Однако куриные не куриные, а он повыше меня, и сегодня командует парадом. Да, еще долго будут всякие Яровые в первых шеренгах: за семьдесят лет социализма позалазили во все щелочки, в семнадцатом победили под лозунгами о равенстве и братстве, а потом, гады, подгребли все под себя, да, собственно, разве и могло произойти иначе?
Человек для того и создан, чтобы грести под себя, и нет исключений ни для кого.
Те же их вожди! Разве Ленин хоть раз в жизни ощутил нужду? Даже в Шушенском?
А Сталин? А Троцкий? Во времена гражданской ездили в персональных салон-вагонах и не отказывали себе ни в чем. Да, ни в чем. Одновременно провозглашая лозунги о равенстве.
Конечно, легче болтать о свободе и братстве в вагоне с диванами и коврами, запивая чашечкой кофе аппетитный бифштекс, чем сидеть в окопах в промокшей шинели.
Винник решил: фигурально выражаясь, промокшая шинель не для него. И черт с ними, «Фордами» или «Вольво». Следует приобрести новый «Мерседес». Это засвидетельствует его новый имидж. Да – имидж. И слово какое: невольно возвеличивает и возвышает.
А Яровой смотрел на Винника и думал: жалкий какой, «одуванчик» поганый, но, слава Богу, голова варит. А впрочем, сколько таких – с головами. Та же вшивая интеллигенция, всегда крутившаяся вокруг него. Так было и так будет вечно: одни кланяются, другие приказывают. Ведь сам Бог установил на земле власть. Царь – божий помазанник. Губернатор или какая-то другая персона поставлены царем. В наших условиях – Президентом. Вон представители Президента в областях и городах преспокойно захватили власть, командуют, как хотят.
Но самая высшая власть – деньги. У кого деньги, тот и командует парадом. Это своего рода заблуждение, что Президент на верхушке пирамиды. В народе говорят: один из его самых больших протеже положил миллионы на шифрованные счета в швейцарских банках. И еще говорят: не мог не поделиться… Приятно все же сознавать, что у тебя миллионы там, за бугром. И не купонов, а зелененьких. Выходит, со временем надо еще раз пригласить сюда «одуванчика» и посоветоваться, как перебросить за бугор деревянные. Народная мудрость глаголет: лучше синица в руках, чем журавль в небе. Потому что сотни миллионов деревянных, которые удастся прибрать к рукам, это – всего лишь синица, а поймать бы журавля!..
Яровой представил себя где-то в Швейцарии или Германии с миллионом на банковском счету. Обычный себе обыватель, каких много. Миллионом там никого не удивишь. Вот если бы иметь миллионов тридцать-сорок, а еще лучше сто! Как у наших пройдох, командовавших лицензиями на нефть и гнавших ее миллионами тонн за границу. Интересно, сколько прилипло к рукам от каждой тонны? Если даже по несколько долларов, то, пересчитав на миллионы…
«Боже мой, – схватился за голову, – ведь и я мог когда-то пролезть в правительство. Спокойненько. Если не министром, то первым заместителем. Вот тебе и журавль в небе!..»
А впрочем, зачем в правительство? На фига оно, когда можно было бы возглавить какую-то ассоциацию, ту же «Укрнефть» или как там она называется?..
Чуть ли не легальный бизнес, и лежал бы уже твой миллион зелененьких в швейцарском банке. А это больше, даже по официальному курсу, чем ты, рискуя, хочешь отхватить тут ничтожными купонами.
«Да, риск большой, – подумал Яровой. – Надо привезти в Киев ящики из вычищенных Луганским контейнеров, допустить к ним людей, а всех не проверишь, кто-то может и капнуть…»
Лишь от одной мысли сердце оборвалось: можно запросто оказаться за решеткой. Но другого выхода нет – риск в данном случае оправдан, да и вообще, кто не рискует, обречен на жалкое существование.
Но страх, как притаился на сердце, так и не отпускал.
Винник, заметив, что настроение у Ярового ухудшилось, спросил:
– Чем-то недовольны? Что-то не так?
