Тот сразу повеселел. По его физиономии нетрудно было догадаться, что он не слишком надеялся на успех и на самом деле «прописанных» здесь не слишком уважали.

— Ай спасибо, мужик, — он потянулся пожать дающую руку, но Валдаев с отвращением отпрянул.

— Без нежностей, — произнес он.

— Ну, спасибо, мужик, — повторил алкаш, притом вполне искренне. — Если нужно кому накостылять — ты скажи. Мы с Батоном день и ночь тута. Недорого возьмем.

— Подумаем, — кивнул Валдаев.

Красномордый отчалил.

Валдаев прикупил еще стопку и опрокинул ее. Эйфории и расслабленности не пришло. Наоборот, темная тоска сжала его еще сильнее своими удавьими кольцами. Зато ночные воспоминания немного потускнели и отдалились. Они стали восприниматься как виденный ночью по телевизору мистический триллер.

Пока он дошел до редакции, умудрился протрезветь полностью.

Он зашел в кабинет секретариата. Ответсек в одиночестве скучающе посасывал из металлической банки джин с тоником.

— Ты же пить бросил, сам сказал, — упрекнул Валдаев.

— Именно, — кивнул ответственный секретарь. — Вот и приходится пить эту дрянь… На, — он протянул материал.

— Да, шеф напрягся, — сказал Валдаев, глядя, как по границам прогулялся главредовский тонкий синий фломастер. Он посеял разрушения, как торнадо во Флориде.

— Сомин буйствует, — сказал ответсек.

— Почему?

— Не знаю. С утра был мрачный, злой и глотал таблетки.

— Чего случилось? — без интереса спросил Валдаев.

— По-моему, злой На тебя.

— На меня?

— Ага. Проговорился в сердцах — что-то вроде Валдаев допрыгался. Так просто ему не пройдет.

— С чего это? — Валдаев прикинул, что по работе не делал никаких проколов. И уж допрыгаться никак не мог.

— Не знаю. Лучше тебе на глаза ему не попадаться.

— Сейчас исчезаю. Только статью подправлю.

Валдаев прошел в корреспондентскую комнату. Открыл ключом дверь. На столе стоял еще теплый чайник — значит, недавно здесь был кто-то из коллег.

В «дипломате» лежала дискета с авторским вариантом статьи о заговорах смерти, дистанционно насылаемых на «заказанных» жертв московскими шаманами-киллерами из секты Буду. Статья являлась на девяносто процентов плодом его фантазии. Он вывел файл на экран. Просмотрел на бумаге безграмотные поправки главного редактора и принялся вносить в текст изменения. Немножко подскоблил материал в русле, угодном его начальственному превосходительству, распечатал на принтере.

Потом прикрыл глаза. Просидел несколько минут. Мысли его улетели далеко. И задолбила клювом дятла мысль:

«Что-то надо делать… Элла, Элла, куда же ты делась?»

Он пододвинул к себе телефонный аппарат. Настучал номер Эллы. И минуты две ждал, что кто-то откликнется. Потом еще раз набрал номер. На этот раз он ждал минут пять. Естественно, без всякого толка.

Он открыл записную книжку. Нашел стиснутую между страницами визитную карточку. Набрал один телефон и нее, обозначенный как «раб.», что означало рабочий. Там никто не ответил. Тогда он набрал домашний телефон. На седьмом звонке трубку подняли.

— Ротшаль у аппарата, — по-старомодному выразился профессор.

— Здравствуйте, Ким Севастьянович. Это Валдаев.

— Приятно слышать вас, Валерий.

— Ким Севастьянович… — Валдаев замолчал, не в силах закончить.

— Ну, я слушаю. У вас продолжение тех неприятностей, о которых вы рассказывали мне?

— Нет. Тут все в порядке… У вас Элла не появлялась?

— Нет, — даже по телефонным проводам прошла волна тревоги Ротшаля. — У вас взволнованный голос.

— Она была у меня. И ночью куда-то сорвалась.

— Вы поссорились?

— Нет. Ничего такого.

— Просто взяла и ушла?

— Да.

— Это странно. Очень странно.

