Кот не замедлил вылезти из убежища. Сладко потягиваясь, он принялся тереться об мои ноги.

— Ладно, можешь меня не благодарить. Найду тебе другую хозяйку, без приторных духов и посягательств на твое мужское достоинство. — Я взяла Бандита на руки и притянула к груди. Котяра блаженно закатил глазки, подставляя шею под поглаживания. — А ты — молодчина. Другой бы, заслышав хлопок холодильника и мясные обещания, такой бы гвалт поднял! А ты даже не вякнул.

Кот удивленно распахнул глазища.

«Ну, ты и дура! Я что, себе враг? Да я свое мужское хозяйство не променяю ни на персональную спальню, ни на свиную тушенку!»

— Вот он где! Объявился-таки негодник, — в дверях появилась Антонина, запахнутая в пушистый банный халат. — Где он прятался?

— Не знаю, — не моргнув глазом, соврала я. — Только-только на кухне появился.

— Признавайся, паразит, где тебя черти носили? — Девушка взяла кота из моих рук.

Но Бандит меня не выдал. Он лишь хлопал своими янтарными глазами и издавал довольное урчание. К утру, как водится, котяра оказался дрыхнущим на моей постели.

Полдня я прокопалась в офисе, занимаясь какими-то второстепенными делами, поскольку полный сил и энергии Серебров-старший по привычке взял на себя все глобальные проблемы. Сразу после обеда начальник компьютерного отдела нарисовался у меня в кабинете и с заговорщицким выражением физиономии вручил мне плод своих трудов. Получив ксиву, я отправилась в салон красоты, где специалисты произвели некоторые изменения в моей внешности. Затем в ближайшем магазине одежды я отыскала себе подходящий прикид.

В результате в три часа пополудни в приемную главного врача роддома ввалилась весьма экстравагантная особа. Ярко-алый брючный костюмчик непозволительно туго обхватывал аппетитную фигурку. Напомаженные гелем волосы, имевшие благодаря оттеночному бальзаму цвет взбесившегося баклажана, топорщились в разные стороны. Вместо контактных линз — стильные очки в роговой оправе, болтающиеся на кончике носа. К ремешку сумки нарочито пристегнут небольшой диктофон.

Поддавшись моему напору, щедро сдобренному природным обаянием, секретарша доложила о моем приходе и получила разрешение меня пропустить. Переступив порог кабинета, я, пряча глаза за стеклами очков, принялась бессовестно вводить главврача в заблуждение.

— Алина Пущина, — деловито представилась я, — помощник выпускающего редактора телепрограммы «Жди меня». Вот мои документы.

Не давая главному врачу опомниться, я сунула ему под нос удостоверение. И не какую-нибудь там затрапезную картонную корочку с осыпавшимися золотыми буквами. В руках у меня была пластиковая карточка с цветной фотографией и магнитной лентой в придачу. Сама я, например, плохо представляла, как выглядит удостоверение журналиста из упомянутой программы. Главврач, лысоватый мужчинка лет пятидесяти пяти, тоже этого не знал, поэтому проговорил оторопело:

— Рад… очень рад. Чем могу быть полезен? — Он расплылся в радушной улыбке.

Здорово я все-таки придумала с документом! Разве может простой человек не прослезиться, увидев журналистку самой народной российской телепрограммы.

— Вы очень!., очень можете быть полезны, уважаемый Валерий Александрович! — страстно заговорила я, от души потрясая его руку, протянутую мне в знак приветствия. — Как вы понимаете, сотрудники нашей программы просто так не появляются. У нас всегда кто-нибудь кого-нибудь ищет.

— И кого вы ищете на этот раз? — с неподдельным любопытством осведомился главврач. — Моя жена очень любит вашу передачу. И я тоже иногда смотрю…

— У вас работала медсестрой Киселева Оксана Тихоновна. Она вышла на пенсию чуть более года назад.

