Покойница выглядела неважно. Распухшее лицо застыло в противоестественной гримасе. Жидкие седые прядки выбились из-под косынки. Куцый воротничок платья едва прикрывает след от удавки, обезобразившей шею. Близких родственников, если верить милицейским записям, у нее нет. Хоронят за государственный счет, плюс, возможно, убогие копейки, собранные соседями. Что, если поминок вообще не будет и после кладбища все разъедутся по своим делам? Я забеспокоилась. Квартира после пожара для поминок точно не годится, а за любое плохонькое кафе платить нужно.

Но мои сомнения вскоре развеялись. Несколько мужичков принялись бодро выносить столики из ближайшего детского садика и расставлять их в тенечке под липами. Несколько теток в черных платочках крикливо руководили процессом. Похоже, поминки состоятся. Простой люд свято чтит народные традиции. Надо бы и мне внести свою лепту в поминальный стол.

Похоронная процессия двинулась к автобусу, а я направилась к теткам, занимавшимся организацией застолья.

— Простите, — обратилась я к одной из них, достав из кошелька тысячу рублей, — вот, возьмите деньги на продукты.

Тетка с крупным носом, на котором проступила уродливая сетка лопнувших сосудов, недоверчиво покосилась на протянутую купюру. Судя по выражению ее физиономии, сумма показалась ей не правдоподобно большой.

— А вы кто ей будете? — Она изо всех сил старалась понять, потребует ли прилично одетая девица сдачу.

— Ой, а я ее знаю! — К нам подлетела другая тетка, и я без труда узнала в ней толстую мамашу, чей малолетний отпрыск засек на месте преступления помощника депутата. — Это она труп обнаружила. С ней менты еще долго во дворе разговаривали.

Я кивнула, подтверждая ее слова.

— Вы знали Оксану Тихоновну? — продолжила любопытствовать тетка с носом.

Мне потребовалась пара секунд, чтобы сообразить: Оксана Тихоновна и есть та самая убитая Киселева. Вот ведь нет никакой памяти на имена-отчества!

— Нет, мне не приходилось с ней встречаться… при жизни, я имею в виду, — выдала я чистую правду. — Мы случайно оказались на ее этаже, дверь приоткрыта, внутри пожар… И еще кот орал благим матом, мы даже решили, что в квартире ребенок.

— Да, кот… Интересно, куда Бандит подевался? Он был для покойницы единственной самой родной душой, — шмыгнула носом жирная мамаша.

— Кот пока у меня, — пришлось признаться мне. — Он забрался на заднее сиденье машины, и я обнаружила его уже возле своего дома. Впрочем, я готова привезти его в любой момент кому-нибудь из родственников умершей.

— Да какие у нее родственники?! — отмахнулась носатая. — Она же детдомовская.

— Может, кто-то из соседей хочет приютить кота? — не унималась я.

— Нам своих дармоедов хватает, — отрезала жирная, — можете выгнать его на улицу!

Тетки, взяв у меня деньги, поспешили застелить столы застиранными скатертями, а я забралась в машину и двинулась следом за похоронным автобусом.

Поездка была долгая и утомительная. Кладбища в черте города давно закрыты для погребений. То есть «подселить» умершего к почившим родственникам, конечно же, разрешают. Кроме того, можно дать взятку в две-три тысячи долларов и получить свои два квадрата на приличном кладбище, но такая роскошь по карману единицам. Простые смертные отправляются в последний путь за сорок-пятьдесят километров от города. На «Мазде» я бы без труда преодолела это расстояние максимум за полчаса. Но, не зная дороги, пришлось тащиться почти шагом за раздолбанным катафалком.

Представляю, каково в такую жарищу пассажирам самого автобуса! А труп наверняка плохо забальзамировали, страшно даже подумать, какая внутри сейчас вонь стоит.

