Анатолий Сергеевич Ромов
      Условия договора
      Повесть
      Анатолий Сергеевич Ромов родился в 1935 году в Москве. Окончил Ленинградское мореходное училище, плавал на судах морского флота. Затем учеба в Литературном институте имени А.М.Горького, Высшие сценарные курсы Госкино СССР. В 1961 году опубликовал первую детективную повесть "След обрывается у моря". Затем в различных периодических изданиях увидели свет детективные повести писателя "Таможенный досмотр", "Соучастник", "Ротмистр авиации", "Человек в пустой квартире", "Голубой ксилл", "Золото в форпике", "Без особых примет", роман "Хокуман-отель" и другие. Анатолий Ромов - автор вышедших отдельными книгами сборников остросюжетных повестей и романов "Воздух", "Приз", "При невыясненных обстоятельствах", "Следы в пустоте", "В чужих не стрелять". По произведениям писателя и по его сценариям поставлены художественные фильмы "Легкая рука", "Невероятная правда", "Развязка", "Колье Шарлотты", "Чужие здесь не ходят", "Хокуман-отель", "При невыясненных обстоятельствах". Ряд произведений Анатолия Ромова переведен на иностранные языки и издан за границей.
      Живет и работает в Москве.
      В сборник входят повести "Бесспорной версии нет", "Условия договора" и роман "Совсем другая тень". В первой из них рассказывается о раскрытии работниками прокуратуры и милиции преступной группы рэкетиров, действующей в Москве. В центре второй скромный заместитель начальника районного УВД, волей случая столкнувшийся с "антикварной мафией", действующей в Грузии. В романе "Совсем другая тень" московские работники прокуратуры вступают в борьбу, завязавшуюся вокруг особо опасного преступления.
      Все повести в полном варианте публикуются впервые.
      Для массового читателя.
      Галиси
      Живу я в небольшом грузинском городке Галиси - районном центре. Городок наш в основном умещается в долине, но часть домов все же взобралась на скальные уступы отрогов Большого Кавказского хребта. Местность у нас красивая, воздух чистый. В окрестностях - перелески, небольшие речушки, два озера. Поэтому летом в Галиси много дачников из Батуми и даже из Тбилиси. Езды к нам на поезде от Батуми около трех часов, от Тбилиси около восьми. Вообще же, если признаться честно, ничем другим, кроме воздуха, природы и стоящего неподалеку старинного монастыря, наш городок похвастать не может. Жителей у нас чуть больше двадцати тысяч. Почти все дома - сельского типа. По тротуарам ходят куры, а ближе к окраинам - свиньи и овцы. Мы с женой тоже держим кур и свинью и ничего предосудительного в этом не видим. Сам я, Георгий Ираклиевич Квишиладзе, - майор милиции. Должность у меня для моих лет и звания, как говорится, типичная - заместитель начальника районного отделения внутренних дел по оперработе. Семья обычная. Жена учительница, преподает химию и биологию. Дети учатся - Лали в четвертом классе, Сулико в первом.
      Работа у меня тоже типичная. Я, как и полагается заместителю начальника РОВД, занимаюсь всей опер-работой. Но, по договоренности со своим начальником, Арчилом Ясоновичем Чхартишвили, взял на себя угрозыск и ОБХСС. Так что в нормальной обстановке моя основная забота - борьба с уголовными преступлениями, а также с хищениями. В нашем районе нарушения законности по этой линии связаны, как правило, с хищениями зерна, приписками по поголовью скота, незаконными отхожими промыслами. Этим, в основном, я и занимаюсь уже много лет. В свое время я окончил заочно Высшую школу милиции и считаюсь, так сказать, специалистом широкого профиля. Только обыденность поневоле сузила этот профиль. Именно поэтому дело Чкония было для меня сначала полной неожиданностью. Но поскольку события этого дела начались в нашем городе, мне пришлось до конца довести оперативную часть работы. Моим помощником был оперуполномоченный угрозыска нашего РОВД лейтенант Парулава. Следствие вел следователь нашей районной прокуратуры Гверцадзе.
      Условие
      Чкония остановил свои "Жигули" у небольшого кафе на окраине Галиси. Выйдя из машины и заперев ее, подмигнул проходящей мимо девушке. Поигрывая брелоком, вошел в кафе. Посторонился, пропуская официантку с подносом. Скользнул взглядом по немногочисленным посетителям. Увидев за угловым столиком Тенгиза, пошел к нему улыбаясь, раздельно сказав сам себе: "Я его не боюсь!" Увидел, что Тенгиз в ответ тоже изобразил улыбку.
      Подойдя, Чкония сел за столик:
      - Ну что, едем в Батуми? Через пару часов - на месте. Найдем Главного, разберемся с ним. Потом отдохнем. Девочек гарантирую.
      - Зачем тебе Главный? - хмуро спросил Тенгиз.
      - Хочу с ним кое-что обсудить.
      - А где ж ты собираешься его искать?
      - Лично я собираюсь искать Главного в морском порту. В поликлинике.
      - Почему там?
      - Есть кое-какие мысли. Хочешь, поедем вместе?
      - Погоди, зачем спешить. Дубликат готов?
      Чкония придвинул вазочку с мороженым, заказанным для него Тенгизом, отделил ложечкой край белого шарика, ответил:
      - Готов.
      Тенгиз посмотрел исподлобья:
      - Вместе в Батуми зачем? Разберусь сам. Твое дело простое: дубликат на стол, бабки в зубы и айда отсюда.
      "Я его не боюсь", - повторил Чкония. Сказал:
      - Интересно. Выходит, мне от мертвого осла уши?
      - Витя! Так ведь договор был. Ты заказываешь дубликат, мастеру за работу платим мы, тебе за услуги, без обиды. Получи... - Вытянул из кармана приготовленные деньги.
      Чкония покачал головой:
      - Не пойдет.
      - Штуки тебе мало?
      - Я знаю, сколько стоит игрушка. Процент меня не устраивает.
      - Сколько же ты хочешь?
      - Пять.
      - Еще пять бумаг?
      - Пять штук. Всего.
      Тенгиз доел свое мороженое, уставился, не мигая:
      - Шутка?
      - Зачем же шутка.
      - Дубликат с тобой?
      - За фраера держишь? Будут бабки, будет дубликат. И учти, передавать буду не один.
      - С кем, если не секрет?
      - Мурмана Сулханишвили из вокзального ресторана знаешь?
      - Халдея* что ли?
      ______________
      * Халдей (жарг.) - официант.
      - Да. Так вот - с ним. И учти: просеку нехорошее, слиняю вместе с вещью. Только и видел меня.
      Тенгиз отодвинул в сторону пустую вазочку от мороженого:
      - Хорошо, но я тоже не один. Придется посоветоваться.
      - С Главным?
      - Да, с Главным. Пять штук при любом интересе - большие деньги.
      - Советуйся, я подожду.
      Чкония встал было, но Тенгиз кивнул:
      - Дела не получилось, Витя, так что оплати.
      - О чем ты?
      - О мороженом, о чем же еще.
      "Я его действительно не боюсь", - подумал Чкония. Спросил:
      - Сколько?
      - Рупь, чужого не надо.
      Чкония достал рубль, придавил вазочкой и вышел.
      Замысел
      Дозвониться в Батуми до Главного, а тем более условиться о встрече здесь, в Галиси, было непросто - Бугор это хорошо знал. Тем не менее, войдя в будочку междугородного телефона-автомата около почты, решительно достал горсть пятнадцатикопеечных монет. Опустив одну, снял трубку. Оглянулся. Улица была тихой, закрытой деревьями, жара августовского полдня в будку почти не проникала.
      Сначала надо было набрать общий код, затем - код Батуми и только потом - батумский номер. Причем номер не самого Главного, а некоей Таисии Афанасьевны. Бугор отлично знал сухой, пересыпающийся, как крупа, старушечий голос Таисии Афанасьевны, но ни разу ее не видел. Приняв просьбу, она должна была перезвонить Главному. И тот, выслушав просьбу, решит: встречаться им или нет. Конечно, тащить Главного сюда, в Галиси, рискованно. Но что делать, если Чкония уперся?
      Бугор набрал номер:
      - Калбатоно Таисия? Здравствуйте, это я, Тенгиз. Позвоните батоно Серго, по очень важному делу. Скажите: он должен сегодня же приехать ко мне. Дневным поездом. Куда - он знает. Я буду ждать его на перроне, у первого вагона. И пусть обязательно прихватит акчу*. Запомните? Акчу. Побольше.
      ______________
      * Акча (жарг.) - деньги.
      - Как, как? Акчу? Это что такое?
      - Ягода такая есть.
      В трубке послышался треск, шипение. Бугор давно понял, что телефон у Таисии Афанасьевны стоит на кухне. Сейчас звуки означают, что старуха что-то жарит. Его беда в том, что он ничего не знает о Главном. Ничего, кроме не внушающих особого доверия фамилии, имени и отчества. Узнать бы хоть что-то, найти бы хоть какую-то зацепку - тогда у него был бы козырь.
      - Сейчас позвоню, батоно Тенгиз. Если только дозвонюсь. Все передам, как сказали.
      Бугор всегда и всюду привык быть наверху, но с появлением в его жизни Главного все изменилось. Теперь все идет от него: документы, квартиры, щедрые суммы денег и то самое, без чего Бугор не может прожить и дня, марафет*.
      ______________
      * Марафет (жарг.) - наркотики.
      - Калбатоно Таисия, только не забудьте предупредить: по очень важному делу. По очень. Я перезвоню минут через двадцать.
      - Хорошо, хорошо, конечно, предупрежу. Перезвоните.
      Похоже, старуха и не подозревает, кто он, Бугор, и зачем они встречаются с Главным.
      Бугор повесил трубку, вспомнил улыбающиеся губы Чкония, слова: "Я знаю, сколько стоит игрушка. Процент меня не устраивает". Уже за одно это в сознании Бугра Чкония был приговорен. Дело даже не в том, что Чкония нарушил договор. Просто с ним, Бугром, никто не имеет права так разговаривать. Тем не менее он спросил: "Сколько же ты хочешь?" - "Пять". Пять бумаг были довольно скромной суммой, но тут он услышал: "Пять штук". За это надо бы пришить как тлю, без разговоров. Ведь по первоначальному договору Чкония за связь с ювелиром получал триста рублей. Потом сумма была увеличена до тысячи. Наглец... Ему мало! Но Чкония, как посредника, рекомендовал Главный. Кроме того, Главный платил за все, в том числе и за "игрушку", а значит, решать, что делать с Чкония, может только он. Несмотря на это, в кафе мелькнуло: "Пришить бы гниду прямо сейчас". Но все решила усмешечка Чкония, когда на вопрос: "Дубликат с тобой?" - он ответил: "За фраера держишь? Будут бабки, будет дубликат". И все-таки главным в разговоре было другое. Этим главным были слова Чкония: "Ну что, едем в Батуми? Через пару часов - на месте".
      Бугор опять достал пятнашки, стал набирать код.
      - Калбатоно Таисия, опять я... Ну что? Дозвонились?
      - Да, батоно Тенгиз, с трудом - никто к трубке не подходил.
      - И что?
      - Сначала даже слушать не хотел, занят, мол, но я несколько раз сказала, что вы очень просили. Ну, батоно Серго и говорит: ладно, сегодня в том месте. Выедет дневным поездом. Как вы сказали, у первого вагона.
      Чтобы не "светиться" зря на перроне до прихода батумского дневного, Бугор все четыре часа просидел в небольшом скверике у вокзала. На перрон поднялся лишь за десять минут до остановки поезда. Встал у начала платформы, возле небольшой лестницы. Как только подошел поезд, сделал вид, что рассматривает запасные пути. Но краем глаза увидел: приехал! Главный вышел из первого вагона. Выглядел он как обычно: поджарый, одетый подчеркнуто по-деловому человек среднего возраста. Приблизившись, сделал вид, что они незнакомы.
      По лестнице с перрона оба спустились на некотором расстоянии друг от друга, в таком же порядке прошли привокзальную площадь. Заговорили, лишь углубившись в тихие привокзальные улочки.
      Главный спросил:
      - Что случилось? Зачем это я тебе "очень и очень нужен"?
      Бугор понимал: хотя причина, по которой он вызвал Главного, достаточно серьезная, но важно также и ее изложение. Поэтому нарочно приостановился:
      - Батоно Серго, накладка вышла.
      - Какая еще накладка?
      - Чкония дубликат не отдает.
      - Пошли, нечего стоять, - бросил Главный. - Что значит "не отдает"? Была же договоренность?
      - Плевал он на договоренность. Не отдает и все.
      - Что говорит?
      - Говорит, процент не устраивает.
      - Штуки за передачу мало?
      - Ему мало.
      - Сколько же он хочет?
      - Пять штук.
      Собеседник, знающий прижимистость Бугра, остановился, метнул короткий взгляд:
      - Слушай, если фармазонишь...
      Бугор сморщился:
      - Батоно Серго, да вы что? Когда я фармазонил?
      За стальными бесстрастными глазами Главного вдруг оказалась пустота. Страх перед этой пустотой заставил Бугра сказать:
      - Клянусь, батоно Серго! Сами посудите, он ведь Гогунаву знает, понимает, что к чему.
      - Хорошо, верю.
      Главный пошел дальше. Бугор за ним. Сказать ли о том, что Чкония предлагал ему искать Главного? Пока не стоит. Осторожно поинтересовался:
      - Батоно Серго, я вот думаю: может, Витю... того? Убрать?
      Некоторое время оба шли молча. Наконец Главный отрезал:
      - Не смей и думать. Всю игру замарать хочешь?
      - А почему? Возьмем дубликат и с концами. Жмурики, они ведь тихие. А?
      - Мозгляка трогать нельзя. Понял?
      Бугор неопределенно дернул плечами - у него были свои соображения, нехотя ответил:
      - Хорошо, не трону.
      Главный опять остановился:
      - Нельзя. Шума быть не должно. Сейчас дам деньги. Отдашь сучонку, пусть подавится.
      И завертелось в голове у Бугра, завертелось. Чкония хочет ехать в Батуми - выяснять, кто такой Главный. Так вот, об этом он сейчас Главному не скажет. Сам пришьет наглеца, Главный и не узнает. Если же пронюхает, у него, Бугра, будет железное оправдание. Ах, как в мазу... В самую мазу...
      - Что молчишь?
      - Да я ничего, батоно Серго. Я как скажете. А бабки где?
      - Постой здесь, зайду во двор.
      - Понял. Батоно Серго, порошочку захватили?
      - Захватил... Стой здесь, чтобы шухеру не было.
      Главный исчез. Поджидая его, Бугор стал размышлять дальше. Если слух о том, что он замочил Чкония, все-таки дойдет до Главного, он тут же скажет про Батуми. Мол, Витя зачем-то хотел ехать туда, наверняка хотел заложить. Кроме того, предлагал вас искать. Вот он и решил, что пускать Витю в Батуми нельзя. Оправдание железное. Пять же штук останутся при нем, как ни крути. И концы в воду. Все в мазу. Только не подведет ли он себя и Главного, если уберет Чкония? Нет. Не подведет ни с какого бока. Ведь тот никому ничего не успеет сказать. А если и скажет, кто что поймет?