— Вот именно!

— Странно и то, что Элла должна была утром появиться у меня или позвонить. У нас с ней сегодня достаточно важное дело. Она обязательно должна была выйти со мной на связь.

— Так где же она?!

— Я попытаюсь ее найти… Обычно она не бывает так беспечна. Так что вы взволновали меня, молодой человек. И сильно озадачили.

— Но…

— Не надо оправдываться. Я все понимаю, — последние слова Ротшаля прозвучали будто с каким-то подтекстом. — Позвоните мне часа через два. Может быть, все уладится.

— А что, может не уладиться?

— Не знаю, не знаю.

Валдаеву показалось, что профессор знает больше, чем говорит. Или просто хочет напустить туману. Впрочем, последнее маловероятно. Этот человек не из тех, кто любит иг-Рать на публику.

Валдаев в сердцах бросил трубку и зло воскликнул:

— Черт его дери!

— Кого? — поинтересовался ответсек, заходя в кабинет.

— Программу «Геном человека».

— А чем она тебе насолила?

— Да шибко умные там все.

— А, — ответственный секретарь зевнул.

— Держи, — Валдаев протянул ему вновь отпечатанный материал.

Ответсек, еще слаще зевнув, лениво кивнул и отправил материал в папку.

— Пошел я, — сказал Валдаев, поднимаясь.

— Далеко?

— Стреляться.

— Что ж, дело добровольное, — хмыкнул ответсек.

Валдаев вышел из кабинета. В коридоре прислонился лбом к холодной стене. Стреляться он пока не собирался. Но жить ему уже начало надоедать…

Этим вечером Валдаевым владело ожидание. Он несколько раз звонил Элле по телефону — без всякого успеха. И Ротшаль куда-то провалился, тоже на звонки не отвечал. Оставалось ждать, что телефон зазвонит сам. И этот звонок принесет с собой известия.

Однако телефон не звонил. Как в спячку впал. И Валдаев чувствовал раздражение на этот фирменный «Сони», хотя умом понимал, что штуковина не виновата. Да, в конце концов, ей, вещи неодушевленной, совершенно все равно, злятся на нее или нет.

На улице темнело. Валдаев сидел в кресле, не включая свет, и будто внутренне затвердевал. И им завладевали, играли как игрушкой вечерние страхи.

Валдаев давно убедился, что страхи живут вообще вне сознания. Они самостоятельные хищные существа. Раз возникнув, они, почувствовав слабину в человеке, набрасываются на него вновь и вновь в самое неожиданное время. Они сжимают сердце и гонят бешено кровь по жилам. Истачивают нервы и здоровье. Ослабляет их только время. Но в принципе они неуничтожимы. Иногда к Валдаеву возвращались даже детские страхи. Какие-то картинки, ощущения ужаса. Со страхами надо уметь бороться, но у него это получалось туго.

Взор его скользнул по темной кучке Эллиных вещей. Он даже не удосужился их убрать. Сейчас вид этих вещей привел его в чувство.

— Хватит, — громко воскликнул он, будто желая обозначить свое присутствие в этой квартире, убедить самого себя, что он еще жив.

Он встал. Нужно шевелиться. «Не спи, замерзнешь», — вдруг вспомнил он детскую присказку. И сейчас она показалась ему смешной. Он издал истерический смешок. А потом принялся запихивать вещи Эллы в полиэтиленовый пакет. Он примерился, куда бы его засунуть. Потом кинул в гардероб.

Он представил — дверь открывается, и из ванной выходит Элла. С ней ничего не случилось. Просто она выпала из потока времени…

— Это же делирий, — простонал Валдаев.

За окнами все сгущалась темнота. Она густела и в квартире, пряча очертания предметов. Темнота эта сжимала тисками…

Его вдруг объял холодный ужас. Он съежился в кресле и с ясностью необыкновенной понял — он сходит с ума. Если уже не сошел. Может, сошел давно? Может, все прошлое — ложная память?

— Хватит, — прошептал он, ощущая, будто погружается в болото.

И тут зазвонил телефон.

