Третий – наиболее пышный и удивительный из них, но и второй великолепен. Вокруг михраба – следы, оставленные коленями пилигримов, трижды обходивших вокруг его, как обычно поступают мусульмане в Мекке. Дело в том, что Омейяды повторили в Испании прием, использованный ими в Иерусалиме, где они пытались заменить хадж в Мекку поклонением на Храмовой горе в Иерусалиме. Испанские Омейяды также старались заменить хадж в дальнюю Мекку паломничеством в мечеть Кордовы. В центре мечети безумные завоеватели построили церковь, торчащую бессмысленно меж колонн.
Рядом с мечетью – еврейский квартал Кордовы, с его узкими “восточными” улочками, домами с тенистыми двориками, колодцами, синагогой – память о городе Маймонида. Для евреев время мусульманского правления было золотой порой, которую неизвестно, с чем сравнивать. Евреи были тогда врачами, послами, философами и поэтами; в атмосфере свободы и терпимости, установленной Омейядами, они смогли забыть о визиготских попытках установить кровавое единообразие. Мусульманская Испания отличалась терпимостью – значительная часть населения осталась христианской, и правители не принуждали никого обратиться в ислам.
Еще более великолепен еврейский квартал в Севилье, ниже по Вади эль Кабир, по Гвадалквивиру. Баррио Санта Круз, как он называется в наши дни – символ романтической Испании, его патио роскошны, стены домов белоснежны, аромат лимонов и апельсинов стоит в перегретом воздухе – температура летом в Севилье – как в Тивериаде на берегу Кинерета-Генисаретского моря. В отличие от еврейского квартала Кордовы, Баррио Санта Круз был давно открыт художниками и превращен в “Старый Город” – там множество кафе и магазинов. Все же стиль сохранился, и даже названия улиц с их древней символикой: улица Воды ведет на площадь Жизни. Рядом с еврейским районом – дворец испанских королей, с его арабским названием эль Каср, Альказар. Он был основан при маврах, но практически перестроен уже после перехода Севильи в руки христианских королей, то есть в тот же период, что и дворец Галианы в Толедо. Этот стиль – мавританской постройки при христианских правителях – именуется мудехарским – мудехарами называли мавров в христианской Испании, в то время как христиане, жившие в мусульманской Испании назывались мозарабами. Самый внушительный зал дворца – Зал Посланников, Салон де Амбахадорес, с полукруглым сводом, напоминающим звездное небо, выполненный в роскошном мавританском стиле – в нем, считают, королева Изабелла встречала Колумба. С двух сторон этого зала – два очаровательных мавританских патио – дворика, напоминающих – отдаленно – патио Американской Колонии в Иерусалиме: Патио де лас Донселлас с мраморными колоннами и патио де лас Муньекас, Дворик Кукол, с двумя кукольными личиками на арке.
Вообще дворы, внешние и внутренние, с садами, фонтанами, колоннами – такая неизбежная и основная черта восточной жизни, смешивающей сад и дом, столь прочно разделенные в западной традиции. Внешним патио Аль Касра соответствуют внешние сады, восхитительное место для прогулок, предвосхищающие еще более пышные сады Хенералифа в Гранаде.
От мечети Севильи остался только минарет, Хиральда, одно из чудес Испании, восхитительный дворик Патио де лос Маранхос и ведущие туда ворота Пердон. Интересно, что мечеть Кордовы лишилась своего минарета, и вместо него стоит колокольня, построенная христианскими королями. На месте мечети Севильи стоит собор, огромный и удивительно неинтересный– в нем одна из нескольких могил Колумба, саркофаг, который несут на плечах бронзовые воины. Черты Хиральды можно разглядеть в Белой башне Рамлы.