Валерий Александрович кивнул и неопределенно развел руками. Конечно же, к чему главному начальнику учреждения интересоваться младшим медицинским персоналом?! Я вот тоже не знаю по именам ни наших уборщиц, ни охранников, ни сотрудников, нанимаемых по контракту на временные работы. И вовсе не потому, что все начальники сволочи бессовестные и им дела нет до рабов на плантациях. Просто, если все добропорядочные граждане станут обращаться со своими личными проблемами к президенту, у него не останется времени руководить страной, у главного врача больницы не будет возможности грамотно организовывать процесс лечения, а я, например, не смогу эффективно оперировать ценными бумагами. А если моя работа будет сделана плохо, то та же самая безымянная уборщица останется в конце месяца без зарплаты.

Я принялась терпеливо прояснять Валерию Александровичу ситуацию.

— Медсестра Киселева много лет работала в вашем роддоме. Ее разыскивает двоюродный дядя, проживающий последние сорок лет в Канаде и имеющий там несколько десятков продуктовых магазинов. Своих детей у него нет, вот он и вознамерился осчастливить завещанием далекую заокеанскую племянницу. К сожалению, когда наш сотрудник приехал домой к Оксане Тихоновне, оказалось, что она буквально неделю назад скончалась. В связи с ее смертью мы уже собрались отослать дядюшке отрицательный ответ вместе с нашими соболезнованиями, но случайно стало известно, что в молодости у Киселевой были дети. Она родила их без мужа и якобы бросила в роддоме. Сейчас мы пытаемся отыскать этих ребятишек, вернее сказать, уже вполне взрослых людей, и обрадовать канадского родственника наличием сразу нескольких наследников.

— А чем я могу помочь? Дети усыновляются через дома малютки или через интернаты. Роддома этими проблемами не занимаются.

— Да, но вопрос в том, в какой дом малютки попали младенцы? Мы подумали, что если Киселева работала у вас, то и рожала здесь же. В вашем архиве должны сохраниться записи, куда эти дети были направлены.

— Но вы же понимаете, такую информацию мы обычно не разглашаем.

— Других шансов отследить дальнейшую судьбу малюток нет. Вы же не хотите лишить брошенных сироток нескольких миллионов в твердо конвертируемой валюте?

— Не хочу, — отрицательно замотал головой главврач и даже отмахнулся руками, показывая, насколько сильно не хочет. — Я сделаю исключение только ради вашей программы. В нашем архиве наверняка имеются необходимые записи.

— Мне еще понадобится отдел кадров, — добавила я, скручивая быка за рога. — Возможно, в личном деле Киселевой найдутся какие-то интересные для меня данные.

— Хорошо… Но должен вас предупредить, в архиве сотни регистрационных журналов. Если не знать точно хотя бы год рождения…

— Ничего, я попробую. Не получится самостоятельно, привлеку дополнительные силы.

Главврач вызвал секретаршу и дал ей распоряжение сопроводить меня по инстанциям и обеспечить там любовь, почет и уважение. Мысленно я воспела хвалебную песнь популярной российской телепрограмме.

В отделе кадров нас встретила хмурая грымза неопределенного возраста в не слишком свежем белом халате и стоптанных босоножках «прощай молодость». Уяснив причину нашего визита, она долго причитала, поскольку личные дела бывших сотрудников хранились отдельно в огромной кладовке и никак не систематизированы. Но перечить указаниям высшего руководства кадровичка не посмела и нехотя удалилась на поиски. Некоторое время спустя она вручила мне доисторическую картонную папочку с оторванными завязками.

