Добрая фея с острыми зубками

— Правда? — съязвила я. — Всегда считала, что депутаты — это народные избранники. А вы, оказывается, боитесь, что крутые хозяева заподозрят вас в двойной игре.

— Вам палец в рот не клади, до локтя руку отхватите.

— До плеча, — уточнила я. — Работа у меня такая.

— Да ну?! Просто не женщина, а акула бизнеса какая-то, — усмехнулся Валентин.

— Какая из меня акула? Я — не акула, я — всего лишь щука. Малюсенькая такая вредненькая щучка.

Верещагин от души расхохотался, а я невольно залюбовалась тем, как заиграли мышцы на его обнаженном торсе.

Прозвенел дверной колокольчик.

— Кого-нибудь ждете? — насупился Верещагин.

— Нет, — честно соврала я и пошла открывать Лариске с Иваном.

Каково же было мое удивление, когда в дверях обнаружился Генка при полном параде. Разодетый, выбритый, благоухающий дорогим парфюмом…

— Тут вещи мои кое-какие остались, приехал забрать. — Он бесцеремонно отодвинул меня сторону и вошел. — Там, на втором этаже, книги, видеокассеты, диски… — Его монолог оборвался на полуслове, так как в гостиной бывший муж узрел голого по пояс Верещагина и по этой причине замер столбом посреди комнаты.

— Это не то, что вы думаете… — растерянно попробовал объясниться депутат.

Я не позволила ему договорить и ласково проворковала:

— Не беспокойся, Валя. Ты ничего пояснять не обязан. Хотя мы с Геной еще официально развод не оформили, между нами все кончено, — и, обратившись к бывшему супругу, со всего размаху добила его мужское самолюбие:

— Что молчишь, как воды в рот набрал? Или это мои елочки колом тебе поперек горла встали? Забирай быстро свои манатки и проваливай!

Генка так и не подобрал слов для выражения нахлынувших эмоций, поэтому потащился вверх по лестнице в молчаливом бешенстве.

— Простите меня, Валентин, — прошипела я, как только он затерялся в коридорах второго этажа.

— У вас тут какие-то мыльные оперы разыгрываются, — также шипя, отозвался Верещагин.

— Не берите в голову! Супруг получил отставку и бесится. А вы тут голый сидите…

— Не голый… полураздетый. Вы уверены, что не нужно вашему мужу толком прояснить ситуацию?

— Перебьется.

— Вы точно собираетесь разводиться?

— Точнее не придумаешь, — ворчливо пробубнила я. — Вот вы когда-нибудь разводились?

— Нет… я никогда не был женат. Моя невеста-сокурсница сбежала с моим же приятелем. А потом просто не случилось…

— Вы — счастливый человек. — Про себя я отметила, что незачем теперь напрягать отдел информации. Народный депутат — холост, умен, имеет спортивное телосложение и вполне привлекательную физиономию. Пожалуй, мой размерчик! А вслух произнесла:

— Так какой вы хотели от меня помощи? Если я правильно понимаю, нужно разобраться с этим убийством? Однако, по правде говоря, интересы нашей компании гораздо мельче, чем строительство моста…

— Дмитрий Серебров — ваш отец? — прервал меня Верещагин.

— Конечно, мой.

— Тогда, скажу прямо, интересы вашей инвестиционной компании последние пару месяцев непосредственно касаются этого моста.

— То есть?

— Мне доподлинно известно, что ваш отец работает в этом направлении. У него какие-то дела с Инфобанком… Крупный московский капитал. Строительство моста — великолепное вложение денег.

— Не правда! Папа не стал бы темнить у меня за спиной, — разнервничалась я.

— Я за свои слова отвечаю. Господин Серебров претендует на крупный ломоть от этого пирога.

