Пятая жертва

Вдруг какой-то бес будто толкнул вперед. Подойти, взять за шею так, чтобы хрустнули позвонки… И все. Концы разрублены. Не нужно ни за кого бояться. Не нужно нести на себе сдавливающую маску цивилизованного человека. Полное освобождение.

И вдруг возникла совершенно идиотская идея — а может, он и есть тот самый маньяк? Иначе откуда эти ощущения родства, единого резонанса с тем неизвестным черным человеком? А провалы в памяти — что за ними? Что скрывают эти пятна? Может, кровавые пиршества?

Ему вдруг непреодолимо захотелось шагнуть к Элле.

Он затряс головой. И вынырнул из сумеречного состояния между реальностью и выдумкой. Будто только что побывал где-то в другом мире.

Он перевел дыхание. Сейчас он вполне контролировал себя. И овладевшее им недавно безумие казалось теперь совершенно абсурдным. Оно было чужим!

Он медленно сполз по стенке на пол. Встал на колени. Его объял ужас. Только что он чуть не потерял себя.

«Ах ты, ночь, что ж ты, ночь, наковеркала», — вспомнился есенинский стих. Как он назывался? Да, так и назывался — «Черный человек»…

— «Черный человек, ты прескверный гость, Эта слава давно про тебя разносится», —

Процитировал он негромко.

Все, долой наваждение!

Он с размаху ударил кулаком по стене, так что костяшки чуть не треснули.

Элла вздрогнула. Очнулась. Посмотрела на него. В темноте не было видно выражения ее лица, но Валдаев знал, что на нем читается вопрос.

— Что случилось? Что с тобой, милый?

— Все хорошо, дорогая.

Он лег рядом с ней, нежно обнял ее.

— Все хорошо, — повторил он, зная, что лжет. Ничего у него хорошего не было…

Зигелевские чтения проходили в синем старинном особняке всероссийского научно-просветительского общества, расположенном в тихом переулке недалеко от Лубянки. Это был ежегодный трехдневный слет аномалыциков всех мастей, посвященный памяти одного из основоположников советской уфологии Феликса Зигеля.

Особнячок был уютный, старый. До революции в нем располагался отель, и, на удивление, на некоторых стеклах в темных закутках остались исполненные с ятями и на иностранных языках соответствующие надписи. В особняке были остатки былой отельной и просветительской роскоши — прекрасная лепнина, расписные потолки, которых в странном союзе коснулись кисти как советских, так и дореволюционных художников. Здесь все дышало былыми эпохами, уходящими временами. Временами, когда само слово «наука» вызывало благоговейный трепет. Но теперь особняк был обшарпан сверх меры. Крыльцо с широкой лестницей готово было обрушиться. Да и стены, и лепнина шли трещинами. Все ветшало, нищало, как и сама отечественная наука, и российское просветительство. Зато ощущалось дыхание новых времен. Все больше комнат на втором этаже отвоевывали какие-то фирмы и фирмочки с прилизанными мальчиками-менеджерами и длинноногими, шлюшного вида секретаршами, которых волна последнего финансового кризиса едва не вымела на панель. Старинная мебель из этих комнат пропадала. Лепнина — тоже. В отвоеванных фирмачами помещениях бесцеремонно расставлялась никелированная офисная мебелишка и воцарялся новый, нахрапистый, пластмассово-стальной, компьютерно-факсовый, долларово-марочный, консалтингово-маркетинговый дух. Валдаеву, видевшему это постепенное, напористое, бесповоротное завоевание каждый год, в три дня Зигелевских чтений, становилось грустно.

Аномальщики, оккупирующие раз в год особняк, вносили в обветшало-академическую и коммерческо-современную атмосферу особняка свежий дух веселого бесшабашного безумия. В эти дни здесь обсуждались вопросы, при одном упоминании о которых у просветителей былых коммунистических времен случился бы минимум сердечный приступ. Проблемы использования шаманов Вуду в метеорологических и народнохозяйственных целях. Телепатическая связь с высшим разумом. О практической пользе пророчеств. Какие только темы здесь не смаковали! По каким только поводам не драли глоток.