Валдаев дернулся к нему. Схватил трубку. Это наверняка звонит Элла. Она сейчас скажет, что решила подшутить над ним. И что скоро вернется. Он подуется чуток, но все-таки великодушно примет извинения. И у них будет чудесная ночь. Еще более чудесная от сознания Валдаевым того, что °н вновь обрел потерянное…. Или это Ротшаль? Он успокоит, скажет, что все в порядке.

— Алло! — крикнул Валдаев.

— Валдаев. Чего ты так кричишь? — послышался прокурорский голос.

— Лена, — разочарованно выдохнул он.

— А ты кого ждал? Нет, ну кто тебе может позвонить в твою берлогу, а? Только такие же, как ты…

— Ты звонишь, чтобы меня оскорблять? — произнесен.

— Я? Тебя? Оскорблять? Валдаев, ты о чем? Конечно, ту погубил столько лет моей жизни, что любая другая женщина устроила бы тебе кузькину мать. Но…

— Чего ты хочешь?

— Семьсот рублей Левоньке на теннис.

— Зачем Левоньке теннис?!

— Потому что Левонька должен заниматься спортом, чтобы вырасти сильным. Иметь волю к победе. И как можно меньше походить на отца.

— Ну да. Ты его ещё отречься от меня заставь.

— Ох, Валдаев.

— А твой червь таможенный обнищал?

— Нет. Но он уперся. Хочет, чтобы ты тоже материально поучаствовал в судьбе сына.

— Ах, дело в принципе.

— Да. У кого-то на свете есть принципы. Ты не слышал об этом?

— Слышал.

— Эх, Валдаев, жалко мне тебя. Пропадаешь ты без меня…

— Не смеши.

— Напрасно смеешься. Ты же слабый человек. Я понимаю, ты не виноват. Вот сижу, книгу читаю — «Практичен психология». Там все про тебя. У тебя слабый тип нервной системы. В мозгу возбуждение преобладает над торможением. Цитирую: «Люди со слабым типом нервной системы как правило, мнительны, ранимы, они застревают на своих эмоциях».

— И что?

— В общем, люди они никчемные. И ты этому иллюстрация.

— Ну… — Он набрал побольше воздуха, ощутив, что его захлестывает злость. Сейчас он выскажется. Все выложи этой дряни!

Когда он выдохнул воздух, порыв уже прошел. Он только произнес:

— Ну ты хамка…

— Ой, Валдаев, не надо. Это еще как посмотреть…

Она опять затрещала.

Высасывала она из него энергию минут десять. Насытившись, попрощалась и даже забыла о деньгах, которые он должен за Левонькин теннис.

Этот звонок разозлил Валдаева. Но и вернул на грешную землю. Он поднялся с кресла, включил свет. Потом телевизор, и тишину разорвал тонкоголосый вопль:

— Ты меня любила, любила, любила… Пел какой-то голубоватый мальчик. Опять зазвонил телефон. Валдаев подался вперед. Сорвал трубку. Крикнул:

— Слушаю!

На этот раз звонил тот, кого ждали, — Ротшаль. Вот только звонил профессор всего лишь для того, чтобы проинформировать: он так ничего и не узнал, и ситуация представляется ему все более таинственной.

— Раньше она так пропадала? — спросил Валдаев.

— Нет, никогда. Она достаточно собранный и щепетильный человек.

Разговор принес только огорчения. Валдаев положил трубку. И тут же послышался звонок в дверь.

В груди екнуло. Он подошел к двери. Поглядел в мугный «глазок» и увидел в полутьме лестничной площадки женскую фигуру.

Он прижмурился. Тяжесть, лежавшая на его плечах, начала куда-то уходить. Он дрожащими руками сдернул цепочку, отодвинул засов, дернул тяжелую дверь. И крикнул:

— Элла!

Волна радости приподняла к небесам Валдаева… И тут его с размаху ударила о камни разочарования. — Вам кого? — сдавленно спросил он.