Вот оно что!.. Папуля, похоже, разинул рот на чужой каравай. За последние месяцы он летал в Москву раза четыре и, вполне возможно, заручился поддержкой хозяев Инфобанка. Но неужели ему неясно, что большой бизнес неотделим от большой политики? А где политика, там жди неприятностей. Скоро выборы. Гонка с препятствиями за депутатской неприкосновенностью уже вышла на финишную прямую. Мост — это козырная карта. Даже если и не главный туз, то все равно неплохо бы держать его в рукаве на черный день. Верещагин — не дурак, совсем не дурак… Свой козырь хочет удержать любой ценой. И он не один на этот козырь глаз положил.

— В таком случае, Валентин, — пауза слишком затянулась, и мне пришлось продолжить, — почему вы приехали ко мне? Если Серебров-старший не относится к тому узкому кругу лиц, чьи интересы вы блюдете, то ведь он может принадлежать к противоборствующему лагерю? А я все-таки его дочь…

— Если газеты продолжат фантазии на тему якобы существующего тайного сговора, то мне не видать депутатского мандата, равно как и вам этого моста. Скандал вам не выгоден так же, как и мне.

Ценная мысль, ничего не скажешь. Но только в том случае, если папе действительно нужен мост. Может, ему просто потребовалась заварушка, чтобы наловить со временем более мелкую рыбку в мутной воде? Но подставить ради этого меня?! Нонсенс какой-то! Он первый за меня любому глотку перегрызет.

— Вам не следовало приезжать сюда лично. Если кто-то держит нас на крючке, то сегодняшняя встреча для этих людей — большой внеплановый презент. К тому же обвинить теперь нас могут не только в тайном сговоре… — Я мрачно хмыкнула, воткнув красноречивый взгляд в обнаженную чуть волосатую грудь нардепа. Он вздохнул:

— Возможно, это было опрометчиво. Но мне некому больше довериться. Не исключено, что в моей команде завелась темная лошадка. Савицкий, конечно, — надежный человек, но он пока вне игры. И к тому же я принял меры безопасности, пока до вас добирался, сменил четыре машины такси и всю дорогу наблюдал в зеркальце за дорогой. Хвоста не было.

— Мой телефон могли прослушивать.

— Перестаньте, Анна! — Депутат вытер салфеткой вспотевший лоб. — Не надо меня доканывать. Вы же сами сказали, что оказались возле той квартиры случайно, дома перепутали. Значит, подставляли только меня… Меня, понимаете? А уже потом кто-то воспользовался стечением обстоятельств.

Мне бы вашу уверенность, господин Верещагин! Меня-то по этому адресу тоже настойчиво пригласили. И еще на Пролетарке была папина машина.

На втором этаже хлопнула дверь, вслед за чем на лестнице появился Генка с несколькими объемистыми пакетами в руках. Шествуя мимо нас с постной миной, он не смог удержать при себе собственное мнение:

— Вижу, ты времени даром не теряешь…

— Время — деньги, — с трудом подавила я смешок.

— Смотри, не продешеви!

— Будь спокоен! Такого удовольствия я тебе не доставлю.

— Счастливо оставаться, — бросил он через плечо уже из прихожей.

— И тебе жить да радоваться…

Генка с остервенением захлопнул входную дверь.

— Вы — очень милая пара, — осторожно высказался Верещагин. — Может, развод не лучший выход?

— Если вы останетесь без своего мандата, милости прошу ко мне в семейные психотерапевты. — В отличие от него мое настроение вконец испортилось. Мысли зашли в тупик и отчаянно хотелось вызволить их оттуда в одиночестве.

К счастью, вернулась Антонина. Она успела не только высушить рубаху, но и ухитрилась ее выгладить. Я воспользовалась тем, что депутат оделся, и встала, давая понять, что разговор закончен.

— Пойдемте, Валентин, я подвезу вас до трассы.

— Так вы не будете мне помогать разбираться в этой проблеме? — задал вопрос Верещагин, когда мы уже были в машине.

— В общем-то, не отказываюсь. Но что я могу?