Ныне, как и в прошлые года, все пошло по заведенному из года в год распорядку. На открытии чтений слово традиционно предоставили родственникам — вдове и дочери покойного основоположника русской «тарелкологии». Потом зазвучали, как и год, и три года назад, призывы найти эти поганые, ничтожные деньги и издать полное собрание трудов основоположника незнамо в скольких томах. После вступительной части начиналось настоящее пиршество духа. Начинались доклады.

Конференц-зал с тяжелыми портьерами и высоким потолком, по которому угрожающе шла рассекающая лепную розетку трещина, был заполнен до отказа. Валдаеву посчастливилось занять место в первых рядах рядом с двумя болтливыми ведьмочками из Саранска. По другую его руку два бородача чертили в блокнотах какие-то схемы, совали их друг другу под нос и что-то упорно, агрессивно доказывали.

Валдаев включил диктофон. Сперва он слушал вполуха. На душе была тяжесть. Будто что-то колючее, мерзкое поселилось в нем, высасывая весь интерес к жизни и отравляя ядом. Но постепенно он вслушивался и с удовольствием ' включался в общее сумасшествие.

Как и на «Прогрессоре», докладчики и доклады были самые разные. Двое физиков — доктор наук и кандидат рассказывали о лабораторной проверке теорий Козырева о свойствах времени и возможности моментальной связи между любыми двумя точками Вселенной. Это были серьезные ребята. И говорили они серьезно, без скидок на дураков, с формулами и выкладками, поэтому в зале их слушало от силы человек десять. Ведьмочки рядом с Валдаевым вообще перестали обращать на кого-то внимание и выясняли, чем лучше «работать со сглазом» — православной молитвой или заклинанием из черной магии, напечатанным в начале века в книге «Оккультизм».

Валдаев оглядел публику и икнул, когда встретился глаза в глаза с сидящей на три ряда сзади Королевой Космоса. Она, все так же загадочно улыбаясь, погрозила ему пальцем. Валдаев вжался в спинку стула и, сделав вид, что занят докладом, начал делать какие-то пометки в блокноте.

Скука в зале господствовала недолго. Публике понравился доклад о том, что кентавры и сатиры — результат генной инженерии инопланетян. Благосклонно восприняла публика и сообщение о том, что большие египетские пирамиды — стройобъекты инопланетян, созданные как заправочные колонки неизвестной энергией на космической трассе. Дальше выяснилось, что письменность — подарок инопланетных братьев по разуму. Сельское хозяйство — от них же. Религия — тут и говорить нечего, все ясно. В общем, все вокруг у человечества было импортное, все привозное. Даже пророки и просто гениальные люди — оттуда.

Как всегда на чтениях, более-менее серьезные доклады и докладчики сменялись такими выступлениями, от которых волосы становились дыбом. Правдами и не правдами на. трибуну вырывались жрица Космической церкви, контактеры с Богом, Девой Марией, Цивилизацией планеты Трон (несколько лет назад популярная газета написала утку о контактах с представителями цивилизации с этой планеты, и тут же появились толпы общающихся с Троном, а то и побывавшие там). Они грозили скорым апокалипсисом, естественно, спасутся посвященные.

— Началась новая эра. С 1979 года на Земле рождаются только инопланетяне. Души покойников ушли с кладбищ, так что теперь можно и не хоронить людей, — надрывался один.

Воинственных мракобесов гнали в три шеи, но они разбрасывали пачки листовок.

Да, психов, как обычно, было полно. Правда, с годами их становилось чуть меньше. Как только аномальные темы открыли на всеобщее обозрение, психи двинули туда гурьбой — они держат нос по ветру новых веяний и первые чуют интеллектуальную моду и нездоровый интерес.

