I августа 1914 года человечество вступило в новую эпоху — эпоху кровавых мировых войн, потрясших до основания нашу планету в XX веке. Последствия Первой мировой войны были ужасны: уничтожены десятки миллионов людей, стерты с лица земли сотни цветущих городов и деревень, перестали существовать четыре некогда могучие империи. Вот почему выяснение причин этой глобальной катастрофы еще долгое время будет будоражить умы не только историков, но и простых обывателей во многих странах мира.
      Первая мировая война имеет глубокие исторические корни. Она вызревала в течение многих десятилетий. В Крымскую войну 1855–1856 годов против России выступили Англия и Франция, и последняя за свое участие расплатилась унизительным поражением в войне один на один против Пруссии в 1871 году. С тех пор французским политикам, каких-бы политических взглядов они бы ни придерживались, стало совершенно очевидно, что без помощи России Франция в любой будущей войне против Германии будет разгромлена ровно столько раз, сколько того захотят в Берлине. Создание канцлером О. Бисмарком «железом и кровью» в центре Европейского континента мощнейшей Германской империи, чьи земли простирались от берегов Немана до Альпийских гор, от Бреслау на востоке и Лотарингии на западе, сформировало в Европе абсолютно новую геополитическую ситуацию.
      Франкфуртский мир положил конец войне между Францией и Германией, но не только не решил всех проблем, а углубил пропасть между двумя странами. Правда, на ближайшие годы ситуация в Европе оставалась как бы «замороженной»: чтобы вновь начать войну Франция нуждалась в более или менее продолжительном мире для залечивания ран и поиска союзников, а творца немецкой внешней политики канцлера Бисмарка, наоборот, преследовал «кошмар коалиций», и он делал все, чтобы не допустить сближения Санкт-Петербурга и Парижа и сохранить завоеванное. «Весь восточный вопрос не стоит костей одного померанского гренадера», — любил повторять «железный» канцлер. Англия же продолжала оставаться в Европе в состоянии «блестящей изоляции».
      Подобная ситуация status quo в Европе не могла продолжаться долго. Победа русского оружия в войне с Турцией 1877–1878 годов привела к повышению авторитета России на Балканах и в Европе в целом. И хотя Россия на Берлинском конгрессе 1878 года была лишена значительной части плодов своей победы, война привела к фактическому распаду «союза трех императоров» — российского, германского и австро-венгерского. Обострение противоречий между Россией и Австро-Венгрией на Балканах, острая борьба между двумя странами за влияние на славянские народы, населявшие этот полуостров, перевесили идеологические принципы «монархической солидарности», на которых зиждилась дружба между Романовыми, Габсбургами и Гогенцоллернами.
      К началу 80-х годов XIX века совершенно новый характер приняли и германо-австрийские отношения. После завершения процесса объединения Германии под эгидой Пруссии сохранение австро-венгерской монархии стало для Берлина жизненной необходимостью, и все прежние распри с Веной были преданы забвению. Военный разгром или политический распад монархии, в которой господствующая немецкая нация составляла меньшинство, означали бы по меньшей мере создание нескольких независимых славянских государств, ориентированных на Россию.
      Двуличное поведение немцев во время Берлинского конгресса привело к охлаждению русско-германских политических отношений. Следствием недружественной России позиции Бисмарка, занятой им на Берлинском конгрессе, стала шумная антинемецкая кампания, поднятая славянофилами в прессе. Мотив о коварстве Бисмарка, таким странным образом отплатившего России за ее поддержку Пруссии в войне с Францией, был подхвачен и правительственными кругами. С ответными обвинениями в неблагодарности в немецких правительственных газетах выступил сам канцлер. Так в прессе двух стран началась нашумевшая на всю Европу «газетная война».