— Гораздо больше, чем я. Из-за выборов у меня связаны руки. Ваше положение куда менее шатко… Во-первых, вы с вашим юристом можете проявлять законный интерес к ходу следствия. Вы же проходите по делу как свидетели. Во-вторых, хорошо бы узнать, каким образом заметка про убийство попала в сегодняшний номер «Народной трибуны» и кто автор идеи о тайном вече. Можно попытаться побеседовать с кем-нибудь из руководства этого издания. И, в-третьих, — убитая женщина. По милицейскому протоколу у нее нет никаких родственников. Но ведь у нее есть соседи, знакомые, наконец. Вполне вероятно, что в последнее время в жизни убитой происходило что-то необычное…

— Соседей и друзей будет допрашивать милиция…

— Не обязательно. А если и будет, то следствие интересует сам факт убийства, и ментам совершенно без разницы, что за этим стоит. — Верещагин покосился на меня и произнес тихо:

— Я пойму вас, Анна, если вы откажетесь мне помогать. Но на всякий случай оставляю вам е-мейл. — Он черкнул английские буквы на клочке бумаги и протянул мне:

— Это надежный адрес, никто не сможет связать его со мной.

Я остановилась возле выезда на трассу. Депутат попрощался и отправился ловить попутку.

Мне хотелось собраться с мыслями в одиночестве, и поэтому я не поехала сразу домой, а свернула с дороги к берегу небольшого прудика. Расположившись в тени под большими ивовыми кустами, я предалась размышлениям.

Папа подставить меня не мог. Это — аксиома. Даже если Серебров-старший темнит, это означает лишь то, что он пытается не позволить моему любопытному носу всунуться в какую-то грязную дырку. С его стороны это глупо, я и так уже во что-то вляпалась. Но как бы там ни было, получается, что в этом деле есть некая связь между фигурантами. Я нашла палочку и стала рисовать на песке кружочки. Первый — это я, папа и наша инвестиционная компания. Второй — депутат Верещагин вместе со своим комитетом, мостом и залегшим на дно помощником Савицким. Единственная вялая стрелочка между этими кружочками — папин интерес к строительству моста. Третья фигура — убитая пенсионерка Киселева. Сначала я нарисовала от нее две стрелочки к себе и Верещагину, но потом подумала и стерла обе. Еще совсем не факт, что именно эта женщина назначала нам встречу в своей квартире, и тем более не факт, что присланные мне фотографии — ее работа. Четвертый кружок, несомненно, тоже есть. Но пока идентифицировать его никак нельзя. Он-то и убрал Киселеву в надежде затянуть этим удавку на политической карьере Верещагина. Но при чем тут я? Ну застукали бы депутата возле свежего трупа, ну раздули бы вокруг этого шумиху… Зачем тогда там понадобилось мое присутствие? Отбить у папы охоту на мост? Но к чему такие финты ушами? Мой папа — человек понятливый, оттого жив-здоров, чего и всем желает. С ним можно было просто по душам поговорить, он бы и сам с дороги ушел. Мост, конечно, — кусок привлекательный, но не настолько, чтобы подвергать себя и меня риску. Не выходит между нами и четвертым кружочком стрелочки. Не выходит, и все тут!

Секундочку!.. А если идея состояла не в том, чтобы застать меня и Верещагина возле трупа? Мы должны были просто встретиться с ним у Киселевой и выслушать какую-нибудь околесицу про спасение душ и вечную жизнь. При выходе из подъезда нас бы «случайно» заметили мальчики с телекамерой. Депутат и вице-президент инвестиционной компании, претендующей на злосчастный мост. Уверена, что нам бы с ходу задали десяток интересных вопросов, а мы бы неуклюже твердили, что вообще незнакомы. Чем не «тайное вече»? Очень даже может быть. Но тогда женщину убивать совсем не обязательно. То есть если бы ее убрали потом, после встречи, как свидетеля, все было бы ясно. А до того это — бессмысленно, если только…

