14. АРЬЕ ГРИНБАУМ.

Полиция была в шоке. Но в ещё большем шоке была пресса. Как же, убийство одного из самых видных преступников Израиля другим видным мафиозо. И ни одного следа «русской» мафии. Журналисты из ивритской прессы землю рыли, чтобы накопать хоть что-нибудь на «русских». Но ничего не было, никаких зацепок, кроме одной случайной свидетельницы, по слухам, любовницы обвиняемого. Полицейские тоже не вдавались в подробности происшедшего. Может быть, потому что сами ничего не могли понять. Нити убийства тянулись к Зэеву Розену, что уж совсем ни в какие ворота не лезло. Арестовать Зэева значило нарушить весь, так или иначе, устоявшийся криминальный расклад. А он, как ни странно, устраивал на сегодняшний день и полицию, и прокуратуру, и самих авторитетов. Израилю вполне достаточно было арабских террористов, которые взрывали себя в автобусах, унося вместе с собой сотни жизней ни в чем не повинных людей. Капитан полиции Арье Гринбаум чувствовал, что что-то не так в этом убийстве. Оно ломало все стереотипы. Израильтяне редко отходят от привычных для них форм преступлений, и убийств в том числе. Бомба в машине, расстрел в собственном доме убитого, ночное нападение под видом арабов, это были обычные методы, которые раскрывались в течение нескольких часов. Недавнее убийство было непохоже ни на что. А главное, сам Рони Абуджарбиль никогда бы не пошёл на «мокрое» дело. Это не его стиль. Послать своих боевиков, подложить взрывчатку, это он может. Но забить огромного мужика до смерти!.. Да ещё одного из тех, кто был с ним в одной упряжке! Теоретически, Рони, конечно, мог убить, но только поставив в известность Розена, и только с его разрешения. Нет, на Рони это не похоже. Однако свидетели в один голос твердили, что это он. И поймать их на лжи не было никакой возможности. Они явно кого-то боялись. Но кого? Если предположить, что к этому преступлению причастны «русские», то тогда все более-менее становится ясно. С приездом этих отморозков преступления стали изощрёнными и жестокими, часто не поддающимися раскрытию. Арье не любил «русских», несмотря на то, что и он сам, и его родители были родом из Минска. Теперь они уже были «ватики», то есть, старожилы. Когда-то его звали Левой, уже в Израиле он поменял имя на Арье.

Свой родной город он не помнил, его родиной была эта маленькая, пыльная, жаркая страна. Леву привезли в Израиль в возрасте пяти лет. Сейчас ему было тридцать. В полицию он попал после армии, и не знал другой жизни. Всей душой ненавидел преступников, и точно так же терпеть не мог собственное начальство. Правда, и оно относилось к нему соответственно. Однако до капитана Арье Гринбаум все-таки дослужился.

Свои мысли капитан держал при себе. Знал, что к его мнению все равно не прислушаются. Прокуратуру устраивало, что преступник был найден так быстро. Даже если какие-то сомнения и были, об этом все молчали. Все улики против Рони Абуджарбиля, к тому же он главарь группировки, наркоторговец, на его совести несколько заказных убийств, хоть и недоказанных. Его брат Ави бегал по начальству, утверждал, что во время убийства Рони находился с ним, привёл нескольких свидетелей, которые тоже видели его брата, но все было зря. Свидетели могли быть подкуплены, а самому Ави веры не было, он мог и соврать, чтобы выгородить Рони. Удивляло Гринбаума и то, что в эту же ночь была арестована и банда братьев Хариф, пойманная недалеко от границы с Египтом, под завязку заправленная «товаром». Удивляло его не то, что их арестовали, а то, что Харифы вторглись на территорию Абуджарбилей. Откуда они могли знать, что именно сегодня прибудут наркотики? Можно, конечно, предположить, что это случайность, но капитан уже давно служил в полиции и в случайности не верил. Кто-то им сообщил. Кто-то специально хотел столкнуть лбами две группировки. Но кто? Может быть Зэев Розен? Вряд ли. И Абуджарбили и Харифы зависят от него, платят ему процент. Аарон Берг? Тоже нет. Не его территория. Это он на Севере король, а здесь, в Центре, не его епархия.

