А еще ухитряется рисовать акварелью премиленькие пейзажики с сельскими домиками (не более трех-четырех в год), заставляя окружающих стекать в осадок перед ее гениальным творчеством. Художественной ценности ее картинки, естественно, не представляют никакой, такие произведения обычно оценивают по формуле: рубль — штучка, три рубля — кучка; и, будучи искусствоведом по образованию, Лариска этот факт в глубине души прекрасно осознает. Но это ничуть не мешает ей считать себя художницей и требовать всеобщего почитания. Впрочем, несколько ее творений, преподнесенных мне в качестве презентов, неплохо вписались в интерьер моего дома. По мне, такие наивные этюды куда более уместны в жилых помещениях, чем претенциозные изыски авангардистов.

Ехать знакомиться с новым Ларискиным ухажером в ночной клуб с шумной латиноамериканской музыкой мне хотелось почти так же, как вешаться. Но отказать ей в такой ситуации означало, что в последующие пару недель она прогрызет в моей голове дырку, обвиняя во всех смертных грехах, начиная с испорченного вечера и заканчивая распятием Христа на Голгофе.

Я покинула офис и загрузилась в машину, бросив водителю:

— На Кутузова!

Паша насторожился. То, что мы едем в городскую квартиру, а не в загородный дом, может вылиться в важные вечерние мероприятия, и тогда ему не светит попасть домой раньше полуночи. Я поспешила его успокоить:

— К девяти подвезешь меня к клубу «Карибы» и будешь свободен. Обратно я такси вызову.

— Как скажете, — выдохнул водитель с облегчением.

Незаметно для себя я задремала, и Пашке, подъехавшему к дому, пришлось долго меня расталкивать. С тяжелой головой и в пакостном настроении я побрела в подъезд к парадному. Обрадованный моим появлением консьерж тут же попросил внести плату за охрану за два месяца. Ничего себе, я даже не заметила, что не наведывалась сюда с начала мая. В почтовом ящике накопилась стопка бесплатных газет и счетов. Надеюсь, мне не успели еще отключить телефон. Я неловко подхватила почту под мышку и проследовала к лифту.

Оказавшись в квартире, первым делом посмотрела на часы, которые показывали уже полдевятого. До встречи всего полчаса, а надо еще успеть переодеться. Наспех приняв душ, я распахнула шкаф и откопала там шелковый брючный костюмчик цвета спелых фисташек. Не то чтобы он мне очень нравился, просто оказался единственным выглаженным летним нарядом.

Спешный макияж придал осунувшемуся лицу несколько вульгарное выражение, но перекрашиваться времени не было. К тому же туфли и сумка, идеально подходившие к фисташковому костюму, отсутствовали. Скорее всего, я перевезла их в загородный дом. Пришлось вырядиться в старые коричневые босоножки и довольствоваться эксклюзивной бежевой сумкой, которая вписывалась в общий ансамбль примерно так же, как яйцо Фаберже в сельский курятник.

К машине я спустилась уже в начале десятого под сопровождение недовольных трелей моего мобильного.

— Ты скоро? — рявкнула в трубку Лариска.

— Уже в пути, стоим в пробке, — соврала я.

— Какие, к черту, пробки?! — окрысилась подруга.

— Не злись, занимайте столик, подтянусь минут через двадцать.

Но я немного ошиблась. На подъезде к площади Льва Толстого движение было перекрыто. Нас заблокировали со всех сторон, не оставив никаких шансов для объезда. В результате к ночному клубу мы прибыли с почти часовым опозданием.

Лариску удалось отыскать практически сразу. Она в сопровождении импозантного мужчины с легкими признаками кавказской национальности оккупировала столик недалеко от сцены. На столе выстроилась батарея бокалов с «Маргаритой».

— Добрый вечер. — Я опустилась на свободный стул и одарила голубков голливудской улыбкой.

— Наконец-то, — недовольно бросила Лариска. — Познакомьтесь, это Аня — моя близкая подруга, а это — Иван.

