Воспоминание об Яровом разбередило сердце, но Иван Павлович усмирил ярость. Злость сейчас – плохой советчик, пока обыскивают квартиру, следует сосредоточиться, выработать линию поведения на допросах в милиции.
Итак, Яровой… Надо как можно выразительнее преподнести эту фигуру, доказать, что он – главный виновник. Но есть ли для этого основания? Первое: Яровой вооружил банду. Теперь Иван Павлович не стыдился этого слова: да – банду. Ведь именно Яровой превратил их всех в бандитов. В том числе и нескольких известных спортсменов, даже самого олимпийского чемпиона Льва Моринца. Далее: Яровой передал банде грузовики. Без грузовиков все их планы не стоили бы и выеденного яйца. Выходит, именно на Ярового падает львиная доля вины. Он – инициатор, первопроходец, вдохновитель. А они все вместе взятые – простые исполнители, подчиняющиеся змею-искусителю…
От этих размышлений стало чуть легче, и Иван Павлович стал внимательнее следить за тем, как обыскивают квартиру. Мария сидела на тахте в нескольких шагах от него, глаза у нее были мокрые и покраснели. Ивану Павловичу хотелось хоть немного подбодрить жену, но не нашел слов, тем более, что тут же, в гостиной, находились понятые: майор Синица с женой – весьма неприятные субъекты, соседи, Луганские не здоровались с ними уже с полгода. Идейные выскочки, для них железный Феликс всегда был образцом всех добродетелей, вон как ехидно усмехаются…
Иван Павлович лишь скривился, подумал о Феликсе. Всегда существовала борьба, всегда люди уничтожали друг друга. Еще со времен неандертальцев. И разве он виноват в том, что приказал застрелить Нечипоренко? Просто так сложились обстоятельства, он лично не имел претензий к майору, но ведь Нечипоренко мог выдать их и много знал – потому и погиб. То же самое с милиционером на Узловой…
Гапочка позвал понятых в прихожую: докопался до дипломата, сообразил Иван Павлович. Действительно, Гапочка возвратился с портфелем и открыл его. Увидев тысячекарбованцевые купюры, жена Синицы даже зажмурилась. Гапочка вытряхнул деньги на стол, посчитал купюры в одной заклеенной пачке.
– Сто тысяч! – объявил. – А всего таких – пятнадцать. Полтора миллиона. Прошу понятых проверить.
Синица с женой стали считать, Ивану Павловичу было гадко смотреть, как слюнявят пальцы, стараясь не ошибиться – отвернулся, еще раз укоряя себя – мог бы оставить дипломат у Бондаревых, люди надежные, ни о чем не расспрашивали бы, передали бы Марии дипломат через какое-то время: и ей бы на пользу, и ему не помешало бы. Передачи ведь надо же за что-то покупать.
А обыск приближался к концу: незаметно, но ведь миновало уже чуть ли не два часа.
– Все, – наконец сказал Гапочка, подсунув понятым протокол, – прошу расписаться.
ЯРОВОЙ
Ярового задержали на киевской квартире и арестовывал его сам Задонько.
Полковник договорился с дворничихой: она позвонила Яровому, сообщив, что принесла новые книжки для оплаты жилья. Леонид Александрович открыл, а лейтенант Онопко, бесцеремонно отстранив его, вошел в квартиру. За ним последовали полковник и члены оперативной группы. Еще и дворничиха с соседкой – в качестве понятых.
Яровой воспринял милицейское вторжение с пониманием. Не возражал, лишь, прочтя прокурорское постановление, усмехнулся и спросил:
– Что же вы будете искать?
– Все вещи будут описаны, – сообщил Задонько, – поскольку, считаю, без конфискации не обойдется.
– За что же такое на мою голову?
– Не надо прикидываться, Леонид Александрович, все вам известно не хуже, чем мне.
– Может, известно, может, нет…
Задонько подал знак подчиненным, чтобы начинали обыск, сам же сел в углу большой, хорошо обставленной гостиной с ковром во весь пол. Представился:
– Начальник управления по борьбе с организованной преступностью Министерства внутренних дел полковник Задонько Николай Николаевич. Не хотели бы вы, Леонид Александрович, немного поговорить со мной – неофициально?