– Все в порядке, – отмахнулся Яровой. – Думаю, кого поставить главбухом.
– Обязательно своего человека.
«Кроме Сушинского, нет у меня подходящего кадра, – решил Яровой. – Так тому и быть».
СНОВА В ЛИЖИНЕ
– Я тебя одену, как королеву, – сказал Коляда Лесе. – Надо лишь знать, когда из страны Кацапии забросят хорошие шмотки.
– Почему только из России? – удивилась Леся. – С запада в Москву также идут контейнеры. И останавливаются на Узловой.
– А возле Ребровицы?
– Там тоже. Но на Узловой обязательно.
Коляда смерил девушку критическим взглядом. Дубленка будет сидеть на ней, как на чучеле. Но не жаль ни дубленки, ни импортных сапожек. Нет, пожалуй, придется пока воздержаться: у Лесиных сослуживиц могут возникнуть дурацкие вопросы – откуда и за какие шиши? На что она вряд ли найдет ответ. Потому что дубленка сейчас тянет приблизительно тысяч на триста. Такой, как Леся, работать много лет…
«Ну и правильно, – решил Григорий, – пусть лучше красотки в дубленках по Крещатику щеголяют. Хоть есть на что посмотреть…»
– На Узловой? – переспросил. – И когда?
– Завтра.
– Точно?
– Завтра вагоны будут в Лижине.
«Послезавтра на Узловой, – быстро прикинул Григорий. – Должны успеть».
– С меня импортные сапожки, – пообещал, но счел нужным предупредить: – Появишься в них позже. Месяца через два.
– Понимаю, – кивнула девушка, и Коляда еще раз убедился, что у нее есть-таки голова на плечах.
Григорий повеселел. Луганский как раз просил узнать, когда через Лижин пройдут контейнеры со шмотками, и вот тебе, словно по заказу…
Но найдется ли у Ивана Павловича свой человек на Узловой, чтобы распорядился поставить эшелон с контейнерами на полустанке? Как тогда, возле Ребровицы. И придется хлопцам ломать контейнеры просто на Узловой, возможно, и нейтрализовать, кого надо.
«Нейтрализовать…» – криво усмехнулся Григорий, хорошо зная, какой именно смысл вкладывается в это слово. Но дело не в словах, у него было не одно задание от Луганского, и тут Леся могла помочь.
– Ты кого-то из местных железнодорожных ментов знаешь? – спросил.
Девушка пожала плечами.
– Они вообще-то к нам редко заходят… А тебе кого? Начальника?
– Необязательно.
– Начальником у них майор Нечипоренко. Худой, длинный, с черными усами.
Коляда решил: именно майор им и нужен. Должен быть в курсе всех дел Лижинской железнодорожной милиции. Однако ничего не сказал девушке: совсем необязательно ей знать обо всех их замыслах.
– Заночуешь в Лижине? – не без подтекста поинтересовалась Леся.
– Сейчас уезжаю.
Заметив, как нахмурилась девушка, Григорий на всякий случай пообещал:
– Жди через несколько дней.
– Правда?
– Мое слово твердое. Жди с гостинцами.
– Гостинцев не нужно. – Девушка прижалась к Григорию. – Тебя…
«Прилипла… – шевельнулась у Григория нехорошая мысль. – Словно пиявка присосалась, и кто тебя выдумал?»
Григорий уже забыл, что Леся только что сообщила о завтрашних контейнерах: многим людям свойственна неблагодарность, и Коляда не был исключением из такой породы. И все же, пересилив себя, чмокнул Лесю в щечку и сразу заторопился:
– Жди меня дня через три-четыре.
И поспешил к городскому парку, у входа в который Сидоренко поставил машину.
Они с Олегом приехали вчера. Переночевали прямо в машине в лесочке неподалеку от города. Утром, умывшись из лесного ручейка, отправились в Лижин, и Григорий сразу же позвонил Лесе, вызвав ее на свидание. Теперь, когда располагал исчерпывающей информацией, настало время действовать. «Лада» Олега приткнулась у тротуара, и Сидоренко дремал на заднем сиденье. Григорий хлопнул дверцей, и Олег, еще не совсем проснувшись, поинтересовался:
– Порядок?