Девушка, стоящая перед дверью, была вовсе не Элла Хотя в «глазке» нетрудно и перепутать — фигуры у них были схожи. Девице было лет двадцать пять — двадцать семь. одета в мини-юбку и глухую кожаную куртку, застегивающуюся под подбородком. Непонятно было, как она дошла досюда — на таких толстенных и высоченных платформах далеко не уйдешь. Она была рыжая и наглая.

— Вас! — прикрикнула она, ставя ногу на порог так, чтобы Валдаев не закрыл дверь.

— Я вас не знаю.

Тут она вцепилась ему в рукав.

— Зато я тебя знаю.

— Вы кто?

— Я подруга Эллы…

— Тогда… — он сглотнул комок в горле. — Тогда проходите…

Он отступил, пропуская ее в прихожую.

Она прошла туда, прислонилась спиной к стене, скрестила руки на груди и оценивающе, с ног до головы оглядела его. Ему было неприятно от этого взора. Так осматривают вырезку в мясном магазине.

— Извините, как вас зовут? — спросил Валдаев.

— Роза, — презрительно кинула девица.

Валдаев попытался вспомнить, где он слышал это имя… Все правильно, слышал он его от Эллы. Это та самая институтская подруга, которая затащила Эллу на недавнюю вечеринку.

— И что вам надо, Роза? — осведомился он.

— Она к тебе ушла. И ее нет нигде… Где она? — неожиданно девушка оттолкнула Валдаева и прошла в большую комнату. Потом в маленькую.

— Это обыск? — спросил он.

— Где Элла?! — взвизгнула Роза.

— В тумбочке!

Гостья кинула недоуменный взор в сторону тумбочки.

И наконец поняла, что это шутка.

— Она говорила, что ты псих…. Она пошла к тебе. Она говорила, что ты маньяк. Но еще говорила, что любила тебя… А ты… ты… Негодяй, какой негодяй! — Она ринулась к Валдаеву, размахнулась и залепила ему пощечину…

— Да вы что?! — он обхватил обожженную ударом щеку, — Что ты себе позволяешь?

— Она ведь тебя боялась, — девушка плюхнулась на диван. Злобно, как собака, у которой отобрали кость, уставилась на Валдаева. Ему подумалось, что она сейчас кинется на него и вопьется зубами в шею. Эдакий московский рыжеволосый оборотень…

— Ты… Ты убил ее! — крикнула она.

— Да вы что?

— Ты, поганый маньяк, — она огляделась и тут увидела газету со статьей о маньяке, вырывающем сердца. Он взяла газету и криво ухмыльнулась. — Ты, дерьмовый извращенец!

— Вон из квартиры! — крикнул он.

— Чего так глаза выпучил? Убьешь меня? Так же, как ее убьешь? Не выйдет! — Ее рука нырнула в сумочку. И в ней блеснул… Ну ничего себе — она держала никелированный пистолет. — Пристрелю!

Валдаев съежился, видя, как она сняла предохранитель и как палец с черным лаком на ногте дернулся на спусковом крючке.

Он вздрогнул, ожидая грохота, вспышки, болезненного удара в грудь…

Ничего не произошло. Палец не довершил своего смертельного движения.

Впрочем, не смертельного. Он присмотрелся и понял, что пистолет не боевой, а газовый, с соответствующим стволом. И еще он увидел, что гостья бледна от ярости… И от испуга. Она боится его. И этот наглый напор от отчаяния.

— Уйдите, — устало произнес он.

— Маньяк, — она шмыгнула носом. Всхлипнула. Из глаз потекли темные ручейки смешанных с тушью слез. — Погаси маньяк.

— Ты просто не понимаешь, что говоришь.

— Просто так тебе это не пройдет, — пообещала она.

Вскочила. Ракетой пролетела мимо него. И с размаху захлопнула тяжелую дверь, так что едва не осыпалась штукатурка.

Он уселся в кресло. Сердце пулеметом барабанило в груди, как будто желало вырваться наружу. Он никак не мог нормализовать дыхание. Не мог прийти в себя. Абсурдность, полная невероятность этого визита. «Элла боялась тебя…» Так, кажется, сказала эта фурия. Элла боялась? Почему? Какие были основания у нее бояться его? «Ты… Ты убил ее!..» — стоял в ушах голос Розы. А потом он вспомнил последние слова — насчет того что просто так это не пройдет. Нужно было предпринять хоть какие-то меры предосторожности.

