Кто сказал, что она печет торт для него? Вовсе не для него. Но нужно же опробовать рецепты, которые потом смогут пригодиться ей в ресторане. В ресторане ее мечты. К тому же торт «Красный бархат» – лучшее средство против холода и ветра этого воскресного полдня со сверкающими за кухонным окном сосульками. И Клементину после выходных, проведенных с Дамианом в номере манхэттенского отеля, хотелось побаловать. Нет сомнений, все это время они набивали животы исключительно биг-маками. Клементина, правда, предпочла бы белый торт с шоколадной глазурью, а «Красный бархат», по чистой случайности, – любимый торт Дамиана.
      Совершенно все равно – будет он рад или нет. Она уже продержалась все Рождество, весь Новый год и еще целый месяц. Целый месяц его ночных телефонных звонков и визитов по выходным к Клементине, которые он пытался превратить в визиты к Анне. Она выдержала долгие часы дочкиных слез и еще более долгие часы собственной тоски по нему. Теперь уже должно полегчать.
      Так почему она печет торт?
      Надо же им поговорить, объясняла она сама себе, намазывая глазурь. Сливочную глазурь, густо-красного цвета, разумеется. Спокойно, без лишних эмоций поговорить. До этого она была слишком зла, чтобы даже впустить его в дом – выставила на крыльцо два чемодана с его вещами, с курьером отправила ему пленки и сценарии, а все остальное, все, что могло напомнить,от чего к глазам подступали слезы, спрятала в коробки. Теперь, когда первая, самая острая боль утихла, им действительно нужно поговорить – о Клементине, о деньгах, о будущем. О будущих.О двух разных будущих.
      За тортом такой непростой разговор может пройти легче.
      Анна рылась в глубине битком набитого, засыпанного крошками буфета – где тут разбираться в буфетах, когда еле-еле хватает времени смахнуть пыль со столов. Ну, где же это блюдо для тортов? Ага, вот оно… Господи, ведь его подарила мать Дамиана. Еще одно доказательство, как тесно переплелись их жизни.
      В последний месяц Анна занималась стряпней больше, чем за все семь лет, что они живут в этом доме. Это отвлекало, давало удовлетворение. На кухне можно расслабиться, можно готовить вместе с Клементиной или в одиночестве. В праздники она бегала по подружкам, а теперь сама углубилась в кухонные дела: пекла кексы и халу, делала пирог из сладкого картофеля и паштет из гусиной печенки. А когда Лиза попала в больницу, готовила обеды для Томми и ребятишек и всякие лакомства для самой Лизы. Та, конечно, рассыпалась в благодарностях – и откладывала ореховую помадку и мандариновый джем в сторонку. Чтобы потом, как подозревала Анна, выкинуть в помойное ведро. Кухня взывала о помощи. Это очевидно. Здесь требовалось полное переустройство еще при покупке дома – незатейливого сооружения двадцатых годов в колониальном стиле, определенно, одного из самых скромных жилищ в Хоумвуде. Со временем Анна перестала замечать неказистые щербатые буфеты и поцарапанные столы. Если начистоту, она многое перестала замечать. Она не винила себя за то, что произошло в Лондоне. Их брак оказался весьма далек от идеального, каким он ей виделся. Конечно, порой ее посещали подозрения, что не все у них ладно. Но она прогоняла их, полагая, что у всех жен бывают дурные предчувствия, но мудрые жены не обращают на них внимания.
      Но может быть, – думала она, устраивая торт на обеденном столе, подправляя на губах яркую помаду, которой уж было перестала пользоваться, и выжидательно поглядывая на сумерки за окном, – может быть, ей следовало быть более требовательной к нему? Решительней заявлять о собственных желаниях, настаивать на переменах, которые ейнужны? Как это делает Дейдра. Или взять бразды правления в свои руки, как сделала бы Лиза. Тихоня Джульетта – и та обрабатывает Купера насчет второго ребенка. Лишь она, поглощенная и очарованная чувственной силой их отношений, охотно закрывала глаза на все остальное.
