Например, знал, что бутылку надо дрожать под углом сорок пять градусов, тогда газ вырывается не так яростно. Главное, аккуратно, зажав пробку, скрутить железную оплетку, сорвать фольгу. А потом тихо так, придерживая, чуть-чуть вращая, вытаскивать пробку. Придерживать надо, потому что она рвется наружу снарядом. Надо осторожно выпустить газ. А если не получится и пробка сама вырвется из горлышка, ее тут же нужно с силой вернуть обратно, чтобы не дать хлынуть на брюки или на ковер пенной жидкости… Уф, кажется, получилось.

Горлышко задымилось. В меру элегантным жестом Валдаев начал разливать шампанское по бокалам. Пена вскипала моментально, так что пришлось доливать напиток тонкой струйкой, чтобы наполнить бокал.

— Прекрасно, — сказал он, взяв бокал в руку и посмотрев на свет. Что-то завораживающее было в созерцании пузырьков, которые, будто раздумывая, стоит или не стоит, вдруг отрывались от стенок бокала и устремлялись вверх. К своей погибели.

— За что пьем? — спросила Элла.

— Как в «Бриллиантовой руке» — за наше случайное знакомство?

— Нет, так не пойдет. Шампанское в такой вечер нужно пить за что-то серьезное… Например, за накал чувств. Художник где-то прав. Страсть и чувства — они склеивают черепки, тот мусор, который составляет нашу жизнь.

— Хорошо, — кивнул Валдаев. — Пьем за чувства.

— Но не за страдания. Страдания тянут вниз, в ад.

— За любовь.

— За любовь…

Звякнули бокалы. Валдаев выпил. Прижмурился. Почувствовал, как алкоголь подействовал. Притом достаточно быстро. Все будто отдалилось, покрылось стеклом. Стало как-то хорошо. И тревоги отступили.

— Тебе понравилась выставка? — спросила Элла.

— Мне трудно судить, — Валдаев замялся. — В ней есть какая-то сила. Не отнимешь.

— Какие картины понравились?

— Гигант, который просыпается, поднимается и отряхивает с себя город… Действительно, мы никто. Игрушки. И порой кажется, что двигает нами не случай или даже не какой-то мощный сверхразум. А ребенок, который забавляется тасуя игрушки.

— Ты серьезно? — Элла пристально посмотрела на него.

— Не знаю… Иногда приходят странные мысли.

— Странных мыслей нет. Все мысли имеют право на существование.

Она прикрыла глаза. Он потянулся к ней через стол и положил руку неокруглое колено. Съежился, представив что сейчас получит с размаху по этой руке.

По руке он не получил. Она не отстранилась. Лишь произнесла:

— Давай выключим свет.

— Ты стесняешься?

— Нет. Но темнота владеет тайной. В спальне была широкая кровать. Возникла мысль — кто ее еще ласкал здесь? Возникла и улетела вспугнутой птицей.

Сейчас не до этого.

Губы к губам. Его руки поползли по ее плечам. Коснулись груди. Элла вздрогнула и прижалась к нему. Задышала чаще.

— Я сейчас, — он нервно стал расстегивать рубашку.

— Не волнуйся, дорогой. Не волнуйся, мальчик мой. Его немного покоробило «мальчик». Даже не вульгарностью, а каким-то обидным несоответствием. Он не был мальчиком. Он давно лыс, и жизнь уже подваливает к точке. когда покатится вниз. Но и это не имело значения. Сейчас вообще ничто не имело значения.

Сначала упала к ногам ее одежда — сейчас не до того, чтобы складывать ее. Потом — его.

Они повалились на постель. Они приникли друг к другу.

— Дорогой, — голос ее сорвался…

В памяти Валдаева та ночь осталась фрагментами — он не мог связать воедино подробностей. Да они были и не важны. Главное — была всепоглощающая страсть. Валдаеву ни с кем не было так хорошо, как с Эллой. Он не ожидал, что способен так потерять голову.

