Если по всему лесу и даже озеру неслось веселое «а-ах-ах-ах!» – значит, тетя Алдуте нашла белый гриб. Рыжики да подберезовики, правда, без такого шума, тоже отправлялись в корзину тетушки Алдуте, плетенную из еловых корней, купленную на большой ярмарке в Вильнюсе.

Ни у Гедрюса, ни у Микаса не было такой чудесной корзины, да и не умели они так весело приветствовать каждый белый гриб, потому и лукошки у них были не такие полные. Правда, тетушке помогал еще Кудлатик, который мастерски унюхивал самые малюсенькие боровички, желтые моховики, красные подосиновики, только-только выглянувшие из-под мха и опавших шишек. Зато возле крупных, уже пожилых мухоморов, подберезовиков и маслят он норовил презрительно задрать лапку.

Раньше Микас с Гедрюсом частенько ходили по грибы вдвоем и не раз, бывало, заболтавшись, забывали, для чего пришли в лес, как вдруг в двух шагах – торчит белый гриб! Из зеленого мха выглядывает коричневая шляпка, а на шляпке сидит, выставив для красоты рожки, слизняк…

– Боро-, – кричит один.

– …вик! – кончает другой, и оба, словно два Бармалея, бросаются с ножами на гриб.

– Я первый увидел! – кричит Микас.

– Не я, а ты!.. То есть не ты, а я! – не сдается Гедрюс.

После короткой схватки одному достается помятая шляпка, уже, конечно, без слизняка, а другому – толстая червивая ножка… А такой был гриб! Идут мальчики дальше молча, словно мухоморов отведали – до новой находки, до новых радостей и новых разочарований.

А теперь – потому ли, что уехал Джим, или потому, что приехала тетушка Алдуте, – увидят краешком глаза боровик, отвернутся – один смотрит, как дятел дерево долбит а другой присел и последние черничинки обирает. Микас хочет, чтоб Гедрюс нашел гриб, его лучший друг и соратник, а Гедрюс, как видно, думает – пускай боровик достанется Микасу, закадычному другу и двоюродному брату Януте.

Ну и набрали же они грибов за весь этот день и следующее утро! Когда тетушка Алдуте увидела в сенях три полных корзины да еще сумку и пластиковый мешок, она даже усомнилась – довезет ли?! Вдобавок мама Гедрюсе накопала для нее большой мешок картошки – тетя ее все нахваливала, мол, рассыпчатая…

– А еще контрабас! – напомнила Расяле, принарядившись, чтобы ехать в город.

Инструмент они решили привязать на крышу машины но тетушка Алдуте объявила шоферу, который тоже на брал для себя целую корзину грибов, что контрабас придется оставить до следующего раза, а наверху лучше при строить мешок с картошкой и корзины две с грибами.

Ох! Услышав это, Расяле даже побледнела. Только что щебетала, скакала, словно сорока, и дразнила Гедрюса а тут вдруг замолчала… Гедрюсу было грустно, что Расяле уезжает, а той, видать, оставить брата и дом – ничего не стоит. Почему же она вдруг притихла?

– Что с тобой? – спросил Гедрюс, видя, что Расяле вот-вот расплачется.

– Контрабас не берут…

– Ну и не берут… Зачем тебе контрабас?

– Да гномы там… – шепнула Расяле. – Они едут к тетушке на всю зиму.

У Гедрюса екнуло сердце: «Видишь, какая скрытная! Ну погоди, сестричка!..»

– До зимы еще сколько времени, – успокаивал он. – Тетушка еще приедет, а пока я о них позабочусь…

– Послушай, Гедрюс, – Расяле стала вертеть пуговицу на его курточке, – ты открой молнию и выпусти их. Хорошо?

– Не волнуйся, сделаю!

– Только не вздумай!.. – погрозила она пальцем. – Не вздумай их ловить, слышишь?

– Да не буду я. Сказал, не волнуйся.

– А я все равно волнуюсь! Поклянись, что ничего им не сделаешь!

– Ладно, клянусь, – буркнул Гедрюс.

– Э-э… Помнишь, как ты мне велел?.. На, земли поешь.

– Да тут гравий. Как же я съем?

– Пошли, возьмем в палисаднике…

Гедрюсу хотелось, чтобы Расяле уехала спокойно, и он сделал все, что она просила: вырвал увядшую гвоздику, взял с корней щепотку чернозема, съел и ушел в избу, чтобы запить клятву водой.

А в избе оказалось, что мама уже успела уговорить сестру оставить грибы, их засолят, а белые высушат в печи. Лучше пускай контрабас берут, Криступас-то ждет его больше, чем грибы. Так и вышло, что грибы оставили, а контрабас вынесли и, на радость Расяле, осторожно привязали на крыше машины.

Проводить гостей пришел и Микас-Разбойник. Он явился, стыдливо пряча за спиной цветы. Это мама уговорила его отнести Расяле три георгина. Увидев у машины такую толпу, Микас застеснялся: как при всех подойти и сунуть цветы?.. Расяле и так уже держит в руке какой-то узелок.

Едва Микас закинул букет на грядку с капустой, как на огород явилась тетушка Алдуте – нарвать укропу. Смотрит – чудесные георгины! Кто же их сюда бросил?

Микас ускорил шаг и увидел Расяле – аккуратно подстриженная, в новом платье, она улыбалась, а к ее щеке прилипла крошка белой булки.

– Знаешь что… – сказал он Гедрюсу. – Выдери мне листочек из тетради и дай карандаш!

– Зачем?

– Надо. Потом скажу.