– С радостью, – расплылся в улыбке Яровой. – Никогда не возражал против душеспасительных бесед, а с начальником министерского управления – тем более.
Он устроился в кресле возле полковника и, положив пачку американских сигарет на журнальный столик, сказал:
– Коньяку не предлагаю, поскольку…
– При исполнении служебных обязанностей, – подхватил Задонько. – Но, если честно, – и не пил бы с вами. Никогда.
– Это почему же?
– Потому что брезгую.
– Еще несколько лет назад за такие слова… – нахмурился Яровой, – вылетели бы с работы.
– Времена меняются, Леонид Александрович. И вы нынче не первый и не член ЦК… Точно, еще несколько лет назад вы меня с дерьмом смешали бы.
– Попробую и сейчас.
– Не удастся, пан Яровой, или, может, величать вас, как раньше, товарищем?
– А как хотите. Только не советую так начинать разговор. Потому что не выйдет душевного.
– А я и не очень-то стремлюсь к этому. Неофициальный разговор, просто неофициальный, вас устраивает?
– Вполне.
– Тогда объясните мне, зачем вам понадобилась вся эта афера? Неужели не ясно было, чем все кончится?
Леонид Александрович закурил, изобразил на лице блаженство, помахал ладонью, разгоняя дым, и спросил:
– Что-то не понял вас, полковник. Что вам от меня нужно? Карусель какую-то закрутили…
– Я на вашем месте был бы откровеннее.
– Не скажу, как бы вел себя на вашем.
– Да, разница существует: вы – обвиняетесь в преступлении, я – буду вести дознание.
– В каком преступлении?
– Не лукавьте хоть сейчас, Леонид Александрович.
– И все же?..
– Разве не с вашего благословения ограблены контейнеры под Ребровицей и на Узловой?
– Впервые слышу.
– Факты – упрямая вещь, господин Яровой. Задержанный нами бывший гебист подполковник Луганский свидетельствует об этом.
Яровой пожал плечами.
– Впервые слышу о бывшем гебисте.
– Не надо, Леонид Александрович, у нас собраны неопровержимые факты. Подтвержденные актами экспертиз и показаниями непосредственных участников ваших афер.
– Вот когда предъявите…
– Я ждал такого ответа. Первое: два грузовика, которыми перевозилось награбленное, принадлежат вашей конторе?
– «Газон» и «зил» действительно имеем. Но перевозки чего-то награбленного?.. Извините, какая-то ерунда…
– А оружие? Откуда у вас пистолеты и автоматы?
«Так я тебе и рассказал…» – Яровой вспомнил, как привез ему оружие в багажнике «Жигулей» знакомый прапорщик. По пристойной цене – без обдираловки. Военная часть, в которой служил прапорщик, дислоцировалась на территории его бывшей области и прапорщик честно поделился с командиром полка. А командиру полка Яровой в благословенные времена застоя выделил участок под дачу – чуть ли не полгектара под лесом и на берегу реки.
– Разве я похож на спекулянта оружием? – спросил. Задонько и не рассчитывал на иной ответ.
– Мы еще вернемся к этому вопросу, – пообещал. – «Газон» и «зил» видели крестьяне ночью в Михайловке именно тогда, когда были ограблены контейнеры у Ребровицы.
– И они запомнили номера машин?
«Ох ты и пройдоха! – едва не вырвалось у Задонько. – Конечно, номера на бортах переиначены, а металлические государственные подделаны, но рано праздновать победу. Когда возвращались из Михайловки в Киев, Моринец незаметно отковырял кусок краски с автомобильного борта – так что есть результаты экспертизы и вывели тебя на чистую воду».
– Мы еще поговорим о грузовиках, – пообещал, – а сейчас давайте лучше побеседуем о «Канзасе».
– «Канзасе»? – вытаращил глаза Яровой. – Какой еще «Канзас»?