Эта неопределённость тревожила капитана. Возможно, появился кто-то более хитрый, более жестокий, обладающий нетрадиционным для коренных израильтян мышлением. И Арье все больше склонялся к мысли, что этот «кто-то» был «русским». Но он не знал никого, кто обладал бы таким весом и влиянием в криминальном мире, чтобы избавиться одновременно от двух довольно сильных группировок. Правда, был один такой, Дядя Борух, которого непонятно почему слушались и «марокканцы», и «эфиопы», и «кавказские», и «бухарские», и «русские»… Но он давно отпущен на свободу за недоказанностью улик. Его и арестовали-то не потому что он в чем-то провинился, а так, для профилактики. На запрос полиции в российское МВД, пришёл ответ, что Борис Камянов, по кличке Дядя Борух, вор в законе, представляет опасность как умный и безжалостный преступник. Но по данным МВД Дядя Борух уже давно отошёл от дел. К тому же, он практически сразу после выхода из тюрьмы слинял из Израиля обратно в Россию, и израильская полиция облегчённо вздохнула. Странно, но этот человек, не делая ничего противозаконного, доставлял множество проблем. С его появлением начался новый раздел территорий между этническими группировками, снова пролилась кровь, но имел ли он отношение ко всему этому? Капитан Гринбаум знал израильтян, и не мог поверить, что какой-то «русский» мог навести столько шороху в стране. К тому же Дядя Борух не был замечен в противоправных действиях. Вёл обычный, для приехавшего в гости пенсионера, образ жизни, жил у знакомых, ходил на встречи с соплеменниками, ездил по разным городам, посещал музеи и святые места… В его поведении не было ничего, заслуживающего внимания. Правда, полиция получила информацию, что готовится грандиозная воровская сходка, съедутся авторитеты со всего мира. Но и тут придраться было не к чему. Какое отношение ко всему этому мог иметь Дядя Борух? Никаких сведений об этом не было. Даже если это и сходка, то проводится она будет под видом презентации «объединения малых и средних бизнесов», под патронажем израильского правительства. Ходят слухи, что ждут гостей даже из Кремля. Вот и пойди докажи, что это воры! Её организатором выступает богатый бизнесмен Натан Гринберг, глава корпорации «Рос-Исраэль». Большинство министров отзываются о нем с самой лучшей стороны. Он поддерживает школы и дома престарелых, выделяет деньги на культуру и больницы, открыл несколько бесплатных столовых для неимущих, предоставляет работу… Вообщем, этакий белый и пушистый… Правда, его прошлое покрыто мраком. Но это тоже ни о чем не говорит. Разве что только о том, что Гринберг умеет хорошо заметать следы. Или он, и в самом деле, честный человек.

Капитан Гринбаум досадливо сплюнул, попав себе на ботинок. Не бывает в бизнесе честных людей. Это он знал по опыту. Если покопаться, то у каждого из них рыльце в пушку. А этот Гринберг вообще неизвестно откуда взялся. Но в криминале он не замечен. Жалоб на него не поступало. В его корпорацию внедрили «крота», но и тот ничего интересного не смог сообщить. А то, что Натана хотели взорвать, ну, так он не первый и не последний от кого хотят избавиться конкуренты. Сам Гринберг жалобу в полицию не подавал, взрыв списали на террористов.

Капитан ломал голову, сидя в своём кабинете. Ему казалось, что вот-вот он поймает ускользающую мысль, но это никак не удавалось. Он в сотый раз прокручивал в уме оперативные сводки, показания свидетелей, улики, и не мог понять, что же здесь не так.

— Обедать не собираешься? — в кабинет вошёл Игаль Кравец, друг, приятель, сослуживец, и просто классный парень. Вообще-то, его звали Игорь, но он, как и многие бывшие «советские», поменял имя на более привычное израильскому уху. Он работал в соседнем отделе, но иногда их дела пересекались. Вот и сейчас информация о наркотиках поступила именно от Игаля. А ему об этом сообщил какой-то его стукачок. Между собой друзья говорили по-русски. Иногда для того, чтобы скрыть смысл разговора от других полицейских, а чаще всего, потому что так им было удобнее.

— Да, сейчас пойдём, — ответил Арье, собирая со стола бумаги.

— Все ещё над убийством мозги ломаешь? — спросил Игаль, окидывая взглядом стол. — Все же ясно. Благодарность от начальства получил, что тебе ещё надо? Живи и радуйся.