Он посмотрел на часы. Двенадцатый час. Взял со стола связку ключей. Натянул ботинки. Накинул куртку.

Выползать на ночную улицу ему не хотелось. Под окнами весело горланили «Мурку» алкаши. У «Черного бизона», как обычно, выстроились машины. Ночная улица была полна пугающих звуков и беззвучных угроз. Но выбираться надо было…

Он со вздохом распахнул дверь…

Сон был тяжелый. Валдаев опять наелся снотворного. И просыпаться ему не хотелось. Но он проснулся и с час лежал в кровати. Потом нехотя поднялся.

В двенадцать позвонили с работы.

— Тебя хочет видеть шеф, — сказал ответственный секретарь.

— Опять по материалу о Вуду?

— А я знаю?.. Я шефа еще таким не видел.

Валдаев понял, что на метро до работы не доберется — нет сил на толкучку. Поэтому поймал машину — раздолбанный «БМВ», видимо, подобранный на заброшенной немецкой свалке. И минут сорок выслушивал ругань пожилого, в черной кожаной куртке и кепке-лужковке водителя по поводу московских пробок, гибонов (так ныне прозвали гаишников), «козлов, которые вчера от горшка оторвались, а уже за руль лезут». Валдаеву оставалось вежливо поддакивать, но мысли его были далеко. Он мог только позавидовать незамысловатым заботам и расстройствам шофера.

Он поднялся на этаж, где располагалась редакция. В корреспондентской была Нонна. Она барабанила пальцами по клавиатуре, получалось у нее быстро, мастерски — она вообще все делала хорошо. На Валдаева она посмотрела с сочувствием.

— Что тут у нас на деревне? — спросил он.

— Сомин доел одну упаковку успокоительных. Я ему бегала за второй.

— А чего переживает?

— По-моему, из-за тебя.

— А что из-за меня?

— Не знаю. Изрыгает в твой адрес сдавленные проклятия. Что ты такое устроил?

— Я устроил? — возмутился Валдаев. — Ничего я не устраивал!

— Ладно. Это в конце концов не мое дело, — бросила она и вновь углубилась в работу.

Валдаев причесался перед треснутым зеркалом в углу комнаты. И вздрогнул, когда увидел, что трещина на две части рассекла его лицо и эти две части не совпадали. В этом было что-то жуткое и вещее.

— Черт-те что, — воскликнул он. — Нельзя держать в комнате разбитые зеркала.

— Я же с него энергетику вредную снимала, — кинула Нонна. — Не помнишь?

— Да помню я, — Валдаев поправил зеркало и снова посмотрел на себя.

Из зеркала глядело осунувшееся лицо, взор у этого человека был затравленный, и Валдаеву не хотелось думать, что его лицо принадлежало ему. Ему вдруг показалось, что на него смотрит совершенно чужой человек. Откуда-то из треснутого Зазеркалья.

Он оттянул ворот свитера и отправился в кабинет к главному редактору.

— Здравствуйте, — произнес он, перешагивая через порог.

— Валдаев, — прохрипел Сомин как-то обреченно.

— Что случилось-то? — озабоченно спросил Валдаев.

— Что случилось? — шеф покачал головой. — Что случилось, да? А ты не знаешь?

— Не знаю, — растерялся Валдаев. Таким замордованным он не видел главреда никогда. Тот смотрелся куда более жизнерадостно даже в ту пору, когда на газету одновременно «наехали» налоговая полиция, отдел по экономическим преступлениям и санэпидемслужба с одной целью — разделаться с изданием.

— Все, Валдаев. Расчет. Увольняю тебя по собственному желанию.

— Почему?

— Еще спрашивает.

— Николай Николаевич, мы столько проработали вместе. И вы без объяснений выкидываете меня за порог.

— И ты меня так подставил — Сомин обхватил голову руками. — Так подставил…

— Я?

— А что, забыл?

