После работы Галка зашла к портнихе. Пришлось примерить еще одно новое платье.

Руки Зинаиды Григорьевны проворно снуют среди оборок и складок.

— Ты немного поправилась, — говорит она.

Галка готова провалиться: в городе люди голодают, а она толстеет на итальянском пайке. И почему бы ей не поправляться — работа у нее нетрудная, безопасная. Так, наверно, думает Зинаида Григорьевна.

— Ты не знаешь, — неожиданно спрашивает Зинаида Григорьевна, — почему вчера итальянские солдаты на Черноморской улице срывали немецкие приказы, а наши листовки не трогали?

Галка краснеет. Она только сейчас начинает понимать, что с ее стороны было ребячеством заморочить голову молоденькому лейтенанту — начальнику патруля, которому Стадерини поручил очистить стены домов от листовок. Воззвания подпольного комитета были наклеены рядом с приказами немецкого коменданта, а для того чтобы оккупанты не сразу забили тревогу, листовки были набраны таким же шрифтом и отпечатаны на такой же бумаге, что и фашистские приказы, даже имперский орел в несколько измененном виде был нарисован на этих листовках. Не зная русского языка, по внешнему виду трудно было отличить листовку от приказа. На это и рассчитывала Галка, когда в присутствии полковника Стадерини объясняла не очень сообразительному лейтенанту, какие бумажки он должен срывать с домов, какие — ни в коем случае не трогать. Тут же для наглядности полковник вручил начальнику патруля одну листовку, и только Галка знает, каким чудом вместо листовки в кармане лейтенанта оказался приказ немецкого коменданта…..

— Девчонка! — почти не размыкая губ, говорит Зинаида Григорьевна. — Не меня одну — десятки людей ты ставишь под удар.

— Но они ничего не заподозрили, — пытается оправдаться Галка.

— А ты уверена в этом? Думаешь, если тебя не схватили сразу, то они ничего не поняли? Дураками их считаешь! А знаешь ли, что по правилам конспирации мне сейчас из города исчезнуть надо, а тебя…

— Делайте со мной, что хотите, — бледнея, говорит Галка, — но, верьте, я не подвела вас..

— Не знаю, — жестко бросает Зинаида Григорьевна и, забрав платье, выходит из кабины.

Галка устало прислоняется лбом к холодному зеркалу,

— Ну вот, я переставила рукав, — раздается за ее спиной голос хозяйки ателье. — Сейчас должно быть хорошо. Необходимо срочно достать медикаменты, — понижает голос Зинаида Григорьевна, расправляя складки Галкиного платья. — Йод, бинты, стрептоцид. Деньги у тебя есть. Но смотри, без всяких «художеств». Будь осторожна.

Никогда еще Галка с такой охотой не примеряла платье.

Легко сказать: «Достань в оккупированном городе несколько литров йоду и тысячу метров бинта». Частные аптеки отпадают. Не потому, что за ними наблюдают агенты полиции, а потому что в этих аптеках, кроме слабительного, ничего нет. На базаре у мелких спекулянтов можно купить из-под полы индивидуальные пакеты. Но три—четыре или даже десять пакетов — не решение вопроса. А что если обратиться к Крахмалюку? Через него, говорят, все можно достать. Правда, бывший джазист не задумываясь продаст и Галку, если ему побольше заплатят. Нет, к его услугам она прибегнет лишь в крайнем случае. Зинаида Григорьевна права — надо быть осторожной.

Галка попыталась использовать свои знакомства среди итальянских офицеров. Риск был невелик. Не избалованные победами и трофеями, вынужденные довольствоваться подачками не особенно щедрых немецких союзников, доблестные воины дуче весьма активно занимались коммерцией, нередко пуская в оборот казенное имущество. И если солдаты продавали на рынке краденые сигареты, мыло и консервы, то офицеры «уступали» перекупщикам мошеннически списанное с учета обмундирование, спирт, бензин и даже фураж. При таких сделках, разумеется, лишние вопросы не задавались. Однако Галке не повезло. Единственный врач-итальянец, которого она знала, оказался пьяницей и жуликом. Он заверил Галку, что достанет все необходимое, взял задаток и… пропил его. На следующий день он ничего не помнил или делал вид, что не помнит.

