Наше дело – табак

— И что с того? — спросил Ушаков.

— Значит, у него была нить.

— Какая такая нить?

— Какая-то была. — Дон Педро потер грудь, скривившись. — Что-то сердце прихватывает.

— Какая нить? — повторил начальник уголовного розыска.

— Скорее всего деньги шли через счета тех, с кем у него были деловые контакты.

— И что?

— Инесса говорила, будто Глушак кричал о предательстве. Правильно?

— Правильно.

— Предают только близкие люди. Значит, кто-то из близких… Я справки наводил. Первый, кого хотел видеть Глушак по возвращении из Германии, был Арнольд.

— А Плут?

— А Плута он видеть не хотел. Почему?

— Ты считаешь, Плут с Сорокой кинули всех, — кивнул Ушаков.

— Вряд ли вдвоем. Еще кого-то подвязали. Из крутых. На такой фокус пойти — это… — Дон Педро не договорил, только выразительно прищелкнул пальцами.

Нельзя сказать, что для Ушакова это было откровением. Нечто подобное он допускал.

— Все это голословно, — заметил он.

— Вы просили совета…

— Какой совет? Помощь нужна.

— Какая?

— Что знаешь о финансовых партнерах Глушака, Плута. Как ходили деньги «Востока». Ты же их компаньон. Должен знать.

— Меня дальше прихожей в их делах не пускали.

— Не прибедняйся… Давай, бизнесмен.. Вспоминай… Слово даю: говоришь что-то небесполезное — сегодня жрешь жареных жаб в «змеевнике» и тискаешь Инессу.

— Инессу… — Дон Педро передернул плечами. — Я к этой суке на километр теперь не подойду.

— От любви до ненависти один шаг, — хмыкнул с пониманием Ушаков.

— Сейчас. Подумаю. — Нога Дона Педро стала выбивать по паркету еще более частую дробь..

— А ты не думай, дружище. Ты говори… И паркет мне ногой не продолби.

— Вот черт! — Дон Педро хлопнул себя ладонью по колену. И начал вспоминать.

Вспоминал он усердно. Называл людей. Банки. Ушаков напрягал его, пока тот не иссяк, как бидон, из дырки в котором вытекла последняя капля воды.

— Все?

— Все, — Дон Педро вытер носовым платком выступивший на шее пот.

— Тогда к следователю — и свободен.

Дон Педро выдохнул, будто из него выпустили воздух. Как-то обмяк. Он был в диком напряжении все эти дни, и теперь из него .как бы выдернули державший его штырь.

— Не вру, — заверил Ушаков. — Ты правда свободен. Надолго не прощаюсь.

— Надеюсь больше с вами не встретиться, — произнес Дон Педро.

— Напрасно. Встретишься. И раньше, чем думаешь.

— Почему?

— Потому что мы теперь друзья. Ты человек мыслящий. Можешь иногда нас проконсультировать.

— Что, в стукачи решили записать? — возмутился Дон Педро.

— Что за слова такие? Я тебе помог. Ты мне поможешь… Мы отныне дружим, — говорил Ушаков. — И смотри на все с лучшей стороны. Друзей уголовный розыск в беде не бросает.

Когда арестованного увели к следователю, который объявит об изменении меры пресечения, начальник уголовного розыска откинулся в кресле и прикрыл глаза. Ушакова этот двухчасовой разговор вымотал. Глаза слипались — опять он не выспался со всеми делами. И на пять минут он выключился.

Разбудил его Гринев, ворвавшийся метеором в кабинет:

— По «3олотому шельфу» врезали из гранатомета!

— По какому шельфу? — Ушаков открыл глаза, возвращаясь из сладкой дремоты и ощущая, что пятиминутный сон помог сбросить усталость.

— По кабинету Шамиля.

— Поехали…

Глава 12

ДАЙТЕ КИЛЛЕРУ РАБОТУ

Пробитый лежал на продавленном матерчатом диване и смотрел на низкий дощатый черный потолок.