— Рад бы, но не получается. Что-то здесь не так. Не вписывается. Не мог Рони убить. Его явно подставили.

— Да что ты мучаешься? Мог, не мог. Все улики против него. В конце концов, эти Абуджарбили уже всем надоели. А тут такой подарок! Да ещё и Харифов взяли!

— Слушай, Игаль, а кто тебе сообщил о том, что «товар» должен придти?

— Лева, это мой человек. Я не могу его раскрывать.

— Даже мне?

— Даже тебе. Не обижайся.

— Скажи, а Натан Гринберг имеет какое-нибудь отношение ко всему этому?

— Это какой Гринберг? — Игаль наморщился. — Глава корпорации «Рос-Исраэль»?

— Да, — Арье пристально смотрел на приятеля.

— Понятия не имею, — хитро улыбнулся Игаль. Он не собирался выдавать Натана. Он был признателен ему. — А что это ты заинтересовался им? Он тебе мешает?

— Нет. Но наводит на размышления. Уж больно он какой-то чистенький. Кристальный, можно сказать. Откуда у него деньги? Откуда он вообще взялся? Почему приехал в Израиль, с его-то бабками? Нет, Игаль, здесь явно что-то не так. Не верю я ему, и в декларации его не верю.

— Но ведь и зацепиться не за что. Верно? Людям он платит честно, жалоб на него нет, пенсионерам помогает…

— Вот то-то и оно. Нечисто здесь что-то.

— Перестань. Это в тебе говорит ненависть. Не любишь ты «русских». Хоть и сам такой же.

— А за что их любить?! Понаехали сюда! Сидели бы в своём вонючем галуте, и не мешали бы жить нормальным людям!

— Дай тебе волю, ты бы всех пересажал! И меня в том числе. Я, между прочим, тоже из галута приехал. И ты, — вспылил Игаль.

Это был их не первый спор. Они часто ссорились. Игаля Кравеца пугала откровенная ненависть Гринбаума. А главное, он не мог найти её причин. У Арье была бульдожья хватка, и если в его руки попадал какой-нибудь «русский», даже если не был виноват, капитан обязательно находил на него криминал. То ли какие-то угрозы, высказанные в адрес жены или любовницы, то ли недовольство государством, то ещё какой-нибудь незначительный проступок… И уж тогда навешивал на несчастного по полной программе. Игаль подозревал, что ненависть капитана к «русским» шла от отношения к нему начальства. Оно постоянно кололо глаза капитану его происхождением. И Гринбаум из кожи лез, чтобы доказать, что он ничем не хуже чистопородного израильтянина. Хотя о чистопородности можно было говорить с большой натяжкой. Нет «чистых» израильтян. Они все откуда-нибудь приехали.

Сослуживцы искоса посматривали на ссорящихся друзей. Никто из них не понимал по-русски, но подобные пикировки были для них не впервой. Израильтяне и сами разговаривают между собой, чаще всего, на крике, как будто убить готовы. Они просто не умеют иначе. Это тоже называется израильской культурой.

— Ладно, пошли обедать, — успокоился, наконец, Арье. — А то у меня ещё работы много.

— Я тебе вот что скажу, Лева, ты Гринберга не трогай, — сказал Игаль. — Он нормальный мужик. Я его знаю. Но я и тебя знаю. Уж если ты захочешь посадить, то посадишь. Но сделаешь бо-ольшую ошибку. Он тебе, что, дорогу перешёл? Не трогай его. Лови настоящих преступников.

— Не обижайся. Не даёт мне покоя это убийство.

— Да плюнь ты! Убийца в камере сидит, не ломай голову.