– Фиктивная фирма, созданная вами.
– И как можете это доказать?
– Через эту фиктивную фирму вы получили свыше миллиарда карбованцев.
– И это также вы можете доказать?
– Мы арестовали руководителя фирмы Кузьму Анатольевича Лутака.
– И он свидетельствует против меня? Если даже так, официально заявляю: вранье. О «Канзасе» впервые слышу, никаких денег от этой фирмы не получал.
– Так-таки впервые? Но ведь вы, господин Яровой, вряд ли можете опровергнуть, что были на презентации «Канзаса». Видели вас там весьма солидные люди, например, Рутгайзер и Сеньков.
Яровой пожал плечами, для убедительности потер ладонью лоб и пробормотал:
– Теперь припоминаю. Действительно, когда-то на Березняках… Но ведь мне приходится бывать на многих презентациях… Наверно, пригласили и на ту.
– Мы установили, Леонид Александрович, что видеотехника и компьютеры из разграбленных контейнеров перепрятывались в сарае председателя колхоза из села Михайловка. Надеюсь, не станете отпираться, что знакомы с Василием Григорьевичем?
И опять Яровой наморщил лоб, будто пытался вспомнить, о ком идет речь. Отрицательно покачал головой.
– Не помню.
– Ну как так, Леонид Александрович? Разве и Героя соцтруда припомнить не в состоянии?
Яровой расплылся в улыбке.
– Так бы и сказали: Михайленко… Конечно, знаю… И он докатился до того, что перепрятывал награбленное? Разве Михайленко мог такое учинить?
– Больше того: тот самый Михайленко звонил из Ребровицы вам в Рудыки. После того, как я с оперативной группой побывал в Михайловке. Что же он сообщил вам, Леонид Александрович?
– Такого разговора не припоминаю.
– Что-то с памятью вашей стало, господин Яровой. А ребровицкая телефонистка узнала на фотографии Михайленко, да и квитанция о разговоре с Рудыками на почте сохранилась.
– Ну и что? Ну, позвонил мне Василий Григорьевич… Ну, побеседовали с ним на разные темы. Ну, жаловался он на милицию, незаконно ворвавшуюся в усадьбу честного труженика. Ну и что?
– Все это – косвенные доказательства, но, если собрать их вместе…
– Не смешите меня!
Вдруг Задонько рассвирепел: гнев затмил разум, но полковник все-таки нашел силы, чтобы сдержать себя. Сказал резко:
– Мы устроим вам очную ставку с Луганским и с другими людьми, так что я не советовал бы вам отпираться.
– Сейчас вы поставите меня в известность, что чистосердечное признание смягчает вину…
– Нет, – махнул рукой Задонько, – на вас это не повлияет. Вы – волк, хотя много лет натягивали на себя овечью шкуру. Лозунги провозглашали – о равенстве и братстве, на трибунах выстаивали, послушать вас – нет в мире справедливее человека. А в это время гребли все под себя, я не был в Рудыках, но, говорят, от такого особняка и Щербицкий не отказался бы. Потом наняли Лутака, наобещали золотые горы, а он, хоть и прохвост, хоть и хитер, а в дураках оказался. А это же вы, Леонид Александрович, втянули его в аферу, вы высосали через «Канзас» миллиард, и я не успокоюсь, пока не докажу это.
«Блажен, кто верует… – усмехнулся Яровой, хотя кисло было у него на душе. – Дерзайте, полковник».
ЗАДОНЬКО И ЛУГАНСКИЙ
– Жаль, очень жаль, что нам пришлось встретиться именно в такой ситуации, – сказал Задонько, когда в его кабинет ввели Луганского. – Я был о вас лучшего мнения.
Иван Павлович лишь пожал плечами. Стоял выжидательно на пороге, не сводя глаз с полковника. Наконец тот указал на стул.
– Садитесь.
Луганский сел, всем своим видом демонстрируя покорность и желание прислужиться.
