Добрая фея с острыми зубками

Договариваться с хозяином кабака, инсценировать бандитскую разборку… Это ж сколько ненужных свидетелей наберется. Другое дело — яд. Ну, не яд, разумеется, в прямом смысле слова. Какое-нибудь сильнодействующее лекарство с пролонгированным сроком действия. Ничего не стоит подмешать несколько капсул в вино, а наутро в постели найдут уже остывшее тело. Будет, конечно, вскрытие, но оно покажет обширный инфаркт, кровоизлияние в мозг или что-нибудь в этом духе. Такая смерть среди вполне здоровых молодых людей вовсе не редкость. Какой патологоанатом станет возиться с анализом крови, если нет явных признаков насилия? А пока убитые горем родственники придут в себя и будут в состоянии усомниться в естественных причинах смерти, тело уже успеют похоронить. И все шито-крыто. Никакого лишнего шума, никаких свидетелей.

— Тебе нельзя идти на эту встречу, — категорично выразил свое мнение Генералов.

— Сережа прав, — тут же поддержала его Лариска. — Ты ведь не сможешь за ужином ничего не есть и не пить. К тому же нет никакой уверенности, что Верещагин воспользуется ядом, а не найдет какой-нибудь более изощренный способ убийства.

— Мне придется туда пойти, — жестко отрезала я. — Иначе этот кошмар никогда не закончится. Нельзя жить в постоянном ожидании того, что на голову свалится кирпич.

— Кирпич может свалиться на голову кому угодно и в любое удобное для него, то есть для кирпича, время, — скептически заметил Иван.

— Безусловно, — парировала я, — только «мой» кирпич — не такой уж абстрактный, а время и место его падения можно легко подкорректировать.

— Естественно, — с иронией продолжил мою мысль Сергей, — вот этому кирпичу и помогут завтра упасть на твою голову прямо возле «Жемчужины». Идти туда — настоящее самоубийство.

— Я буду не одна. Надеюсь, люди Караюшкуса будут меня прикрывать. Они скоро должны подъехать, и тогда мы обсудим план…

— Короче, — грубо оборвал меня главный редактор, — либо на завтрашний ужин вместо тебя идет Марина, и мы будем сегодня прорабатывать план ее безопасности, либо я немедленно отволоку тебя в твой собственный подвал и посажу там под замок до лучших времен.

— Правильно, — подхватил Оглоедов, — и вход в подвал мы будем сторожить по очереди.

— И Сереброву позвоним… — запел Иван уже знакомую песенку.

— Вы все с ума посходили, — возмутилась я. — Верещагин меня видел, он никогда не купится на подставу.

— Никита Когтев тебя тоже видел, и это ничуть ему не помешало… — с ехидством напомнила Лариска. — Ничего, наложит побольше косметики, в ресторанах освещение приглушенное. И вообще, ты заплатила Марине такую сумму, что она просто обязана отработать деньги сполна.

— Девушка их уже отработала. Тот наркоман мог вызвать своих дружков, и они бы обчистили мой коттедж под ноль.

— Анна Дмитриевна, — Антонина, позволившая Бандиту примоститься у себя на коленях, засопела заложенным носом, — мы все за вас переживаем. Если понадобится, то я сама помогу Сергею дотащить вас до подвала.

— Вот-вот, и я подключусь, — подхватила Лариска. Ну что с ними со всеми поделаешь? Просто коллективную травлю какую-то устроили. Подумать только, чуть больше месяца назад Лариска считалась моей единственной близкой подругой. Оглоедов, правда, тоже маячил где-то на горизонте, но нас связывали скорее деловые отношения. А вот теперь у меня собралась целая гвардия, и все страждут моей безопасности. Никогда бы не подумала, что друзья — это так обременительно.

В конце концов, я была вынуждена примириться с их доводами, тем более что прибывшие позднее коллеги Караюшкуса поддержали мнение большинства.