Наибольшее оживление публики вызывали неизменные Уфологические склоки. На трибуну вышел знатный уфолог Борис Шуринов и набросился на другого знатного уфолога — Владимира Ажажу. Спор уфологических титанов длился уже несколько лет. И все эти годы они примерно одними и теми же словами обвиняли друг друга в профанации проблемы, плагиате, невежестве, умышленной подтасовке фактов, ну а также в ряде криминальных грешков. После выступления Шуринова пошла грызня «инопланетников» с «параллелыдиками» — то есть тех, кто считает НЛО кораблями пришельцев с других планет, и тех, кто принимает их за таинственные реалии параллельных пространств. Тут же в спор злобно бросились мистики — самые агрессивные и непримиримые из уфологов. Их главарь проорал из зала что НЛО — это бесы, а те, кто занимается их исследованием, закладывают душу дьяволу.

«Шабаш калился и лысел, пот лился горячо», — вспомнил Валдаев песню Высоцкого.

В перерыве люди хлынули из зала в коридоры и фойе, потянулись друг к другу в кружки по интересам. Знакомились те, кто занимается схожими темами, люди воочию видели тех, чьи статьи читали, достигались договоренности, устанавливались контакты. Ну а заодно кто-то выплескивал на кого-то кипяток своего бреда, кто-то кому-то что-то с невменяемой настойчивостью втолковывал. Раньше на подобных собраниях толкались, водя из стороны в сторону ушами-радарами, рыцари плаща и кинжала — кагэбэшники. Они неизменно интересовались аномальными темами и теми, кто ими занимался, пытаясь выудить не знаю что. Но в последнее время они к этим делам охладели, теперь им все до лампочки.

Валдаеву хотелось затеряться в толпе, чтобы избежать встречи с Королевой Космоса. Но та со всесокрушающей целеустремленностью душевнобольного настигла его. Взяла за рукав, притянула к себе и прошептала:

— Я предупреждала. Ты приговорен Звездным Советом…

— Мы знакомы? Вы ошиблись, — произнес Валдаев, вырывая руку.

— Приговорен, — она улыбнулась и, необычайно ловко лавируя и почти никого не задевая, устремилась к торговцам уфологической литературой, чьи ломящиеся от печатной продукции столы занимали почти все фойе.

Перерыв закончился. После него вышел вполне вменяемый человек — двухметровый детина, кандидат психологических наук. Он рассказывал о деятельности группы по изучению показаний людей, видевших НЛО или иные аномальные явления.

— Мы тут сталкиваемся с большими трудностями, — заявил он. — Часто как доказательства контактов мы используем рассказы очевидцев, когда те находятся как в нормальном состоянии, так и при погружении в гипнотический транс. И тут возникает ряд любопытных моментов. О провалах памяти слышали все…

— Не все, — прервала его одна из саранских ведьмочек, которая ради такого случая отвлеклась от разговора о благотворном воздействии толченых сушеных жабьих лапок на повышение мужских возможностей.

— У многих очевидцев НЛО наблюдаются провалы в памяти, — пояснил психолог. — Люди выпадают из действительности. Из памяти будто ножницами вырезается кусок.

— И что дальше? — не унималась ведьмочка.

— Иногда удается под гипнозом восстановить утраченный отрезок. И тогда люди вспоминают вещи невероятные. Однако есть одно «но». В последнее время мы убеждаемся, что нередко эта память — ложная.

— Как это ложная? — возмутились с той стороны зала апологеты внеземной теории НЛО.

— Будто кто-то записывает в память данные сведения, как на видеокассету, — пояснил ученый.

— Кто?

— Мы не знаем, — пожал плечами психолог. Валдаев услышал это и как-то съежился.

— Простите, — произнес он, поднимая руку. — Память переписывается благодаря внешнему воздействию? Или человек сам, избегая травмирующих воспоминаний, пишет нечто, что его устраивает?

— Возможны оба варианта, — отметил психолог.

— То есть у человека теперь нет уверенности ни в чем — Даже в собственном прошлом? В том, как он провел прошлый день? — воскликнул Валдаев.

— Или прошлый год. Но это относится к свидетелям аномальных явлений.