— Очень приятно, — снова оскалилась я, подивившись редкому сочетанию характерной внешности потенциального жениха и «традиционного» кавказского имени.

— Будем знакомы. — Он вручил мне бокал с «Маргаритой» и произвел экспресс-оценку моей внешности глубоким оливково-черным взглядом.

— Приятно познакомиться, — буркнула я и, чокнувшись, залпом осушила бокал.

Общению очень мешала громкая музыка в стиле латинос. Но, несмотря на это, я узнала, что Иван владеет компанией, занимающейся программным обеспечением банков. Его отец — чистокровный абхазец, а мама — русская. За его плечами один брак и семилетняя дочка.

Мой желудок напомнил мне, что пачка оглоедовского печенья — сомнительная замена полноценному питанию, и я, подозвав официантку, сделала заказ. Правда, девушка предупредила сразу, что кухня перегружена и ждать придется довольно долго. В довершение всего Иван явно вознамерился нас напоить. С неиссякаемым кавказским красноречием он то и дело произносил заковыристые тосты, требуя опустошать бокалы до дна, поскольку в противном случае там оставались то силы, то слезы, то здоровье. Батарея коктейлей на нашем столе быстро пошла на убыль, но вместо легкого опьянения я получила свинцовую тяжесть в конечностях и возмущенные судороги голодного желудка.

В отличие от меня Лариска и ее приятель выглядели вполне счастливыми, не оставляя мне никаких шансов на долгожданное окончание вечера. Им захотелось танцевать, и, бросив меня одну за столиком, они растворились в море коллективного экстаза. Официантка принесла наконец заказ, и я попробовала запихнуть в себя немного еды. Но после выпитых коктейлей и выкуренных сигарет острое начос колом стало поперек горла.

Какой-то низкорослый мачо с выкрашенным до белизны ежиком на голове попытался непринужденно пристроиться за мой столик. Вероятно, нимало не сомневаясь, что тянет если не на молодого Бандераса, то уж никак не меньше, чем на Ди Каприо. Поэтому пришлось серьезно потрудиться, дабы избавить себя от его присутствия.

Как только мне удалось спровадить несостоявшегося кавалера, вернулись раскрасневшиеся Лариска с Иваном, в связи с чем последовал очередной тост. Я попробовала отказаться от коктейля, за что нарвалась на продолжительную лекцию о дружбе между народами.

Минут через пятнадцать мое самочувствие заметно улучшилось, и незатейливая болтовня собутыльников перестала нагонять на меня тоску. А еще спустя пару бокалов мы втроем отправились отплясывать зажигательное десперадо.

В самый разгар веселья Лариска неожиданно нависла у меня над ухом и, перекрикивая музыку, сообщила:

— Анька, ты извини, но нам пора! У нас большие планы на сегодня! Ты тут порезвись, но долго не засиживайся! — Прежде чем я успела хоть как-то отреагировать на ее заявление, она схватила Ивана за руку, и они оба, подергивая бедрами в такт музыке, стали проталкиваться сквозь толпу к выходу.

Я попробовала двинуться за ними, но сразу оставила попытку, поскольку влюбленные уже пропали из поля зрения. Ну и черт с ней, с Лариской! Не вижу повода портить себе вечер!

Следующая мелодия захватила меня безудержным темпом. А потом еще одна, и еще… Разноцветные огни светомузыки лихо отплясывали перед глазами, рассыпаясь мелкими цветными капельками по стенам, по потолку, по моему фисташковому костюму…

Голова намертво припечаталась к подушке и не желала отрываться ни за какие сокровища. Где-то внутри черепной коробки безвольно бултыхалась расплавленная желеобразная масса, которая когда-то называлась моим мозгом. Во рту образовался филиал пустыни Сахара с той только разницей, что, помимо несусветной сухости, прослеживалась еще и неприятная горечь на фоне подкатывающей тошноты.

Собрав в кулак остатки самосознания, я разлепила левый глаз. Он сфотографировал лишенную резкости картинку и, не найдя ничего утешительного, захлопнулся.

