ПОКРАСИТЬ АВТОМОБИЛЬ НЕПРОСТО

Кузов сварен. Зажатый железными лапами, он плывет по длинной галерее в цех окраски. И думает: «Я хорош в некрашенном виде – отливаю серебром. Видно, делать людям нечего. Ну, да ладно, пускай красят. После прессов и сварочных клещей будет мне передышка…»

Серебром он действительно отливает. Но если выпустить его с завода таким, как есть, поржавеет после первого же дождя. Да и опасен этот стальной цвет, потому что сливается с асфальтом. Некрашенная машина была бы плохо заметна – особенно в сумерках.

Что касается «передышки», то в цехе окраски кузову задают баню, которая ему и не снилась. Железные лапы топят его в глубокой ванне, затем окунают во вторую, третью, четвертую… Я насчитал на пути кузова семь ванн, и в каждой с ним что-то происходит: обезжиривание, промывка, нанесение антикоррозионной пленки…

В последней ванне кузов грунтуют перед окраской. Это, пожалуй, самая главная операция в цехе. Чтобы грунт (специальная паста, растворенная в воде) лег на кузов прочно, он должен проникнуть во все «поры» металла. Такое возможно только при помощи электричества.

Наверное, ты знаешь, что такое электрофорез: врачи часто назначают его взрослым и детям. К телу прикладывают электроды с марлевыми «лепешками», пропитанными лекарством, и оно, повинуясь электродвижущей силе, проникает сквозь кожу. Автомобильному кузову тоже назначают электрофорез (не врачи, конечно, а технологи). Кузов подсоединяют к положительному полюсу источника тока, ванну с грунтом к отрицательному. Течет ток, и частицы грунта оседают на аноде, то есть кузове, ровным и прочным слоем.

После грунтовки матово-серый кузов направляется в сушилку. Нам с тобой лучше не идти за ним: температура там двести градусов. Подождем его у выхода. Вот он, сухой и горячий. Куда теперь – к малярам? Нет, лапы несут кузов в камеру, где на его швы наносят из пистолетов черную мастику. Она нужна для герметичности: ведь при быстрой езде достаточно маленькой щелки, чтобы в салон врывался ветер с пылью или брызгами воды.

На следующей операции кузов, будь он живой, нервно хохотал бы, как от щекотки: его шлифуют вертящимися наждачными кругами. А затем маленькие ко-лонкообразные роботы дружно обрызгивают его мутной жидкостью – наносят второй слой грунта.

Уж теперь-то пора красить! Но кузов вначале сушат, потом еще раз шлифуют, выдувают сжатым воздухом из внутренних полостей остатки воды. И лишь после этого он попадает в длинную камеру, где маляры в респираторах окрашивают его из пистолетов.

Камер две – левая и правая. Из одной кузовы выходят голубыми, из другой коралловыми. Через несколько дней краска в резервуарах кончится, их перезарядят, и пойдут кузовы другого цвета – желтые, например, и зеленые.

Пять часов обрабатывают кузов в цехе окраски. Уже одна эта цифра свидетельствует: покрасить автомобиль непросто. Надо, чтобы цветное покрытие было не только красивым, но и не боялось ветра, солнцепека, снегопадов и дождей. Если цех работает качественно, кузов не тронет ржавчина, и он в самых неблагоприятных условиях прослужит не меньше десяти лет.

Цех старается. В нем добросовестный народ. Но на качество влияет и технология, а она здесь устаревшая. Для машин, ночующих и зимующих в гараже, она, возможно, хороша, но ведь большинство личных автомобилей проживают под открытым небом.

– Строим новый цех окраски, – сообщил мне Гена. – Говорят, там будут работать в белых халатах и специальный автомат будет очищать каждому входящему обувь.

– При чем тут обувь?

– Чтобы не заносили в цех пыль. Она ведь поднимется в воздух, налипнет на кузов, и покрытие получится шероховатым.

– Чистота – это хорошо. Ну, а технология изменится?

