что поселения Коридора занимаются сельским хозяйством несмотря на горный рельеф, а не благодаря ему. Они не используют местные ресурсы и местные злаки, используют импортную технику и методы для выращивания коммерчески рентабельной продукции. Они экономичны и производят много ненужных продуктов, вроде яиц, на которые нет спроса. Структура еврейского хозяйства такова, что отрасли, требующие рабочих рук и заботы, отмирают. Недаром в Эн Геве вырубили виноградник, в котором я когда-то работал, недаром выкорчевали оливковую рощу на Кармеле. Иными словами, еврейские поселки в Нагорье остались экономически “чуждым элементом” – они бы лучше занимались своим делом на равнине, там, где много воды, где можно использовать машины.
      Но Иерусалимский коридор не стоит на месте – он ползет. На дороге на Наблус, в Шило, на подъеме Левона, у Яблоневого ручья, на склонах Джабль Кабир можно увидеть его новые метастазы, подлинную антитезу Натафу, антитезу Эн Синии: новые еврейские поселения. Все они выглядят примерно одинаково: крепость из тесно стоящих бараков за тройным рядом колючей проволоки со сторожевыми вышками по краям, инвертированные концлагеря. Со временем, когда поселенцы устраиваются, вместо бараков появляются аляповатые дворцы– мечта мясника с рынка – но и они стоят с той же плотностью лагеря беженцев и за этой же колючей проволокой.
      Глядя на эти поселения, вспоминаешь слова Оскара Уайльда – эстетически безобразное не может быть этически справедливым. Поселенцы ощущают себя врагами среди врагов, на вражеской земле, с которой они никак не связаны. Чуждость и бессмысленность поселений очевидна: в большинстве поселений жители ездят на работу в Иерусалим по утрам и возвращаются лишь вечером. Такие поселения, как Гивеон и Эфрата – “спальные пригороды” столицы с ее искусственно вызванной дороговизной жилья, и причины их образования вполне прозаичны: в условиях безземелья, вызванного государственной монополией на земли, многие израильтяне вынуждены селиться в “поселениях”, видя в них единственный путь обзавестись домиком и садиком по ценам Нью Джерси, а не Манхэттена. Поселения почти никак не связаны со своей окрестностью – жители их не занимаются сельским хозяйством, гулять за воротами они опасаются, ничего дажее не покупают в своем районе.
      Не во имя равноправия я даю повсюду арабские названия, но потому, что названия должны помочь путнику найти дорогу, а израильтяне Нагорья, как правило, не знают названий холмов и долин. Поселенцы Коридора и новых поселений, как правило, не знают даже названия вади у своего дома, названия холма напротив. Их оторванность от местности близка к городской.
      Эли Люксембург, автор романа “Десятый голод” и правый националист, так описывает типичное поселение – Гивеон: “...они живут в бывшем лагере иорданского легиона – как в крепости осажденной: обнеслись заборами из колючей проволоки, поставили вышки с пулеметами, на воротах – солдаты пограничной охраны. Всю ночь обшаривают окрестность голубые прожекторы, носятся джипы патрульные, а все их мужчины местные разбиты по парам, и тоже дежурят с карабинами. Шура без пистолета никуда не выходит, не выезжает”.
      Если большинство поселений привлекает безземельных израильтян, которые не видят другого выхода из городской тесноты, другие, более удаленные от Иерусалима, поселения возникли на идеологической основе. Они зачастую связаны с национально-религиозным движением “Гуш Эмуним”. Они так же оторваны от своей местности, но исполняют роль местного раздражителя, как, например, жители Элон Море, занявшие гробницу Иосифа в Шхеме.
      В некоторых из них возникла мелкая промышленность, которая существует благодаря щедрым кредитам и субсидиям. В религиозных поселениях доход приносят ешивы и школы по изучению Библии, легко получающие субсидии и помощь из-за границы.
      К внешнему миру поселенцы непримиримо враждебны. Как-то задержавшись на горе Гризим в канун субботы, мы искали ночлега и заехали в новое поселение Браха, куда ведет грунтовая дорога с вершины горы, от руин храма самарян. У въезда в поселение нас остановили солдаты-резервисты, проводившие здесь всю свою резервную службу. Они охотно предложили нам переночевать в их бараке, но сказали, что нужно договориться с поселенцами – они хозяева. Мы пошли по темной улице с запаркованными машинами меж бетонных кубиков поселения к дому секретаря Брахи. “У нас посторонним делать нечего – отрезал нам секретарь, высокий поселенец в кипе-ермолке. – Ничего страшного, до Иерусалима всего 50 км, езжай осторожно и доедешь”.