«Так, — принялась размышлять я, — отсутствие резкости говорит о том, что контактные линзы я все же сняла. Только почему-то этого не помню… А что я вообще помню? Пили за дружбу, потом танцевали, потом Лариска слиняла, прихватив своего полуабхазского Ивана. Кажется, я еще танцевала… Интересно, где я нахожусь? Даже если сделать поправку на плохое зрение, абсолютно точно можно утверждать, что это не моя квартира».

Как ни крути, но нужно еще раз оглядеться. Для улучшения обзора на этот раз я призвала на помощь оба глаза. Правда, лучше от этого не стало. Пускай даже при моем зрении невозможно четко рассмотреть рисунок на обоях, но сочетание сочных оттенков от бирюзово-голубого у потолка до глубокого синего внизу у плинтусов мне абсолютно незнакомо. Впрочем, так же незнакомы мне: прикроватная тумбочка с голубым светильником в форме шара, синее постельное белье и легкий золотистый тюль на окнах…

Так, надо попробовать вспомнить все по порядку. Я — Анна Сереброва, родилась двадцать пятого июля, работаю… Нет, все это я прекрасно помню. Не помню только, куда попала ночью и, главное, как? Однозначно на вытрезвитель не похоже… Да и откуда ему, собственно, взяться? Семь-восемь «Маргарит» даже при условии пустого желудка — еще не повод для полного отрубона и жуткого физического состояния, в котором я теперь пребываю.

Твою дивизию!!! Неожиданно я обнаружила, что раздета. То есть не то чтобы на мне не было фисташкового костюма и босоножек, на мне не было абсолютно ничего, кроме золотой цепочки на шее. Практически одновременно с констатацией этого факта меня озарила шокирующая догадка: «Клофелин!» Кажется, именно он в сочетании с алкоголем полностью отшибает сознание. Неужели меня вчера угораздило нарваться на извращенца?

Бежать! Нужно срочно делать отсюда ноги! Но как?! Без одежды это весьма проблематично. К тому же маньяк наверняка где-то поблизости.

Интересно, когда мне подмешали клофелин?! Меня прошиб холодный пот. Что, если вчера Иван потчевал этой дрянью Лариску? Нет, глупость какая… Зачем ему это, если она и так с ним уехала по собственной инициативе? Да и мое присутствие в чужой квартире это никак не объясняет. Тогда тот стриженый белый ежик. Точно он! Больше некому! Надо же, мачо, блин, хренов! Мне бы только выбраться отсюда… Ух, моя месть будет страшна! От праведного гнева у меня улучшилось общее самочувствие и прошла тошнота.

Скрипнула дверь. Я инстинктивно обернулась и застыла в недоумении. Морально я приготовилась увидеть мачо-изврашенца и обрушить на его голову поток нелестных выражений, но в дверях стоял совершенно другой человек. Нет, конечно, на расстоянии пяти метров при зрении минус четыре разобрать черты лица невозможно, но ежик однозначно обладал хлипкой конституцией, а рост этого мужика явно зашкаливал за метр восемьдесят. К тому же незнакомец имел темный цвет волос. С таким крупным маньяком справиться будет не просто.

— Не подходи, гад, хуже будет, — злобно прошипела я и для убедительности ухватила с тумбочки шарообразный светильник. Но этого мне показалось мало, и, решив окончательно добить извращенца, я продолжила с сарказмом:

— Поздравляю, у тебя теперь наверняка хламидии.

— Твою… вот ведь угораздило шалаву пожалеть, — обругал себя незнакомец. — А на вид вроде не скажешь, и напиться вдрабадан каждый может… Надеюсь, другой дрянью ты мне в квартире не наследила?

— А тебе этого мало?

— Ну, я, конечно, не специалист, но, насколько мне известно, хламидии воздушно-капельным путем не передаются.

— Что значит воздушно-капельным? — удивилась я.

— Ну вот, мало того, что шлюха, так еще и безграмотная! То и значит! Поставь, дура, светильник на место. Быстро одевайся и выметайся отсюда!