— Забыл…

— Издеваешься?.. Работаешь с человеком. Считаешь, что неплохо знаешь его. ан нет. У него двойное дно. Такая гнильца.

— Что вы такое говорите?! — воскликнул Валдаев и почувствовал, что в горле стоит комок от обиды. Обвинения были несправедливы. И, что еще хуже, они отлично укладывались в новую логику существования Валдаева, которая подразумевала именно отсутствие всякой логики. В театре абсурда начинался новый акт.

— Эх, Валдаев. Плохо вы кончите. Плохо, — вздохнул шеф, сразу как-то постарев. Он перешел на «вы», видимо демонстрируя, что теперь они уже в разных измерениях бытия. И отныне они никак не соотносятся друг с другом.

Теперь они врозь.

— Это вы плохо кончите, — вдруг неожиданно для себя со злой угрозой произнес Валдаев и чуть-чуть подался вперед.

— Выйдите! — в голосе Сомина взорвались визгливые нотки. И Валдаев с удивлением отметил, что главред боится. Он испуган до дрожи.

— О Господи, — прошептал Валдаев. Он не привык вызывать страх, и это ощущение было странным — с одной стороны, оно вызывало стыд, а с другой — мимолетное злое ликование от собственной власти. — До свидания, — он обернулся и вышел из кабинета, с треском захлопнув дверь…

И чуть ли не лбом в лоб столкнулся с Нонной.

Она отпрянула.

— Уф, разогнался, — выдохнула она и за рукав оттащила его в сторону от начальственного кабинета. — Ну как?

— Все отлично.

— Оттаял главный?

— Он оттаял… А я иду на биржу труда.

— Ты о чем? — напряглась Нонна.

— Уволили. Вышибли. Выкинули.

— И за что?

— Это только шефу известно. Но он и под пыткой не скажет.

— Может, переговорить с ним?

— Спасибо. Но это бесполезно…

За его спиной захлопнулась массивная, на тугой пружине входная дверь в здание. Валдаев замер на миг. Ему в лицо Дохнуло теплым ветерком. Погода сегодня выдалась солнечная. Изумительная погода. Почти лето… Вот только где она, радость?

Он качнулся, будто от резкой слабости. И подумал, что У него сейчас подкосятся ноги и он рухнет на тротуар. Но слабость длилась долю секунды. Он как бы перешагнул через барьер.

Так оно и было. Все. Нет теперь корреспондента газеты «Запределье» Валерия Валдаева. Есть безработный Валерий Валдаев. Человек с непонятным статусом, у которого не в порядке с памятью, у которого при странных обстоятельствах исчезла любовница, за которым ходит смерть с косой и которого все, будто сговорясь, решили сжить со свету.

Интересно, можно математически описать допустимое по теории вероятностей количество неприятностей, которые выпадают на долю человека? Сколько всего посыпалось на него — это любая теория вероятностей надорвется лопнет мыльным пузырем.

Валдаев съежился. Солнце не грело его. Холод жег его изнутри. Внутри него все росла и наваливалась тяжестью холодная склизкая масса, пожирающая его нервы, волю к жизни. С каждым днем для него действительность становилась все более призрачной и чужой. И Валдаеву казалось, что эта новая, непонятная его жизнь все ближе сближается со смертью. В тяжелые минуты смерть все чаще казалась ему освобождением.

Он неуверенно огляделся, согнувшись пошел по краю тротуара, рядом с проезжей частью. Железным потоком на большой скорости неслись машины.

Вдруг его ошпарила мысль — а ведь все просто. Не нужен даже его фирменный ремень, приглянувшийся ему в ту жутковатую ночь. Ведь есть этот поток автомобилей. Они несутся быстро и мощно. Не много нужно усилий, чтобы ступить на проезжую часть. И вон тот «Ниссан» не успеет ни притормозить, ни вывернуть. И будет дребезг бьющегося стекла. Металлический грохот… И царство покоя.

Он шагнул, зажмурившись, на дорогу.

— Осторожнее, — резко дернули его за рукав сзади. — Куда вы лезете?

Валдаев сгорбился еще сильнее, обернулся. Увидел своего спасителя — мужчину лет сорока в зеленой рабочей робе.