В половине седьмого следующего вечера недалеко от входа в ресторан «Жемчужина» примостился неприметный серый «Рено» с тонированными стеклами. Внутри салона расположились: я, Олег Юрьевич — партнер Караюшкуса, Валерий Григорьевич — начальник его департамента безопасности и их водитель. В нашем распоряжении имелось приемное устройство от микрофона, закрепленного булавкой на бюстгальтере Марины. Сама девушка должна появиться в ресторане в пять минут восьмого. В самом заведении уже более часа трое молодых «бизменов» весело празднуют удачную сделку. Бравые молодцы уже несколько раз выходили с нами на связь, сообщая, что посетителей в зале совсем немного и ничего подозрительного пока не происходит.

В режиме крайней осторожности уже осмотрены прилегающие крыши и лестничные пролеты зданий на предмет обнаружения снайпера. Предварительные поиски результатов не дали, и сейчас несколько человек, притаившись неподалеку с биноклями, держат под контролем окрестности.

В ближайшем переулке притаился темно-вишневый джип «Чероки», в котором ожидают приказа шестеро вооруженных бойцов. По утверждению Валерия Георгиевича, его вояки на несколько порядков превосходят по уровню подготовки хваленый спецназ.

А еще в полдень на вакантное место официантки в ресторан заступила новая работница. Одна из напарниц Марины напрочь отказалась отпускать подругу на дело без своего участия.

Короче говоря, подготовились мы капитально. И к летящему кирпичу, и к «случайной» бандитской разборке. Блюда и напитки на столе будет контролировать как сама Марина, так и новая «официантка». Нам казалось, что мы предусмотрели все.

Самых больших усилий стоило убедить моих друзей остаться дома. Все как один считали, что обязаны принять в операции непосредственное участие. Антонина с Лариской желали прогуливать поблизости от ресторана какую-нибудь собачонку. Оглоедов кричал, что при задержании депутата неплохо иметь под рукой юриста. А Иван и Сергей просто потирали кулаки и хрустели костяшками пальцев, демонстрируя боевую готовность. Но директор департамента безопасности остался непреклонен: дилетанты испортят все дело. Не нужно путаться под ногами и мешать специалистам.

Часы в нашем автомобиле запищали. Семь вечера — час икс наступил. Мы приросли к тонированным стеклам, и в салоне воцарилось напряженное молчание. Минуты шли, но Верещагин на пороге ресторана не появлялся. Или он любитель опаздывать, или заподозрил неладное и отказался от встречи. Лично я многое бы сейчас отдала за то, чтобы Верещагин не появился.

Из машины такси выпорхнула принаряженная Марина и скрылась за стеклянными дверьми «Жемчужины». С расстояния десяти метров даже родной отец принял бы ее за меня. Не обнаружив в зале депутата, девушка пристроилась за свободный столик, о чем и сообщила тихонько в микрофон.

Через несколько минут возле ресторана притормозил зеленый «Форд». Из него выскочил молодой мужчина и спешно направился ко входу. Это точно не Верещагин. Но, хотя я и видела прибывшего лишь мельком, что-то в его облике показалось мне смутно знакомым. Зеленый «Форд»… Ну конечно же, это помощник депутата Вячеслав Савицкий! Я видела его выходящим из подъезда Киселевой, и он был первым подозреваемым в ее убийстве.

— Началось, — прошипела я тихо, — Верещагин прислал своего подручного.

В подтверждение моих слов захрипело приемное устройство, и мы смогли услышать диалог внутри зала.

— Здравствуйте, Анна Дмитриевна. Меня зовут Вячеслав Савицкий. Я — помощник депутата Верещагина.

— Добрый вечер, господин помощник, — игриво ответила ему Марина. — Ваш патрон не придет? У него изменились планы?

— Немного. Я должен сопроводить вас в более спокойное место.

— Но Валентин ведь сам выбрал этот ресторан! Что его здесь не устроило?

— Возможно, решил, что здесь не хватает романтики. Они продолжили беседу, уже выходя из ресторана.

Такой поворот событий мы не предусмотрели.

— Какого черта?! — зарычал мне на ухо Олег Юрьевич. — Зачем она с ним идет?