      И надо сказать, это нас не удивило – даже в субботний вечер поселенец может прогнать семью с детьми. Не удивило, потому что однажды, до этого эпизода, мы забрели в поселение Текоа к югу от Иерусалима, по тропе, ведущей от развалин лавры св. Харитона. В Текоа нас прекрасно встретили пожилые солдаты-резервисты (“милуимники”), поставили финджан кофе на огонь и принесли холодной воды. Не успели мы пригубить кофе, как прибежали поселенцы и закричали с сильным русским акцентом на солдат: “Что вы тут кофе с ними распиваете! Вы должны проверить у них документы и выставить их с нашей территории!”. Я подумал – новые иммигранты, всего боятся, и заговорил с ними по-русски, чтобы их успокоить. Но это только дало им возможность выразить свои чаяния на родном русском: “Посторонним вход воспрещен!”, заорали они и прогнали нас, не дав отдохнуть.
      Если уж поселенцы так недоброжелательны к евреям, понятно, как они относятся к палестинцам. Вот заголовки статей из газеты: “Поселенец убил из автомата верблюдов бедуина”, “Поселенец застрелил девочку в Шхеме”, “Поселенец открыл огонь по проходившей мимо машине”, “Еврейское подполье, базирующееся в поселениях, произвело массовое убийство в медресе Хеврона”, “Поселенцы сожгли базар, и т.д.”.
      Нагорье страдает от оккупации. Если бы царь Давид жил в Дура эль Кари, он не смог бы подняться на святую гору для приношения жертвы Господу – поселенцы Бет Эля закрыли путь к вали Шейх Абдалла. Это не исключение – поселенцы Элон Море мешают потомкам Иосифа Прекрасного молиться у могилы их предка; израильские солдаты мешают жителям Вифлеема молиться у гробницы Рахили.
      Для создания новых поселений у крестьян Нагорья были отняты тысячи дунамов земли. Оккупационные власти считают всю землю, не парцеллированную английскими властями (а ее большинство) – своей собственностью, и отбирают ее у владельцев. Для этого, например, поля села Акраба были облиты гербицидом. Таких историй немало, но не они – самое главное. Оккупация не намного ухудшила жизнь крестьян Нагорья. В первую очередь от нее страдают образованные палестинцы, не находящие себе занятия на патриархальном и слабо развитом Западном Берегу. Оккупация неприемлема, но “независимость” мини-Палестины – 20% территории подмандатной Палестины с ее миллионом беженцев 1948 года – не альтернатива оккупации.
      Крестьяне и бедуины навряд ли выиграли бы от получения “независимости” – ими правили бы, вместо еврейских офицеров, свои арабские бюрократы. “Независимость” и вовсе неприемлема для жителей Газы – лишившихся земель беженцев. Человечество не учится на своих ошибках. В истории Палестины лучшие времена были, когда страна была под чужим правлением – персидским, греческим, византийским, английским. От государственной самостоятельности выигрывают жадные до власти, деклассированные, вырвавшиеся из старой системы и не нашедшие себе места в новом порядке люди. Народ не выигрывает от этого, как и не выиграли иудеи, сменив греческое правление на собственных, кровожадных царей Хасмонеев. Народ, как правило, и не идет на такие крайности, пока оккупационный режим нормально функционирует: от Александра в 330 году до н.э. без малого двести лет иудеи спокойно мирились с греками, и если бы не эксцессы Антиоха Эпифана, революции Маккавеев не произошло бы.
      В наши дни независимость и государственность во всех странах Третьего мира привела к дурному управлению, к военным режимам, к диктатурам. Арабская мини-Палестина также стала бы диктатурой почти наверняка. Следующим шагом для Палестины должна быть не отдельное государство на Западном Берегу, не правительство Арафата рядом с правительством Переса, но федерация самостоятельных автономных коммун «от Дана до Беершевы». Еще одно центральное правительство, с еще одним набором лидеров – не снести Нагорью.