Однако именно этот забулдыга от медицины направил к Галке Вильму Мартинелли…

В конце рабочего дня к Галкиному столу в приемной коменданта подошла молодая женщина в плаще: шумно сбросила мокрый капюшон — на улице только прошел дождь — и тряхнула пышными, коротко подстриженными волосами. Женщина слегка наклонилась к Галке.

— Простите, я не помешаю?

— Слушаю вас, синьора.

— Увы, пока синьорина, — рассмеялась женщина. — Никто замуж не берет.

— Разрешите вам не поверить, — невольно улыбнулась Галка. — Мужчины не долго раздумывают, когда встречают таких красивых девушек, как вы.

Галка говорила искренне. Итальянка была хороша собой: правильные черты нежного лица, ослепительно белые зубы, стройная крепкая фигура. Ее немного портила твердая, почти мужская походка и многочисленные жесты, которыми она сопровождала каждое слово.

— Мужчина мужчине рознь, — весело подмигнула итальянка и тут же протянула Галке руку. — Старший лейтенант Вильма Мартинелли — военный врач. Мне о вас говорил доктор Туроти из гарнизонного госпиталя.

Галка обрадовалась и насторожилась одновременно. Не новая ли это афера Туроти? Но Мартинелли не походила на сообщницу старого пропойцы.

— Наши офицеры, вероятно, замучили вас, — кивая на лежащие перед Галкой документы, говорила Вильма. — Но что поделаешь — итальянцам трудно осилить русский язык. Вообще у вас странная родина, синьорина. Чужеземцам здесь все дается с большим трудом — и язык, и города. Порой мне кажется, что, даже владея языком, не так-то просто договориться с местными жителями. А что делать тем, кто вообще не смыслит ни слова по-русски? Вчера в ресторане я полчаса объясняла официанту, что хочу выпить бокал сухого вина, а в итоге он принес мне наливки.

Из комендатуры они вышли вместе. Немного смущаясь, итальянка попросила Галку зайти с ней в один—два магазина — с продавцами так трудно объясняться. О медикаментах девушка даже не вспоминала. Вначале Галке казалось, что итальянка хитрит, но вскоре убедилась, что та ничего не знает.

Вильму интересовали только магазины. Но в отличие от полковника Стадерини, она ничего не покупала. Галка уже несколько раз замечала, как, осмотрев ту или иную вещь, Вильма с сожалением возвращала ее продавцам.

— Дорого, — сказала она Галке, когда они вышли на улицу.

— Но если синьорина хочет купить то платье, я могу занять ей денег, — предложила Галка.

— Не люблю делать долги, — улыбнулась Мартинелли. — У меня дурная привычка — возвращать их. И прошу вас, не обращайтесь ко мне так официально. Зовите меня Вильмой. А еще лучше — перейдем на «ты». Договорились?

— Договорились.

— Мои старики совсем вышли из строя, — беря Галку об руку, доверительно рассказывала Вильма. — Богатства у нас никогда не было — жили на зарплату отца. Жили неплохо, пока не началась война. Ты не представляешь, как сейчас трудно в Италии тем, кто живет честным трудом. Цены растут из месяца в месяц, а пайки урезывают с каждым днем. Многие буквально холодают. Я отсылаю домой почти всю свою зарплату. А мне так хочется иметь хотя бы пару хороших платьев. Жизнь остается жизнью даже на войне. Конечно, я могла бы иметь деньги и наряды. Этот вице-осел в адмиральской попоне — Рейнгардт так и липнет ко мне. Кроме меня, никаких врачей не признает. Старая перечница! Ты не подумай, что я святая Если мне нравится человек, то я плюю на всякие условности. Только вот беда — мне всегда нравятся те, у кого пустой карман.

