Он зажал ножны между колен, потянул за рукоять обеими руками, вытащил шашку. Она была смазана обильно в свое время, ржавчина окрасила лишь режущую кромку лезвия и густо запеклась возле рукоятки - без сомнения, это пятно осталось от весны 1919 года, когда скатились в низины ручьи, оставив ветрам, солнцу и грифам трупы людей и коней.
      ...Возле колодца стояли лошади. Могучий человек бил ногами Рахима. Парень с винтовкой в руке топтался рядом, подскакивал, когда Рахим подкатывался ему под ноги.
      Нурмолды, набегая, видел сутулую, обтянутую бешметом спину и отделанную лисой заднюю лопасть шапки-тымака.
      - Туркменский выродок! - кричал сутулый. - Выследил? За нашим оружием приехал?..
      - Е-е, он даже знает наш колодец! - с удивлением говорил парень с винтовкой.
      Нурмолды подскочил с криком:
      - Не трогайте!
      Сутулый богатырь ударом ноги сбил Нурмолды.
      - Ну, туркменский пес, - проговорил сутулый, отогнул полу бешмета, достал маузер. - Мы тебя не звали.
      - Я адаевец, мой отец Утеген из родового ответвления Бегей. Я еду из города! - выкрикнул Нурмолды.
      - Утеген? Ха! - рявкнул человек в тымаке. - Наши имена знает. А чей сын этот туркмен?
      - Рахим-ага - учитель!
      Прибежали еще двое - один молодой, в рваном бешмете, другой долговязый, в колпаке.
      Долговязый вгляделся в Рахима, его лицо помягчело. Рахим понял, что его узнали, улыбнулся и протянул руку, которую длинный принял почтительно, обеими руками, и одновременно с некоторой снисходительностью на лице.
      - Кежек, - поворотясь к богатырю, сказал долговязый, - Рахим не туркмен, он татарин... Он приезжал из Оренбурга в наши аулы, учил нас, ребятишек, грамоте... и не хотел учить молитвам.
      Силач издал хрюкающий звук - хрюканье выражало скорее недовольство, чем раскаяние, - грубо спросил Нурмолды:
      - Как звали твоего деда, ты!
      - Кузденбай, - сказал Нурмолды.
      - Дальше!
      - Кузденбай родился от Касыма, Касым от Елюбая, Елюбай от Сагади, Сагади от Беимбета, Беимбет от Есболата, Есболат от Саддыка, Саддык от Смагула, Смагул от Мусы, Муса от Карынияза... Пожалуй, до Адая не вспомню.
      Долговязый, уважительным жестом пригласив Рахима сесть, покивал Нурмолды:
      - Доскажи про себя, сынок, доскажи... - Вновь кивал, теперь уже горестно, когда Нурмолды упомянул об умерших родителях. - Да, помню, ваш аул ушел в Красноводск.
      Нурмолды рассказывал, как из Красноводска поехал в Чарджуи в вагоне с хлопком, как был взят на завод речных судов.
      - Теперь ты ликбез... - Долговязый с осуждением, даже сердито взглянул на сутулого: - Ты сразу драться, дурило! Ехали бы они за оружием, разве потащили бы за собой безумца? - Он отошел, стал над Мавжидом.
      Тот запускал пальцы в глубь своих лохмотьев, вытаскивал комочки хлопка, труху, соринки, разбирал на ладони, откладывал в бумажку. На стоянках он непрестанно занимался подобными раскопками, пытаясь набрать на десяток затяжек.
      Сутулый силач, однако, по-прежнему глядел зло:
      - Зачем этот разрыл яму? - Он указал на Нурмолды. - Хотел перепрятать оружие? Туркменам променять?
      - Брось травить парня, Кежек, он ведь нам свой, - мирно сказал долговязый.
      Лицо у него было доброе. Проводив взглядом сутулого Кежека, который отошел к костру, долговязый снял колпак и погладил стриженую голову. Колпак был дорогой, из тонкого белого войлока. Нижний отогнутый край обшит черной шелковой лентой, а верхушка украшена кистью из шелковых ниток. Улыбнулся Рахиму, коснулся рукой колена Нурмолды:
      - Не держите зла на Кежека, он сам не свой, всё ему туркмены мерещатся. Четыре года назад туркмены... триста пятьдесят головорезов... захватили наши аулы на зимовке на южном Устюрте. Семьдесят человек убили, угнали овец две с половиной тысячи и двадцать семь девушек. Кошмы с юрт содрали. Теперь вот на Южный Устюрт не ходим зимовать, теснимся на севере. Осенние пастбища выбиты, зарастают полынями.