      Палестинцы, соглашающиеся с переделом для решения “палестинской проблемы”, движимы отчаянием. Они видят, что оккупация становится более тяжкой, что они теряют и землю, и воду, и элементарные права человека на жизнь и справедливость. Они опасаются нового изгнания – и не безосновательно. Оккупация может привести к фашизации Израиля и массовой депортации – как в Иерусалимском коридоре в 1948 году.
      Израильтяне предпочитают говорить об изъянах оккупации 1967 года, но не о катастрофе 1948 года – хотя бы потому, что проблему 1967 можно экстернализировать, а проблема 1948 лежит в основе создания Израиля. Но проблем оккупации нельзя понять, не сравнивая их с более глубокой бедой Изгнания 48. Оккупация – это продолжение старой стратегии, более мирными средствами, но с той же целью.
      Так, правые националисты в своих поселениях вроде Брахи стремятся освоить Нагорье так, как был “освоен” Иерусалимский коридор: разгладить бульдозерами террасы, построить бетонные кубики, окружить их колючей проволокой, подвести водопровод, завести рентабельную промышленность. Пока их сдерживает упорная борьба местных жителей и внимание мировой общественности; поэтому интересно посмотреть, что происходит на Голанских высотах, где эти факторы не действуют.
      С Голанских высот жители бежали в 1967 году, оставив пустые деревни. Остались на месте только четыре друзских села на севере плато. Старые деревни на плато, сложенные из черного базальта, напоминали руины древней Тиверии. В газете “Давар” от 3.12.71 рассказывается о том, что Общество охраны природы хотело сохранить одну из этих красивых деревень, но власти предпочли снести ее с лица земли динамитом и бульдозерами. “Бульдозеры уничтожили все эти красивые деревни. Евреи как бы хотели доказать, что они не могут жить с прошлым, если оно не заперто в музее в качестве археологического экспоната” – пишет “Давар” об уничтожении сел Голана.
      Я жил когда-то в новом поселении Афик, на южном краю плато. Там стояло несколько хороших старых домов, а самым прекрасным был дом, служивший до войны клубом для офицеров. Он был построен, над самым обрывом, и с его огромной, выложенной армянской керамикой веранды открывался фантастический вид на чашу долины Кинерета с синим озером на дне. С другой стороны озера по ночам сияли огни Тиверии, а высоко в горах мерцал Цфат.
      Поселенцы превратили этот дом в склад рухляди и сломанной мебели, а новый поселок – кубики из блоков и панелей – построили подальше от обрыва, подальше от вида и от старых домов села. Когда я недавно навестил Афик, даже пробраться к дому с верандой было нелегко – поселок стоял задом к Кинерету, лицом к дороге и к своим зеленым газонам, и дом с верандой остался где-то за службами, за гаражами поселенцев.
      В восьмидесятые годы практический, конструктивный подход израильтян кажется анахронизмом. В двадцатых годах внезапно разбогатевший Остап Бендер и Александр Корейко посетили среднеазиатский городок, который, по памяти Бендера, не уступал Багдаду. Они нашли городок преобразившимся:
      – Как у вас с такими... с кабачками в азиатском стиле, знаете, с тимпанами и флейтами? – нетерпеливо спросил великий комбинатор.
      – Изжили, – равнодушно ответил юноша... – Но зато открыта фабрика-кухня.
      – Какой чудный туземный базарчик! Багдад!
      – Семнадцатого числа начнем сносить, здесь будет больница и коопцентр.
      В большом зале фабрики-кухни, среди кафельных стен, под ленточными мухоморами, свисавшими с потолка, путешественники ели перловый суп и маленькие коричневые биточки”.
      Небольшое различие между преображенным на конструктивный лад городком советского захолустья 20-х годов и новым еврейским строительством на оккупированных территориях заключается в том, что в советском Багдаде не изгнали местных жителей с кабачками и базарчиком. А сходство – общая высокомерная уверенность в превосходстве восточно-европейского образа жизни – потрясает. Сейчас потомки выходцев Восточной Европы едят перловый суп и маленькие коричневые биточки в залах кибуцных столовых на Голанском плато, на руинах стертых с лица земли сел.
      В мире прошло немало перемен с 20-х годов. Сейчас в большинстве стран уже не спешат сносить туземные базарчики, строить фабрики-кухни и возводить жилмассивы: народу они не по духу. Возможно, конструктивизм потому задержался в Израиле, что подсознательно евреи считают необходимым искоренить все следы не выдуманного, а реального прошлого?