О крышу терлись ветки деревьев. Вокруг простирались болота и заброшенные сады, где росли яблони и груши, неухоженные, одичавшие, но каким-то образом выжившие на протяжении нескольких десятилетий. До войны Полесская область кормила всю Германию, и сады эти обильно плодоносили. Сейчас они вообще никому не нужны — из Европы везут обработанные воском безвкусные яблоки.

Машину — белые невзрачные «Жигули» первой модели, прозванные в народе «копейкой», — Пробитый спрятал в сарае, и никто не мог бы предположить, что она стоит там. Сарай и сарай, покосившийся, замшелый.

Давно и заблаговременно Пробитый готовился к самым крутым виражам судьбы. Эту покинутую жителями лет пять назад деревеньку он присмотрел в позапрошлом году, подобрал себе ветхий, но еще годный для жизни деревянный домик, привел его в порядок. Электричества здесь не было давным-давно, но в колодце имелась чистая вода, и, главное, до ближайших соседей километра два. Он еще раньше запасся продуктами и несколько месяцев мог жить, не высовываясь на улицу.

Посторонние появлялись здесь крайне редко. Неделю назад забрела группа из трех сопливых, худосочных парней с нагло-испуганными мордами и одной девчонки — черные следопыты, рыскающие в лесах в поисках оружия, оставшегося со времен Второй мировой войны. Этого железа здесь валялось немало, порой попадалось промасленное, способное хоть сейчас к бою, не потерявшее более чем за полвека своих убийственных свойств оружие. Его ремонтировали, продавали, и оно исправно работало, продолжая уносить человеческие жизни.

— Вы не по адресу, шпана, — бросил пренебрежительно Пробитый, выходя из домика и оглядывая насмешливо гостей, нацелившихся на его домишко.

Один пацан задиристо хотел что-то возразить, но другой, присмотревшись к Пробитому, понял — они действительно заехали не по адресу. Что гости узнают его по изображению, растиражированному газетами и телепрограммой «Сирена», и заложат — Пробитый не боялся. Для этой публики милиция — враг конкретный и ненавистный, от которого она предпочитает держаться подальше.

Скучно ему было невероятно. Сначала казалось, что он не выдержит в убежище и дня. Но проходил день, за ним еще, и он все глубже погружался в тину ничегонеделания и затянувшегося ожидания… А натура требовала действия. Беспокойный, отчаянный, злой бес, в последнее время прочно обосновавшийся в нем, жаждал развлечений. И иногда на Пробитого накатывало раскаяние, тогда особенно неудобно становилось перед Иосиком, который вообще ни за что пострадал, попал под горячую руку. И было жутковато от воспоминаний о потерянном контроле в критический момент, когда не смог сдержать палец на спусковом крючке. Но эти чувства проходили быстро.

Слишком долго отлеживаться здесь нельзя. Надо вскоре будет что-то решать. Или двигать за границу, или пробираться в Россию, где легче затеряться и где полно корешей.

Что ему сейчас нужно было больше всего? Деньги! Накоплений его было явно недостаточно для того, чтобы чувствовать себя спокойно в новом качестве — беглого преступника. Хорошо, конечно, иметь по-настоящему серьезные деньги — они бы дали возможность сделать пластическую операцию, улететь в Южную Америку и жить там поживать да кокаином торговать. Он знал, что со своими способностями без труда нашел бы в тех благодатных краях свое место. Но деньги! Где их взять столько?

Он вспомнил недавнюю, прогремевшую на всю страну историю, как бывший кандидат в губернаторы одной области заказал киллеру губернатора другой области. Сам факт Пробитого нисколько не удивил — страна такая, что губернаторы с помощью киллеров выясняют отношений.

Поразила суммам которую предлагали исполнителю, семь сотен тысяч зеленых. Да за такие деньги Пробитый перебил бы всю областную администрацию и еще УВД прихватил бы. Семьсот тысяч долларов! Это цены! Это уровень!..