— Сейчас некоторые офицеры научились добывать деньги, — осторожно вставила Галка.

— Ну, это наука несложная — грабить жителей и обирать пленных, — криво усмехнулась Вильма. — Ты советуешь мне следовать их примеру?

— Ты меня не поняла! — вспыхнула Галка, но тут же взяла себя в руки. — Я говорю о тех, кто занимается коммерцией. Между нами говоря, кое-кто из высокопоставленных лиц, не без выгоды для себя, продает на рынке списанное с учета обмундирование, фураж и даже продукты.

— Интересно, кто же этим занимается? — оживилась Вильма. — Уж не сам ли Стадерини?

— Ну сам он, конечно, на базар не ездит…

— Забавно! — рассмеялась Вильма. — Военный комендант в роли торговца тряпьем. Бегемот-старьевщик. Ну хорошо. Этот толстяк Стадерини может продавать залежалое обмундирование, — снова помрачнела она. — Но что продать мне? Резиновые клистиры или пипетки?

— Мне как-то один человек говорил, что он купил бы йод, бинты и стрептоцид, — как можно равнодушнее сказала Галка — На рынке эти предметы сейчас поднялись в цене.

— Ты серьезно? — остановилась Вильма.

— Так он мне сказал.

— Где можно найти этого человека?

— Я точно не знаю, — замялась Галка.

— Жаль, — разочарованно вздохнула Вильма. — У меня есть несколько сот неучтенных индивидуальных пакетов. Пару литров йода я бы тоже нашла. А стрептоцидом могу целую армию обеспечить.

— Но тебе может попасть, — ликуя втайне, сказала Галка.

— Ерунда! Запас медикаментов у меня сверх нормы. А потом, наши ребята не так уж часто прибегают к моей помощи.

— Но вас могут отправить на фронт.

— Мы воюем здесь, — как-то странно усмехнулась Вильма. — Только у нас не бывает раненых. Вернее, наши раненые никогда не возвращаются на базу. Море не отдает их…

Обрадованная удачей, Галка пропустила мимо ушей последние слова Вильмы. Не обратила она внимания и на то, что под небрежно распахнутым плащом на Мартинелли красовался мундир морского офицера. Потом она долго не могла простить себе эту беспечность…

Итальянка не соврала ей. Вечером следующего дня во двор небольшой пекарни, что находилась в Слободском переулке, въехал юркий «пикап». В окно Галка увидела, как из кабины вышел высокий широкоплечий матрос.

— Кто это? — спросила она стоящую рядом Вильму.

— Сержант Марио Равера. Замечательный парень.

— Пожалуй, мне лучше с ним не встречаться.

— Не бойся, — рассмеялась Вильма. — Марио не из тех, кто выдает друзей. А он — мой друг.

— Вы дружите с шофером? — удивилась Галка.

— Марио — не шофер. Он сел за руль по моей просьбе. Для меня он готов на все… Ну, где же твой коммерсант?

Прихрамывая, вошел пекарь — немолодой краснолицый мужчина.

— Этот, что ли? — спросил он у Галки, показывая палкой в окно. — Степан, Федька! — крикнул он за дверь: — Пособите там господину матросу.

— Я пойду скажу Марио, чтобы он выгрузил ящики, — засуетилась Вильма.

Когда за ней закрылась дверь, пекарь тихо спросил:

— Не продаст нас твоя италийка?

— Нет. Она принимает вас за спекулянта.

— Ишь, придумала, — усмехнулся пекарь. — Ты ей не очень-то верь. Красивая она больно. А красивые к обману привыкшие. Да и деньги, видать, любит.

— У нее тяжелое семейное положение, — неуверенно возразила Галка.

— Ну, сбрехать-то ей недолго.

Галка не ответила. Она смотрела через окно, как огромный Марио, отстранив грузчиков, сам поднял два больших ящика и легко понес их в дом.

Пекарь вышел, но скоро вернулся.

— Не обманула покуда твоя Вильма: товар — что надо. Ну, иди. Дожидает она тебя.