— А что ей делать? — удивилась я. — Не может же она показать, что боится.

— Их маршрут непредсказуем. — Валерий Георгиевич озабоченно потер практически лысую макушку. — Будем надеяться, что Марина сама сможет оказать сопротивление Савицкому, если тому вздумается напасть прямо в машине. Мы же двинемся следом.

Водитель тронулся с места, а директор всей нашей гребаной безопасности отдал соответствующие распоряжения по рации бойцам в джипе. Машины влились в плотный поток автомобилей. Зеленый «Форд» оторвался от нас на первом же светофоре. По причине вечерней пробки ничего нельзя было поделать. Утешало лишь то, что благодаря микрофону мы могли слышать каждое слово в их салоне.

— Может, все-таки откроете страшную тайну, куда мы едем? — непринужденно осведомилась девушка.

— Скоро узнаете. Это маленький сюрприз.

«Чтоб ему сдохнуть, — пронеслось у меня в голове, — заедет сейчас в глухую подворотню, стукнет Марину монтировкой по голове — то-то будет чудный сюрпризец».

— Вы уверены, что стоит ехать через площадь Славы? Там сейчас дорога намертво забита.

Понятно, девушка сообразила, что мы отстали, и дает ориентиры.

— Уверен, — ответил Вячеслав, — ехать в объезд будет вдвое дольше.

— Могу я хотя бы рассчитывать, что не проведу в уличных заторах остаток вечера? — Марина выбрала амплуа кокетливой дамочки и капризничала на славу.

— Главное — добраться до Европейской аллеи, а там уже рукой подать.

— Ага, как же!.. Там сейчас в Петровском переулке точно станем на два часа.

— Мы не поедем через переулок, за аллеей уйдем на набережную.

Браво, Марина! Теперь мы знаем, куда навострил лыжи Савицкий. Но зачем? В этом районе набережной ранним вечером многолюдно. С тем же успехом можно было не отъезжать далеко от «Жемчужины», а попробовать прихлопнуть девицу в ближайшем дворике.

В приемном устройстве снова раздался голос девушки:

— Речной вокзал? Что мы здесь делаем? Предупреждаю, в привокзальных ресторанах я обычно не ужинаю!

— Успокойтесь, Анна Дмитриевна. Местные забегаловки вам сегодня не грозят. — По звуку хлопнувшей автомобильной дверцы стало ясно, что они приехали. — Пойдемте к двенадцатому причалу.

Причал! Даже в наших худших мыслях мы не допускали никакого причала. Кирпич, яд, пуля, монтировка, в конце концов… Хитры, мерзавцы, ничего не скажешь! Сейчас помощник приведет ее на приватный катерок или на яхту, что в общем-то без разницы, а там шлепнуть жертву можно любым способом. На дне реки утопленницу найдут ой как не скоро. Если вообще найдут…

Ситуацию почувствовала не только я. Водитель нашей машины напрягался изо всех сил, нахально втискиваясь в любой просвет на дороге. Он даже проигнорировал несколько красных сигналов светофора, но все равно мы прибыли на речной вокзал минут на семь позже «Форда». И, в отличие от Савицкого, мы не представляли, где находится двенадцатый причал.

Валерий Григорьевич отдавал по рации последние распоряжения команде из джипа, а наш водитель, припарковавшись, снял блокировку дверей. Прежде чем мужчины успели хоть что-нибудь сообразить, я горной козой выпрыгнула из автомобиля. Доля секунды мне понадобилась, чтобы уяснить последовательность нумерации причалов. Еще мгновение, и ноги сами галопом понесли меня в нужном направлении.

Мне вслед летели недовольные окрики Олега Юрьевича и Валерия Григорьевича, но они волновали меня меньше всего на свете. Только бы успеть! Только бы не опоздать! И снова я нисколько не задумывалась над тем, как буду голыми руками спасать Марину от кровожадного народного депутата.

Помощника Савицкого я заметила возле двенадцатого причала. Он курил и прижимал к уху мобильный. Маломерный катер как раз отдавал швартовые от пристани. Трап уже убрали, а расстояние между бортом суденышка и бетонным парапетом набережной составляло метра два или даже немного больше.