— Спасибо… Я случайно… Правда, случайно… — пробормотал Валдаев. Ему хотелось оправдаться перед этим человеком. Но тот, улыбнувшись, отправился дальше.

— Случайно, — прошептал Валдаев.

Мир вдруг заиндевел. Стал еще менее реальным.

Валдаев на автомате добрался до дома. Он автоматически опускал жетоны в зев метро. Автоматом ломился в автобус. Спроси его, он вряд ли бы вспомнил хоть эпизодик из этой поездки. Он и раньше был изрядно рассеян, нередко думал о чем-то своем в потоке людей и забывался. Но сейчас он не думал ни о чем. Он был во власти непролазной тоски, которая вирусом пожирала его существо. И знал, что если в ближайшее время не выберется из этого состояния, погибнет…

«Безработный… Бесполезный… Безнадежный», — будто ржавое колесо вращалось в его мозгу.

Он добрался до квартиры. Упал на диван. И уставился в потолок. Потом потянулся к книге. Попытался читать. Буквы складывались в слова, слова — в предложения. В написанном был какой-то смысл, но он совершенно не волновал Валдаева.

Он взвесил в руке книжку. И вдруг изо всей силы запустил ей в стену. Потом схватил лампу и шарахнул ее об пол. Туда же последовала хрустальная ваза.

Он потянулся к пепельнице, которой хотел засадить в сервант, но рука сама опустилась, будто вдруг отяжелела. Порыв прошел. Валдаев немножко сбросил накопившееся отчаяние. Однако попытка вырваться из ирреальности этого мира провалилась. Мир продолжал существовать за бронированным стеклом. И за этим стеклом он кипел — кипел беспокойно, как вскипают готовые взорваться химикаты.

Они пришли в пол-одиннадцатого. Забарабанили в двери. Почему-то им претило пользоваться звонком.

— Кто? — спросил Валдаев.

— Открывай! — донесся грубый, знакомый голос…

Из тех чертей, которые преследовали его все последнее время, этот черт был один из самых вредных.

— К стене, — прикрикнул майор Кучер.

Он рывком притянул Валдаева, развернул его, поставил лицом к стене. Ноги шире плеч. Руки — на стену.

В квартиру бесцеремонно ворвались какие-то люди. Майор отступил, и чьи-то ловкие пальцы обшарили Валдаева.

— Чист, — произнес глухой голос. Валдаева опять развернули. Провели на кухню. Майор уже устроился с неизменной папкой за кухонным столом.

— Гражданин Валдаев. Согласно постановлению следователя межрайонной прокуратуры, санкционированному прокурором, в вашей квартире будет произведен обыск.

— Что, какой обыск? — Валдаев встряхнул головой.

— Прочитайте, распишитесь, — майор неторопливо, явно играя на нервах, с тихим треском расстегнул «молнию» на папке, вытащил бумагу с текстом и синей печатью в левом верхнем углу.

— Почему-то во всех фильмах говорят — ордер на обыск, — посетовал майор. — Ордеров на обыск нет с тридцатых годов. А есть такие постановления.

Валдаев взял постановление. Пробежал его глазами, туго вникая в содержание. «Принимая во внимание, что в квартире, принадлежащей Валдаеву В. В., могут быть предметы и документы, могущие иметь значение для дела, постановил: произвести обыск по адресу…»

Он прочитал документ еще раз, внимательнее.

«Рассмотрев материалы уголовного дела, возбужденного по факту исчезновения гражданки Корсуниной Эллы Валентиновны…»

Насколько Валдаев знал, прокуратуре и милиции обычно требуется достаточно много времени, чтобы раскачаться и возбудить дело по исчезновению человека. А тут его возбудили мгновенно. Почему?

— Но эго какая-то ошибка, — Валдаев мысленно чертыхнулся, осознав, что голос у него жалкий, оправдывающийся — в общем, как у перетрусившего жулика, которому есть что прятать от закона.

— Все так говорят, Валерий Васильевич, — улыбнулся майор Кучер.

— Я ни в чем не виноват!