Пробитый опустил руку и нащупал на полу у ножки дивана сотовый телефон, взял его, подержал и вернул на место. Время от времени возникало искушение — взять эту пластмассовую коробочку, вдавить с силой кнопку, посмотреть на загоревшийся дисплей и сделать несколько звонков. Он улыбался, представляя, как засуетятся на том конце, как заерзают. Но пока не время. Пока он должен гнить здесь и любоваться на неухоженный сад, посаженный еще немцами. Должен лежать вот так на диване, изучая почерневший, влажный потолок.

Говорили, что у него что-то сдвинулось в голове после того, как на учениях его приложило — попал он под взрыв случайно, почему-то какой-то болван посчитал, что в этом секторе чисто, и навел туда артиллерию. После госпиталя Пробитый стал страдать систематическими мучительными головными болями, от которых хотелось лезть на стенку и выть. В такие моменты мир для него отодвигался куда-то в сторону, покрывался клейкой массой, в которой вязли звуки и цвета, все становилось нереальным, а реальной оставалась только боль.

После ранения он заметно очерствел к остальному человечеству. Родных у него не осталось. Своих девок, которые липли к нему репьем, он за людей особо не считал. А потому в мире не числилось ни одного человека, за кого он бы мог переживать. Однажды, обдумав свою жизнь, он решил, что никому ничего не должен. В мире есть единственная величина, с которой стоит считаться, — он сам. Все остальное — лишь фон для его существования. И он ощутил могущество человека, который понял, что может делать все, что ему заблагорассудится.

В том, что приходится убивать людей, Пробитый ничего зазорного не находил. Наоборот, ему это было даже приятно. Он ощущал себя хищником, выходящим на охоту. Хищнику нужна кровь, поэтому моральная сторона дела его волновала не больше, чем таяние ледяного покрова Антарктиды.

Ощущение власти над жизнью других людей манило, заставляло искать его снова и снова. Походя, как таракана, раздавить человека — это настоящая сила. Поэтому он и испытывал такой кайф, постреляв тех придурков в «Ручейке» , а затем пустив пулю в Иосика…

Страх давно перестал быть для Пробитого сдерживающим фактором, как-то поблек, стал второстепенным чувством, на которое можно и не обращать внимания. С окружающим миром у бывшего морпеха отношения складывались все более сложные, неопределенные, а головные боли донимали его в последнее время слишком сильно, чтобы имело смысл чересчур цепко держаться за жизнь. Хотя свою шкуру он ценил выше, чем все остальные шкуры мира, но мысль о том, что в ней могут сделать несколько дырок, не очень-то страшила его. Сделают и сделают. Пробитый был фаталистом. Как будет, так и будет. А чему не быть, тому и не быть. Все очень просто. Если думаешь по-иному, то страх и неуверенность рано или поздно толкнут тебя в могилу.

Если бы перед тем, как что-то сделать, он мучился сомнениями, то лежал бы сейчас в гробу или сидел бы в камере. Тот мент у магазинчика на дороге подстрелил бы его и сегодня уже орден прикручивал бы к кителю за поимку страшного уголовника. Но вышел победителем опять он, Пробитый. Потому что жил на рефлексах и за свою жизнь отлично научился искусству выживать… И убивать…

Ветер подвывал на улице. На душе было как-то ровно, Умиротворенно, но время от времени это состояние нарушалось неожиданными резкими вспышками безотчетной тревоги. Он прикрыл глаза, и перед ними мелькали картинки недавнего прошлого, будто выхватываемые из темноты лучом карманного фонарика.

Кореец… Перестрелка у границы… Запах пороха… С тех пор прошла целая вечность. Или той жизни вообще никогда не было? И видел он ее лишь в старом черно-белом фильме?

Кряхтя, Пробитый поднялся, прошел в угол комнаты, зачерпнул воды из умывальника, смочил лицо. Влажная прохлада возвращала его из мутного мира грез и воспоминаний к не менее мутной жизни.