– Полный. И следует поспешить.
– Поспешишь – людей насмешишь.
– Сегодня должны возвратиться в Киев.
– Три часа на «Ладе». Ну, три с половиной.
– Ты ведь ас, – похвалил его Коляда. – Но должны прихватить с собой местного начальника.
– Мента?
– Его, родного.
– А если не захочет?
– Заставим. Поехали к железнодорожной милиции. Обсудив план действий, они приткнули «Ладу» метров за тридцать от входа в милицию. Григорий, вытянув яблоко, стал неспешно грызть его. Оказалось – фортуна сегодня на их стороне. Не прошло и четверти часа, как из милицейского здания вышел худой высокий человек в погонах и, как говорила Леся, с густыми черными усами. Григорий шагнул к нему.
– Товарищ Нечипоренко?
– Я самый и есть.
– Не хотел вас беспокоить в кабинете – ожидал тут. У меня важное сообщение.
– Кто вы?
– Из хутора Кайдашевого, – отчаянно соврал Коляда, – Было так: шурую я, значит, через переезд около Михайловки, глянул направо, а там грузовик стоит…
– Ну-ну! – заинтересовался майор. – В котором часу это было?
– Ночью я ехал, товарищ Нечипоренко. В начале третьего. Но, извините, не хочу, чтобы нас вместе видели. Если откровенно, потому и в милицию не пошел. Вон моя машина, – указал на «Жигули», – сядем в нее, там все и расскажу.
Коляда направился к «Ладе», ощущая на затылке нетерпеливое дыхание майора, открыл заднюю дверцу, пропуская Нечипоренко, плюхнулся на сидение возле него, и в этот момент Олег, ловко вывернувшись, пустил майору струйку газа из баллончика. Лицо у Нечипоренко перекосилось, он задохнулся и обмяк, а Сидоренко уже рванул машину, выруливая на боковую улицу.
Майор не подавал признаков жизни: на всякий случай Григорий уложил его рядом с собой, прикрыв дерюжкой.
– Хорошая штука – баллончик, – усмехнулся Олег, – и сколько этот гадский газ действует?
– Черт его знает…
Выскочив из города, они съехали на проселочную дорогу, связали майору руки, а убедившись, что жив, еще завязали ему глаза и помчались в Киев.
Нечипоренко начал шевелиться примерно через час. Григорий, прислонившись к его плечу, спросил:
– Пришел в себя?
– Кто вы и куда едем?
– Это тебе, майор, знать необязательно.
– Сволочи! Мерзость паршивая!
– Спокойно, майор, а то я могу и рассердиться… – Коляда больно пырнул его в бок. – Заткнись, падло.
– Чего вы хотите?
– Приедем – побеседуем.
Не доезжая до Броваров, свернули на боковую дорогу, заехали в обнесенную высоким забором усадьбу. Сидоренко затормозил перед кирпичным одноэтажным домом. Луганский уже стоял на пороге.
– Ну? – только и спросил.
– Порядок, шеф. – Коляда вывел из «Лады» майора. Поддержал на ступеньках крыльца. – Сам начальник Лижинской железнодорожной милиции майор Нечипоренко. Годится?
– То, что надо.
Григорий, затолкав майора в переднюю, развязал ему глаза. Нечипоренко огляделся: ничего приметного. Обычное зеркало, тумбочка и телефон. Майор наклонил голову, надеясь на везение: может, удастся прочесть на аппарате номер, но Коляда разгадал его маневр, поспешил подтолкнуть к комнате.
– Тут тебе будет удобнее… – заявил. – Сейчас мы с тобой, уважаемый майор, потолкуем по душам и без свидетелей. На разные темы, весьма интересующие нас.
В комнате стоял простой обеденный стол, покрытая клеенкой кушетка, стул и кресло рядом с кушеткой. С потолка свисала лампочка в матовом абажуре, окна зашторены.