      Главный появился минут через пять. Протянул бумажный сверток:
      - Здесь пять тысяч.
      - Понял, батоно Серго. - Бугор засунул сверток под куртку. - А порошок?
      - Дурь там же. В Галиси особенно не светись. Как только заберешь у Вити дубликат - дуй в Батуми. И не дай бог Малхаз тебя увидит раньше времени. Не дай бог!
      - Не увидит. Вообще, с Малхазом когда?
      - Насчет Малхаза я сообщу. Через ту же Таисию Афанасьевну.
      Нюх у Главного есть. Глядя в стальные глаза, Бугор вдруг решился сказать:
      - Батоно Серго, если что срочное, может, позвоню вам напрямую?
      Сказал и пожалел. В глазах Главного - опять пустота, губы раздвинулись, но не улыбка - смерть.
      - Проверяешь? Скучно стало?
      Если бы он знал адрес! Если бы только знал адрес Главного! Или хотя бы знал, где он работает, чем занимается.
      - Что вы, батоно Серго. Я просто так, пошутил.
      - Последний раз пошутил. Ты ведь знаешь меня. Или нет?
      - Знаю, - выдохнул Бугор, сам же при этом подумал: "Откуда у него так много марафета?" И вдруг понял откуда. С этим "откуда" очень хорошо соединялся второй, раньше неясный вопрос: куда уплывет "игрушка"? Ведь путей для "игрушки" могло быть только два. Воздух - раз. Море - два. Чкония прав: стоит поискать в поликлинике или аэровокзала, или морского порта.
      Вызов
      В ночь на восьмое августа дежурный следователь районной прокуратуры Гверцадзе принял сообщение: в подъезде дома № 19 по Батумской улице обнаружен труп мужчины с четырьмя ножевыми ранами. Гверцадзе тут же прибыл на Батумскую во главе следственно-оперативной группы.
      Убитый лежал в углу подъезда двухэтажного дома, привалившись спиной к стене. На голубой рубашке, надетой на голое тело, виднелись следы ранений. На вид убитому было не более двадцати пяти лет. Это был худощавый брюнет со светлыми глазами, уже остекленевшими. Кроме рубашки на нем были джинсы и модные летние туфли.
      Гверцадзе внимательно обследовал карманы рубашки и джинсов - они были пусты. Лишь на ременной лямке джинсов висела на цепочке связка ключей. Единственная свидетельница, назвавшаяся Мариной Бедзиновной Кайшаури и стоявшая теперь на тротуаре у машины "скорой помощи", все еще находилась в шоке. Свидетельнице было около тридцати, она была небольшого роста, худощавая, в очках. Выяснилось: живет в этом доме с десятилетней дочкой, которая сейчас у родителей в Кобулети, работает в местной библиотеке.
      "Скорая помощь" уехала. Поднявшись вместе с Кайшаури в ее квартиру, Гверцадзе спросил:
      - Знаете убитого?
      - Знаю. В этом весь и ужас.
      - Почему "в этом"?
      - Он же был у меня дома, мы с ним только что разговаривали... - Женщина закрыла глаза. - Боже мой, я никогда не представляла, что это так... Что это так страшно.
      У свидетельницы дрожали руки, и Гверцадзе сказал мягко:
      - Успокойтесь.
      - Конечно, постараюсь. - Нервно улыбнулась. - Постараюсь, но не знаю, получится ли.
      Следователь увидел висящую на стуле джинсовую куртку:
      - Это его?
      - Его. Когда он выходил, не стал надевать - сказал, что скоро вернется.
      Это была обычная джинсовая куртка, изрядно уже поношенная. В верхнем кармане лежал кожаный бумажник, в одном из нижних - чистый платок и записная книжка. Гверцадзе перелистал книжку. Исписана до дыр. Множество адресов и телефонов: местных, тбилисских, батумских. Обычные телефоны, обычные адреса. Просмотрел бумажник. В нем оказались полторы тысячи долларов крупными купюрами, около трехсот рублей, удостоверение на имя механика районной галисской "Сельхозтехники" Чкония Виктора Александровича, водительские права на то же имя, техталон на машину "Жигули", корешки "Спортлото", талоны на бензин. Единственное, что Гверцадзе отметил особо, - это помеченный тем же днем разовый пропуск на имя Чкония В.А. в Батумский морской порт.
      Изъяв в присутствии понятых вещи убитого, следователь опять обратился к свидетельнице:
      - Вы давно знакомы с убитым?
      - Я раньше его не знала... Часа четыре назад, в восемь... да, в восемь, мне позвонил хороший знакомый. Его другу негде было переночевать. Попросил приютить на одну ночь. Естественно, я согласилась, почему же не помочь человеку, тем более... В общем, я согласилась...
      - Как зовут вашего знакомого? Того, что обратился к вам с просьбой?
      - Мурман Сулханишвили.
      - Где он работает? Вы знаете его адрес, телефон?
      - Конечно. И адрес, и телефон. Он местный, галисский. Работает в вокзальном ресторане официантом.
      - Они приехали на машине? - Задавая этот вопрос, Гверцадзе имел в виду стоящие недалеко от дома красные "Жигули". - Это его машина?
      - Да, его... Из-за нее я и поняла, что с ним что-то случилось.
      - Из-за машины?
      - Когда Виктор вышел, я стала смотреть в окно. К машине он не подошел. Это показалось мне подозрительным. Я подходила к окну раньше, у его машины стоял человек. А когда Виктор вышел, этого человека уже не было.
      - Вы помните его?
      - Нет, было темно. Помню только: стоял неподвижно.
      - И все-таки, попробуйте его описать. Как он был одет?
      - Обычно. Брюки, пиджак. Или куртка.
      - Так куртка или пиджак?
      - Кажется, куртка.
      - Что у него было на голове? Или он был без головного убора?
      - На голове?.. Кепка. Да, кепка.
      - Лица вы не разглядели?
      - Не разглядела.
      - А рост?
      - Рост... Обычный рост. Не маленький и не высокий.
      - Что он делал?
      - Просто стоял. Неподвижно. Я сначала не придала этому значения и только потом, после телефонного звонка, поняла, что он мог ждать Виктора.
      - После телефонного звонка?
      - Да. Когда они приехали, Мурман тут же вернулся в свой ресторан. Они ведь заканчивают поздно. Мы немножко поговорили с Виктором, так, ни о чем. Потом я постелила ему в комнате дочери. Он уже собирался идти спать, как вдруг позвонили. Я сняла трубку, мужской голос попросил Виктора. Может быть, мне не нужно было говорить, что Виктор у меня, но... Он же меня не предупредил.
      - Простите, этот голос был вам незнаком?
      - Да. Я первый раз его слышала.
      - Мужской голос спросил Виктора, а вы?
      - Я спросила: "Кто?" Мне ответили: "Друг, по важному делу. Скажите: спрашивает Тенгиз". Я когда сказала Виктору, что его Тенгиз спрашивает, он, по-моему, испугался. Я даже спросила: "Я вас подвела?" - "Ничего, Марина, все нормально". Взял трубку. Говорил спокойно. Помню, сказал: "Привет. Нет, я не скрываюсь. Хорошо, буду минут через сорок". Положил трубку и говорит: "Поеду, надо". Я предложила: "Может, Мурману позвонить?" А он: "Нет-нет, я его сейчас увижу". И вышел. Правда, перед этим что-то вынул из черного футляра. Он в комнате дочери, на тумбочке у кровати.
      Гверцадзе прошел в детскую. На кровати, как и говорила Кайшаури, была приготовлена постель. На тумбочке лежал футляр. Гверцадзе осмотрел его. Это был деревянный ящичек, отделанный снаружи черной замшей, изнутри - серой. В центре нижней части была прорезь, похоже, для кольца. Фабричного клейма на футляре не было.
      - Что было в футляре, не знаете?
      - Нет. Дверь была настежь, но Виктор отвернулся, когда открывал его. А я никогда не стала бы этим интересоваться.
      - Значит, Чкония что-то достал из футляра и вышел. А дальше?
      - Я села печатать и все ждала, когда машина зашумит. Печатаю, а она не шумит. Только дверца хлопнула, и снова тихо.
      - Вы уверены, что это была дверца от машины?
      - Уверена. Посмотрела в окно - машина на месте, мужчины этого нет. И тогда я поняла, что он мог ждать Виктора, а звонил из телефона-автомата - у нас будка прямо у подъезда.
      - Я видел. Выходит, вы подумали, что мужчина ждал Чкония?
      - Подумала. Вышла, спустилась и... - Кайшаури нахмурилась, закусила губу. - Господи, как это страшно... Как страшно... Он лежал в подъезде.
      Гверцадзе осмотрел квартиру. Кроме куртки и черного футляра, других вещей убитого в ней не оказалось. В одной из комнат на столе у окна стояла пишущая машинка и лежал начатый текст. Гверцадзе еще раз глянул в окно, убедился, что стоящие у подъезда красные "Жигули" видны достаточно хорошо, человека же, стоящего у машины, рассмотреть действительно трудно. Спустившись вместе с участниками следственно-оперативной группы, произвел тщательный осмотр машины. Осмотр не принес ничего заслуживающего внимания. Кроме обычного набора шоферских принадлежностей в машине оказались два свитера, плед, пустой термос и завернутый в целлофановый пакет кипятильник.
      Вернувшись в милицию, Гверцадзе, по найденной в бумажнике Чкония записной книжке, наметил знакомых убитого для вызова на допрос. Первыми, кого он вызвал в райпрокуратуру на следующее утро, были официант ресторана "Вокзальный" Мурман Сулданишвили и сестра убитого Светлана Чкония.
      Первые свидетели
      Допросив сестру убитого, Гверцадзе понял: девушка многое скрывает. В бумажнике Виктора Чкония была найдена инвалюта. Сообщить что-либо по этому поводу Светлана категорически отказалась. Она вообще в основном молчала или кивала, или просто не отвечала на вопросы. Ясно, девушка была не в себе, ведь этой ночью у нее убили брата. Еще одну родственницу Чкония, престарелую бабушку, утром увезли в больницу с инсультом.
      Зная по опыту, что чрезмерное давление в таких случаях может только навредить, Гверцадзе Светлану отпустил. Уезжать она никуда не собиралась, так что ее всегда можно было вызвать на повторный допрос. Тем более одну важную вещь от нее все же удалось узнать. По словам Светланы, в день смерти брата к ним на квартиру несколько раз звонил некто Тенгиз, просил передать, что будет ждать Чкония "он знает где". То есть в условном месте. Значит, надо попробовать найти это условное место.
      Минут через двадцать после ухода Светланы в кабинет Гверцадзе вошел Сулханишвили. Этому человеку было где-то около тридцати. У него были коротко остриженные волосы, спокойные карие глаза, волевой подбородок с ямочкой. В целом он производил приятное впечатление.
      - Сулханишвили Мурман Георгиевич? Вы работаете официантом в ресторане "Вокзальный"?
      - Да, работаю, - спокойно, не торопясь ответил вызванный.
      - Вы знали Чкония Виктора Александровича?
      - Я его и сейчас хорошо знаю. Это мой друг.
      "Знает ли этот свидетель о смерти друга, - подумал следователь. - Это очень важно узнать. Судя по всему, с недавно ушедшей Чкония Сулханишвили не встретился".
      Так как на лице Сулханишвили не отражалось никаких колебаний и он смотрел прямо в глаза, Гверцадзе спросил:
      - Вы знаете, что этой ночью Чкония убит?
      Волевой подбородок Сулханишвили дернулся, в глазах застыл вопрос:
      - То есть... как убит?
      Такую реакцию не сыграешь. Гверцадзе готов был поклясться, что Сулханишвили слышит новость впервые.
      - Вы этого не знали?
      - Но... когда?
      - Этой ночью. Тело Чкония нашли вчера около двенадцати вечера на Батумской улице, в подъезде дома номер девятнадцать. Вам знаком этот дом?
      - Конечно. Там живет Марина. - Сулханишвили помолчал и добавил: - Я вчера...
      - Что вчера?
      - Я отвез Виктора туда. Вернее, он меня отвез. К Марине. Марина - моя приятельница. Виктор - друг. Отчего бы их не познакомить?
      - Почему вы сделали это именно вчера?
      - Виктор пришел ко мне в ресторан. Вечером, около десяти. Ну и, как я понял, он не хотел ночевать дома.
      - Почему?
      - Не знаю. У Виктора бывали такие закидоны. Он был человек настроения, так что ли.
      - Может быть, Чкония не хотел ночевать дома по какой-то другой причине?
      - Не знаю.
      - Может быть, он кого-то боялся? Вы этого не заметили?
      - Нет. Виктор был на машине, мы быстро доехали до Марины, я его представил, увидел, что он произвел впечатление. Ну и вернулся в ресторан, продолжил работу. А утром смотрю - в ящике повестка к вам. Вот и все.
      - Вы кому-нибудь сообщили о том, что отвезли Чкония к Кайшаури?
      - Нет.
      - Вспомните, может быть, все-таки вы кому-нибудь об этом сказали? Случайно?
      - Нет, никому об этом не говорил.
      - В ресторане, когда вы разговаривали с Чкония, мог кто-нибудь слышать ваш разговор?
      - Никто не мог.
      - По словам Кайшаури, Чкония, прежде чем выйти после этого звонка, сказал, что поедет к вам в ресторан. Так она поняла.
      - Первый раз слышу.
      - Чем же объяснить этот телефонный звонок?
      - Не знаю. Если только нас с Виктором кто-то действительно подслушал.
      - Именно поэтому я и спрашивал об этом. У вас не было вчера чувства, что кто-то за вами следит?
      - Не было. Мне и в голову это не могло прийти.
      Гверцадзе был опытным следователем. У него были свои приемы, помогавшие определить, говорит ли свидетель правду. Он применил их все, еще в течение получаса пытаясь поймать Сулханишвили на противоречиях, но было похоже, что свидетель говорит правду.
      Джвари
      Об убийстве Чкония я узнал утром, придя на работу. По просьбе Чхартишвили созвонился со следователем Гверцадзе. И, по взаимной договоренности, взял на себя оперативную часть работы.
      Городок у нас небольшой, так что убитого я знал. Высокий, красивый парень, всегда хорошо одетый, на своей машине. У Чкония была кличка - Кэп. И, конечно, множество друзей.
      Одного из друзей Чкония, администратора нашего Дома культуры, я встречаю ежедневно - мы соседи. Кроме того, по слухам, этот человек, зовут его Ираклий Ломидзе, ему двадцать шесть лет, неравнодушен к сестре убитого, Светлане Чкония. Что поделаешь, Галиси городок, где все про всех знают. Так или иначе, но я позвонил Ираклию Ломидзе и попросил его прийти ко мне.