      Еще одним источником охлаждения русско-германских отношений стали конфликты между двумя странами в области экономики. Русско-германские экономические противоречия в те годы характеризовались как конкуренцией русского и прусского сырья и хлеба на германском рынке, так и острой борьбой между русской и германской промышленностью на внутреннем рынке Российской империи. Между двумя странами началась настоящая таможенная война. Германия первой ввела почти полный запрет на ввоз из России мяса, а затем и драконовские пошлины на хлеб, что очень больно ударило по русскому сельскому хозяйству — ведь в те годы Германия поглощала почти 30 % русского экспорта и была вторым после Англии торговым партнером нашей страны. Закономерным итогом такого развития внешнеполитической ситуации в Европе стало заключение 7 октября 1879 года австро-германского союза. Будучи по своей форме как бы оборонительным, он предусматривал обоюдную военную помощь в случае нападения России на одного из союзников. По мнению отечественных историков «австро-германский договор стал становым хребтом возглавляемого Германией агрессивного милитаристского блока. Австро-германский союз оказался источником неисчислимых международных осложнений и послужил впоследствии одним из главных дипломатических орудий развязывания первой мировой империалистической войны в 1914 г.". Так было положено начало формированию военных коалиций, участники которых в августе 1914 года сошлись в смертельной схватке на полях Европы.
      В конце 1880-х годов в недрах немецкой дипломатии начал формироваться "новый курс" в европейской политике. Бисмарк был приверженцем предотвращения непосильной для его страны войны на два фронта путем дипломатической изоляции Франции и подготовки локальной войны против нее. Следуя этой задаче и воспользовавшись острым конфликтом между Францией и Италией из-за Туниса, Бисмарку в 1882 году удалось присоединить к австро-германскому договору Рим, и таким образом был создан Тройственный союз. Но новый немецкий канцлер Каприви счел задачу предотвращения войны на два фронта невыполнимой для германской внешней политики. Теперь немцы стали исходить из предпосылки о неизбежности войны против франко-русского союза на два фронта, а посему поставили цель создать под своей эгидой такую группировку европейских держав, которая по своей мощи превзошла бы объединенные силы России и Франции. Ключ к решению этой задачи находился, однако, в руках Лондона.
      Объективной предпосылкой для германо-английского сближения, казалось, могли послужить проблемы между Россией и Англией на Балканском полуострове, в Персии и Афганистане и в некоторых других частях света. Воплощением политики Каприви стал договор между Германией и Англией, заключенный летом 1890 года. По нему Германия уступала Лондону ряд важных территорий в Африке, в том числе и в верховьях Нила, а в обмен Лондон передавал Берлину остров Гельголанд — ключ к воротам Северного моря. Одновременно в Берлине демонстративно отказались возобновить "договор о перестраховке" с Россией, который предусматривал некие взаимные обязательства на случай войны в Европе. Политика эта, надо отметить, потерпела полный крах. Англичане напрочь отвергли все попытки втянуть их в Тройственный союз, а в 1894 году и сам Каприви был отправлен в отставку.
      Грубая политика преемника Бисмарка заставила сделать соответствующие выводы в Санкт-Петербурге. Расплатой за близорукость и самонадеянность для германского правительства стал франко-русский союз, заключенный в 1891–1893 годах.
      Итак, к концу XIX веке Европа разделилась на два лагеря — с одной стороны, Франция и Россия, а с другой — Германия и Австро-Венгрия плюс Италия.

      Противоречия между крупнейшими европейскими державами накануне Первой мировой войны вовсе не ограничивались проблемами Старого Света. Последняя треть XIX века отмечена таким важным явлением, оказавшим огромное влияние на развитие международной ситуации, как колониальная экспансия крупнейших государств. Ранее под классическое определение колонии подпадали лишь Алжир и Индия, в других же местах в Азии и Африке европейцы ограничивались созданием опорных пунктов на побережье, которые скорее выполняли функцию факторий, обеспечивающих обмен товарами между метрополией и местными жителями. Однако мировой кризис 1877 года резко обострил конкуренцию между развитыми промышленными странами в мировой торговле, а это побуждало европейцев искать новые рынки сбыта. Раньше всего к такому умозаключению пришли во Франции и Англии. В Лондоне к тому же поняли, сколь велико значение собственных сырьевых ресурсов во время гражданской войны в США в 1861–1865 годах, когда страна фактически оказалась отрезана от южных штатов, долгие десятилетия снабжавших бывшую метрополию хлопком.