Впрочем, и ее реакция поражала. Она была заряжена энергией, как ядерный реактор. Была неутомима и захватывала волной этой страсти и его. Это перешло грани физической близости. Это было какое-то безумие. И в этом безумии, дойдя до края, Валдаев понял, что такое счастье.

Сколько они занимались любовью? Часов в комнате не было. И слава Богу. Валдаев получил возможность хоть на эту ночь освободиться от бесцеремонной власти скачущих цифр и движущихся стрелок. Ему казалось, что ночь будет бесконечна. Как-то он читал запавший в душу фантастический рассказ о том, как человеку дали часы, которые позволяли сделать понравившуюся минуту его жизни вечностью. И человек так и не решился до могилы выбрать такую минуту. Валдаев много раз думал, что сам никогда не смог бы выбрать такой момент. Но эту ночь он продлил бы на века.

Но время не обманешь. Оно брало свое. И наконец они отпали друг от друга.

— Это было прекрасно, — прошептала она.

— Не было в моей жизни ничего подобного, — искренне признался он.

Она молчала несколько минут, глядя в темный потолок.

— Страсть, — вдруг произнесла она. — Единственно, что имеет смысл. Все дороги ведут к смерти. К переходу. Все вокруг помойка. Поэтому не так глуп миф о Клеопатре, которая забирала жизнь за одну ночь близости. Что такое жизнь поперек страсти, — она задумалась. — А ты мог бы отдать жизнь за одну ночь?

— Честно?

— Конечно, честно.

— Нет. Не смог бы.

— Ты так дорожишь жизнью?

— Как ни странно, дорожу.

— Это со временем проходит, — вздохнула она… — у меня закрываются глаза, — произнесла она, зевая.

Она заснула. А он лежал, чувствуя, что сон не идет, хоть убей.

Вечный враг — телефон. Он лежал на тумбочке рядом с кроватью. И затрезвонил напористо, нагло. Валдаев не знал, что делать. Телефон замолк. Потом зазвонил опять.

— Да возьми ты эту трубку! Нет меня! О Господи, — застонала Элла и повернулась на другой бок. — Спать, спать, прошептала она.

Валдаев нехотя взял трубку.

— Алло, — негромко произнес он.

На том конце слабо вздохнули. Там молчали. И Валдаев готов был поклясться, как это глупо ни звучит, что молчание это знакомое.

— Слушаю.

— Объятия любовников сладки. Быстры. Что дальше, смертный? — скрипучий, будто действительно из бездны, голос произнес эти строки так, как читают стихи.

— Кто? — содрогнувшись прошептал Валдаев. В ответ то ли закашляли, то ли захохотали.

И посыпалась дробь гудков. Он отбросил трубку радиотелефона на мягкий ковер, будто это была змея. И почувствовал себя под прозрачным колпаком.

И пробрала холодная дрожь.

— Кто там был? — сонно спросила Элла.

— Ошиблись номером, — сдавленно произнес Валдаев. Он врал. Он был уверен, что номером никто не ошибался…

"Деяния ведьм и колдунов против Господа нашего рода человеческого, определенные инквизитором-юрисом Жаном Боденом в 1591 году от Р. X.

1. Они отвергают Бога.

2. Они богохульствуют.

3. Они поклоняются Сатане и совершают в его честь кровавые жертвоприношения.

4. Они посвящают ему детей.

5. Они убивают детей до момента их крещения, дабы завладеть их душами.

6. Они посвящают Сатане зародышей, находящихся в утробе матери.

7. Они исполняют клятвы, данные именем дьявола.

8. Они вступают в кровосмесительные отношения.

9. Они вовлекают других людей в сатанинский культ.

10. Они умерщвляют взрослых людей, а также новорожденных младенцев с целью их дальнейшего употребления в качестве пищи.

11. Они расчленяют трупы, занимаются людоедством, пьют человеческую кровь.

12. Наводят порчу на людей и скот.

13. Вызывают порчу урожая и массовый голод.

14. Совокупляются с дьяволом".

Валдаев порвал листок, бросил его в мусорное ведро.