Арье Гринбаума нельзя было назвать красавцем. Высокий, широкоплечий, с конусообразной головой, рано начавший лысеть. Лицо, все испещрённое красными прожилками и белыми налившимися угрями, больше напоминало пористый пенопласт. Он пытался скрыть этот недостаток бородой, но и борода росла как-то по частям, кустиками, что тоже страшно раздражало капитана. Он тратил огромные деньги на чистку лица, но это мало помогало. И, конечно, не способствовало его успеху у женщин. Однако, несмотря ни на что, у Арье была жена, очень миловидная, невысокая женщина, весь недостаток которой заключался в её фанатичной религиозности. Само по себе, ничего плохого в этом не было, но иудаизм накладывает массу всяческих ограничений не только на повседневную жизнь, но и на сексуальные отношения. Поэтому, если бы кто-нибудь спросил у Арье, знает ли он, что такое секс, он затруднился бы ответить. Иногда его удивляло, как это они с женой вообще умудрились родить четверых детей. Он даже голой никогда её не видел. Но у него никто об этом не спрашивал. Однажды, в далёкой юности, у него была одна фантастическая ночь, всего одна, он запомнил её на всю жизнь, но со временем память стёрла лицо той девушки, и остались только ощущения. А потом и они притупились. Капитан ни с кем не говорил об этом, даже с Игалем. Иногда он заходил в публичный дом, который располагался на его территории, брал проститутку, обычно, русскую, избивал её до полусмерти, но так, чтобы не оставлять синяков (в полиции умеют это делать), и, успокоенный, шёл домой. Совесть его не мучила. Для чего ещё существуют эти шалавы? Для того чтобы удовлетворять мужчин и потакать их прихотям. Вот и пусть выполняют своё предназначение. Ни женщины, ни хозяин публичного дома не перечили ему, иначе их могли бы закрыть в любую минуту. А ссориться с полицией небезопасно, себе дороже.

Игаль был полной противоположностью Арье. Весёлый, бесшабашный, любимец женщин, несмотря на свой маленький рост, огромный нос и тяжёлую приземистую фигуру. Он заражал своим настроением всех окружающих, в общении был лёгкий и неназойливый. Служба в полиции, правда, и на него наложила отпечаток, ему иногда тоже хотелось показать свою власть над людьми, пусть маленькую, но — власть. Только характер не позволял ему слишком часто пользоваться этим. Его служебное положение больше распространялось на хорошеньких женщин, обычно высоких и голенастых, к которым Игаль был неравнодушен. Недаром говорят, что маленьким мужчинам нравятся высокие женщины. Они тем самым компенсируют свои собственные недостатки. Но и здесь он был крайне осторожен, по опыту зная, чем может кончиться такая связь. Собственная служба надзора за полицейскими негативно относилась к такого рода отношениям. Да и любая, чем-нибудь обозлённая дама, могла подать на него жалобу, что он воспользовался её слабостью и своей формой. Доказывай потом, что ты не верблюд, и все произошло по взаимному согласию! Посадить не посадят, но из полиции вылетишь с волчьим билетом. Тем более «русский»! Или переведут в такую дыру, что сам волком взвоешь. Жил Игаль в маленькой съёмной квартире, салон и спальня, впрочем, ему больше и не надо было. Главное, не дорого. Зарплата у полицейского не такая большая, чтобы шиковать.

Дружба между Арье и Игалем возникла не сразу. Она зарождалась постепенно, толчками. Арье был не из тех людей, кто раскрывает душу перед первым встречным. Но Игаль был потрясающим слушателем, и неплохим советчиком. К тому же он нередко выручал Арье, когда тому нужно было оправдаться перед женой или начальством. Они были одного возраста, но на этом их сходство и заканчивалось. Абсолютно разные во всем остальном, они как бы дополняли друг друга.

— Скажи, ты хорошо знаешь Натана Гринберга? — спросил Арье, когда они вошли в ближайшее кафе и сели за столик.

— Не могу сказать, что хорошо его знаю, так, занимался некоторыми его делами. Поэтому и советую, не связывайся. Он не виноват, — вопрос насторожил Игаля. — Ты ещё не отказался от своей мысли?

— Да нет. Просто хочу поближе с ним познакомиться. Уж очень интересная личность. Не знаешь, по его поводу запрашивали российские спецслужбы или, может быть, Интерпол?

— Насколько я знаю, нет. Но нам никто и говорить об этом не будет. Кто мы с тобой? Натан, так же как и Бероев, в дружеских отношениях с президентом Израиля…

— При желании можно и на президента компромат найти.

— Лева, не прыгай через голову. Будет приказ, всех посадим. А пока жуй фалафель.

Арье потыкал вилкой в тарелку и вдруг, ни с того ни с сего, сказал:

— Знаешь, Игаль, я хочу развестись.

Кравец чуть не подавился куском фалафеля. Он вытаращил глаза, закашлялся, захрюкал… Капитан от души врезал его по спине.