На улице Вильма попыталась сунуть в Галкин карман часть денег, полученных за медикаменты. А когда Галка наотрез отказалась от комиссионных, итальянка пригласила ее в ресторан. Галка уже не знала, как отделаться от новоявленной подруги. Отказаться от денег, а потом и от ресторана — не слишком ли скромно для барышни из комендатуры! Надо было найти какой-то благовидный предлог. Настроение у Вильмы заметно улучшилось, и она говорила без умолку. Они шли вдоль парапета Приморского бульвара, за гранитным барьером которого начинался крутой спуск к берегу. Перегнувшись через парапет, внизу можно было видеть пристанские сооружения и набережную, а молы и даже внутренний рейд просматривались с любого места бульвара. С тех пор как в полуразрушенном, опустевшем порту однажды появились трубы немецких мониторов и румынских транспортов, Галка старалась обходить бульвар. Она не могла видеть чужие флаги в родной гавани…

И вот сейчас, чтобы не смотреть на море, Галка прислушивается к болтовне Вильмы.

— Немцы всегда были заносчивы. А сейчас совсем обнаглели. Даже у нас в Италии они ведут себя как хозяева. Правда, среди них есть красивые мужчины. Пойдем в «Бристоль» — увидишь. Там часто бывает один довольно интересный майор. Но он из этих — «чистокровных», а я их терпеть не могу.

Оглушающий взрыв обрывает Вильму. Галка подбежала к гранитному парапету и застыла на месте. То, что она увидела внизу, надолго осталось в ее памяти. Один из двух румынских транспортов, стоящих под парами у девятой пристани, отпрянув от причальной стенки, медленно валился набок в сторону моря. Как гнилые нитки, лопались швартовые. Сорвавшись с креплений на палубе, какие-то машины в чехлах, сметая все на своем пути, летели за борт. С одного из этих предметов соскользнул брезент, и зоркие Галкины глаза увидели падающий в воду танк. Почти невероятным казалось небольшое облачко белого дыма, по-прежнему невозмутимо струящееся из трубы смертельно раненного судна. Истерически взвизгнула опоздавшая сирена. Еще раз. И вот уже весь воздух пронизывают воющие сигналы тревоги. Беспорядочно хлопают зенитки, хотя безоблачное предвечернее небо пусто. По набережной растерянно мечутся фигурки солдат. И вдруг тонущее судно судорожно вздрогнуло всем корпусом и разломалось почти у самой дымовой трубы. Только после этого по барабанным перепонкам ударил чудовищный грохот второго взрыва.

— Котлы! Они не успели погасить котлы, и туда хлынула вода, — как сквозь вату, слышит Галка голос Вильмы. — Чистая работа! Но ты посмотри, какое нахальство — прорваться днем через заграждения в укрепленный порт и торпедировать это корыто на виду у всех. А говорили, что у русских не осталось ни одной субмарины!

— Думаешь — это подводная лодка?! — взволнованно спрашивает Галка.

— Конечно. Классический торпедный удар! Смотри, смотри! Начинается второе действие. Противолодочные катера пошли на охоту. Сейчас будут сбрасывать глубинные бомбы. Интересно, накроют или нет? Хочешь пари? Ставлю десять против одного за то. что немцы не выпустят лодку!

Галка готова убить Вильму, но быстро разворачивающиеся события заставляют ее на какое-то время забыть об итальянке. Три немецких сторожевых корабля, словно сорвавшись с привязи, выскакивают откуда-то из-за пирса. Зарываясь форштевнями в воду, они на ходу строятся для атаки. С высоты Приморского бульвара сторожевики кажутся игрушечными, но Галка понимает, как опасны для подводников противолодочные корабли, атакующие на сравнительно небольшой, стиснутой молами акватории порта. Мартинелли от возбуждения пританцовывает на месте. Она, видимо, отлично разбирается в происходящем и с каким-то лихорадочным азартом следит за разрывами глубинных бомб.

— Мимо… Мимо… Мимо… — говорит она после каждого взрыва.