На кладбище над свежевырытой могилой усталая женщина с изрезанным глубокими морщинами лицом, вероятно распорядитель из похоронного бюро, толкнула короткую прощальную речь. Гроб заколотили и опустили в яму. Горстка людей, состоявшая в основном из старушек, побросала в могилу по горстке земли. Повинуясь стадному чувству, я тоже наклонилась и взяла в ладонь несколько комьев высушенного солнцем грунта. Внезапно сердце сжалось, и на глаза сами собой накатились слезы.

Чего это я, собственно? Нервы совсем на пределе. Видно, прав-таки Оглоедов: следует все бросить и махнуть на недельку на какие-нибудь экзотические острова. Документы по сахарному заводу готовы, а других неотложных дел по причине летнего спада деловой активности пока нет. Вполне можно выкроить время для отдыха. Поплаваю в море, покроюсь золотистым загаром, заведу бурный курортный роман… Хотя нет, с курортным романом я погорячилась. Еще свежи в памяти хламидии вместе с продолжительной и обременительной во всех отношениях терапией.

Бросив горсть земли в яму, я решительным шагом направилась назад в машину, испугавшись, что процесс погребения доконает мою расшатанную психику. На душе и без того скребли кошки. Надо же: был человек и нет человека. И никто не убивается над гробом, не орошает безутешными слезами могилку…

Одинокая жизнь, страшная смерть. Пожалуй, один лишь Бандит искренне тоскует по хозяйке. Недаром котище совсем обнаглел и по ночам пытается примоститься у меня под боком. Что мне теперь с ним делать? Не хватало только, чтобы он зимой завонял мне городскую квартиру. Терпеть не могу кошачий дух.

С такими невеселыми мыслями я вкатила назад в хрущевский дворик. Поминки под липами уже шли полным ходом. Не стоило мне горячиться и ехать на кладбище.

Десятка два потных и раскрасневшихся на жаре людей самозабвенно хлебали теплую водяру из пластиковых стаканчиков, закусывая ее малосольными огурцами, квашеной капустой и салом. Песни, правда, еще не пели, но, судя по возбужденному состоянию собутыльников, за этим дело не станет.

Я пристроилась за стол поближе к знакомым мне теткам.

— Уже похоронили, — громко сообщила я собравшимся. Мне тут же плеснули водки, но я благоразумно отказалась от дешевого пойла, жестом указав на оставленную неподалеку «Мазду».

— Напрасно вы в такую жару на кладбище поперлись, — посочувствовала тетка с носом, который по причине принятого алкоголя из красного стал синюшным и даже несколько увеличился в размерах.

— Жалко ее, — задумчиво произнесла я, — умер человек, а никому и горя нету.

— Так сама виновата. Нечего было деток своих в роддоме бросать. — Бабениия прищурила злые глазки, смахнув каплю пота с синего шнобеля. — Сама — детдомовка, а ребятишек не пожалела, бросила на казенные харчи. Вот и жила бобылем на старости.

— Брось, Верка, — осерчала на нее толстуха, — о покойниках плохо не говорят. — Размашистым жестом она шлепнула ложку капусты в мою тарелку.

— Постойте-ка, разве у Киселевой были дети? — Поданным Никиты Когтева, никаких детей у убитой не было, это я точно помню.

— Были, как же не быть, — кивнула носатая Верка. — Только давно это было, я еще в школе училась. Родила байстрюков не знамо от кого. С мужем-то они всего ничего пожили, зашибал тот крепко. А Оксана младенцев своих прямо в роддоме и бросила. Вот ведь сердца не было… — При этих словах тетка опрокинула в себя полстакана и захрустела соленым огурцом.

— Не слушайте ее, — вмешался пожилой мужик, сидевший напротив меня. — То дела давние, а смерть… она все грехи отпускает. Помянем Оксану добрым словом. Она женщина тихая была. Никому из нас зла не желала. Всему дому уколы делала бесплатно и даже капельницы ставила… И котов кормила бездомных…

— Вот-вот, они-то нам весь подъезд и обоссали, — не желала униматься захмелевшая Верка. Но на нее снова цыкнули теперь уже сразу несколько человек.