— А к другим людям? К простым смертным? — настаивал Валдаев. Этот уверенный в себе молодой ученый говорил жутковатые вещи. Вещи, которые журналисту были очень не по душе.

— Затрудняюсь сказать, — пожал плечами психолог. — Мы не занимались этой проблемой настолько широко… Но не исключаю, что этот феномен психики имеет проявления и в других сферах человеческого бытия… Самая большая тайна — это человек.

— И лучше стараться не касаться ее, — сказал Валдаев.

— Она сама касается нас…

— Здравствуй, Валера, — донесся из телефонной трубки отдаленный голос Эллы.

— Привет. Ты откуда? — поинтересовался Валдаев, услышав какой-то шум, прерывающий голос любимой женщины, лязг, грохот.

— Я? Из автомата.

— Мы встретимся?

— Мы? Да, встретимся.

Элла была рассеянна, будто не в себе.

— Что-то случилось? — спросил Валдаев.

— У кого?

— У тебя.

— У меня? Нет, ничего, — с неожиданным напором Элла произнесла, будто сбрасывая оцепенение:

— В общем, я через час у тебя. На это время никому не назначай.

— Ты о ком?

— Ну, я не знаю, какое у тебя расписание встреч с дамами.

— Ничего себе.

— Шучу, дорогой. Целую. Жди…

Она приехала ровно через час. Жарко поцеловала его.

Но Валдаева кольнуло неприятное чувство — он ощутил некое отчуждение в ней.

Она скинула одежду, оставшись в трусиках и бюстгальтере. Впрочем, бюстгальтер тоже недолго прикрывал ее соблазнительные формы — она скинула и его, вызвав тут же в груди Валдаева бурю. Он жадно смотрел на нее. Она улыбнулась ему, щелкнула по носу — достаточно болезненно, натянула халат и отправилась в ванную. Там зажурчала вода.

Валдаев вдруг ощутил, как его начинает одолевать тревога. Вроде никаких видимых причин для нее не было. Но она возникала из пустоты и сдавливала его голову. И голова начала гудеть, как трансформатор. И будто повеял приятно-неприятный запах, похожий на запах духов. Тот самый, который он ощущал в квартире Наташи, когда обнаружил ее труп… И этот звон воды в ванной комнате. Какие-то субъективные ощущения, отголоски чувств — но как это все напоминает тот страшный день, когда в горячей воде плавала «кукла» с перерезанным горлом…

Он обхватил голову руками и в очередной раз со страхом подумал, что дела его плохи. В последнее время с ним слишком много происходит неладного.

Как говорила Наташа: кто переходит грань и обращает на себя внимание Князя Тьмы — на того ополчаются люди и события. А потом и его собственный разум. Впрочем, она, кажется, выразилась куда проще — едет крыша.

А может, она уже давно съехала? Может, он вообще не он? Может, все его Я — это ложная память? Воспоминания — обман?

— Не, ну ты совсем сдурел, — негромко произнес он.

Прошло уже слишком много времени. Элла определенно дольше обычного задерживалась в ванной, и Валдаев ощутил новый укус тревоги. Ему вдруг пришло в голову, что этот день просто так не кончится. Он ощущал напряжение в воздухе, как перед грозой.

— Элла, — позвал он.

Ему никто не ответил.

— Куда ты пропала? — он подошел к ванной.

Опять никакого ответа.

Он забарабанил по двери ванной. И опять никакой реакции. Вода там лилась еле-еле. Опять встала перед глазами картина — женщина с перерезанным горлом.

— Элла! — он сильнее ударил в дверь. И та немножко подалась. Она была незаперта.

Он остановился, замер, боясь открыть дверь. Он представил, что сейчас увидит в ванной еще одного человека с перерезанным горлом. Эллу!

— Вот болван! — обругал он себя, рассчитывая, что звук собственного голоса и это бранное слово вернет ему уверенности. Он вобрал в грудь побольше воздуха. И толкнул дверь.

Он ожидал, что ему в лицо дохнет влажным паром. Но в ванной было холодно. Из крана текла ледяная вода.