Что делал папа на Пролетарке? Предположим, что он каким-то образом узнал о кознях вокруг Верещагина и нашей компании. Возможно даже, на это его натолкнули фотографии. Он потянул за ниточку, и клубочек начал разматываться… Каковы его действия? Ежу понятно — отвести удар. Любой ценой воспрепятствовать моей встрече на Салютной. Но для этого достаточно было толково изложить мне свои подозрения. Я бы сама в капкан по доброй воле не полезла. Правда, для разговора со мной нужны были веские доводы. А если таких доводов не оказалось и просто сработала папина знаменитая интуиция? Что, если он поехал в ту квартиру провести, так сказать, разведку боем? И там что-то произошло. То ли женщина сболтнула лишнее, и папа пришел в ярость, то ли сами организаторы инсинуации испугались и спешно ликвидировали несчастную, опасаясь верещагинского гнева… Как это ни прискорбно, но мне, похоже, придется заняться этим делом. На депутата, безусловно, наплевать. Хоть он и очень даже представительный мужчинка, но все же не последний самец на планете, чтобы всерьез беспокоиться о его судьбе. Мост мне тоже нужен, как зайцу стоп-сигнал. Денег у меня и так с головой, а наполеоновскими амбициями я, в отличие от папы, не страдаю. Но Серебров-старший, кажется, увяз в дерьмеце. Не знаю пока, каким боком, но, чует мое сердце, увяз по самые помидоры. А с этим надо что-то делать! По крайней мере, ход следствия придется держать под контролем: мало ли чего ретивые стражи порядка накопают. Нельзя исключать и того, что папа засветился возле квартиры убитой. И с газетой тоже неплохо бы разобраться. Кто автор заметки, откуда получена информация, как попала в номер? А еще Верещагин абсолютно прав насчет этой убитой — пенсионерки, ее связи тоже имеет смысл прозондировать…

Но, в любом случае, начну я с папы. Сейчас перекусим с Антониной и двинемся в город. Сначала прижму к стенке старого пройдоху, хотя подозреваю, что Серебров-старший уйдет в глухую несознанку и лучше не рассчитывать на его искренность. А ближе к вечеру мы поедем в больницу выписывать нашего юриста. Нарисовав таким образом ближайшие планы, я покинула берег, оставив на растерзание ветру мои художества на песке.

Въехать во двор у меня не получилось. Ларискина «Нива» разместилась аккурат по центру проезда, не оставив шансов протиснуться ни справа, ни слева. Черт, я совсем забыла, что вызвала нашу сладкую парочку прикрывать тылы на время визита Верещагина. Сам визит мои друзья, разумеется, уже проморгали, но зато поспели к обеду.

Я припарковала свою машину за забором, а сама прошла на территорию участка и враз окаменела от ужаса. Антонина, Лариска и Иван со свекольными рожами носились по двору, размазывая слезы и сопли. Поскольку аллергия, как известно, болезнь не заразная, то наверняка случилось что-то страшное.

Зареванная троица заметила мое появление и хором принялась нечленораздельно мычать и размахивать руками.

Преодолев ступор, я ринулась к ним с воплями:

— Вашу м…! Прекратить истерику! Что произошло? К счастью, никаких новых трагедий в мое отсутствие не случилось. Минут за десять из сопливой команды мне удалось вытрясти следующее. Иван с Лариской приехали вскорости после нашего с Верещагиным отъезда. Они нечаянно опоздали, так как прокололи по дороге колесо и ставили запаску. Антонина пошла на кухню готовить гостям кофе, а Иван тем временем со всей своей молодецкой дури плюхнулся на диван в гостиной. Последовал странный щелчок — слетел колпачок с припрятанного мною газового баллончика. Почувствовав у себя под попой что-то твердое, Иван привета! и принялся шарить рукой между подушками. Наковыряв какой-то предмет, он уже взял его в руку, но тут растянутая нога не выдержала его полусогнутой позы, и бедолага рухнул на пол. Рука с зажатым в ней баллончиком ударилась о деревянную ручку дивана, вследствие чего струя слезоточивого газа вырвалась на свободу.