– Конечно. Грунтовать станут по-другому…

ИНФОРМАЦИЯ КОМПЬЮТЕРА:

В ТРАДИЦИОННОЙ ТЕХНОЛОГИИ ПРИ ГРУНТОВКЕ КУЗОВ СЛУЖИТ АНОДОМ. НО ЕСЛИ ПОМЕНЯТЬ ПОЛЮСА: СДЕЛАТЬ АНОДОМ ВАННУ, А КУЗОВ КАТОДОМ – СТОЙКОСТЬ ПОКРЫТИЯ УВЕЛИЧИТСЯ В 2,5 РАЗА. ТАКОЙ ПРОЦЕСС НАЗЫВАЕТСЯ КАТАФОРЕЗОМ (СТАРЫЙ ИЗВЕСТЕН ПОД НАЗВАНИЕМ «АНАФОРЕЗ»). В НАШЕЙ СТРАНЕ НОВУЮ ТЕХНОЛОГИЮ ГРУНТОВКИ ВПЕРВЫЕ ВНЕДРИЛ ВАЗ В 1985 ГОДУ.

Компьютер не упомянул, что при катафорезе нужен грунт другого химического состава, более дорогой. И ванна нужна в особом исполнении – кислотоупорная. Но затраты себя оправдывают: продлевая жизнь кузова, они берегут металл и человеческий труд.

Гена сказал: «Это тот самый случай, когда копейка рубль бережет».

ПЛАСТМАССУ НАДО УВАЖАТЬ

Когда наступит время пластмассовых кузовов, трудоемкий процесс окраски умрет. Пластмассу не красят: цвет – ее «врожденное» свойство. В этом отношении железо может ей позавидовать.

А еще она легкая и не боится ржавчины. Очень серьезные преимущества! Недаром автозаводы все охотнее применяют пластмассу в своих новых моделях.

ИНФОРМАЦИЯ КОМПЬЮТЕРА:

ВСЕ ПЛАСТМАССОВЫЕ ДЕТАЛИ ЗАЗ-968М ВЕСИЛИ 15 КИЛОГРАММ. У ЗАЗ-1102 250 ДЕТАЛЕЙ ИЗ ПЛАСТМАССЫ. ИХ ОБЩИЙ ВЕС – 50 КИЛОГРАММ.

Мы давно привыкли к игрушкам и украшениям, канистрам, удочкам, авторучкам и многим другим вещам из пластмассы. Пользуется ими каждый, но как они сделаны – этого не знает почти никто. Я тоже долго не знал. «Пластмассовая технология» почему-то казалась мне примитивной, чуть ли не кустарной.

И вот я попал в цех пластмассовых изделий – один из самых новых на «Коммунаре». Внимание привлекла зелено-оранжевая громадина величиной с паровоз. Сверху – труба, воронкообразная, блестящая. Тог.о и гляди, засвистит, начнет пар пускать. Но оказалось, что это никакая не труба, а загрузочный бункер, вся же машина называется «термопластавтомат».

В углу стоял полиэтиленовый мешок с черными гранулами, похожими на икринки. В него вставили прозрачный хобот машины, и она живо всосала содержимое мешка. Все пластмассовые «икринки» попали в ункер. Червячный винт, как у мясорубки, погонит их вниз – в теплую зону, в горячую, в очень горячую… Гранулы расплавятся, сольются в мягкую, маслообразную массу, и тогда это чудо-юдо-машина впрыснет их под давлением в пресс-форму.

Пресс-форма напоминает штамп для металла. Она тоже состоит из двух частей – подвижной и неподвижной. Усилие, с которыми они смыкаются, огромно: две тысячи тонн! Такая силища вроде бы и не нужна для мягкой, податливой пластмассы. Но не так уж она податлива. Есть в пресс-форме неудобные полости, куда расплавленная масса проникает крайне неохотно. Чтобы она их заполнила, и нужен этот огромный нажим При машине состоит робот, не похожий ни на человека, ни на пингвина: просто бело-оранжевая рама и длинная рука. Ощупываю его пальцы – шесть пружин с резиновыми присосками на концах. Пресс-форма раскрылась, и робот забрал у меня свою руку, чтобы вынуть и уложить в контейнер готовую деталь. Это панель приборов, черная, как уголь. Если понадобится другой цвет, достаточно всыпать в мешок с «икринками» несколько ложек красителя.

Соседняя машина делает бамперы. Это самое тяжелое пластмассовое изделие нового «Запорожца»: три с половиной кило. А пресс-форма для его изготовления весит, как двадцать автомобилей. Вот какая мощь нужна для обработки «мягкой» пластмассы!..

Два бампера плюс панель приборов – это три пластмассовых детали. А где же остальные двести сорок семь?

Обнаружить их в автомобиле не так-то просто: они невелики по размерам, весят доли грамма и к тому же часто скрыты от глаз. Это различные втулочки или, например, пистончики, которыми крепится к двери декоративная внутренняя панель. Их тоже делают на тер-мопластавтоматах, но не на стотонных громадинах с роботами, а на маленьких, размером с обычный станок.