— Надо же, какой у нас наглый маньяк пошел! Сначала меня клофелином накачал, а теперь еще обзывается!

— Ты что, совсем оборзела? — вскипел незнакомец. — Каким еще клофелином?! Мало того, что ты в куски пьяная упала на наш столик и я в припадке человеколюбия притащил тебя к себе. Мало того, что мне пришлось с тобой возиться, пока ты полчаса выцарапывала из глаз контактные линзы и требовала найти для них контейнер… Мало того, что я был вынужден спать на жестком диване и теперь из-за твоих хламидий мне придется выбрасывать почти новое постельное белье…

— Как это упала за ваш столик? — недоверчиво прервала я его возмущенную тираду.

— Очень просто, упала и потребовала называть тебя Эсмеральдой!

— Кем-кем?

— Эс-ме-раль-до-о-й, — ехидно протянул хозяин квартиры.

— То есть хочешь сказать, что привез к себе домой пьяную Эсмеральду просто из человеколюбия, да? Тогда, может, объяснишь, как я оказалась в полной отключке от нескольких бокалов «Маргариты»? И почему полностью раздета? Скажи еще, что я уже голая упала на ваш столик!

После непродолжительной паузы незнакомец обреченно произнес:

— Ну, теперь все ясно — наркоманка. Я еще вчера подумал, что как-то не похоже на алкогольное опьянение.

— Конечно, непохоже! Ни на алкогольное, ни на наркотическое, придурок чертов! Зато на действие клофелина очень даже похоже!

— Погоди-погоди… — Незнакомец приблизился настолько, что я смогла, прищурившись, его разглядеть. Черты лица немного грубоваты, но вместе с тем его вполне можно назвать привлекательным. На вид — немного за тридцать. Но взлохмаченные со сна волосы и темно-синяя пижама с каким-то мелким ярко-желтым рисунком делают его похожим на дитятко-переростка. Он продолжил задумчиво:

— Кажется, я начинаю понимать… Что дальше по сценарию? Ты подашь заявление в милицию, и не исключено, что у тебя в крови действительно найдут следы клофелина, так? Или… Сейчас сюда ворвется твой супруг-тяжелоатлет, и вы оба обвините меня в изнасиловании.

— Могу тебя успокоить: мой бывший муж никак не тянет на тяжелоатлета и сюда точно не ворвется, а насчет милиции ты абсолютно прав, я этого так не оставлю!

— Понятно… Сколько?

— Что «сколько»? — не поняла я.

— Я согласен, но только в разумных пределах…

— С чем согласен?

— Как с чем? С тем, что позволил развести себя, как последнего лоха! С тем, что ты действительно можешь теперь обвинить меня во всех тяжких, а у меня нет никакого алиби. Пускай даже никто из моих знакомых не поверит, что я способен на насилие, но уже тот факт, что я зачем-то приволок домой пьяную девицу сомнительного поведения… Мне не нужны осложнения. Давай быстрее со всем покончим, назови свою цену.

— Миллион, — хмуро брякнула я сквозь зубы.

— Нет, ну точно ненормальная!

В этот момент издалека долетела знакомая музычка.

— Мой мобильный. Неси сюда, — потребовала я командирским тоном.

— Еще чего! Может, тебе и кофе в постель принести? Сама иди за своим телефоном!

— Я не могу, на мне нет одежды.

— Скажите-ка, мы еще и стеснительные, — пробурчал он, но все же удалился и вернулся с моей сумкой. Интересно, как это я не посеяла ее вчера. Но, с другой стороны, если я каким-то образом выцарапала из глаз контактные линзы, потребовав даже для них контейнер, то почему, собственно, должна была потерять сумку?

— Я вас слушаю, алло…

— С добрым утром. Это Оглоедов! — радостно сообщила мне трубка. — Как спалось?

— Отлично, — проворчала я в ответ, но мобильная связь не передала мою трагикомическую интонацию.

— Можешь сказать мне за это «спасибо».

— За что именно? — удивилась я.