– Не будем останавливаться на причинах, побудивших вас принять именно такое решение, – продолжал Задонько. – Мне они понятны. Не одобряя их в принципе, хотел бы лишь спросить: осознаете ли вы глубину своего падения?
«Пошел бы ты ко всем чертям, – рассвирепел Иван Павлович, – ишь, моралист нашелся! Попался бы ты мне на Узловой, побеседовали бы совсем по-другому. Но сейчас твоя взяла и это следует учесть…»
– Я хотел бы сделать официальное заявление, – ответил Луганский – и просил бы его запротоколировать.
Задонько вызвал помощника и приказал прислать машинистку. Дождавшись ее, сказал:
– Слушаю…
Иван Павлович начал, всячески выказывая волнение:
– Осознавая свою вину перед украинским народом, прошу учесть: искренне сожалею о содеянном. В связи с этим сообщаю: в моем кооперативном гараже оборудован тайник, где спрятано оружие – десять автоматов и семь пистолетов. Кроме того, могу назвать поименно членов созданной при моем содействии банды: фамилии, адреса и номера телефонов грабителей, принимавших участие в ограблении контейнеров под станцией Ребровица и на Узловой.
– Похвально… – на устах Задонько появилось подобие улыбки, походившей скорее на гримасу. Полковник понял, чем именно вызвано это заявление и в который раз подивился – какие же темные закоулки бывают в людских душах. Но не позволил разгуляться эмоциям, а мотивы, которыми руководствовался Луганский, в данном случае не касались его. Велел машинистке:
– Зафиксируйте все.
Луганский стал перечислять фамилии и адреса – у него была хорошая память и ни разу не запнулся, не ошибся, а Задонько думал, что в продажной душе никогда не сверкнет и капля благородства, что этот бывший гебист так же равнодушно продал бы отца и мать, не остановился бы ни перед чем ради собственного благополучия. Отвернулся, не желая демонстрировать Луганскому всю гамму чувств, отразившихся на его лице. Когда тот закончил свой перечень, спросил:
– Чем еще хотите облегчить свое положение? Прошу детально рассказать, как осуществлялось ограбление контейнеров на железной дороге.
Луганский начал подробный рассказ: надеясь на смягчение приговора, ничего не утаивал. Полковник слушал внимательно, не перебивая, лишь иногда кое-что уточнял. А когда Луганский закончил, заметил, горестно вздохнув:
– Я надеялся на большую откровенность.
– Поверьте, не скрыл ничего.
– Не верю, – кратко отпарировал полковник. – Что случилось с начальником Лижинской железнодорожной милиции и младшим лейтенантом Грабовским на Узловой?
Но Луганский был готов к этому вопросу. Ответил, и глазом не моргнув:
– О чем вы, полковник? Впервые слышу о таких. А сам подумал:
«Ищите… Броварской лес большой – и в сто лет не управитесь. А где закопали младшего лейтенанта, сам не помню».
Задонько смотрел Луганскому в глаза, светившиеся, казалось, искренностью, и думал: скорее всего, этот мерзкий тип причастен к убийству Нечипоренко и Грабовского. Но как доказать? Сам ведь никогда не сознается: за убийство представителя власти светит высшая мера – Луганский хорошо знает это. Надо поскорее найти доказательства.
А Луганский, театрально приложив руку к сердцу, произнес:
– Впервые слышу об этих милиционерах, честно говорю, руки мои не запятнаны.
– Что можете сказать об отношении Ярового к фирме «Канзас»?
– Я уже рассказал, что доставил награбленное из контейнеров добро на Березняки, где товары демонстрировались клиентам «Канзаса», – охотно объяснил Луганский, умолчав, однако, о том, что получил от Лутака дополнительный гонорар. – По-моему, Яровой задумал грандиозную аферу: решил вытянуть из банков и разных других коммерческих структур большие деньги за несуществующие товары.
– Чем можете доказать? Луганский поморщился:
– Это мое предположение. Доказательств у меня нет. Правда, Яровой во время нашей встречи в Рудыках говорил, что над фирмой «Канзас» сгустились тучи и ее ждет неминуемый крах. Но в его словах я не уловил сожаления.