Крохотные пластмассовые деталюшки невыгодно делать поштучно. Пресс-формы для втулочек, пистончиков и тому подобной мелюзги имеют десятки гнезд. За один прием получают целую партию изделий, похожих на яйца лилипутских курочек.

Есть у автомобиля под передним капотом пластмассовый бачок. В нем вода для омывания лобового стекла. Не надо быть специалистом, чтобы понять с одного взгляда: на термопластавтоматах его сделать нельзя. Там сила, придающая форму, давит на изделие снаружи, а здесь надо, наоборот, изнутри: бачок-то полый! Задача может показаться неразрешимой, но… такие бачки существуют. Значит, есть какая-то остроумная технология их изготовления.

Чтобы увидеть ее, надо подняться на второй этаж цеха, к выдувным агрегатам. Принцип их действия на словах прост. Расплавленный полимер выдавливается из зоны нагрева в виде рукава. Два ножа отхватывают от него кусок определенной длины – заготовку для бачка. Затем в отрезанный кусок рукава впивается полая игла. По ней подается сжатый воздух, раздувающий заготовку изнутри и с силой прижимающий ее к стенкам формы. Этим способом можно делать не только бачки, но и другие полые изделия из пластмассы – от канистр до игрушечных обезьян.

ГЛАВНЫЙ КОНВЕЙЕР

Поспешим в сборочный корпус вдогонку за нашим кузовом. Он медленно едет на тележке в строю себе подобных, обрастая изнутри и снаружи всякой всячиной. Один сборщик вставляет лобовое стекло, другой монтирует дверную ручку, третий укрепляет в моторном отсеке пучок разноцветных проводов…

Этот конвейер называется отделочным. Рабочие здесь очень молоды, многим нет еще восемнадцати. Действуют быстро, красиво, четко – ни одного лишнего движения. Ловлю себя на мысли, что не привык видеть молодежь такой собранной и деловитой.

Как журналист я бывал на рабочих местах мастеров самых разных профессий. И каждого мог расспросить во время работы. Даже машиниста электровоза. А здесь, у конвейера, это невозможно: нарушу темп. Если отвлечь эту девушку в джинсах всего на три минуты, два кузова уедут дальше без «дворников».

Сборочному корпусу за пятьдесят лет. В нем собирали еще комбайны. На «Коммунаре» рассказывают: когда его открывали, приехал нарком тяжелой промышленности Орджоникидзе и неодобрительно отозвался о работе архитектора. Сказал: «Большой сарай».

С тех пор внутри многое изменилось. Сборщики работают не ключами, а пневматическими гайковертами. Над конвейером в четыре ряда протянулись лампы дневного света. Есть уголок отдыха с фонтанчиками и попугаями в клетках. Но каменная коробка корпуса давным-давно устарела. Современному автозаводу она как юноше детские штанишки. Слишком коротка, и потому конвейер вынужден извиваться, круто поворачивать, хотя по идее должен быть прямым, как стрела.

Отделка кузова подходит к концу. Вот уже поставили солнцезащитный козырек для водителя. Впереди главный конвейер. Но между ним и отделочным втиснулся по диагонали еще один, так называемый «косой». Здесь выполняют несколько важных операций, не уместившихся на отделочном: монтируют педаль газа, ручной тормоз, механизм переключения передач.

Железные лапы в мягких «перчатках» переставили кузов с косого на главный. В считанные минуты будущий автомобиль обзавелся мотором и подвесками. Долговязый парень в очках крепит к подвескам колеса, – для этого ему дан пневмогайковерт, закручивающий четыре гайки одновременно.

Кузов на колесах и с двигателем – это уже машина. Но заводить ее рано: пусть сначала установят аккумулятор и зальют в бак положенные пять литров бензина. Заливает горючее юная «королева» бензоколонки, специально построенной возле главного конвейера.

В машину сел слесарь-водитель. В былое время он погнал бы ее для проверки вон из цеха, поколесил бы по территории завода, а то и по улицам. Сейчас этого не требуется. «Запорожец» въезжает на шестиместный обкаточный стенд, напоминающий большую металлическую карусель. Под колесами – беговые барабаны. На них наварены зубообразные выступы, чтобы автомобиль трясло, как на неровной дороге. Машина, рыча и подпрыгивая, «мчится» на месте. Карусель медленно поворачивается. За один ее оборот слесарь-водитель успевает проверить работу двигателя, сцепления, коробки передач. Нет ли посторонних стуков? Работают ли приборы? Обнаружив дефект, он записывает его на контрольном листке, – этим автомобилем займутся опытные слесари на специальной дефектной площадке.