— За отличный сон, вот за что. Я вчера двойную дозу успокоительного в твой кофе подмешал.

Успокоительное!!! Антонина ведь тоже дала мне две оранжевые пилюли, еще предупредила, что вторую нужно принять перед сном, а я приняла сразу обе. Потом, выходит, и юрист расстарался. По всей видимости, именно успокоительным можно объяснить мои провалы в памяти.

— Оглоедов, ты… — мне пришлось запнуться, поскольку адекватного слова в своем лексиконе я не обнаружила. — Ты… ты… Короче, я убью тебя, Оглоедов!

Я отсоединилась, не дожидаясь его реакции на подобную перспективу.

— Ты собираешься убить какого-то Оглоедова? — подозрительно поинтересовался хозяин квартиры. — Надеюсь, я не пойду по этому делу как соучастник?

Я близоруко прищурилась и попыталась прочитать на его физиономии иронию, но она выглядела совершенно серьезной.

— Как думаешь, учетверенная порция успокоительного в сочетании с алкоголем может полностью вырубить?

— Ты что, хотела отравиться?

— Почему отравиться?

— Нормальные люди не принимают успокоительное лошадиными дозами.

— А я и не принимала лошадиных доз. То есть принимала, конечно, но ничего об этом не знала. Просто сначала Антонина дала мне две таблетки. А потом еще Оглоедов, не предупредив, подмешал двойную дозу в мой кофе, — зачем-то пустилась я в объяснения.

— Но почему он это сделал?

— По доброте душевной… Один человеколюб пичкает меня успокоительным, другой — накачивает «Маргаритой» под предлогом дружбы между народами, третий — неизвестно зачем — притаскивает к себе в квартиру, а четвертый… четвертый — вообще хочет половину моего дома оттяпать. Да у меня не жизнь вовсе, а настоящий аттракцион человеколюбия!

— Значит, миллион тебе уже не нужен? — уточнил он. — И, кстати, при чем тут какие-то полдома?

— Ни при чем! Пошел к черту!

— А ну выметайся живо из моей квартиры вместе со своими хламидиями! — вконец ошалел от моей наглости хозяин.

— Не ори на меня! Я с удовольствием уберусь, если ты освободишь комнату и дашь мне возможность одеться. И где, между прочим, моя одежда?

— Не знаю, куда ты ее дела. Я тебя одетой на кровати бросил, а сам спать пошел. Как ты раздевалась, мне неизвестно. — Он вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

С трудом игнорируя вертолет, брыкающийся всеми лопастями в моей черепушке, я выбралась из постели. Одежда отыскалась почему-то под кроватью, но зато в полном комплекте. Даже босоножки я ухитрилась снять в спальне, а не в прихожей, как это делают все нормальные люди.

Похоже, мне вчера крупно повезло. Полоумный придурок пожалел пьяную девицу и затащил к себе на ночь в целости и сохранности. А ведь вполне могла проснуться где-нибудь под забором или, скажем, в вытрезвителе. Ментам-то уж точно без разницы, алкоголь это или успокоительное. Главное, теперь побыстрее слинять отсюда и забыть позорное происшествие, как кошмарный сон.

Одевшись, я откопала в сумке зеркальце и с ужасом оценила свое отражение. Верхние и нижние веки напоминают деликатесные колбаски, обрамляющие темные впадины глаз. Причем происхождение темных впадин объясняется не только общим состоянием организма, но и не смытой с вечера тушью. Синюшные губы обветрились, а волосы сбились в неприглядный взлохмаченный клубок. Такую красоту ночью увидишь — до утра точно не доживешь. Домой, мне срочно нужно домой!

Что он там говорил насчет моих линз? Я покопалась в бесчисленных отделениях сумки и нашла специальный пластиковый контейнер. К моему удивлению, последний оказался пуст.