– Хорошо, – резюмировал Задонько и положил перед Луганским протокол допроса. – Прошу подписать.
ГАПОЧКА И КОЛЯДА
Коляда нахальными глазами смотрел на майора Гапочку.
«И что тебе известно, ментяра гадский? – размышлял. – С лижинским железнодорожным мильтоном – глухо: ни я, ни Олег не расколемся – кому охота на себя вышку вешать? Луганский тем более будет молчать. Может, кто-то видел нас, когда за Моринцем охотились? Вряд ли. Следует отпираться до последнего, пока окончательно не припрут к стенке. Сидоренко – парень башковитый, так просто не расколется: выходит, и тут наши позиции тверды.
Остаются Ребровица и Узловая. Но кто видел, как мы опустошали контейнеры? Никто. А значит, идите, товарищи менты, в задницу. Не был я под Ребровицей, а об Узловой, вообще, впервые слышу. Правда, наш грузовик могли засечь в Михайловке – увидел какой-то абориген на улице, – но ведь номера на бортах перерисованы, металлические – фальшивые, попробуй докопаться». Коляда осмелел и заявил:
– Я всегда гордился нашей милицией и вообще – правоохранительными органами. И вдруг… Хватают человека ни за что… В чем меня обвиняют, майор?
Гапочка не без иронии смотрел на Григория: нахальный и юркий какой-то… Майор уже знал, что во время обыска у Коляды найдены две пары джинсов и белая американская тенниска с надписью латинскими буквами. Выходит, похож на описанного Ниной Хомячок: красивый, белобрысый и шустрый.
– Когда вы начали работать на Луганского? – спросил майор резко.
«Неужели Иван Павлович продал? – заволновался Коляда. – Вроде бы на него не похоже. Однако, на что только не способен человек, когда дело коснется его собственной шкуры? Наверно, Луганскому пообещали золотые горы, вот он и выдал всех ребят. Да, скорее всего, так оно и было, потому что, кроме Луганского и Олега Сидоренко, никто не знал его адрес. Значит, ментам известно и про Ребровицу, и про Узловую. Но не рано ли паникуешь, Гришка? А вдруг не знают, чем они на самом деле занимались?..»
– Какой Луганский? – прикинулся удивленным Коляда. – Впервые слышу такую фамилию.
– Иван Павлович, – уточнил Гапочка, – он завербовал вас в банду, грабившую контейнеры на железной дороге.
«Выходит, все ментам известно и продал нас таки Луганский. Вот шкура, гад поганый!»
– Было, – вздохнул сокрушенно Григорий, демонстрируя раскаяние. – Этот Луганский наобещал много денег, но обманул.
– Когда грабили контейнеры, не могли не знать, что совершаете противоправные действия.
– Так уже случилось… Подбил нас на это Луганский.
– Итак, вы признаете, что принимали участие в ограблении контейнеров под Ребровицей и на станции Узловой?
– Не отрекаюсь.
– Так и запишем. Далее: ограбив контейнеры, вы отвезли ящики с видеотехникой, компьютерами и принтерами в село Михайловку?
– В какое-то село – это точно. Названия не знаю.
– Перегрузили ящики в сарай? Хозяина усадьбы видели, узнаете его?
– Видел. Полный такой человек, усадьба за зеленым забором и сарай кирпичный. Узнаю.
– Куда доставляли награбленное из контейнеров на Узловой?
– В Киев, на Березняки.
– Какой товар?
– По-моему, барахло. То есть, шмотки. Обувь и куртки, хлопцы говорили – были и дубленки.
– Куда именно на Березняках?
– А там склад есть, кажется, мебельный.
– Хорошо. А теперь, скажите мне, Григорий Афанасьевич, когда вы в последний раз были в Лижине?
Григорий скривился, будто от боли. «Неужели, – мелькнула мысль, – дознались о девчушке и о майоре? Этого только не хватало».