Догадки чехардой завертелись в моей голове. Что, если мои детские фотографии действительно присылала мне сама Киселева? Ну, тогда выходит, что… Нет, этого не может быть! Я отлично знаю, что у моих родителей долго не было детей, но потом мама лечилась… И еще она рассказывала мне про свой жуткий токсикоз, про отечные ноги, про низкий гемоглобин и постоянную угрозу срыва. Не могла же она все это придумать. Есть еще, кстати, тетя Настя, мамина двоюродная сестра, болтушка и неутомимая сплетница. Она неоднократно вспоминала, как добывала в застойные времена гранаты и литрами таскала в больницу дефицитный сок для повышения гемоглобина. К тому же маме делали кесарево, ей уже было хорошо за тридцать, и при родах кости таза не пожелали раздвигаться естественным образом. От кесарева сечения имеется шрам внизу живота. Не могло быть никакого усыновления! Не могло, и точка!

Хотя… мамин младенец мог родиться мертвым. Все-таки возраст и тяжелые роды. А тут прямо в больнице готовая и здоровая малышка. Заплатили врачам и получили ребенка в обход формальностей. Мама даже может об этом и не знать. Отец, опасаясь за психику жены, вполне мог сам провернуть махинацию по присвоению чужого ребенка, и бедная мама не догадывается, что ее собственная девочка умерла. Господи, неужели только что на кладбище зарыли в землю мою биологическую мать?

Усыновление объяснило бы странности в поведении Сереброва-старшего. Но, понятное дело, правды от него я никогда не добьюсь. А что, если папа ради сохранения тайны поехал к Киселевой, намереваясь уговорить ее молчать? Она же в ответ заявила, что в любом случае все расскажет… Это вполне могло спровоцировать Сереброва-старшего! Ужас! Что с ним теперь будет? Вдруг найдутся свидетели? Что будет со всеми нами?!

Интересно, как насчет Верещагина? Он тоже получал от Киселевой свои детские фотографии? Ведь именно народный депутат должен был приехать тогда на встречу. Нужно срочно с ним связаться! Во-первых, следует узнать, присылали ли ему снимки, а во-вторых, могли ли родители его усыновить. Кажется, бумажку с электронным адресом депутата я положила куда-то в свою сумку.

Во дворик вернулся наконец похоронный автобус. К столу подтянулись старушки. А я, включив все свое самообладание, постаралась продолжить разговоры об убитой. Однако очень быстро выяснилось, что близкой дружбы с покойной никто из соседей не водил. Нашлась лишь старушка, в прошлом учительница, которая в последние месяцы заходила к покойной довольно часто. Смертельно больной женщине было уже тяжело обходиться без посторонней помощи, и бабулька, чем могла, старалась подсобить ей по хозяйству.

Воспользовавшись тем, что принесли горячее и женское население стало хлопотать со сменой блюд, я подсела поближе к ней.

— Скажите, а в последнее время вы ничего странного в поведении Оксаны Тихоновны не заметили? Может, у нее появились деньги, или кто-то стал часто ее навещать?

— Да нет, — ответила та. — Какие у нас, пенсионеров, деньги? А приходили к ней только медсестры из поликлиники, морфий кололи. Ее самочувствие быстро ухудшалось. Ничего странного я не заметила… Разве что в последние несколько дней она какая-то возбужденная была, глаза горели… Я даже решила, что болячка ее немного отпустила. И еще утром в день смерти она меня на рынок послала, большой список продуктов составила. И курица, и телятина, и фрукты с овощами разные. Я было ее пожурила. Это ж все деньжищи-то какие! А она только отмахнулась, сказала, что дорогих гостей ждет.

Значит, все-таки Киселева ждала нас с Верещагиным в гости и тщательно готовилась. Один ноль в пользу усыновления.

— Скажите, а она ничего вам не рассказывала? Кого ждет в гости, например? Или вообще что-то о своей жизни? — продолжила допытываться я.