      Подошел от костра Кежек, раздраженно захрипел:
      - А откуда оружие у туркмен? Такие же вот, - он указал на Нурмолды, собрали по урочищам казацкие винтовки и променяли туркменам на скот. А мы вот сейчас лезь под те винтовки.
      Нурмолды покрутил головой:
      - Не собирался я менять оружие туркменам, закопать его хотел, чтобы не нашел его никто. При Советской власти ни адаевцам, ни туркменам оружие ни к чему.
      Кежек схватил Нурмолды за шиворот, рывком поставил на ноги. Подтащил к колодцу, показал на головку:
      - Гляди!
      На айкеле каменной головки были высечены две тамги: О и У.
      - Какая тамга адаев?
      - Эта, - показал Нурмолды на У.
      - Наша тамга стоит поверх туркменской. Туркмены выкопали этот колодец. Они кочевали здесь на Устюрте, на Мангышлаке, на Эмбе были их летовки. Прогнали их адаи. Они только и ждут, когда мы ослабнем. А ты винтовки хотел закопать, щенок!
      В гневе Кежек одной рукой тряс Нурмолды, а другой указывал на парня, подходившего со связкой винтовок за плечами. Он свалил их, как вязанку дров, разогнулся и потер поясницу.
      Долговязый заставил Кежека отпустить Нурмолды, проворчав:
      - И чего хайло разеваешь!.. Парень долго жил среди чужих.
      Они вернулись к Рахиму. Там на кошме была уж расстелена чистая тряпица. От костра пришел парень с пиалушками и чайником.
      - Насчет туркмен Кежек путает, - сказал долговязый, - наши нынешние земли принадлежали когда-то калмыкам, а туркмены здесь только кочевали и платили дань калмыцкому хану. Мы, адаевцы, пришли из Саурана. В ту пору калмыки были ослаблены войной с соседями, адаевцы оттеснили их на север и заняли долину Эмбы. Наш род умножался, век от века мы расширяли свои владения в войнах и набегах. Хивинский хан дразнил царя нападениями на русские караваны, а туркмены слушались голоса хана. Тогда адаи сказали генералам: "Мы поможем вам воевать с ханом" - и с помощью русских войск прогнали туркмен с Мангышлака и Устюрта. Хивинский хан требовал с адаев дани. Адаи пропустили войска русского царя через свои степи, и русские взяли Хиву. Мы были сильны, когда держались как дети одного отца - Адая.
      - Могущество - это единство, а единство - это вождь, - сказал Рахим. - И если аллах послал адаям вождя, он послал его всем нам, тюркам... Меня же аллах послал открыть его имя казахам, уйгурам, татарам, узбекам. Они ждут вождя, чтобы объединиться под его рукой.
      - Да, времена нынче худые, - покивал долговязый, - туркмены грабят наши аулы, Советская власть хочет отобрать наш скот и угнать к железной дороге. У нас два пути: путь уступок, стало быть путь гибели, и путь единства. Мы отбросим туркмен в пески, не дадим русским ни одной овцы. Мы заставим бояться нас каракалпаков и хивинцев.
      - Выходит, вы собираетесь создать государство адаев? Да вы лет на двести опоздали! - сказал Нурмолды; он принес карту, развернул: - Есть республика Казахстан, и есть народ казахи. А здесь Туркмения, здесь Украина, Россия. У каждого народа своя земля и свое правительство.
      - Э, сынок, мы люди неграмотные, живем не по писаному... - вздохнул долговязый. - Я вот что тебе скажу: почему русские не могли взять Хиву? Не стены ее защищали, а наши пустыни. Адаи пропустили русских через свои пустыни, хан сдался... - Он указал в сторону полынных зарослей: - Скелеты остаются от тех, сынок, кто является в адаевские пустыни без нашего согласия. Мы завалим колодцы... Да что завалим - мы их просто прикроем и будем как в крепости.