– Ездил, – признался, поскольку отказываться не было смысла: Леся и ее начальница все равно узнают его. – Недели две назад. Позвонил мне, значит, один знакомый из Ребровицкого потребсоюза, попросил помочь. Вагон с лесом у них гуляет, так не помогу ли я ускорить?.. Пообещал даже немного деньжат подкинуть.
– Фамилия? – поинтересовался Гапочка. – Фамилия этого вашего знакомого?
– Клименко, – наконец вспомнил фамилию директора лесоторгового склада Григорий. – У меня, знаете, на фамилии память плохая.
– Допустим, – согласился Гапочка, – загон с лесом для Ребровицкого райпотребсоюза. А при чем тут Лижин?
– Это – большая станция, и там все знают. В общем, отправился я туда и девушка с товарной станции пообещала ускорить доставку леса в Ребровицу.
– Какая именно девушка?
– Не знаю, а имя, кажется, Леся.
Гапочка немного подумал и сказал:
– Повезем вас, Григорий Афанасьевич, в Лижин.
– Зачем? – встрепенулся Коляда.
– Покажем вас Лесе и ее начальнице.
Испуг мелькнул в глазах Григория и это не прошло мимо внимания Гапочки.
– Я ведь не отрицаю, что встречался с ними, – сказал Григорий.
– Все будет по закону, – объяснил майор, – акт опознания, очная ставка…
«Лишь бы только Леська не раскололась, – подумал Григорий, – потому что тогда мне несколько лет довесят. Как одному из организаторов ограбления. Неужели не сообразит? Расколется – ведь сама под суд пойдет».
– Вам виднее, начальник, – сказал. – Закон и в самом деле следует уважать – я уже почувствовал это на собственной шкуре.
«А еще мы покажем Коляду свидетелю, видевшему его вместе с Нечипоренко, – решил Гапочка. – Если узнает Коляду, возможно, выйдем на след майора».
– Завтра поедем в Лижин, – сказал.
– Завтра, так завтра, – согласился Коляда, – теперь я полностью в вашей власти: если бы и захотел – не убегу.
Григория и еще двоих парней, одетых в джинсы и светлые тенниски, поставили под стеной в помещении дежурного по отделению милиции. Первой в комнату пригласили Нину Хомячок.
«У-у, стерва», – злобно прорычал одними губами Коляда, хотя причин для недоброжелательства у него вовсе не было. Наоборот, Хомячок свела его с Лесей, значит, мог бы испытывать благодарность к ней.
Хомячок не усомнилась ни на мгновение.
– Этот, – указала на Григория, – именно он приходил к нам – разыскивал вагон с лесом для Ребровицы.
Гапочка оглянулся на понятых.
– Прошу зафиксировать.
Следом за Хомячок в комнату впустили Лесю. Увидев Григория, она хотела броситься к нему, но дорогу преградил тот самый майор, который допрашивал ее в кабинете начальника станции. Но Леся не видела майора, вперила взгляд в Григория, не могла еще осознать, что это именно он, ее любимый, лучший человек на свете.
Но почему стоит у стены, а рядом еще двое парней, чем-то похожих на него? Вспомнила – ей надо узнать его, но разве не видно, что уже узнала?
Вдруг опомнилась и отступила на шаг: он ведь арестован. Не уберегся, дружки все же втянули, потому, наверно, и не приходил, не мог же забыть ее – такие хорошие слова говорил…
Значит, милиция оказалась более ловкой…
Всюду успевают мильтоны, всюду суют свой нос – где нужно и где не нужно: вот и Григория задержали…
А где нужно – днем с огнем не найдешь. Лижин еще бог миловал – хоть и тут кражи да пьяные хулиганы, – а вот в Киеве и других больших городах, говорят, квартиры грабят чуть ли не через одну…
Леся почувствовала: гнев просыпается в ней. Она сейчас ненавидела эту подлую милицию, которая не охраняет простых граждан, а хватает кого ей заблагорассудится. Таких – оступившихся, как ее Гриша. Он же невиновен, просто попал в безвыходное положение.