Эта бумага, отпечатанная на принтере, была между страницами все той же газеты «Опасная ставка», которую оставила сатанистка на холодильнике.

— Совсем больная, — произнес Валдаев.

Ему пора было выбираться на улицу. Как всегда, ощутил неуверенность и страх перед улицей. Но деваться некуда.

Когда он выходил из дома, то увидел, что двое рэкетирах морд, которые уже два раза обещали ему навалять, с заискивающими улыбками сажали в машину Семеныча — алкаша из первого подъезда. Тот был привычно пьян и что-то объяснял им, размахивая руками. Фонтан у пьяного Семеныча не заткнешь — говорить он может часами без остатки. Судя по тому, что двое гоблинов не обрывали его и казались образцами терпения, им куда-то очень нужно было его отвезти. Скорее всего — в нотариат или паспортный стол. Эх, спаси его Бог.

Валдаев вздохнул, зябко передернув плечами. На душе стало слякотно. Который раз он видел несправедливость и осознавал, что не может противопоставить ей ничего. Поскольку в этом городе он муравей, который мечтает лишь об одном — не попасться под пяту слону. Тут уж на кого наступит слон — тому не повезло. Сейчас он собирался наступить на Семеныча.

В метро поезд стал замедлять скорость. Валдаев подумал, что скоро станция. Но перегон был длинный, а прошло слишком мало времени.

Поезд замер. Затих.

Бывало время, когда поезда на перегонах вообще не останавливались. Но все в мире сбивается, всюду проникает хаос, даже в этот сверхсовершенный механизм метро.

Люди привыкли к подобным заминкам в движении. Они продолжали читать, дремать или просто стоять, погрузившись в свои мысли. Все знали: пройдет максимум минута и поезд тронется.

Двигатели выключились. Стало тихо. И как-то гулко пусто. Тишина в метро — это всегда жутко. Метро не существует вне шума, равно как материя не существует вне времени. Безмолвное метро — это выпадение из установленного порядка вещей.

Валдаев поежился. Он понимал, что бояться нечего, но через эту пустоту и тишину к нему кошкой кралась тревога.

Она мягко наваливалась на него.

Прошла еще минута. Потом еще… Дышать стало тяжелее. Люди будто просыпались. Они отвлекались от ритма метро, оглядывались и вдруг начинали понимать, что находятся в тоннеле, над головой десятки метров породы.

Молоденькие девчонки в середине вагона деланно засмеялись. Молодой человек нарочито равнодушно уставился в книгу. Две старушки начали возбужденно переговариваться:

— А говорят, месяц назад так и сгорел поезд. Вот так остановился. И сгорел. И как стали хоронить потом гробы, гробы, гробы…

Тревога накапливалась, как ядовитый газ.

Поезд стоял уже минут пять.

— Просьба соблюдать спокойствие. Поезд остановился по техническим причинам, — донеслось из динамика.

Естественно, эти слова никого не успокоили. По вагону пошел сдержанный ропот. Тревога все больше овладевала пассажирами.

Валдаев вдруг подумал, а что будет, если сейчас по полу тонкой струйкой поползет дым, запахнет паленым? Как быстро людей захватит безумие паники?

Груды грунта сверху давили. Валдаеву стало еще тяжелее дышать. И ему захотелось на свободу.

— Просьба не беспокоиться, — опять завел динамик.

Ропот стал громче.

И тут послышался гул. Валдаеву показалось, что это еще дин поезд. Но это всего лишь заработали электродвигатели.

Еще минута — и поезд тронулся. И вскоре появилась станция, которая Валдаеву показалась родной. Это был островок теплого света. Отсюда был выход.

Наверху он вздохнул полной грудью. И прижмурился, подставив лицо выглянувшему из-за тучи апрельскому солнцу…

На работу ему позвонила Королева Космоса, закатила чуткую истерику по поводу статьи. Что ее там не устраивало, Валдаев так и не понял.

— Я на вас буду жаловаться! — крикнула она.

— Куда? — устало спросил Валдаев.

— В Совет.

— В какой Совет?