      А тогда, в Лондоне, не поступила ли она опрометчиво, сказав, что больше не хочет быть с ним? А вдруг у них еще есть шанс? Эта мысль вызвала такую дрожь во всем теле, что Анна даже испугалась.
      По деревянной лестнице застучали шаги. Анна бросилась открывать дверь. Вместе с клубами морозного воздуха в дом ворвалась дочка. Дамиан неуверенно топтался на пороге.
      – Ты тоже можешь войти. – Анна отступила в сторону и улыбнулась.
      Чтобы он понял – она настроена дружелюбно.
      Он не поверил своим ушам:
      – Правда?
      – Правда.
      Вошел в дом, огляделся, словно никогда прежде здесь не бывал. Повернулся к ней:
      – Пахнет умопомрачительно!
      – Торт. – Она мотнула головой в сторону гостиной, где красовалось ее кулинарное чудо и словно бы приглашало, как в «Алисе в стране чудес»: съешь меня и преобразись.
      Именно об этом мечтала Анна, затевая стряпню, – о чуде, которое вернет его. И ее тоже.
      – Хочешь кусочек?
      – А можно?
      – Да! – Она засмеялась, слегка коснувшись его руки. – Можно.
      Анна, не торопясь, достала тарелки, вилки, раскопала лопаточку для торта (ее тоже подарила мать Дамиана). Интересно, если они все-таки разойдутся, он заберет все подарки? А что останется Анне? Что здесь принадлежит только ей? Она ведь была студенткой, когда погибли ее родители. Она тогда продала их дом вместе со всем содержимым. Кому нужен аляповатый фарфор в цветочек? Или серебро, которое 365 дней в году не вынимается из коричневого бархатного футляра? Живя в Лондоне после окончания колледжа, она не обзавелась никаким добром, и лишь когда они с Дамианом переехали сюда, купила и тарелки, и мебель – все без особых затей, простое и современное. Так нравилось Дамиану. Стало быть, все общее.
      – Ну вот и я. – Анна наконец вернулась в гостиную. Дамиан уже сидел за столом. – А где Клем?
      – Должно быть, целуется со своими игрушками. Соскучилась.
       Целуется…От этого слова у Анны быстрее побежала по жилам кровь, щеки вспыхнули. Она наклонилась над тортом, вонзила лопатку в огненно-красную глазурь.
      – Сколько тебе?
      – Сколько дашь…
      Она улыбнулась, но, передавая торт, не смогла взглянуть на него.
      – А чай есть? – спросил он. – Я так продрог.
      Нет, чая нет. Она его весь выкинула. Чтобы не напоминал о нем. Но не признаваться же в этом?
      – Как насчет кофе? Я сварю свежего.
      – Отлично. Силы небесные, торт просто великолепен!
      Она металась по тесной кухне – молола зерна, наполняла кофейник водой (не из-под крана, а отфильтрованной) – и вдруг обнаружила, что напевает.
      – Анна?
      На кухне неожиданно появился Дамиан.
      – Кофе сейчас будет готов, – сказала она. – Я принесу в гостиную.
      Но он продолжал стоять у нее за спиной, и, когда она повернулась – может, ему нужно что-то в буфете? – его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от ее.
      – Анна.
      – Что?
      И вдруг его губы прижались к ее губам. На какой-то миг и она ответила ему.
      Наплевать на все. Он ей нужен.Его поцелуи как глоток воды после невыносимой жажды. Боже милостивый, – подумала Анна, – я люблю его.
      Давно они так не целовались. Почти мгновенно в ней вспыхнуло безумное желание. Не удивительно – целый месяц без секса. Он тоже словно помешался, прижимаясь к ней всем те лом. Она не оставалась в долгу. Он стиснул ее грудь, ее рука скользнула по его брюкам. Она укусила его за нижнюю губу. В этом была и боль и радость. Он поднял ее на кухонный стол и вжался между ее ног.