Иван схватился за лицо, а Лариска и подоспевшая из кухни Антонина кинулись к нему на помощь, не понимая, что произошло. В результате все трое нахватались газа. В шоке они выбежали на улицу, даже не догадавшись промыть глаза водой. Мне пришлось в срочном порядке включить поливочную систему, и методом интенсивного омовения групповую истерику удалось вскорости прекратить.

Только минут через сорок мы рискнули войти внутрь коттеджа. Газ уже успел выветриться. Во всяком случае, мои чувствительные глаза не ощущали никакого дискомфорта. И тут я вспомнила про Бандита. Его, сердешного, забыли где-то в доме, и он вполне мог отравиться газом. Все в срочном порядке рассеялись по комнатам в поисках животного.

— Ой, горюшко, — послышался из кухни голос Антонины.

Мы все кинулись туда. Секретарша держала на руках вялое лохматое тельце.

— Он живой? — Я выхватила у нее кота и тут же поняла, что он еще дышит, но реагирует очень слабо. — А ну, открой глазки, посмотри на меня, кысенька золотая.

Кот с трудом разлепил глазищи, окинул меня недовольным взглядом и неожиданно икнул. Я оторопела, вслед за чем уловила легкий запашок и принюхалась к кошачьей морде.

— Рыба, ей-богу, рыба.

Антонина бросилась к раковине.

— Во, Бандюга… — Она продемонстрировала присутствующим здоровенный огрызок рыбьего хребта. — Я утром шмат осетрины достала из морозильника, хотела поджарить к обеду. Там с полкило было, если не больше.

— Ни фига себе! — выразил восхищение Иван.

— Так, выходит, он газом не отравился? — Лариска издала вздох облегчения.

— Он, гад, нашей осетрины обожрался. Едва дышит, — поставила я суровый медицинский диагноз.

В подтверждение моих слов кот еще раз икнул и закатил глаза.

— Как говорится, в большой семье таблом не щелкай, — развеселился Иван, принимая Бандита из моих рук. — У-у-у, да ты, братец, и впрямь на полкило потяжелел.

— А он не сдохнет от переедания? — забеспокоилась Антонина.

— Не с нашим счастьем, — проворчала я. — Зато мы имеем все шансы умереть от голода. Между прочим, он слопал наш обед.

— Это горе поправимо, — заявила Лариска. — Собирайтесь, пообедаем в ресторане.

Через полчаса, оставив всех наслаждаться обедом в кабаке, я направилась к родителям.

Как и ожидалось, ничего полезного от папы добиться не удалось. Да, он интересовался мостом. Да, имел контакты с московским банком. Но, по большому счету, этот проект для нашей компании — утопия, поэтому Серебров-старший и не ставил меня в известность. С депутатом Верещагиным лично не знаком и даже не делал попыток вступать с ним в переговоры.

Я показала папе факс с заметкой из «Народной трибуны». Он высказал крайнее удивление по этому поводу и заявил, что не представляет, что это значит и кто стоит за подобной провокацией. Еще он потребовал, чтобы я занималась работой и не совала свой нос куда не следует.

Пообещав закончить завтра переговоры по нашему тендерному предложению, я откланялась, несолоно хлебавши.

Позвонила Лариска и сообщила, что вся компания движется на Левый берег к Антонине. Секретарша попросила подбросить ее домой за вещами. Раз уж она пока живет у меня, то ей нужна какая-то сменная одежда.

В половине пятого мы все пересеклись у больницы. Оглоедов уже поджидал нас там в позиции низкого старта. Поначалу, правда, он впал в легкую прострацию при виде сменившей имидж Антонины, но затем скорехонько сориентировался, распушил хвост и всю дорогу к моему дому что-то ворковал девушке на заднем сиденье автомобиля.

Лариска с Иваном за город решили не ехать и распрощались с нами еще возле больницы.