Несмотря на растущую неприязнь к взбалмошной итальянке, Для которой все происходящее сейчас в порту всего лишь забавное зрелище, Галка не может удержаться от вопроса:

— Как ты определяешь, что бомбы рвутся впустую?

— Долго объяснять, — отмахивается Вильма. — Верь мне на слово. Уж в этом деле я кое-что смыслю.

Между тем немецкие корабли, достигнув Южного мола, резко сбавляют ход, кружатся на одном месте, потом неуверенно поворачивают назад. Вильма смеется.

— Растерялись фрицы: лодку не могут нащупать. Сейчас опять пойдут в атаку. Но боюсь, что я проиграла пари. Русские подводники, кажется, уже натянули им нос.

К девушкам подходит немецкий патруль.

— Предъявите документы.

Вильма небрежно протягивает офицеру свое удостоверение. Подает паспорт и Галка. Проверив документы, офицер строго говорит:

— В городе объявлена тревога. Фрейлейн обер-лейтенант должна поспешить в свою часть. А вы, — обращается он к Галке, — отправляйтесь домой. Здесь не театр.

Дома Галка запирается в своей комнате и, убедившись, что ставни на окнах притворены, бросается на кровать. Она переворачивается через голову, делает стойку, подпрыгивает на пружинной сетке, молотит кулаками подушку. «Получили! Получили! Получили, гады!» — вполголоса, чтобы не услышала бабушка, приговаривает она.

В этот вечер Галка долго не может заснуть. В керосиновой лампе прикручен фитиль, и слабый, вздрагивающий огонек тщетно борется с темнотой — электростанция дает ток только в дома, где живут немцы. За дверью в столовой монотонно тикают стенные часы. Их стрекочущий звук лишь подчеркивает гнетущую тишину. Изредка где-то на улице приглушенно хлопает выстрел. И снова тишина…

Сколько таких молчаливых, томительно долгих вечеров провела в этой комнате Галка Ортынская с тех пор, как впервые услышала на улице брошенные ей вслед хлесткие, до боли обидные слова: «Продажная девка».

Соседи, за исключением Крахмалюка, не здороваются с ней. Даже бабушка перестала делиться уличными новостями. А однажды, войдя к себе в комнату, Галка увидела, что портрет отца исчез со стены. На ее вопрос Валерия Александровна сердито буркнула: «Не знаю». Но Галка поняла, что бабушка забрала портрет.

Кому она могла высказать свои обиды? Хозяйке ателье на Дмитриевской улице? Но Зинаида Григорьевна была холодна со своей «клиенткой». Правда, она сказала Галке: «Ты неплохо справилась с заданием. Медикаменты доставлены по назначению». Первая похвала за все время. Однако их дальнейший разговор был, как всегда, сух и короток. Жаловаться было некому.

Но сейчас Галка не думала о своих обидах. Сегодня она не чувствовала себя одинокой. Порт, ее порт, где прошло детство, где ей был знаком каждый пал, каждая свая пирса, где все напоминало о дедушке, отце, товарищах, — сегодня, после трехмесячного затишья, снова дал бой захватчикам…

Галка уснула далеко за полночь. Ей снился какой-то сумбурный сон с выстрелами и артиллерийской канонадой, с воем сирен и стонами умирающих.

Днем в итальянской комендатуре царило возбуждение. Младшие офицеры перешептывались в коридоре, куда они обычно выходили покурить. Табачный дым плыл сплошным туманом. Через приоткрытую дверь в приемную, где за небольшим столом в углу сидела переводчица, то и дело долетало: «…русская субмарина», «…немцы растерялись», «…на судне были танки и артиллерия…»

Немцы делали вид, будто ничего не произошло. По радио без конца передавали бравурные марши, на Театральной площади на скорую руку был организован парад подразделений вспомогательной полиции, а гарнизонная газета и «Свободный вестник» на всех полосах напечатали речь фюрера месячной давности.