      – Клем… – шепнула Анна.
      – Она не услышит.
      Покачав головой, она приложила палец к губам:
      – Нет.
      Ужом выскользнула из его рук, соскочила со стола и, лихорадочно соображая, потянула его из кухни. Клементина наверху в маленькой комнате, где стоял телевизор, громко беседовала со своими игрушечными зверюшками. Так, с дочкой все в порядке. Она при деле. Анна тянула Дамиана дальше. Чулан в прихожей? Тесновато. Ванная комната? Фу! А все другие места здесь, внизу, слишком на виду.
      – Знаю! – Взглядом спросив согласие, она повела его по коридору и открыла дверь в под вал, где они устроили импровизированный кабинет для Дамиана.
      Он поднял брови – там? Она кивнула.
      Все началось прямо на лестнице, они даже толком не успели закрыть дверь. Он расстегнул джинсы, она стянула свои, вцепилась в шаткие деревянные перила. Выдержат ли? Он целовал ее шею, плечи, груди. Его палец проскользнул внутрь нее. Как же им устроиться? Он легонько толкнул ее назад. Она сначала села, затем легла на ступеньки. Он опустился сверху.
      О, хорошо, хорошо, хорошо!.. Вся кожа горела. Хватая воздух широко открытым ртом, она помогала ему войти еще глубже. Его объятия были так крепки, а сила, с которой он двигался, так непреодолима, что она перестала ощущать собственный вес. Даже если бы захотела, она уже не могла остановиться. Конец наступил так же молниеносно. Он дернулся в последний раз и упал на нее. Сердце его колоти лось как бешеное.
      Анна почти тут же вспомнила о дочке. Как она там? Одна, так долго?
      – Дамиан, – шепнула Анна.
      – М-м-м?
      – Клементина…
      Он поднял голову и с недоумением огляделся. Как будто с неба свалился. Твердые края ступенек больно врезались в спину. Она чуть подпихнула его бедром.
      – Ну же, Дамиан!
      – М-м-м…
      С трудом он поднялся. Ну наконец-то. Она вскочила на ноги, схватила валявшиеся на верхней ступеньке джинсы и, натягивая их, распахнула дверь. Все мысли только о Клементине. Наверху орал телевизор.
      – Клем?!
      Ответа нет. Вот оно. Наказание. Все, что у нее осталось, – это Клем, и теперь из-за ее эгоизма с дочкой случилось что-то ужасное. «Не валяй дурака, – приказала она себе. – С Клементиной все в порядке, а у тебя, между прочим, еще и друзья есть, и отличная работа. И Дамиан».
      Анна взбежала до середины лестницы:
      – Клементина?
      Тишина.
      С кувыркающимся в груди сердцем она рванула наверх и… замерла на пороге телевизионной комнатки. Малышка безмятежно сидела в своем розовом плюшевом креслице и, сунув в рот палец, неотрывно смотрела на экран.
      – Клементина!
      Клементина медленно повернулась и взглянула на нее сонными глазами.
      – Я тебя звала, – уже спокойнее проговорила Анна.
      Девочка пожала плечами. Бледностью кожи и цветом шоколадных глаз она пошла в отца, а тонкие прямые волосы, которые категорически отказывалась стричь, унаследовала от матери. Анна сообразила: Клем всегда приходит без сил после свиданий с Дамианом. Трудно сказать почему. Может, из-за утомительных прогулок по городу, или спанья на раскладном диване в но мере, или так переживает их разрыв.
      Анна развела руки:
      – Иди ко мне, зайка. Хочешь, отнесу тебя в кроватку?
      Девочка кивнула, хотя ее любимая передача еще даже не началась.
      Ванну можно пропустить, – решила Анна. – И все разговоры тоже.
