Наше дело – табак

— Пока помогали, — кисло произнес Ломоносов. Кореец легко поднялся с кресла, сделал несколько резких движений — молниеносная связка руками и ногами, так что по комнате пошел ветер. В движении на него нисходило спокойствие. Он был настоящий, без дураков, мастер таэквандо. До сих пор, в свои сорок лет, он не меньше часа в день тратил на тренировки. И мог срубить без проблем любого — невысокий, крепкий, он весь состоял из сухожилий и был будто сделан из железа.

Восточные виды единоборств созданы для восточных людей. Русскому медведю никогда не научиться так работать в технике таэквандо, как азиату. Но мода на восточные единоборства не угасает в России уже два десятка лет, подогреваемая корейскими и американскими боевиками. Первый клуб таэквандо в Полесске, называвшийся незатейливо «Дракон», Кореец создал в 1989 году. Это его детище подарило стране пару чемпионов России, а заодно стало ядром боевой организации, которой удалось взять под контроль значительную часть незаконных операций на границе.

В Азии к корейцам отношение примерно такое же, как в Европе к евреям — их считают людьми хитрыми, деловыми, имеющими способности к коммерции, склонными к финансовым авантюрам. Они умудряются во всем мире чувствовать себя как дома. Их работоспособность стала притчей во языцех. Японцев, пашущих, как автоматы, весь рабочий день, они считают лентяями. Во многом за счет нечеловеческой работоспособности и целеустремленности состоялось «корейское чудо», когда разрушенная войной Южная Корея за несколько лет восстала из пепла и взлетела в небеса. Даже длительное соседское житие отдельных представителей этого народа бок о бок с русскими не смогло изжить этой страсти к работе от рассвета до заката.

Александр ан был одним из типичных представителей своего племени. Изворотливый, волевой, обладающий завидной пробивной силой, он самозабвенно вкалывал, упрочивая свое благосостояние, отвоевывая все новые территории в бизнесе, который по большей части был преступным.

Когда процветал автомобильный бизнес, под бригадой Корейца работало немало фирм, гонявших иномарки. Деньги тогда шли просто шальные. Кореец не дремал, он знал, куда их вложить и как, и деньги начинали приносить деньги.

Брат Корейца дослужился до должности начальника одного из городских райотделов милиции Полесска, но Александр не видел в этом ничего зазорного. Каждый делает свое дело. Нужно просто делать его добросовестно. Правда, способность брата жить на нищенскую милицейскую зарплату удивляла его, да и вообще отношения у них складывались далеко не теплые, но это семейные проблемы, которые неприлично выносить на всеобщее обозрение.

В последнее время бизнес шел неважно. Настолько неважно, что Кореец уже стал подумывать передать его кому-нибудь из своих пацанов и уехать из Полесска на Запад. Денег ему хватит. Где-нибудь в Германии он свободно закрепится в легальном бизнесе и станет жить спокойно, не ожидая пули в спину, не ломая голову над тем, кто из людей, кому ты жмешь руку сегодня, завтра продаст тебя с потрохами. На него все чаще тяжелой волной накатывала моральная усталость. И тогда он ощущал, насколько ему все надоело. Все эти бесконечные конфликты, все разборы последнего времени портили ему весь вкус жизни. И у главной его неприятности было имя. Имя это — Шамиль Зайнутдинов!

Кореец подпрыгнул на мягком ковре и с сокрушительной силой выбросил ногу вперед. Ох, хорошо бы сейчас в этой комнате был Шамиль. Удар ногой разбил бы ему кадык, из горла хлынула бы кровь. После таких ударов люди не живут…

Резко вдохнув воздух ртом. Кореец с напряжением выдохнул его через нос, изгоняя вместе с ним из себя злость.