— Ты что, убьёшь. Что это тебе в голову пришло? У тебя замечательная жена. И дети…

— Понимаешь, не могу я с ней больше. Эти её вечные молитвы… То запрещено, это не разрешено… Надоело! Не поверишь, она отбила во мне всякую охоту трахаться. Мне легче врезать ей по роже, чем ложиться с ней в постель. И когда-нибудь я это сделаю. Тебе легче, ты не женат. Трахаешься в своё удовольствие, и горя не знаешь.

— Перестань, Лева, не заводись. Ну, найди себе какую-нибудь бабу. Мало ли мокрощелок по улицам бродит, любая согласится. А хочешь, познакомлю с одной? Толстая, упитанная, есть за что подержаться, — Игаль рассмеялся, вспомнив, очевидно, что-то пикантное.

— Кто такая? Я её знаю?

— Может и знаешь. Помнишь, отдел по борьбе с мошенничеством занимался делом «русских пантер»?

— Да, было такое. Что-то там с Доберманом связано. Только его арестовать не успели, смылся, скотина.

— Вот-вот. А его женой и подельницей в то время была одна журналисточка, Лея Филопонтова. Она, правда, под статью не попала, адвокат сумел доказать, что она не при чем. Сейчас живёт ниже травы, тише воды. Иногда потрахивается, но всегда с дальним прицелом. То с председателем профсоюза, то с кем-нибудь из мэрии… Думаю, она и полицейскому не откажет.

— Что, такая великая трахальщица?

— Попробуй. Чем черт не шутит, может тебе и понравится. А то сразу «разводиться»! Успеешь.

Арье помолчал, допил свой кофе.

— Хочу снова вызвать на допрос свидетелей, — сказал он. — Чтоб совесть свою успокоить.

— У тебя есть совесть? — засмеялся Игаль, и тут же замолк, придавленный тяжёлым взглядом капитана. — Ладно, ладно, молчу. Хочешь, сегодня познакомлю с этой журналисточкой, после работы?

— Давай, — согласился Гринбаум.

— Ты только не тащи её сразу в постель. Все-таки женщина, хоть и шлюха.

— На месте разберёмся, — Арье поднялся. — Пойдём, работа ждёт.

— Работа не волк, — в своей манере ответил Игаль, — в лес не убежит.

До вечера Гринбаум никак не мог сосредоточиться на работе. Разослал повестки Сергею Быкову и Лидии Марковой с вызовом на очередной допрос, разложил перед собой бумажки, но из головы не шла эта «толстая и упитанная», как сказал Игаль, Филопонтова. Он уже заранее хотел её. Черт знает что! Никогда раньше такого не было. Вот до чего доводит семейная жизнь, улыбнулся он про себя. А может сходить в «публичку», оторваться на какой-нибудь проституточке? Ладно, туда он всегда успеет. А сегодня посмотрим, что представляет из себя эта журналистка.

Он сложил документы, поняв, что поработать не удастся, сунул их в сейф, и задумался. Арье познакомился с женой Рут сразу после армии, на какой-то вечеринке. Она тогда ещё не была такой религиозной. Нормальная девушка без всяких, как ему казалось, комплексов и заскоков. Правда, когда он захотел её поцеловать, Рут вдруг сказала, что отдастся только любимому человеку и только после свадьбы. Это его поразило. Настолько, что он тут же захотел на ней жениться. Это было глупое желание, мальчишеское, но Арье, недолго думая, сделал ей предложение. Впоследствии он не раз пожалел об этом. Характер у Рут оказался железный, все, что шло вразрез с её религиозными воззрениями, отвергалось тут же, на корню. Это касалось и семейной жизни, и воспитания детей, и отдыха… Со временем он смирился. Арье любил детей, и это хоть как-то примиряло его с жизнью, но иногда он готов был убить её.

На город опускался вечер, но Гринбаум не торопился домой. Там все равно делать нечего. Сейчас должен подойти Игаль, и они отправятся на свидание. Арье выглянул в окно. Окно выходило на задний двор, и кроме помойки и котов там ничего не было. Скука, потрясающая скука! Он сплюнул. Все-таки надо было идти в «публичку».

— Ну, что, Лева, идём? — в кабинет заглянул Игаль.

— Идём. Ты уже созвонился?

— Зачем? Нагрянем, как снег на голову. Ты снег когда-нибудь видел?