Севилья славится рядом литературных реминисценций – на краю садов Мурильо стоит маленькая статуя севильца Дон Жуана, на площади Жизни гиды указывают на дом Севильского цирюльника Фигаро, неподалеку – дом, где жил Вашингтон Ирвинг, а старое здание университета было когда-то сигарной фабрикой, где цыганка Кармен крутила сигары на смуглой ляжке.
Есть еврейский район и в Толедо, где сохранились две синагоги – Санта Мария ла Бланка и Транзите, обе —.роскошные, восточные, построенные мавританскими мастерами мудехарами уже после победы христиан. Синагоги стали церквами, мастерскими, приютами и складами, пока их не реставрировали. Первая, с рядами колонн, была главной синагогой города, а вторая, с сохранившимися надписями на иврите, была семейной синагогой Шмуэля Леви, государственного деятеля, министра при Педро Жестоком, строителе Алькасара в Севилье. Педро, не напрасно заслуживший свое прозвище – он вероломно убил гостя, правителя Гренады, чтоб овладеть его бриллиантами – хорошо относился к евреям, и когда он был свергнут и убит своим незаконорожденным братом Энрике де Трастамара, звезда евреев Испании закатилась – Изгнание приближалось.
Следы евреев в Испании опровергают сионистский миф о «тяжелой судьбе вечно гонимого народа». Повсюду дворцы евреев стоят рядом с королевскими дворцами. Но тут же видно, что евреи всегда поддерживали наименее симпатичных правителей. Когда народу было плохо, евреям было хорошо – и это правило со временем приводило к катастрофе. Не принявшие Христа, евреи повсюду продолжали свою извечную войну с коренным населением, войну, которую они сегодня ведут и в Палестине.
Происходившее в те далекие годы в Испании может напомнить нам историю Палестины. Загнанные на север христиане Испании выбрали себе идеологию, во многом напоминавшую сионизм. Они стремились к возврату в свои исконные места – ведь вся Испания до прихода мавров была христианской. Они игнорировали тот факт, что большинство населения Южной Испании никуда не бежало, но осталось на месте, и частично перешло в ислам, и даже оставшиеся христианами южане подверглись влиянию терпимого Кордовского халифата с его плюрализмом. Они игнорировали тот факт, что население Юга и Центра Испании встретило мавров с распростертыми объятиями, что между пришельцами и местными жителями не было этнической и культурной пропасти.
Христиане Севера предпочли более простую мифическую историю: мавры покорили Испанию, мавров надо изгнать и возвратить Испанию – испанцам. Иными словами, как будто речь шла о совершенно чужом, ином народе, который можно прогнать, но сохранить свой народ и свою землю.
Символом этого мифа является история маленькой церкви в Толедо, Санто Кристо дель Луз. Толедо стал мавританским в 712 году, и был отбит самим эль Сидом Кампеадором, героем реконкисты, в 1085 году, триста пятьдесят лет спустя. Со стороны дивных ворот Пуэрта дель Соль, на подъеме в город, стояла мечеть, бывшая визиготская церковь. Когда эль Сид и его сюзерен Альфонсо VI вступили в город после семилетней осады, скакун Сида, Бабьека, преклонил колена у мечети. Христианские воины увидели в этом знамение, подняли одну из плит пола и нашли под ней распятие и теплящуюся лампаду – так, в подземелье, сохранился свет христианства на протяжении сотен лет владычества ислама.
Но все было не так просто, как предлагает эта легенда. Христиане Толедо хорошо встретили мавров в 712 году, и жили неплохо на протяжении всего мусульманского периода. Победа христианского короля мало что изменила: мавританское искусство мудехаров цвело в городе и после возврата христианского правления. Поначалу завоевания реконкисты казались скорее изменениями сюзерена, феодальными завоеваниями, чем тотальной идеологической войной.
Христианские короли Северной Испании научились терпимости у мавров, они ценили испанско-мавританскую культуру. Когда Фернандо III осаждал Севилью, он пообещал перебить всех защитников, если они повредят знаменитый минарет города, Хиральду, С другой стороны, в результате давления с Севера, на мавританском Юге произошли перемены – на помощь были призваны племена из Магриба, и те принесли с собой более суровый и воинственный дух.