— Не пытайтесь выглядеть глупее, чем есть на самом деле. В тот самый Совет, который ведает всеми вами. Землянами!

— Землянами?!

— Я думаю, вы поплатитесь. Жестоко поплатитесь, — она бросила трубку. Ну почему именно он берет трубку, когда звонят разгневанные голубые братья, исступленные ведьмы, Королева Космоса? Нонна говорила, что такие беседы — это энергетические удары. И он, кажется, был боксерской грушей для отработки этих самых ударов.

— Чтоб вам всем пусто было! — в сердцах воскликнул он

— Кому? — спросил зашедший в комнату ответсек.

— Не про тебя речь.

— А хотя бы и про меня. Мне плевать, — сонно произнес он.

И был прав. Ему действительно было на все плевать. Он умудрялся сохранять флегматичное спокойствие во всех ситуациях и Валдаева с его вечными переживаниями и дерганиями принимал за психа. А с психами лучше не спорить.

— На вычитай статью, — он протянул верстку. И отправился к себе в кабинет, насвистывая под нос какой-то фривольный мотивчик и пренебрегая приметой, что свистеть в помещении нельзя. Ему и на приметы было плевать.

Валдаев начал вычитывать свою статью, по которой топором прошлось редакторское перо, и не мог сосредоточиться. Он потер лоб. Голова раскалывалась. Опять, что ли. магнитные бури. Он чувствовал себя разбитым в дни магнитных бурь, к перемене погоды, к дождю, к засухе, в полнолуние и в новолуние. И еще во многих случаях. Да еще эта разбитость помножена на дурное настроение.

А почему у него должно быть хорошее настроение? Уже три дня не звонила Элла. И не отвечала на звонки.

Тогда наутро он пытался добиться от нее, когда от встретятся в следующий раз. Но она лишь загадочно улыбалась. А он ощущал себя потерянным. Его тянуло к этой женщине будто магнитом. И в этом притяжении была сладостная приятность и гибельная неизбежность. Конечно продать за сладостную ночь свою шкуру, как любовники Клеопатры, он был не готов. Но то, что в его голове вес дни безраздельно царила Элла, — факт. И, главное, у него не было никаких надежд, что это состояние быстро пропадет. Он просыпался, и первые мысли были о ней. По телу пробегала сладостная волна, а потом охватывало отчаяние при мысли, что сегодня он не увидит ее. Засыпал он тоже с мыслью о ней. Нельзя сказать, что это была любовь. Это было нечто другое, но не менее сильное. Это была начинающаяся зависимость, как от наркотика, и он, бывало, думал, что лучше для него больше не встречаться с Эллой. Но эти мысли недолго владели им.

Было и еще одно обстоятельство, служившее источником приступов даже не тревоги, а холодного, мистического ужаса. Пару раз он будто выпадал из времени. Один раз сидел вечером за столом, прижмурил глаза. Не спал. Но перевел взор на часы и увидел, что прошло восемь минут.

Нечто подобное было с ним за несколько дней до этого. В тот вечер, когда он возвращался от сатанистки.

На следующий день после выпадения из времени у себя дома он опять выпал из него — минуты на три-четыре, на сей раз в автобусе. И каждый раз после этого ему казалось, что земля срывается с орбиты и летит куда-то. Самое страшное — он знал, что бодрствовал, но чем занимался — ему это было неизвестно. А чем он мог заниматься? Он, Валдаев Валерий Васильевич, лицо с постоянным местом жительства, с работой, с паспортом, вдруг становился кем-то другим. Но кем? Обладая не слишком сильной волей, он всегда панически боялся утратить контроль над собой. С ужасом с детства читал о похождениях лунатиков. О психах. Ты совершаешь что-то. Но ведь совершаешь не ты, а кто-то, притаившийся в тени, в темной стороне, в твоем бессознательном. Но ведь это не объяснишь никому. Потому что это вторая половина именно твоего Я, а не чьего-то другого.

Валдаев налил себе кипяченой воды из графина и махом опустошил стакан. После чего вернулся к вычитке материала.

— Во дурак, — прошептал он, глядя на очередную правку главреда.