      - Я отыскал колодец в здешнем урочище, - сказал Нурмолды, - отыщу и в соседнем.
      - Милицию приведешь?
      - Я везу карту. Всякий взглянет на нее и поймет, что винтовка в наших степях теперь ни к чему.
      Долговязый шикнул:
      - Кежек услышит!
      Кежек услышал. Неспешно подойдя, он пнул карту, так что она с треском разорвалась. Поддел тюк своим огромным сапогом. Со стуком посыпались на глиняную корку книги и карандаши.
      Нурмолды вскочил, Кежек перехватил его одной рукой, отшвырнул. В силача с визгом вцепился Мавжид. Повис, визжал, царапал лицо. Выдрал ли он Кежеку глаза, был ли тот парализован суеверным страхом перед безумцем, он крутился, не мог отодрать от себя Мавжида. Задыхался в его лохмотьях, кричал:
      - Уходи! Уходи!
      Хлопнул выстрел, Мавжид отвалился от Кежека.
      Нурмолды бросился на Кежека, был схвачен и стиснут.
      Очнувшись, увидел сидящего на коне Кежека. Равнодушно глядели его запухшие глазки, губы шевелились. В поводу он держал саврасого. Нурмолды разобрал:
      - ...Через три дня вернемся! Думай о своих прадедах. О прошлом.
      Нурмолды поднялся на четвереньки, увидел уходящий караван: впереди ехал долговязый с винтовкой за плечами.
      - Рахим-ага!.. - закричал Нурмолды. - Рахим-ага!
      7
      Ему наконец удалось подняться. Он подошел к Мавжиду, с плачем, подвывая, склонился над ним. Тот был еще жив. Он коснулся рукой Нурмолды, выговорил:
      - Жалко тебя. Мою дочь жалко, жену жалко.
      - Ты не умрешь! Догоним аулы! Я тебя читать научу!..
      - Я мало жил... Ты живи.
      - Ты не умрешь!.. - начал Нурмолды, но дернулась, соскользнула с его ладони голова Мавжида.
      Могилу Нурмолды вырыл ножом; забросал тело терьякеша сухими гипсовыми комками.
      Нурмолды собрал клочья карты. Один такой он нашел далеко в стороне, смятый, с дырой, - как видно, пытались завернуть что-то в него, да порвалась материя основы, редкая, как бы сплетенная из сухих корешков. Нашел и чехол от карты.
      Он стянул веревкой тюк с учебным имуществом, взвалил на плечи.
      Брел Нурмолды в тишине, в чайнике хлюпало.
      В синих вечерних холмах он увидел двугорбого верблюда - бактриана. Нурмолды сбросил было свои тюки, побежал, но в страхе потерять свою поклажу вернулся, а когда взвалил ее на себя, верблюд исчез.
      На рассвете он потащил свой тюк дальше. Спустился с бугра, услышал шлепанье подошв. Поднял голову: путь ему пересекал бактриан!
      Верблюд не подпускал к себе близко. Нурмолды брел за ним. Содержимое тюка перемешалось. Книги непрестанно вываливались, он совал их за пазуху, втискивал за пояс.
      Верблюд привел его в пески, заросшие джантаком - верблюжьей колючкой. Нурмолды продирался сквозь заросли - они гремели, как металлические, нюхал ветер, ловил запахи аула.
      Не к аулу вел его верблюд. Перед Нурмолды темнела истолченная, взрыхленная грязная яма с лужицей на дне - мелкий колодец, прорытый к верховодке. Верблюд пил, ложась грудью на край и опуская голову в яму. Из осевших стен торчали сучья саксаула.
      Нурмолды выволок к колодцу старую деревянную колоду, глиной мало-мальски залепил щели. Чайником натаскал воды, сделал петлю из пеньковой веревки, разложил перед колодой.
      Схваченная веревкой за ногу, верблюдица смирилась. В носу у нее было проделано отверстие, в котором торчала деревяшка с кожаной петлей. Нурмолды просунул в петлю конец веревки, заставил верблюдицу лечь. Погрузил на нее свой тюк, сел, поправил за спиной трубку карты. Скомандовал:
      - Кх! Кх!
      Качнулась верблюдица, выпрямляя задние, а затем передние ноги, вскинула маленькую голову на длинной шее и подняла Нурмолды над равниной пустыни.