Терпимость была обречена, а с нею и особая испанская мавританская цивилизация, когда христианам с Севера удалось врезаться в Андалусию. Андалусия ближе всего к северу Магриба, и не удивительно, что именно там расцвела мусульманская Испания.
Какой
должнабыла быть Испания – христианской или мусульманской? Арнольд Тойнби считает, что Испания и Магриб должны были оставаться вместе – христианскими, но, на худой конец, Испания должна была стать христианской, потому что она относится к западноевропейской цивилизации, преемнице римской. Действительно, Магриб был христианским, как и Египет, и Палестина и Сирия, – и Южная Испания. Но, когда христиане Европы попробовали освободить от мусульман Левант, Палестину, Сирию, они столкнулись с ожесточенным сопротивлением – даже местные христиане не видели в них своих освободителей. Когда испанцы пересекли горы и спустились в Андалусию, когда они пересекли Гибралтар и высадились в Магрибе – они были завоевателями, а не освободителями.
В наш нерелигиозный век достаточно сказать, не вдаваясь в теологические нюансы, что религии в обществе играют роль красителя-детектора включений. Возьмите металлическую пластинку, в которой содержатся невидимые глазу включения, А окрасьте ее красителем-детектором, и инородные включения станут ясно видны. Так и религиозные различия – они возникают не потому, и не только потому, что народ убедил тот или иной пророк – но потому, что существовали и ранее глубокие различия между этими народами.
Друзы Ливана возникли, как религиозная группа, только в Х веке, когда Дарази, посланный безумным фатимидским халифом Каира Хакимом, добрался до гор Ливана и обратил туземцев в веру в избранничество Хакима. Но видимо, эта группа населения обратилась в веру друзов потому, что она была отличной и раньше. Визиготы держались арианства, потому что они были другими, особыми, и отказались от него, когда различие между ними и местным населением стало исчезать.
В сердце Прованса на вершине стоят руины замка и города Ле Бо, родного брата разрушенных замков и городов Святой земли. Это трогательное место – меж развалин растут оливковые деревья и виноградники. Если судьба не даст мне дожить свой век у родника в горах Иудеи – окрестности Ле Бо были бы моим вторым выбором. Здесь, под знаменем крестового похода против альбигойцев, северяне Франции уничтожили самобытный Прованс, эту французскую Андалусию, и покорили его на века.
Во время религиозных войн той поры южане проигрывали – в Провансе, где северяне произвели неслыханные жестокости, в Андалусии, где победа Севера обернулась еще хуже – изгнанием.
Смешно подходить к истории со словами “что должно было б быть”, но я не побоюсь и скажу: Юг Испании должен был остаться мусульманским, христиане Севера не должны были доводить до абсурда идею возврата.
Но у исторических процессов есть своя динамика. По мере того, как христианские короли перли на юг, исчезала терпимость, свободомыслие гибло, крепла инквизиция. Видимо, есть подспудная связь между несправедливым завоеванием и тиранией, и покорявшие мавританский юг испанцы-северяне лишились своей свободы одновременно с маврами.
Мавры не были “унешними врагами” – мавританская культура стала к тому времени частью жизни Юга Испании, поэтому христианские короли должны были заняться не “изгнанием мавров”, но эксорсизмом мавританского духа. Это возродило наследие визиготских королей – стремление к культурной, национальной и религиозной однородности, что оказалось самоубийственной погоней за химерами. Ничего хорошего из этого не вышло, потому что не все народы созданы для счастливой однородности. Великие культуры расцветали только в условиях плюрализма и увядали после ликвидации докучливого ирританта, оказавшегося залогом успеха. В Испании победа однородности была только отложена на семьсот лет благодаря боевой удаче Тарика и Мусы, но в конце концов восторжествовала.