Он расписался на статье и перешел к своей заметке о новостях фитотерапии.

— О, зайчик, — услышал он вдруг.

Обернулся и оторопело уставился на сатанистку. Она была как-то слишком серьезна и смотрела на него холодно-брезгливо. Как на насекомое. Притом на насекомое вредное, которое неплохо бы раздавить. Его обдало странным запахом духов.

— Ты? — ошалело спросил он.

— Я за тобой, — Наташа прищурилась и шагнула к нем

— В смысле?

— Ты зажился на этом свете. Смерть твоя пришла, Валдаев.

Она протянула к нему руку. На пальцах ее были ярко-алые капли крови. Он отпрянул, и сердце у него провалилось куда-то в желудок. «Они умерщвляют взрослых людей с целью поедания их в пищу», — внезапно всплыла в его памяти строка из обнаруженного утром текста о нравах ведьм.

— Вот и все, — прошипела она…

В голове у Валдаева будто что-то сдвинулось. Он наблюдал за этой сценой как бы со стороны. Его взор приковали капли крови на ее пальцах. Все будто стало уплывать куда-то. Он сжал свой кулак так, что ногти впились в кожу… И от резкой боли все просветлело. Он встряхнул головой.

— Смотри, побледнел, лысенький, — Наташа весело захохотала и с размаху плюхнулась на стул. Пушинкой она не была, так что стул едва не развалился.

Валдаев почувствовал, что уши его краснеют. Он представил, как выглядит сейчас. И как порадовал эту девку своей растерянностью и страхом.

— Ты откуда взялась? — зло осведомился он.

— От деда Бермуда, — она оттянула кофту и помахала ей для вентиляции. — Духота. Жарковато для апреля.

— Ты чего сюда пришла?

— Мне твой редактор обещал пачку газет. И вообще. Чего скукожился? Не по кайфу мой визит?

— По кайфу.

— Ой, покраснел-то, — она всплеснула руками. Конечно, никакой крови на ее пальцах не было. Просто был густой слой ярко-красного лака на ногтях. — Лысенький, ты — чумовой кент.

— И что, взяла газеты?

— Я свое всегда возьму, — заверила она, взвешивая в руке туго набитый полиэтиленовый пакет.

— По-моему, не всегда.

— Это почему? — удивилась она.

— Тебе любой психотерапевт скажет, что все эти игры в говор с Князем Тьмы именно из-за неспособности взять се. Тебе очень хочется научиться брать все. Но не дано.

— Психолог, да? Этот, как его, Мичурин.

— Мичурин — это садовод.

— Да знаю, лысенький, разницу между Юнгом и юнгой. Не дурная. Книжки читала… А я тебе халтурку выбила.

— Чего?

— Потерлась среди ваших. С редактором накоротке перетрещала. Договорились статью сделать о подземных капищах.

— Чего?

— Земля под Москвой, как сыр голландский, — вся в дырах. Метро, канализация, карстовые пещеры, река Яуза. Там есть и сатанинские капища, где служатся наиболее серьезные службы.

— И что?

— Твой редактор хочет статью о них.

— Что, решила переквалифицироваться из воспитательниц в журналисты?

— Не-а, у меня слог плохой.

— Зато язык длинный.

— В общем, я писать не хочу. И не буду.

— Тогда о чем базар был?

— Базар-мазар. Зелень-мелень, как говорят азеры. — она зевнула, поболтала ногой. — А базар был о том, что ты опишешь все.

— Эх, — крякнул Валдаев.

— Репортаж будет — загляденье. Я тебе и капища покажу и тех, кто там тусуется.

— Что?!

— И следы крови от жертвоприношений.

— Не будет этого! — Валдаев хлопнул ладонью по столу так что авторучка подпрыгнула и упала на пол. Он нагнулся взял ее, и увидел, что рука трясется.

— Да чего ты взбесился? — Она покрутила пальцем у виска. — Хи-хи не хо-хо?

— Что?