Если бы кто-нибудь когда-нибудь предложил мне совершить двухметровый прыжок, я бы сочла такого доброжелателя сумасшедшим и, несомненно, отправила бы его гулять лесом и полем. Но сейчас выбирать не приходилось. Сильный толчок… и я перелетела на палубу, если вообще корректно называть палубой крохотное пространство в хвостовой части катера. Приземление было не таким удачным, как сам прыжок. Я больно ударилась коленкой о какую-то железяку. Катер стал стремительно удаляться от берега.

Превозмогая боль в ноге, я ринулась на поиски Марины. Дверь на хвосте суденышка оказалась заперта. Пройдя по правому борту, я нашла еще одну и нажала на ручку.

Первое, что открылось моему взору, был Верещагин. Один рывок — и я смертельной хваткой вцепилась в лацканы его пиджака, сотрясая воздух визгом и бранью. Мое вторжение было для депутата полной неожиданностью. Его переклинило, и он даже не пытался оказывать сопротивление. Я же от души разорялась, обещая показать Верещагину и кузькину мать, и вырванные годы, и небо в клеточку, и штаны в полосочку.

Марине пришлось изрядно потрудиться, чтобы оторвать меня от замершего столбом депутата. Отпустив, наконец, лацканы его пиджака, я перевела дыхание и огляделась. А поглядеть мне было на что… В центре довольно просторной каюты, напоминавшей по количеству цветов оранжерею, находился изящно сервированный стол с уже зажженными свечами. Вокруг него столпились люди с удивленными лицами. Кроме Марины и самого Верещагина, тут имелись: пожилой усатый мужчина в морской форме — не иначе капитан катера, — «пингвин» во фраке — скорее всего, официант, дедушка со скрипкой и дядька в поварском колпаке. Видно, на учиненный мною шум сбежался весь экипаж этой посудины. Последним ворвался в каюту мальчуган лет двенадцати. На его сползавшей на нос фуражке золотистыми буквами значилось слово «юнга».

Все смотрели на меня с такими физиономиями, как будто увидели живое привидение с мотором. Но вот мотора-то у меня, господа, как раз и в помине не было. Иначе я бы с удовольствием упорхнула, избежав тем самым неприятных разбирательств. А так объясняться, боюсь, придется. Операцию захвата я провалила окончательно и бесповоротно. Одно радует: при таком скоплении людей на катере Верещагин вряд ли рискнет применять силу. На этой моей умной мысли к депутату вернулась способность разговаривать. Правда, изъясняться он мог пока еще не очень членораздельно:

— В-в-ы-ы… ч-ч-е-е-г-о-о?.. С-с-естры? — Его взгляд растерянно блуждал между мною и Мариной. — П-п-о-хожи, к-к-а-же-ется…

В этот момент у Марины зазвонил мобильный.

— Нет-нет, все в порядке, — проговорила она в трубку. — Да, Анна здесь… Мы вернемся к причалу через несколько минут… Подождите нас…

Даже не буду рассказывать, как спустя полчаса заходился хохотом Верещагин. Разборка с ним состоялась прямо на пристани, причем в окружении колоритных мальчиков из нашего джипа. Депутат долго не мог врубиться, в чем его пытаются обвинить, а когда до него наконец дошло, то заржал погромче пресловутого сивого мерина.