Луганский указал Нечипоренко на кушетку, предлагая сесть, тот привалился к ней как-то неудобно, наклонившись вперед, попросил:
– Развяжите руки.
– Ты смотри… – блеснул глазами Коляда, – а оно, оказывается, нахальное. Может, тебе еще сто грамм налить? Что больше по вкусу – виски или коньяк? Или сухое вино? У нас найдется.
Луганский поставил кресло в двух-трех шагах от майора:
вдруг тому заблагорассудится, как камикадзе, ударить его головой… А так всегда успеет отскочить. Сказал:
– Надеюсь, майор, вам кое-что уже понятно? Что привезли вас сюда не для душеспасительных разговоров.
– Догадываюсь.
– Это значительно упрощает нашу задачу. Буду предельно краток. Нам нужна информация: какие именно меры принимаются вашим подразделением, чтобы разыскать людей, выпотрошивших на той неделе контейнеры под Ребровицей?
– И это все?!
– Оставьте при себе иронию, майор. Сейчас я попробую кратко известить вас о наших дальнейших действиях. Видите на столе утюг? Небось, сразу заметили? Как полагаете, зачем он?
– Подонки… – прорычал Нечипоренко. – Гнусные подонки. Но вам не запугать меня.
– А мы и не собираемся пугать, – пояснил Иван Павлович. – Зачем? Просто прикрутим вас к кушетке, оголим спину, поставим на поясницу утюг и включим вон в ту розетку. Должен предупредить: сначала будет даже приятно. Вроде бы лечите радикулит. Ну, а потом!.. Обычным ожогом тут не обойдется.
– Это вы ограбили контейнеры? – Нечипоренко поднял исполненные ненавистью глаза. – Народное добро! Сволочь проклятая…
– Я попросил бы вас прикусить язык. Запомню каждый ваш эпитет. Соответственно будете наказаны.
– Что ты с ним церемонии разводишь, шеф! – вклинился Григорий. – Давай поджарим свинью, послушаем, как завопит.
Иван Павлович предостерегающе поднял ладони. Неужели Коляда не понимает, что самое большое удовлетворение он получит не тогда, когда стенает и мучится человек под раскаленным утюгом, а морально унизив противника и вынудив его признать свое поражение. То есть окончательно сломать этого майора, еще несколько часов назад считавшего себя если не пупом земли, то во всяком случае человеком, от которого многое зависит и чьи поступки в большинстве своем не обсуждаются.
– Помолчи! – приказал и снова обратился к майору: – Извините, но я еще не кончил. Утюг это так, детские игрушки, может, вам и удастся выдержать эту небольшую экзекуцию. Но есть у нас задумка… Слышал я, через это никто из мужчин не перескочил: венгерские жандармы, чтобы вытянуть признания из подозреваемых, зажимали те штуки, так сказать, символ мужского достоинства, дверьми… Говорят, боль такая, что любой раскалывается сразу. Мы дверьми пользоваться не станем, однако, обзавелись вот таким прибором… – Положил на стол рядом с утюгом тиски. – Привяжем вас, майор, как уже было сказано, к кушетке и начнем потихоньку закручивать тиски. Приятного мало, и советую не доводить нас до крайностей.
– А вы еще большие негодяи, чем я думал, когда ваши подонки везли меня в машине.
– Я уже говорил, майор Нечипоренко, что запомню каждое ваше высказывание. Так что лучше не оскорбляйте нас.
– Ничего я вам не скажу.
– А это мы сейчас проверим… Давайте, хлопцы! Григорий с Олегом повалили майора на кушетку и прикрутили к ней. Коляда, оголив ему спину, поставил утюг.
– Включай, дорогой, зачем медлить? – нежно, будто говорил с ребенком, велел Луганский. – Считаю до десяти, майор: пока утюг не раскалится…
Он считал медленно, растягивая слова и делая между ними большие паузы. Утюг накалялся, кожа под ним покраснела. Нечипоренко попробовал шевельнуться, чтобы сбросить утюг со спины, но Григорий, предвидя такое, прижал его сильнее.