      Как бы то ни было, но к 90-м годам XIX века мир оказался окончательно поделен между «старыми» европейскими державами, первыми вступившими на путь активной колониальной экспансии, — Англией, Францией, Португалией, Голландией, Бельгией. Что касается других крупных держав, то Россия была занята освоением бескрайних просторов на востоке, а американцы покоряли Дикий Запад. Не у дел осталась лишь Германия, однако долго такая ситуация существовать не могла.
      После разгрома Франции и создания Германской империи на берегах Рейна и Шпрее начался экономический бум. За несколько десятилетий германский экспорт увеличился во много раз.
      В стране были образованы крупнейшие финансовые учреждения — Дойче банк, Дрезднер банк, "Дисконте гезельшафт". В 1883–1885 годах Германии удалось захватить несколько колоний на юго-западе Африки — в Того, Дагомее, но передел мира к этому времени уже приближался к своему завершению, «свободных» земель оставалось все меньше и меньше, да и особой ценности они не представляли. Недовольные таким положением дел, немцы открыто стали говорить о переделе только что поделенного мира. Все это представляло смертельную опасность для Лондона.
      Существовал еще один аспект, который в конце XIX — начале XX века резко обострил англо-германские отношения, — это растущее не по дням, а по часам соперничество двух держав на море. В столицах крупнейших государств мира заговорили о необходимости обладания сильным флотом в конце XIX века, после того как в 1890 году вышла в свет книга американского контр-адмирала А. Мэхэна "Влияние морской силы на историю". Тогда впервые прозвучала мысль о том, что современное государство не может достичь поставленных перед ним историей целей, если не будет иметь превосходства на море. Согласно новой теории военно-морскому флоту принадлежала решающая роль в любой войне, а завоевание господства на море рассматривалось как единственная цель, достижение которой означало не только победу над противником, но и мировое лидерство. Из этого делался и практический вывод: дабы не допустить разрыва связей по линии метрополия — колонии, нужны большие линейные корабли. Чуть позднее эту точку зрения, казалось, подтвердил и опыт ведения боевых действий на море. Например, потерпев поражение в битве при Цусиме и потеряв там практически весь флот, Россия проиграла и всю войну с Японией. То же самое можно сказать и об испано-американской войне 1898 года, в ходе которой американцы имели подавляющее преимущество на море.
      Руководствуясь теорией "морской силы" в качестве официальной доктрины, английский парламент в 1889 году принял закон. по которому флот этой страны должен был превосходить по своей мощи флоты двух наиболее сильных стран. Так началась новая фаза гонки вооружений на море и подготовки к очередному переделу мира.
      Ответ Германии, которая в последней четверти XIX века начала громогласно заявлять о своем желании стать еще одной колониальной державой, не заставил себя долго ждать. В марте 1898 года там был принят "Закон о флоте", который предусматривал строительство целой серии мощных современных боевых судов, в том числе 11 эскадренных броненосцев. С регулярной периодичностью в 1900, 1906, 1908 и 1912 годах судостроительные программы рейха пересматривались в сторону увеличения, и по последнему закону численность германского флота предполагалось усилить до 41 линейного корабля и 20 броненосных крейсеров — и это не считая легких крейсеров и миноносцев. Лондон ответил на вызов Берлина своей программой, в которой была поставлена цель иметь на 60 % больше линейных кораблей, чем флот кайзера, а в 1909 году было решено на каждый немецкий линкор отвечать двумя британскими. Не отставали от Лондона и Берлина и другие. К началу XX столетия увлечение маринизмом в Европе и Америке приняло такой характер, что гонка морских вооружений, по сути, не столько обеспечивала обороноспособность страны, сколько поддерживала национальный престиж. Особенно это хорошо видно на примере такой сухопутной страны, как Россия, которая с 1907 по 1914 год на 173,9 % увеличила свои расходы на строительство флота.