Вдоволь насмеявшись, Верещагин начал прилюдно каяться. Действительно, в сегодняшней нашей встрече не было никакой деловой необходимости. Ситуация с мостом утряслась сама собой. Иевлева удалось приструнить, и какой-либо угрозы с его стороны ожидать больше не приходится. Но депутат решил воспользоваться обстоятельствами в свою пользу, просто потому, что ему порядком опостылел холостяцкий быт. За своей политической занятостью он как-то упустил из виду тот жизненный этап, когда взрослые люди активно обрастают бывшими женами и алиментами. А теперь выбор вокруг него в общем-то невелик: безмозглые юные секретарши, мужеподобные соратницы по политической борьбе… Ну, не в ресторан же серьезному человеку идти знакомиться! А тут такой замечательный вариант подвернулся. Вице-президент инвестиционной компании, молода, умна, чрезвычайно привлекательна и, самое главное, свободна. Конечно, следовало бы развить активность в этом направлении после выборов, чтобы, упаси господи, не привлечь внимание политических оппонентов к своему роману. Но Верещагин побоялся, что красавица Анна Сереброва будет недолго убиваться по безвременно почившей семейной жизни и очень быстро заведет себе достойного воздыхателя. А безумная занятость народного избранника — плохой помощник в обустройстве личной жизни, где уж тут тягаться с другими претендентами на руку и сердце. Поэтому депутат не стал дожидаться выборов и поторопился назначить сегодняшнее свидание. В последний момент он переиграл банальные посиделки в приличном ресторане на романтический ужин при свечах на катере. Каюта, заполненная цветами, изысканная итальянская кухня, «живая» скрипка — какое женское сердце способно устоять перед таким сокрушительным напором романтики?

Естественно, свою причастность к гибели Киселевой, равно как и к покушению на меня, Верещагин полностью отрицал, утверждая, что никого мотива у него не было. Информацию о подмене младенцев в роддоме он воспринял с изрядной долей скептицизма и потребовал представить хоть какие-то доказательства сего факта. Но в любом случае Верещагин ничего не знал о подкидышах Киселевой, поэтому измышления металлургического магната Караюшкуса совершенно безосновательны.

— А здорово вы провели меня с этой подменой. — Депутат продолжал веселиться, без смущения сравнивая нас с Мариной. — Я даже подумал, что вы сестры. А теперь Анна утверждает, что я ее родной брат. Все это бред какой-то.

— Может быть, и бред, — обиделась я, — только зачем тогда Киселева присылала вам детские фотографии? Зачем хотела с вами встретиться?

— Понятия не имею…

— То-то и оно, что не знаете и знать не хотите. А ведь все настолько очевидно! В каком роддоме вы родились?

— Не знаю.

— Но это было в нашем городе?

— Однозначно.

— Завтра поедем вместе в архив родильного дома, где работала Киселева. Посмотрим архивные записи вместе. Уверена, там найдется что-то, что развеет ваши сомнения.

— Как хотите. Только все равно это чушь собачья. — Верещагин начал раздражаться.

— Я тоже думала, что чушь, пока собственными глазами не увидела Ани Караюшкус.

Нехотя народный депутат согласился обследовать вместе со мной архив. Мы договорились пересечься завтра в одиннадцать утра, и все разъехались.

Олег Юрьевич и Валерий Григорьевич отвезли меня в коттедж и предложили оставить охрану на ночь. Но я решительно взбунтовалась. Это все уже начинает напоминать коллективную паранойю. Не могу же я жить теперь под круглосуточной охраной? Напоследок гости пожурили меня за легкомыслие, но все же уехали, оставив меня, наконец, в гордом одиночестве.

Пора закругляться с этим расследованием! Все и так ясно, как божий день. Проект моста — случайность и никакого отношения ни ко мне, ни к убийству медсестры не имеет. Оксана Киселева действительно подменила младенцев — меня и Верещагина, — желая для своих малышей сытой и счастливой жизни. Мой папа и Караюшкус в свое время раскрыли обман и вывели аферистку на чистую воду. Та пообещала хранить тайну, но, находясь при смерти, решилась нарушить слово. Поэтому прислала фотографии и назначила встречу у себя в квартире. Серебров-старший, увидев снимки, сразу смекнул, в чем дело. Он приехал к Киселевой раньше меня и попытался убедить ее молчать. Но разговор не задался, папа обезумел и затянул какой-то шнурок на горле женщины. Вот она — голая правда жизни. И хватит себя обманывать! Хватит искать других виноватых! Ни у кого, кроме Сереброва, не было ни реальных шансов, ни мотивов для убийства. Так выразилась его безграничная, всепоглощающая любовь ко мне. Во что бы то ни стало он хотел уберечь меня от стресса. Даже несмотря на то, что я уже взрослая девочка и вполне в состоянии пережить сей прискорбный факт. Родительская любовь часто нелогична… Ну, ничего, папуля, я любой ценой уберегу тебя от тюрьмы! Если понадобится, попрошу помощи у Караюшкуса или даже у Верещагина. У них связей и возможностей побольше нашего.