— Элла, — прошептал он.

Она стояла обнаженная перед зеркалом и Валдаеву показалась восковой фигурой. Она замерла совершенно неподвижно. И смотрела в зеркало. Взор ее застыл. Она смотрела себе в глаза, не обращая ни малейшего внимания на то. что в ванной есть теперь еще кто-то.

— Элла, — теперь уже резко произнес он.

Она не ответила.

Он положил ладонь на ее плечо. Плечо было холодным и мокрым. Элла не прореагировала. Он встряхнул ее. Потом посильнее. Она резко сбросила его руку и обернулась.

— Что с тобой? — воскликнул он. Он теперь вцепился обеими руками в ее плечи и опять встряхнул — теперь достаточно грубо.

И отпрянул, увидев, что она смотрит на него с ужасом.

— Ты… — прошептала она. И замолчала. Он тоже молчал, не понимая, что происходит, но понимая, что происходит что-то жутковатое. Его личный мир, в котором он так уютно жил столько лет, продолжал трещать. осыпаться. Он терял логику. Элементы этого мира не должны были вести себя вот так, но все же вели. Откуда этот ужас? Что такого он сделал Элле? Что она увидела в нем?

— Что с тобой? — спросил он хрипло.

— Нет, — она встряхнула головой. Взор ее прояснился. — Нет, ничего. Не обращай внимания.

— Ты так надолго застряла здесь. Ты вся замерзла.

— Да, — кивнула она, обхватила руками свои холодные плечи. — Да… Пошли…

Она обняла его, прильнула всем телом к нему, впилась долгим поцелуем, и разум привычно, как всегда при встречах с этой женщиной, начал отступать, освобождая самые необузданные чувства.

Сегодня Элла превзошла самое себя. Она совершенно потеряла голову. И сегодня в ее поведении в постели с новой силой заявило нечто напористо-агрессивное, хозяйское. Сегодня она использовала его со всей страстью. И это ему нравилось. И пугало…

Они расслаблялись после того, как доходили до предела. Но вскоре начинали снова. И к середине ночи в изнеможении отодвинулись друг от друга. В углу комнаты слабо горела декоративная лампа, состоявшая из разноцветных ниток световодов. Света она давала мало, но отлично создавала интимную атмосферу.

Элла уселась на диване, едва прикрывшись простыней и прислонясь к ковру на стене. Она смотрела куда-то в окно, где под порывами ветра шевелились похожие на изломанные скрюченные лапы чудовищ ветки деревьев.

— О чем ты думаешь? — спросил Валдаев.

— Почему ты считаешь, что я о чем-то думаю?

— Потому что у тебя задумчивый вид.

— Я просто ловлю этот миг. Я сейчас почти счастлива. Это счастливый миг. И я не могу его поймать, поскольку стоит о нем подумать, а он в прошлом. Тебя никогда не пугала невозможность человека застолбить участок в настоящем?

— Как?

— Где оно, настоящее? Ты не успеваешь ощутить его, а оно уже превращается в прошлое.

— Да, — кивнул он и выдал свою любимую идею:

— Однажды мы понимаем, что время становится врагом.

— И однажды человек становится не в ладах со временем. У тебя не было никогда такого ощущения?

— Не знаю, — соврал он, пожав плечами.

Она опять молча уставилась на дергающиеся за окном ветки.

— Элла, — снова нарушил тишину Валдаев.

— Да, дорогой.

— Давно хотелось спросить… — он запнулся, подумав что давно зарекался выяснять отношения. Но сдержаться не мог. — Что ты во мне нашла? Почему ты со мной?

— Это как расценивать? — улыбнулась она.

— Просто как вопрос.

— Хочешь правду?

— Да.

— Такие люди, как ты, всегда хотят, чтобы им резали правду-матку, а потом, узнав ее, обижаются или впадают в черную тоску.

— Я не впаду.