Он подошел к столу, на котором стояла синяя пузатая магнитола с проигрывателем лазерных дисков «Самсунг». Эта штука ежедневно напоминала ему, что он живет в Полесской области, а не на чужой планете, где люди давно вымерли и остались жалкие следы их деятельности — вот эти самые сады. Батарейками он запасся с лихвой, так же как и хорошим набором аудиокассет и лазерных дисков. Он слушал только западную итальянскую эстраду семидесятых-восьмидесятых. Эта музыка навевала легкую грусть. Ему было приятно уноситься куда-то вдаль на этих волнах красивых мелодий. И в такие моменты ему хотелось верить, что на белом свете есть что-то лучшее, чем та скорлупа, в которой он заперт жизнью.

Пробитый взглянул на часы — ровно восемнадцать. Щелкнул рычажком. Послышалась бравурная, напористая мелодия, зовущая встряхнуться и приступить к ежедневной ударной травмирующей работе, которой занят каждый без исключения россиянин — выслушиванию новостей. Голос дикторши бодро заявил:

— Полесские новости.

Местные новости он слушал с удовольствием, в отличие от российских. Его совершенно не колыхало, растет или падает доллар, главное, чтобы доллары не переводились в его карманах. Его не занимали политические дрязги на верхушке власти, как не слишком интересовало все то, на что он не может воздействовать никоим образом, . как не трогали те люди, которых он никогда не видел и вряд ли увидит. Другое дело — новости областные. Тут каждую скотину, о которой идет речь, знаешь. Некоторых даже с детства.

Слушаешь, кого грохнули в краю родном, кого обчистили, кого сплющили, раздавили, и все понятно — почему, за что, кто. И самое забавное — прогнозировать, чем дело кончится.

— Очередное громкое преступление. Сегодня в центре Полесска прогремел взрыв. Неизвестный преступник выстрелил из гранатомета в кабинет генерального директора «Золотого шельфа» Шамиля Зайнутдинова, — говорил корреспондент озабоченно, как будто его действительно волновала судьба Шамиля.

— Опа, — хлопнул по колену Пробитый.

Дальше он, даже не сдерживая счастливой улыбки, слушал о покушении на сигаретного магната и думал: ведь наверняка этот индюк напыщенный, считающий себя пупом земли, после взрыва как тварь дрожащая лежал, накрывая руками голову, и молил господа оставить его в живых. Пробитый знал, что люди, взлетевшие высоко, начинают так бережно относиться к своей жизни и здоровью, что перестают рисковать, перестраховываются по делу и без дела, их поедом едят страхи и однажды они теряют все. В этих делах снижать темп нельзя.

О том, кто велел влупить по сигаретному королю из гранатомета. Пробитый и секунды не размышлял. И так се давно ожидаемо и предельно ясно — Кореец! Он давно мечтал увидеть Шамиля в гробу, о чем неоднократно заявлял принародно. Вот и сделал наконец для этого первый шаг. За Шамилем не заржавеет. Вот придет чуток в себя и начнет… И кровушка польется. А она красная, горячая и денег стоит. Хочешь, чтобы ее лили по твоему указанию, — раскошеливайся. И понадобятся специалисты, кто умеет эту кровушку лить.

И самое интересное — то, что по ряду причин мог сделать он, Пробитый, больше не сделает никто в обозримой округе.

Что же, вот теперь настала пора делать звонки.

— Ну что, уроды, я возвращаюсь, — произнес Пробитый, который в последнее время частенько говорил сам с собой вслух, будто обращаясь к кому-то, засевшему в глубинах его сознания.

Он взял сотовый телефон и аккуратненько, чтобы не ошибиться, толстыми корявыми пальцами набрал номер.

— Это я, — просто сказал он.

Глава 13

СПОНСОР

Убийцы, прозвонив по телефону в кабинет Шамиля и узнав, что хозяин на месте, ударили по окну из гранатомета «муха». Заряд прошел через стекло и рванул в кабинете, но мебель была расположена так, что взрывная волна и осколки ушли в бок, разнеся фигурный, в виде античной амфоры аквариум и шкаф с полуметровой, в строгой рамке фотографией, на которой улыбающийся Шамиль здоровался за руку с предыдущим Президентом России.