В актовом зале бывшего Дворца пионеров состоялась торжественная церемония вручения орденов и медалей. Вице-адмирал Рейнгардт — высокий худой старик с дряблыми, отвисшими щеками — от имени фюрера вручал награды офицерам гарнизона. Вечером в ресторане «Бристоль» был устроен банкет.

А ночью город был разбужен новым мощным взрывом. Взрывная волна родилась где-то внизу, в районе набережной, прокатилась над городом и, оттолкнувшись от скал Корабельного поселка, словно издеваясь над всполошенным гарнизоном, ринулась назад, к порту. Из темноты моря в ночное небо гигантским штопором врезалось пламя — горел танкер с авиационным бензином.

До самого рассвета бушевал огонь, озаряя прибрежные улицы зловещим багряным светом, грозя переброситься на портовые постройки и транспорты, стоящие у соседних причалов. До самого утра в порту тяжело ухали глубинные бомбы.

Утром, как обычно, за Галкой приехал Луиджи. По дороге он рассказывал:

— Русская подводная лодка снова прорвалась в порт и снова ушла невредимой. Немцы просто взбесились. Забросали весь порт глубинными бомбами, а толку — никакого.

В итальянской комендатуре, уже не таясь, говорили о нападении советских подводников. Об этом говорили все, начиная от младшего писаря, кончая самим комендантом. И, конечно, спорили — южный темперамент давал себя знать. Одни полагали, что русских субмарин было две, другие — четыре, третьи называли вообще астрономическую цифру. Полковник Стадерини, который не мог отличить крейсер от тральщика, заявил с обычным апломбом, что, по его мнению, в подводной части мола есть тоннель, через который русская субмарина всякий раз проникает в порт. «Иначе, — разглагольствовал полковник, — нельзя объяснить, каким чудом русские дважды безнаказанно проходили через мощные противолодочные заграждения». Несмотря на абсурдность такого предположения, все сразу согласились с комендантом. Галка не принимала участия в разговорах. Пусть думают, что происшедшее мало интересует ее. Она лучше всех этих пехотных и артиллерийских офицеров знала флот, но и она не могла понять, почему советская подводная лодка, однажды прорвавшись в порт и благополучно избежав преследования, через сутки пошла на второй прорыв. Даже очень храбрые люди за такое короткое время в одном и том же месте не стали бы дважды испытывать судьбу.

Каждый день после работы Галка заходила в хлебный магазин на Пушкинской улице, к которому были «прикреплены» те, кто работал у оккупантов. Ходить в магазин для Галки было настоящей пыткой. Прохожие — голодные люди — с жадностью смотрели на хлеб, но даже оборванные, невероятно худые мальчишки, стайками шныряющие около рынка, редко просили у магазина: сильнее голода было презрение к тем, кто продался за этот хлеб.

В магазин она шла, как и всегда, через рынок — так было короче. До войны здесь царил веселый гомон южного базара. Она помнила этот базар. Все, чем было богато побережье, алело, зеленело, желтело, серебрилось на столах, прилавках, подводах, грузовиках. Но теперь базарные прилавки были пусты; все, что мог продать или купить человек, помещалось в небольших плетеных кошелках, а чаще всего — в карманах или даже за пазухой. Впрочем, сейчас купля-продажа вообще не пользовалась успехом: люди меняли. За новый костюм давали кусок сала, за буханку хлеба — часы, крупу меняли на табак, табак — на кукурузу… Какие-то молодые люди предлагали самогон в аптекарских склянках и наркотики.

Нагловатого вида парень в щегольских клешах и шелковой косоворотке играл новенькими карманными часами перед носом румяного старичка в старомодном котелке.

— Хватит тебе ваньку валять, — говорил ему старичок. — Давай за пачку табаку.

— Что вы, господин коммерсант! Да разве это цена такому шикарному механизму! Его же в Швейцарии в тамошних знаменитых горах собирали. Понимать надо!

— Знаю, где ты собирал этот механизм, — сердился старичок, — в чужих карманах!