Пожар в доме малютки — это чья-то служебная безалаберность. То ли курили в неположенном месте, то ли плохо электропроводку чинили. А теперь пытаются снять с себя вину, выискивая доказательства поджога.

Остается еще внедорожник на лесной дороге. И что ему от меня, интересно, понадобилось? Возможно, все-таки прав был Сергей Генералов. Подвыпивший водитель решил таким образом позабавиться. У богатых, как говорится, свои причуды. Или, может быть даже, какой-то бизнесмен-извращенец устроил подпольный тотализатор, и я случайно превратилась в живую мишень.

Короче, сегодня надо укладываться спать, а завтра, надеюсь, мы накопаем что-нибудь интересное в архиве. Но уснуть у меня получилось не сразу. Не успела я лечь в кровать, как раздался звонок в дверь.

Открыв, я обнаружила на пороге Никиту Когтева. Вместо «здрасьте» он тут же попытался запечатлеть на моих губах страстный поцелуй. Мне едва удалось увернуться.

— Никита? Ты что тут делаешь на ночь глядя? — испуганно спросила я и сама же удивилась собственной глупости. Конечно же, Никита заявился на ночь глядя, чтобы переночевать со мной, то есть с Мариной, что и дал понять незамедлительно, предприняв еще одну попытку меня поцеловать.

Поскольку роман со старинным Генкиным приятелем в мои планы не входил, а объясняться с чужим любовником я сочла неразумным, то все, что мне оставалось, это спровадить Когтева восвояси, сославшись на трудный день и ужасную головную боль. Маринка эту кашу заварила — пусть сама ее и расхлебывает. Именно это я популярно объяснила ей по телефону, как только удалось выдворить Никиту из дома.

Утром я вовремя вспомнила, что приходила в роддом под видом журналистки. Пока водитель Пашка ехал за мной из города, я принялась за свою внешность. Правда, волосы на этот раз я пощадила и ограничилась очками, нахальным макияжем и ярким, немного вульгарным нарядом.

Верещагин не заставил себя долго ждать. Автомобиль привез его ровно в одиннадцать, копейка в копейку. Впрочем, я тоже была достаточно пунктуальна. Приблизившись к нему, поздоровалась.

— Доброе утро, — буркнул в ответ депутат и, скользнув по мне беглым взглядом, повернулся спиной. Все ясно — он меня не узнал.

— Нехорошо, Валентин, к женщинам спиной поворачиваться. Тем более что еще вчера вы, кажется, готовы были положить к моим ногам целое море цветов.

Он обернулся и уставился на меня с разинутым ртом.

— Ну, вы даете! Что это за бал-маскарад?! Или опять по вашей милости здесь в кустах сидят вооруженные люди? Если так, то я умываю руки. Мне такие розыгрыши уже вот где сидят. — Он красноречиво провел рукой по горлу. Странно, но раздражение было ему к лицу. Или это во мне начали просыпаться теплые родственные чувства?

— Успокойтесь! Здесь никого, кроме нас, нет. А внешность я изменила для пользы дела. Пойдемте в архив! Но там вам лучше помалкивать. В случае чего можете смело мне поддакивать.

Я схватила его за руку и решительно потянула ко входу. Моя спешка, естественно, тут же вылезла боком: мы налетели на пожилую женщину в белом халате, выходившую из-за угла. Старушка охнула.

— Простите, пожалуйста, мы нечаянно, — искренно заверила я, поправляя на женщине сбившийся платок.

— Ой, здравствуйте, Алиночка. Я вас сразу не узнала. Снова к нам? Ну, как? Вы нашли тех деток?