— Что я в тебе нашла? Наверное, твою слабость. Не секрет, что женщины выбирают или диких, необузданных и сильных самцов, способных приносить мамонта в пещеру. таскать свою любовь за косы и защищать от невзгод. К таковым ты… — она запнулась.

— К таковым я не отношусь.

— Не относишься… Или женщины реализуют свой инстинкт материнства. Находят тех, кого им надо защищать.

— И что, меня надо защищать? — все-таки с готовностью обиделся он, хотя ничего нового она не сказала.

— И еще как, — произнесла она.

— Ну, спасибо, — шутливо произнес он, обнимая ее. — Ты моя валькирия. Амазонка…

— А что. Во мне есть эти качества, — не поддерживая шутливого тона, произнесла она. — Скорее — я Артемида. Я отлично умею охотиться.

— На зайцев?

— И на волков тоже, — холодно произнесла она, неожиданно резко отводя его руку. Она поднялась.

— Я в ванную.

Она вышла. Зашуршал душ.

Валдаев присел на кровати. Он глянул в окно, но ничего интересного или необычного там не обнаружил. Посмотрел на часы — они показывали два.

С Эллой что-то сегодня не в порядке. Определенно. Но что с ней происходит? Он вдруг подумал, что почти не знает .е. Не знает ничего о ее проблемах, о ее жизни. Он эгоистично пользуется ее телом, даже не пытаясь ничего дать взамен.

А ведь ее что-то сильно гнетет — с необычной ясностью осознал он. А он боится даже спросить об этом. Он боится, что его призовут как защитника, а защитить он не мог даже себя.

На него резкой волной накатили нежность и страх — страх потерять ее. Он знал, что рано или поздно она уйдет от него. Он не из тех людей, с которыми такие женщины выдерживают долго. «Материнское чувство». Да нет, он скорее просто временная игрушка для нее. Забава.

От этих мыслей захотелось взвыть на луну. И чувства вдруг обострились. Опять этот запах неизвестных духов. И резкая боль в висках… Будто какое-то мощное течение повлекло его сознание в темную пучину. Он ощутил, как все уплывает — который раз уже за последние недели. Вдруг его кольнуло — погибаю.

Но он не погибал. Он просто выключился на миг…

Тут же включился. Сбросил с себя оцепенение. Поежился. В комнате стало прохладно.

Элла опять обосновалась в душе, не желая оттуда вылезать.

Он терпеливо прождал минут десять. Вспомнил, с каким лицом она стояла недавно у зеркала. И пошел ее опять тормошить.

Он подошел к ванной. Душ по звуку хлестал там вовсю. Хлестал буднично, не вызывая никаких дурных ассоциаций. Валдаев вспомнил, как недавно он вполне серьезно боялся увидеть в своей ванной труп с перерезанным горлом.

Господи, какой мусор может плавать в голове, как в грязном Пруду!

— Элла, — бодро крикнул он.

Толкнул дверь — она была не заперта.

На этот раз ему в лицо дохнуло паром. Он прижмурил глаза.

— Элла, — вновь произнес он.

Открыл глаза.

И оторопел…

В ванной никого не было.

— Элла, — растерянно повторил он, будто ожидая, что она появится из-под раковины. — Что за шутки? Он прислонился спиной к кафельной стене. Потом он начал схватывать детали. Халат, в который закутывалась Элла, висел на Крючке.

— Элла! — позвал он, выйдя из ванной.

Никто не откликнулся. Он обошел всю квартиру. У него теперь не было ни страха, ни отчаяния. Навалилось медвежьей тушей какое-то отупение.

Он сделал несколько открытий. Элла исчезла. И все вещи она оставила в квартире, так что можно было сделать вывод — исчезла она в чем мать родила. Может, улетела, как Маргарита, на метле?..

Следующее открытие было еще более ошеломляющим.

Он наконец обратил внимание на то, на что должен был обратить с самого начала. На часах было двадцать минут четвертого. У него вылетело из сознания почти полтора часа. Они не могли пролететь за мгновение, на которое он отключился. Это было просто невозможно.