В год окончательной победы христианских королей над маврами, в 1492 г. иудеи были изгнаны из Испании. Десятки тысяч евреев устремились в Магриб, Амстердам, Стамбул, Палестину. В Израиле и по сей день полно евреев с фамилиями Толедано – из Толедо, Алькалаи – из Алькалы и т.д. В Цфате мы увидим, как беженцы из Испании возродили Худерию, еврейский район испанских городов, в Галилее.
Но множество иудеев приняли христианство и остались в Испании навсегда. Из их среды вышли св. Иоанн Божий и св. Тереза из Акилы. Их потомки стали грандами, купцами, частью испанского общества. Интересно, что добровольно принявшие христианство в 1391 году иудеи легко и без проблем слились с испанцами. Как обещал св. Павел: Христос упраздняет вражду между иудеем и эллином. Обращенные из-под палки в 1492 году приняли Христа лишь для виду – и испанцы поняли это, когда крипто-иудеи стали проводить политику круговой поруки, дискриминации христиан, борьбы с церковью. Понадобились долгие годы инквизиции, чтобы справиться с крипто-иудеями, и это оказалось тяжелым испытанием для Испании и для крипто-иудеев. Так история вновь подтвердила – не приняв Христа, иудеи не могут найти покой.
Но изгнание – это всегда ошибка. Ушедшие в Амстердам евреи дали толчок возникновению жестокого капитализма, уехавшие в Америку занялись работорговлей, уехавшие в Палестину создали Каббалу – мрачный оккультный культ. Ушла энергия и динамика из испанских городов. Сегодняшний Толедо – прекрасный, сонный городок с 50 тысячами населения – четвертью того, что было при Альфонсе VIII. Единственное развлечение милых местных дам – сидеть на главной площади Зокодовер (от арабского сук ад-дауабб, Конский торг) и пить напиток из орхидей
орчата,который можно получить и напротив Дамасских ворот в Иерусалиме, где он именуется
сахлаб.Мужчины прогуливаются не спеша из бара в бар, обедая закуской
тапапод херес. Город живет благодаря туристам, приезжающим посмотреть на достижения мавританских зодчих, на следы плюралистической еврейско-мавританско-христианской культуры. Жизнь, динамика исчезли.
Еще более безумным оказалось изгнание мавров и уничтожение их культуры. Ведь Испания – страна, где в свое время победил рабби Кахане. Израильтянину интересно посмотреть на Юг Испании в первую очередь с этой точки зрения – что может произойти со страной через пятьсот лет после полной победы кахановского сионизма. Для израильтянина или палестинца приезд в Андалусию подобен возврату домой. Те же вади, террасы с оливковыми / деревьями, акведуки, родники, сабилы-фонтаны с родниковой водой, руины крепостей времен крестоносцев, арабские, понятные названия мест, массы пришлого населения: страна, которая лишилась своего коренного населения и была населена заново. Главная река – Вади эль Кабир, Большое вади. Долина Вад эль Фара, Гвадалаферо, похожая на мечту бедуина или на исполнение пророчества Иоэля (3:18) – она похожа на вади Святой земли, но в ней течет полноводная река, вьющаяся, как змейка и напоминающая Иордан. Последняя столица мавританской Испании –
Гранада – Карната,расположенная на горном отроге – Карн. Гранада – эпицентр поздней мавританской Испании, напоминает чем-то неуловимым Акку крестоносцев: последний след заморского влияния.
У въезда в город – арка с тремя разрезанными гранатами – каламбур, основанный на народной этимологии. Арку построил Карл V, но гранаты разрезали католические короли Изабелла и Фердинанд в тот же роковой год 1492, то есть без малого через восемьсот лет после прихода ислама и мавританской культуры в Гранаду. Иными словами, в королевстве Гранады не было людей, которые восприняли бы это завоевание – как освобождение, и во всей Испании не было людей, которые могли бы претендовать на земли Гранады. Короли Гранады старались жить в мире с христианскими королями, и даже послали отряд им на помощь в войне против своих единоверцев в Севилье. Последняя династия королей Гранады была установлена ибн эль Ахмаром за 250 лет до падения города, а последним был король Боабдил, или “Малютка-король”.