Приглядевшись, я узнала в старушке ту самую старейшину роддома со странным отчеством Никандровна. И вот так со мной всегда: странное отчество я запомнила, а имя нянечки напрочь позабыла. Я поспешила ответить:

— Да, мы нашли обоих. Сейчас только хотим кое-что в архиве уточнить…

— А почему вы говорите обоих?

— ???

— Оксана Киселева рожала здесь трижды, и всех малышей она бросила. Наш тогдашний главврач на третьем ребенке слег с инфарктом. Киселева нам по роддому все показатели своими отказами портила. Тогда ведь новорожденных практически никто не бросал, не то что сейчас…

— Погодите-погодите, — я отказывалась верить своим ушам, — у Киселевой было трое детей? Не двое? Вы уверены, что ничего не путаете?

— Не-е-е… Это я сейчас могу забыть, что вчера произошло, а что в молодости было, помню прекрасно. Рожала Оксанка три раза. Третий младенец появился на свет аккурат во время Олимпиады. Девчонки-аккушерки тогда открытие по телевизору смотрели, а у Киселевой как раз схватки начались.

— Какая была Олимпиада?

— Как какая? Так наша, московская…

Я вцепилась в руку Верещагина и почти силой поволокла его за собой. Значит, был еще один ребенок. Не зря я считала, что разгадка кроется где-то в старых записях.

— Почему эта женщина назвала вас Алиной? — попытался уточнить по дороге народный депутат.

— Это не имеет значения. Вы, главное, ничему не удивляйтесь и просто мне поддакивайте.

Катюша, ведавшая местным архивом, без труда припомнила ушлую журналистку Алину Пущину. И тоже поинтересовалась моими успехами. Я уверила медсестру, что поиски почти завершены, и попросила показать нам регистрационные журналы за декабрь семидесятого года и за лето восьмидесятого. Убедившись в том, что ее помощь не понадобится, девушка удалилась, оставив нас с депутатом вдвоем.

Начать я решила с Верещагина. Открыв амбарную книжицу на четырнадцатом декабря, я ткнула пальцем в фамилию Киселева.

— Вот, смотрите.

Верещагин внимательно прочитал запись.

— И что это доказывает?

— То, что дата рождения сына убитой женщины практически совпадает с вашей.

— Ну и что?

— Она могла поменять вас местами сразу после рождения.

— Возможно, но только в том случае, если моя мама тоже рожала здесь. — Он перевернул страницу и нехотя пробежал глазами по записям. — Черт! — Его физиономия резко побледнела.

— Что там?

— Кажется, нашел. — Верещагин указал на самую последнюю строчку.

— Чащина Майя Ивановна, — прочитала я вслух, — мальчик… Господи, ну при чем тут Чащина?

— При том, что это и есть моя мама. Она не сменила девичью фамилию после замужества.

— Как все просто, — криво усмехнулась я, — а мне-то никак покоя не давало, что нет записи про роженицу Верещагину. Если бы я знала… Теперь-то вы мне верите?

— Даже не знаю, что сказать…

— Мы всегда можем провести генетическую экспертизу. Но я бы на вашем месте не особо обольщалась по поводу нашей счастливой совместной жизни. Кажется, это по-научному называется инцест.

Верещагин хотел что-то сказать, но подавился глотком воздуха и закашлялся. Я заботливо постучала его по спинке, после чего принялась за регистрационные журналы восьмидесятого года. Олимпиада в Москве проходила летом, значит, фронт работ не так уж велик: скорее всего это июнь месяц, максимум — июль.

Пока я листала пыльные странички, депутат молча сидел рядом и отчаянно переваривал информацию.

По тому, каким напряженным было его лицо, процесс этот давался ему с трудом. Все же не каждый день узнаешь, что тебя воспитывали совершенно чужие люди. Ничего, переживет! Если я, слабая женщина, пережила, то и он никуда не денется.

— Есть, — радостно возвестила я, наконец найдя нужную страничку. — В начале июня восьмидесятого Оксана Киселева действительно родила еще одного мальчика…

— И без зазрения совести переложила его в чужую кроватку, — перебил меня откуда-то сзади скрипучий мужской голос.