Шамиля слегка посекло осколками. Гутману досталось куда крепче. Хотя жизнь босса была в безопасности, но реанимация занялась им всерьез.

— Опять, гад, выкарабкался, — с досадой произнес Гринев, узнав, что Шамиль выжил. — Заговоренный, пес!

Когда опергруппа прибыла на место, Шамиля там уже не было. Он укатил в частную клинику, где сейчас его подлатывали, извлекали мелкие осколки стекла, вонзившиеся в кожу, перевязывали.

Из свидетельских показаний усматривалась следующая картина: перед «Золотым шельфом» остановилась машина «Жигули», из нее вышел плечистый парень с лицом, скрытым под маской из вязаной шапочки, деловито взял с заднего сиденья похожий на инженерный тубус гранатомет «муха», выдернул кольцо, привел оружие в боевое положение, оглянулся, чтобы никого не было сзади и не снесло случайного прохожего реактивной струёй, прицелился и нажал на спусковой крючок. Пламя опалило телефонную будку в нескольких метрах за его спиной, а заряд устремился к спрятанному за глухими плотными шторами кабинету хозяина развлекательного комплекса, располагавшемуся на втором этаже прямо над казино.

Охранники «Золотого шельфа», оторопевшие сперва от такой наглости, пришли в себя, выскочили из здания и увидели только удаляющуюся зеленую машину. Стрельбу по ней, понятное дело, открывать не стали.

— Видеозапись где? — спросил Ушаков у начальника смены службы безопасности развлекательного комплекса — мужчины лет тридцати пяти, подтянутого, насупившегося, в черном костюме с эмблемой "ЧОП «Лиман».

— Какая видеозапись? — решил тот закосить под дурака.

— Вы что, не знаете, какая? С наружных камер. Снаружи были установлены три видеокамеры, и все происходящее перед въездом на автостоянку и перед входом в комплекс фиксировалось на видеопленку.

— Извините, это частная собственность. Я не могу без согласия руководства… — затянул волынку начальник смены. Но Ушаков, не обращая на него больше внимания, повернулся к своему оперу из «убойного» отдела.

— У них на втором этаже третья комната — там видеомагнитофон. Изымешь Bce кассеты, и заодно документацию.

— Но… — начал начальник смены.

— А этого дурачка в отдел — для выяснения личности. Посмотрим, может, он и не из службы безопасности, а бомж какой-то, — хмыкнул начальник уголовного розыска. — Если кассеты нет, перевернем все заведение.

Тут подскочил заместитель директора ТОО «Золотой шельф» — лысый вертлявый живчик, с густой сюжетной татуировкой на руке «Что нас губит». Ушаков его знал отлично — этот тип сидел за разбойные нападения.

— Лев Васильевич, молодой человек не понял, — извиняющимся тоном заголосил заместитель директора. — Все отдадим.

Он отлично знал, что если Ушаков пообещал перевернуть вверх тормашками здесь все, значит, так и будет. Прецеденты имели место.

Год назад около одного полесского кабака, в котором терлась всякая крутизна, нашли два трупа с огнестрельными. При отработке жилого сектора решили проверить и кабак. Дверь заслонил реликтовый гоминоид из охраны. Услышав, что перед ним начальник уголовного розыска, нагло усмехнулся и, заявив, что тут частная собственность, захлопнул дверь перед носом. Где частная, а где несчастная собственность стало ясно, когда СОБР вышиб кувалдой дверь и устроил братве, заполонившей кабак, по полной культурной программе маски-шоу. Бойцам только волю дай — ни одного стула и стола целым не оставили. После этого в разгромленном кабаке хозяин заведения плюхнулся на колени — в прямом смысле. А разнести «Золотой шельф» к чертовой матери, разобрать до последнего гвоздя начальник уголовного розыска давно мечтал, да случая не представлялось.

— Саша, давай в отдел и привези кого-нибудь из разрешительной системы. Заодно проверим, что это тут за служба безопасности, — велел Ушаков местному оперативнику.