Я углубилась в ее изучение, хотя изучать было особенно нечего. В краткой автобиографии значилось, что Киселева воспитывалась в детдоме где-то под Рязанью, потом работала санитаркой в больнице и училась в медицинском училище. Дальше следовала запись в учетном листке о приеме ее на работу в роддом, датированная июлем шестьдесят восьмого года. Несколько отметок о внутренних переводах и мелких поощрениях. И ни слова о детях, что, впрочем, естественно, если женщина отказалась от них сразу после родов. Закончив знакомство с личным делом, я попросила грымзу подсказать мне имена сотрудников, которые работают в роддоме с конца шестидесятых. К моему удивлению, эта просьба затруднений не вызвала. Совсем недавно по поводу какого-то юбилея местного масштаба старейших работников чествовали и награждали грамотами. Но, как оказалась, тех, кто меня интересует, осталось при делах лишь двое: электрик Митрич и нянечка Тамара Никандровна, обитающая в отделении хирургии. Другие старейшины коллектива трудятся в роддоме в лучшем случае с середины семидесятых.

Старенького электрика я отмела сразу, а вот с няней решила поговорить, надеясь отыскать ее на работе. Секретарша главврача с готовностью проводила меня в хирургию. Мне повезло: только в конце прошлой недели Тамара Никандровна вышла из отпуска, и мы уединились с ней в ординаторской.

Программу «Жди меня» пожилая женщина тоже смотрела и любила, поэтому пошла на контакт охотно. Да, Оксану Тихоновну знала достаточно хорошо, много лет трудились практически бок о бок, но близко никогда не дружили. Киселева вообще ни с кем на работе не дружила, была замкнутой и, по мнению коллег, слишком высоко нос задирала. А уж после того, как она от родных детей отказалась, ее совсем сторониться стали. Как только ее тогда не уговаривали! Даже квартиру двухкомнатную дать обещали по случаю увеличения семьи. Но своенравная медсестра стояла на своем: не нужны, мол, мне лишние хлопоты, государство о детях лучше позаботится…

Увы, годы рождения младенцев Киселевой Тамара Никандровна вспомнить не смогла даже приблизительно. Затем секретарша отвела меня в подвальное помещение, в котором располагался архив, и оставила там на попечение совсем юной девчонки Кати, ведавшей «амбарными» книгами. Выполняя распоряжение главврача, она суетилась изо всех сил. Причем ее суета была совершенно бестолковой: девушка выхватывала с полок пыльные регистрационные журналы просто наобум. «Такой хоккей нам не нужен», — рассудила я и решила упорядочить процесс поиска.

Если Киселева принята на работу в июле шестьдесят восьмого, то рискну предположить, что беременной на тот момент она не была, а если и была, то на начальном сроке. Отсюда следует, что листать журналы надо с начала шестьдесят девятого года и максимум до середины восьмидесятых. Вряд ли женщина отважилась рожать ближе к сорока.

Фронт работ, таким образом, получился немалый. На каждый год приходилось по десятку толстенных книжек, исписанных корявым бисером. Кто бы мог подумать, что во времена расцвета социализма в одном только роддоме нашего города на свет появлялось до двадцати младенцев каждые сутки. Сегодня по статистике ежедневная рождаемость во всех вместе взятых городских роддомах редко превышает тридцать-сорок малышей. Что говорить, рыночная экономика свалилась на людей как снег на голову. Один ребенок в семье — уже подвиг, двое — недоразумение по причине поздней диагностики беременности, трое — пьяная безответственность.

Исполненные энтузиазма, я и Катя принялись за работу. Титаническими усилиями за час мы проштудировали записи примерно за полтора года. В них нашлось несколько рожениц Киселевых, но инициалы у всех были другие. С такими темпами здесь придется провести весь завтрашний день.

От архивной пыли неприятно щекотало в носу. Хорошо хоть Антонину с ее аллергией с собой не притащила. Решив устроить себе небольшой перекур, я выбралась на улицу. Ужасно не хочется торчать в этом пыльном архиве и завтра. И вообще, что я потеряла в роддоме? Зачем мне сдались эти младенцы? Ну, предположим, удастся их разыскать… Вероятность того, что подросшие дети как-то причастны к смерти бессовестной мамочки, близка к нулю. Вариант с усыновлением у меня тоже никак не склеивается. Правда, если…

Я лихорадочно затушила сигарету и метнулась назад в архив. Катя как раз добралась до сентября семидесятого. Схватив с полки журнал за июль семьдесят шестого года, я перелистнула странички на конец месяца. Двадцать пятое число. Указательный палец побежал по строчкам. Есть! «Сереброва Нина Витальевна. Девочка, 3300 гр., 52 см, без патологий. Выписана 4 августа…» Дальше следовали подробные записи об общем состоянии здоровья роженицы и новорожденной. Выходит, я появилась на свет именно в этом роддоме.