Получив свою «Тойоту» в целости и сохранности, наш юрист, понятное дело, домой не торопился и напросился на ужин. Пока Антонина возилась на кухне со стряпней, он суетился вокруг с упорством мартовского кота и элегантностью слоненка, вступившего в пубертатный период.

Рабочий день, как я и предполагала, начался с того, что все мужское население нашей конторы по очереди побывало в моей приемной, что безумно раздражало Оглоедова. Он всячески пытался воспрепятствовать ажиотажу, возникшему вокруг резко похорошевшей Антонины. Сама девушка, не избалованная мужским вниманием, страшно смущалась и периодически отсиживалась в моем кабинете, кляня судьбу на чем свет стоит. К обеду я не выдержала и отослала ее в администрацию добывать последние подписи и печати по сахарному проекту.

Позже наш главный юрист должен был забрать у нее документы и завезти их в тендерный комитет. Я же соединилась с отделом информации и дала команду найти координаты главного редактора «Народной трибуны».

Телефон приемной популярного издания мне принесли уже минут через пять. Ни секунды не колеблясь, я набрала номер и, представившись, договорилась о встрече с редактором в шестнадцать часов.

Потом позвонила какая-то женщина по межгороду и сообщила, что на свадьбе все гости траванулись паленой водкой. Я не сразу поняла, какое мне, собственно, дело до отравления на чьей-то свадьбе, но тут же выяснилось, что мой водитель в числе пострадавших гостей находится в больнице. Его состояние не слишком тяжелое, но до конца недели на него рассчитывать не стоит.

Вот незадача! Не могу же я целую неделю пользоваться услугами такси. Присутствие посторонних людей рядом меня раздражает. Придется, видно, крутить баранку самостоятельно.

Смирившись с этим прискорбным фактом, я поехала в салон красоты к Ивановой маме приводить себя в порядок перед встречей с главным редактором. Через час я уже любовалась своим отражением в зеркале. Не сойти мне с места, если при виде такой красоты журналюга не выложит мне всю правду-матку. Красота — страшная сила. Для убедительности образа не преминула даже заскочить в магазин одежды и сменить свой костюм на фривольное шифоновое платьице в веселенький малиновый цветочек.

И без пяти четыре переступила порог здания, в котором разместилась редакция «Народной трибуны».

По тому, как серенькая секретарша в приемной смерила меня недовольным взглядом, я окончательно утвердилась во мнении, что мои усилия не пропали даром и вид у меня сногсшибательный. Остается надеяться, что главный редактор со звучной фамилией Генералов не столетний старикашка, давно отпевший заупокойную своей потенции.

Переступив порог «генеральского» кабинета, я скользнула взглядом по его хозяину, восседавшему у компьютера за массивным столом светлого дерева, и застыла как вкопанная, обливаясь холодным потом. Да уж, жизнь не удалась окончательно и безнадежно! Ведь именно этого человека, притащившего меня к себе домой в бесчувственном состоянии после ядерной смеси успокоительного и алкоголя, я мечтала не видеть до конца своих дней. Не с моим счастьем… Сейчас на нем, конечно, нет синей пижамы с веселеньким желтым рисуночком, и его волосы не взлохмачены со сна. Но это точно он! Его бессмертный образ прочно зацепился в глубинах моего подсознания.

Так, спокойствие, только спокойствие, я не я, и рожа не моя. В шикарной девице, коей я сейчас являюсь, ему нипочем не признать ту опухшую особу, которая полночи выцарапывала из глаз контактные линзы, а утром едва не запустила в него светильником.

Генералов вежливо привстал и жестом пригласил меня садиться. Взяв себя в руки, я непринужденно откинулась в кресле и забросила ногу на ногу, выставив на обозрение главного редактора аппетитно загоревшие коленки.

— Анна Дмитриевна Сереброва? — спросил Генералов.

— Собственной персоной, — усмехнулась я, желая придать беседе как можно более неформальный оттенок. — Прошу любить и жаловать.