— Кого в гости ждет, не говорила. А так рассказывала о себе много. И о том, как родителей репрессировали после войны, и о своих детдомовских мытарствах. Знаете, она ведь из очень обеспеченной семьи была: папа — высокий местный чиновник, мама — оперная певица. Семья могла позволить себе и домработницу, и гувернантку. Огромная квартира в центре, шикарная дача за городом… И все закончилось в один день. Отца сразу расстреляли, мать сгинула в лагерях, а Оксана маялась по приютам. Три фунта лиха хлебнула, бедняжка. Ей даже в институт не дали поступить, несмотря на отличный аттестат. Только после двух лет работы нянечкой удалось пробиться в медучилище.

— А потом? Что случилось потом? Старушка сдвинула бровями.

— Да ничего… ничего особенного. Закончила училище, по распределению попала в роддом, получила вот эту квартирку. Потом вышла замуж, но муженек оказался горьким пьяницей. Они вместе пожили не более года. Всю жизнь работала не покладая рук, ушла на пенсию, почти сразу заболела. Диагноз поставили поздно, опухоль была уже неоперабельная.

— А ее дети? Тут соседи судачили, что у Оксаны Тихоновны в молодости были дети?

— Дети? — на лице бывшей учительницы отразилось недоумение. — Ничего о ее детях не знаю. Мы с дочкой в этот дом переехали всего лет пятнадцать назад. В нашу бытность никаких детей не было. — Она призадумалась. — И не говорила Оксана ничего про них. Правда, на стенах в квартире висело много детских фотографий, но это — малыши ее подруг по детскому дому. Во всяком случае, она так ответила, когда я спросила.

— И что эти подруги по детскому дому? Вы случайно их имен не знаете?

— Понятия не имею. Думаю, разошлись по жизни их дорожки. Лет-то сколько прошло. И не навещал ее никто. Правда, за какое-то время до смерти она несколько раз просила меня письма на почту отнести. Может, этим самым подругам и писала. А однажды, примерно неделю назад, Оксана даже уговорила меня один конверт собственноручно отвезти. Видно, почте не доверяла.

— И куда? Куда вы этот конверт отвозили? — поспешно переспросила я.

— Какая-то фирма на Пушкинской, там молодой человек стоял на входе, ему конверт и оставила, но номер дома я, старая, не запомнила.

И не нужно! Номер дома на Пушкинской мне и так прекрасно известен. Теперь понятно, как один из полученных мною конвертов оказался в моей приемной. Выходит, послания все же отсылала сама Киселева и, похоже, не только мне. Бьюсь об заклад, Верещагин тоже получал от нее конверты.

— А почему вы, собственно, интересуетесь Оксаной? Вы кем ей приходитесь? — неожиданно насторожилась старушка-учительница.

Я было собралась соврать что-нибудь вразумительное, но тут на другом конце стола фальшивый мужской голос затянул:

«Черный во-о-орон, что ж ты вье-е-ешься…»

Заунывную мелодию тут же подхватили и другие нетрезвые голоса. Пошла-таки водочка, как брехня по селу! Таким образом дальнейших расспросов мне удалось избежать, и я, спешно простившись, потрусила к машине. Тоскливое нестройное пение неслось мне вслед. Не сомневаюсь, уже через полчаса солисты переключатся на стандартный кабацкий репертуар. Начали за упокой, а закончат, как обычно… мордой в салате. Вернее, в данном случае мордой в квашеной капусте.

Добираясь до центральной части города, я была приятно удивлена сносной поездкой. Пробки если и попадались, то редко и ненадолго. Взгляд, брошенный на часы, объяснил причину столь резвого движения. Почти восемь. Неудивительно, что заторы уже рассосались. За застольными разговорами время пронеслось незаметно. Интересно, Оглоедоев уже потянул Антонину в ресторан?

Я набрала номер юриста, и тот полностью подтвердил мою догадку, заверив, что потом сам доставит девушку за город. Также Толик порадовал тем, что документы по сахарному заводу благополучно доставлены в тендерный комитет, а кредит на мебель Антонина сможет получить в кассе завтра.