Я повернулась и увидела в тусклом свете незнакомого молодого парня в грязной робе, грудью загородившего выход из подвала. В принципе его можно было бы назвать симпатичным, если бы не дикий блеск в глазах. Верещагин, увидев работягу, попробовал шагнуть ему навстречу. Но незнакомец внезапно выхватил пистолет и направил дуло в нашу сторону.

— Опаньки, вся компания в сборе, — процедил он сквозь зубы, — что ж, я даже не рассчитывал на такую удачу. И чего тебе, сестрица дорогая, не сиделось? Зачем свой нос совала во все дырки? Ведь не собирался же я никого убивать… Ладно, маманя, дура старая, она все равно уже одной ногой в могиле стояла. А ты-то чего полезла?

Он сверлил меня мутными, пышущими злобой глазами. Мутный взгляд… «Высокий, светловолосый, без особых примет», — всплыло в памяти описание наркомана, забравшегося в мой коттедж.

— Николай… — прошептала я наудачу. — Николай Паливодов?

— А ты башковитая девочка. Не зря добрая мамочка подбирала нам умных папашек. Она специально по несколько лет откладывала деньги, а потом покупала путевки в самые дорогие пансионаты. И там находила для нас умных и красивых папашек. — Паливодов рассмеялся гулким раскатистым смехом, от которого у меня пошел мороз по коже.

— Откуда ты знаешь про пансионаты? — зачем-то спросил Верещагин.

— А это, братец, мамочка мне сама рассказывала. Если б ты знал, как она тобой гордилась, прям слезу каждый раз пускала.

Валентин инстинктивно сжал кулаки. От Николая этот жест не ускользнул.

— Стой, где стоишь! Вы сами, ребятки, нарвались. — Он лихорадочно облизнул пересохшие губы, а я сделала нелепую попытку его вразумить:

— Николай, мы не желаем тебе зла. Наоборот, тебе нужна помощь…

— Иди ты на… Срать я хотел на всю вашу помощь! Только ведь если мой всемогущий приемный папуля узнает, что сыночка ему в роддоме подменили, то он тут же лишит меня миллиончиков, которые много лет исправно копит в далеких зарубежных банках. А я не хочу жить без его миллиончиков. Мне без них будет очень грустно. — Он противно захихикал. Происходящее явно доставляло ему удовольствие.

— Это ты меня пытался задавить на лесной дороге?

— Я, разумеется… И откуда в тебе столько прыти? Нет бы сразу коньки отбросить. Доставила ты мне хлопот… Ну да ладно, заболтался я с вами, родственнички, пора мне. — С этими словами он пинком перевернул пятилитровую пластиковую емкость, стоявшую у его ног. Жидкость выплеснулась на один из архивных стеллажей и растеклась по полу. Ни на секунду не спуская нас с прицела, Николай чиркнул зажигалкой.

— Счастливо оставаться, — бросил он напоследок и скрылся в дверном проеме. Лязгнул металлический засов, а языки пламени, сдобренные горючей смесью, быстро поползли по пыльным полкам стеллажей.

— Нам не выбраться, — охнула я и зашлась слезами. — Там дверь железная и засов пудовый. А другого выхода, кажется, нет.

— Будет! — провозгласил Верещагин, увлекая меня в дальний угол подальше от огня. — Эх, двум смертям не бывать…

Моросил мелкий дождик. Было совсем не холодно, но немного сыро. Июль в этом году выдался на редкость дождливым. Я и Верещагин увязали в грязи кладбищенской аллеи, тщетно пытаясь уберечь обувь. Валентин удерживал над нашими головами огромный зонт, под которым запросто уместилось бы еще три-четыре человека. Со времени пожара в роддоме прошел почти год. И он принес с собой множество перемен.

Я сделала неосторожный шажок, и подошва ботинка предательски скользнула по мокрой суглинистой почве. Верещагин испуганно вцепился в мой локоть.