      Подняла нежное, теплое тельце на руки и, тихонько напевая, пошла в спальню. Она уже привыкла проделывать это в одиночку и, несмотря на произошедшее в подвале, о Дамиане не вспомнила. Совершенно вылетело из головы, что отец Клем сегодня дома. Дамиан сам напомнил о себе шумом снизу – когда Анна нежно убирала волосы с лица уже спящей Клементины.
      Он обнаружился в гостиной – растянулся на диване, закинув босые ноги на деревянный чемодан, служивший им журнальным столиком. На полу стояла пустая тарелка с крошками тор та. Устроившись в круге света, он что-то читал. Похоже, сценарий. Увидев Анну, улыбнулся:
      – С Клемми все в порядке?
      – Спит. Пришлось уложить без купания.
      – Эти выходные выматывают ее, – осторожно заметил он.
      Она кивнула и опустилась на диван рядом с ним. Пожалуй, сейчас самый удобный момент. Можно попробовать поговорить о том, что приключилось в Лондоне и позже, и о том, что им со всем этим делать. А можно обойтись и без разговоров. Она положит голову ему на плечо, они закажут тайской еды, а когда настанет время идти спать, она просто отведет его наверх. Утром встанет и спокойно, как прежде, отправится на работу, предоставив ему отвести Клемми в школу. Так легко. И все же что-то удерживало ее.
      – Это сценарий? – спросила Анна.
      Он кивнул:
      – Новый.
      Она вспомнила, обрадовалась:
      – Тот, где парень меняется телом со своей бывшей женой?
      – М-м… Вообще-то я передумал.
      – Да? – Анна почему-то обиделась.
      Чем ему не угодил прежний вариант?
      – Теперь этот парень – женщина. И к тому же черная женщина. И она меняется телом с президентом.
      – С президентом Соединенных Штатов?
      – С ним самым, – энергично закивал Дамиан.
      Все ясно.
      – В главной роли, разумеется, – Вупи Голдберг, – предположила Анна.
      Дамиан бросил на нее оскорбленный взгляд.
      – Или Опра захочет попробовать себя в качестве кинозвезды?
      Что-то он мрачен. Анна, напротив, почувствовала прилив вдохновения.
      – Знаю, знаю! – воскликнула она. – Президента сыграет Арнольд Шварценеггер!
      – Издеваешься?
      Она постаралась сдержать смех:
      – Прости.
      – Кто требовал, чтобы я лучше «продавался»? Ага, значит, не она одна играет в опасную игру.
      – По-моему, ты и сам собирался заняться коммерческими фильмами.
      – Ну да, собирался. Между прочим, могу тебя обрадовать: пробные съемки последнего фильма одобрения не получили. От меня требу ют, чтобы дело все-таки кончалось свадьбой.
      Анна выпрямилась.
      – Шутишь.
      – К несчастью, нет.
      – Возвращаешься в Лондон? В ту церковь? Будешь переснимать?
      Та сцена, пусть даже вымышленная ее часть, повторится. Хуже ночного кошмара. «День сурка» для самого мерзкого момента ее жизни.
      – Переснимать будем в Нью-Йорке. На возвращение в Лондон они не раскошелятся. Жалко, конечно, терять церковь.
      – Но актерский состав остается прежним.
      – Разумеется.
      – В Нью-Йорке.
      – Да.
      Они помолчали. Только тогда до него дошло, к чему она клонит.
      – Детка, тебе не о чем беспокоиться. Между мной и Гвендолин все кончилось в тот день, в церкви.
      Самое смешное, она уже начала сомневат ся – а было ли вообще что-то? Может быть, она неверно все истолковала? Он же, в конце концов, ни в чем прямо не признался. До этого момента.
      – Гвендолин, – повторила Анна.
      Перед мысленным взором встало лицо девицы.
      – Меня больше устраивало, когда у нее не было имени.
      – Детка! – Он попытался взять ее за руку. – Там ничего не было. Я люблю тебя.