За каруселью – еще один стенд. Автомобиль снова становится на беговые барабаны: здесь они служат датчиками тормозных усилий. Колеса крутятся, водитель тормозит и смотрит на металлический шкаф с четырьмя потенциометрами. Если все четыре стрелки отклонились одинаково и достаточно сильно, – значит, тормоза в порядке.

Следующая остановка на контрольной яме. Слесарь-водитель осматривает машину снизу: может, где-то капает масло или болтается плохо закрепленная деталь.

А дальше – очень веселый участок: машины гудят, как бы пробуя голоса, и мигают яркими глазищами. Это идет проверка звуковых сигналов и регулировка света фар.

Голова моя распухла от конвейерных впечатлений. Не пора ли в уголок отдыха, к попугайчикам? Но очень хочется увидеть «первые шаги» новорожденных машин, и я выхожу из сборочного на центральную заводскую аллею.

Движение на ней – как на хорошем шоссе. Деловито катятся с грузами электрокары, снуют «Запорожцы»-пикапы (их делают для перевозок внутри завода). Прогромыхал автопоезд с двигателями. На тупиковой ветке закричал тепловоз. Из литейного цеха выкатил автопогрузчик, целясь в меня стальными плоскими рогами, но бодаться раздумал, подхватил на рога контейнер и уехал назад.

А вот и выезд «новорожденных». Их четверо: два коралловых и два голубых. Сказать, что они выехали из ворот сборочного, было бы неточно: они вырвались оттуда, будто выпущенные на волю бычки. Жикая моторами, понеслись к цеху сдачи – до него отсюда около километра.

В любом цехе, не задавая вопросов, можно узнать его примерный возраст. Если тесно да еще темновато – лет тридцать ему, не меньше. Чем моложе цех, тем он просторнее и светлей.

Цех сдачи сравнительно молод. По сути, он – продолжение сборочного. Не хватило главному конвейеру места, вот и построили еще один цех – доделочный, так сказать. Здесь устанавливают сиденья для пассажиров, бачок стеклоомывателя – словом, все то, до чего на главном не дошли руки.

Но есть у цеха сдачи и собственные заботы. Надо проверить герметичность каждой машины. Для этого ее загоняют в специальную камеру под душ. Проверка – она же и мытье. В другой камере кузов консервируют – покрывают слоем парафина. Теперь уже можно и к покупателю. Автомобиль отгоняют на «рампу» – погрузочную площадку, к которой подходит ветка железной дороги.

Я пришел туда в самый интересный момент – перед началом погрузки. На рельсах стоял состав из восьми двухъярусных платформ. Припорошенные снегом «Запорожцы» были выстроены вдоль него по два в ряд и напоминали уже не резвых бычков, а детсадовцев, которых поведут на прогулку.

Загудел мостовой кран, зашевелил для разминки стальными лапами и, ухватив под днище автомобиль, понес его на верхний ярус. А на нижние места «Запорожцы» въезжают сами. Загоняют их туда водители, которых так и называют: загонщики.

Загонщик – уже четвертый водитель, садящийся за руль новой машины. Первый, мы помним, испытывал ее в сборочном корпусе, еще двое перегоняли. Но загонщик не только ездит – он должен снабдить машину перед погрузкой всем «приданым», которое ей положено. Это – аптечка, комплект шоферского инструмента, книга-инструкция, запасное колесо, баночка краски… Стоит забыть какую-нибудь вещицу – например, наружное зеркальце – и мнение покупателя обо всем «Коммунаре» будет, мягко говоря, не лучшим.

Загонщик – последний из 5500 человек, приложивших руки к «Запорожцу». Штамповщик трудится у истоков автомобильной реки, а он – в ее устье. «Надо бы самому, – подумал я, – поработать где-нибудь посредине. Трудно понять реку, гуляя по берегу».

ЖУРНАЛИСТ С ДУБИНКОЙ

В пятницу вечером я был у Гены в гостях. За ужином он бросал на меня странные взгляды и хмыкал себе под нос – явно готовил какой-то иронический выпад.

– «Журналист меняет профессию» – кажется, так это у вас называется?

– Есть такое крылатое выражение, – ответил я. – Ну и что?

– Я видел твою фамилию в списках.

– В каких?

– В списках участников завтрашнего субботника.

– А ты разве не участвуешь?