      Выслушав сообщение о смерти Чкония, Ломидзе усмехнулся:
      - Георгий Ираклиевич, вообще-то я об этой смерти ничего не должен знать. Если я порядочный человек.
      - Это почему же?
      - Виктора уже не вернешь. Ну а я - я должен думать об оставшихся.
      Эти слова могли бы показаться обычной бравадой, если бы в них не звучала горечь.
      - Не понимаю. Как это "думать об оставшихся"?
      - Мало ли что может с ними случиться.
      - И много оставшихся?
      - Не иронизируйте. Из оставшихся - одна, сестра Виктора. Георгий Ираклиевич, не нужно делать вид, что мы с вами ничего не понимаем. Так вот, я считаю, что Светлане угрожает опасность.
      Помедлив, Ломидзе вдруг заговорил, сам, без подсказок и наводящих вопросов:
      - Я сразу понял, что с Виктором что-то не то. Он пришел ко мне на работу и говорит: "Ираклий, я сегодня еду в Батуми. Приеду вечером, но мне тут же нужно скрыться". - "Зачем?" - "Так. Надо, и все". Я понял: он кого-то боится. Говорю: "Может, эти дни с тобой походить?" А он: "Нет. Мне только ночевать нужно так, чтоб никто не знал, где я". У нас как раз родственники приехали - квартира забита, повернуться негде. Я говорю: "Витя, извини, у меня сейчас нельзя". Не надо, говорит, мне поможет Мурман. Есть такой Мурман Сулханишвили - официант в вокзальном ресторане. Я спрашиваю: "Витя, объясни, в чем дело?" Он согласился: "Хорошо, только никому, понял?" Ну и сказал "Есть тут одна компашка, хочет крутое дело провернуть с фирмой. Так вот, компашка эта хотела меня на этом деле нагреть. А я не согласен. Такой расклад. Поэтому пока хочу слинять". Я предупредил его: смотри, мол, доиграешься. Он на это мне ответил: "Все продумано, им со мной что-то сделать - себе дороже выйдет". И попросил: "Подержи одну вещь у себя". И дал вот это.
      Ломидзе достал из кармана и положил передо мной бронзовый крест с тускло поблескивающими красными и зелеными камешками. Я вгляделся. Честно говоря, вещицы, подобные этой, я видел только в альбомах Высшей школы милиции. Без всякого сомнения, это старинное джвари*. Бронза от времени даже покрыта черным налетом. И очень похоже, что камни подлинные.
      ______________
      * Джвари - в данном случае подвеска в виде креста, которую носят священники грузинской православной церкви.
      Я посмотрел на Ломидзе:
      - Откуда оно у Чкония?
      - Понятия не имею. Виктор сказал, что принадлежит ему. Джвари ценное, иначе Виктор мне его не дал бы.
      - Передавая его, Чкония что-нибудь пояснил?
      - Сказал, чтобы я никому о нем не говорил, даже Светлане. Иначе будут неприятности. Я, конечно, понял, что он имел в виду, поэтому и отдаю его вам. Поступайте, как считаете нужным.
      Рассматривая джвари, я пересчитал окаймлявшие его камни. Всего их было восемнадцать - десять небольших красных и восемь зеленых, чуть покрупнее. Если это настоящие драгоценные камни, то красные - рубины, зеленые изумруды.
      - Хорошо, Ираклий. Спасибо, что пришли. И за эту вещь спасибо. Вы не против - я оставлю ее? Она может помочь в розыске.
      - Для этого я ее и принес.
      Подождав, пока я оформлю передачу джвари по всем правилам, Ираклий встал:
      - Я пойду?
      - Конечно. Знаете, Ираклий, я хотел бы поговорить со Светланой Чкония. Помогите мне в этом.
      - Может, не стоит?
      - Почему?
      - Она сейчас не в себе. Не трогайте ее пока.
      - Но если вы с ней все-таки поговорите? Скажите, что я занимаюсь обстоятельствами гибели ее брата, хочу найти убийц Виктора, восстановить справедливость. Поговорите?
      - Хорошо. Попробую.
      План
      На совещании у Чхартишвили следователь еще до моего прихода начал рассказывать о том, что ему удалось выяснить по делу Чкония. Но все же я узнал многое. Допросить Гверцадзе пока успел только трех человек - работницу городской библиотеки Кайшаури, в доме которой произошло убийство, сестру убитого Светлану Чкония и его друга, официанта ресторана Мурмана Сулханишвили. Впечатление от разговоров со свидетелями у Реваза Зазаевича было разным. Если, по его мнению, Кайшаури рассказала все, что знала, то остальные многое скрывали. От Светланы Чкония, отказавшейся отвечать на большинство вопросов, Гверцадзе другого и не ждал, но с Сулханишвили, как он считал, дело обстояло сложнее. Что-то тот пытался скрыть, но что, Гверцадзе пока не установил. Из всего рассказанного меня больше всего заинтересовали два факта: что у Чкония Ревазом Зазаевичем найдена инвалюта, причем, в значительном количестве, и что в его бумажнике лежал неиспользованный разовый пропуск, где стоит вчерашнее число, в Батумский морской порт. Чкония вчера ездил в Батуми, но зачем?
      Когда Гверцадзе закончил излагать факты и свои соображения, я добавил только что услышанное от Ломидзе и положил на стол джвари.
      Изучив его, следователь поцокал языком:
      - Антиквариат... Надо же!
      Вещица, как я и предполагал, вызвала его неподдельный интерес.
      После совещания мы с Гверцадзе поднялись к нему в кабинет. Наметили задания, которые наша опергруппа должна выполнить в первую очередь. Затем, спустившись к себе, я выдрал листок из блокнота и набросал короткий список. Последовательность была такой: Чкония - Сулханишвили - условное место экспертиза - Тенгиз. Расшифровывался список просто. Надо поговорить со Светланой Чкония и Мурманом Сулханишвили, и, желательно, в неофициальной обстановке. Попытаться найти условное место, где вчера должны были встретиться Чкония и Тенгиз. Срочно провести экспертизу джвари, чтобы установить его подлинность. Нащупать хоть какие-то следы Тенгиза.
      Отложив листок, я набрал номер Джансуга Парулавы и попросил его зайти ко мне в кабинет.
      Условное место
      Внешне Джансуг Парулава, за исключением единственного недостатка зашитой заячьей губы, которую он скрывает усами, - идеал современного, молодого еще мужчины. Черные с проседью густые волосы, карие глаза, приятное лицо. Худощавый, выше среднего роста. Когда Парулава зашел ко мне, на нем был идеально сидящий светло-серый костюм, такого же цвета ботинки, кремовая рубашка, светло-коричневый галстук. Не работник - загляденье. Попросив Джансуга сесть, я коротко объяснил: вместе со мной он вошел в только что созданную опергруппу - будем заниматься делом Чкония. Показал ему джвари:
      - Гверцадзе решил отправить эту вещь на экспертизу. Поэтому первым делом оформи постановление о назначении экспертизы и поезжай с джвари в Батуми. Причем сразу в ЭКО* ее не отдавай. Попробуй сначала просто показать ОБХСС. Там есть специалисты, они сразу скажут: подделка это или подлинник. Кроме того, изучи вот это. - Я протянул найденный в бумажнике Чкония пропуск в Батумский морской порт. - Постарайся выяснить, с чьей помощью Чкония этот пропуск выписал, почему не использовал, часто ли бывал в порту. Попутно узнай о Чкония все, что сможешь. Посоветуйся с батумцами. В общем, сообразишь.
      ______________
      * ЭКО - экспертно-криминалистический отдел.
      - Ясно. Пойду оформлять документы?
      - Погоди. Твой поезд в девять вечера, успеешь. По показаниям Кайшаури, свидетельницы, в доме которой произошло убийство, выходит: к убийству имеет отношение некий Тенгиз. Этот Тенгиз в одиннадцать вечера звонил в ее квартиру. После этого звонка Чкония вышел, а через десять минут Кайшаури нашла его мертвым в подъезде. Не исключено, что этого Тенгиза Кайшаури видела из окна у машины Чкония. По ее словам, это был человек среднего роста, в куртке, брюках и кепке.
      - Не густо.
      - Остального она не разглядела, было темно. Кроме того, по показаниям сестры Чкония, Тенгиз звонил к ним несколько раз днем, просил передать, что будет ждать его "где он знает". Ты ведь Галиси знаешь.
      - Понял, Георгий Ираклиевич. Надо найти условное место.
      - И поскорей. Думаю, это был какой-то тихий уголок. Правда, тихих уголков в Галиси много, но Чкония - фигура приметная.
      - Георгий Ираклиевич, постараюсь.
      - Действуй. Я же пойду поговорю со Светланой Чкония и с Сулханишвили. Так что в РОВД меня не будет.
      - Я передам дежурному, если что. Или найду вас в городе.
      - Договорились.
      Парулава вышел, а я снял трубку. Набрал номер квартиры Чкония, услышав женский голос, спросил:
      - Можно Светлану Александровну?
      - Это я.
      - Добрый день. Меня зовут Георгий Ираклиевич Квишиладзе. С вами обо мне должен был поговорить мой и ваш знакомый Ираклий Ломидзе. Давайте встретимся... Ну, хотя бы, прямо сейчас. В нашем городском парке.
      - Хорошо... - сказал голос после паузы. - Я подойду.
      Встретившись со Светланой, я начал разговор без обиняков:
      - От Ираклия Ломидзе и Марины Кайшаури мы узнали: вчера Виктором интересовался некто Тенгиз. Вам знакомо это имя?
      - Этот Тенгиз звонил несколько раз. Но его голос я раньше не слышала.
      - Попробуйте вспомнить точно, что говорил этот Тенгиз?
      - В первый раз он попросил Виктора. Виктор был на работе. Тогда Тенгиз назвался и сказал: "Передайте: я хотел бы с ним встретиться. Часов в двенадцать дня, он знает где".
      - Он имел в виду условное место?
      - Наверное, я не выясняла.
      - Вы не могли бы предположить, что это за место?
      - Нет, не могу.
      - Вы помните, каким был голос Тенгиза? Низким, высоким?
      - Голос был низкий и хрипловатый.
      - А манера говорить? Какая у него манера? Говорит грубо или вежливо, интеллигентно или нет?
      - Конечно, нет.
      - Вы передали просьбу Тенгиза Виктору?
      - Передала. Витя как раз вскоре пришел, сразу же спросил, кто ему звонил. Я сказала.
      - Как повел себя брат?
      - Спросил, кто еще звонил.
      - А что стал делать после этого?
      - Прошел в свою комнату. По-моему, он открывал ящик секретера. Потом вышел из своей комнаты.
      - Он что-нибудь держал в руках?
      Некоторое время Светлана рассматривала собственные ногти, наконец сказала:
      - Да. У него в руке был черный футляр.
      - Черный футляр? Вы не ошибаетесь?
      - Нет, не ошибаюсь.
      - Какого примерно размера?
      - Небольшой. Вот такой. - Светлана показала.
      - Вы когда-нибудь раньше видели этот футляр?
      - Никогда.
      - Что было дальше?
      - Дальше... Сейчас вспомню. Да, позвонила междугородка. Тбилиси. Попросили Виктора, я дала ему трубку.
      - Кто звонил, не знаете?
      - Виктор называл его Малхаз.
      - Они долго говорили?
      - Минут пять. Я особенно не вслушивалась, мне было как-то все равно. О чем-то советовались. В конце Виктор сказал: "Клиент крутой", - и обещал обязательно позвонить. После этого положил трубку.
      - Малхаза, с которым говорил Виктор, вы не знаете?
      - Не знаю.
      - А потом брат ушел?
      - Ушел. Хотя нет. Перед тем как уйти, предупредил: если позвонит Тенгиз, дай ему телефон Мурмана Сулханишвили, пусть звонит ему, в ресторан. А я поеду в Батуми. Вернусь к вечеру.
      - Ираклий Ломидзе сказал, что вы что-то пытались выяснить у Сулханишвили?
      Светлана повернулась ко мне, глаза ее полыхали.
      - Сулханишвили трус. Трус и мерзавец. Я точно знаю: это он сказал Тенгизу телефон Марины. Когда спросила об этом, сразу поняла по его глазам. Сразу все стало ясно.
      Светлана замолчала, снова сникла. У меня было время поразмышлять.
      Значит, телефон Кайшаури сообщил Тенгизу Сулханишвили? Похоже. По все-таки вряд ли Сулханишвили связан с "компашкой" - просто испугался. От Сулханишвили мысли перешли к черному футляру. Интересно, что в нем было? Судя по прорези в центре и размерам футляра, крупный перстень. Но какой? Полная неясность. Тенгиз интересовался, без сомнения, тем, что было в футляре. Можно допустить: Чкония, выходя к Тенгизу, взял из футляра то, что там было. Вот только зачем? Хотел передать эту вещь Тенгизу? А может быть, просто не хотел оставлять без присмотра в квартире? Выйдя, Чкония почти тут же получил четыре смертельных удара ножом. Вещь забрал тот, кто его убил, человек, называвший себя Тенгизом.
      - Большое спасибо, Светлана, - поблагодарил я девушку. - Вы нам очень помогли. Последняя просьба: зайти со мной в райпрокуратуру. Надо опознать черный футляр, который был найден пустым в квартире Кайшаури.
      - Хорошо, если это надо.
      Выйдя из парка и придя вместе со Светланой в райпрокуратуру, я попросил ее подождать в коридоре. Разыскал в РОВД еще два небольших черных футляра. Зашел в кабинет Гверцадзе, взял у него футляр, оставленный Чкония в квартире Кайшаури, разложил все три предмета на столе Реваза Зазаевича. Нашел понятых и пригласил в кабинет Светлану. Показав на стол, спросил:
      - Светлана, посмотрите внимательно, есть ли среди этих футляров тот, который вы видели в руках брата?
      Не раздумывая, девушка показала на футляр, найденный в квартире Кайшаури:
      - Вот. Это тот самый футляр.
      После ухода Светланы я позвонил в ресторан "Вокзальный". Трубку снял директор, которого я хорошо знал. Обменявшись приветствиями, я поинтересовался, есть ли на работе Сулханишвили. Чуть помедлив, директор сказал несколько растерянно:
      - Георгий Ираклиевич, я его отпустил... С сегодняшнего дня он в отпуске. Сказал: женится.
      Работники ресторана "Вокзальный", куда я зашел, ничего обнадеживающего не сообщили. Единственное - несколько человек видели, как Сулханишвили, получив в бухгалтерии деньги за отпуск, ушел домой. Похоже, он торопился. Еще два человека заметили, что примерно через полчаса Сулханишвили вернулся и прошел на перрон, как раз перед прибытием батумского поезда. По их словам, на нем был серый пуловер, синие джинсы и бело-голубые кроссовки. В руке сумка серого цвета с прописной латинской буквой "I". Буква небольшая, синего цвета, в верхнем углу сумки. На этом сведения, собранные мной о Сулханишвили и его отпуске, закончились. Но недаром говорится: нет худа без добра. Именно в ресторане "Вокзальный" мне удалось встретить человека, который видел Тенгиза. Причем не только видел, но и длительное время наблюдал за ним, даже разговаривал.