Ох, Шамиль… Сам Кореец не был изнурен страстями, которые жгли других. Свою деятельность он воспринимал просто как ремесло, которое необходимо делать как можно лучше, чтобы быть конкурентоспособным. Интересовали его только деньги. И вся эта кутерьма с матросами, с контрабандистами, с гонщиками машин нужна была для одного — чтобы набухали счета в немецких банках и на Кипре. Но он видел, что многие его соратники и конкуренты вкладывают в дела слишком много лишних эмоций. Они на седьмом небе от осознания своей исключительности, от того, что имеют возможность давить, унижать, уничтожать людей. Наслаждаясь ощущением, что их по большей части никчемные личности выше других, они сами не понимают, что попадают в злой круг. В нем самая жалкая шестерка упивается тем, что давит лоха. Валет рад возможности давить и лоха, и шестерку. Пахан давит всех, перед ним ползают на брюхе, и он упивается властью и силой. Людям слишком нравится карать и миловать и не нравится, когда карают и милуют их. Они сидят на этих эмоциях, как на наркотиках, и не понимают, что круг заколдован, всегда найдется тот, кто рано или поздно отнесется к тебе так, как ты относился к другим. И тогда заставят жрать землю уже тебя. Кореец с его восточным отношением к жизни отлично ощущал это и не множил зло без необходимости. В отличие от Шамиля — наиболее яркого представителя этого алчущего племени.

Шамиль умел неистово ненавидеть. И Кореец, кляня себя за это, научился у него тому же. Сегодня он ненавидел Шамиля люто. И готов был даже жертвовать большими деньгами, лишь бы полюбоваться на его холодный труп. И историю с обратным рейсом самолета затеял больше не из-за того, что она сулила большие деньги — доходы едва покрыли расходы. Вся радость была в том, что он представил, как вытянется у Шамиля морда. И как тот будет метаться по кабинету, мечтая о том, чтобы зубами порвать Корейца, и понимая, что из этого ни шиша не получится, поскольку Кореец лег на глубину и где он — не знает никто. А потом выстрел гранатомета разнесет кабинет сигаретного воротилы, осколки пробьют его сонную артерию, войдут глубоко в тело, взрывная волна придавит, выбивая жизнь…

Получилось не так, как рассчитывали. Шамиль почти не пострадал. Он счастливчик. Ему слишком долго везло.

— Акцию провели дерьмово. Вся беда, что команду мы создавали, когда вопросы выяснялись с помощью кулаков. — Кореец уселся в кресло.

— Хорошее было время, — улыбнулся Ломоносов, взор затуманился воспоминаниями.

Десять лет назад они громили кооперативные забегаловки вдоль приграничной трассы, били стекла перегонщикам машин и ходили на них врукопашную, ставили на уши магазины, разносили на дрова в кафе-неплательщиках мебель.

Золотое время. Они, новоявленные Робин Гуды, борцы с кооперативной заразой, упивались новым ощущением безнаказанности и свободы, как у собак, которые всю жизнь сидели на поводке и имели право только лаять на прохожих, но вдруг с них сняли ошейники и разрешили вцепляться зубами в кого угодно. Они и вцеплялись. Сначала бестолково, постоянно схлестываясь с такими же спущенными с ошейника конкурентами. После жестоких разборок многие отправлялись по больницам, гораздо реже по моргам. Они наглядно учили всех воспринимать команду Корейца как силу, неизбежную и непреодолимую, подобно ураганному ветру с Балтийского моря. Они внушали, что можно разделаться с одним членом команды, можно посадить еще парочку, но организация останется. И она будет мстить. Они учились понимать — группировка взрастает, как на дрожжах, на мифах вокруг себя и на страхе.

— Да, хорошее, — согласился Кореец. — Но оно прошло. А мы все выясняем отношения, бодаясь крепкими лбами. Махая бейсбольными битами.

— Почему? — обиделся Ломоносов. — Мы и стрелять можем.

— Можем… Но вся стрельба из той же оперы, как и драка с колами деревня на деревню. Один хороший киллер стоит сотни тупых «быков».

— Количество тоже много значит.

— Ты Шамиля пойдешь штурмом брать? Как Измаил — со штурмовыми лестницами, артподготовкой?