      В Нагорье, о котором мы ведем речь, местное население осталось, и оно не позволяет “освоить” страну таким образом, иначе в ближайшее время Палестина исчезла бы. Но трагический парадокс заключается в том, что если правых националистов тянет в Нагорье, чтобы его уничтожить, наиболее симпатичных, левых и прогрессивных израильтян туда вообще не тянет. Некоторые из них доводят свое неприятие Палестины до своего логического завершения, отказываясь даже посещать Нагорье, “оккупированный Западный берег”. Б.Михаэль, типичный левый сатирик газеты “Гаарец”, даже пишет “Джудеа” на английский манер – вместо “Иудея”, подчеркивая свою непричастность к этому району. Большинство симпатичных левых активно не любят Палестину и отрицают всякую эмоциональную связь с ней.
      Мои прогулки по Нагорью воспринимались моими левыми друзьями с непониманием, граничащим с враждебностью. Они как бы ждали, что у меня прорежется ермолка на голове и появится “Калашников” за плечами. Только некоторые, находившиеся на том же распутье, что и я, и также усомнившиеся в стандартных позициях, слушали с интересом – для них я, собственно, и пишу этот отчет о Нагорье. С этим подходом к Нагорью и связан великий спор “правых” и “левых” о будущем Западного Берега. “Правые” не хотят отдавать эти земли, надеясь со временем вытеснить палестинцев. Левые хотят отдать эта земли, надеясь отгородиться от палестинцев. За этим различием кроется различное отношение к “малому Израилю”, к землям к западу от Зеленой черты. “Левые” – хозяева и наследники хозяев “малого Израиля”, они – аутентичные, реальные израильтяне, жители того самого Израиля, который был построен на пустом месте, в Палестине, а мог бы – и в Уганде. “Правые”, как правило, потомки “внутреннего пролетариата”, дети большинства, состоящего из меньшинств. В “малом Израиле” они не нашли своего места, они были не сыны, а пасынки Израилю кибуцов, Пальмаха, усов и шортов.
      Поэтому левые хотят сохранить реально существовавший “Израиль до “67”, а правым на него наплевать, они хотят Израиль, в котором у них было бы свое место – за счет палестинцев. Аннексия или продолжительный контроль над Нагорьем приводит к неминуемой гибели “малого Израиля”, что видно и сегодня. Уже сейчас огромная часть “черных работ” выполняется палестинцами – и в Иерусалиме, и в Тель-Авиве, и в сельском хозяйстве. Официанты ресторанов, строительные рабочие, грузчики, садовники, сельскохозяйственные рабочие Израиля – как правило, палестинцы. Это устраивает “правых” – в чисто еврейском Израиле им пришлось бы работать руками, а не только сидеть в банках и на базарах. Для левых – это гибель идеала. Поэтому они предпочитают отгородиться от Палестины.
      Израильтяне не любят сравнений с Южной Африкой. Тем не менее некоторое сравнение поможет понять израильскую ситуацию. Программа “левых” напоминает идею “бантустанов” – предоставить густо населенным палестинцами районам самоуправление, сохранив за еврейским государством большую часть земель, конфискованных у них после 1948 года. Как и буры – фермеры Трансвааля, старое, коренное белое население Южной Африки, “левые” Израиля могут обойтись без труда “туземцев”. Правые верят, что они могут удержать в руках всю территорию Палестины, не предоставляя политических прав жителям Нагорья. Буры Трансвааля и Оранжевого Свободного Государства хотели бы сохранить свой реально существующий этнос и этос, в то время как жители городов, относительно новое белое население Южной Африки, беспокоится скорее о доходах, нежели о туманной связи с землей.
      Для полного сходства белым южноафриканцам следовало бы изгнать черных жителей за границу в Зимбабве, а затем импортировать миллион югославов и турок. После этого, в ходе очередной войны белые смогли бы завоевать Зимбабве с его лагерями изгнанных черных, и снова использовать их труд, на этот раз и не задумываясь о необходимости дать им право голоса.