      Швейцар Васенков - а повезло мне именно с ним - рассказал следующую историю.
      Вчера вечером, перед самым закрытием, к двери ресторана подошел человек. Около минуты спокойно ждал, пока на него кончит шуметь очередь. Потом неожиданно кивнул швейцару: мол, есть дело. Так как Васенков да сигнал не прореагировал, прижался лицом к стеклу. Глядя в упор, что-то сказал. Васенков решил все же открыть дверь, и человек, увидев это, оттеснил плечом рвущихся в ресторан. Как только дверь приоткрылась, бросил тихо:
      - Батоно, покличь Мурмана Сулханишвили. Скажи: вызывает Тенгиз. Я за углом подожду. Лады?
      Васенков ответил, что попробует. Тенгиз, показав пальцем за угол - мол, буду ждать там, - ушел. Больше Васенков его не видел. Пройдя в зал, швейцар попросил одного из официантов позвать Сулханишвили. Официант ушел, Васенков вернулся к двери. Появившийся Сулханишвили спросил: "Кто там по мою душу?" "Какой-то Тенгиз. Ждет за углом".
      Вернулся Сулханишвили минут через десять. Васенкову показалось, что лицо Мурмана после разговора с Тенгизом стало смурным. Сулханишвили проработал до конца смены и ушел вместе с другими официантами.
      Внешность Тенгиза Васенков описал довольно подробно. По словам швейцара, это был человек среднего роста и среднего сложения, возраста от тридцати пяти до сорока лет. Лицо круглое, нос кнопочкой. Губы узкие, поджатые. Небольшие рыжеватые усики. Глаза карие, маленькие. На левой щеке, рядом с носом, то ли случайное пятнышко, то ли небольшой шрам. Тенгиз был в синей вельветовой куртке, из-под которой виднелась белая футболка. Брюки черные, обычные. На голове плоская кепочка из джинсовой ткани.
      Свидетельство Васенкова было большой удачей. Теперь мы имели подробные приметы Тенгиза. Не рассчитывая на память, я записал их в блокнот. После этого вернулся на вокзал. Опросив, кого мог, попытался выяснить, не садился ли человек, похожий на Тенгиза, в один из поездов. Нет, похожего человека здесь не видели. Но надо было учитывать: за прошедшие сутки от перрона отошло несколько ночных поездов, в каждый из которых легко сесть незамеченным. Мог Тенгиз уехать и другим путем. Допустим, на автобусе. Или на машине.
      Попросив постового на вокзале переписать приметы Тенгиза и быть внимательнее, я сел в машину и поехал на Песчаную, дом два.
      Дом Сулханишвили оказался добротным, в четыре окна, с просторной верандой и мезонином. Впрочем, такими были в Галиси почти все частные дома. Я довольно долго стучал в калитку. Наконец на крыльцо вышла женщина лет шестидесяти в черной косынке и черном платье. Лицо ее было приветливое, открытое. Судя по всему, это была мать Сулханишвили. Женщина охотно сообщила: сын уехал, куда - неизвестно, родителей о своих делах он обычно в известность не ставит.
      Помедлив, я спросил:
      - Калбатоно Медея, какие у вашего сына сейчас семейные дела? Допустим, есть у него какие-то семейные сложности?
      - Не пойму, о чем вы говорите. Нормально мы с ним живем. Не ссоримся.
      - А... невесту вашего сына вы знаете? Жениться он не собирался?
      - Первый раз слышу. Ничего такого он не говорил.
      - Понятно. - Вырвав из блокнота листок, я записал телефон. - Калбатоно Медея, если сын даст о себе знать - позвонит, напишет, - скажите ему, чтобы он связался со мной. По этому телефону.
      - Хорошо.
      Женщина спрятала бумажку, а я, попрощавшись, сел в машину и вернулся в РОВД.
      Увидев меня, дежурный протянул записку. Я развернул ее: "Батоно Георгий! Хорошие новости! Нашел У.М. Поищу вас в городе и вернусь. Парулава". Отлично! Молодец Парулава. Значит, есть условное место, где вчера должны были встретиться Тенгиз и Чкония.
      Поднявшись к себе в кабинет, я дал установку постам: при обнаружении человека с внешностью Тенгиза немедленно сообщить в РОВД, принять меры к установлению личности и задержанию до выяснения обстоятельств. Затем вспомнил: надо позвонить в Батуми, в МВД Аджарии, подготовить приезд Парулавы. Набрал батумский код и номер заместителя начальника ОБХСС полковника Бочарова, так как во время своих командировок в Батуми имел дело главным образом с ним. Услышав знакомый голос, сказал:
      - Здравствуйте, Константин Никифорович. Квишиладзе беспокоит. Из Галиси.
      - А... Сельский житель... - К этому шутливому обращению полковника я уже привык. - Здравствуйте, батоно Георгий. Что у вас там стряслось?
      - Все бы ничего. Да только тут у нас убийство произошло.
      - Неужели?
      - Да. И в связи с ним надо показать вам одну принадлежавшую убитому вещь.
      - Что за вещь?
      - Некое изделие. Может, что-то ценное, а может, цена ему - три копейки. Поэтому мы вам его и посылаем.
      - Кто привезет?
      - Оперуполномоченный Парулава. Лейтенант милиции.
      - Подождите, запишу. Парулава... Имя-отчество? Ему ведь гостиница нужна.
      - Желательно. Имя-отчество Джансуг Гиевич.
      - Джансуг Гиевич... Закажу ему место в "Батуми". Как раз у вокзала. В "Тбилиси", думаю, он и сам не поедет?
      - Естественно. Спасибо, батоно Константин.
      - Когда он будет?
      - От нас поезд отходит в девять вечера. Значит, у вас - в двенадцать.
      - Пусть сразу идет в "Батуми". А с утра к нам. С этой вашей... которой цена три копейки.
      - Константин Никифорович... Вы там уж помогите ему. Он объяснит.
      - О чем разговор. Не волнуйтесь, не обидим вашего Парулаву.
      После звонка в Батуми я попытался выяснить еще одно, что очень меня интересовало. Светлана Чкония говорила о Малхазе, звонившем ее брату из Тбилиси. Вдруг кто-то из нашего РОВД слышал о некоем Малхазе? Допустим, тот приезжал сюда или даже жил здесь в качестве дачника? Мало ли. Я опросил нескольких сотрудников угрозыска. Не добившись результата, позвонил в паспортный отдел. Не поленился набрать номер и городского бюро найма квартир, хотя там регистрировались далеко не все приезжие. Увы, ничего интересного я не услышал. Тбилисцев по имени Малхаз в Галиси в последнее время не замечалось. В паспортном отделе удалось выявить несколько жителей Галиси по имени Малхаз, но под ситуацию никто из них решительно не подходил. Это были или пожилые люди, далекие от уголовного мира, или малолетние. Спросил я о Малхазе и пришедшего вскоре Парулаву. Он тоже покачал головой:
      - Не знаю никакого Малхаза. Уж поверьте, если бы что-то такое промелькнуло, я бы наверняка помнил.
      - Ладно, оставим Малхаза. Что с условным местом?
      - Стекляшку на Железнодорожной улице знаете? Кафе-мороженое? Так вот, они встретились там. Вчера, между двенадцатью и часом дня. Чкония и некий человек лет сорока.
      - Описание есть?
      - Подробное. Среднего роста, круглолицый, нос маленький, рыжеватые усики. Глаза карие, маленькие. Волосы с проседью, редкие. Одет в синюю вельветовую куртку, белую футболку и черные брюки. На столе перед ним лежала синяя джинсовая кепочка. Надел ее, когда ушел. Есть особая примета небольшой шрам на левой щеке.
      - Точно. Это он. Долго они сидели?
      - Долго сидел этот, с джинсовой кепочкой. Видимо, ждал Чкония. Потом подъехал Виктор на своей машине. Оба съели по мороженому, поговорили. Первым ушел Чкония. Чуть погодя - с джинсовой кепочкой.
      - Знаешь, это был Тенгиз. Вечером этот же человек подходил к ресторану "Вокзальный" и вызывал через швейцара Сулханишвили. Назвался Тенгизом. Около десяти минут Сулханишвили и Тенгиз разговаривали о чем-то за углом ресторана. Потом Сулханишвили вернулся в зал, а куда подевался Тенгиз, неизвестно. Но, думаю, пошел на Батумскую - к Чкония.
      - Выходит, мы его примерно установили.
      - Только примерно. До настоящего установления далеко. Поэтому в Батуми зайди в УУР, там есть знающие люди. Похоже, этот Тенгиз имеет солидный опыт. Наши могли с ним встречаться.
      - Понял. Пойду оформлять документы. На себя и на джвари.
      - Оформляй. Кстати, Мурман Сулханишвили только что срочно взял отпуск и отбыл батумским дневным. В неизвестном направлении.
      Случайный попутчик
      Утром, придя в РОВД, я, как обычно, занялся текущими делами. Примерно в одиннадцать раздался междугородный звонок. Сняв трубку, узнал голос Бочарова.
      - Георгий Ираклиевич, я только что разговаривал с Чхартишвили, - сказал он. - Арчил Ясонович не против, чтобы вы срочно выехали в Батуми. Что скажете?
      - Что-нибудь случилось?
      - Мы посмотрели вещицу, которую привез Парулава. Она наводит на серьезные размышления. Желательно ваше присутствие.
      - Хорошо, Константин Никифорович. Буду дневным поездом.
      - Ваша гостиница - "Батуми". Не против?
      - Наоборот, я люблю "Батуми".
      - Отлично. Устроитесь - и сразу к нам. До встречи.
      До отхода батумского дневного оставалось около трех часов. Я успел побывать дома, спокойно собраться.
      В поезде мне повезло - место оказалось у окна. Почти всю дорогу я изучал записную книжку Чкония. К концу пути знал все записанные в ней телефоны и адреса чуть ли не наизусть.
      В Батуми поезд прибыл около пяти вечера. Парулава ждал меня у выхода с перрона. По дороге в гостиницу коротко рассказал о том, как у него прошел день.
      В девять утра Джансуг уже был в МВД Аджарии. Зашел в управление уголовного розыска, сообщил о Тенгизе. Там, записав словесный портрет, обещали помочь. После этого Парулава побывал у Бочарова. Полковник долго изучал джвари и сказал, что, скорее всего, это подлинник. Такие бронзовые джвари, с ушком для цепочки, носили на груди грузинские православные священники. Сейчас джвари стали у спекулянтов антиквариатом ходовым товаром. По мнению Бочарова, джвари изготовлено примерно в конце одиннадцатого века, то есть в эпоху Давида Строителя. Не исключал он и того, что имеет какое-то отношение к самому Давиду Строителю, так как даже для того времени эта вещь очень дорогая и носить ее мог или католикос, или царь. Для проверки своих предположений Бочаров попросил Парулаву отнести джвари в ЭКО, к подполковнику Телецкому, эксперту, специализирующемуся по антиквариату. Телецкий, обследовав джвари с помощью приборов, подтвердил: изделие действительно представляет большую историческую ценность. Вделанные в крест рубины и изумруды подобраны по размеру и не носят следов шлифовки. Это подтверждает их древность - шлифовать драгоценные камни в Грузии начали лишь в тринадцатом веке. Рак что гипотеза, что это джвари могло принадлежать Давиду Строителю, не исключена. Но подтвердить или отвергнуть ее могут лишь специалисты.
      Пока Телецкий обследовал джвари, Парулава поговорил с теми работниками ОБХСС, в сферу которых мог входить Чкония. И хотя у Парулавы была только фотография Чкония из личного дела, ее оказалось достаточно. Работники ОБХСС, занимающиеся спекулянтами антиквариатом, Чкония знали, знали и его кличку. По их словам, Кэп довольно часто приезжал в Батуми. Останавливался он, как правило, в лучших гостиницах - в "Аджарии" или "Грузии". Весомых поводов для задержания Кэп не давал, но тем не менее у работников ОБХСС не было никакого сомнения, что Чкония водил дружбу и имел дела с известными в городе спекулянтами. По их мнению, Чкония нельзя было назвать "китом", то есть крупным спекулянтом, но совершенно точно - он был со многими "китами" связан. Интересы их были определенные: антиквариат, иконы, произведения искусства, валюта. Затем Парулава повторно побывал в управлении уголовного розыска. Его сотрудники уже установили, что словесный портрет Тенгиза напоминает внешность некоего Джомардидзе, объявленного во всесоюзный розыск.
      Все это Парулава рассказал, пока мы шли вокруг площади к гостинице. Мне стало ясно, что дело принимает серьезный оборот, и понятно, почему Бочаров вызвал меня в Батуми.
      В гостинице все оформили довольно быстро. Парулава сдал свой номер, и мы, уже вместе, получили двухместный. Когда поднимались в лифте на шестой этаж, Парулава вдруг сказал:
      - Батоно Георгий, не знаю, будете меня хвалить или ругать...
      - За что я должен тебя хвалить или ругать?
      - Да тут одна история получилась.
      Лифт остановился, мы вышли, направились к дежурной по этажу. Взяв ключи и уже открывая номер, Парулава продолжил разговор:
      - Понимаете, вчера в поезде я познакомился с одним типом. Ну и решил действовать без инструкций, на свое усмотрение.
      Войдя в номер, я положил дипломат на тумбочку:
      - А что, интересный тип?
      - Тбилисец. Зовут Давид Сардионович Церетели, кличка Гуля.
      - Ты даже и кличку знаешь?
      Усмотрев в моих словах иронию, Джансуг мотнул головой:
      - Знаю. Сказали в ОБХСС. И не смотрите на часы, батоно Георгий.
      - Это почему?
      - Бочаров ждет нас в шесть, так что успеем. Я договорился с ребятами они подошлют машину.
      - Вот это хорошо. Ладно, не обижайся. Как же ты познакомился с этим Гулей?