      Ветер вздымал шерсть на верблюжьих боках.
      Его догнали четверо парней на трех лошадях. У одного из них была в руках пика со старым древком, перевязанным сыромятными ремнями, у другого за плечами винтовка.
      Шапку Нурмолды потерял, когда брел в полубреду. Голову повязал тряпицей, пальтишко было излатано. Парни, все в старых, с заплатами чапанах, как видно, признали в нем своего.
      - Растрясло без седла? - крикнул Нурмолды парень с винтовкой. Этот, - он мотнул головой на сидевшего позади него парня, - тоже едва жив!.. Погоди, все добудем, и седла и коней.
      - С пикой-то? - сказал Нурмолды.
      - Жусуп винтовки даст!.. Из прошлого набега я привел лошадь и четырнадцать баранов. Еще один набег - и калым заплачу.
      Показался аул. На склоне холма темнело пятно отары.
      - Меня зовут Даир! - Парень с винтовкой за плечами был напорист. Давай ко мне под руку, Нурмолды!
      - Ты, может быть, уже сотник? - съязвил сидевший позади его парень.
      Они спешились, отогнали собак. Даир сказал вышедшим из юрты парням:
      - Привел четверых, - указал в том числе и на Нурмолды, - еще одного найти, и Кежек-есаул назначит меня десятником... Абу не уговорили? шепотом спросил он, увидев выходящего следом из юрты богатыря в утепленном бешмете и надетой поверх него меховой безрукавке.
      Парни отмахнулись - безнадежно, дескать.
      - Меня не считай, вояка, - сказал Нурмолды.
      Даир дружески ухватил Нурмолды за плечо, повел, показал издали девушку, она выбивала кошмы:
      - Моя невеста!
      Нурмолды признал в девушке туркменку по красному, туникообразного покроя платью и длинным штанам, отделанным по низу ковровой тканью.
      - Жусуп прислал девушку в дар своей сестре. Еще один набег, и красавица моя, - продолжал Даир. - Всю жизнь я бедствовал, сирота. Она мне за все награда, моя золотая сайга! А ты такую же приведешь из набега...
      К Нурмолды подошел богатырь Абу, благодарил за приведенную верблюдицу.
      Повел его к сухому пригорку, где сидели аксакалы, и среди них дед Абу, девяностолетний старичок в огромной шубе.
      - Ассолоум магалейкум, аксакалы и карасакалы! - приветствовал Нурмолды общество и попросил разрешения сесть.
      - Аллейкум уссалам, сынок!
      Стали спрашивать, куда направляется, кто родители, есть ли невеста. Шутили:
      - Силы у тебя, учитель, видать, больше, чем у Абу: он с верблюдицей не справлялся, не он ездил - она на нем.
      Абу пригласил Нурмолды к себе в юрту. Хозяйка подливала айран в пиалу гостя, благодарно поглядывала на него, тараторила:
      - Ей, нашей верблюдице, как поглянется какой колодец - беда, убегает. Сиди, гадай, куда Абу послать, где ей колючка сладкой показалась.
      Абу спрашивал:
      - Ай, зачем отменили арабский алфавит? Выходит, я теперь неграмотный. Так научите читать по-новому!
      - Я в Бегеевскую волость еду, - извинялся Нурмолды. - Ждите своего ликбезовца. А вот лекцию по географии прочту, зови молодежь. И непременно тех, кто собирается в набег с Жусупом.
      Юрта стала тесна. Набились парни, девушки.
      Через дверь Нурмолды увидел девушку-туркменку со связкой саксаула. Позвал ее:
      - Идите к нам.
      Он ожидал, что она пройдет, будто не расслышав, или же прыснет, будто он сказал нечто смешное, и убежит. Она же с готовностью бросила связку, вошла. Жарко стало Нурмолды: такая красавица близко!
      Даир был тут же, вертел головой, как огрызаясь, дескать, не зарьтесь, не ваше, и одновременно с гордостью подмечал восхищенные взгляды парней.
      - Я вроде как рабыня, - ответила девушка, давая, впрочем, понять, что сама не верит в свое рабство.
      - Я гостил у вас в Туркмении четыре года, теперь вы у нас погостите, - сказал Нурмолды.