— Меня зовут Сергей Николаевич, чем могу быть вам полезен? — В его тоне просквозило неудовольствие. Общение на короткой ноге с представительницей какой-то там компании явно не входило в ближайшие планы главного редактора. Скажите-ка, голые коленки его не впечатлили! Как бесчувственных девиц из ночных клубов домой притаскивать, так это самая что ни на есть норма жизни. Будет тут теперь корчить из себя принца-недотрогу! Одно радует — меня он точно не признал.

— У меня к вам, Сергей Николаевич, оч-ч-чень конфиденциальный разговор, — вкрадчиво начала я. — Ваше уважаемое издание опубликовало в минувшую субботу ложную информацию, которая касается моей компании и меня лично.

Генералов напрягся, по всей видимости, пытаясь припомнить материалы упомянутого номера. Ничего путного он не вспомнил, поэтому обратил на меня вопросительный взгляд.

Я не стала испытывать его терпение и продолжила:

— Речь идет о заметке по поводу убийства на улице Салютной, а я именно тот руководящий сотрудник инвестиционной компании, которому довелось обнаружить труп.

— А-а-а… тогда понятно, — протянул главный редактор.

— Что вам понятно? — фыркнула я. — Вы публикуете на своих страницах ничем не подтвержденные домыслы, которые затрагивают мои интересы. Я могу подать в суд за клевету!

— Мы не называли ни вашего имени, ни названия компании, — совершенно спокойно отреагировал он. — Не думаю, что суд примет такое дело к рассмотрению.

— Имя депутата вы, кажется, тоже в статье не называли. Однако вычислить его проще пареной репы.

— А почему вас это беспокоит?

— Меня ваши писаки обвинили в тайном сговоре с человеком, с которым я даже не знакома. Вы считаете, что нет повода для беспокойства?

— Абсолютно никакого. Если сговора не было, вам не о чем тревожиться.

— Как же, как же… Вы завтра-послезавтра насочиняете не только про «тайное вече», но и про то, что я состою в любовной связи с самим Верещагиным, а заодно с его помощником и всем его парламентским комитетом…

— А вы состоите?

— Ага! И еще со сборной России по футболу, и с американским президентом.

— У вас бурная личная жизнь, — рассмеялся Генералов.

— И вам того же желаю, — огрызнулась я в сердцах.

— А от меня вы чего хотите?

— Хочу знать, кто автор статьи и как она оказалась в номере.

— Может, вам еще дать ключи от квартиры, где деньги лежат?..

— Да поймите вы, если ваша газета получила заказ утопить Верещагина, топите себе на здоровье. Только вот меня не трогайте.

— Никаких таких заказов мы не получали. Мы — уважаемое издание и в политических интригах не участвуем. А эта заметка просочилась в номер случайно, без моего ведома. Виновники уже получили по шапке.

— Вот меня и интересует, каким образом непроверенная информация просочилась в газету, причем с такой завидной оперативностью? — не собиралась сдаваться я.

— Это закрытые сведения. Я могу лишь принести вам личные извинения и заверить, что подобное не повторится. — Главному редактору не терпелось от меня избавиться, и он готов был пообещать манну небесную. Как же, нашел дуру, так я и поверила!

Некстати запиликал мой сотовый. Обычно я выключаю телефон, когда предстоит деловой разговор, но сегодня просто забыла это сделать. Высветился номер Оглоедова. Хочется верить, что юрист не принес дурные вести из тендерного комитета. Извинившись, я приняла звонок.

— Аня, — прокричал в трубку Толик. — У нас проблемы!.. Ты только не сильно нервничай… может, еще обойдется…

— Что обойдется? Говори толком!

— Тут такое дело… Я только на секундочку вышел из машины купить воды в ларьке.

— Ну?

— Машину вскрыли и мой портфель украли.

— Сочувствую, но, думаю, ты не возил в портфеле все свои личные сбережения…

— Не возил, — согласился юрист. — Но в портфеле был комплект документов по сахарному заводу. Я как раз вез их в тендерный комитет…

— Весь комплект? — холодея, переспросила я. — Ты хоть понимаешь, скольких сил он стоил? Ведь все подписи по новому кругу собирать придется. Две недели работы коту под хвост! Растяпа чертов! Водички ему захотелось! Убью тебя, Оглоедов! Нет, живьем закопаю! Уволю к ядреной фене!