Сей факт почему-то дома никогда не обсуждался. Или, может, я просто никогда не заостряла на этом внимание.

Предположим, моя начальная догадка верна… Я побежала глазами по странице. Нет. Ничего. Пусто. А двадцать четвертое июля? Опять ничего. Двадцать шестое… Эврика! Вот оно! «Киселева Оксана Тихоновна. Девочка, 3500 гр., 50 см, без патологий. Отказ. Направлена в дом малютки № 3, 5 августа…»

Я перечитала запись еще несколько раз, одолеваемая чувством глубокого разочарования. Честно говоря, согласно моей сумасбродной версии тут должно было быть написано, что младенец умер. Это стало бы разгадкой. Долгожданный ребенок Серебровых умирает при родах, и шансов на новую беременность нет практически никаких. Искусственное оплодотворение в те времена если и существовало, то в зародышевом состоянии, а тему суррогатного материнства не рискнул бы развить даже самый смелый советский фантаст. Киселева рожает здоровую девочку, но в документах пишут, что младенец скончался. Мои родители получают здорового розовощекого карапуза — то есть меня, — а Оксана Тихоновна и кто-то еще из медперсонала — солидную материальную компенсацию. В записях все чисто. Одна девочка умерла, вторая на законных основаниях выписана из роддома.

Но, выходит, я попала пальцем в небо. Обе новорожденные покинули больницу живыми и здоровыми. Неужели то, что они родились почти одновременно, случайное совпадение? Слабо верится.

Есть, кстати, еще Валентин Верещагин. Он ведь тоже получал от Киселевой фотографии. Чисто визуально народный депутат старше меня лет на пять, хотя внешнее впечатление может быть обманчиво. Пока буду узнавать дату его рождения по электронной почте, пара дней пройдет, никак ни меньше. Позвонить бы ему… Но его телефона у меня нет, да и, боюсь, он не обрадуется прямому звонку. У него выборы на носу, а тут я — компрометирующий элемент.

Стоп! Зачем нужна в нашей компании служба информации? Я и раньше неоднократно задавалась вопросом, что с утра до ночи делают в конторе три человека с высшим образованием и приличной зарплатой.

Схватившись за мобильный, я даже не сразу сообразила, почему связь отсутствует, но потом поняла и выбралась из подвального помещения на свежий воздух.

— Антонина!

— Да, я вас слушаю, Анна Дмитриевна, — откликнулась девушка.

— Беги в отдел информации. Пусть станут на уши, но чтоб у меня через десять минут была дата рождения Валентина Верещагина. Хотя бы год и месяц.

— Уже бегу.

— Погоди. Думаю, в Интернете у любого депутата должен быть свой официальный сайт.

— Поняла.

Секретарша перезвонила почти сразу, а я, восторгаясь собственной предприимчивостью, спустилась назад в архив.

Семидесятый год, пятнадцатое декабря. Вот нужная страница. Верещагина, Верещагина… Черт побери! Нет здесь никакой Верещагиной! С чего я решила, что она рожала в нашем городе и именно в этом роддоме? Возможно, Верещагины вообще тогда жили на другом конце Советского Союза. Широка страна моя родная!.. Господин народный депутат мог появиться на свет где угодно: в Магадане, в Барнауле, в Мурманске… В поселке Заскорузлые Углы под городом Засранском в Ямало-Ненецком автономном округе. Почему бы и нет!