      То же самое он говорил и в церкви. Все как всегда. Гладкие слова и карьера, которая все никак по-настоящему не начнется. Потрясающий секс и уверенность Дамиана, что жена всегда будет принадлежать ему. Ее серьезные запросы и его бессилие их удовлетворить.
      – Я валюсь с ног, – сказала она. – Завтра понедельник.
      Он потрясенно уставился на нее:
      – Что?!
      – Я иду спать, Дамиан. Тебе пора домой.
      – Не может быть. Ты меня выгоняешь?
      Как это знакомо – возмущается ее совершенно разумным поступком.
      – Да.
      – Я мог бы поспать на диване. Чтобы утром побыть с Клем.
      Анна двинулась к двери:
      – Сами справимся.
      Она распахнула дверь. В дом ворвался ледяной воздух, но она держала дверь открытой.
      – Но, Анна… – Он неловко возился с портфелем, с бумагами, растерянно шарил в поисках пальто. – Я думал… лестница… торт…
      – Хочешь взять торт с собой?
      – Я вовсе не это имел в виду…
      – Нет, пожалуйста!
      Все лучше, чем стоять столбом у двери в ожидании, когда он уйдет. Она решительно вернулась в гостиную, отнесла парадное блюдо с красным тортом на кухню, обернула пленкой и все вместе – с блюдом и лопаткой – сунула в бумажный пакет из магазина.
      Когда она вернулась в прихожую, Дамиан, уже в пальто, с несчастным видом стоял у двери.
      – Я совершенно сбит с толку.
      – Я тоже.
      – Анна, я хочу вернуться.
      – Знаю.
      – Что мне сделать? Скажи. Я на все готов.
      – Стань другим человеком. Сможешь? Стань таким, каким, как я когда-то верила, ты был.

      – Мамочка! Мамочка!
      Как только Томми открыл дверцу машины, из дома до Лизы донесся приветственный визг. Должно быть, они ждали у окна. Дом задрожал от топота детских ног. На крыльце лед. Хороший предлог опереться на крепкую руку Томми. Несмотря на сильное обезболивающее, что ей прописали в больнице, боль давала о себе знать. Но об этом она никому не скажет. «Слава богу, все позади, – подумала она. – Слава богу, я снова вернусь к нормальной жизни».
      Ярко-красная входная дверь распахнулась и – вот они! Четыре радостные и нетерпеливые мордашки сияют улыбками ей навстречу. Даже Лэдди, яростно махая хвостом, изо всех сил пропихивается вперед. Не дав переступить порога, они со всех сторон облепили ее. Генри боднул головой прямо в швы, а пальчик Дейзи ткнулся точно в пустоту внутри нее.
      Лиза начала обнимать их всех по очереди, потом всех сразу. И тут поверх детских голов увидела, что творится в доме: по восточным коврам разбрелся целый выводок разноцветных игрушек; на диване, на каждом стуле беспорядочными кучами навалены пальтишки, шапки и шарфы; горы газет, школьных тетрадок и писем высятся на каждом столе. Сбитые набок абажуры и покосившиеся картины, пустые стаканы, полупустые стаканы, миски из-под каши с присохшими к ним ложками. И запах – прокисшее молоко, подгоревшие макароны, жареные сосиски. И это в десять часов утра. Вот к чему все пришло за несчастные девять дней, что Лизы не было дома.
      Из-за угла с курткой в руках появилась хмурая тринадцатилетняя соседка и по совместительству нянька Соня:
      – Можно уходить?
      – Одну минутку. – Томми ввел Лизу в дом и за крыл входную дверь. – Вот, возьми за работу. – Он вытащил из кармана пачку долларов и протянул их девочке; та схватила их все, не глядя.
      – Сколько ты ей дал? – полюбопытствовала Лиза.
      Томми смутился:
      – Что?
      – Я спрашиваю, сколько ты ей заплатил? Лично я считаю, платить не за что. Здесь же творится бог знает что!
      Девочка опасливо покосилась на нее и торопливо натянула куртку.