На этих словах связь прервалась, и я сообразила, что по-прежнему нахожусь в кабинете главного редактора. Его хитрый прищуренный взгляд вызвал у меня неприятные покалывания между ключицами. Худшие опасения не замедлили подтвердиться.

— Так, вы снова собираетесь убить Оглоедова? Бедняга выжил после первой попытки? — Генералов отбросил в сторону деловой официоз и моментально превратился в прежнего самодовольного засранца, предложившего мне давеча вытереть лицо туалетной бумагой. Он противно загоготал и продолжил глумление:

— Что на сей раз? Надеюсь, вместо успокоительного этот Оглоедов не подмешал вам в кофе слабительное… Учтите, у меня в кабинете мягкая мебель совсем новая!..

Он ржал уже почти навзрыд, а мне захотелось немедленно откусить свой язык и сожрать его целиком с горчицей и хреном. Продать саму себя с потрохами… тоже мне бизнес-щука под маринадом! Килька в томате — и та будет посмекалистей.

Первым порывом было — сделать из кабинета ноги. Просто выскочить, хлопнуть дверью, добежать до лифта, а там внизу у входа припаркована моя машина… Но нет, я ведь так ничего и не узнала про автора заметки. К тому же если слиняю, то наглое ржание Генералова будет преследовать меня потом долгими зимними ночами. Нет ничего ужасней поражения и постыдного бегства с поля брани!

Наступив на горло собственному малодушию, я резко перегнулась через стол и ухватила надрывающегося от хохота редактора за галстук. Рывок… и мы оказались нос к носу, а наглеца перекосило от неожиданности.

— Слушай сюда, придурок, — рассвирепела я не на шутку. — Ради этого гребаного скандала с мостом задушили пожилую женщину. Если ты немедленно не выложишь, как на духу, кто заказал этот пасквиль, то… — на мгновение мне пришлось задуматься, чем бы его достать, — то я… я обвиню тебя в сексуальных домогательствах.

Продолжая одной рукой удерживать Генералова за галстук, свободной рукой я что было силы рванула плечевой шов своего платья. Тонкая ткань моментально треснула, частично обнажив не только мой бюстгальтер, но и глубокие царапины, оставленные на моем теле Бандитом.

— Шизофреничка, — прохрипел главный редактор, сделав неловкую попытку освободиться, но в результате галстук на его шее только сильнее затянулся.

Опасаясь получить на свою голову второй удавленный труп, я немного ослабила хватку, но полностью выпускать жертву из своих рук пока не торопилась.

— И еще твои подчиненные узнают, что ты пьяных баб снимаешь в ночных клубах!

— Пусти, идиотка! — просипел он.

— Кто автор статьи?!

— Пусти! — Ему наконец удалось разжать мои пальцы, удерживавшие галстук.

Глотнув воздуха полной грудью, он отпихнул меня назад в кресло, в которое я благополучно и рухнула. Все бы еще ничего, если бы ткань моего платья не зацепилась за металлический браслет часов Генералова, вследствие чего я оказалась в кресле, а весь шифоновый передок моего платья почти до пояса остался болтаться на браслете.

— Я вызываю охрану! — Главный редактор схватился за телефонную трубку.

— Милости прошу, у меня есть что ей рассказать. — Я провела тыльной стороной ладони по губам, размазав тем самым по лицу яркую помаду. В порванном платье и с измазанным лицом — чем не жертва сексуальных притязаний? Довольная собой, я уставилась на него, добавив с издевкой:

— Кстати, у меня выходят еще и очень артистичные истерики. Можно начинать?

Он со злостью швырнул трубку назад на рычаг.

— Дура!

— Сам кретин! Пробовала же договориться по-хорошему…