Все-таки обшарить развлекательный комплекс сверху донизу он возможности не упустит. Что-нибудь да найдется…

В девять вечера в кабинете начальника УВД собрались его хозяин, Ушаков и Гринев. Обсуждали итоги работы по горячим следам. Осмотр помещений «Золотого шельфа» никаких значимых результатов не дал, если не считать, что в подсобке нашли ящик с тремя малокалиберными пистолетами. Но от них все открещивались.

— От кого передачка Шамилю — объяснять не надо, — сказал начальник УВД.

— Кореец, — кивнул Ушаков.

— На сто процентов. На процентов восемьдесят он, — уточнил Гринев. — Еще двадцать процентов можно поставить на обиженных Шамилем сигаретчиков.

— Где сейчас Шамиль? — спросил генерал.

— Прячется где-то, — ответил Гринев. — В клинике час пробыл, пока ему шкуру чинили.

— Найдите, — приказал генерал, делая отметку в ежедневнике. — И завтра с утречка на разговор ко мне.

— Будет исполнено, — сказал Ушаков, видя, что совещание закончено, и поднимаясь со стула.

…Найти Шамиля труда большого не составило. Начальник уголовного розыска дозвонился до раненого табачного воротилы на его сотовый телефон. Правда, не с первого и не со второго раза. Номер был постоянно занят. Видимо, названивала встревоженная братва — кто с соболезнованиями, кто с вопросами: как быть, кого мочить.

Шамиль принял Ушакова по голосу за какого-то Рыжего и велел, чтобы братва не расслаблялась. Поняв наконец, кто ему звонит, на миг замолчал.

— Что-то быстро исчезли, Шамиль Идрисович, — произнес осуждающе начальник уголовного розыска. — Даже словечком с нами не обмолвились.

— Я ранен, — ответил Шамиль, помявшись. — Мне оказывали неотложную помощь.

— Говорят, ничего опасного.

— Это как посмотреть. Контузия.

— Контузия — штука поганая. Но не смертельная… Ждем вас завтра в одиннадцать у генерала Шаповаленко. Знаете такого?

— Послушайте…

— Шамиль Идрисович, я тебя прошу…

Ушаков знал, что табачный король приедет. Не может не приехать. Существуют правила игры, по которым он пока не может кинуть начальнику УВД в лицо: «Да пошел ты к такой-то матери!» Потому что начальник УВД — это власть государева. А Шамиль — всего лишь высоко взлетевший бандит и сам это в глубине души признает.

— В одиннадцать, — Шамиль замялся. — Хорошо, буду…

— Спасибо…

Ушаков повесил трубку. И чертыхнулся.

На следующий день в назначенное время у здания УВД остановился знаменитый длинный бронированный «Мерседес». За ним две машины с охраной в комбезах. Все это Ушаков и его заместитель наблюдали из окна кабинета.

— Надо нам эту богадельню — охранное агентство «Лиман» — тряхнуть. Непорядок, что бандюки в открытую с оружием ходят, — сказал Гринев.

— Если бы это был единственный непорядок, — горько усмехнулся Ушаков. — Ну что, стрелка состоялась. Шамиль прибыл минута в минуту. По Понятиям. Как положено.

Ушаков отошел от окна, перед зеркалом поправил галстук и отправился на третий этаж, в кабинет начальника УВД, куда сейчас приведут Шамиля…

Поработал специалист по имиджу, который подрабатывал в ТОО «Золотой шельф», над Шамилем старательно и со вкусом. Подыскал выгодно подчеркивающий атлетическую фигуру, дорогой, но не вызывающий костюм, синий, модный в среде понимающих подобранный галстук, очень дорогие ботинки. Даже уговорил снять с пальца предмет недавней гордости табачного воротилы — кольцо с двенадцатью бриллиантами, по поводу которого умилялся главный редактор «Трезвого взора» в своей статье о встрече с «теневым королем Полесска», как он его назвал. И держался Шамиль соответственно положению — корректно, без блатных выкрутасов. Ушаков в который раз прикинул, что парень неглуп и непрост. Поэтому далеко и пошел. И поэтому пока не остановили. Те, кто с ним в рэкете начинал, давно на нарах или в земле сырой, а некоторые и бутылки собирают по помойкам.