      – Ты знала, что я возвращаюсь из больни ы? Трудно было хоть чуть-чуть прибраться?
      Соня бросила деньги на столик в прихожей и угрюмо процедила:
      – Пожалуйста. Заберите.
      Томми схватил купюры и попытался всунуть их в крепко сжатые руки Сони.
      – Нет, Соня. Пожалуйста! Испугался? С чего бы?
      – Ладно. Все нормально, – буркнула Соня.
      Как-то странно она это сказала. Не «Все нормально, я понимаю», а скорее «Все нормаль но, отпустите меня, и не нужны мне ваши деньги!». Девочка развернулась и выскользнула за дверь.
      – Большое спасибо, – крикнул ей вдогонку Томми. Его крупное красивое лицо потемнело от гнева. – Теперь она больше не вернется…
      – Вот и отлично, – пробормотала Лиза.
      – Нет, неотлично! – рявкнул Томми. – Ты хоть представляешь, каково мне тут пришлось без тебя? Сколько внимания требуют дети? Какие усилия нужны, чтобы худо-бедно сделать хотя бы самое основное по дому?
      – Представляю ли я? А чем, по-твоему, я занималась последние шесть с половиной лет?
      – Да, но у тебя при этом не было другой работы. А у меня есть, а теперь еще и все это на меня свалилось!
      – Ах, прошу прощения, что я подцепила этот чертов рак!
      Генри разразился слезами. Поначалу он мужественно терпел, но теперь не выдержал и разрыдался. Стоял, опустив голову, и слезы безостановочно капали с его щек на золотистый дубовый паркет.
      Лиза подошла к сыну и притянула к себе:
      – Все хорошо, милый.
      Ничего бы, кажется, не пожалела, чтобы вернуть проклятое слово назад. Есть слова – люблю, развод, –способные влиять на последующие события сильнее, чем чувства, стоящие за этими словами. Ракиз их числа. Лиза ни за что не позволила бы такому произойти.
      – Мамочка не хотела, дорогой…
      Генри поднял на нее испуганные и удивленные глаза:
      – Что такое чертов?И что такое рак?
      Мэтти шлепнул младшего брата, и тот вновь залился слезами.
      Дейзи испустила дикий вопль, вскинула ручки и галопом помчалась по гостиной, перепрыгивая через разбросанные игрушки, журналы и варежки. Размахивая руками, она с визгом наматывала круги по комнате. По пятам за ней с оглушительным лаем носился Лэдди.
      – Дейзи! – крикнул Томми. – Дейзи, прекрати сию же секунду!
      Дейзи припустила быстрее, вереща еще громче.
      – Видишь? Вот что у нас творится.
      – Не страшно. – Лиза сбросила пальто. – Я разберусь.
      На лице у Томми читалось сомнение. Бедняга, разрывается: с одной стороны, он, конечно, не рассчитывает, что она с ходу засучит рукава. Но ужасно хочет верить, что она сможет.
      Ей тоже этого хотелось.
      – Ну что ты, Лиза. Я ведь здесь, я помогу.
      «Что ж не навел порядок в доме к моему возвращению?» – подумала Лиза и тут же выругала себя. Это не его епархия. Как следует у него все равно никогда не вышло бы, а в результате она только разозлилась бы. Так что нечего ему тут торчать и каждую минуту интересоваться ее самочувствием. Пусть лучше убирается по своим делам и позволит ей спокойно при вести дом в надлежащее состояние.
      – Ты и так уже много времени оторвал от работы. Дети мне помогут. Правда, ребята?
      Мэтти и Генри встали по стойке смирно, Уилл с тяжким вздохом сделал попытку изобразить послушного мальчика, но Дейзи продолжала гонять по комнате. Слава богу, хоть визжать перестала. Лиза заметила, что ее цветовая система в одежде тоже полетела ко всем чертям: Мэтти одет в голубое, но у Уилла один носок красный, другой синий, а на Генри старые зеленые тренировочные штаны Уилла и его же красный свитер.