— Крышу надо вовремя чинить, чтобы не протекала — вот что. Лысенький, у тебя с нервами плохо. То ты решил что я из тебя кровь пришла пить. То орешь как резаный.

— С вами заорешь. Ни в какие капища я не полезу. Никакие следы крови и подземелья мне не нужны.

— Да ладно, что-нибудь придумаем. Я все сделаю. Ты только окультуришь, чтобы читали со слезами умиления на глазах. Хорошо?

— Поглядим.

— Погляди, зайчик. Погляди.

Валдаев оглядел Наташу с ног до головы, больше с сочувствием, чем с укором.

— Наташа, ты же неглупая девушка. Зачем тебе все это? Ты что, серьезно веришь в это мракобесие?

— Могу и не верить. Но оно есть.

— А если веришь, лучше бы в церковь ходила поклоны бить, чем этой дрянью тешиться.

— В церковь? Старо. Мусор. Сила христианского Бога убывает. Мир переходит во власть Дьяволу. Зайчик, разве это не очевидно? Оглядись.

— Ну ты даешь.

— Надо быть на стороне сильного. Иначе раздавят, как таракашку.

— Вообще, что ты хочешь? Звонишь. Истерики У тебя «Убивают. Я боюсь. Горло перережут». Это что такое?

— А что?

— По тебе не скажешь, что ты чего-то боишься. Она вдруг посмотрела ему в глаза. И произнесла, на этот раз не играя:

— А я ведь действительно боюсь, зайчик.

— Чего ты боишься?

— Их.

— Кого их? — хрипло произнес Валдаев.

— Тех, кто уже все решил за нас.

Валдаев вдруг увидел, что Наташа бледна. И что в глубине ее глаз действительно мечется нечто, что может быть и подавляемым страхом.

«Черный бизон» несколько лет назад был обычной общепитовской забегаловкой — тесной и гостеприимной для окрестных алкашей и сопливой шантрапы, которые всегда могли найти здесь бутылку. В разгар общественных преобразований кому-то пришла в голову идея сделать в этом сарае стриптиз-бар. Никому не верилось, что затея приведет к финансовому успеху. Но сюда незамедлительно повалили со всей Москвы денежные люди. Судя по маркам машин, которые стояли на автостоянке, сильно денежные. Несколько раз сюда приезжал длиннющий, как автобус, белый «Линкольн» — таких на всю Москву раз-два и обчелся. Валдаев иногда считал эти выстроившиеся в ряд сверкающие авто, наблюдал из окна за этой фантастической, чужой жизнью. Он даже вывел некоторые закономерности. Больше всего съезжалось в «Бизон» народу на Пасху и на Рождество. Отмечали святые праздники стриптиз-зрелищем. Валдаев хмыкнул, неожиданно подумав: а может, здесь собираются те самые сатанисты, о которых его угораздило писать в последнее время. Это какой-то их эротический ритуал, черная месса, знак презрения ко всему святому. Или просто тут весело крутятся в чертовом колесе и тешатся вовсе не люди, а бесы и бесята, заполонившие город.

Валдаев пригубил кофе, поставил чашку на подоконник, а котором сидел сам. Кофе вечером его не смущал. Спать не мешал. Зато успокаивал нервы. Кофе, как ни странно, вносил некую стабильность в окружающую его действительность. Он вместе с ароматом наполнял квартиру ощущением устойчивости вещей. И помогал, когда настроение дурное, хочется на стенку лезть.

Он передернул плечами, когда вспомнил, как сатанистка тянула к нему руку с красными каплями лака на ногтя Стыдно было, как он перепугался. Но вместе с тем он ощутил, что это была не совсем шутка. В ней вдруг прогляну что-то серьезное. Какой-то порыв.

— Не сожрет же, — вслух произнес он, и голос в квартире прозвучал глухо.

Часы показывали 23.55.

Телефон вдруг затренькал. Звенел он громко, напористо. Валдаев затравленно посмотрел на него. Брать трубку или не брать?

— Кому не спится? — бодро произнес он и протянул руку.

Ладонь на секунду зависла над трубкой. Он будто боялся обжечься. Потом решительно схватил ее.