— Ша, господин фабрикант! Не будем вдаваться в историю предмета. Ведь что такое, спрашиваю вас, история? Это то, что никто из присутствующих не видел. Но ближе к делу, как говорят в столовой. Две пачки и — забирайте товар.

Галка уже миновала базар, когда парень с челкой преградил ей дорогу.

— Фрейлейн, только для вас! — заорал он и вытащил из кармана дамские чулки. — Прямо из Парижа, клянусь вашим здоровьем!

Галка уже хотела оттолкнуть нахального спекулянта, когда тот тихо сказал:

— Мы с вами, кажется, встречались в Гаграх на пляже.

Это был пароль.

Галка молча взяла чулки и принялась рассматривать их. Парень стоял перед ней, засунув руки в карманы, и, притопывая ногой, напевал:

Мне здесь знакомо каждое окно.

Здесь девушки красивые такие…

— Ателье на Дмитриевской провалено. Тебе надо выждать несколько дней…

…Эх, больше мне не пить твое вино

И клешем не утюжить мостовые.

И опять тихо:

— В крайнем случае иди по адресу: Михайловская, 71, во дворе налево. Спросишь гравера.

Галка купила у парня чулки, зашла в магазин, взяла хлеб, неторопливо прошлась по Пушкинской улице, остановилась на углу около пестрой афиши, которая оповещала о предстоящем открытии городского театра, и только потом не спеша направилась домой. Все это она проделала нарочито медленно, словно наслаждалась погожим солнечным днем, напоенным душистым запахом цветущих акаций. Но на душе у нее было неспокойно. Что произошло в ателье на Дмитриевской улице?

Прошло несколько дней. Казалось, ничего не изменилось. Каждое утро, как обычно, за Галкой приезжал «фиат» итальянского коменданта; днем она по-прежнему сопровождала полковника Стадерини в его официальных и неофициальных визитах, переводила, печатала и заученной улыбкой отвечала на комплименты дежурных офицеров. На душе было тревожно. Всеми силами она старалась держать себя в руках, но перед самой собой вынуждена была признать, что прежняя самоуверенность изменила ей. Вечерами чутко прислушивалась к малейшему скрипу калитки во дворе, а в комендатуре искоса следила за каждым немецким офицером. Порой из каких-то тайников сознания всплывала липкая, до дрожи неприятная мысль: «Что если Зинаида Григорьевна назовет мое имя?» Галка гнала эту мысль, и все же временами ею овладевало чувство беспомощности. Ни бежать, ни укрыться. Галка понимала, что иначе нельзя, что она нужна тем, кто прислал связного, и нужна именно там, где сейчас находится — в итальянской комендатуре; что люди, приславшие связного, знают — у Галки Ортынской достаточно мужества, чтобы не дрогнуть в эти дни. Она понимала все, но, возможно, поэтому ей было еще труднее. Неотступно перед ней стоял образ Зинаиды Григорьевны. Как там она? Что с ней?

В один из таких напряженных, томительных дней в комендатуре неожиданно появилась Вильма Мартинелли, пропадавшая где-то в последнее время. На Вильме было нарядное шелковое платье, лоб ее прикрывала широкополая шляпа, высокие каблуки лакированных босоножек смягчали, делали плавней ее обычно твердую, почти мужскую походку. Галка вначале даже не узнала ее, а узнав, весело рассмеялась.

— Вильма, да ты похожа на кинозвезду!

Сама не зная почему, Галка обрадовалась Вильме. Может быть, причиной тому было штатское платье итальянки, в котором она казалась чужой здесь, в приемной коменданта, среди толпящихся патрульных офицеров. Но, вероятно, дело было не только в том, что старший лейтенант Мартинелли, наплевав на приказ об обязательном ношении формы, среди бела дня явилась в комендатуру в нарядном платье. В этой красивой взбалмошной итальянке было что-то такое, что располагало к ней У Вильмы было много недостатков, но добрую их половину Галка прощала уже за то, что Мартинелли не любила эсэсовцев и всех, кто носил свастику. Вильма предложила пойти по гулять и даже уговорила полковника Стадерини отпустить Галку пораньше.