      - И что, сладко погостили? - спросила она.
      - Бывало, от голода умирал.
      - Ваши казахи гостеприимнее, - посмеялась девушка.
      Он сказал, отводя от нее глаза:
      - Теперь мы жители одного дома, - и торжественно развернул карту.
      Слушателей поразили слова Нурмолды: перед ними Вселенная, перенесенная на бумагу.
      Эта новая карта была составлена из клочьев, Нурмолды прикрепил их на кусок обоев как на основу, иных частей недоставало, вовсе отсутствовал Индийский океан. Нурмолды, вспотев от напряжения, оторвал повисший полоской кусочек Атлантического и прикрепил этот синий кусочек с точкой острова, с длиннорылой рыбиной, в середине дырищи, заполненной ангелочками. Блестели их золотые, будто вырезанные на грунтовке рожки. Индийский полуостров как срезали, однако, к радости Нурмолды, на остатке его уместился слон: тупоногий зверина своим длинным, загнутым носом тянулся к желтому, как дыня, плоду.
      - Но если мы на верхней стороне, то как же люди не падают в бездну с той, нижней стороны? И вода не выливается?
      - Но где же мы? Где Ходжейли? Где Хива?
      Водили пальцами по узорам горных хребтов, дивились остромордым белым медведям в россыпи голубых, колких, как рафинад, льдов, радовались верблюду, сайгакам, тушканчикам. Рассматривали место на западном берегу Арала, где Нурмолды наставил карандашом треугольничков - юрт: изобразил их аул.
      Рассказ Нурмолды о народах Советского Союза прервал грубый женский голос.
      В юрту протиснулась немолодая женщина.
      Она была на сносях, выпяченный живот натягивал платье, безрукавка застегнута лишь на верхнюю пуговицу.
      - Сурай, я тебе косы отрежу! - выкрикнула женщина, с неожиданным в ее положении проворством проскочила в юрту, схватила девушку-туркменку за руку и потащила.
      Нурмолды поймал девушку за другую руку, сказал мягко:
      - Тетушка, я инструктор по ликвидации безграмотности...
      Тетка продолжала тянуть девушку, а та, плутовка, ничуть не помогала Нурмолды удерживать ее, будто ей было безразлично.
      - Иди, паршивка! - шипела тетка.
      - Есть постановление правительства о всеобщем обязательном обучении, и вам, тетушка, и ей придется учиться читать-писать... - говорил Нурмолды.
      Сжав его руку - рука у девушки была горячая и сильная, - Сурай дернулась так, что тетка выпустила ее.
      Тетка с руганью убралась.
      Вывалили первыми из юрты парни, скучились.
      Сурай стояла с девушками в стороне, на заигрывания Даира не отвечала. Он быком надвигался на нее, говорил, что Кежек-есаул хвалил его за выносливость в седле. Сурай не отодвигалась.
      Парни закричали:
      - Учитель, покажи силу!
      Появилась сухая конская кость* и была вручена Нурмолды, но ее выхватил Даир.
      _______________
      * Молодежная игра. Сильный парень забрасывает кость, молодежь бежит искать ее. Счастливец объявляет о находке, его догоняют, пытаются отнять, с тем чтобы оторваться от преследователей и спрятать кость.
      - Бросай кость, бросай! - кричали Даиру.
      Он отлепился наконец от Сурай, развернулся всем корпусом, рукастый, лохматый.
      Сурай окликнула его. Она наклонилась, быстро зашептала ему на ухо. Он засмеялся, счастливый ее вниманием. Ответил ей также на ухо, склоняясь к ней заискивающе. Вновь он размахнулся с криком: "Кун!" Шарахнулась толпа в направлении броска, тут же развернулась, рассыпалась, иных сшибли: кость со свистом полетела в противоположную сторону.
      Шарили в траве низины, возились, сталкивались лбами.
      - Нашла! - крикнула в стороне Сурай.
      Всей оравой повалили на ее голос. Визжали девушки, цепляясь за обгонявших парней. Даир бежал первым. Подставили ли ногу, запнулся ли он грохнулся! Нурмолды сшиб одного, тут же его швырнули на землю, он с хохотом поймал ногу в сапоге, дернул.
      Кружили, выкрикивали, - топот, хруст полыни.