Я собралась было рулить домой, но тут вспомнила про генераловские сто долларов. Надеюсь, главный редактор уже вернулся домой с работы. То-то он обрадуется, увидев меня на пороге!

Остановившись у первого попавшегося уличного банкомата, я сняла с карточки деньги и вскоре уже тормозила возле его дома. Пришлось, правда, прогуляться по нескольким этажам в поисках нужной квартиры, так как ни ее номер, ни местонахождение в памяти Эсмеральды не зафиксировались. Массивная темно-коричневая дверь отыскалась на четвертом.

Хозяин открыл почти сразу. Лохматый, облаченный в спортивный костюм и домашние тапочки, он снова походил на большого ребенка. Это сходство еще более увеличилось, когда, завидев меня на пороге, его глаза округлились до размеров кофейных блюдец. Но, надо отдать ему должное, он быстро справился с первым шоком и поприветствовал меня в своей привычной хамской манере:

— Все же решили напроситься на завтрак?

— Нет, конечно. Я привезла вам ваши деньги. Вчера забыла отдать. — Вздернув нос, я протянула сотку.

— Кто же деньги через порог возвращает? Так не годится! — Главный редактор шустро схватил меня за руку и силой втянул в квартиру.

— Я тороплюсь.

— Тогда завтрак на сегодня отменяется. А ужин уже готов. Как вы относитесь к жареной картошке и куриным котлетам?

При упоминании о еде желудок свело голодным спазмом. На поминках я из вежливости с трудом проглотила лишь щепотку капусты. Почему бы и впрямь не поесть? Не покусает же он меня в самом деле? Тем более Антонина в ресторане — то есть горячий ужин меня дома не ждет.

— Ладно, давайте сюда вашу картошку с котлетами, — милостиво согласилась я и продефилировала к дивану. — Необычная у вас квартирка! Как вы обходитесь без стола? — Генералов не утрудил себя ответом, зато достал из ниши под окном крохотный раскладной столик. — А если гости придут? — продолжила я допрос.

— Гостей я приглашаю в кафе. Здесь во дворике есть одно милое заведение. Очень неплохо готовят. Вам сок, минералку или выпьете чего-нибудь покрепче?

— Я за рулем. Сок, если можно.

Но оказалось, что сок все-таки нельзя, он закончился, поэтому пришлось хлебать минералку. Но зато картошечка оказалась отменной. Хрустящая, покрытая аппетитной золотистой корочкой… В давние времена в пору моего первого замужества я несколько раз пыталась жарить картошку. Но с завидным постоянством половина ломтиков у меня сгорала, а вторая половина при этом оставалась безнадежно сырой. А уж как я пробовала печь пироги! Могу написать целую книгу в помощь нерадивой хозяйке и издать ее под названием «Тысяча советов, как испортить любое блюдо и устроить пожар на кухне».

Кстати, куриные котлеты тоже удались хозяину на славу, хотя тот явно раздобыл готовый фарш в ближайшем супермаркете.

В отличие от меня, главный редактор ел без аппетита. Было заметно, что он чем-то обеспокоен. Если его так тяготило мое присутствие, то к чему было приглашать меня к столу?

Только минут через десять он, наконец, собрался с духом и высказался:

— Знаете, Анна, эта идиотская заметка про мост не прошла незамеченной. Из-за грядущих выборов все как с цепи сорвались.

— Кто б сомневался, — хмыкнула я с набитым ртом, а прожевав, уточнила:

— И кто нас заметил?