— Не так, конечно.

— Нужен хороший киллер. Ане пацаны, палящие, зажмурившись, куда ни попадя.

— Пацанов-то у нас мало, — возразил Ломоносов.

— Профи у нас мало, — отмахнулся Кореец. — Морду разбить — всегда пожалуйста. А завалить втихаря, красиво, чтобы душа радовалась, — нет. По Шамилю нужно работать профессионально.

— Он-то по нашим следам всю свою свору пустит.

— Пустит.

— Может, со стороны спеца пригласить? — спросил Ломоносов. — У москвичей позаимствовать?

— И показать себя лохами? — усмехнулся Кореец. — Спрашивается, что за такая шайка-лейка, где спеца по мокрым делам приличного нет?

Раньше было принято приглашать для ведения боевых действий наемников со стороны, которые за деньги без задней мысли будут крушить, кого закажут. Оно выгодно — приехали парни из тмутаракани, грохнули, кого их просили, по списку, получили деньги по прейскуранту и улетучились, как дым. Особенно прославились рязанские разборочные команды, парни там все сплошь из десантуры, знающие толк в войне. И накрошили они по заказам человек двести по России, целые группировки выводили под корень, когда шли большие дележи самых лакомых кусочков — нефтеперегонных заводов, импортно-экспортных операций с автомобилями в Тольятти. Но сегодня признано хорошим тоном решать свои проблемы самим.

— Так-то оно так, — кивнул Ломоносов. — Но…

— Что «но»?

— Со своими киллерами обязательно возникают проблемы.

Он был прав. Высококвалифицированные киллеры в бригадах со временем начинают ощущать свою исключительность и становятся опасными. Часто от них приходится избавляться, если только они не успевают раньше избавиться и от пахана, и от своих недоброжелателей, взяв верх в бригаде. Обычно они относятся к той категории людей, которые привыкли пробивать любые стены, и не терпят над собой никого.

— Пробитый, отморозок, как тебя не хватает! — Кореец сделал круговое движение шеей.

— Так гаденыш и не нарисовался, — сказал Ломоносов.

— Ушел в глухую оборону.

— Может, нет его в области.

— Есть, — уверил Кореец. — Я наводил справки.

— От этого урода нам одни неприятности. Мало нам с шамилевцами мороки. Нас еще менты давят из-за него. Не к месту… Все не к месту.

— Хорош ныть. — Кореец хлопнул его по плечу так, что Ломоносов, несмотря на свои сто кило, присел. — Нам нужен Пробитый. Он с Шамилем вопрос решит. Он сможет. Это как раз для такого психа работа.

— Где его найти-то?

— Я найду. Я знаю, через кого на контакт выйти…

Но в тот же вечер Пробитый вышел на контакт сам. Позвонил по сотовому телефону.

— Привет, заблудившийся, — сказал ан.

— Здоров, Кореец. Слышал, у тебя нескладухи.

— Ныне у всех нескладухи.

— И что, помочь порешать?

— Есть что обсудить.

— Только я в бегах, — посетовал Пробитый. — И жизнь у меня тяжелая. Так что цены растут.

— Обговорим. Надо встретиться.

— Это не так просто… За меня ведь ментам по медальке алюминиевой обещали.

— Предлагай.

— Давай на хавире, — прикинув варианты, предложил Пробитый. — Только полк охранников с собой не тащи. Не хочу, чтобы меня видели. Неизвестно, кто на ментов барабанит.

— Типун тебе на язык, Пробитый!

— Давай завтра часиков в девять вечера…

Глава 2

МОСКВИЧИ

Старший группы ГУБОПа — заместитель начальника одного из отделов этой организации, быстрый и энергичный, в дорогом костюме, с сотовым телефоном, небрежно положенным под руку на столе, дежурно холодно улыбающийся, строго глядящий в глаза и будто в чем-то постоянно подозревающий окружающих — был типичным представителем новой популяции бойцов с оргпреступностью, эдаким гибридом чекиста и мента. Притом еще отягощенный вращением в высоких властных сферах, в которых людям часто не хватает кислорода. На совещании у начальника УВД он обвел внимательным взором всех присутствующих и произнес веско:

— Будем наводить в области порядок.