      Израильское общество и более, и менее сегрегировано, чем южно-африканское. В Израиле нет законов против смешанных браков и нет смешанных браков, в Южной Африке были такие законы – и есть больше миллиона детей от смешанных браков. Школы и детские сады для евреев не принимают арабских детей. Арабам нельзя служить в армии, нельзя селиться на “национальных” землях. Палестинцы Нагорья лишены права голоса и не могут избрать даже горсоветы и мэров. Даже в автобусах арабы и евреи ездят в разных. Но главное сходство – в моральной запутанности. В Южной Африке именно самое коренное белое меньшинство (фермеры-буры) стоит за апартеид и за угнетение черных, в то время как капиталисты и про-американские монополии готовы либерализовать страну, зная, что они могут получать прибыль и в случае прихода черного большинства к власти. Стоит подумать о доле национальных меньшинств в африканских странах – шона в Зимбабве, тутси в Руанде – как задумаешься, кому сочувствовать. И в Израиле, как не посочувствовать всем – палестинцам, обездоленному, притесненному, но живому и прекрасному народу, восточным евреям, сейчас только вырвавшимся из-под патерналистской жесткой опеки и эксплуатации левой олигархии, и, наконец, израильтянам, моим боевым товарищам – с ними я делил двускатную палатку и двуместный окоп, патроны и кока-колу, и двусмысленную судьбу европейца на краю Азии.
      В неприятии Палестины и палестинцев объединяются израильтяне всех сортов. Израильские “новые правые” говорят, что левые консервативны, озабочены сохранением проевропейского статус-кво, правые динамичны, связаны с Ближним Востоком, революционны. В чем-то они правы: в Израиле, где все наоборот, где евреи в большинстве, левые богаты и прочно стоят на своих ногах после занятий в Гарварде, а правые – смуглые, бедные и недоученные, – трудно сориентироваться. Если помнить, что правые хотят контакта с Палестиной, а левые хотят этот контакт минимизировать, то и вовсе легко усомниться. И все же, поселенцы мне не кажутся шагом по пути к Палестине и Ханаану: скорее шагом к полной угандизации и бестиализации Святой земли.
      Но и левые основного направления, милейшие люди, с которыми приятно пообщаться, и с которыми трудно не согласиться по конкретным вопросам, не ведут к Ханаану – скорее, к созданию американской колонии на Ближнем Востоке, обреченной на гибель раньше или позже. Про-американская ориентация израильской левой не может не смутить – почему ни в одной другой стране левая не влюблена в Америку? Почему она так старается отгородиться от палестинцев? Почему она против – не только Брахи, но и Эн-Синии?
      Причина этого разрыва между народом Израиля и сердцем страны Израиля – Нагорьем – лежит в области исторической психологии. Амос Эйлон, автор когда-то нашумевшей книги “Израильтяне”, бесспорно, одной из самых интересных книг на тему, замечает с недоумением “любопытное различие в описаниях Палестины XIX века у путешественников-евреев и у путешественников-протестантов, в особенности англичан и американцев. Последние подчеркивали сказочную красу земли, текущей молоком и медом. Евреи же, как правило, видели лишь руины городов, логова диких зверей, запустение и тень смерти. “Иерусалим, – продолжает Эйлон, – был и тогда столь же величественно прекрасным, что и сегодня, и не в развалинах, но мало кто из еврейских путешественников замечал это. В описаниях христианских путешественников звучат совершенно иные ноты. Местные феллахи напоминали им патриархов, а крестьянки – мадонн художников Возрождения”. Эйлон пытается объяснить этот феномен “еврейским неведением жизни за пределами городов, и, естественно, преувеличением ужасов деревни».
      Действительно, евреи живут уже много веков в буржуазном уюте городов, и поэтому дивная, чарующая природа Палестины была – и осталась чуждой большинству пришельцев. Несомненно, такие жемчужины красы, как Эн Таннур с его мэрилин монро смоковниц были еще более щедро рассыпаны по горам и долинам страны в прошлом, чем сейчас, когда многих из них уничтожил бульдозер и тяга к модернизации. Но сердца наших урбанистических отцов и дядьев не лежали к пасторали и буколике.
      Мимоходом заметим, что тут лежит разгадка вековечного спора между израильтянами и палестинцами – была ли Палестина пустыней и болотом до прихода еврейских поселенцев. Во всех израильских учебниках, во всех дискуссиях израильтяне всегда утверждают это – что “страна лежала бездыханно, жарким ветром скомкана и смята”, что принц сионизма воскресил Спящую царевну Палестины. Палестинцы, со своей стороны, говорят, что Палестина была и до прихода поселенцев в полном порядке.