— Звонили редакторы двух изданий — предлагали свою помощь в проведении журналистского расследования, хотя, даю голову на отсечение, они просто хотели выведать у меня подробности. Еще сегодня ко мне приезжал депутат Иевлев, скользкий типчик, лобби местного филиала «Объединенных регионов». Мне почему-то кажется, что он собрался объединить некоторых представителей своих регионов вокруг строительства моста. Этот прохиндей спит и видит захапать проект целиком и нарисовать жирный крест на карьере Верещагина. А поскольку добраться до него напрямую — руки коротки, не исключено, что начнет собирать компромат на вашу контору. Потом попробует убрать конкурента, уличив его в сомнительных связях. Иевлев даже предложил мне сотрудничество в этом направлении и намекнул на финансовое вознаграждение.

— Ого! Вы что же, назвали ему мою фамилию или название компании?

— Бросьте, он и сам уже был в курсе. Любой депутат имеет в органах свои информационные каналы.

Так что, выходит, по вине моей газеты вы попали в серьезный переплет, — виновато продолжил главный редактор. — Что вы скажете относительно опровержения? Маленькая заметка с извинениями по поводу публикации непроверенных данных…

— Будет только хуже. Дополнительная пища для пересудов. Не смейте этого делать! — запротестовала я.

— Возможно, вы и правы. — Он принял из моих рук опустевшую тарелку. — Добавку будете?

Я бы с удовольствием съела еще, но вовремя вспомнила про лишние килограммы и про свое обманчивое чувство голода в стрессовых ситуациях. А моя ситуация — близка к стрессу. Вполне вероятно, что мои любимые родители — вовсе мне не родители. И теперь еще наш семейный бизнес под угрозой. У Иевлева хватит и денег, и влияния состряпать на любую компанию такой компромат, что мало не покажется. Тем более некоторые грешки за нами действительно водятся. Если же в нашей стране заниматься бизнесом исключительно в рамках правового поля, то придется пару лет откладывать копейки на покупку одной только голубой елочки. А это — не наш метод.

— Сергей, ваш компьютер подключен к Интернету? — Я вспомнила про Верещагина.

— Конечно.

— Могу я отправить от вас письмо?

— Хотите пожаловаться на жизнь далекому заграничному воздыхателю? — шутливо поддел Генералов.

— Ну, не заграничному и совсем не воздыхателю. Однако он вполне привлекательный мужик при связях и деньгах.

— Ага, наверняка старый и пузатый. Все мужики при связях и деньгах — толстопузые старикашки!

— Вовсе нет. Он старше вас максимум года на три-четыре, и у него отличная спортивная комплекция. — Мне припомнилось при этом, как от смеха на обнаженном торсе народного депутата соблазнительно заиграли мускулы. Очевидно, моя физиономия при этом приобрела непозволительно мечтательное выражение. Генералов почему-то насупился.

— Пойдемте, — без энтузиазма произнес он, — я включу вам компьютер.

— Кстати, вы не поможете зарегистрировать мне новый ящик? — Мне не хотелось пользоваться своим электронным адресом для переписки с Верещагиным. Пусть даже его «Емеля» абсолютно надежен, лучше лишний раз перестраховаться.

— Надеюсь, вы не собираетесь отправлять воздыхателю с атлетической комплекцией анонимное любовное послание?

— Если и собираюсь, вас это совершенно не касается.

Главный редактор скривился, но компьютер все же включил и сосредоточенно защелкал мышью.

— Готово, получите свой ящик, — буркнув это, он убрался из кабинета.

«Здравствуйте, господин В.!

Мне удалось собрать кое-какую информацию по нашему делу. Заметка в газете появилась случайно. Глупый мальчишка-практикант раздобыл по личным каналам неофициальные сведения и решил начать звездную журналистскую карьеру с крупного политического скандала. Материал построен исключительно на его богатой фантазии. Редакция газеты приносит искренние извинения и даже готова напечатать опровержение, но, на мой взгляд, это лишнее.

Вместе с тем заметка вызвала определенный резонанс. Ваш коллега, господин Не. (ретивый регионалист) мечтает похоронить вас живьем под обломками еще не начавшегося строительства. Намеревается ради этого копать под меня, и это, честно говоря, не радует.

Кроме того, у меня имеется к вам пара вопросов. Не удивляйтесь, если они покажутся вам странными. Это важно!