Весь его вид подразумевал, что многие из присутствующих могут при этом оказаться вовсе не столпами порядка, а источниками беспорядка.

…Появление оперативной группы, прибывшей воплощать в жизнь замысел операции «Ураган», было встречено встревоженным гулом в областных СМИ.

«Устраивает ли местная мафия Москву? На этот вопрос ответит группа сотрудников МВД, прибывшая из столицы»…

«Мент мента всегда поймет?»

То ли высокие чины Министерства внутренних дел насмотрелись телепередач до такого одурения, что стали верить ящику, то ли сочли необходимым оперативно отреагировать на выступление средств массовой информации, но так или иначе в область снарядили роту «опричнины» — собрали оперативников управлений по борьбе с организованной преступностью с десятка регионов.

Поле для разбирательств им открывалось необозримое. Полесская свободная зона даже на фоне воцарившегося на Руси экономического разврата отличалась невиданными махинациями. Можно было, к примеру, попытаться выяснить, какие такие высокие гуманные соображения могли родить проект превратить область в цветущий край, фактически заложив ее западным банкам за двести миллионов долларов? И куда делся прошлогодний кредит немецкого банка в сорок миллионов долларов? Куда девается янтарь, которого в области восемьдесят процентов разведанных мировых запасов? И с какого такого достатка построил губернатор Николай Ломов янтарный заводик в Израиле? И как так выполняются многочисленные законы о льготах свободным экономическим зонам? И где большая часть рыболовецкого флота? Куда девается рыба и правда ли, что траловые суда не считают нужным вообще заходить в родной порт, а разгружаются где-нибудь в Норвегии, после чего деньги за рыбу уходят незнамо куда? Много было вопросов. Было над чем работать полусотне бойцов, которые, как предполагалось, горят желанием сломать хребет организованной полесской преступности…

Как уже было сказано, Ушаков имел одну плохую черту-он еще на что-то надеялся в этой жизни. Иллюзии в наше не терпящее сантиментов стальное время непростительны. Они имеют обыкновение разбиваться. Гриневу было проще. Он родился циником, а броня цинизма надежно защищает от разочарований и отлично сохраняет нервную систему.

— Видал команду? — хмыкнул Гринев после совещания, которое закончилось в восемь вечера. — Еще полсотни бездельников. За орденами прикатили. И за звездами. Мечтатели.

— Может, копать начнут, — без особой надежды произнес Ушаков, разливая из чайника «Мулинэкс» по чашкам доставшегося ему по наследству от предшественника дешевого китайского сервиза крутой кипяток. От пакетиков с «Липтоном» вода на дне чернела, и чернота клубами расползалась. Чай получался вполне терпимым и без мороки с заваркой.

— Чтобы начать копать, надо хотя бы предполагать, где… Сценарий хочешь распишу? Они сейчас за информацией ткнутся в УБОП. А там пыль в два пальца толщиной в сейфах, а не информация. И через неделю-другую они прибегут к нам или в Управление по экономическим преступлениям. Помочь ничем не помогут, зато будут воровать наши раскрытия и ставить себе в зачет. Скажешь, я не прав?

— Может быть, — кивнул Ушаков. Он тоже предполагал именно такое развитие событий. Присев за стол, он кинул в чашку три ложки сахара.

План операции «Ураган» держался в строгом секрете даже от Ушакова. На совещании старший губоповской группы смотрел на розыскников и на начальника УВД мрачно, видимо, вспоминая знаменитый телерепортаж, где руководство Управления обвиняли во всех смертных грехах.