      Вдруг быстрое горячее прикосновение остановило Нурмолды: Сурай! Она потянула его за руку, он очутился рядом с ней в яме под пластом притащенной половодьем травы.
      Она повернула к нему лицо. Их крыша пропускала свет. Голубело ее высвеченное круглое, как плод, колено и туго обтянутое тканью бедро. Ее лицо как бы плавало в темноте, приближаясь, отдаляясь. Сквозь ресницы завораживающе светились зеркальные шарики.
      - Бери! - шепнула она и дернула из-под Нурмолды что-то твердое, оно не давалось.
      Он слышал душистую теплоту ее рта, когда она, качнувшись, приближала свое лицо. Он понял наконец, что Сурай сует ему конскую кость.
      В их убежище потемнело: загораживая луну, топтался над ними парень видно, услышал их возню. Нурмолды узнал Даира. Девушка вздрогнула, прильнула плечом к груди Нурмолды.
      - Отдай ему, - прошептал Нурмолды.
      Она оторвала свое плечо:
      - Нет! - рванулась, выпрямляясь.
      Сейчас разлетится их крыша. Он одной рукой зажал ей рот, другой одновременно поймал ее руки.
      Набегающие голоса, смех. Даир повернулся спиной, исчез. Нурмолды поддел головой крышу. Как выбросило их с Сурай на свет, в толкотню, в кружение лиц, Нурмолды позвал:
      - Даир! - и бросил Сурай парню на руки.
      - Два раза счастье! - крикнули.
      - Даир нашел кость вместе с красавицей!
      Нурмолды отступил за круг, пошел. Догнала его толпа, обтекала с шумом, весельем. Внезапно сильный удар в бок подкосил его. Корчась, он поднял глаза: над ним стояла Сурай. Спросила с насмешкой:
      - Споткнулся?
      - Встану...
      Сурай отбросила кость, которая затем со стуком подскочила в темноте.
      Даир вертелся тут же, заглядывал ей в лицо, быстро говорил, смеялся своим шуткам.
      Сурай и Даир отошли, Нурмолды поднялся. Набежал паренек с белой лопастью кости в руках, в возбуждении твердил:
      - Где все они? Я нашел кость, ту самую, что бросали!
      8
      В юрте Абу завершали завтрак, когда появился мужичонка с рябым от оспы лицом.
      - Это зять нашего уважаемого Жусупа, - представил его хозяин.
      Мужичонка с напускной рассеянностью после второго оклика принял из рук Абу пиалу. В беседе он не участвовал, смехотворно важничал, морщил лобик и тут же бессовестно тянулся к сахару. Сахар выложил Нурмолды, хозяева позволили себе взять по куску, в то время как мужичонка схрумкал пять.
      Он взял шестой, последний кусок сахару, хозяева и их ребятишки проводили его руку злобными взглядами.
      Мужичонка наконец открыл рот.
      - Правильно, отправляйтесь дальше, учитель, - многозначительно сказал он. - Приедет Жусуп - кто знает, как он на вас поглядит.
      - Разве Жусуп вскоре должен быть здесь? - спросил Нурмолды.
      Мужичонка не спеша разгрыз кусок сахару и поднес ко рту пиалу.
      - Тебя спрашивают! - рявкнул Абу.
      Мужичок по-детски шмыгнул носом, заморгал, как сдуло с его лица выражение важности. От дверей - когда, как ему казалось, он вернул своему лицу и движениям значительность - проговорил:
      - Однако мне Жусуп доверяется. Он знает: доверить мне свою мысль все равно что бросить камень в озеро. Никто не достанет.
      - И что же он тебе доверил? - спросил Нурмолды. - Что скажи ишаку "Кх" - он тронется, скажи "Чеш" - он станет?
      Мужичок выскочил из юрты. Из-за дверей прокричал:
      - Ты у меня завертишься!
      Абу встревожился:
      - Этого суслика собственные бараны не боятся, его баба лупит... а он тебя стращает.
      Абу на своей верблюдице вызвался проводить Нурмолды до аулов Бегеевской волости.
      Кинули между верблюжьих горбов кучу тряпья: то было седло. Взялись привязывать тюк с учебным имуществом, и тут в степи показался отряд всадников в пятьдесят. Отряд приблизился, стало видно, что иные одвуконь, а там уж можно было разобрать лица. Нурмолды узнал Кежека, который в своем лисьем тымаке копной возвышался в первом порядке.