      - В поезде сразу обратил на него внимание. Сидит такой шикарный дядя: белый костюм, темная рубашка, белый галстук, золотая печатка, французский одеколон. Ну, думаю, как только пойдет курить, отправлюсь за ним. Так и сделал. У меня были "Мальборо", я специально взял для Батуми. Смотрю, он выходит, я чуть помедлил - и тоже в тамбур. Встали у окна, стоим. Он лезет в карман. Я его опередил, протягиваю свои "Мальборо", мол, угощайтесь. Отказался: спасибо, курю только свои. Достает "Бенсон". Сначала было отвернулся, потом вдруг поворачивается и протягивает пачку: "Хотите, молодой человек?" Закурили, познакомились. Слово за слово, пошел разговор. Он посмотрел на меня - и о себе. Вскользь, скромно. Мол, тбилисец, работает в НИИ, специалист по музеям, в Батуми на неделю, в командировку. Я: "Где думаете остановиться?" Он: "А вы?" Я с понтом: "Предпочитаю "Аджарию". Говорит: "Неплохая гостиница. А чем вообще занимаетесь?" Сначала я хотел прикинуться полным лохом. По потом поостерегся - больно ушлый дядя. Сказал, что художник, интересуюсь стариной, занимаюсь реставрацией. То да се выложил про Чкония. Мол, есть у меня друг, часто бывает в Тбилиси. Зовут Виктор, фамилия Чкония, друзья называют Кэпом, вы, наверное, его знаете. Спрашивает: "Почему вы так думаете?" Говорю: "Но вы ведь специалист по музеям. Кэп тоже стариной занимается. Иногда дает мне на реставрацию джвари". Сделал вид, что что-то припоминает. "Кажется, слышал. Это молодой человек?" Да, говорю, молодой. На этом разговор заглох, мы прошли на свои места. В Батуми вышло из вагона вместе, идем по перрону. Повернули к такси. Я говорю: "Давид Сардионович, разрешите вас подвезти?" Смотрю, он медлит решает. Потом согласился. Сели в такси. Я спрашиваю: "Вас куда?" Надо, говорит, поужинать. "Мне бы тоже не мешало". Он предлагает: "Тогда давайте в "Грузию". Вы не против?" Я, естественно, не против. Подъезжаем, он достает бумажник. Мне, конечно, хорошо бы, чтоб он заплатил. Сами знаете, сколько командировочных. Но я хвост трубой: "Давид Сардионович, обижаете... Спрячьте сейчас же". Заплатил, выходим. В "Грузии", как всегда, табличка: "Мест нет". Но швейцар, как его увидел, сразу ворота настежь: "Здравствуйте, Давид Сардионович". А он даже не взглянул. Прошли в бар, там все забито. Но нам мигом - отдельный столик. Заказ сделал он. Скромно, без спиртного. Жульен, осетрина, икра. Два кофе. Ну и, Георгий Ираклиевич, как говорится, сам бог велел - показал я ему джвари. Помните, говорю, я спрашивал про Витю Чкония? Он попросил вот эту вещичку проверить. Возраст, сколько стоит и так далее.
      - И как он прореагировал?
      - Прореагировал как надо. Подержал в руках, вернул, продолжил ужин. Только уже за кофе заметил: "Вещичка любопытная. Такие в одиннадцатом веке дела ли. Но, по-моему, фуфель*". Я промолчал. Так что крючок он проглотил. За ужин заплатил сам, мне не позволил. А когда вышли в холл, будто между прочим предложил: "Хотите, Джансуг, проверить вашу вещь - могу свести со специалистом". Ответил, что за тем и приехал. Тогда, говорит, давайте встретимся здесь завтра. Часов в девять. Если вас не будут пускать, скажите, что ко мне. На том и расстались. Поэтому, батоно Георгий, ужинаем мы сегодня в "Грузии".
      ______________
      * Фуфель (жарг.) - подделка.
      То, что рассказал Джансуг, было любопытно, но не более того. Джансуга я понимал. Увидев человека вроде Церетели, да еще имея на руках старинное джвари, трудно было удержаться от соблазна и не проверить, как тот отреагирует на такую вещь. Но ведь Гуля был случайным попутчиком. Вряд ли он имеет хоть какое-то отношение к нашей командировке. Правда, у него можно раздобыть кое-какую интересную информацию, но стоит ли ради этого разыгрывать спектакль в "Грузии". Что же касается Парулавы, то он действовал грамотно - его надо похвалить. Улыбнулся:
      - Джансуг, ну что тебе сказать. Герой дня! Операцию провернул блестяще.
      - Издеваетесь?
      - Ну что ты! Серьезно. Как ты думаешь, за нами уже приехали?
      - Сказали, будут в половине. Батоно Георгий, по данным ОБХСС, Гуля недавно амнистирован. Отбывал срок по восемьдесят девятой*. Один из тбилисских "китов". Мы же из него столько выжмем! Батоно Георгий!
      ______________
      * Ст. 89 УК ГССР - "Нарушение правил о валютных операциях".
      - Джансуг, спускаемся. Ты думаешь, я не хочу поужинать в "Грузии"? Но ведь у нас начальство. Что оно скажет? Кстати, ты Бочарову об этом докладывал?
      - Да. Он сказал: "Надо подумать".
      - Правильно сказал. Ладно, едем. А там видно будет.
      Внизу нас уже ждала серая "Волга". Минут через десять мы были у проходной МВД и ровно без одной минуты шесть вошли в кабинет Бочарова.
      Рядом с полковником Бочаровым сидел щуплый пожилой подполковник в очках. Бочаров тут же нас познакомил: Георгий Ираклиевич Квишиладзе заместитель начальника РОВД. Эдуард Алексеевич Телецкий - наш эксперт.
      Подполковник и я кивнули друг другу. Парулава сел рядом со мной. Посмотрев на него, Бочаров перевел взгляд на меня, спросил:
      - Георгий Ираклиевич, вы уже в курсе? Парулава вас ознакомил?
      - Да. Я знаю, что джвари - подлинник. Знаю о батумских связях Чкония. А также о предположении УУР насчет Тенгиза. Он объявлен во всесоюзный розыск?
      - Да. Вот, ознакомьтесь... - Бочаров протянул листок. Это была справка информационного центра с приколотой фотографией. Справку я прочел дважды:
      "Джомардидзе Омари Бухутиевич. Особо опасный преступник. Неоднократно привлекался к уголовной ответственности. По поддельным документам известен как Кукава Мурман Давидович, Шониашвили Сулико Зазаевич, Беридзе Анвар Георгиевич. Отбывал наказание по статьям 78, 104, 106, 153, 213, 252 УК ГССР*. За убийство приговорен к лишению свободы на 15 лет (ст. 104 УК ГССР) в ИТК особого режима. Бежал при этапировании к месту отбытия наказания. Объявлен во всесоюзный розыск. Под кличками Бугор, Абас, Мимоза не один раз упоминался в показаниях подследственных. Они же указывали на склонность Джомардидзе к употреблению наркотиков. Есть основания подозревать Джомардидзе в нескольких преступлениях, совершенных после побега. Волосы темные с проседью, с залысинами. Лоб средний, надбровные дуги резко выражены, глаза голубые, посажены глубоко. Лицо круглое, левое ухо оттопырено больше правого, нос маленький, губы узкие, на подбородке ямочка. На левой щеке небольшой шрам после удаления родинки. На левом предплечье татуировка - сплетение букв "С" и "В". При задержании опасен. Ориентировки последнего месяца: Ростовская область, Краснодарский край, республики Закавказья".
      ______________
      * Ст. 78 УК ГССР - бандитизм; ст. 252 - хранение наркотиков; ст. 213 изготовление поддельных документов; ст. 104 - умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах; ст. 153 - мошенничество; ст. 106 - убийство в состоянии душевного волнения.
      Увидев, что я изучил справку, Бочаров сказал:
      - Оставьте себе, Георгий Ираклиевич. Особенно фотографию. Пригодится. У уголовников этот Джомардидзе в большом авторитете.
      - Безусловно. Но тут некоторое несоответствие. В справке глаза голубые, у нас - карие.
      - Возможно, это другой человек. Но разве не исключаете контактные линзы?
      - Не исключаю. Хорошо, Константин Никифорович, займемся.
      - Займитесь. Хотя есть данные, что база Джомардидзе все-таки здесь, в Батуми. Только что мне звонили из морского порта. Мы попросили провести работу в связи с найденным у Чкония временным пропуском. Выяснилось: пропуск в порт на имя Чкония Виктора Александровича был выписан заведующим отделом доставки порта Быковым. По словам Быкова, Чкония, которого он не знает и никогда раньше не видел, позавчера позвонил ему и представился работником Галисского объединения сельхозтехники. Объединением якобы до сих пор не получен ожидаемый груз, и он, Чкония, командирован в Батуми для выяснения обстоятельств. Быков, естественно, заказал пропуск, но Чкония так и не увидел. Когда же фотографию Чкония показали в регистратуре портовой поликлиники, там его сразу опознали. Позавчера человек с внешностью Чкония интересовался в регистратуре, работает ли в портовой поликлинике врач по имени Сергей Петрович. Вижу, Георгий Ираклиевич, вы не совсем понимаете, при чем тут Джомардидзе и его пребывание в Батуми.
      - Признаться, да.
      - Вместе с запросом о Чкония мы заодно передали в порт фотографию Джомардидзе. Только что был звонок из транспортной милиции. Сегодня Джомардидзе был в порту.
      - Интересно, а что этому нужно было в порту?
      - Очень интересно. Прошел Джомардидзе в порт по постоянному пропуску, который украл у обедавшего в кафе "Колхида" грузчика Абашели. Абашели о потере заявил, но на КПП спохватились поздно - Джомардидзе уже ушел из порта. По показаниям нескольких свидетелей, Джомардидзе искал того же человека, что и Чкония. Некоего Сергея Петровича. Проверка показала: никаких Сергеев Петровичей в штате портовой поликлиники нет. Есть, правда, несколько в штате пароходства. Но, по всем данным, они не имеют никакого отношения к Джомардидзе. Конечно, мы займемся работой в этом направлении. Ведь теперь ясно: Чкония и Джомардидзе искали медика.
      - В справке говорится о пристрастии Джомардидзе к наркотикам, - заметил я.
      - Правильно. Плюс возможные контактные линзы. Достать такие линзы без помощи медика чрезвычайно сложно. К тому же человеку в бегах. Похоже, что Чкония и Джомардидзе как-то связаны с врачом, возможно, работающим в пароходстве. Но они не знали, где его искать! Установить же его личность им было необходимо, настолько необходимо, что Джомардидзе пошел даже на кражу пропуска. Что скажете, Георгий Ираклиевич, по поводу имени?
      - Думаю, что Сергей Петрович - псевдоним. Для конспирации.
      - Скорее всего. Если так - задача осложняется. Но не настолько, чтобы опускать руки. Со слов Парулавы, я понял: одному из ваших свидетелей Чкония говорил о преступной группе.
      - Говорил. А также о крупном деле, которое эта группа хочет "провернуть" с иностранцами.
      - Крупное дело... Допустим, незаконная продажа ценной вещи с последующим вывозом. - Бочаров тронул лежащее перед ним джвари: - Этой?
      Насчет вывоза ценной вещи я был согласен. Но думал все же о другом. Бочаров заметил это и спросил:
      - Георгий Ираклиевич, вас что-то смущает?
      - Показания Кайшаури. Женщины, в доме которой был убит Чкония.
      - А что такое?
      - По словам Кайшаури, перед тем, как выйти из ее квартиры, Чкония, отвернувшись, спрятал какую-то вещь. Это было ночью, сразу после звонка Тенгиза - предположительно Джомардидзе. Эту вещь Чкония достал из небольшого черного футляра. Кайшаури ясно видела: вещь, которую Чкония достал из футляра, он положил в верхний карман рубашки. При обыске убитого оба верхних кармана рубашки были пусты. Единственное, что нашли, ключи от машины.
      - Говорите, он достал эту вещь из черного футляра? - поинтересовался Телецкий. - Этот футляр новый?
      - Да. Он остался в квартире и был приобщен к делу.
      Бочаров посмотрел на Телецкого:
      - Эдуард Алексеевич, подскажите: что могло быть в этом футляре?
      - Судя по джвари, скорее всего, еще одно ювелирное изделие. Хорошо, что футляр новый. У известных ювелиров есть правило: вместе с ювелирным изделием делать и футляр к нему. Это, так сказать, знак фирмы. Если футляр сделан недавно, не исключено, что нам удастся определить мастера. По почерку. У любого изделия есть специфические отличия, зависящие от манеры отделки, качества материалов и так далее. Особенно, если футляр делал хороший ювелир. Поскольку таких ювелиров у нас немного, искать будет легче.
      - Вы считаете, это было новое ювелирное изделие? - спросил Бочаров.
      - Нет, Константин Никифорович, я так не считаю. Известные ювелиры в наше время почти не работают над новыми изделиями. Почти наверняка это было что-то антикварное, нуждающееся в реставрации. Изделию придавали товарный вид. А вот что хранилось в футляре? Георгий Ираклиевич, сможете набросать на бумаге эскиз футляра в натуральную величину?
      Я взял лист бумаги, нарисовал футляр, объяснил, какой он изнутри.
      Подполковник Телецкий долго не раздумывал, тут же сказал:
      - Думаю, это был перстень. Но довольно объемный - судя по размеру футляра.
      - Похоже на истину, - сказал Бочаров. - Осталась только самая малость найти его.
      Парулава чуть кашлянул, посмотрел на меня. Я понял - напоминает о Церетели. Поймав взгляд Парулавы, Бочаров спросил:
      - Джансуг Гиевич, вы что-то хотите сказать?
      - Вообще-то, да. Я вам вчера докладывал о Церетели.
      - Этот тбилисский "кит"... Что-нибудь новое?
      - Нет. Но у меня назначено с ним свидание.
      - Помню-помню. В ресторане "Грузия". Он ведь обещал привести специалиста по джвари?
      - Обещал.
      Бочаров посмотрел на Телецкого:
      - Вы ведь Церетели знаете?
      - Отлично знаю. В свое время был подающим надежды молодым ученым. Потом, увы, употребил знания во вред.
      - Как вы думаете, зачем он приехал в Батуми? - поинтересовался я. Может быть, по делу?
      - Судя по рассказу Парулавы, вряд ли. Насколько я знаю, Церетели постоянно приезжает сюда. Отдохнуть, развеяться. Тут все рядом - Цихисдзири, Кобулети. Останавливается он только в "Грузии". Насчет же дела... Ну, если что-то подвернется, Гуля может и подцепить. Не упустит.
      - Например, наше джвари, - сказал Бочаров.
      Телецкий повел бровями:
      - Боюсь, Церетели нашим джвари не заинтересуется.
      - Почему? Он же видит, что это за вещь.
      - Поэтому и не заинтересуется. Церетели хитер, как старый лис. Нюх у него отменный. Если же клюнет, никогда не будет покупать джвари сам - только через подставное лицо, да и то не сразу, а постепенно. Так сказать, поэтапно.
      Поразмыслив, Бочаров спросил:
      - Насколько я понял, если мы начнем ловить Церетели на джвари, это будет долгая песня. Так, Эдуард Алексеевич?
      - Боюсь, что так.
      Еще подумав, полковник повернулся:
      - Джансуг Гиевич, во сколько у вас с ним свидание?
      - В девять вечера.