— Чем обязан столь высоким вниманием? — спросил Шамиль, присаживаясь на мягкий, с высокой резной спинкой стул напротив генерала.

Ушаков присел сбоку, так что мог изучать римский, с тяжелой квадратной челюстью профиль табачного воротилы.

— Вы у нас как бы потерпевший, — сказал Шаповаленко.

— Почему как бы? Потерпевший и есть.

— Ну да, — кивнул генерал. — Потерпевший. Хотя держался Шамиль невозмутимо, Ушаков видел, чего ему это стоит.

— Интересно из первых уст слышать, как произошло все, — сказал Ушаков.

— Мне позвонили, в кабинет по телефону, — объяснил Шамиль. — Спросили: «Это прачечная?» Мужской густой бас. Мне уже тогда этот звонок показался странным. А после этого грохнуло. Звонком они проверяли на месте ли я.

— Кто это сделал? — осведомился Ушаков.

— Мне это неизвестно. Вы же знаете, в городе честному бизнесмену жить опасно, — улыбнулся Шамиль.

— Кореец, — кивнул Ушаков, впившись глазами в Шамиля.

У того желваки заиграли, но он лишь пожал плечами и произнес:

— Вам лучше знать…

На вопросы табачный воротила отвечал скупо. В основном: «не знаю» или «вам лучше знать». В общем-то, вопросы были большей частью формальными. Начальника уголовного розыска интересовало другое — Настроение Шамиля. Он пытался понять, что от него ожидать.

— Ох, Шамиль Идрисович, — покачал головой генерал Шаповаленко, когда игра в вопросы и ответы приблизилась к финалу. — Вот смотрю я на вас и удивляюсь.

— Чему? — прищурился Шамиль.

— Вечно собираетесь жить?

— Сколько отпущено. Не больше. Но и не меньше.

— Судили мы, рядили. По табачным убийствам примерялись. И все ниточки знаете куда сходятся?

— И куда?

— В «Золотой шельф».

— Ну да? — деланно удивился Шамиль.

— Да, — кивнул начальник УВД. — Опасный вы, оказывается, человек.

— Да нет, — возразил Шамиль. — Какой опасный!.. Просто свое не привык отдавать

— А чужое брать? — встрял Ушаков.

— У вас конкретные обвинения?

— Так у нас и разговор не конкретный, — сказал генерал. — Так. О погоде.

— О молодежной моде, — усмехнулся Шамиль, вспомнив навязшую в свое время у всех на зубах знаменитую рекламу «МММ».

— Смотри, Шамиль. — Ушаков встал, остановился напротив Шамиля, глядя на него сверху вниз. — Ты же сам понимаешь, что по лезвию бритвы ходишь. Думаешь, поможет тебе бронированный «Мерседес»? Не поможет.

— Хоть на перекрестках себя спокойно чувствую, — ответил Шамиль.

— Этого мало… Ты далеко зашел. Слишком много нажил врагов. И продолжаешь наживать.

— Враги приходят и уходят, — рассудительно произнес Шамиль.

— А Шамиль остается, — кивнул генерал.

— Трудно зарекаться. — Вдруг какие-то горькие нотки проскользнули в голосе Шамиля, и Ушаков понял, что все, о чем тут сейчас идет речь, не раз приходило в голову и табачному воротиле. Он не дурак и очень хорошо понимает, что и впрямь зашел слишком далеко. Но остановиться не мог. Слишком уж большой разбег взял.

— Настало время вас к порядку призывать, — сказал Ушаков.

— К порядку, да? Хотите откровенно? Не для записи на магнитофон. — Шамиль обвел вокруг себя рукой.

— Нет тут микрофонов, — успокоил начальник уголовного розыска.