— Валдаев у телефона.

— Валера. Это Элла.

Он прикрыл глаза. Потом произнес «привет», стараясь не показать рвущиеся наружу ликование и опасение, что она скажет что-то типа — «наша встреча была ошибкой» или «проведенная вместе ночь — еще не повод для знакомства».

— Извини, — сказала она. — Меня не было в Москве. Нужно было срочно уехать.

— Далеко была?

— В Риге… Мы встретимся?

— Я готов. Когда?

— Давай завтра. Одежда парадная. Свожу тебя на экскурсию.

— Куда?

— Ты немножко знаешь этого человека…

Элла встретила Валдаева в длинном махровом халате. В руке она держала фен на длинном проводе, подключение тройнику на кухне. Она чмокнула его в щеку и кивнула.

— Проходи в комнату. Сейчас наведу марафет. И мы в гости. Назначено.

— Куда?

— В логово интересного человека.

Валдаев был согласен на все.

Элла что-то делала в ванной. Оттуда доносился шорох сна, который время от времени прерывался, но потом снова возобновлялся. Наконец она появилась, распушила свои роскошные волосы и сказала:

— Еще немного, и буду похожа на человека, — она примостилась рядом с ним на диван.

— Тебе и так идет, — Валдаев прижмурился и осторожно снял ее за плечи.

Она прильнула к нему. Их губы встретились. И Валдаев улетел куда-то в межпланетные пространства.

Он был счастлив. Он слился с ней все в том же безумном срыве. Было даже лучше, чем в прошлый раз. Сейчас он мог не забивать голову вопросами — оправдает ли он ее ожидания, будет ли на высоте. Он просто отдавался на волю сущего их потока. Время стало неважным. И вообще все на свете было неважным, кроме них двоих…

— Ox, — воскликнула Элла, взглянув на часы, когда они, ослабленные, обнаженные, немножко отстранились друг г друга. — Опоздаем.

— Нам это нужно? — лениво осведомился Валдаев. Ему страшно не хотелось вставать. А хотелось так и лежать, обняв Эллу за обнаженные плечи, и знать, что она готова прильнуть к нему снова и затрепетать от его щедрых ласк.

— Я обещала быть. И тебя привезти. Ты произвел хорошее впечатление, и тебя хотят видеть снова.

— На кого произвел впечатление?

— Неважно, — она, обнаженная, встала на ковер, начала сбирать одежду. За халатом даже не нагнулась, а просто относила его ногой в сторону. Извлекла из гардероба простенькое и скромное синее платье. Оно означало, что собираются они не на фуршет и не на светский раут.

Элла необыкновенно быстро для женщины оделась.

Пока Валдаев натягивал свои одеяния, она уже быстрыми движениями профессионального художника подрисовала себе лицо. Причесалась. Полюбовалась собой в зеркале-и было чем любоваться. Ее, пусть и не совершенных черт лицо лучилось изнутри силой и ясностью.

— Готов? — Она окинула Валдаева оценивающим взором, поправила ему пиджак, расстегнула верхнюю пуговицу на рубашке. — Так лучше. Все, пошли.

На улице было тепло. Синоптики обещали десять градусов, но было все семнадцать. Валдаев раскаялся, что надел плащ. Стало немного жарко.

Они остановили такси.

— Мосфильмовская, — сказала она, остановив такси.

— Начало, конец? — осведомился водитель.

— Около киностудии. Покажу.

Пара небольших пробок и один затор — не так уж и плохо для современной Москвы. Минут через сорок машина затормозила около сталинского серого дома чуть в стороне от Мосфильмовской улицы.

— Приехали, — сказала Элла.

Валдаев расплатился. Они прошли в необычно чистый подъезд, скрытый за тяжелой металлической дверью, поднялись на девятый этаж. Элла стала бесцеремонно трезвонить, как не трезвонят, приходя к малознакомым людям.

Дверь открылась. Валдаев увидел ладно скроенного бородатого мужчину в синих джинсах и клетчатой рубашке.