Именно в Гранаде – Карнате был достигнут апогей мавританской испанской культуры – несколько декадентский, перезрелый и сладкий. Главный памятник ее – Красный Форт, аль Кала аль Хамра,
Альгамбра.Вашингтон Ирвинг нашел этот дворец и крепость в полуразрушенном состоянии, она потрясла его, и он обратил внимание испанцев на гибнущую красу. Испанцев начала XIX века Альгамбра интересовала так же мало, как сегодняшних израильских поселенцев – ближайшая гробница шейха. Сегодня они посещают дворец – как Лувр или другую иностранную диковинку. Ведь у цивилизации Гранады не было преемниц. Альгамбра не похожа по стилю на Мескиту, мечеть Кордовы. В Кордове еще доминировало влияние сирийско-палестинского стиля, прежней метрополии Омейядов, Гранада целиком относится к мавританскому стилю, напоминая дворцы Марокко. Снаружи она довольно проста – мавританские правители старались “во избежание дурного глаза” не показывать роскоши. По декадентскому дворцу Альгамбры удивительно хорошо гулять – надо только железной рукой отклонить предложения местных гидов, “мало знающих, чрезмерно болтливых, куда-то торопящихся и постоянно ссылающихся на Вашингтона Ирвинга”, как сказал У.Кларк в 1849 году.
Любой зал и двор Альгамбры – подлинный перл. Зал Посланников – Салон де Ембахадорес – высокий, со сводом-куполом, напоминает Зал Посланников в Севилье, но еще более элегантен, и вид из окон лучше: севильский дворец Алькасар стоит на ровном месте, а Карната – на вершине холма, и из окон дворца можно увидеть зеленые сады внизу и снежную гряду Сьерра Невада на недалеком горизонте.
Королевский зал. Сала де лос Рейос, интересен своими совершенно европейскими фресками на потолке в нишах. Они были, видимо, выполнены итальянским художником – на рисунках изображены люди: воины, охотники, любовники. Королевство Гранады осознавало, что оно оторвано от Магриба и от прочего мусульманского мира, что маврам придется жить в христианском окружении. Видимо, мавры Гранады были готовы оевропеиться – христианское влияние чувствовалось не только в этом – в узорах и сводах сказывалось влияние готики Толедского собора, этого самого не-мавританского здания Кастилии. И тут напрашивается сходство с крестоносцами Акки, крохотное королевство которых смогло вписаться в картину Ближнего Востока, дружило со своими мусульманскими соседями и поддавалось их влияниям. Но железный упрямец султан Байбарс, мусульманский эквивалент Изабеллы и Фердинанда, все же стер крохотное королевство христиан с карты Палестины и превратил все побережье в пустыню.
Католические короли взяли Гранаду почти без боя – глядя на роскошь и декаданс дворца, понимаешь, что обитателям утонченной и изнеженной Карнаты было не до войн. Карната была обречена в любом случае: если бы маврам удалось привести снова своих суровых единоверцев из пустынь Магриба, их культура рухнула б, или по крайней мере, заглохла на долгое время. По договору маврам были отданы долины
Аль-пухары,лежащие между двумя горными грядами – Сьерры Невады и Сьерры Контравесы. Если вся Андалусия печальна, Альпухара печальна трижды. Ключи бьют в складках гор, и немногие потомки мавров останавливаются у них напиться и напоить своих мулов. Городки и деревни все еще прекрасны. Альпухара – для меня, по крайней мере – оказалась самым прекрасным и трогательным местом во всей Испании. Тут растут многочисленные смоковницы, зреет виноград, благоухают лимонные рощи. Но и здесь чувствуется, что люди, создавшие эту долину, ее хозяйство, исчезли.