      Сбежался аул, гомоня, сбился вокруг своих парней, поджидавших отряд и мигом готовых в путь. На всех парнях были зимние шапки, позади седел увязанные шубы, переметные войлочные сумы-коржины полны.
      Мать Даира, оглядываясь на подходивший отряд, как на черную градовую тучу, жалась к сыну, а он стыдился, отталкивал ее руку.
      Жусуповский зять опередил мальчишек, выскочил к отряду. Побежал у стремени Кежека, быстро говорил и указывал на Нурмолды и Абу, которые переглядывались: вот, дескать, откуда сегодняшняя храбрость Суслика...
      Отряд недолго оставался в ауле - напоили коней, размялись, Кежек и три парня при нем зашли в юрту Суслика, куда сошлись несколько стариков, посидели там за угощением.
      Нурмолды, и Абу возле него, оставались возле лежащей верблюдицы с тюком. Кежек, выйдя из юрты, при виде Нурмолды остановился, мрачно разглядывая его, а затем буркнул своим парням. Все трое вмиг были возле Нурмолды; один уже успел его схватить за плечо, как Абу сгреб их, так что брякнули они своими шашками и винтовками. Смятые, они повалились у его ног. Абу сказал:
      - Учитель - мой гость.
      Кежек, поворотясь всем телом - Нурмолды сейчас только увидел, что шеи у него нет, - оглядел скученный отряд. Подозвал Даира, спросил:
      - Доволен прошлым набегом?
      - Скот пригнал, - ответил тот, вытягиваясь и преданно, смело глядя в лицо Кежеку.
      - Слышал? - сказал Кежек Абу. - Ты, поди, и айболты* в руках не держал, не только что винтовку... А я тебе отдам этих новобранцев, полусотником будешь.
      _______________
      * А й б о л т ы - топор в форме секиры.
      - Я сын борца Танатара, - ответил Абу. - Когда он умирал... ты его изуродовал в схватке... я поклялся разогнуть твою кривую спину.
      Кежек помолчал. Отряд не дышал.
      - Стар стал Кежек, - сказал он наконец. - Хе-хе-хе... не боятся его.
      Мать Абу стояла с ведром возле кобылы. Кобыла перед дойкой была усмирена известным для такого случая способом: один запет ленный конец веревки был надет ей на шею, второй удерживал на весу заднюю ногу.
      Кежек отогнал жеребенка. Подлез под кобылу, легко выпрямился, поднял.
      Когда Кежек опустил кобылу и вылез из-под нее, Абу подлез под кобылу и сделал то же самое без усилия.
      Кежек одобрительно буркнул. По его знаку подвели коня, он сел в седло и сказал Абу:
      - После набега погоним скот на север, ваш колодец не миновать. Потягаемся, будем верблюда поднимать. Если не надорвешься, поборемся... потешим ребят и сердара Жусупа.
      Скрылся отряд в степи.
      Нурмолды снял тюк и седло с верблюдицы, сказал: "Чок!"
      Верблюдица поднялась и ушла, похлопывая широкими мягкими подошвами.
      Суслик глядел из дверей своей юрты.
      На второй урок Нурмолды собрал женщин. Некоторые из них летом ходили в соседний аул к предшественнику Нурмолды, дальше первых букв не продвинулись. Ни книг, ни тетрадей они в глаза не видели, писали прежде на дощечках обугленными зернами пшеницы. Розданные Нурмолды тетради, учебники и карандаши привели женщин в тихое оцепенение. Одни терли ладони о юбки; другие выскочили из юрты и побежали за кумганами, поливали друг другу на руки.
      Сурай сидела тут же, ее не восхищал блеск карандашей, не пугала чистота тетрадного листа. Не слышала Нурмолды, глядела отстраненно, - ему казалось, рассматривала его. Мгновениями, встретившись с ней глазами, он не мог отвести взгляда. Две морщинки, скобкой охватывающие рот, делали ее лицо горестным и одновременно детским.
      ...Ночью она пришла к нему в юрту. Еще не тронула, не окликнула, он увидел лишь блеснувший шелком рукав и узнал ее.