Неужели не простят? Неужели не помилуют? Кого же тогда миловать? Опутали его паутиной – это же надо учитывать…
А Григорий усмехался: будь что будет, все равно сидеть, а он и в тюрьме не пропадет. С его характером и умением приспосабливаться к кому угодно!.. Одного одарить улыбкой, другому подкинуть приятное слово, подольститься к третьему… Жизнь есть жизнь, и следует устраиваться в зависимости от обстоятельств. Только бы Леся не размякла, вон как обрадовалась, узрев его, глаза так и светятся преданностью и любовью. Дуреха, уродина… Возьми себя в руки, не раскисай, будь все время настороже, от ментов можно ждать чего угодно: гам – и схавают. Молчи, дурочка, не сознавайся ни в чем – сама себе яму не выкапывай.
Потому что ох, как тяжело выкарабкаться из нее!.. Леся вплотную приблизилась к Коляде, прошептала так, чтоб никто не услышал:
– Любимый…
– Молчи… – едва успел шевельнуть губами Григорий, как майор не совсем вежливо отстранил Лесю.
Леся показала Григорию глазами, что поняла его, и сказала:
– Этого товарища знаю. Он разыскивал вагон с лесом для Ребровицкого потребсоюза.
И снова Гапочка дал знак понятым зафиксировать показание.
Леся в дверях остановилась, одарила Григория нежным взглядом, а он улыбнулся, как и раньше, светло, радуясь, что девушка не предала его.
Коляда отодвинулся от стены, надеясь, что процедура опознания закончилась, но раздалась резкая команда Гапочки:
– Стоять!
Коляда снова прижался к стене, а в комнату вошел совсем незнакомый человек в джинсовом костюме. Гапочка подвел его к троице, стал говорить какие-то обязательные для такой ситуации слова, но человек слушал его вполуха, он сразу узнал Коляду, так как смотрел лишь на него.
«И что тебе надо, фраерок, – неприязненно подумал Григорий, – чего баньки вылупил?»
А «фраерок» торжественно, с явным удовольствием указал на Коляду, добавив:
– Я его узнал сразу. Именно этот тип крутился возле Нечипоренко, прежде чем майор вместе с ним сел в белую «Ладу».
У Григория замерло сердце: дела приобретали совсем неожиданный и угрожающий поворот. Казалось, никто не видел, как они с Сидоренко обмишурили того горемыку-майора, но и тут нашелся недобрый глаз…
Коляде захотелось плюнуть в лицо этому типу в джинсовом костюме. Еще и вырядился будто на праздник, галстук нацепил. Гнусная морда!..
«Подсадных уток» освободили, понятые, подписав протокол опознания, ушли также, и Гапочка остался наедине с Колядой. Смотрел на Григория долго и молча, наконец сказал:
– Такие дела у нас вырисовываются… Опознали вас, Коляда, все. Значит, отпираться нет смысла.
– Что вы имеете в виду под словом «все»? – простодушно спросил Григорий.
– Все, кто нас интересовал. Вы вошли в преступный сговор со служащей товарной станции Лесей Савчук, она сообщала вам о содержимом контейнеров, а ваша банда под началом Луганского грабила их.
– То, что опустошали контейнеры, не отрицаю, – признал Григорий. – А вот в преступный сговор с Лесей Савчук не вступал.
– Откуда же узнавали, что в контейнерах?
– Таких данных у нас не было – грабили, что под руку попадало.
– Удивительная вещь: все время попадали ценные товары.
– Так уж вышло – фортуна была на нашей стороне, что ли? Вы верите в фортуну, начальник?
– Я верю в логику и в факты.
«А я теперь вообще никому… – чуть не вырвалось у Григория. – Поверил Луганскому, а он, сука, продал». Словно прочитав мысли Григория, Гапочка сказал:
– Откровеннее надо быть, Коляда. Потому что ваш шеф и организатор Луганский свидетельствует: именно вы сообщали ему о содержимом контейнеров. А сами узнавали об этом у Леси Савчук – больше не у кого было.
– Врет Луганский, – покачал головой Григорий, – наговаривает на меня. На милосердие суда надеется.