Во-первых, не получали ли вы по почте конвертов от пострадавшей К. ? Возможно, она присылала ваши детские фотографии, а уже потом назначила встречу в своей квартире.

Во-вторых (пожалуйста, не поймите меня превратно), не могли ли родители вас усыновить? Взять, скажем, младенца прямо из роддома, договорившись с роженицей или с медперсоналом. Предположение, разумеется, весьма неординарное, но у меня есть определенные основания.

Мой обратный адрес у вас теперь тоже есть. Он — чистый.

Жду ответа. А.С.»

На всякий случай я дважды отослала послание и, получив подтверждение об отправке, стерла письмо из памяти компьютера.

Можно с чистой совестью ехать домой. Хочется верить, что Верещагин не станет медлить с ответом.

Главный редактор успел заварить чай и поджечь в нескольких углах большой комнаты ароматические палочки, отчего атмосфера наполнилась удушливым цветочным ароматом. Я незаметно поморщилась и предложила выпить чай за сигаретой на балконе. Он не стал спорить, и мы вынырнули на свежий воздух.

Балкон выходил во дворик, густо засаженный кленами и каштанами. Приятно, что практически в самом центре города еще сохранились такие милые глазу оазисы. Стоит задуматься над тем, чтобы сменить свою городскую квартиру, расположенную прямо над шумной магистралью. Что, если перебраться поближе к родителям на Набережную?

Я выразила свое восхищение живописным видом, и главный редактор принял его, распираемый гордостью.

Неожиданно из комнаты донеслось пиликанье моего мобильника, и я, извинившись, поспешила снять трубку.

— Анна Дмитриевна? Это — Платонов!

— Кто-кто? — растерялась я, безуспешно пытаясь припомнить обладателя знакомой фамилии.

— Лейтенант Платонов из милиции! Я обещал вам в случае чего звонить!

— Да-да, конечно. Есть новости?

— Есть, но они вас не обрадуют. Объявился подозреваемый.

— Нашли Савицкого?

— Нет. Но мы опросили соседей, и выяснилось, что квартиру убитой посещал еще один человек минут за пятнадцать-двадцать до Савицкого. Он тоже засветился во дворе со своей машиной. Темно-вишневая «Вольво», правое крыло разбито и нахальные ментовские номера. Их один глазастый студент приметил. Насколько я понимаю, Дмитрий Серебров — ваш отец?

— Да, — пролепетала я, пытаясь не рухнуть в глубокий обморок.

— Наши ребята уже отправились по его домашнему адресу. И еще… Хоть квартира Киселевой и сильно пострадала от огня, нашим экспертам удалось-таки снять с ручек входной двери и кое-где на кухне несколько пальчиков, которые не принадлежат убитой. Если хоть один из них совпадет с отпечатками вашего отца, у него будут крупные неприятности. Это все.

— Спасибо за звонок.

Я немедленно набрала родительский телефон.

— Серебров слушает, — напыщенно отозвалась трубка.

— Папуль, это я. Все хреново! Тебя видели возле квартиры Киселевой. И номера твои ментовские засекли, нечего было выпендриваться. В общем, к тебе уже едут. Они и пальчики какие-то сняли, не приведи, господи, твои. Но ты только не волнуйся! Помни про свое больное сердце. Значит, так, — я вскочила и, меряя пространство комнаты семимильными шагами, принялась на ходу придумывать историю, — ты забеспокоился из-за присланных мне снимков и передал конверт с расплывшимся обратным адресом нашим компьютерщикам. Они поколдовали и вычислили отправителя. Не беспокойся, ребят из отдела я предупрежу. Сам конверт затерялся (если он дома, уничтожь немедленно!). Ты приехал на Салютную выяснить про фотографии. Когда поднялся на этаж, то увидел приоткрытую дверь. Зашел, увидел мертвую женщину и тлеющий огонь. Испугавшись, убежал из квартиры. Все! Понял?!