На улице обычно словоохотливая Вильма удивила Галку своей молчаливостью. Отнеся это за счет ее молниеносно меняющегося настроения, Галка шутливо спросила:

— Как твои сердечные дела? Адмирал Рейнгардт по-прежнему предпочитает тебя другим врачам?

Красивое лицо итальянки вдруг стало багровым, с губ сорвалось ругательство.

— Вильма, что с тобой?

— Со мной? — Мартинелли зло рассмеялась: — Что со мной может произойти? В худшем случае я достанусь на обед здешним рыбкам. Это не такой уж плохой конец для моряка.

— Но ты врач.

— Врач! Я была когда-то врачом, а сейчас, — она оборвала фразу и крепко взяла Галку за руку. — Идем в «Бристоль». Посмотришь, как я напьюсь.

Непонятная нервозность спутницы насторожила Галку. Вильма чего-то недоговаривала. Именно поэтому Галка догадалась, что отнюдь не любовные домогательства престарелого начальника гарнизона и порта взволновали итальянку. О чем умалчивает обычно откровенная Вильма? Возможно, у нее неприятности на службе? И вдруг мысль о том, что Вильма не столько врач, сколько морской офицер, поразила Галку. Месяц назад, когда она познакомилась с итальянкой, ее интересовали только медикаменты. В другой связи она как-то не думала о Вильме. Но вот сейчас Галка вспомнила фразу, однажды оброненную Мартинелли: «…наши раненые не возвращаются на базу». Значит, в порту базируется какое-то подразделение итальянского военно-морского флота? Но за все время оккупации Галка не видела у причалов ни одного итальянского корабля.

В одно мгновение Галка забыла о провале явки в ателье и о своих недавних тревогах. Теперь ее занимало только одно — подразделение, в котором служит Вильма. Галка вынуждена была признать, что, несмотря на кажущуюся беспечность, ее знакомая не любила распространяться о служебных делах.

— Ну, что ж — в «Бристоль» так в «Бристоль», — согласилась Галка.

Укрываясь от палящего солнца, они шли в тени развесистых каштанов. Был первый по-настоящему летний день. На углу Садовой улицы и Приморского бульвара, в каких-то ста метрах от «Бристоля», дорогу им преградили два подвыпивших эсэсовских офицера.

— Эрнст, посмотри, какие красотки! — заорал кривоногий штурмфюрер с рыжими всклокоченными усиками над верхней губой. Другой — худощавый высокий блондин с угрюмым ассиметричным лицом — вразвалку подошел к Вильме и бесцеремонно ущипнул ее за подбородок.

— Я давно мечтал о такой…

Он не договорил. Молча и абсолютно спокойно Вильма повернулась к нему боком и коротко, по всем правилам бокса, ударила эсэсовца в лицо. Удар был так силен, что офицер упал на тротуар.

— Che bestianote 1, — сквозь зубы процедила итальянка.

Второй эсэсовец, отпрянув назад, рванул с пояса пистолет. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Галка подскочила к нему и схватила за руку. Кривоногий попытался оттолкнуть ее, но с Галкой не так-то легко было справиться. А тем временем Вильма уже выхватила из сумочки маленький пистолет,

— Партизаны! — не своим голосом заорал кривоногий.

— Галина, отойди, я убью эту скотину! — крикнула Вильма.

От «Бристоля», расстегивая на ходу кобуры, к ним бежали немецкие офицеры. У Галки засосало под ложечкой. Только сейчас она поняла, в какую историю попала… Кто-то из подбежавших рванул ее за ворот, кто-то больно ударил по щеке. На Вильму набросились два офицера. Галка с ужасом подумала, что итальянка сейчас начнет стрелять и тогда — конец. Но Вильма не выстрелила. Размахивая пистолетом, она лихорадочно оглядывалась по сторонам и вдруг, пронзительно свистнув, закричала:

— Друзья, на помощь!

Галка не сразу поняла, что произошло потом.