Гедрюс отвел Микаса в комнату, дал ему все, чего он просил, и велел поторопиться.

Микас-Разбойник, склонив набок голову, чтобы аккуратно выстроились буквы, и крепко сжимая голубой карандаш, написал вот что:

«Расяле!

Ты мне нравишся. Потому шло ты интиресная девочка и хороший товарищ. Напиши мне письмо.

Микас Разб»

Сломался карандаш, а ножика у Микаса не было. Да уж ладно! Он торопливо сложил листок треугольником и выбежал во двор.

– На, – сказал он Гедрюсу, оглядевшись, не видит ли кто. – Передай Расяле…

– Она же читать не умеет!

– Ничего… Она скоро научится. Или Криступас ей прочитает. Да не держи ты на виду! Неси, – поторопил Микас и спрятался за угол.

У машины он появился только когда Расяле и тетушка Алдуте перецеловались со всеми и уселись в «Волгу». Шофер, поставив рядом с собой корзину с грибами, уже заводил мотор. По другую сторону машины стояли отец, мама и кот Полосатик, а с этой выстроились Гедрюс, Микас и Кудлатик. Мама улыбалась и кричала уезжающим:

– Счастливо! Помедленней езжайте!.. Расяле, смотри не балуйся!

Микас украдкой глядел на Расяле, а Гедрюс, подняв глаза на контрабас, мысленно прощался и с гномами. «Не сердитесь, что я… Мудрика держал взаперти… Счастливого пути… Возвращайтесь весной».

И машина – мимо яблони, мимо клена, приседая на рытвинах, чтобы не задел за ветки контрабас, через ямы и колдобины выбралась со двора на проселок. Там попетляла, огибая огороды и картошку, а тетушка Алдуте и Расяле еще раз помахали из окошка оставшимся. Одна держала в руке георгины, а другая крепко сжимала уже раскрытое письмо Микаса-Разбойника.

Дольше всех провожал их Кудлатик. Он бежал за машиной, фыркал и сердился, что глаза и нос забивает противный дым. Наконец и пес притомился, отстал и поплелся домой, размышляя о том, что никто его не будет так любить, как любила своего Кудлатика Расяле.

Во дворе он встретил кота Полосатика – тот был тоже опечален. Заклятые враги разминулись, словно старые друзья: кот приподнял хвост, пес повилял ему в ответ, и они поплелись в разные стороны, чтобы в одиночестве еще раз подумать о Расяле…

Гедрюс и Микас-Разбойник, усевшись во дворе под раскидистой липой, мирно беседовали и чистили грибы, что оставила тетушка Алдуте. (Недаром Микасова мама говорила, что ее сыночек любит работать только в чужом доме…)

– Ну, Живилёк, ты счастлив? – спросил Бульбук, полагая, что ответ может быть лишь один – «Да».

Когда Живилёк вернулся, гномы принялись готовить ему торжественную встречу, но тут выяснилось, что все они перебираются на зиму в город. Встреча обернулась проводами. Были они трогательные и веселые, как вспомнишь, еще сейчас хочется петь. Но все песни они уже перепели вместе с добрыми соседями – Черным Вороном, Ежом и Белкой – и распрощались с ними даже по три раза. Теперь гномы лежали в контрабасе и в полудреме слушали, как, откликаясь на рокот мотора, жалобно гудят струны инструмента. Бульбук спросил, счастлив ли Живилёк, и все притихли, ожидая ответа.

– Не знаю…

– Как так? Не знаешь, что такое быть счастливым?

– Не знаю, – признался Живилёк.

– Ну ладно… – продолжал Бульбук. – Тогда ответь-ка мне – есть ты не хочешь?

– Нет.

– Спать не хочешь?

– Нет.

– Ничего у тебя не болит, не холодно? Может, воздуху не хватает?

– Нет.

– Значит, счастлив. Чего же еще?

– Я не согласен! – откликнулся Дайнис. – Если нет беды, это еще не значит, что есть счастье… Подумай, Живилёк, чего бы ты сейчас больше всего хотел?

– Не знаю. В такой темени трудно думается.

– Тогда скажи, кого ты больше всех любишь или кого не любишь? Что тебе нравится или не нравится…

– Всех, наверно, люблю. А жалею больше всего Ворона. Он такой грустный, такой черный!..

– А что не нравится? Может, ты хочешь что-нибудь изменять или сделать по-другому?

– Не знаю. Все кругом такие хорошие!

– Так вот, Живилёк, знай, – заключил Дайнис, – про тебя нельзя сказать, что ты счастлив. Ты только доволен и ко всему равнодушен!

– А кто же счастлив? – спросил Живилёк.

– Не приставайте к нему! – вмешался Оюшка. – Спи, Живилёк, спи. Умаялся за день.

– Я знаю, – сказал Живилёк. – Я бывал счастлив, когда шалил. А вы когда? Мудрик, ты ведь все знаешь…

– Знаю… – ответил Мудрик. – Я БЫЛ счастлив и думаю, что БУДУ еще счастливее. Но я никогда не бываю счастлив СЕЙЧАС.

– Ты вечно недоволен, – перебил Бульбук. – Ученые редко бывают счастливы.

– А ты вечно меня не понимаешь, – ответил ему Мудрик. – Я, к примеру, был счастлив и тогда, в улье… Особенно, когда заснул непоседа кот. Был счастлив вчера, вместе со всеми… А завтра, может, скажу, что все-таки хорошо нам было ехать в этом гудящем контрабасе доброго дедушки… Спорить в темноте о счастье или размышлять про себя, где же мы окажемся…

Гномы замолчали и задумались о том, что ждет их в большом городе.