      Бочаров перевел взгляд на меня:
      - Осталось полтора часа. Думаю, на это свидание надо все-таки пойти. И вам тоже, Георгий Ираклиевич! Учитывая рекомендации Эдуарда Алексеевича, ловить Церетели на джвари мы сейчас не будем. Поймаем со временем на чем-нибудь другом. Но выжать из него максимум информации по делу Чкония наш святой долг. В Батуми вас обоих не знают. Джансуг Гиевич местом в ресторане обеспечен. Что касается вас, Георгий Ираклиевич... На случай, если сначала вы будете действовать отдельно...
      - Иначе просто не получится.
      - Тогда так. Если сами не пройдете, обратитесь к метрдотелю. Скажите, что от Константина Никифоровича. А я ему позвоню.
      - Спасибо.
      Поправив очки, Телецкий посмотрел на меня:
      - Может быть, нужны еще какие-то сведения, Георгий Ираклиевич?
      Я прикинул: поможет ли мне какая-то дополнительная информация о Церетели? Вообще-то нам с Парулавой нужно узнать у Гули следующее: какой крупный антикварный перстень большой ценности может сейчас в СССР находиться "в свободном обращении", "плавать", как говорят спекулянты. Добиться такой информации от Церетели реально. На наше джвари Гуля при всей своей осторожности все-таки клюнул. Значит, нам с Джансугом надо лишь покрепче его прихватить. Вряд ли, только что отбыв наказание, Церетели снова захочет иметь дело с ОБХСС.
      Телецкий ободряюще улыбнулся:
      - Не стесняйтесь, Георгий Ираклиевич. Чем можем - поможем.
      - Эдуард Алексеевич, не мешало бы знать о связях Церетели с батумскими "китами".
      Телецкий снял очки, протер платком, снова надел:
      - Увы, Георгий Ираклиевич, таких связей нет.
      - Совсем нет?
      - Совсем. Я ведь говорил: Церетели чрезвычайно осторожен.
      - И он никого из них здесь не знает?
      - Ну что вы! Наоборот. Он знает всех. И его все знают. Больше того боятся, заискивают перед ним. Он же лишь изредка может снизойти поздороваться, пригласить за столик. И все. На этом знакомство заканчивается. Все дела - только через подставных лиц.
      - Тяжелый вариант. Не подкопаешься.
      - Тяжелый. Но одну связь я вам все-таки назову. Правда, ее так называть неверно. Если точнее, то это антисвязь.
      - Почему же? Какие-то счеты?
      - Верно. Этот человек - Мария Несторовна Замтарадзе. Церетели уже давно с нею в смертельной ссоре. Думаю, в свое время они что-то не поделили.
      Мария Несторовна Замтарадзе... Имя показалось мне знакомым. Нет, определенно я где-то его встречал, но где? Пытаясь вспомнить, спросил:
      - Замтарадзе тоже из "китов"?
      - Им был ее муж. Но эта Замтарадзе - особая женщина. Умная, красивая, даже сейчас, когда ей за сорок. Почти уверен: на все дела своего мужа вдохновляла она - он был только исполнителем. Когда Кукури Замтарадзе "сгорел", выяснилось: за три дня до этого были оформлены развод и раздел имущества. Показаний на Марию Несторовну не было, так что она осталась в стороне, ушла от конфискации, сохранив все нажитые с мужем ценности.
      Вдруг я вспомнил, где встречал имя Замтарадзе: в записной книжке Чкония.
      - Мария Несторовна женщина скрытная, - добавил Телецкий. - Вряд ли вы от нее что-то узнаете. И все же запишите ее телефон и адрес. На всякий случай.
      - Кажется, не нужно. - Достав из кармана записную книжку Чкония, я раскрыл ее на букве "З". Память не подвела. На листке под записью "Замтарадзе Мария Несторовна" имелся и адрес, и телефон.
      Глянув, Телецкий кивнул:
      - Выходит, я прав: от дел Мария Несторовна еще не отошла, иногда балуется. Тем лучше, эта запись - наш козырь.
      - В разговоре с Церетели или с Замтарадзе я могу ссылаться на вас?
      - Пожалуйста.
      Аргумент для откровенности
      Первым к двери бара-варьете в ресторане "Грузия" подошел Джансуг. Чуть ее приоткрыв, оглядел зал, незаметно мне кивнул, мол, Гуля на месте, и исчез за дверью.
      Выждав минуты три, вошел в бар и я. Зал был переполнен. Ко мне тут же приблизился метрдотель:
      - Извините, мест нет. Если, конечно, вы без заказа...
      - Я от Константина Никифоровича...
      - Тогда другое дело.
      - Пожалуйста, не смотрите в правый угол, - попросил я метрдотеля. - Мне нужно ненадолго сесть там около столика на двоих. Желательно, не привлекая внимания.
      Метрдотель помедлил лишь самую малость. По виду, он был человеком опытным, не теряющимся ни в какой обстановке.
      - Хорошо. Там рядом есть столик на четверых. Две дамы и два мужчины. Я подсажу вас к ним. Устраивает?
      За столиком сидели две женщины в вечерних туалетах и два солидных мужчины. По цветам в вазе можно было понять: четверка отмечает какое-то событие. Что ж, вариант меня устраивал, особенно, если повезет и Церетели примет меня за человека из этой компании, не насторожится раньше времени. Впрочем, такое везение можно и организовать. На этот случай есть несколько приемов.
      - Вполне устраивает, - ответил я метрдотелю. - Если они не против...
      - Я их очень попрошу. Предупрежу, что вы ненадолго.
      - Скажите еще, что у меня сегодня день рождения. Хорошо? И поставьте всем две бутылки шампанского и фруктов. А мне "Боржоми".
      - Сделаем.
      Через четверть минуты метрдотель был у намеченного столика. Пригнувшись, что-то шепнул одному из мужчин. Тот посмотрел в мою сторону, и я тут же поднял руку, помахал. Метрдотель снова что-то зашептал. Мужчина, улыбнувшись, помахал в ответ. Я подошел к столику, сел на подставленный стул. Кажется, Церетели не обратил на мое появление особого внимания. Пока я шел в их сторону, заметил: он что-то не спеша говорит Парулаве. В момент, когда я садился, Церетели замолчал. Официант поставил на стол шампанское и фрукты, передо мной - бокал и бутылку "Боржоми". Я услышал: Церетели два раза повторил слово "расчет". "Хорошо, договорились", - ответил Парулава.
      Одна из женщин за моим столиком приветливо улыбнулась:
      - Мы слышали, у вас сегодня день рождения?
      - Да... Так уж получилось. Не обращайте на меня внимания. Извините, что отвлек вас от варьете.
      Женщина и ее соседи повернулись к выступающему на сцене ансамблю. Краем глаза я увидел: Парулава осторожно тронул салфетку. Это сигнал. Тут же, шепнув сидящему рядом мужчине: "Извините", я переместился вместе со стулом к столику на двоих. Как ни коротко было это перемещение, Церетели успел что-то быстро спрятать в карман пиджака. На меня он посмотрел спокойно. Как мне показалось, все просчитал в уме.
      Я улыбнулся:
      - Давид Сардионович, извините, можно ненадолго к вам?
      Гуля перевел испытующий взгляд на Парулаву, опять на меня:
      - Простите, мы вас не приглашали.
      - Разрешите представиться: майор милиции Квишиладзе Георгий Ираклиевич. А вы, насколько я знаю, - Церетели Давид Сардионович?
      - Может, и так. Только не понимаю, зачем вам портить мне вечер. Какие у вас на это основания. Может быть, я кого-то обокрал, убил, расчленил? Объясните, Георгий Ираклиевич. Я правильно вас называю?
      - Правильно, Давид Сардионович. Только давайте не будем сгущать краски. Вы никого не убили, не расчленили. Но попытку к совершению преступления вы все-таки предприняли.
      - Попытку? Что за ерунда.
      - Что у вас в правом кармане пиджака?
      Испытующе посмотрев на меня, Церетели не спеша полез в карман, достал джвари, положил на стол. Невозмутимо спросил:
      - Вы это имеете в виду?
      - Да.
      Гуля иронично посмотрел на Джансуга:
      - А я хотел было представить вам своего друга Джансуга. Но оказывается, он еще и ваш друг.
      - Давид Сардионович, давайте не будем пикироваться. С вашей стороны действительно была предпринята попытка нарушить статью восемьдесят девятую уголовного кодекса республики. Вы специалист и не могли не знать, что представляет из себя джвари.
      Церетели протестующе поднял руку:
      - Вы правы, пикироваться не стоит. Но, Георгий Ираклиевич, вы же юрист, если майор милиции. Джансуг, разве я собирался покупать у тебя эту штуку? Если ты честный человек, должен сказать.
      Парулава усмехнулся:
      - Давид Сардионович, не нужно давить на мою психику. Вы еще вчера заинтересовались джвари, предложили устроить специалиста. Сегодня уговорили меня отдать джвари для консультации. Хотели дать под него залог, пять тысяч рублей.
      - Я дал залог?
      - Предложили. Этого достаточно.
      - Где доказательства?
      - Стоп! - Я поднял руку. - Давид Сардионович, забудем юридические тонкости. Хорошо? Давайте просто поговорим. Нам нужна ваша помощь.
      - Помощь... - Церетели взял бокал, пригубил. - Моя помощь, Георгий Ираклиевич, стоит дорого.
      - Согласен. Но наша помощь тоже стоит дорого.
      Церетели сдержанно улыбнулся:
      - Аргумент железный. Хорошо, слушаю.
      Телефона Церетели в записной книжке Чкония не было. Но поскольку Гуля, конечно же, знает всех и вся, я решил задать вопрос "с миной":
      - Давид Сардионович, с кем вы встречались, когда в последний раз были в Галиси?
      Достав из кармана пачку английских сигарет, он задумчиво повертел ее в руках:
      - Последний раз в Галиси... Сначала объясните, что такое Галиси?
      - Город. Районный центр.
      - Районный центр. Из таких городов я после "отдыха"* был только в Поти. Если Поти - районный центр. О Галиси первый раз слышу.
      ______________
      * После отдыха (жарг.) - после отбытия наказания в исправительно-трудовой колонии.
      Похоже, Церетели не хитрил. Я достал из кармана и положил перед ним фотографию Чкония:
      - Джансугу показалось, вы знали Виктора Чкония, по кличке Кэп. Вот этого. Это так?
      Церетели изучил фотографию. Протянул пачку сигарет поочередно мне и Парулаве. Мы отказались. Щелкнув зажигалкой, он прикурил, затянулся:
      - Так. Я его знал. Шустрый юноша, довольно часто мелькал перед глазами.
      - Где?
      - И в Тбилиси, и в Батуми.
      - Может быть, где-то еще?
      - Да нет, больше нигде. В Тбилиси пару раз предлагал свои услуги.
      - Где это происходило?
      - Обычно я сижу в "Калахури", там и происходило. Я, естественно, от его услуг отказался. После "отдыха" хочу только одного - тихой жизни. Но этот юноша мелькал. Он что-нибудь натворил?
      Я спрятал снимок:
      - Больше ничего не натворит. Его убили.
      Церетели огорченно качнул головой:
      - Старая истина: деньги до добра не доводят. Жаль юношу.
      - Давид Сардионович, вы слышали об этом убийстве до нашего разговора?
      - Георгий Ираклиевич, - сказал Церетели с упреком, - разве я похож на человека, который может об этом знать? Услышал от вас. Здесь я ничем не могу помочь. Небольшое недоразумение с валютой у меня было, не спорю. Но я ведь и заплатил за него. Теперь я не занимаюсь никакими делами. Ваше джвари, не скрою, меня заинтересовало, но только как специалиста. Думаю, никаких претензий со стороны милиции по этому поводу не может быть. Что до Чкония я никогда и ничем не был с ним связан.
      - Давид Сардионович, еще одна просьба. Вспомните, вы не слышали о некоей "плавающей" солидной вещи, хранящейся в черном замшевом футляре примерно такого размера... - Я показал. - Скорее всего, это перстень, причем довольно крупный.
      Гуля затянулся, но размышлял недолго.
      - Вообще-то, Георгий Ираклиевич, мне туда не сообщали, что здесь "плавает". Связи не было. А потом, что значит в вашем понятии солидная вещь? Тысяч на десять?
      - Побольше. Предполагаю, тысяч на сто.
      - Нет. О вещи на такую сумму я не мог слышать. Я еще нужен?
      - Еще один-два вопроса. Среди ваших знакомых или знакомых ваших знакомых нет ли вот этого человека? - Я положил на стол фотографию Джомардидзе. - Его могут звать по-разному. К примеру, Тенгиз. Подойдет также Омари Бухутиевич, Мурман Давидович, Сулико Зазаевич, Анвар Георгиевич. Клички - Бугор и Абас. Никогда не видели такого? Может быть, слышали?
      Глянув на довольно некачественное изображение Джомардидзе, Церетели осторожно отодвинул снимок в мою сторону:
      - Нет. Не видел, не слышал. Это типично не мой человек. - Тяжело вздохнул. - Георгий Ираклиевич, может быть, хватит? Отпустите меня? Честно говоря, я устал.
      - Все. Последний вопрос: вы никогда не слышали о некоем Малхазе?
      - Малхаз? Нет, не слышал. Простите, Георгии Ираклиевич, я опаздываю. Сказав это, Церетели встал и исчез. Кажется, вопрос застал его врасплох.
      Мы с Джансугом почти одновременно посмотрели на часы. Половина десятого...
      Покинув бар, позвонили Телецкому. Выслушав меня, Эдуард Алексеевич довольно долго молчал. Наконец сказал:
      - Знаете что, Георгий Ираклиевич, позвоните-ка Замтарадзе. Прямо сейчас. Поедете - купите цветы. И не скупитесь. Приедете с цветами - будете приняты по высшему разряду.
      Визит
      В гости, как и посоветовал Телецкий, мы поехали с цветами. С помощью метрдотеля удалось достать прекрасный букет.
      Жила Замтарадзе в центре, в солидном особняке. Насколько я понял, этот особняк достался ей от мужа при разделе имущества. Выйдя из машины, мы с Джансугом остановились у глухих ворот. От них в обе стороны тянулась металлическая ограда. Джансуг позвонил. Послышались шаги. Поднялась закрывающая глазок заслонка, девичий голос спросил:
      - Батоно?
      - Меня зовут Квишиладзе, - сказал я. - К Марии Несторовне, по договоренности.
      - Минутку, батоно. - Глазок закрылся. Было слышно, как тот же девичий голос что-то спросил. Чуть погодя дверь в воротах приоткрылась. Девушка в черном платье и черной косынке кивнула в сторону дома:
      - Прошу, батоно. На второй этаж.
      Мы с Джансугом поднялись по лестнице. У высокой резной двери стояла, насколько я понял, сама Замтарадзе. Выглядела хозяйка дома так, как ее описал Телецкий: красивая, еще молодая. Одета была не по-домашнему и, видимо, не потому, что ждала нас, - просто привыкла всегда быть ослепительной.
      Несколько секунд хозяйка дома внимательно изучала меня и Джансуга.
      - Георгий Ираклиевич?