– Сравнил! Я свой, заводской, к конвейеру привычный. Тебе же, по-моему, блажь в голову ударила. Держу пари, что ты уползешь оттуда на четвереньках. Там нужно быть ловким, выносливым, молодым!

– Как-нибудь справлюсь.

– Образумься, пока не поздно. Я не хочу, чтобы безвременно скончался скромный труженик пера.

На прощание Гена дал мне несколько книг с заложенными страницами:

– Почитай в гостинице на сон грядущий…

«До сборочного конвейера автомобили делали так же, как строили дома,– на одном месте. Рабочие бригады передвигались от автомобиля к автомобилю с соответствующими частями и инструментами. В результате множество людей суетилось, рабочие сталкивались друг с другом…» (Эптон Синклер. «Автомобильный король»).

«Впервые автомобиль целиком собрали на конвейере в январе 1914 года. Это был „форд“ модели Т. Сборка ускорилась в десять раз» (Приписка, сделанная Геной на полях книги).

«На главном фордовском конвейере люди работают с лихорадочной быстротой. Нас поразил мрачно-возбужденный вид людей, занятых на конвейере. Работа поглощала их полностью, не было времени даже для того, чтобы поднять голову. Но дело было не только в физическом утомлении. Было похоже, что люди угнетены душевно, что их охватывает у конвейера ежедневное шестичасовое помешательство, после которого, воротясь домой, надо каждый раз подолгу отходить, выздоравливать, чтобы на другой день снова впасть во временное помешательство.

Труд расчленен так, что люди конвейера ничего не умеют, у них нет профессии. Рабочие здесь не управляют машиной, а прислуживают ей… Работа у Форда дает заработок, но не повышает квалификации и не обеспечивает будущего. Из-за этого американцы стараются не идти к Форду. У Форда работают мексиканцы, поляки, чехи, итальянцы, негры» (Илья Ильф и Евгений Петров. «Одноэтажная Америка»).

«К концу смены у него (негра-сборщика Ролли На-йта – Л. С.) болело все тело. Руки были в ссадинах, кожа во многих местах потрескалась и кровоточила… Это физически тяжкий и убийственно монотонный труд – одно и то же час за часом, изо дня в день» (Артур Хейли. «Колеса»).

«Возьми, вставь, поверни, опрокинь,– возьми, вставь, поверни, опрокинь, – возьмивставьповерни-опрокинь, возьмивставьповерниопрокинь,– если бы рабочий задумался над этим, он сошел бы с ума» (Эптон Синклер. «Автомобильный король»).

Ничего не скажешь, вдохновляющей подборочкой снабдил меня мой приятель! Всю ночь мне снились кошмарные сны. Будто окунулся в железную реку, а выйти из нее не могу. Плыву мимо сборщиков, которые с лихорадочной быстротой приделывают ко мне, как к кузову автомобиля, разные рычаги и рукоятки…

В семь утра я был на заводе. В сборочном корпусе сияли лампы дневного света, по громкоговорителю крутили музыку. «Вот и расстались, вот и расстались навсегда!»– повторял певец страдающим голосом. Потом запела женщина, и снова про неудавшуюся любовь: «Без меня тебе, любимый мой, лететь с одним крылом!..»

Рабочие занимали свои места. Кто раскладывал на металлическом столе запас деталей, кто подсоединял резиновый шланг гайковерта к пневмопроводу над головой. Я снова отметил про себя, как все молоды. «Средний возраст сборщиков автомобилей – двадцать пять лет», – писала заводская многотиражка.

Меня направили на второй участок отделочного конвейера – «второй пост», как здесь говорят.

– Будете устанавливать молдинги, – решила мастер Лариса и выдала инструмент – коротенькую резиновую дубинку. Потом, порывшись в сумке, добавила хлопчатобумажные перчатки.

– Пойдемте, – сказала, – покажу.

Молдинги – декоративные полоски из нержавеющей стали. Три пары таких полосок украшают бока ЗАЗ-968М, но это не моя операция. Я должен устанавливать передний молдинг и задний.

– Смотрите, как это делается.

Все обучение заняло чуть больше минуты. Лариса ушла, пожелав успешной работы. Конвейер тронулся.

Теперь я – сборщик, обязанный не ударить лицом в грязь.

«Сборка на конвейере идет очень быстро. Не будь конвейеров, нам остро недоставало бы многих машин и механизмов – от огромных самосвалов до велосипедов и часов. А конвейеры, в свою очередь, были бы немыслимы, если бы не одно важное свойство деталей – их взаимозаменяемость.