— Да, — коротко ответил Серебров-старший. — Так все и было на самом деле. Почти так. Только с адресом мне другие люди помогли.

— Если б ты мне байки про деда-гомеопата не рассказывал, можно было бы продумать все заранее, обработать свидетелей, в конце концов, — стала распекать его я. — Придумал тоже — проблемы у него, видите ли, с потенцией! И еще номера твои чертовы!

Говорила же, плюнь, езди, как все нормальные люди! Быстро ужинай, готовь вещички и не забудь сердечное. Попробуй успокоить маму. Я сейчас выезжаю, но, боюсь, тебя не застану. Ты там продержись немного. Мы с Оглоедовым вытащим тебя под подписку. И помни, у меня никакой встречи в квартире Киселевой назначено не было. Я приехала в тот район по делу и случайно ошиблась домами. Ясно?!

— Ясно. Спасибо. Ты на меня сердишься?

— Очень. Из-за тебя мама расстроится. Но ты, главное, стой на своем: ты вошел и увидел труп. Если что-то вдруг сорвется, не горюй. Докажем состояние аффекта. Возможно, выкрутим «условно». В крайнем случае, пару лет… Купим тебе тюрьму со всеми удобствами, поживешь полгодика, как в санатории. А потом «условно-досрочное» по состоянию здоровья. Слышишь?

— Слышу-слышу. Только все равно я никого не убивал…

— Неважно, убивал… не убивал. — Запнувшись, я добавила:

— Я люблю тебя, папа.

— Я тоже люблю тебя, девочка. Не волнуйся за меня. Пойду подготовлю маму.

— Целую.

Главный редактор, стоя в балконном проеме, естественно, стал свидетелем моего разговора. Как только я нажала отбой, он озабоченно спросил:

— Твоего отца подозревают в убийстве той самой женщины?

— Мне нужно ехать!

— И он действительно мог ее убить?

— Не знаю. Что бы ты сделал, если б почти тридцать лет холил и лелеял чужого ребенка? А потом вдруг родная мамаша объявилась и вознамерилась предъявить свои права…

— Чужой ребенок — ты, что ли? Тебя усыновили?

— Понятия не имею. Пока это моя рабочая версия. Родители, как понимаешь, ни за что правды не скажут. Я пошла, спасибо за ужин.

— Стой! — скомандовал Генералов. — Дай мне две минуты переодеться.

— Зачем?

— Я сяду за руль. А то вон ты — вся белая, как стена. Еще в аварию попадешь.

— Не надо, я управлюсь.

— Надо! Твоя мама точно не обрадуется, если в придачу к папиному аресту получит и тебя на больничной койке.

— Не обрадуется, — пришлось согласиться мне.

Когда мы подъехали к дому родителей, нам осталось лишь проводить глазами милицейский «бобик», выехавший со двора навстречу. Папу уже увезли. Оставив главного редактора в машине, я поспешила к маме.

Она встретила меня слезами и запахом корвалола. Чем могла, я пыталась ее успокоить, но быстро поняла, что совместной истерикой горю точно не поможешь, поэтому позвонила тете Насте — маминой двоюродной сестре — и попросила ее срочно приехать для моральной поддержки. Потом связалась с Оглоедовым и велела ему бросать свои рестораны и немедленно мчаться с Антониной ко мне на большой совет. Еще я отыскала в записной книжке телефон нашего начальника компьютерной службы и, вкратце обрисовав ему ситуацию, попросила поддержать версию с адресом, восстановленным с конверта. Он обещал помочь, а я понеслась к машине, не дожидаясь приезда тети Насти. Надеюсь, уже сегодня вечером нам с Толиком удастся решить вопрос с адвокатом. У нас в компании, конечно, работают отличные юристы, но они все специалисты по хозяйственному праву. Раньше нам никогда не приходилось сталкиваться с Уголовным кодексом.

Генералов наотрез отказался пустить меня за руль, и пришлось смириться с тем, что он доставит меня за город. В конце концов, вернется домой вместе с Оглоедовым.