— Сколько раз я слышал это от вас?

— И я оказался тогда прав! Я не убивал Наташу!

— А вот в этом я не уверен, — покачал головой майор Кучер.

— Я не убивал Наташу! Я не убивал Эллу!

— Кстати, вас не очень удивило сообщение, что ваша знакомая исчезла.

— Не удивило! Я искал ее. Я обзванивал всех.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался майор Кучер, призывая всем своим видом продолжать.

— Она была у меня. Среди ночи ушла…

— Так и ушла? — улыбнулся майор.

— Вы понимаете, так получилось, что…

И он опять сбивчиво объяснял то, что уже объяснял профессору Ротшалю. И что готов был объяснить истеричной рыжей фурии Розе, если бы только та захотела его слушать.

Майор Кучер слушал внимательно. Кивал. Поддакивал. Сочувствовал… И не верил ни единому слову. Его арктическая улыбка становилась все ироничнее.

— Мне все понятно, — подытожил он рассказ хозяина квартиры. — Понятые, — кивнул он.

Привели двух бесцветных алкогольных личностей мужского пола и неопределенного возраста, которых Валдаев никогда раньше не видел. Видимо, понятыми милиция запаслась заранее. Участникам обыска долго разъясняли их права. Потом шустрые оперативники стали тщательно переворачивать все вверх дном. Действовали они умело. Сантиметр за сантиметром осмотрели ванную и туалет. Подняли ковер в комнате. До Валдаева дошло, что они ищут следы крови.

Затем они начали перебирать все вещи. Вытряхивали книги, ища какие-то записки, письма. Выложили на стол две записные книжки. Потом принялись длинными тонкими иглами прокалывать диванные подушки.

Длилось все это долго. Очень долго. Час. Другой. Третий Оперативники под конец притащили металлоискатель и прошлись с ним по всей квартире. Естественно, он отчаянно пиликал, реагируя на трубы, батареи, газовую плиту и любой другой металл.

Валдаев сидел в кресле в большой комнате до той поры пока его не подвинули, чтобы истыкать иглами кресло.

Первые минуты, когда эти люди брали любую вещь или передвигали мебель, Валдаев кривился, как от зубной боли. Его вещи, многие из которых он любил, с которыми у него столько связано, историю которых он прекрасно помнил, которые оставили в его душе след, в руках этих людей превращались в обычные предметы, типа тех, что собраны в комиссионках. Оставалось только навесить инвентарные номерки, чтобы уютный, обжитый Валдаевым мир собственной квартиры пропитался до основания пыльным казенным духом. Это было вторжение не только в квартиру, но и в душу. Душа сперва болела, но вскоре болеть перестала. На Валдаева нашло глубокое, лишенное чувств одурение.

Бесконечный обыск все же завершился. Валдаев прочитал написанные корявым почерком слова: «Изъято: записная книжка синего цвета на 70 страницах, записная книжка в коричневой обложке на 96 страницах»… Изъяли кучу всякого мусора. И не нашли ничего.

И не могли ничего найти. Валдаев передернул плечами, когда представил, что было бы, если бы он не оттащил пакет с вещами Эллы к своему старому приятелю — компьютерному психу, жившему через два дома. Тому было все в жизни до фонаря. Он как раз осваивал какую-то сверхновую программу и, нехотя отвлекшись от нее, кинул пакет на антресоли и сказал:

— Пусть лежит…

И наверняка тут же забыл и о пакете, и о Валдаеве…

Майор Кучер остался с носом.

— Поехали, — сказал он, кладя руку на плечо Валдаеву.

— Куда? — спросил тот.

— В место, где мы продолжим нашу захватывающую беседу

Валдаев протянул руки для наручников.

— Пока обойдемся, — улыбнулся майор.

Милицейская машина — расшатанный, раздолбанный «уазик» с обломанной ручкой двери — доставила в местный райотдел. В уже знакомом Валдаеву кабинете с висящей на стене схемой расстановки патрульных нарядов майор принялся за допрос.

Профессионализма у него с прошлого свидания не поубавилось. Выворачивал он наизнанку все так же умело.