И тогда Нечипоренко закричал:
– Хватит!.. Прекратите, гады!
– Ага, запросился… – удивился Григорий. Он немного поднял утюг и Нечипоренко простонал:
– Ваша взяла…
Иван Павлович подсел к кушетке.
– Рассказывай!
– Создано два передвижных отряда внутренних войск, они будут контролировать Ребровицу и охранять эшелоны, стоящие на станции и ближайших разъездах.
– Еще?
– Получили автомобиль для экстренных выездов.
– Кого подозреваете?
– Есть мнение: местная банда. Кто еще мог знать, что контейнеры с таким дефицитом заночуют возле Михайловки? Местные пошуровали, увидели видеомагнитофоны и организовали налет. Теперь вижу – ошибались.
– Почему же?
– Ведь вы на местных не похожи.
– А на кого?
– Столичные пташки.
– А ну-ка, – велел Луганский Коляде, – припеки ему еще. Чтобы не болтал глупостей. Будешь правду говорить? – заглянул майору в глаза.
– А я правду и говорю. – Нечипоренко скрипнул зубами, и Иван Павлович почувствовал: не врет. Но, если подозрение упало на местных, можно смело провернуть операцию на Узловой. Почистить контейнеры, о которых сообщила любовница Григория. Завтра ночью. Жаль, на Узловой у него никого нет. Но ничего не поделаешь, контейнеры все же следует почистить. Тем более, что перевозят в них, судя по Лесиным словам, одежду и обувь, а шеф на днях напоминал, что именно такие товары необходимы.
Иван Павлович с удовольствием вспоминал их последнюю встречу. Теперь шеф (после операции под Ребровицей он считал Луганского вполне надежным человеком) пригласил Ивана Павловича в свою резиденцию. Предупредил, чтобы приехал один. Заслышав клаксон, собственной персоной вышел открыть ворота – усадьба была обнесена плотно пригнанными дубовыми досками, – пропустил машину и, заперев ворота и калитку, объяснил:
– Соседи тут всякие, могут номера твоей тачки запомнить, а зачем? Не стоит им глаза мозолить.
Иван Павлович так же полагал: на всякий случай не следует афишировать их знакомство, заботясь прежде всего о собственных интересах. Кто ж его знает, как шеф собирается распорядиться видеомагнитофонами и компьютерами, а вдруг ими заинтересуется прокуратура или милиция – и потянется цепочка от Ярового к нему.
Шеф пригласил Ивана Павловича в холл, откуда лестница вела на второй этаж. Угостил сигаретами и кофе, от спиртного Иван Павлович отказался, сославшись на то, что он за рулем. С самого начала шеф заявил с предельной прямотой:
– Теперь, уважаемый, связаны мы с вами одной крепкой веревочкой и нет смысла таиться. – Подал руку. – Яровой Леонид Александрович. Иван Павлович захохотал.
– Я вас уже давно вычислил. Когда-то мы Центральный Комитет обслуживали и всех первых должны были узнавать. С первого взгляда.
– Я этого не знал.
– Откуда же? Это наше, внутреннее…
– Послушай, Иван, давай без церемоний, называй меня Леней. Как когда-то Ильича: все Леней звали…
– Были времена!
– Да, были, – согласился Яровой, – но назад не вернешь. Отрезано. Нынче всем крутиться надо.
Иван Павлович вытянул из пачки еще одну сигарету «Кэмэл», хотя действительно курил мало. Но сегодня сигарета была ему по вкусу: приятный разговор ароматная американская сигарета делает еще приятнее, да и крепкий кофе не помешает. Одарил хозяина ослепительной улыбкой.
– Леня, так Леня, – резюмировал, – Ваня, Леня – и правда, лучше без цирлихов-манирлихов.
– Из Лижина новостей нет?
– Завтра закину туда надежного парня, который и вышел на контейнеры. Охмурил девку с товарной, она и сообщила о контейнерах.
– Через девок что угодно провернуть можно, – глубокомысленно изрек Леонид Александрович. – А мне, Ваня, шмотки нужны. Дубленки, пальто, куртки. Еще обувь, желательно импортная. Итальянские сапожки, например, или саламандровские туфли. Что уж попадется.