      Безудержную гонку вооружений на море перед Первой мировой войной еще более обострила настоящая революция в судостроении, которая началась после спуска на воду в 1907 году в Англии первого линкора нового типа — дредноута. Новый корабль во своему вооружению и тактико-техническим данным настолько превосходил предшествующие суда, что теперь все линейные корабли стали делиться на два типа — дредноуты и додредноуты, а сила флотов стала измеряться наличием в них кораблей нового поколения, ибо додредноуты в бою были заведомо обречены на поражение. Тем самым фактически с 1907 года гонка вооружений на море началась с новой точки отсчета и многие страны, главным образом Германия, посчитали, что у них появился уникальный шанс догнать долгое время находившуюся в отрыве Британию и поколебать ее многовековое безраздельное господство на просторах мирового океана.
      На изменение расклада сил в Европе самым непосредственным образом сказывались и события, происходившие за многие десятки тысяч километров от ее столиц. Так, в 1904 году на Дальнем Востоке разразилась русско-японская война. Это была борьба двух стран за экономическое и политическое преобладание в полуфеодальных и отсталых во всех отношениях Китае и Корее. Однако за спиной России и Японии стояли другие великие державы. Недовольные все более активной политикой России на Дальнем Востоке, Японию поддержали американское и английское правительства. Именно банки этих стран финансировали все военные приготовления Японии. А на борьбу с Токио русского царя подталкивали немцы, втайне надеявшиеся, что Россия завязнет в тихоокеанском регионе и еще долго будет отстранена от европейских дел.
      Русско-японская война отразилась не только на двусторонних отношениях, она изменила расклад сил не только на Дальнем Востоке, но и в Европе. Осознав, что на восстановление ближайшего союзника, погрязшего в бесконечных разборках с Японией в тихоокеанском регионе, потребуется достаточно долгое время, в Париже начали более интенсивно искать сближения с Лондоном. Итогом подобного хода развития событий стало подписание 8 апреля 1904 года договора о Сердечном согласии (Антанте) между Францией и Великобританией.
      Договор этот состоял из двух частей — предназначенной для публикации и секретной. К примеру, в открытой декларации Франция отказывалась от любого противодействия Англии в Египте, а в ответ Англия предоставляла Франции свободу рук в Марокко. В секретной же части предусматривалась возможность ликвидации власти марокканского султана и самого этого государства. Кроме того, здесь решались и другие споры по колониальным вопросам между двумя странами.
      Создание Антанты было серьезнейшим ударом по интересам Германской империи. Мало того, что она лишалась такого лакомого куска, как Марокко, это было кардинальным сдвигом во всей расстановке сил на международной арене. Достаточно сказать, что теперь Лондон получил возможность вывести из Средиземного моря около 160 военных кораблей и перебросить их в район Северного моря — интересы британской короны на южном фланге теперь защищали французы.
      Творцы немецкой внешней политики после создания Антанты поняли, что допустили непростительную ошибку, придерживаясь антирусской тактики. Неудачный ход событий для Санкт-Петербурга во время войны с Японией подвел немцев к мысли о возможности восстановить двусторонние дружеские отношения. Уже
      15 октября 1904 года под давлением Берлина Австро-Венгрия заключила с Россией договор о "лояльном и абсолютном нейтралитете" в случае "неспровоцированной войны" со стороны третьей державы, а сама Германия заявила, что в пику Лондону будет снабжать углем российский флот, направляющийся из Балтики на Тихий океан. Более того, кайзер сообщил царю о готовности заключить с Россией союзный договор.