– На вашем месте я тоже надеялся бы.
«Не думал, что Луганский так быстро расколется, – возмутился про себя Коляда, – нестойким Иван Павлович оказался. Небось, и оружие сдал, и нас всех торопит, как только может. Но ведь и я на него капнуть могу… – вспомнил о милиционере на Узловой. – Но стоит ли? Лучше молчать…»
– Не верьте Луганскому, – сказал твердо, – падло он вонючее и ради себя всех утопить готов.
«Падло – это точно, – мысленно согласился Гапочка, – однако, в этот раз, пожалуй, не врет».
– А вы у самой Савчучки поспрашивайте: сговаривались мы или нет, – предложил Коляда.
– Как на мой характер, все ясно и так.
– А я возражаю.
– Ладно, – решил майор, – к этому вопросу мы еще вернемся. Теперь вот что: свидетель Терещенко утверждает, что в конце августа вы подошли на улице к майору Нечипоренко, что-то сказали ему, потом вместе с майором направились к белой «Ладе», стоявшей неподалеку, и поехали в неизвестном направлении. После этого случая майор Нечипоренко исчез. Как вы можете объяснить такую ситуацию?
Но Григорий уже успел собраться с мыслями.
– Не отказываюсь, – сказал беззаботно, – увидел я тогда милицейского майора, а как раз перед этим хлопцы какие-то пробежали и сообщили: в двух кварталах отсюда, на улице Чапаева хулиганы бьют окна в чайной. Я, увидев майора в форме, доложил: так, мол, и так, хулиганы бесчинствуют… Он попросил подвезти на улицу Чкалова, что мы и сделали. Высадили его там, а сами дальше поехали.
– Согласно показаниям известной вам Хомячок, – перебил его Гапочка, – вы приезжали в Лижин шестнадцатого числа. А зачем пожаловали туда в конце месяца?
Но Григорий успел приготовиться и к такому вопросу.
– Ездили на разведку в Узловую. А дорога – через Лижин. Мы тут остановились, чтобы пообедать.
– С кем ездили?
– Я и Олег Сидоренко, – не стал лгать Григорий, потому что с Олегом они на всякий случай еще тогда договорились, как выкручиваться.
– На улице Чкалова действительно хулиганили? – поинтересовался Гапочка, наперед зная, что все россказни Григория – чистая липа. – Значит, вы высадили майора Нечипоренко на Чкалова, а сами отправились в Узловую? Кстати, только что сказали, что остановились в Лижине пообедать, но вблизи железнодорожной милиции нет столовой.
– Закусочная, господин начальник, вы забыли о бутербродной: в ста шагах от той милиции.
«И тут комар носа не подточит», – вынужден был признать майор, вспомнив о бутербродной неподалеку от милицейского отделения. Но все же переспросил:
– После этого не встречались с майором Нечипоренко? «Хо, – повеселел Григорий, – еще как встречались, но зачем тебе все знать? Закопали мы Нечипоренко в таком густом сосняке, что век будешь искать, не найдешь, а без трупа нет убийства».
– Нет, – ответил, глядя прямо в глаза Гапочке, – не встречались, да и где могли встречаться? В Лижин я уже не приезжал.
Коляду увезли в камеру предварительного заключения, а Гапочка позвал Лесю Савчук: она сидела в соседней комнате, ожидая своей очереди. Вошла, глядя куда-то мимо майора, будто и не видела его.
Гапочка решил быть как можно любезнее. Придвинул Лесе кресло, сам сел на стул.
– Ну вот, – сказал прямо, – теперь давайте откровенно: чем именно взял вас Коляда? Что наобещал за информирование грабителей о содержимом контейнеров?
– Не понимаю вас, майор. Я помогала этому, как вы сказали, Коляде, разыскать вагон с лесом. И все. Больше мы с ним не общались.
«А у меня нет ни одного свидетеля, – констатировал Гапочка, – должен поднять руки и извиниться перед тобой. Хотя почти уверен: сидишь ты по самые уши в грязи».