      - Я, Мария Несторовна. А это мой друг - Джансуг Гиевич.
      Протянул букет. Она взяла, искренне восхитилась:
      - Какие красивые цветы! Спасибо. Проходите, прошу. Вот сюда.
      Мы вошли в большую комнату, каждая вещь в которой была тщательно подобрана. На лице Замтарадзе витала легкая улыбка, губы вздрагивали, она как будто видела какой-то сон, от которого пыталась избавиться. Усадив нас на старинный диван, ненадолго занялась цветами. Принесла вазу с водой, поставила букет на стол, с видимым удовольствием поправила цветы. Потом посмотрела на нас:
      - Вы не голодны? Не стесняйтесь. Мы с племянницей быстро накроем стол. Это не сложно.
      - Спасибо, Мария Несторовна, мы только от стола, - поблагодарил я. - А потом, мы не хотим отнимать у вас много времени, уже поздно. Лучше сразу начать разговор.
      - Очень жаль, что отказываетесь, - огорчилась Замтарадзе. - Ну, а к разговору я готова. - Легко опустившись в глубокое кресло напротив, спросила: - Что вас интересует?
      - Вы знали Виктора Чкония? - сразу же задал я вопрос.
      - Чкония... Может быть. Сколько ему лет?
      - Двадцать четыре года. Вот, посмотрите. - Я положил на стол фотографию.
      Замтарадзе кивнула:
      - Знаю. Но, простите, на уровне прихожей. Он приносил книги, какие-то безделушки, вещи. Не более того.
      - А что вы о нем можете сказать?
      - Мальчик ловкий, цепкий. Своего не упустит, но таких сейчас много. Понимаете?
      - Понимаю. А как вы думаете, могла быть связана с Чкония какая-нибудь крупная вещь? Такая вещь, которая стоит от пятидесяти тысяч рублей и выше. По нашим данным, это перстень, хранился он в черном замшевом новом футляре. Примерно вот такого размера. - Я показал.
      Замтарадзе улыбнулась:
      - Эдуард Алексеевич разве вас не предупредил? Я никогда не занималась никакими вещами. Если что-то покупаю, то только для себя. Но это мелочи. Я понятия не имею, с чем крупным мог быть связан Чкония. Почему вы приехали ко мне?
      - Ваш телефон записан в телефонной книжке Чкония.
      - Вот в чем дело! Ну, я уже объяснила, насколько мы с ним были знакомы.
      - Видите ли, два дня назад Чкония был убит. Нам, естественно, приходится о нем спрашивать. У тех, кто его знал.
      Замтарадзе нахмурилась:
      - Жаль... Жаль мальчика. Я его почти не знала и все-таки грустно... Но добавить ничего не могу...
      - Как вы считаете, мог Чкония быть связан с "китами"?
      - Не могу сказать. Раньше такие работали только на подхвате. Но сейчас все перепуталось. Кто его знает.
      - Мы думаем, его убили из-за антикварного перстня. Если бы удалось узнать, что это за перстень, было бы легче найти убийцу.
      - Понимаю. Рада бы помочь, но крупных антикварных вещей в последние годы не вижу и даже о них не слышу. - Внимательно посмотрел на меня: Георгий Ираклиевич, вы упоминали по телефону Давида Сардионовича Церетели? Вы его знаете?
      - Да. Я только что с ним разговаривал.
      - Ну, так нужно было спросить у него.
      - Церетели сказал, что он этими делами больше не занимается и не интересуется.
      Замтарадзе встала, отошла к окну, слегка отодвинула рукой кружевную занавеску. Посмотрев недолго в темноту, взялась за шнур и сдвинула тяжелые ночные шторы. Вернувшись, опять села напротив. Подняла чуть сощуренные глаза, сказала тихо:
      - Врет. Он по-прежнему "кит". Один из крупнейших в Союзе. Он темнил.
      - Темнил? Но тогда очень уверенно. Все было вполне правдоподобно.
      Глаза Марии Несторовны еще чуть-чуть сузились. Она сказала:
      - Вспомните, не запнулся ли он на каком-нибудь вопросе?
      Я быстренько восстановил в памяти разговор с Церетели:
      - Запнулся. Когда мы спросили, знает ли он Малхаза.
      Несколько секунд лицо Замтарадзе оставалось бесстрастным. Потом на губах появилась все та же блуждающая улыбка.
      - Вы имеете в виду Малхаза Гогунаву?
      Гогунава... И эта фамилия, кажется, встречалась в записной книжке Чкония.
      - Он из Тбилиси? - спросил я.
      - Да.
      - Тогда его. Что вы о нем знаете?
      - О Малхазе Гогунаве?.. Малхаз Теймуразович Гогунава считается солидным коллекционером. Очень серьезный товарищ. Очень.
      - Это все?
      - Это очень много.
      - Он как-то связан с Церетели?
      - Примерно полгода назад, когда Гуля только что вышел, они не сошлись на какой-то вещи. Гуля хотел купить, а Малхаз не отдал - кто-то предложил больше. Слышала, что Гуля крепко обозлился, даже отомстить хотел, но вовремя одумался.
      - Что за вещь, Мария Несторовна?
      - Вот этого я не знаю. - Лицо Замтарадзе вдруг стало бесстрастным, улыбка холодной. - Разве я мало сказала?
      - У вас есть тбилисский телефон Гогунавы?
      - Я с ним не знакома настолько коротко.
      - Мог Гогунава быть как-то связан с Чкония?
      - Я не могла этого знать.
      - А мог ли Гогунава быть как-то связан с городком под названием Галиси?
      Замтарадзе вздохнула, тронула пальцами висок:
      - Георгий Ираклиевич, я никогда не слышала о Галиси! Простите, но я очень устала. И голова заболела. Честное слово. Я вас провожу.
      Замтарадзе сама проводила нас до ворот. Сдержанно попрощалась, осторожно закрыла за нами дверцу. Я тут же достал записную книжку Чкония. Все точно. В ней есть телефон Гогунавы.
      Признание
      Джансуг посмотрел на меня, заметил:
      - Батоно Георгий, кажется, у этой дамы действительно был серьезный конфликт с Гулей. Куда едем? В "Батуми"?
      - Да нет. В "Грузию".
      К гостинице мы подъехали около двенадцати. Поднялись в бар. Там Церетели не было. Спустились вниз, подошли к администратору. Парулава спросил:
      - В каком номере остановился Давид Сардионович Церетели?
      Девушка даже не стала смотреть журнал:
      - Церетели? Вообще-то он был в четыреста двадцать первом, но съехал. Я ему заказывала такси в аэропорт.
      - Спасибо.
      Джансуг понял меня без слов, и мы заспешили к машине.
      До аэропорта по пустому шоссе мы домчались минут за двадцать. Парулаву я тут же отправил к билетной кассе выяснить, выписан ли билет на имя Церетели, сам остановился в зале регистрации. Народу было немного, лишь у одной из стоек вился хвост. Чисто случайно я уловил в нем какое-то движение. Повернулся, когда из средней части очереди уже незаметно отделилась фигура. Это был Церетели. Теперь он с плащом через руку, с небольшой дорожной сумкой медленным шагом шел по залу. Исчез за дверью.
      Вернувшись, Джансуг сообщил:
      - Билет взят на ночной рейс.
      - Ты так эффектно шел к кассе, что Гуля вышел из очереди и скрылся. Его нужно, скорее всего, искать в туалете.
      - Давно он там?
      - Только что вошел. Зайди туда, но разговор не заводи. Только поздоровайся.
      Джансуг ушел. Ждать долго не пришлось. Минуты через три вернулся вместе с Церетели.
      Не выдержав, я сказал:
      - Давид Сардионович, вы так быстро вышли из очереди. Ведь идет регистрация. Неприятности с желудком?
      - Никаких неприятностей, просто приспичило.
      - Понятно, природа сильнее нас. Не хочу вас задерживать с отлетом. Ответьте сразу: какую вещь вы не поделили полгода назад с Гогунавой?
      Церетели нахмурился:
      - Не знаю, о чем вы говорите.
      - Если не сможете вспомнить сейчас, придется задержать вас на несколько часов. Закон это разрешает. И говорить в другом месте.
      Церетели достал платок. Вытер лицо. Я не сомневался - ему действительно стало жарко. Медленно убрал платок и сказал:
      - Вещь была, но я о ней только слышал, в руках не держал.
      - Что за вещь?
      - Перстень. С бриллиантом.
      - Перстень?
      - Да. Сведения о нем есть в каталоге Музея Грузии издания тысяча девятьсот двенадцатого года. "Перстень Саломеи". Подарок императора Александра Второго.
      - Этот перстень у Гогунавы?
      - Был у него тогда. С тех пор я ничего не слышал ни о перстне, ни о самом Малхазе.
      - Точно?
      - Точно.
      Прежде чем отъехать от аэропорта, мы некоторое время сидели молча. Наконец Парулава спросил:
      - Что-нибудь прояснилось?
      - Чтобы что-то прояснилось, нам нужно сначала поговорить с Телецким, потом с этим Гогунавой.
      - А сейчас что?
      - Сейчас поедем спать. В "Батуми". А с утра продолжим.
      Условия обмена
      "Половина второго", - подумал Гогунава. Минут через двадцать - Галиси. Водитель он неплохой, и все же шесть часов за рулем, половина из которых пришлась на подъемы и спуски в горах, - занятие утомительное. Сначала, когда на своей зеленой восьмерке отъехал от Тбилиси, радовало все: улетающие назад селения, ущелья, реки, чайные поля, виноградники, развалины древних храмов. Но после Кутаиси все эти красоты примелькались. И все же настроение у него неплохое. Он, Гогунава, благодарен Вите Чкония за этот подарок - Галиси. В Галиси отдыхается как нигде. Чистый воздух, горы, два озера, что еще нужно? Конечно, приходится мириться с некоторым ограничением удобств, но зато никаких знакомых, ничего, связанного с так называемым "турсервисом". Дом, который он снимает, в высшей точке Галиси, по сути, в горах. Вид из окна залюбуешься. К тому же этот городок - идеальное место для деловых встреч.
      Подняв руку, Гогунава тронул внутренний карман куртки. Усмехнулся, ощутив тяжесть пистолета. Он, Малхаз Гогунава, старший научный сотрудник, никогда в своей жизни не стрелял. Но зато он хорошо знает о так называемом чувстве пистолета. Теперь он это чувство проверил на себе. С тех пор, как у него есть пистолет, он действительно ничего не боится. Наверняка он так никогда и не выстрелит. Но сейчас ему надо обязательно иметь его в кармане.
      Стоило подумать о деле, в груди возникла легкая тревога. Лолуашвили... Вещь сейчас у него. В старике-ювелире он уверен как в самом себе. И все же мало ли что. Лолуашвили немолод. Может споткнуться, переходя улицу, удариться головой о камень. Его может хватить удар. Но клиент поставил условие: Лолуашвили должен сделать копию. В Тбилиси, работая над копией, Лолуашвили брал "Перстень Саломеи" изредка и ненадолго. Поехав же на две недели в Галиси для его окончательной отделки, упросил дать ему оригинал с собой. Впрочем, он, Гогунава, знает: все его сомнения, все придуманные страхи, даже приобретенный по случаю пистолет - чушь. Сделка надежная. Чкония - человек проверенный. Главный клиент, Сергей Петрович, с которым Витя познакомил его полгода назад в Тбилиси, внушает безусловное доверие. Без всякого сомнения, он даст требуемую сумму. Ведь Сергей Петрович знает: на "Перстне Саломеи" он не прогадает - выгодно сбудет его за границу. Но Гогунаву это уже не касается. Конечно, деньги, которые он сам получит за "Перстень Саломеи", не составят и десятой части настоящей цены. Но в Союзе настоящей цены он все равно никогда не получит. Так что даже эти деньги лучше, чем вещь, пусть и прекрасная, но лежащая мертвым грузом. Тем более, что он отдал за нее старушке вдвое меньше.
      Вот и первые домики Галиси. На шоссе много сорванных ветром веток, вчера здесь прошел ураган, об этом сообщали по радио. Зато теперь на небе ни облачка, светит солнце, ветра почти нет...
      Миновав центр города, Гогунава свернул на узкую и извилистую горную дорогу, вьющуюся у самого обрыва в пропасть. Проехать по ней нужно было примерно полтора километра, но скорость пришлось сбавить до минимума. Дорога после урагана чем только не была усеяна. На полпути увидел старика Лолуашвили - тот медленно шел навстречу. Заметив знакомую машину, заулыбался, помахал рукой. Гогунава чуть свернул в сторону, затормозил, вышел, поцеловался со стариком.
      - Малхаз, родной... Как доехал? - В поднятых худых руках, в улыбающихся голубых глазах, в клочке седых волос, торчащем над теменем, был весь Лолуашвили: добряк не от мира сего, великий мастер ювелирного дела.
      Гогунаве мучительно захотелось спросить, цел ли перстень, но он удержался, заговорил о другом.
      - Отлично, Элиа Соломонович. Вы-то как?
      - Небось все две недели не спал? Волнуешься, цел ли перстень?
      Слава богу, Лолуашвили догадался начать разговор первым.
      - Батоно Элико, даже в шутку не могу ставить под сомнение вашу честность. Я нисколько не волнуюсь.
      - Ладно, ладно... - Ювелир достал из-за пазухи темный байковый мешочек. - Проверяй. Давай, давай, нечего. Здесь нас никто не увидит.
      Помедлив, Гогунава развязал мешочек. Достал перстень. Взял за ободок, повернул. Да, это он - "Перстень Саломеи". Его "Перстень Саломеи" подлинный. Невероятное, неповторимое творение ювелирного искусства. Платиновый обод с тончайшими узорными витками, виртуозной работы, но главное - бриллиант. Этим камнем он любовался не менее тысячи раз. Оторваться от него невозможно и сейчас. И все же Гогунава оторвался. Быстро завязал мешочек, сунул в карман куртки:
      - Спасибо, батоно Элико. Вы когда уезжаете?
      - Сегодня. В девять, вечерним батумским.
      - Остаться не хотите? Ведь у нас с вами две комнаты и веранда. Разместимся как-нибудь?
      - Малхаз, о чем ты. У меня же сын. Еле тебя дождался.
      Гогунава посадил старика в машину, не спеша двинулся дальше. Спросил:
      - Как Витя? Сдали ему дубликат?
      - А как же. Позавчера это было. Остался очень доволен работой.
      - Рассчитались сполна?
      - Естественно. Я теперь гордый, со мной не шути.
      - Витя сейчас здесь?
      - Не знаю. Получив гонорар, я о нем забыл. Сдается, Витя собирался куда-то уехать.
      - Но ведь он меня должен был дождаться?
      - Вы так договаривались?
      - В общем-то нет. Но все же...
      Доехав до дома и поднявшись вместе с Лолуашвили на второй этаж, Гогунава набрал номер Чкония. Ждал долго, но к телефону никто не подошел. Повесив трубку, посмотрел на Лолуашвили:
      - Странно. У него же бабушка и сестра.