— Ничего, — прокомментировал Гринев, отхлебывая чай. — Посмотрим, как этот клоун вскоре запоет. Ждать пришлось недолго. Меньше недели…

Глава 3

ХАВИРА

Кореец прикатил на «Лендровере-Дискавери» белого цвета с рядом прожекторов поверх крыши — мощном, как мамонт, с широкими ребристыми протекторами. Он любил такие машины. Его сопровождал Ломоносов. За рулем сидел водитель — тоже из приближенных Корейца, из тех, кому можно доверять. Солнце уже село за лес, небо было красное, облака зеленые — наслаждение для поэта и художника.

— Ну, здорово. — Кореец обнял Пробитого и похлопал по спине.

— Привет, Кореец.

— Закопался, тебя не найдешь. — Кореец взмахом руки пригласил его в дом. — Как добрался?

— Добрался, — кинул Пробитый небрежно. От его сельского, менее комфортабельного, но лучше скрытого от посторонних убежища было недалеко. Маршрут он выбрал по окольным дорогам, где нет постов ГИБДД и никого не заинтересует, не тот ли лихой парень рулит машиной, портретами которого обклеены все стены в отделениях милиции?

— С комфортом хоть отдыхаешь? — поинтересовался Кореец.

— С относительным, — сказал Пробитый.

— Ну, пошли, — жестом Кореец пригласил гостя в «хавиру».

Это был немецкий кирпичный дом, напоминавший небольшую крепость. Впрочем, так оно и было. У немцев ни одно здание не возводилось без разрешения военного ведомства, и все строилось в расчете на боевые действия. Каждый дом должен был при необходимости сыграть роль крепости, огневой точки. Крыша дома была покрыта черепицей, частично ободранной. Деревянная лестница и доски на полу рассыхались, ночью казалось, что он наполнен потусторонними силами — все время что-то скрипело, шуршало. Его несколько лет назад приобрел Кореец на десятое имя, чтобы хранить неприкосновенный запас — часть арсенала, необходимого на случай всеобщей мобилизации, чтобы вооружить своих людей. Раньше тут всегда лежали в смазке пара автоматов, с десяток пистолетов «ТТ», ящика два гранат, гранатометы «муха» и тротиловые шашки — много чего было, чем богаты военные склады многочисленных, сегодня большей частью расформированных частей бывшего Прибалтийского военного округа и Балтийского флота.

От использования подвалов под склад бригада давно отказалась. О «хавире» иногда вспоминали, когда возникала срочная необходимость в скрытом от посторонних глаз месте. Пару раз здесь содержали заложников из числа злостных должников. Тюремщики быстро и умело доводили их до такой кондиции, когда считают за счастье отдать все долги и накинуть сверх того. Жертвы выходили отсюда сломленные, мечтающие об одном — остаться в живых и больше не ввязываться ни в какие криминальные истории. Хоронился здесь и Кореец во время позапрошлогодней войны. Но сейчас он нашел места получше и поближе — и где хранить оружие, и где отлеживаться.

В просторной комнате был огромный, покорябанный, изрезанный деревянный стол и несколько стульев, угол занимали лежаки с наброшенными на них матрасами и одеялами, оставшимися после прошлой «лежки». Сельские, озабоченные поиском денег на горячительные напитки воры сюда не заглядывали — убогая обстановка их не интересовала, так что вещи были уже несколько лет в целости и сохранности. Зато электричество «украли» три года назад. Тогда ворюги сподобились загнать литовцам алюминиевые провода, а восстановить их никто не удосужился, так как деревня практически умерла — жили теперь тут три полуглухие одичавшие бабки и чудом оставшийся в живых и не убитый самогоном, как все его сверстники, старик.

— Сейчас. — Ломоносов включил электрический фонарик, подошел к полке, на которой стояла керосиновая лампа, встряхнул ее. — Блин, керосина нет… Как черти — в темноте прячемся.

Он поставил фонарь на стол, кружок уперся в потолок, штукатурка на котором пока не осыпалась, но была вся во влажных разводах.

— Лучше свечку. — Кореец вытащил из кармана свечу, зажег ее. Фонарь погасил и отставил в сторону.