Кое-как удалив с лица остатки косметики и расчесав волосы, я выбралась из спальни и оказалась в просторном зале, оформленном в стиле «студио». Примерно шестьдесят-семьдесят квадратов площади были практически полностью лишены мебели. Исключение составляли кухонная стенка, компактный мягкий уголок и большая телевизионная тумба, на которой, кроме самого телевизора, умещались еще видик, стереосистема и база с радиотелефоном. Впрочем, прищурившись изо всех сил, я обнаружила возле входных дверей огромный встроенный шкаф, замаскированный под глухую стену. На стене висела картина с мутной женской фигурой, а по углам стояло несколько напольных ваз.

Странная квартирка. Может, хозяин и впрямь извращенец? Как иначе он обходится без обеденного стола? Кстати, о хозяине… Куда, спрашивается, он подевался? Из большой комнаты выходят четыре двери: одна — явно входная, и три — совершенно одинаковые. За одной дверью спальня, из которой я только что вышла. Две другие, судя по всему, ванна и туалет. Вероятно, хозяин застрял где-то там.

Меня тут же одолело искушение улизнуть из квартиры втихую, не прощаясь. Думаю даже, что хозяин не слишком огорчится. Но, во-первых, мне нужно умыться, а во-вторых, интересно знать, куда он подевал мои контактные линзы. Не то чтобы я не могла без них добраться на такси до своей квартиры, но дома у меня как назло нет запасной пары, а перспектива ездить сегодня по магазинам выглядит малопривлекательной. Другой человек в такой ситуации мог бы обойтись и очками. Но последние лет десять я надеваю очки только в домашних условиях и подозреваю, что большинство моих сегодняшних коллег и приятелей даже не догадывается о моих проблемах со зрением.

С большим сожалением мне пришлось отбросить мысль о побеге. Я пересекла зал и нажала на ручку одной из дверей. Но вместо ванной или уборной за ней обнаружилась крохотная комнатушка, служившая, судя по обстановке, кабинетом. Сам хозяин, сидевший за включенным компьютером, обернулся и смерил меня недовольным взглядом.

— Собралась?

— Да, только мне умыться нужно.

— Соседняя дверь, — проворчал он. — И не смей пользоваться полотенцем, возьмешь туалетную бумагу.

Вот засранец! Никогда еще в моей жизни мужчины не предлагали мне вытирать мое драгоценное лицо туалетной бумагой. Спасибо, хоть не наждачной… Но, с другой стороны, сама виновата, кто просил его хламидиями запугивать?

— Ты что-то говорил про мои контактные линзы, но в контейнере их нет…

Он поднялся и прошествовал мимо меня в большую комнату. Я посеменила следом.

— Вот. — Несостоявшийся маньяк взял с кухонной поверхности две разнокалиберные рюмки с водой и протянул мне. — Может, заодно объяснишь, с какой радости необходимо запоминать, где правая, а где левая? Линзы что, различаются, как ботинки?

— Нет, — промямлила я, — просто у меня зрение различается на полдиоптрии. И как ты догадался их в воду опустить?

— Так и не догадался бы. Ты сама сказала, что если нет контейнера, то можно просто в воду.

— Я сказала?

— Ты…

— Удивительно, как это можно что-то сказать и потом абсолютно ничего не помнить? Надеюсь, ты воду хоть не из-под крана набирал.

В ответ хозяин презрительно хмыкнул, но все же указал жестом на пятилитровую бутыль с питьевой водой.

— Говоришь, запомнил, какая где?

— В большей рюмке — правая.

Проследовав в ванную, я умылась и выловила из рюмок линзы. К счастью, они не повредились и прекрасно пережили ночь без специального раствора. Обретя наконец нормальное зрение, я снова произвела ревизию своего внешнего вида и пришла к неутешительному выводу, что никакая косметика мне сегодня не поможет, поэтому лучше о ней просто забыть.

Хозяин безучастно принял порцию моих спешных извинений за доставленные неудобства и, вручив мне сумку, проводил до дверей. Уже покидая квартиру, я на мгновение притормозила на пороге.

— Кстати, постельное белье можешь не выбрасывать… Я была уверена, что ты маньяк, поэтому ляпнула насчет хламидий. Никаких инфекций у меня нет!