Ну и еще… Он заметил в ванной следы крови. И тут же смыл их душем. Потом опустился на пол и обхватил голову руками. Голова была пустая и гулкая, как чугунный котелок…

Валдаева расстреливали из пулемета. Пули со звоном лупили ему в грудь и рикошетили, впиваясь в стены…

Он замычал, повернулся на другой бок и приоткрыл глаза. То не пулемет строчил, а телефон звонил. Валдаев тупо посмотрел на аппарат, еще не в состоянии понять, что происходит и где он находится. Ему не хотелось ничего вспоминать. Он знал, что воспоминания эти лежат зловонным болотом где-то в туманной низине его сознания и лучше не трогать эту трясину.

И тут он вспомнил все разом. Вспомнил ночь. Вспомнил шелест душа. Вспомнил об Элле!

На кресле лежали ее вещи. Возникла дикая мысль: сама Элла будто сожрана монстром с темной стороны и от нее осталась только мятая обертка, как от съеденной конфеты, — колготки, платье, бюстгальтер, туфли.

Ночью, когда он понял, что дела плохи, ему захотелось отключиться от всего этого. Он съел одну таблетку снотворного. Не подействовало. Тогда отведал еще одну — и провалился в глубокий сон.

Телефон продолжал трезвонить.

Подушка была влажная от пота. Неприятно влажная.

— У, бисова сила, — прошептал Валдаев, с ненавистью скосив глаз на телефон.

Ничего хорошего от этого аппарата он не ждал.

Звонил кто-то очень настырный. Наконец телефон прервал свою трель. Но вскоре зазвенел вновь.

Валдаев протянул руку, сжал радиотрубку, как горло змеи. Подержал ее так пару секунд. Потом нехотя произнес:

— Да…

Внутри он подобрался в дурном предчувствии. Кого он ожидал услышать? Кого-то, кого хотел бы не слышать еще лет сто? Или опять это проклятое, многозначительное молчание?

— Валдаев, — донесся жизнерадостный голос ответственного секретаря «Запределья». — Шеф тут с бодуна порастал над твоим материалом. И запутался. Нужно в номер набирать.

— С каким материалом?

— О шаманах-киллерах.

— А.

— Так что ты подъедь глянь.

— Ох.

— Ты тоже с бодуна? — с бесцеремонным сочувствием больше походящим на подначку, осведомился ответственный секретарь.

— Тоже.

— А я завязал. Как отрубил.

— Часа через полтора буду.

— Ждем с нетерпением…

Пролежав еще несколько минут, Валдаев нехотя поднялся. Состояние у него было, будто его отметелили пыльным мешком. Во рту сухо, голова тяжелая. И в ушах колокольный звон…

Ему хотелось сейчас или напиться, или снова наесться снотворного. Он неожиданно позавидовал наркоманам, у которых от всех невзгод одно средство: дозу в вену — и в космос. И главное — жизнь короткая, мучаться недолго.

Валдаев с отвращением выпил растворимого кофе — зернистый варить не хотелось. Кофе был из новой банки, которую он купил в магазине у метро. На вкус — дрянь дрянью, хоть и из дорогих.

Через силу съел пару бутербродов — с ветчиной и с сыром. Потом набрал номер, ощущая, как ухает в груди сердце. Он бросил в пространство всю энергию надежды в безмолвном призыве: «Отзовись!»

Длинные гудки. Никто не отозвался.

Он прозвонил еще три раза, чувствуя, как надежда тает снеговиком на сковородке.

Бесполезно. Эллы дома не было. Он выполз на улицу, сжимая «дипломат» в руке. Рядом с остановкой он невольно убыстрил шаг, увидев знакомый бандитский синий «Форд» около азербайджанской палатки с фруктами и тех же двух мордоворотов. Тот, что поменьше, Крыс, шушукался с небритым хозяином палатки и перекладывал себе в карман засаленные мятые купюры. Второй, бычешеий, засунув руки в карманы, хмуро настороженно оглядывался по сторонам.

Крыс положил деньги в карман. И кинул напарнику, как сплюнул:

— Пошли.