При неверном мягком свете свечи предметы становятся загадочными и приобретают совершенно иной смысл. Дневной свет высвечивает их несовершенства — кривую поверхность, шероховатости, царапины. Свеча будто извлекает из предметов их мистическую суть. Корейцу всегда нравился свет свечи.

— Ну что, побазарим о делах наших скорбных, — предложил он.

— Насколько я понял, у тебя война, — отметил Пробитый.

— Ты верно понял.

— И ты хочешь смотреть по телевизору похороны Шамиля, — утвердительно произнес Пробитый.

— Именно. И обеспечишь тело для похорон ты.

— Я уже это понял… Вопрос в цене. Кореец.

— Сколько?

— Семьдесят, бросил небрежно Пробитый.

— Семьдесят чего? — спросил Кореец.

— Семьдесят тысяч долларов США.

— Ты серьезно?

— Куда серьезнее.

— Слушай, Пробитый, я тебя раньше не трогал. — Кореец пристально смотрел на собеседника. — Ты у меня был на привилегированном положении. И неплохие деньги имел, ничего не делая.

— И от безделья уложил двоих гавриков?.. Кореец, я за твои интересы их убил. Чтобы все знали — с Корейцем лучше не связываться. Его ребята сразу валят… А сейчас за то, что я тебе верно служил, меня ищет милиция.

— Я тебе велел валить тех бедолаг? — Взгляд Корейца будто налился свинцом и пытался расплющить Пробитого.

— А, оставь, Кореец. Чего зря тереть? Мне нужно бежать из страны. Ты же знаешь.

— Семьдесят — это не разговор.

— А какой разговор?

Торговались они ожесточенно. Семьдесят тысяч долларов — это действительно было несерьезно. В конце концов цена сползла до тридцати.

— Это дело смазать надо. — Ломоносов достал из сумки, которую принес с собой, бутылку виски.

— Надо… Сейчас приду. — Пробитый встал, отряхнул брюки от прилипшей стружки — на стуле что-то пилили Недавно, значит, какая-то деятельность тут происходила.

— Куда? — спросил Кореец.

— В сортир. Хочешь за компанию?

— Можешь далеко не ходить, — усмехнулся Ломоносов.

— Ладно. — Пробитый вышел на крыльцо, вздохнул полной грудью сладкий воздух. Поднял глаза.

На небо высыпали яркие звезды. Вдалеке, в лесу, голосила ночная птица. Было прозрачно и чисто. Было спокойно.

Пробитый вздохнул еще глубже. По его телу прошла сладостная дрожь. Голова немного болела, но не больше, чем обычно. Он привык…

Он подошел к шоферу, который скучал, присев на сиденье «Лендровера» и поставив ногу на подножку. Он зевал. Из приемника разносилась негромкая музыка.

— Чего, скоро наговоритесь? — спросил шофер. Пистолет «ТТ» лежал рядом с ним.

— Чего вооружились? Меня боитесь? — усмехнулся Пробитый.

— Кроме тебя, есть кого бояться, — буркнул шофер. — Знаешь, сколько уродов расплодилось.

— Вся беда, что все кого-то боятся, — отметил Пробитый. — Надо жить проще.

— Знаем. Только жить охота.

— Да. Охота, — кивнул Пробитый.

И рванул вперед молнией. Он зажал рот водителя так, что тот не вскрикнул, когда нож вошел в грудь — прямехонько в сердце. Пробитый прекрасно знал, куда и как бить. Надавил на лезвие сильнее, чуть провернул…

Шофер дернулся. Забился в конвульсиях. Обмяк. Лезвие вошло точно и аккуратно… Пробитый никогда раньше не убивал человека ножом. Но рассчитывал на такие варианты. И тренировался, протыкал лезвием мешки с песком, изучал анатомию. Не раз прорисовывал это в сознании. Да и в армии учили, как это делается. И сейчас все получилось как нельзя лучше.

— Дурак. Бояться надо было лучше, — едва слышно прошептал Пробитый.