— На Хермоне.

Разве ж это снег?! Слезы это, а не снег. Ладно, потопали.

Филопонтова ему не понравилось. Кожа на её лице была похожа на его кожу, такая же пористая и желтоватая. Короткие, слипшиеся после мытья волосы сосульками падали на очень широкий лоб, глаза были слишком узкие, как у узбечки, грудь не столько большая, сколько обвисшая, выпирала из-под тонкого халата, расплывшиеся бедра, толстые ноги… Нет, не понравилась она ему, совершенно не отвечала его вкусам. Но Арье одёрнул себя, просто у него сегодня плохое настроение, вот ему и кажется все в чёрном свете.

— О, Игорек! — смутившись, сказала Филопонтова. — А почему не позвонил? Извините, я только что из душа…

— Ничего, ничего, — расплылся в улыбке Игаль. — Мы тебя прощаем. Знакомься, это Арье, можно Лева. Он — капитан. Мы вместе работаем.

— Очень приятно, — улыбнулась Лея, поняв, что полиция пришла просто в гости. — Заходите. Я только переоденусь.

— А вот это совсем не обязательно, — продолжал шутить Игаль. — Я тебя разной видел, а Лева пусть привыкает. Он у нас можно сказать, нецелованный. Хоть и имеет детей.

Арье толкнул его в бок и покрутил пальцем у виска. Ему показалось, что Филопонтова как-то презрительно посмотрела на него. Он почувствовал себя не в своей тарелке. Что-то мешало ему, и он не мог понять что. На него это было непохоже. Обычно он чувствовал себя уверенно в любой ситуации. А главное, он привык, чтобы его боялись. Власть над людьми делала его непогрешимым и сильным. Арье был уверен: власть — вот что делает человека человеком. Любая власть, все равно над кем, хоть над подследственным, хоть над шлюхой. В этой квартире что-то мешало ему чувствовать себя хозяином положения. Может быть, присутствие Игаля, а может быть, и собственная неуверенность. Ведь он, по сути дела, впервые пришёл в гости к женщине, а не к проститутке, и не знал, как вести себя. Ему мешали длинные руки, длинные худые ноги, которые он тщетно пытался спрятать под стулом, полицейская форма, которая смотрелась сейчас совершенно не к месту… Он, наверное, впервые подумал о том, как выглядит со стороны, и это сравнение ему тоже не понравилось.

Игаль же, наоборот, чувствовал себя прекрасно, шутил, смеялся, расставлял на столе рюмки, бокалы, доставал из холодильника закуску… Вообщем, вёл себя, как в собственном доме. И это тоже неприятно кольнуло Арье. Что-то странное с ним творилось, непонятное.

Но вот Филопонтова вышла из соседней комнаты. Она переоделась, причесалась, накрасилась… Нельзя сказать, чтобы внешне она стала лучше, но что-то женственное в ней появилось. Арье в очередной раз удивился, как макияж меняет женщин. Он попытался найти в ней то, что могло бы возбудить его, но потом оставил это занятие. В конце концов, когда они окажутся в постели, это будет её работа — возбудить его. А если не получится, пусть пеняет на себя. Тогда уж он ей все припомнит, и Добермана, и «русских пантер», и её мимолётное презрение… Будет просить его о пощаде! Ещё как будет! Арье прикрыл глаза и почувствовал, как желание медленно овладевает им.

Игаль уже разлил вино по бокалам, предварительно выпив пару рюмок водки «для аппетита», разложил по тарелкам бутерброды с бужениной, подвинул стул для женщины, и, встав в позу римского полководца, провозгласил:

— За присутствующих дам! — и никого не дожидаясь, вылил вино в рот.

Арье поморщился. С юмором, как ему казалось, у Игаля всегда было плохо. Ну, какие здесь дамы? Одна баба, да и ту красавицей не назовёшь. Он проигнорировал бокал с вином, налил себе водки, и молча выпил. Водку Арье не любил, считал её «пойлом для быдла», но чтобы напиться и почувствовать себя увереннее, лучше водки не найдёшь. Подождал пока напиток пройдёт по пищеводу, громко выдохнул, будто квакнул, и с высоты своего роста посмотрел на Лею. Она сосредоточенно рассматривала на свет, как золотится вино в бокале. На самом деле, вино было дешёвое, и в бокале оно не золотилось, наоборот, там плавали какие-то ошмётки непонятно чего. Арье почувствовал, как в нем закипает злость. Эта стерва ещё и нос воротит! Он не настолько богат, чтобы покупать натуральный «Савиньон», пей, что дают, тоже мне — прын-цес-са! Филопонтова, однако, ничего не сказала, сделала маленький глоток, и поставила бокал на место. Вот сучка, брезгует! Арье перелил вино обратно в бутылку, налил полный бокал водки, и протянул ей.