Иван Павлович развел руками.
– Гарантировать не могу.
– Вот чудак, как будто я от тебя что-то требую. Ты просто имей в виду – нужно до зарезу.
– Усек.
– На будущей неделе товар в Киев привезешь. Из тех контейнеров.
– Путевки для грузовиков и документы на товар…
– Сварганим.
– Тогда нет проблем.
– Забросишь товар на Березняки. Я там арендовал половину мебельного склада. Организуем выставку.
Луганский недовольно покачал головой.
– Не нравится это мне…
– Думаешь, мне нравится? Нет иного выхода. Клиенты должны видеть все эти компьютеры и стиральные машины. Увидеть и пощупать, если захотят.
Луганский только пожал плечами: Яровому виднее и, наверно, приспичило, если решил так рискнуть…
Теперь, глядя в глаза майору Нечипоренко, Иван Павлович размышлял: что с ним делать? Стоит ли отпустить? Завязать глаза и вывезти под Ребровицу? Нет, решил наконец, в жизни все непредсказуемо и даже в трехмиллионном городе бывают случайные встречи. Зачем же рисковать? А если финал ясен, можно говорить с майором открытым текстом…
Сказал:
– Значит, ты, майор, утверждаешь: милиция ориентируется на местную банду?
– К сожалению, ошиблись.
– И там, вокруг Ребровицы, вынюхивают все твои шпионы?
– Информаторы.
– Выходит, твои стукачи вышли на кого-то?
– Села прочесываем. Без грузовиков не обошлось, да и технику из контейнеров где-то спрятать надо. Расспрашивали людей: той ночью кто-то мог увидеть что-то подозрительное…
– А кто, майор, у тебя на Узловой работает?
– Вот вы куда нацелились… Не выйдет, ничего у вас не выгорит: станция большая и охрана не дремлет.
Иван Павлович оглянулся на Коляду.
– Гриша, – попросил, – подогрей майора еще немного. Прилепи ему снова утюг, а то что-то с памятью у него стало…
– Чего вы хотите? – дернулся Нечипоренко.
– Как человека спрашивал: кто из твоих субчиков на Узловой? Неужто забыл?
– Младший лейтенант Грабовский и сержант Ватуля.
– Их задание?
– Поддерживать порядок на станции. Задерживать преступников и подозрительных лиц. Охранять грузы.
– И все это – на двоих?
– Кадров не хватает.
– Точно, не хватает, – развеселился Луганский, поскольку сам факт недоукомплектования милиции лил воду на его мельницу. – Как там по инструкции? Ночью твои милицианты должны на путях околачиваться?
Нечипоренко сообразил, куда гнет этот ненавистный тип.
– Это входит в их обязанность, – ответил, не отводя глаз. Понял: ему уже живым отсюда не выйти, и надо достойно уйти из жизни. – А младший лейтенант Грабовский и сержант Ватуля – сотрудники дисциплинированные.
– Знаем ваших, – недобро усмехнулся Луганский, – как начальство припрется на Узловую, крутятся вокруг, если же нет никого, дрыхнут, гады, на вокзале. Диван в дежурке есть? – подморгнул Нечипоренко.
– Конечно.
– С твоими кадрами все ясно.
Иван Павлович потянулся, разминаясь, зевнул и обратился к Коляде:
– Надоел мне этот майор, Гриша. Скучно мне с ним и паленым от него смердит. Отпускаем?
Коляда с любопытством смотрел на Луганского. Догадывался: дурака валяет и, словно подтверждая эту догадку, Иван Павлович отозвал Григория в соседнюю комнату. Там велел:
– Вывезите его за город и в лесу… – махнул рукой. – Отпускать нельзя.
– Закопать?
– Где-то в соснячке – густом, чтобы никто не набрел.
– Будет сделано, шеф!
Они возвратились в большую комнату, и Луганский громко приказал:
– Завяжите майору глаза. Выкинете где-то на дороге возле Ребровицы. И немедленно назад.