В старину было так: каждая пушка имела свой собственный калибр и, следовательно, свои собственные ядра. Кончились в разгар битвы ядра у бомбардира – у соседа не проси, не подойдут.

Этим недостатком страдало не только огнестрельное оружие, но и все машины тех времен. Детали одной машины нельзя было переставить на другую, хотя по виду и по конструкции она была точно такая же.

Взаимозаменяемость деталей стала возможна лишь в прошлом веке, когда люди научились точнее обрабатывать металл. Первое время воспринималось, как фокус, когда несколько одинаковых машин разбирали на части, тщательно их перемешивали и собирали вновь. Сейчас бы мы искренне удивились, если бы этот «фокус» почему-то вдруг не удался».

Это – цитата из моей давней книги. Слова в ней правильные, но… «фокус» почему-то не удается. Молдинг не становится на свое место. Беру со стола другой – то же самое.

Я искренне удивляюсь.

– Вы же ставите передний на место заднего, – подсказывает паренек, привинчивающий дверную ручку.

Тьфу ты! Действительно перепутал. У переднего молдинга семь пистончиков для крепления, а у заднего только пять. «БУДЬ ВНИМАТЕЛЕН», – учит конвейер. Это первый его урок.

Операция у меня бесхитростная: приложить молдинг к краю капота и, постукивая резиновой дубинкой, вогнать каждый пистончик в свое отверстие. Но это лишь на словах просто! Пистончики из стальной закаленной проволоки нужно сдвигать вдоль молдинга, как крючки вдоль оконного карниза, – иначе не совпадут с отверстиями в капоте. А двигаться они не хотят, сопротивляются. Приходится их дергать.

Вроде бы и невелика сложность дернуть семь да пять – двенадцать раз. Но это расчет для одного автомобиля. За смену на конвейере собирают триста «Запорожцев» – значит, надо сделать правой рукой три тысячи шестьсот рывков. Сильных и точных. Ошибешься всего на миллиметр – пистончик не попадет в отверстие, еще и свежую краску поцарапает…

Дернул – вставил в отверстие – забил дубинкой. Дернул – вставил в отверстие – забил дубинкой. Дернул – вставил – забил. Дернул – вставил – забил… Если непрерывно думать только об этом, можно и впрямь одуреть. Но есть у сборщика отдушина, о которой в Гениных книгах ни слова не сказано. Человеку, наблюдающему конвейер со стороны, она просто не видна. КОНВЕЙЕР ЗАСТАВЛЯЕТ ШЕВЕЛИТЬ МОЗГАМИ. А кто мыслит, не страдает от скуки.

Сперва я брал со своего железного стола два молдинга – передний и задний. Установив их на автомобиле, спешил за следующей парой. Получалось много беготни между столом и конвейером.

Я чуточку поумнел и стал захватывать сразу десяток молдингов. Возвраты к столу сократились впятеро, Но пучок стальных полосок обременял меня, как железнодорожного пассажира чемоданы. Надо было носить его за собой вдоль конвейера, где-то класть и стараться при этом, чтобы он не мешал другим сборщикам, вьющимся вокруг машины. Пару раз я вообще о нем забыл. Пошел за новым пучком, а старый уехал на тележке дальше, где он никому не нужен. Стало ясно, что моя технология слаба. И я придумал новую: быстро шел навстречу конвейеру, раскладывая молдинги на тележках, а затем возвращался на свое место и брался за дубинку. Подплыла тележка с кузовом – на ней два молдинга: передний лежит спереди, задний – сзади. Остается брать и крепить. Работа сразу пошла быстрее. Если раньше я отставал и уезжал с тележками на третий пост, то теперь, опережая конвейер, стал все больше смещаться к его началу.

– Делаете успехи, – похвалила меня молодая сборщица по имени Жанна. И урывками, слово за словом, сообщила, что работает здесь, на втором посту, шесть лет, зарабатывает до двухсот рублей, освоила больше двадцати разных операций.

– Все операции, как семечки, щелкаю! – так она выразилась.

До знакомства с конвейером я считал, что сборщик изо дня в день, из месяца в месяц делает одно и то же. В действительности это не так. Если рабочему надоела операция, мастер поручает ему другую. Бывают и вынужденные перестановки, когда ищут замену отпускнику, больному или прогульщику. Перемена операции – психологическая поддержка, защита от монотонности. Полезна она и в физическом смысле: включается в работу новая группа мышц. Поэтому все сборщики со стажем подобно Жанне владеют многими операциями.