      Однако российское правительство не было готово к драматической перемене союзнической ориентации. Разрыв франко-русского союза означал не только ссору с Парижем, но и углубление конфликта с Англией и неизбежно поставил бы Россию на место младшего партнера Германской империи, зависящего от Берлина и в экономическом, и политическом отношениях.
      Между тем сразу же после подписания соглашения о создании Антанты немцы решили "попробовать на прочность" крепость нового союза. В Берлине не могли спокойно смотреть, с какой бесцеремонностью французы устанавливают свое полное господство в Марокко, и стали подстрекать султана выступить против засилья Парижа. Более того, в недрах имперского министерства иностранных дел созрела идея начать настоящую войну против Франции. Внешнеполитическая ситуация, казалось, способствовала этому — Россия окончательно завязла на Дальнем Востоке, а англичане еще полностью не модернизировали свой флот и к тому же обладали немногочисленной сухопутной армией.
      Таким образом, кайзер публично призвал Англию и Францию отказаться от своей сделки в отношении Марокко, созвать по этому поводу международную конференцию при посредничестве американского президента Т. Рузвельта, а в случае отказа Парижа пойти на уступки прямо пригрозил ему войной. Почти одновременно с этими событиями на личной встрече Николая II и кайзера, проходившей 23–24 июля в финляндских шхерах близ острова Бьёрке, последнему удалось убедить царя подписать русско-немецкий союзный договор.
      Договор этот имеет свою интересную историю. Воспользовавшись тяжелыми поражениями, которые терпела русская армия на Дальнем Востоке, и раздражением Николая против Франции, подписавшей союз со злейшим на тот момент врагом российской короны — Англией, кайзер Вильгельм решил разрушить франко-русский союз. Еще в конце октября 1904 года он написан Николаю письмо, в котором вдруг стал рассуждать о "комбинации трех наиболее сильных континентальных держав" — России, Германии и Франции. Тогда же истинный вдохновитель германской внешней политики фон Гольштейн пошел на очень необычный шаг — вызвал к себе российского посла в Берлине Остен-Сакена и имел с ним весьма продолжительную беседу. Речь на этой встрече опять-таки пошла о плодотворности союза между Санкт-Петербургом, Берлином и Парижем. Причем русским в довольно открытой форме было предложено заключить союз, а французы, дескать, обязательно вынуждены будут примкнуть к нему чуть позже. Немцы, конечно, понимали, что французы никогда не вступят в подобный союз со своим исконным врагом — Германией, однако русско-французская дружба в результате разрушится навсегда. Дело для немцев упрощалось тем, что в конце 1904 — начале 1905 года, находясь практически в изоляции, Николай был склонен заключить союз с Германией, несмотря на сопротивление министра иностранных дел и других высших российских чиновников. Дело с союзом Германии и России тянулось ни шатко ни валко. До тех пор пока в июле 1905 года не состоялась личная встреча двух императоров, проводивших свой отпуск в морских прогулках по Балтике. Свидание это было настолько секретным, что на нем не присутствовала даже свита кайзера Вильгельма. В балтийских шхерах Вильгельм взывал к духу Фридриха-Вильгельма III и других прусских августейших особ — друзей династии Романовых. Эта игра на нежных струнах души Николая принесла несомненные плоды, и договор о союзе двух держав был подписан. Любопытно, что вместе с Николаем от России договор подписал только подвернувшийся под руку адмирал Бирилев, причем, подписал, так сказать, втемную, поскольку ему даже не удосужились показать текст.
      В Бьёркском договоре имелось два очень важных пункта: во-первых, в случае если одно из государств подвергнется нападению европейской державы, второе обязывалось прийти ему на помощь всеми своими морскими и сухопутными силами, а во-вторых, Россия давала обещание привлечь к русско-германскому союзу Францию. Вступи сей документ в силу, и в Европе под эгидой германского рейха был бы создан континентальный блок для борьбы против Англии, к которому неизбежно была бы вынуждена присоединиться и Франция. Собственно, в Берлине очень надеялись, что англичане в период марокканского кризиса бросят своих новоиспеченных союзников и Антанте придет конец — отсюда и эскалация марокканского конфликта.