– Сделаем, шеф, – вытянулся Коляда по стойке «смирно».
А Сидоренко уже раскручивал веревку, которой майор был привязан к кушетке.
ЗИЦПРЕДСЕДАТЕЛЬ ЛУТАК
Яровой взглянул на человека, которого впустил в его кабинет Винник, и остался доволен. Внешне импозантен: небольшое брюшко, седоватый с глубокими залысинами, в роговых очках, придававших его лицу солидность и значимость. Взгляд суровый, движения неторопливые, какие-то приторможенные: скорее всего дуб дубом, но выглядит пристойно.
То, что нужно!
Леонид Александрович еще раз внимательно осмотрел его и вынес приговор: «Так тому и быть…»
Яровой указал Лутаку на кресло возле письменного стола. Сам устроился напротив, подал гостю сигарету.
– Курите?
– Ого, «Кент»… – удивился тот. – Богато живете.
– Как-то устраиваемся… – Яровой бесцеремонно пустил дым Лутаку прямо в лицо. – И вы станете курить такие же, если договоримся.
– Не возражаю.
– Тогда слушайте внимательно. Я беру вас на службу, но предупреждаю: могут возникнуть сложности…
– Альберт Юрьевич говорил мне.
Яровой скривился: зачем Винник лезет не в свое дело. Но больше ничем не выказал свое неудовольствие. А впрочем, может, это и к лучшему. Хотя бы потому, что у Лутака было время обдумать ситуацию и принять решение.
– Выходит, вы в курсе, – сказал. – То есть, знаете, чем все может кончиться?
Лутак кивнул, и Яровой подумал, что у этого типа крепкие нервы: ведь знает, что светит ему в будущем…
Яровой позволил себе улыбнуться, но улыбка вышла какой-то кривоватой, похожей на гримасу.
– Порядок, – сказал, – перспектива вам известна, и давайте поговорим без обиняков.
Лутак снова кивнул, взгляд его стал напряженным.
– Я стану платить вам пятьсот тысяч ежемесячно, пока вы будете исполнять обязанности председателя фирмы «Канзас». Если же случится несчастье и вас загребут – по миллиону в месяц. Компенсация за неудобства в колонии.
– А инфляция будет учитываться? – самым деловым образом поинтересовался Лутак.
– Конечно.
– Но ведь каждый из нас может считать по-своему.
– Давайте определимся сразу. Инфляции не избежать – это как дважды два. Выходит, за месяц пребывания в тюрьме вы станете получать не миллион, а полтора. Без инфляционных перерасчетов.
– А если произойдет денежная реформа?
– Получите причитаемое согласно закону.
– Гарантия?
– Составим договор в двух экземплярах, где все оговорим.
Лутак возразил:
– Не будем же заверять договор у нотариуса… Грош цена такому документу.
– Однако, договор засвидетельствует, что мы оба нарушили закон, что виноват, фактически, я один: сможете доказать, что арестованы незаконно, а я – истинный виновник.
– В этом есть смысл.
– Итак, в принципе вы согласны?
– Да.
Яровой попросил:
– Поднимитесь, пожалуйста.
Лутак пожал плечами и, опершись ладонями на поручни кресла, встал.
Леонид Александрович придирчиво оглядел его и сказал:
– Костюм приобретем новый. Или сошьем. И надо переменить очки. У ваших старомодная оправа.
– Очки – плюс один.
– Запомню. Теперь вот что. С вами будет работать Сушинский. Афанасий Игоревич. Прошу выполнять все его указания. Вы – лишь номинальный глава фирмы «Канзас». Дела поведет он. Ваша обязанность – подписывать документы, подготовленные Афанасием Игоревичем.
– Но ведь будут и какие-то встречи с клиентами? «Дай, Боже, чтобы их было как можно меньше», – подумал Леонид Александрович. Объяснил:
– Вы будете демонстрировать клиентам образцы товаров, имеющихся в распоряжении фирмы. Фактически, это все, что определяет круг ваших обязанностей. Но прошу отнестись к этому очень ответственно. Больше помалкивать. Все объяснения будет давать Афанасий Игоревич.