При этом я, разумеется, не стала уточнять, что здорова сейчас только благодаря серьезной терапии, которой пришлось подвергнуть мой бедный организм в недавнем прошлом. Распахнулись двери лифта.

— Как все же тебя зовут? — непонятно зачем окликнул меня он.

— Эсмеральдой, я же, кажется, вчера представилась, — хихикнула я в ответ и, юркнув в лифт, нажала на кнопку первого этажа. Что, интересно, творилось вчера в моей безумной башке?

Минут через сорок таксист высадил меня возле квартиры на Кутузова. В загородный дом я решила не ехать, так как в машине к горлу вновь подступила тошнота, и тащиться лишние полчаса в душном салоне не было никакого желания. Оказавшись в родных стенах, я вздохнула с облегчением. Хорошо, что я развелась. Будь Генка дома, мне бы точно не поздоровилось. Его навряд ли удовлетворил бы рассказ про успокоительное и случайную безобидную ночевку в чужой квартире.

Позвонила Лариска и принялась допытываться, где меня черти носят. Оказалось, она все утро звонила по обоим моим домашним телефонам, так как вчера ухитрилась потерять свой сотовый, а мой мобильный номер был у нее записан только там. Зная предельную педантичность подруги, я догадалась, что вчерашний вечер ей тоже удался. Не желая позориться, рассказывая о подробностях своего чудесного пробуждения, соврала ей, что отключала телефон на ночь, намереваясь как следует выспаться.

Выслушав мои объяснения, Лариска без тени смущения принялась взахлеб расписывать сексуальные достоинства своего нового кавалера. В другое время такие частности непременно вогнали бы меня в краску, но сейчас я просто отрешенно поддакивала в трубку, мечтая о том, чтобы принять душ и завалиться в родную постель.

Запас Ларискиного красноречия иссяк лишь через час, и в конце концов договорившись назавтра отправиться ко мне за город в сопровождении Ивана, мы простились.

Вдоволь наплескавшись под прохладными струями, я забралась под махровую простыню, которая в летний период служит мне одеялом. Полистала несколько старых номеров «Космополитэн», но чтение не доставило никакой радости. Попытка задремать, впрочем, тоже накрылась медным тазом.

Все же удивительно, как это я вчера не вляпалась в скверную историю. То есть вляпалась, конечно, но не так сильно, как могла бы. Видимо, не перевелись еще на свете чудаки, готовые бескорыстно прийти на помощь незнакомому человеку, тем более в такой, мягко говоря, щекотливой ситуации. Хорошо хоть светильником в него не запустила. Все-таки редкостное свинство толком не объясниться с выручившим тебя человеком, не отблагодарить его ужином в ресторане или приглашением на какой-нибудь модный гастрольный спектакль. Но встретиться снова со свидетелем моего вчерашнего позора свыше моих сил. Не могу, и все тут! Лучше уж сразу удавиться.

Мысль о сигарете вызревала во мне достаточно долго. С одной стороны, организм по привычке требовал свежую порцию никотина, с другой — возникали довольно веские опасения, что меня накроет новая волна тошноты. В конце концов, я решила рискнуть и, завернувшись в простыню, выбралась из постели.

В сумке сигарет почему-то не оказалось. Вероятно, они остались на столике в ночном клубе. Я пошуршала по квартире, но моего облегченного «Мальборо» не нашлось, зато отыскался безобразно крепкий Генкин «Давидофф», что напомнило мне о том, что бывший муж вывез свои вещи только из загородного дома, а здесь еще полно его барахла. Хорошо хоть на эту квартиру, оформленную когда-то на папу, он не может претендовать. Но в принципе я нисколько не удивлюсь, если он потребует ее в качестве компенсации вместо половины дома. Ведь своего жилья у него сейчас нет. Свою холостяцкую квартирку он продал сразу после женитьбы и вложил деньги в новое кухонное оборудование для ресторанов. Какой-либо прибыли его инвестиции не принесли, а Генка в результате остался без крыши над головой. Теперь ему грозили бесконечные мытарства по съемным квартирам, поскольку средств на приличное жилье у него на данный момент не было, а малометражка в спальном районе никак не сочеталась с имиджем успешного ресторатора. На постой к своим родителям Генка тоже вряд ли сунется: там живет старший брат с женой, двумя маленькими детьми и гигантским сенбернаром. Но, слава богу, теперь это не мои проблемы.