Динамика завоевания была такова, что через семь лет после взятия Карнаты маврам Альпухары был предоставлен выбор – немедленное крещение или изгнание. Но и крещение не помогло – в 1570 потомки мавров были рассеяны по Испании, и в 1609 крещенные мавры – мориски – были изгнаны. И тут никакой прибыли завоеватели не получили: до завоевания Гранада с двумястами тысячами человек населения была одним из самых важных городов Западной Европы, после изгнания она зачахла, и стала дальним провинциальным местечком.
Судя по описаниям современников и по сохранившимся сооружениям, сельское хозяйство Андалусии при маврах было невероятно развитым – мавры принесли водяное колесо, разработали источники, выкопали каналы для орошения и вели интенсивное горное сельское хозяйство, напоминающее палестинское, но с той существенной разницей, что в Андалусии больше воды. Завоеватели-христиане презирали занятия сельским хозяйством и торговлей – это считалось мавританским или еврейским делом, в то время как христианину пристало быть воином или священником. Неудивительно, что с изгнанием мавров и евреев начался глубокий упадок испанского хозяйства. Следы былого развития сельского хозяйства наиболее ясно видны в Альпухаре – ведь там мавры задержались дольше всего.
Я пришел в Альпухару через горы, перевалив через снежный хребет Сьерры Невады, самых высоких гор Испании. Где-то в этих горах король Боабдил бросил последний взгляд на оставленную, утерянную Гранаду, и испустил ultimo suspiro de moro (последний вздох мавра, как называется это место) и зарыдал. По преданию, его мать сказала ему: не оплакивай как женщина то, что ты не смог защитить, как мужчина. Филипп Гдалья написал в 20-х годах книгу “Что было б если мавры победили в 1491”. Он считает, что Гранада смогла б удержаться, и стала бы великим центром наук и культуры, и даже получила бы в 1920 году от Лиги Наций мандат на управление Испанией. Возможно, мир, в котором крестоносцы смогли бы остаться в Акке, а мавры – в Гранаде, был бы лучшим, чем тот, что возник в результате бескомпромиссной конфронтации.
Если погода хорошая, то можно пересечь горы и на машине. Хорошая дорога идет до Парадор Насиональ де Сьерра Невада, затем похуже, к Колладо де Велета. Оттуда проще пересечь котловину около вершины Велета и оказаться на горных лугах, круто спускающихся к гидростанции, откуда тропа ведет к селу Пампанейра, уже в Альпухаре. Название “Пампанейра” указывает на то, что жители села пришли с дальнего северо-запада Испании, из Галисии – после изгнания мавров власти привезли колонистов из старых христианских областей страны.
В Пампанейре на площади бьет родник с красивым сабилом, но видно, что старые поливные методы обработки земли больше не используются. Однако окончательное доказательство тому, что изгнание мавров убило душу Андалусии можно найти на побережье, на солнечном берегу Коста дель Соль. Это сотни миль тесно стоящих многоэтажных зданий и бетонных вилл, забитые ларьками для гамбургеров, сосисок, кислой капусты, пива, – пожалуй, самые удручающие километры на всем средиземноморском побережье. Коста дель Соль принадлежит англичанам, немцам, голландцам – жителям Северной Европы, у которых нет своего теплого моря.
Северяне побогаче купили себе эти виллы и аппартаменты, победнее – приезжают сюда тысячами и сотнями тысяч, лежать на горячем песке у моря и греть промерзшие тела. Коста дель Соль – пластмассовое место, оно нигде не находится, это бесконечная полоса отчуждения, no man’s land.