      – Я серьезно. – Лиза указала Томми на дверь: – Ступай.
      Дождавшись, когда дверь за ним затворится, она хлопнула в ладоши:
      – Дети! Все свои обязанности знают. Мэтти, ты собираешь посуду, относишь на кухню, наливаешь в раковину воду с моющим средством и вытираешь все столы.
      Лиза с удовлетворением наблюдала, как Мэтти принялся за дело. Что значит тренировка. Почти семь лет трудов не прошли даром.
      А Уилл? Этот, глядя в пространство, развалился на полу. Самый трудный. Типичный «второй ребенок». До сих пор по-настоящему не бунтовал, но без нее ему, похоже, многое сходило с рук.
      – Встань.
      Встал. Но глаз по-прежнему не поднимает.
      – Ты соберешь игрушки.
      Уилл ухмыльнулся:
      – А я хочу играть в видеоигры.
      – Видеоигры? С каких это пор у нас завелись видеоигры?
      – Папа купил, – отозвался Мэтти, топая в сторону кухни со стопкой грязных бумажных тарелок.
      – Больше никаких видеоигр, – твердо заявила Лиза.
      Острая боль, возникшая, когда она преодолевала скользкую дорожку, тупо шевелилась внутри. И голова начинает раскалываться. За крыв глаза, она глубоко вздохнула и призвала образ, который помогал ей справиться практически с любой критической ситуацией: Мадонна плачет в сотовый телефон, продолжая тренировку на «бегущей дорожке». Лиза прочитала об этом в каком-то журнале, когда сама увлекалась «бегущей дорожкой». В сущности, она не большая поклонница Мадонны, но подобная твердость привела ее в восхищение.
      – Я пошел! – Уилл двинулся вон из комнаты.
      Лиза повысила голос:
      – Молодой человек, немедленно вернитесь!
      Генри снова заплакал. Он все еще стоял по стойке смирно, но плечики вздрагивали, а подбородок уткнулся в грудь.
      – Ради бога, Генри, перестань ныть! – раздраженно бросила Лиза.
      После чего он, разумеется, заревел еще громче.
      Между тем Дейзи не прекращала своей беготни. Теперь каждый раз, когда на ее пути попадалось что-нибудь, что она была в силенках поднять – подушка, журнал, грязная салфетка, – она хватала это и со смехом швыряла в середину комнаты.
      – Прекрати!
      Лиза орала изо всех сил. Прежде ей никогда не приходилось таккричать.
      – Я вас приведу в порядок! Я вернулась, и вы у меня быстренько станете шелковыми!
      Но, похоже, ни ее возвращение, ни ее вопли не производили никакого впечатления. Дети продолжали творить что хотели.

      «Устроить традиционный ужин в День святого Валентина – неплохая идея. По крайней мере, можно отвлечься от мыслей о Дамиане», – решила Анна.
      Поразительно – из их четверки только она продолжала отмечать день влюбленных. Во всяком случае, до недавнего времени. Остальные мамаши только ныли, что в этот день невозможно найти няньку, тем более заказать ресторан. И вообще – мало им забот с подарками на день рождения, годовщину свадьбы, День отца, Рождество («И Хануку!» – вставила Дейдра). Какого черта возиться еще с идиотскими валентинками!
      Единственным в городе рестораном, где остались свободные столики, оказалось это индийское заведение. Как бишь его? «Сатист Палас». Дурацкое название. Здесь почти всегда пусто и скучно. Несомненно, по причине стульев, обтянутых оранжевой искусственной кожей, и флуоресцентных ламп. Крайне неромантичная атмосфера.
      – Ну можно ли прийти сюда с любимым че овеком? – скривилась Анна.
      – Можно. Я же тебя люблю, – возразила Джульетта.
      Нарядная, в белом шерстяном костюме и красной блузке, Джульетта выглядела счастливой. Такой счастливой Анна не видела ее уже несколько месяцев. Или несколько лет. Нет. Пожалуй, вообще никогда не видела.