Бесцельно я перелистнула страницу назад. Взгляд рассеянно пробежал по выцветшим от времени каракулям и неожиданно выхватил знакомую фамилию: «Киселева Оксана Тихоновна. Мальчик, 3700 гр., 54 см, без патологий. Отказ. Направлен в дом малютки №3, 27 декабря…» Опять совпадение? С чем совпадение? Какое, блин, совпадение, если Верещагина рожала где-то в другом месте.

Мысли в моей голове окончательно заплутали. Ясно только, что с интервалом в пять с половиной лет малыши Киселевой были направлены в один и тот же дом малютки и, скорее всего, крохотных грудничков усыновили чужие люди. Здоровые детки, как хороший товар на полке, долго не залеживаются. Это там, за границей, сытые капиталисты обожают усыновлять детей-инвалидов, пытаясь своей заботой и любовью хоть как-то компенсировать несправедливость матушки-природы или господа бога, кому как удобнее думать. У нас больной ребенок автоматически лишается шансов обрести счастье в приемной семье. Кому нужна лишняя обуза?

Что ж, можно считать миссию в архиве выполненной. Следы младенцев Киселевой найдены. Остается вытрясти из работников дома малютки их дальнейшую судьбу. Надеюсь, моя крутая телевизионная ксива сработает и в этом детском учреждении.

По приезде домой мне пришлось долго мурыжить разными моющими средствами мои баклажановые волосы, избавляя их от остатков красящего бальзама. К счастью, Антонина, доставленная Толиком в коттедж, помогла мне справиться с этой хлопотной задачей.

Субботнее утро началось хмуро. И не потому, что небо затянуло облаками. Напротив, погода на улице была просто загляденье! Худо приходилось нам, поскольку вчера вечером, когда мои волосы сияли первозданным цветом, Толик Оглоедов заявил, что чудесное освобождение Сереброва-старшего неплохо бы отметить. Предложение юриста немедленно поддержали Лариска с Иваном. Последние не заставили себя долго ждать и заявились вскорости с двумя курицами гриль и литровой бутылкой джина.

Вечер, несомненно, удался. Оглоедов с Иваном дважды ездили докупать спиртное, ничуть не смущаясь тем, что вели машину, будучи уже изрядно подшофе. Джин мы разбавляли тоником чисто символически, поэтому утро принесло всей компании сумеречное состояние души. Особенно тяжело было Антонине. Девушка, непривычная к алкоголю, приняла на грудь никак не меньше трехсот граммов «Бифитера», и теперь ее лицо имело зеленоватый оттенок, а желудок настойчиво требовал полной свободы.

Ивану тоже не подфартило. Непонятно зачем под конец фестиваля его понесло во двор, и он с пьяных глаз свалился в один из пустых котлованов. Яма, конечно, была совсем неглубокая, и вытащили мы его без труда. Но сегодня о себе напоминала его растянутая связка.

Я было собралась послать Оглоедова в аптеку за обезболивающим, но, заглянув в его глаза и разглядев в этих мутных аквариумах табуны золотых рыбок, пришла к выводу, что за руль ему пока нельзя. Благо в моей скудной домашней аптечке отыскался анальгин, и надобность в лекарствах отпала.

Из всех участников вчерашней оргии бодрое самочувствие наблюдалось только у Бандита. За ночь он благополучно уничтожил все мясные остатки на неубранном столе и поэтому был весьма доволен как собой, так и внешним миром.

Поскольку домой никто особо не торопился, я снарядила самых крепких — то есть Лариску с Оглоедовым — в пеший поход к трассе. Там полно придорожных ларьков, в которых без труда можно разжиться продуктами. Юрист, правда, попробовал гундеть, но, заслышав магическое словосочетание «холодное пиво», враз смягчился и уже сам нетерпеливо покрикивал на Лариску, которая слишком долго собиралась. К обеду, утомленные пивом, мы потянулись к озеру, прихватив с собой небольшой мангал и кастрюльку с мясом, замаринованным для шашлыка. Бандит потрусил следом за нами, вернее сказать, следом за мясом, на правах верной домашней собачки. Вот уж поистине ненасытная утроба!