Вернувшись к дому, он нагнулся к, крыльцу, а когда поднялся, в его руках были припрятанные заранее граната и пистолет.

Он выдернул кольцо. Распахнул дверь. Кинул внутрь гранату. Закрыл дверь.

В помещении ухнуло.

— Окончательный расчет. — Пробитый передернул затвор пистолета и шагнул в дом, провел лучом фонарика.

Вряд ли кто из лежащих здесь людей нуждался в контрольном выстреле — взрыва в закрытом помещении гранаты «Ф-1» более чем достаточно. Но работа должна быть сделана качественно…

Кореец с самого начала беседы испытывал тревогу. Он ощущал в Пробитом сдерживаемое возбуждение, но считал, что тот «вибрирует» в предвкушении больших денег. Но когда киллер вышел на улицу, он вдруг подумал, что подобное возбуждение у этого отморозка обычно бывает не в предчувствии денег, а в предчувствии крови. Притом крови близкой.

— Этот черт тебе странным не показался? — тихо произнес Кореец, вставая и устремляясь к окну, чтобы посмотреть, где сейчас Пробитый.

Тут распахнулась дверь. И со стуком покатилась по дощатому полу граната.

Кореец не зря был мастером единоборств. Какой-то компьютер, действующий вне зависимости от сознания, включился и взял управление телом на себя. ан бросился на пол, переворачивая массивный обеденный стол и скрываясь за прочной крышкой.

Тряхнуло, взрывная волна прошла по закрытому помещению, ломая, корежа, калеча, сметая все на своем пути. Осколки разлетались, впиваясь в дерево и человеческую плоть, не оставляя шанса ничему живому.

Корейца будто закрутило в смерч, по ушам ударило так, что он на миг потерял сознание, но тут же вынырнул из темного водоворота обратно, правда, уже в другой мир, отделенный прозрачной перегородкой, гасящей звуки и цвета.

Водоворот грозил затянуть Корейца вновь в черноту, но огромным усилием воли он держался, потому что знал: потерять сознание сейчас — верная смерть. Надо действовать. Он хотел жить, и эта жажда жизни заставляла его держаться на поверхности и двигаться.

Стол, послуживший ему защитой и прикрывший от взрывной волны и осколков, накрывал его теперь как одеялом. Осторожно освободившись от него, Кореец изогнулся. Попытался вытащить сзади из-за пояса шестнадцатизарядный «глок», вдавившийся глубоко в спину.

Он услышал с улицы щелчок передергиваемого затвора. Плохо слушающийся палец скользнул по предохранителю. Только с третьей попытки Кореец снял с предохранителя свой «глок» — затвор его был взведен всегда.

— Есть живые? — со смешком крикнул Пробитый.

В комнате была темень — взрывная волна смела вместе со столом и свечу. Зрачок карандашика-фонаря, который киллер держал в кармане как авторучку, пополз по комнате, выдергивая из темноты очертания изломанных предметов.

Грянул выстрел, который прозвучал для Корейца отдаленно, с трудом пробиваясь через звон в ушах, будто был произведен из пистолета с глушителем, — барабанные перепонки после взрыва гранаты не воспринимали звуки.

Пуля, выпущенная из «ТТ», вошла в тело… Тело Ломоносова, лежащее в углу…

— Есть, — прошептал через силу Кореец и нажал деревянным пальцем на спусковой крючок «глока». Все вокруг виделось размытым, да еще слабость накатила такая, что он рисковал промахнуться с четырех метров…

— Бля! — Фигура Пробитого качнулась. Присела… Кореец нажал еще на спусковой крючок, понимая, что пули уходят не туда.

Пробитый схватился за бок и вывалился на крыльцо.

— Скотина, — прошептал Кореец. Его сознание уплывало. И в голове билась только одна мысль — если его сейчас придут добивать, сопротивления он оказать не сможет никакого. Его просто добьют и еще пнут ногой со злости. Но он этого не почувствует. Потому что это уже будет не его тело.