      - Жусуп возвращается, - сказала она, села на корточки у него в ногах. - Уедем к русским... К тебе в город. В аулы к табынам... Потом пригоним Абу его верблюдицу обратно.
      - Я дожидаюсь Жусупа.
      Она отошла к противоположной стенке, недолго повозилась, укладываясь. Донесся шелест ее серебряных украшений.
      Нурмолды поднялся, подошел к ней. Под дыркой в покровной кошме белело, как насыпало горку снега. В чуть размытой снежно-белым светом темноте Нурмолды угадывал край платка, щеку. Нашел ее руку, с силой потянул, заставил подняться.
      - Уходи, Сурай.
      - Уйду с тобой! - Она вырвалась, отскочила в глубь юрты.
      Створки дверей разошлись (подслушивали, понял Нурмолды, окаченный холодом, отступая, - так слепил свет луны), протиснулась женщина, злобно вышептывая: "Бесстыжая, тебя что, блохи заели, не сидишь на месте!" за ней проскочил в юрту Суслик, следом лезли еще, незваные.
      В гневе Нурмолды вытолкнул одного, другого, шире раздвинул створки дверей и велел убираться остальным.
      Отдалились голоса. Нурмолды сказал:
      - Теперь ты уходи.
      Сурай быстро уходила в степь. Ее фигурка чуть виднелась на белой равнине, когда он бросился вслед.
      Он догнал ее, поймал было за руку. Скользнул по горячей ладони холод браслета. Сурай оттолкнула его, исчезла за рядком джиды: будто прыгнула вниз.
      Луна глубоко зарылась в облако. Наполнились темнотой, слились низкие сетчатые кроны.
      Сурай выдало дыхание. Он обернулся, шагнул, выбросил руки. Он летел, сияли ее глаза, она летела навстречу.
      В последний миг он свернул, - он не летел, лишь потянулся. Она рассмеялась: как неловок! Она по-детски, неожиданно обрывала смех так, что разорванный на взлете звук повисал в ушах.
      Она поймала его руку, насыпала пригоршню ягод джиды. Ягоды были теплы: Сурай выгребала финики из кармана платья.
      - Вкусно, - говорила она, - я такие ягоды ела в детстве, здесь же, на Устюрте, кочевали.
      - Э, вот севернее, - говорил Нурмолды, набивая рот финиками, а затем обсасывая сладкий крахмал и выплевывая костяные пульки, - вот севернее, на Эмбе, попадаются рощи джиды.
      Сурай потянула его за собой, они проскользнули в глубь серебряного шатра: то слились кроны джиды. Сколько ягод, ликовала Сурай, сколько ягод!.. Своим быстрым кулачком она ловила рот Нурмолды, лезли в нос торчащие у нее между пальцев листья. Он тряс головой: "Щекотно!", хватал зубами запястный браслет. Она отдергивала руку, вновь притискивала кулачок к его губам, заставляла открыть рот. Он ворочал сладкую кашу во рту и в ответ на ее: "Ага, сладко?" - благодарно мычал. Она ладонями легонько хлопала его по щекам, при каждом хлопке косточки вылетали у него изо рта.
      Далекий, тягостный собачий вой достиг их ушей.
      Нурмолды взглянул на притихшую Сурай, она легонько пошевелила головой и невесело улыбнулась: вот отчего ее лицо было обращено вверх - ей в волосы вцепились иглы джиды. Он стал перед Сурай на колени, легкими касаниями разбирал ее волосы. Волновал запах ее волос, ее кожи, смешанный с конфетным запахом давленой ягоды.
      - Пора и обратно, - сказал Нурмолды и тотчас услышал под ногами дробный звук: она вытряхивала ягоды из кармана.
      Догоняя ее, Нурмолды взглянул на небо, там простиралась волнистая равнина. Схватил Сурай за руку:
      - Вернись!
      Она изогнулась, цапнула зубами его руку. Тогда Нурмолды подхватил ее на руки, понес. Она билась, вывертывалась из рук.
      - Ножками не хочешь... не хочешь! - хрипел он.
      - Не хочу, - зло, мстительно отвечала она.
      9
      От юрт летел крик. Нурмолды поставил Сурай на ноги. Не приблазнилось ли?.. Крик застрял в ушах, испуг холодом стянул спину.