Туристы Коста дель Соль не покидают своей полосы – их не интересует Андалусия или Испания, и ее там нет. Зато в городках на побережье открыты сотни дискотек, ресторанов с национальной кухней туристов, короче – идет приморская курортная жизнь. Даже городки подальше от побережья, вроде Михаса, которые двадцать лет назад считались “очаровательными деревушками”, превратились в типичные туристские ловушки, усеянные магазинами с сувенирами.
Приморский туризм, по моему – самая отвратительная форма туризма, потому что уже в силу простоты он привлекает сверх-эксплуатацию и уничтожает побережье. Десять атомных бомб не смогли бы разрушить Коста де Соль так основательно, как “прогресс” и “развитие”. И это тоже вызвано происшедшим без малого пятьсот лет назад изгнанием мавров – у земли не было хозяина, который смог бы пресечь эксплуатацию и захват. Ведь Юг Франции, побережье Италии и Греции, хоть и пострадали от приморского туризма, все же остались частью Франции, Италии, Греции; народы этих стран были слишком сильны, их связь с землей была слишком сильна, чтобы отдать ее за доходы. Но бесхозная, завоеванная мечом Андалусия по сей день не нашла себя.
Выселенные мавры, пережившие травму изгнания, не смогли воссоздать своей культуры в Магрибе, и Северная Африка осталась диким Варварским берегом. Они расточили свой культурный потенциал в Кордове и Гранаде. Испанцы, разрушив мавританскую культуру, вошли во вкус и уничтожили позднее цивилизации Южной Америки, и, в конце концов, превратили свою страну в отсталые задворки Западной Европы. Интересно, что переселенные пятьсот лет назад северяне в Гранаде и Севилье активно поддерживали фашистский режим Франко и отличились жестокостью в расправах с республиканцами. Учрежденная для борьбы с маврами и евреями инквизиция просуществовала до наполеоновских войн и успешно гарантировала стагнацию испанского общества, его интеллектуальную и техническую отсталость.
Заметим, что первая фаза реконкисты не нанесла большого ущерба Испанки и испанцам. Когда Толедо перешел в руки христианских королей через три с половиной века после победы ислама, город не зачах, но продолжал развиваться, и лишь немногие мусульмане бежали на юг. В атмосфере терпимости и рыцарственности войны между Севером и Югом не были тотальными, и хотя города и села меняли суверенов, население относилось к этому спокойно. И здесь изгнания и стремление к единообразию, а не политическая трансформация оказались губительными – по крайней мере вплоть до наступления на последние мавританские анклавы в Андалусии, где, возможно, и политический захват без изгнания мог бы обернуться катастрофой.
Израильтянину и палестинцу урок Испании должен быть ясен – изгнание масс населения губит страну не на годы – на века, и приобретенные богатства изгнанников оборачиваются проклятием. Борьба с чужой культурой легко оборачивается разрушением собственной, и угнетение этнического меньшинства может привести к гибели свобод большинства.
ГЛАВА XXII. ВОСТОЧНЫЕ ЕВРЕИ ЗАПОЛНЯЮТ ВАКУУМ
На землях Иерусалимского коридора возникли городки и деревни восточных евреев и кибуцы и пригороды европейских евреев. Восточные евреи составляли – и составляют – около 10% всех евреев мира. Большинство евреев Палестины до начала сионистской иммиграции, они были оттеснены европейскими евреями и составляли 10% от всего еврейского населения страны в 1948 году. Но, после изгнания палестинцев, правительство Бен Гуриона нуждалось в людях – не столько для работы, потому что народное хозяйство не могло занять столько человек, сколько для создания еврейского большинства в стране. Других желающих не было – западно-европейские и американские евреи не стремились в Страну Обетованную, где не было работы или заработка; советские евреи не могли выехать. Поэтому сионисты организовали массовую иммиграцию из стран Востока, в основном из двух стран – Ирака на востоке (130.000) и Марокко на западе (260.000).