Глава 4

КОМАНДИРОВКА ЗА БУГОР

Москвичам хватило пяти дней, чтобы уразуметь — никаких сокровищ в кладезях УБОПа нет и не было никогда. Да и откуда им быть, коли начальник отдела по борьбе с бандитизмом находился на содержании у бандитов. Не будет же он копить в сейфах материалы на этих же бандитов…

Через неделю руководитель группы ГУБОПа пришел на поклон к Ушакову. Теперь держаться он старался по-свойски — дескать, старик, одно дело делаем и все понимаем.

— Пожалуй, мы группу в помещение УВД переведем, — после дипломатического захода выдал он.

— А чем убоповская избушка не по душе? — полюбопытствовал начальник уголовного розыска.

— Тут спокойнее.

— Что, у наших коллег в сейфах шаром покати?

Губоповец только махнул рукой. Потом произнес, будто пытаясь разделить с начальником уголовного розыска часть своей неподъемной государственной ноши:

— Задача у моей бригады простая — навести в области хотя бы элементарный порядок. Область имеет стратегическое значение.

— Тут мы в курсе,

— И нужно показать здесь всем, что в России есть закон.

— Да, цель не из легких, — усмехнулся Ушаков.

— Если есть какая-то информация, мы поможем ее реализовать, — продолжил губоповец. — Вон полсотни штыков. Орлы все. Кому хочешь голову отвернем.

— Отвернуть голову — не велика трудность. Проблема — добыть доказательства на бандита… Вообще, я за сотрудничество. Давайте, включайтесь в работу следственно-оперативных групп по табачным убийствам. Распределим, кому какие версии отрабатывать с учетом того, что ребята ваши пока в городе ориентируются не намного лучше, чем где-нибудь в Барселоне.

Полковник заметно поскучнел при этих словах. Он ждал не этого. Проверять версии, отрабатывать подозреваемых в убийствах — это муторно, долго да еще неизвестно, будет ли результат. Полковнику нужны были красивые быстрые реализации в рамках операции «Ураган». Приехать, разнести в пыль офис какой-нибудь левой фирмы, изъять пару ящиков пулеметов и замаскированный в полесских лесах чеченский танк. Он страшно нуждался в том, чтобы в каждой сводке мелькало «ГУБОП обезвредил»… «ГУБОП изъял». И его заботило не то, что в анклаве действительно пора наводить порядок, а то, как бы эта ступенька в его карьере не оказалась гнилой и не подломилась бы под ним.

— Надо разбираться в каждом конкретном случае, — вяло завел губоповец.

— Понятно, — кивнул Ушаков. — Знаете, я не первый день общаюсь с нашей мафией. Я давно уже прикинул, что мне нужно для полного счастья, чтобы отработать ее по полной программе.

— И что? — с некоторым интересом спросил полковник.

— Для начала отослать куда-нибудь семью и не вздрагивать при мысли, что похитят жену или дочь. Нужна группа из пяти-шести профессионалов, которым не нужно вытирать сопли подгузником, и чтобы каждому я мог доверять, как себе. И еще — сотня тысяч долларов на оперативные расходы. И, конечно, чтобы прокуратура и суды палки в колеса не ставили и за взятки бандюков на следующий день не выпускали на свободу… За полгода я уничтожу всю эту мразь. Забью их в камеру. Или они убегут из страны…

— Рисково, — кивнул полковник с какой-то грустью и оттенком зависти.

— А я давно страх растерял, — произнес Ушаков. — Вот только никто мне никогда ничего этого не даст. Потому что никому ничего не нужно. Легче собрать роту оперативников по всей Руси-матушке и отправить на год в Полесск, чтобы они тут лени набирались.

— Ну, вы нас недооцениваете.

— Хочется верить…

Между тем неожиданно стали подниматься старые дела. Гринев по своим каналам получил информацию о двух подонках, которые зарезали в общей сложности трех таксистов за копеечную выручку, а заодно утопили в море свою знакомую — манекенщицу из Дома моделей «Париж».