Пока горели дрова, я поведала всем собравшимся об основных результатах моего расследования. Захмелевшая компания наперебой стала выдвигать собственные версии. Чего только они не насочиняли! Иван даже договорился до того, что Киселеву по неведомой причине удушил сам депутат Верещагин, а потом направил к ней своего помощника, чтобы свалить вину на него. Короче, пользы от коллективного разума не было решительно никакой, одна только бестолковая демагогия.

К тому же Бандит куда-то запропастился. Я заволновалась и ринулась на поиски, но они ничего не дали. Друзья же хором заверили меня в том, что кот просто нагулялся и вернулся домой.

— Иван, Толик! Нанизывайте мясо на шампуры! Угли уже готовы, — отдала распоряжения Лариска, заглянув в мангал.

Мужчины направились к дереву, в тенечке которого мы пристроили кастрюлю.

— Чего-то мы, девочки, не поняли, — донеслось вскоре оттуда, — мы же, кажется, собирались жарить шашлыки.

— Ну?!

— А тут мяса почти нет, только рыба. Кто из вас брал рыбу?

Мы удивленно переглянулись и, ничего не понимая, подтянулись к дереву. В нашей кастрюле сиротливо скучали несколько кусочков свинины. Зато рядом на травке лежало штук шесть карасиков размеров чуть крупнее моей ладони. Почти все они еще трепыхались.

— Что ж это такое делается? — возмутилась я. — Какой-то гад спер у нас мясо, а нам рыбу подбросил.

— Ой., гляньте-ка, — вдруг взвизгнула Антонина, указывая куда-то в сторону кустов.

Мы все дружно повернули головы и тут же уронили челюсти. От кустов в нашем направлении деловито топал Бандит, неся в зубах жирного карася. Приблизившись, он бросил рыбку на травку и с гордым видом присел рядышком.

«Простите, братва, каюсь, мясо ваше слопал, не подавился. Но и вас голодными не оставлю. Угощайтесь! Рыбка — свежачок, только что плавала».

— Это что же получается? — всплеснула руками Антонина. — Он нам рыбы, что ли, наловил?

— Он почти все наше мясо сожрал, а там, между прочим, полкастрюли было. — Иван горестно оценивал убытки.

— Это же не кот, а уникум! — захлопала в ладоши Лариска. — Его надо на видеокамеру заснять для какой-нибудь передачи. Кот — рыболов! Надо же такое!

Не знаю почему, но у меня закрались гнусные сомнения относительно рыболовецких талантов Бандита.

То ли рожа у котяры была слишком хитрая, то ли сама я по жизни преисполнена здоровым скептицизмом…

Как бы там ни было, но Иван с Толиком живо распотрошили карасиков и поджарили их на мангале. Лакомство удалось на все сто. Зажаренные, чуть сладковатые рыбки пошли под пиво, как дети в школу. А мясом мы все равно еще вчера объелись.

Герой дня Бандит скромно вертелся неподалеку, однако участия в общем пиршестве не принимал. Есть, наверно-таки, предел у его ненасытного желудка. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается! Вот и рыба закончилась, причем, что характерно, одновременно с пивом. Наши мужчины как-то разом пригорюнились и засобиралась. Не с их счастьем! Женским большинством мы потребовали массовых купаний.

Едва все начали раздеваться, как из камышей с противоположной стороны озера раздались отборные многоэтажные маты. По обрывочным фразам суть дела довольно быстро прояснилась, и мы поторопились убраться с берега, пока рыбаки, у которых Бандит стянул улов, не накостыляли нам по шее. А накостылять могли запросто, поскольку, кроме нас и, как выяснилось, рыбаков, на озере больше никого не было. И к тому же рыбья требуха, оставшаяся после банкета, красноречиво свидетельствовала не в нашу пользу.

Иван и Толик совершили еще один марш-бросок к трассе за пивом, и, как водится, воскресное утро снова обещало быть хмурым.