— Пей! — приказным тоном сказал он.

Игаль удивлённо посмотрел на него, но промолчал. Женщина взяла бокал, понюхала, сморщилась, но осушила до дна.

— Вот это по нашему, по-русски, — восторженно закричал Игаль.

Арье пристально смотрел на Лею, будто ждал чего-то. Но на неё, казалось, водка не подействовала. Она поставила бокал на стол, взяла из тарелки бутерброд, откусила, показав мелкие зубки, и, глядя на Гринбаума, спросила:

— А что же вы не пьёте?

Арье тоже налил себе полный бокал, махнул одним глотком, почувствовал, как тепло растекается по всему телу, сел на стул, и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Вот так.

— Ну вы даёте, ребята, — удивлённо протянул Игаль. — Смотрите, не напейтесь раньше времени. До постели не дотяните.

— Не говори ерунды, Игорь, — строго сказала Филопонтова. — За кого ты меня принимаешь?!

За женщину! Или я не прав? — засмеялся Игаль. — Нет, ты, конечно, можешь быть мужчиной или когда-то им была, но сейчас ты точно женщина. И очень даже неплохая, — он шутливо, но больно, ущипнул её.

Лея вскрикнула, ударила по руке Игаля.

— Обалдел совсем! Синяк же будет! Идиот!

— Ты оскорбила представителя власти, — пьяно заявил Игаль, — и должна понести наказание. Лева, какое мы наказание ей придумаем?

— Заткнись! — тихо сказал Арье. — И вообще, катись отсюда.

— Вот это да! Я его сюда привёл, думал, мы на двоих девочку распишем, а он мне «катись»! И кто ты после этого? Чмо! Дерьмо! Расист хренов! Жид пархатый!

Было непонятно, то ли Игаль всерьёз ругается, то ли шутит, то ли уже так напился, что ни черта не соображает. Арье молча выслушал его оскорбления, поднялся во весь рост, согнулся над ним, будто в поясе переломился, схватил Игаля за шкирку, и, не давая ему соприкоснуться с полом, понёс в коридор.

— Сильный, да? Сильный?! — орал Игаль, болтая ногами в воздухе. — Думаешь, все можно? Это я тебя сюда привёл! Я! А ты со мной так! Я тебе запомню! Ты ещё прощения просить будешь!

Арье поставил его на пол, открыл входную дверь, и толчком выбросил его за порог.

— Иди, Игаль, — сказал он на иврите, — иди. Завтра поговорим.

Когда Арье вернулся в комнату, Лея все так же безучастно сидела за столом, как будто ничего не произошло. Он налил себе ещё водки, выпил, посмотрел на женщину, поморщился, и сказал:

— Пошли.

Утром Арье проснулся с головной болью. Он долго не мог понять, где находится. Красные простыни, розовые шторы, бледно-голубые стены, цветы в горшочках… Бред какой-то! Он тряхнул головой и застонал. В глазах запрыгали чёртики. Рядом кто-то заворочался. Арье с трудом повернулся. На него смотрело чьё-то заплывшее лицо с синяком под глазом.

— Ты кто? — язык распух, еле ворочался.

— Лея, — голосок был слабый, еле слышный.

— Лея? — в голове начало проясняться. — Кто это тебя так?

— Ты.

— Я? — он даже приподнялся, но снова упал на подушку. — Не может быть! Хотя… Наверное, за дело. Пиво есть?

— Нет. Водка осталась.

— Тащи. Сколько время? На работу пора?

Лея выбралась из постели и, не глядя на него, стала одеваться. Арье скосил на неё глаза. М-да, если это он так постарался, то она ещё долго на улицу не выйдет. На её теле то тут, то там проступали синяки, на шее виднелся след от укуса, скула распухла, так же как и глаз… Черт, неужели это он сделал? Как бы эта дура не заявила на него.