      Планы немцев потерпели полный крах: Бьёркский договор по возвращении царя на родину под давлением премьер-министра С. Ю. Витте и министра иностранных дел В. Н. Ламздорфа был дезавуирован российской стороной, русско-японская война закончилась подписанием Портсмутского мира и замирением России с Японией со всеми вытекающими отсюда последствиями, и, наконец, англичане в период марокканского кризиса проявили себя как верные и надежные союзники, полностью поддержав французов. Созванная по инициативе кайзера международная Альхесирасская конференция по Марокко окончилась полным провалом для Германии и наглядно продемонстрировала всему миру глубокую дипломатическую изоляцию, в которой оказался Берлин.
      Поражение в русско-японской войне, в которой Японию активно поддержал Лондон, заставило царскую дипломатию задуматься о бесперспективности дальнейшей конфронтации с "владычицей морей". Исправить положение было непросто — уж слишком много проблем накопилось к началу XX века в русско-английских отношениях: здесь и Афганистан, и Персия, и Китай, и Средняя Азия, и Балканы, и Ближний Восток. Однако резкое обострение англо-германских отношений, безудержная гонка вооружений на море, начатая Берлином, заставили и британские правящие круги все чаще и чаще задумываться о необходимости нормализовать отношения с русскими. Тем более что дальневосточные проблемы между Россией и Англией были притуплены победой японского оружия и разгромом российского флота, а на Ближнем Востоке у обеих держав появился общий враг в лице Германской империи. На сближение с Англией Российскую империю подталкивал и целый ряд экономических факторов.
      Первые свидетельства о намечаемом русско-английском сближении относятся к Альхесирасской конференции, а уже на следующий год Лондон заявил о своем желании вместе с Францией поучаствовать в предоставлении России крупного финансового займа. Двусторонние контакты еще больше оживились после назначения на должность министра иностранных дел сэра Э. Грея, который сразу заявил о своем желании решить все проблемы в русс ко-английских отношениях, о чем и уведомил своего коллегу в Санкт-Петербурге Ламздорфа. Ответным знаком из России стало назначение на пост министра иностранных дел сторонника сближения с Англией А. П. Извольского.
      Русско-английские переговоры особенно интенсифицировались начиная с мая 1906 года. Ревизии был подвергнут весь комплекс двусторонних отношений — раздел сфер влияния в Персии, Афганистане, Юго-Западном Тибете, режим мореплавания в черноморских проливах, обсуждались и многие другие проблемы, представлявшие взаимный интерес. Итогом русско-английских консультаций стало подписание 31 августа 1907 года двустороннего соглашения, регламентировавшего разграничение сфер влияния Англии и России в Персии, Афганистане и Тибете. Так были заложены основы согласия между Россией, Англией и Францией. Теперь Европа окончательно оказалась разделена между Антантой и блоком центральных держав в лице Германской и Австро-Венгерской империй. Однако вплоть до начала Первой мировой войны отдельные участники противоборствующих коалиций предпринимали попытки изменить расклад сил на континенте и сблизиться то с одним, то с другим из участников коалиций.
      Именно в контексте такого подхода к решению европейских проблем, думается, следует рассматривать подписание 29 октября 1907 года русско-германского Балтийского протокола, регулировавшего некоторые, отнюдь не самые важные, проблемы в этом регионе. По мнению российских историков, с которым, на наш взгляд, следует согласиться, "Балтийский протокол явился наиболее осязаемым плодом всех попыток русско-германского сближения после окончания русско-японской войны (и вплоть до 1910 г.), плодом скудным, ибо практическое значение протокола оказалось невелико".