Правительство могло бы дать восточным евреям землю, попробовать воссоздать крестьянство, изгнанное в 1948 году. Но большинство приезжих были городскими жителями и к земле не стремились. Для восточных иммигрантов возвели сначала бараки –
маабарот,– а потом многоквартирные блоки и бетонные дома. Их традиции осуждались как «варварские», патриархальные семейные отношения пошли на слом, восточные евреи были радикально освобождены от своего культурного наследия. «Не позор быть марокканцем, – говорили европейские евреи, и добавляли – но и большой чести в этом нет»
Многие из восточных иммигрантов стали мелкими торговцами на базарах. Другие работали на полях и заводах кибуцов – у тех были деньги, кредиты, техника, земля. Так возник антагонизм между восточными и европейскими евреями.
Помни, как меня когда-то удивило, что восточные евреи не считают себя – израильтянами. Я работал тогда в винограднике кнбуца
Эн Гевв долине Кинерета. Ранним утром мухтар, староста, привозил в Эйи Гев десятки женщин из Тиверии в окрестных городков на уборку винограда. Здоровые, смуглые, немолодые и некрасивые, все до одной еврейки из стран Востока, они говорили между собой по-арабски, и мухтар был единственным посредником между ними и кибуцниками – выходцами из Европы и их детьми. Женщины снимали виноград с лоз, клали гроздья в ящики, а кибуцники ставили ящики на подводу. Затем я приторачивал свой допотопный трактор к подводе и вез виноград в Цемах, на перекресток дорог, ведущих на Бет Шеан, Тиверию, Эль Хамму и Курси – там, где раньше стояла арабская деревня Саммак, а теперь – районный кибуцный завод по упаковке винограда.
Дорога Цемах
–Эн Гев, узкая, неровная, была тогда единственной дорогой на Голанское плато, по ней то и дело шли грузовики наверх. Они противно гудели, требуя, чтоб я освободил дорогу. С точки зрения правил дорожного движения они были правы, но если бы я то и дело съезжал на обочину, виноградный сок вместо спелых гроздьев привез бы я в Цемах. Поэтому весь день занимался я нескончаемой бескровной дуэлью с шоферами грузовиков – кто первым свернет с дороги. В пору уборки винограда температуры у Кинерета легко заходят за 40 градусов. У трактора не было ни крыши, ни навеса, ни кабины, поэтому я гонял в одних шортах и сомбреро и загорел дочерна. Женщины спрашивали меня: “Миэйзо эда ата?” (“Какого ты роду-племени”?) и предлагали выбор: марокканец, ливиец, румын или израильтянин. Русских тогда еще не было, а израильтянами они называли выросших в Израиле детей европейских – ашкеназийских – евреев. Когда я говорил им, что они и их дети – тоже израильтяне, они с сомнением в голосе соглашались: “Да, но...” С годами это ощущение – что ни сами восточные евреи, ни их дети не станут израильтянами – крепло, в особенности в так называемых городах развития – в черте оседлости восточного еврейства. Амос Оз, “израильтянин”, как сказали бы сборщицы винограда из Эн Гева, описал в одном из очерков своей книги “Где-то в стране Израиля” визит в такой неразвивающийся городок
Бет Шемеш.
Там он столкнулся с безумной, животной ненавистью к “ашкеназам”. Молодые восточные евреи говорили с Озом, как с врагом – по восточному обычаю, даже врагу, если он приезжает в гости, не перерезают горло, а предлагают кофе, но вражды это не отменяет. Они рассказали ему свою версию Сотворения: ашкеназы привезли их родителей насильно в страну Израиля, чтобы здесь их эксплуатировать, выжимать их пот, использовать на черных работах. Затем пришла Шестидневная война 1967 года и освободила их – появились арабы, более дешевая рабочая сила, и надобность в эксплуатации восточных евреев исчезла. Потому теперь ашкеназы требуют отдать арабские земли арабам – чтобы снова эксплуатировать восточных евреев.
О том, как организовали “привоз” восточных евреев рассказывает Том Сегев в своей книге “1949”.