— А хотя б и были… Ничего у вас не получится. Мы же не просто предприимчивые ребята из Полесска, которые вдруг порешили жить богато. За нами там стоят, — Шамиль поднял палец. — От нас в столицу, на большие верха всегда денежки летели. Исправно. В срок. С каждой сделки.

— Верим… А ты не думаешь, что вольница ваша кончается? — сказал Ушаков. — Времена меняются. Власть сменилась, Президент новый. И пришло время ваш пыл немножко охлаждать.

Начальник уголовного розыска недаром ввинтил упоминание насчет Президента. Три года назад друг и учитель по бизнесу Шамиля, известный торгово-воровской авторитет, ныне живущий в Израиле Мося Зитман умудрился отстегнуть хорошие деньги в администрацию Президента России. А в результате во время официального визита в Полесск тот остановился в отеле «Континенталь», которым владели на пару Зитман с Шамилем. Тогда и появилось трогательное фото — Президент России с двумя воровскими полесскими авторитетами и охранники из СБП за их спинами. До сих пор Шамиль демонстрировал всем эту фотографию, намекая на большую волосатую лапу в столице. В то время Ушаков своим ушам не поверил, узнав, что Президент великой страны решил приземлиться в бандитском логове. Но потом рассудил спокойно, что, собственно говоря, это символ исторического момента, а против истории не попрешь.

— Новый Президент, конечно, мужик крутой, — сказал Шамиль, поморщившись. — Но только один он ничего не может. А вокруг кто? Вокруг друзья таких, как мы… Так что, господа, пора учиться жить с крупным бизнесом мирно. Сосуществовать.

— Крупный бизнес, — хмыкнул Ушаков.

— Конечно, не «ЛогоВАЗ» или НТВ, — произнес Шамиль. — Но деньги немалые крутятся… Поймите, мы давно не бандиты. Мы бизнесмены.

— А почему тогда методы у вас бандитские? — спросил Ушаков зло. — Почему людей убивают?

— Я убиваю людей? — удивился Шамиль…

— Не будем вдаваться в тонкости уголовного права, чем заказчик отличается от исполнителя, — махнул рукой Ушаков.

— Вообще, мне кажется, у нас не правильные взаимоотношения, — произнес спокойно Шамиль. — Я тоже живу в этом городе. И мои родные живут здесь. Я заинтересован, как и вы, чтобы на улицах был порядок. А сколько у милиции нерешенных проблем — мне известно. Лимиты на бензин. Старый автотранспорт. Спецтехника — вчерашний день. Вон жилой дом УВД уже семь лет не можете сдать, а сотрудники по пятнадцать лет квартиры ждут.

— А вы поможете? — заинтересовался генерал.

— Деловые люди всегда милиции помогут.

— Щедрый ты человек, Шамиль Идрисович, — с иронией произнес Ушаков. — Сразу уж через газету объявим: в УВД открылся общак, деньги переводить на расчетный счет.

— Шутите.

— Да какие с тобой шутки, Шамиль.

— Это верно, — вдруг с проступившей угрозой произнес табачный воротила.

— Все понятно, — хлопнул ладонью по столу генерал. — Спасибо за потраченное на нас ваше драгоценное время, Шамиль Идрисович. Думаю, это у нас не последняя встреча…

— Зовите. Приду.

— Обязательно позовем, — пообещал Ушаков…

ЧАСТЬ IV

КИЛЛЕРЫ И ПОСРЕДНИКИ

Глава 1

НАНЯТЬ ДУШЕГУБА

— Шамиль. Нет, ну какая живучая скотина! — воскликнул Ломоносов, «заместитель Корейца по границе».

— Везунчик, — кивнул Кореец.

Они вдвоем коротали вечер на съемной хате в Локтионово — городишке близ Полесска. Хата была надежная, непаленая, о ней почти никто не знал, и Кореец чувствовал себя в ней достаточно спокойно.

Настроение у обоих было мрачное. Радио непрерывно жужжало о неудачном покушении на Шамиля — это была сенсация дня.

— Ничего, мы его достанем, — заверил Кореец. — И его бронированная железяка на колесах не поможет. И два джипа охраны не помогут.