В понедельник еще до обеда нам с папой удалось рассчитаться со всеми долгами. Мы с Антониной даже успели съездить в банк и освободить из-под залога ее квартиру.

Во второй половине дня водитель, который наконец появился на работе, завез меня в салон красоты. Сегодня намечались большие планы касательно дома малютки. Правда, на этот раз я решила покрасить волосы менее радикально, заменив цвет взбесившегося баклажана на скромный оттенок бордо.

Директриса детского заведения оказалась теткой куда более недоверчивой, чем главный врач роддома. Она даже не поленилась набрать названный мною номер «местного филиала» редакции программы «Жди меня» и пятнадцать минут допрашивала Оглоедова относительно моих полномочий. Благо, я хоть Толика предупредила заранее. Но все же, подозреваю, окончательно добили директрису мифические миллионы богатого заокеанского дедушки, и она лично провела меня в помещение местного архива.

Нужные записи отыскались быстро, однако ситуация нисколько не прояснилась. Оказалось, что сын Киселевой имел тяжелый врожденный порок сердца, который не заметили в роддоме. Мальчик умер, не дожив даже до полугода. Возможно, современная медицина его и выходила бы, но в начале семидесятых у ребенка не было никаких шансов. Его сестре повезло больше. Ее в двухмесячном возрасте удочерила бездетная пара с прибалтийской фамилией Караюшкус. В деле имелись паспортные данные и все прочие координаты усыновителей. Но проблема в том, что эти данные почти тридцатилетней давности. С тех пор и советские паспорта менялись на российские, и переехать люди могли сто раз в разных направлениях, в ту же Прибалтику, например, на историческую родину.

Директриса только развела руками — после усыновления детьми занимаются опекунские советы, и дом малютки в их дела не вмешивается. Я старательно переписала в ежедневник все данные на Караюшкусов. Очень не хочется, но придется снова побеспокоить Никиту Когтева. Покинув детское учреждение, я отправилась домой.

Антонины в коттедже не оказалось, а на автоответчике меня ждало сообщение о том, что секретарша уехала на дежурный ужин с юристом. Такими темпами ребятки далеко пойдут, подумалось мне. Глядишь, скоро и свадьбу сыграем.

Накормив Бандита, я взялась приводить себя в порядок, то есть смывать с волос оттенок бордо. При том что сам цвет бальзама в этот раз был менее радикальным, въелся он намертво. Пятикратное мытье шампунем, равно как и растирание с хозяйственным мылом, ни на йоту не уменьшили бордовую интенсивность. С горя я опробовала гель для мытья посуды и кафельной плитки, стиральный порошок и даже бесхлористое соединение для удаления пятен с цветной одежды. Утекла тонна воды и бездна времени, но результат остался абсолютно нулевым. Волосы так и сияли нахальным бордовым блеском. Ядреная жидкость для чистки унитазов меня немного смутила, но все же я обработала ею кончики волос, стараясь не попасть на кожу головы. Затем, смыв чистящее средство шампунем, я на время решила прекратить бессмысленные потуги и поднялась в кабинет звонить Коптеву.

Никита отреагировал на мой звонок кучей разнузданных комплиментов и, пообещав сделать все возможное относительно поисков Караюшкусов, напомнил, что совместный ужин я задолжала ему еще за предыдущую услугу. Что поделаешь, за все в этой жизни приходится платить. Пришлось присягнуть, что мы обязательно отужинаем вместе, «как только, так и сразу…». Когтев, уловив подвох, обиженно хрюкнул в трубку, но настаивать не рискнул.

Когда я спустилась на первый этаж, Толик и Антонина уже ворковали в гостиной. При моем появлении их лица как по команде вытянулись, причем настолько, что я с ужасом оглядела свой халат, заподозрив, что он каким-то чудесным образом распахнулся. Ничего подобного. Банный халат, как ему и положено, был туго перехвачен поясом, по-пуритански зачехлив мое тело.