– Дурачком меня считаете?
«Ты как в воду глянул», – незаметно усмехнулся Леонид Александрович. Но энергично покачал головой.
– Ни в коем случае. Просто ваше мнение может не совпасть с мнением Сушинского, а это нежелательно. Должны играть в одну дуду.
– Какими товарами будет торговать фирма?
– Самыми разнообразными. Видеотехника, стиральные машины, вычислительная техника.
– Скажите, если не секрет, за что меня могут осудить?
«Если бы ты знал! – повеселел Яровой. – Если бы только догадался, что именно я собираюсь провернуть через фирму „Канзас“! Потребовал бы с меня в десять раз больше…»
– Надеюсь, все обойдется, – ответил сухо. – Просто мы должны подстраховаться. На всякий случай. Если же дело дойдет до суда, там и узнаете. Хочу только предупредить: мы заключили джентльменское соглашение, если вам придет в голову нарушить его, пеняйте на себя. Никаких денег платить не буду.
– Вот это меня, честно говоря, и тревожит, признался Лутак. – Что я смогу предпринять, если вы нарушите соглашение?
Яровой ответил предельно откровенно, потому что ни в коем случае не собирался обманывать этого недотепу…
– Вы можете устроить скандал, уведомив правоохранительные органы о нашей договоренности. А мне это ни к чему. Моя фирма не прекратит своей деятельности, потому было бы нежелательно очернить ее.
А сам решил:
«Мне бы только наличные через „Канзас“ вытянуть, а там – хоть трава не расти. Пусть пачкают, пусть шпыняют: не пойман – не вор. Правда, у Лутака будет копия подписанного договора и может подложить свинью. Но выгодно ли это ему? Ведь я должен платить ежегодно: отсидел год – получай, что причитается и через кого скажешь – жену или сына, я заплачу до копейки, зачем мухлевать? Но у нас взаимовыгодный договор. А за мои миллионы передачи тебе будут носить, колбаски и сальца подкинут, не все же на тюремной баланде прозябать».
Эта мысль окончательно развеяла сомнения Ярового и он посмотрел на Лутака с искренней симпатией.
Я, ЛЕВ МОРИНЕЦ
Вот и стряслось…
На той неделе позвонил Иван Павлович и предупредил, чтобы я приготовился. Будет дело.
Я надел спортивный костюм, приобретенные в Барселоне кроссовки и под вечер вышел на улицу, как и велел Луганский. Стою и жду, разглядываю прохожих, пытаюсь представить себе, что же придется делать.
Минут через пять неподалеку остановилась белая «девятка» и два грузовика. Из легковушки выскочил Иван Павлович, кивнул на «газон» с брезентовым укрытием.
– Садись, Левко, – велел.
В «газоне» на скамье устроились еще четверо. Сильные парни, почему-то таких называют амбалами. Обменялись приветствиями, кто-то и спросил:
– Ты – Лев Моринец?
– Да.
– Ну и ну, сам олимпийский чемпион!
– А что?
Тот амбал мне ничего не ответил, только глянул как-то странно.
– Куда едем? – спрашиваю.
Парни лишь плечами пожали, мол, сами не знаем.
Выскочили из Киева, миновали Бровары. Начало темнеть. Сидим, молчим, парни курят, выбрасывают окурки через задний борт. Наконец тот, что узнал меня, спрашивает:
– Давно тебя наняли?
– На той неделе.
– А что делать придется, знаешь?
– Должен охранять шефа.
Парни как-то странно переглянулись.
– Многовато охранников… – пробурчал кто-то. Кстати, и я так подумал: успел заметить, что в «девятке»
пятеро, да и нас столько же – десятеро здоровых лбов, что и трактор при нужде потянут. Выходит, дело явно нечистое, отправляемся мы на операцию, суть которой известна лишь Луганскому.
А может, амбалы все же в курсе?
– Через час совсем стемнеет… – забрасываю крючок, надеюсь, что кто-то клюнет.