Но бычешеий, как назло, заметил Валдаева и танком пополз к нему.

— Э, братан, — прикрикнул он. — Ну что, не надумал?

— Чего не надумал? — Валдаев остановился и уставился куда-то в землю. Он читал, что лесным гориллам нельзя смотреть в глаза — это вызывает у них приступ ярости.

— Насчет хаты? Куда тебе две комнаты?

— Что? — непонимающе спросил Валдаев. Бычешеий протянул руку и дернул журналиста за ворот куртки, отчего голова качнулась.

Валдаев с тоской огляделся, видя, как прохожие стыдливо отводят взгляды. Никто не хотел ни с кем связываться. Люди вообще не хотели ничего видеть. Это искусство жителя большого города — видеть только то, что тебя не огорчит.

— Падла, — бычешеий злобно скривился, причмокнул и маленькими злыми глазками уперся в Валдаева. — Падла ты, лысый. Сам говорил, что согласный… Мы поработали.

— Вы о чем? Когда я вам что говорил?! — возмутился Валдаев.

— Ты что, забывчивый такой? — Бычешеий притянул Валдаева к себе поближе, и тот ощутил исходящий из оскаленной пасти отвратный запах гнилых зубов и перегара. — Башка дырявая, да? Так мы бошки не только пробиваем, но и конопатим.

— Ладно, оставь, — сказал Крыс. — Номер квартиры знаем. Еще свидимся…

Бычешеий оттолкнул Валдаева, так что тот едва сумел устоять на ногах, и направился к машине.

Валдаев разгладил на груди куртку. Ноги были ватные. Но после того, что было ночью, он вдруг ощутил осоловелость и равнодушие. Ему неожиданно представилось, что эти двое злодеев — вовсе не настоящие. И город этот ненастоящий. Он состоит из грязных кубов гигантских игрушечных домов, в которых живут умные заводные куклы. Они куда-то стремятся, что-то делают, в них живет пружиной завод. Иногда они ломают друг друга, отрывая головы или режа горла от уха до уха… А иногда они исчезают, оставив одежду, — просто улетают на какие-то свои кукольные шабаши.

Валдаев прикусил губу, пытаясь вернуться к реальности Тут подошел автобус, зашипел, затормозил, и куклы начали ломиться в него…

«Что-то совсем ты плох», — подумал про себя Валдаев.

Усилием воли он отогнал навязчивые идеи прочь, но знал, что теперь они прилипли надолго.

«Мужчина на грани нервного срыва», — вспомнил он название какого-то фильма. Хотя нет, фильм был — «Женщины на грани нервного срыва». Но это все равно. Срыв, он и есть срыв…

— Выходите?

— Посторонись!

— Уступите место пожилой женщине!

— Ща, разбежалась, карга!

Эти звуки окружающего мира будто пробивались через ватную преграду и с трудом долетали до Валдаева. Ему неожиданно захотелось что-то сделать, чтобы расколотить толстое стекло, разбросать эту вату и прильнуть к окружающему миру всем телом, почувствовать, что тот все-таки не игрушечный, а настоящий. Но сделать он ничего не мог.

Автобус. Поезд метро. Выход с «Таганской».

Он вышел из метро. Но устремился не в сторону работы. а во дворы. Поплутав, вышел к знакомой мутной забегаловке, где толпились окрестные пьяницы. Взял стопку водки И опрокинул ее, ловя на себе жадные взгляды двоих местных ханыг.

— Налил бы, мужик, — прогнусил один, пододвигаясь к Валдаеву.

— С чего это? — спросил тот. Водка горячо прокатилась по жилам. И это красномордое пресмыкающееся вдруг показалось ему забавным.

— Тут закон такой, — обидчиво, но с угрозой прогнусил красномордик. — Надо уважать тех, кто тут прописан.

— Это вы двое прописаны?

— Ага, — кивнул красномордый.

— Ладно, — Валдаев вытащил из кармана две десятирублевые купюры и протянул алкашу.