— Анна Дмитриевна, что это с вами? — выдохнула Антонина, хлопая глазами.

— А что?

— Зачем вы волосы перекрасили?

— Ты же знаешь, — сообразила я причину их удивления, — я перекрасилась для маскировки.

— Я знаю… Но зачем же так кардинально? И тот баклажановый цвет был вам очень к лицу.

Я повернула голову и недоуменно уставилась в зеркало. В принципе мне от природы досталось не слишком большое красноречие, но сейчас оно, кажется, покинуло меня навсегда. С баклажановыми или ярко-бордовыми волосами вице-президенту инвестиционной компании вершить дела, конечно, противопоказано. Но как прикажете жить с темно-синим затылком и ярко-малиновой макушкой?! Оттеночный бальзам, вероятно, вступил в какую-то неведомую химическую реакцию с моющими средствами, и в результате мои волосы приобрели попугаистый окрас. С таким колором не то что на работу нельзя ходить, с ним даже на улицу высовываться опасно. Менты запросто примут за агрессивного панка.

В подтверждение этой ценной мысли Бандит, невесть откуда появившийся рядом, ощетинился и зашипел.

— Ну вот, а еще говорят, коты цвета не различают, — сокрушенно пробормотала я, вслед за чем пояснила обескураженной парочке причину моих цветовых метаморфоз.

Оглоедову пришлось все бросить и мчаться в круглосуточный супермаркет добывать мне стойкий краситель для волос. И все бы ничего, но только я попросила его купить среднерусый цвет, не уточнив марку производителя. Оказавшись перед бесконечным стеллажом со всякими красками, юрист рассудил, что хороший товар должен стоить дорого. Поэтому приобрел почти за пятьсот рублей безаммиачную крем-краску, которая, как известно, окрашивает волосы очень мягко, но не слишком интенсивно.

После часа мытарств мои волосы все же приняли относительно пристойный вид, однако макушка и челка сохранили розоватый оттенок, а затылок продолжал отливать «благородной» синевой. Других экспериментов мы решили на ночь глядя не проводить, оставив специалистам салона красоты шанс реабилитироваться. В конце концов, всему виной их оттеночный бальзам.

Однако в течение всего следующего рабочего дня парикмахерам такая возможность не представилась. Как снег на голову, на нас свалилась налоговая проверка. Представители налоговой администрации — это, разумеется, не налоговая полиция. Но тем не менее внеплановый визит городских налоговиков, вместо родных районных проверяющих, заставил всех быть начеку.

Треволнения по этому поводу даже отодвинули на второй план то, что все без исключения работники нашей конторы под любым предлогом просачивались в мой кабинет, как в зоопарк. С таким прикидом было бы эффектно танцевать на шесте, причем лучше всего вообще без одежды. В сочетании со строгим деловым костюмом мои разноцветные прядки выглядели, как перья павлина на вороньем хвосте. Мне понадобились титанические усилия, дабы абстрагироваться от сего прискорбного факта и с достоинством выдерживать ехидные взгляды подчиненных. Правда, папа, в отличие от остальных сотрудников, не сдержался и выдал мне на досуге пару ласковых, напомнив и о лице компании, и о занимаемой мною должности.

Едва досидев до ухода налоговиков, я кинулась к Ивановой маме, и нечеловеческими усилиями специалистов моим волосам удалось придать более или менее пристойный вид. Пришлось, однако, смириться с тем, что вместо спокойного русого они стали отдавать вульгарной рыжинкой, равняющей меня с официанткой из дешевого кабака. Но в любом случае официантка — много лучше, чем сине-розовая девушка из стриптиз-шоу.

Вечером на домашний телефон позвонил Когтев:

— Узнал, что мог. Не представляю, зачем тебе эти Караюшкусы понадобились, но держаться от них советую подальше.

— Что, совсем плохо? — забеспокоилась я.

— Это тебе не какая-нибудь пенсионерка Киселева.