      – Но тебе ведь не захочется в конце вечера сорвать с меня одежду.
      – Это место таких мыслей точно не навеет. – Лиза покрутила головой. – Дейдра придет?
      – Обещала, – ответила Джульетта. – Наверное, скоро появится. А пока…
      Она порылась под столом и извлекла оттуда пакет, в котором, по всей видимости, пряталась бутылка.
      – Вот! – Джульетта торжественно вытащила из бумажной упаковки бутылку искристого сидра.
      – Настоящий праздник. Если не пьянка. Что отмечаем? – поинтересовалась Анна.
      Джульетта наклонилась к ним:
      – Хотела дождаться Дейдры, но нет сил терпеть! – Она расплылась в улыбке. – Я беременна!
      – С ума сойти!!! – Лиза вскочила, чтобы обнять подругу. – Как я за тебя рада!
      Когда очередь дошла до Анны, она тоже обняла и поцеловала Джульетту. Приятно сознавать, что в это время крутых виражей на жизненном пути хотя бы у одной из них дела идут на лад. Анна знала, как отчаянно Джульетта желала этого, и как непросто ей было склонить на свою сторону Купера. И вот – получилось.
      – Когда?
      – Да что ты! Еще рано говорить. Только через два дня, когда будет абсолютно ясно, что у меня задержка, пойду к доктору Кауфман. Но у меня всегда все в срок, хоть часы проверяй. Я просто чувствую,что беременна – груди набухли, после обеда в сон клонит. По моим подсчетам, малыш появится примерно ко Дню благодарения.
      – А как Купер? Рад? – спросила Анна.
      – Просто вне себя! Все твердит, что не может поверить – и месяца не прошло, как мы… И получилось!
      – Да уж. Ловко вы.
      – По-моему, это произошло в ту ночь, когда я сняла номер в отеле! – Джульетта от радости светилась. – Я тот день не случайно выбрала – самая середина цикла. И еще подушку под себя подложила! Конечно, это случилось именно тогда.
      – Замечательно – у нас снова появится маленький! – воскликнула Лиза.
      «Какой энтузиазм! Сама, небось, хочет еще одного ребенка», – подумала Анна и представила, как они сидят все вместе и, как в былые времена, передают с рук на руки новорожденного младенца.
      И ее вдруг пронзило совершенно неожиданное чувство. Она даже не сразу смогла определить, что это такое. Оказалось – зависть. Но не к новой близости между Джульеттой и ее мужем, а к беременности. Анна с удивлением обнаружила, что хотела бы оказаться на месте Джульетты и ждать ребенка – с Дамианом или без.
      – Ну, где же, наконец, Дейдра! – вырвалось у нее. – Хочу попробовать этого поддельного шампанского.
      – А давайте откроем, – предложила Джульетта. – Дейдра вот-вот подойдет. Я бы купила настоящего шампанского, но мне нельзя. А этого я с вами выпью.
      Вкус сидра – такой сладкий, что зубы заныли – вернул Анну в те дни, когда она вынашивала Клементину. Они еще жили в Англии. Боже, как она радовалась и наслаждалась каждым мгновением беременности, даже недолгим при ступам утренней тошноты – ведь больше с ней такого не повторится. Они сразу решили: этот ребенок будет первым и единственным. До сих пор помнит, как до смерти хотелось «рибены» – странного черносмородинового сока, который лондонцы пили все поголовно. А еще хрустящего картофеля с уксусом. Фу!
      Дамиан настоял на одном ребенке, и она пошла у него на поводу. Почему? А почему она шла у него на поводу во всем остальном? Гипноз какой-то. Его влияние на нее было безгранично. На их будущее, на мир в целом она смотрела его глазами. Но ведь деньги зарабатывала она, и няньке платила тоже она. Второй ребенок усложнил бы жизнь ей, а вовсе не Дамиану. И все же принимать решение она позволила ему.