— А, припозднившиеся. Здравствуйте, — сказал хозяин, отступая и пропуская гостей в прихожую.

Валдаев в первый момент не сообразил, кто этот чело век. Но потом вспомнил, что это дядя Эллы, с которым он встречался на художественной выставке на Чистых прудах, — Ким Севастьянович Ротшаль.

В двухкомнатной просторной квартире был творческий беспорядок. Главная вещь, которая безраздельно царила здесь, — библиотека. Если, конечно, можно так назвать расставленные в ряд на полках, сложенные на столиках, столах, стульях и табуретках, а то и просто сваленные на пол книги. Помимо книг, в большой комнате стояли круглый стол с несколькими стульями, старое кожаное кресло, новенький черный стол с мощным серебристым компьютером работающим в режиме ожидания. На стене, свободной от книжных полок, висели рога и охотничье ружье с патронташем. В углу стоял телевизор «Сони» с метровым экраном и видеомагнитофон.

— Минуту, — Ротшаль отправился на кухню, появился оттуда с запотевшей бутылкой белого вина. — Не против?

— Конечно, не против, — сказала Элла. Хозяин вновь удалился на кухню, Валдаев присел на мягкий затертый стул. Элла устроилась в кресле.

— Дядя терпеть не может, когда ему помогают по дому, так что пусть сам накрывает стол, — она схватила пульт дистанционного управления. — Ну-ка, чем забавляется мой дядюшка, — с этими словами она нажала на кнопку. И чуть не подпрыгнула на месте, когда комнату огласили собачий лай и чье-то улюлюканье.

На экране за зайцем мчались собаки. Изящные, неземные создания — гончие. Маленький серый комок несся вперед. Он был жертвой. Что было у него на уме? Знал ли, что ему не уйти? Понимал ли, что судьба его решена?

— Ну вот, она уже забавляется, — улыбнулся Ротшаль, заходя в комнату. Он поставил на стол салатницу с неизменным московским блюдом — салатом «оливье».

— Бедное животное! И ты наслаждаешься этим? — возмущенно воскликнула Элла.

— Наслаждение — сказано громко, — Ротшаль взял у Эллы пульт, включил медленный просмотр. Теперь собаки жили в другом времени. И от этого их движения стали куда более свершенными. — Но это красиво. — Он обернулся к Валдаеву. — Вы не увлекаетесь охотой?

— Нет.

— Тоже, как Элле, жалко беззащитных животных?

— Что-то вроде того.

— Напрасно. Никто не хочет понять, что отношения охотника и жертвы лишены морали. Они — выражение борьбы за существование. Побеждает совершеннейший.

— Да, животные борются за существование, — горячо произнесла Элла. — А охотник просто развлекается.

— Нет, это не просто развлечение. Тут нечто гораздо большее. Это внутренняя потребность охотника. Отражение некоего общего закона. — Ротшаль задумался. — Впрочем, это долгий разговор.

Валдаев кинул взор на экран. Там дали увеличение бегущего зайца. И вдруг журналист представил себя на его месте. Надо рваться вперед, чтобы выжить. Но нет ни сил, ни возможности. А сзади — они. Преследователи… Чур меня!

Хозяин опять занялся сервировкой. Через пару минут на столе стояли тарелки с ветчиной, осетринкой, вазочка с икрой.

— Горячего не будет, — развел руками Ротшаль.

— Мы сюда не есть пришли. Мы пришли поглядеть, как поживает научная интеллигенция. — Элла пересела из кресла на стул. И тут же начала сооружать бутерброд с икрой.

— На, — она положила его перед Валдаевым. — Он у нас стеснительный, — с усмешкой пояснила она дяде; Тот понимающе кивнул. А Валдаев ощутил, что краснеет.

Ротшаль разлил по бокалам вино.

— Плохо говорю тосты, — произнес он. — Спасибо за то, что посетили меня в моей берлоге. За встречу?

— За встречу, — Элла чокнулась с ним, потом с Валдаевым.

Валдаев прикрыл глаза и маленькими глотками выпил вино. Оно было вкусным и быстро туманило голову.