Выкурив сигарету до половины, я затушила окурок и направилась назад в спальню. По дороге мне на глаза попалась стопка, добытая вчера из почтового ящика. Чтобы как-то убить время, я, устроившись на кровати, стала выгребать из вороха рекламных газет и листовок бесчисленные квитанции. Так, вот два счета за свет, два — за коммунальные услуги, столько же — за услуги кабельного телевидения. И еще несколько квитанций за телефон и пакет с распечатками от мобильного оператора. Кажется, все! Я уже собралась отложить в сторонку последнюю газету, но из нее вдруг вывалился конверт. Самый обычный конверт с почтовым штемпелем. В правом нижнем углу моя фамилия, инициалы и адрес. Адрес отправителя тоже имеется, но он как бы невзначай размазан. Ручка, по всей видимости, была гелевой, и попавшая на конверт влага почти полностью уничтожила буквы. Улица заканчивается «…ная», а фамилия отправителя начинается на «Ки…». Все остальное разобрать невозможно. Правда, почтовый штемпель указывает на то, что письмо отправлено из нашего города более месяца назад. Почему-то мне сразу припомнилось вчерашнее подозрительное послание.

Я вскрыла конверт и почти не удивилась, обнаружив там фотографии. На этот раз их было всего две. На одной изображен щекастый карапуз месяцев шести-восьми от роду. И, хотя снимок сделан с приличного расстояния, что-то мне подсказывает, что этот карапуз — я сама. Вторая фотокарточка служит тому подтверждением. На ней мне не меньше пяти. И запечатлена я рядом с огромным чучелом медведя. В семейном альбоме есть похожий снимок. Но тот снимок цветной, и делал его в зоопарке профессиональный фотограф. А здесь изображение черно-белое и расплывчатое, да и расстояние, с которого велась съемка, намного больше. Как и во вчерашнем конверте, обнаружился также и клочок бумаги. «Храни тебя Господь!» — значилось на нем. Бьюсь об заклад — тот же самый почерк.

Шантаж?! Нет, полный идиотизм! Что может быть крамольного в детских снимках? Понимаю, если б кто-то запечатлел мои вчерашние фортели. Но даже в таком случае, муж у меня все равно уже почти бывший. Родители, конечно, расстроились бы, но их вполне удовлетворило бы чистосердечное признание о передозировке успокоительного. И птица я не такого полета, чтобы желтую прессу всерьез обеспокоил мой моральный облик. Так что шантажировать меня решительно некому и нечем, тем более при помощи детских фотографий.

В попытке прояснить ситуацию я набрала номер родителей.

— Серебров слушает, — произнес папа голосом, преисполненным официоза и чувства собственного достоинства. С тем же успехом он мог бы сказать: «Президент на проводе!» — и при этом, поверьте, никто бы не усомнился.

— Привет, папуль. Как поживаете?

— Прекрасно. Рад тебя слышать, — весело отозвался он, немедленно сменив тон так же, как меняют после работы лощеные ботинки на стоптанные домашние тапочки. — Тебя к ужину ждать?

Я с ужасом вспомнила про свое обещание заскочить в гости. Не думаю, что до вечера мой экстерьер придет в норму, поэтому пришлось юлить на ходу:

— Нет, я не приду, извини. Тут, понимаешь, такое дело… У Лариски личная жизнь опять на мази. Придется мне с новым женихом знакомиться.

— Напрасный труд, — отмахнулся папа, — все равно его к Новому году максимум отправят в отставку.

— Между прочим, это хозяйское дело, — вступилась я за подругу. — Хоть бы и к Новому году! Или ты прикажешь мне оставшиеся полгода избегать Ларискиного кавалера?