      - Ничего странного. Отличная погода, они пошли погулять.
      "Действительно, - подумал Гогунава, - погода отличная. Что звонить, зря терять время. Не беда, если и уехал, клиенты-то все равно уже наверняка ждут. Надо только как-то избавиться от старика".
      Будто угадав его мысли, Лолуашвили взял с пола небольшой чемоданчик:
      - Малхаз, давай-ка мы с тобой здесь и простимся. Жил я в твоей квартире прекрасно, спасибо. Вещи у меня собраны, хочу погулять до отхода поезда. Человек я теперь богатый - зайду на базар, по магазинам пройдусь. Не обидишься?
      - Батоно Элико, да что вы. Вы же знаете наши отношения. Конечно, идите. Я скоро буду в Батуми, созвонимся. Может, вас подвезти?
      - Лучше пройдусь. Зачем лишать себя удовольствия. Счастливо, Малхаз.
      - Счастливо, батоно Элико.
      После ухода ювелира Гогунава оглядел комнату, хотя она давно была знакома ему до последнего сантиметра. Светлые обои, пышно застеленная двухспальная кровать, высокое трюмо в углу, холодильник, телевизор, телефон. Конечно, обстановка не тбилисского уровня, но чисто, даже уютно. В простоте своя прелесть.
      Гогунава подошел к окну, стал смотреть во дворик, дождался, когда старик выйдет за ворота. Клиенты должны уже приехать и ждать его в привокзальном сквере. Надо подготовиться. Осторожно закрыл створку окна, достал пистолет. Взвесил на ладони, опустил на стол. Дорогая штучка, сработанная лучшей оружейной фирмой Бельгии. Вытащил платок, протер светлую рубчатую поверхность, вынул и вставил обойму, проверил предохранитель. Снова бережно вложил пистолет во внутренний карман куртки, тронул сверху: хорошо ли лег. Достал из другого кармана мешочек. Осторожно вынул то, что последний год было содержанием всей его жизни. "Перстень Саломеи"... Снова взял его за ободок, разглядывая камень. Улыбнулся. Наивная огранка, но тогда не умели шлифовать по-другому. Зато какой камень! В этом камне целый сверкающий мир. Вздохнул, любуясь. Наверное, эти секунды и есть счастье. Потому что это настоящее. И в то же время от этих секунд счастья, от самого перстня пора избавляться. Да, как ни грустно, пора. Ему предлагают приемлемую цену. Именно приемлемую, потому что настоящей он все равно не получит. К тому же все будет тихо, никто ничего не узнает, ведь клиенты в этом тоже заинтересованы. Все-таки приятно - заработать сто тысяч. Еще раз вздохнув, спрятал перстень, осторожно всунул мешочек в потайной, специально для этого вшитый в куртку, карман.
      Лолуашвили давно ушел. Можно идти. Запер дверь на ключ, по витой лестнице спустился во двор. Кивнул хозяйке, что-то делающей у кустов роз. Та улыбнулась:
      - С приездом, батоно Малхаз.
      - Спасибо.
      Выйдя за ограду, на секунду остановился у машины. Нет, он пройдется пешком. Так удобнее. Не спеша спустился по дороге вниз, пошел по улицам к вокзалу мимо двухэтажных белых особняков.
      У входа в привокзальный скверик Гогунава остановился за кустом акации. Те скамейки, которые сейчас видны, пусты. В этой части скверика вообще никого нет, только воробьи копошатся на дорожке. Перешел, скрываясь за высокой оградой из кустарника, к другому входу. Увидел: сидят и ждут. Сергей Петрович, как всегда, в безукоризненном костюме и галстуке. Напарник далеко не форсистый, хотя в хорошей кожаной куртке. На вид - типичный уголовник. Это неприятно, но ничего, видел и не таких.
      Убедившись, что на площади на него никто не обращает внимания, Гогунава вошел в сквер. Увидел, что ожидающие его шевельнулись. Сергей Петрович поправил дымчатые очки.
      Приблизившись, Гогунава улыбнулся:
      - Здравствуйте, батоно Серго.
      - Здравствуйте, батоно Малхаз.
      - Тенгиз меня зовут... - Напарник Сергея Петровича воровато оглянулся. Глазки у него прищуренные, зрачки прыгающие. Шестерка, другого не скажешь.
      Гогунава сел рядом с Сергеем Петровичем. Подумал "Запах французского одеколона... От этого человека всегда так и веет здоровьем и свежестью".
      Сергей Петрович опять поправил очки суставом большого пальца:
      - Будем говорить?
      - Да, можно. Копия уже у вас?
      - Да.
      - Значит, о вещи представление имеете. А условия вы знаете.
      - Представление имеем, цену знаем, но ведь мы прямо с поезда, да и тут не совсем удобное место. Вещь при вас?
      - Нет. Надо ведь условия обмена оговорить.
      Сергей Петрович одобрительно кивнул:
      - Разумеется, батоно Малхаз. Для нас это тоже важно. Может, мы сначала устроимся, а потом уж где-нибудь посидим, поговорим? Тут есть ресторан, гостиница?
      - Если это можно назвать гостиницей - по этой улице, слева. Ресторан прямо тут, привокзальный. - Сказав это, Гогунава подумал, что вокзальный ресторан - отличное место для разговора. Говорить о серьезных делах в шумном зале намного лучше, чем здесь, в этом скверике, где за спиной по ту сторону кустарника ходят люди. Тем более, разговор будет не простой. Он должен настоять на своих условиях обмена перстня на деньги.
      - Тогда давайте часов в восемь в ресторане? Как, батоно Малхаз?
      - Принимается, батоно Серго. Устраивайтесь. В восемь я подъеду.
      - На всякий случай - какая у вас машина? Тенгиз вас встретит.
      - Зеленая восьмерка.
      - Все ясно. Мы придем пораньше, постараемся занять столик у окна.
      - Договорились.
      В восемь Гогунава подъехал к ресторану "Вокзальный". Выключил мотор, огляделся. Двери ресторана, как он и предполагал, были закрыты, стояла очередь. Впрочем, через минуту оттуда вышел Тенгиз. Подошел к машине:
      - Прошу, батоно Малхаз. Столик уже накрыт.
      Гогунава вместе с Тенгизом прошел в ресторан. Место было выбрано удачно - столик стоял в нише и за колонной. Усевшись, Гогунава жестом руки отказался от выпивки - он был за рулем. Тенгиз налил себе и "шефу".
      Ужинали не торопясь. Официанты и повара тоже не торопились. Гогунава не пил, но в разговорах о том, о сем время проходило быстро. Тенгиз заметно захмелел. Сергей же Петрович коньяк, скорее, смаковал, чем пил. От него по-прежнему так и веяло здоровьем и свежестью.
      После горячего Сергей Петрович отставил рюмку в сторону, спросил:
      - Батоно Малхаз, вы по-прежнему настаиваете на той цене? Хотите двести?
      Гогунава с минуту выжидал, только после этого сказал:
      - Да, батоно Серго, я хочу двести.
      - Я согласен, - сказал Сергей Петрович. - Судя по копии, вещь этого стоит.
      - Я хочу двести, но при некоторых условиях.
      - Я слушаю, - откликнулся Сергей Петрович.
      - Во-первых, сразу.
      - О другом не может быть и речи. Конечно, все сразу. Деньги при мне.
      - Во вторых, без неожиданностей.
      Некоторое время Сергей Петрович будто к чему-то прислушивался. Отогнал появившуюся над столом муху, посмотрел на Гогунаву:
      - Простите, я не понял.
      - Я думаю, поняли. Цена, батоно Серго, бросовая. Вещь стоит раз в десять дороже. Вы это знаете. Поэтому за эту бросовую цену я имею право поберечь себе нервы. Условия обмена скажу я сам. И будем говорить без свидетелей, для меня это важно.
      - Неужели Тенгиз мешает?
      - Мешает.
      Сергей Петрович посмотрел на напарника. Тенгиз прищурился, хихикнул:
      - Так я, батоно Малхаз, и так собирался уйти. Мне ночевать негде, в гостинице места не дали. Пока найду, где перекемарить, пока что - вы сговоритесь. Я вам не нужен, батоно Серго?
      - Не нужен.
      Тенгиз встал:
      - Утром тогда как? Где встретимся?
      Лицо Сергея Петровича стало скучным:
      - Это, дорогой батоно Тенгиз, от Малхаза Теймуразовича зависит. Разбуди меня пораньше.
      - Хорошо, батоно Серго.
      Тенгиз мягко, бочком обогнул столик, по-особому, чуть припадая на одну сторону, пошел по проходу, скрылся за портьерой.
      Сергей Петрович налил в пустую до сих пор рюмку Гогунавы коньяк. Добавил в свою, приподнял:
      - Батоно Малхаз, понимаю - вы за рулем. Но позвольте за успех дела.
      - Ну что ж, раз за успех...
      Глядя друг на друга, Гогунава и Сергей Петрович выпили коньяк до конца. Поставив свою рюмку, Сергей Петрович вздохнул:
      - Честно говоря, сам люблю, когда нет посторонних.
      Гогунава осторожно пощупал локтем пистолет. В горле першит, это нехорошо. Сказал:
      - Первое условие: при обмене будем только мы вдвоем.
      - Хорошо.
      - Обмен между мной и вами произойдет завтра, перед батумским поездом, в шесть утра.
      - Куда же я дену Тенгиза?
      - Тенгиз должен пойти в другой конец поезда, в последний вагон. А мы подойдем к первому. Платить за проезд вы будете проводнику.
      - Пожалуйста, если так надо.
      - Надо, мне так спокойней. Это первое. Второе. Поезд стоит семнадцать минут. Вы договариваетесь с проводниками - Тенгиз у последнего вагона, вы у первого. За пятнадцать минут до отхода вы с деньгами подходите к автоматической камере хранения. Она здесь, сразу за рестораном. Утром там пусто, нас никто не увидит. У ячейки вы открываете чемодан, мы считаем деньги, чемодан кладем в ячейку, запираем, шифр видим оба. После этого идем к поезду. Вещь вы получите на перроне за пять минут до отхода поезда.
      - Не понял. Обычно обмен производится сразу.
      - Обычно да, но это случай особый. Я отдаю вещь дешево, за такую цену имею право зря не волноваться. Номер шифра вы будете знать. Если покажется, что вещь не та, в конце концов, можете пожертвовать поездом. Но обманывать мне вас не имеет смысла. То, что это не фуфель, вы увидите сразу. Поезд увозит вас с вещью, я остаюсь с деньгами.
      - Серьезно вы все продумали. Но Витя должен был предупредить: мы играем честно.
      - Верю, но я хочу без нервов, совсем без нервов. И потом, у меня ведь не горит.
      - Хорошо, пусть будет по-вашему. Но раз уж мы оба согласились, хотелось бы посмотреть вещь. Вы обещали взять.
      - Она при мне. - Гогунава осторожно сунул руку во внутренний карман куртки. - Хочу быть с вами откровенным: бомбардиров, как вы, я не захватил, но в случае чего готов пойти на крайние меры, возможности для этого у меня есть.
      - Я вас понял.
      - Тогда сядьте ближе.
      Сергей Петрович придвинулся. Гогунава перевел руку с пистолетом, достал из внутреннего кармана мешочек. Прежде чем вынуть перстень, спросил:
      - У вас есть каталог двенадцатого года?
      - Не сам, пересъемка с каталога.
      - Понятно. Все равно вам все будет ясно.
      - Мне и так будет ясно. Я сравнивал копию с фотографией.
      Гогунава положил на мешочек перстень. Сергей Петрович надолго застыл, разглядывая переливающийся световой игрой бриллиант. Наконец оторвал взгляд от камня:
      - Прекрасная вещь!
      Гогунава убрал перстень, сказал:
      - Расходимся по одному. Сначала я. Вы не раньше, чем через двадцать минут. И учтите назавтра и напарника предупредите: у меня есть чем ответить. Хорошо?
      - Опять вы, Малхаз Теймуразович! Уверяю вас: все будет по условиям договора.
      - Замечательно. И все же выходите не раньше, чем через двадцать минут. Договорились?
      - Договорились.
      - До завтра.
      - До завтра.
      Пройдя через шумный зал, Гогунава вышел на привокзальную площадь. Здесь было полутемно и тихо. Гогунава остановился, вздохнул полной грудью. Самое главное было сделано: условия он изложил и клиент с этими условиями согласился. Ощутив вечернюю свежесть воздуха, двинулся к машине. Открыл дверцу, сел, включил мотор, прислушался к его спокойному шуму. Задача у него теперь одна: вовремя проснуться.
      Развернув машину, не спеша поехал домой. У поворота в горы сбавил ход и включил дальние фары. Машина поползла по извилистой ленте, круто меняющей направление через каждые сорок - пятьдесят метров. Дорогу наверх Гогунава знал наизусть и уверенно вписывался в поворот за поворотом. Свет фар выхватывал из темноты то усыпанный камнями и ветками асфальт, то кусты и деревья у края обрыва, то редкие здесь дома, то неровную поверхность скал. У очередного разворота дорогу преградил толстый кривой сук, которого раньше не было. Гогунава резко затормозил. Вгляделся: никак не объедешь. Как ни хочется оставлять машину - придется выйти. Может быть, кто-то подложил нарочно? Тенгиз? Выключил мотор и фары, вгляделся в окружающую машину неясную мглу. Никого. Все спокойно. Скорее всего, сук надломился во время урагана и сейчас упал под собственной тяжестью. И все же надо принять меры предосторожности. Гогунава достал из внутреннего кармана куртки пистолет, вышел из машины. Подошел к преграде на дороге, прислушиваясь к каждому шороху. Огляделся. Нет, по-прежнему никого. Похоже, он пугает сам себя. Положив пистолет в наружный карман куртки, нагнулся, легко приподнял сук, потащил к краю обрыва.
      "Перстень Саломеи"
      Утром мы с Джансугом наспех позавтракали в гостиничном буфете и тут же позвонили в МВД. Бочарову я коротко доложил: искомой крупной вещью, из-за которой был убит Чкония, мог быть некий "Перстень Саломеи", причем, по словам Церетели, сведения об этом перстне можно найти в каталоге Музея Грузии выпуска 1912 года. Бочаров обещал тут же связаться с Телецким и попросил быть у него в девять утра.
      Когда ровно в девять мы вошли в кабинет Бочарова, там уже сидел Эдуард Алексеевич. Как только мы разместились за столом, он развернул лежащий перед ним старинный каталог - тонкую тетрадь огромного формата с потертыми краями:
      - Константин Никифорович уже ознакомился, послушайте вы. Это редчайшее издание. "Каталог Музея Грузии" выпуска 1912 года. Слушайте. - Найдя нужную страницу, прочел: - "Перстень Саломеи". Перстень из платины с уникальным бриллиантом "Шах-Джахан-7" (масса 17,3 карата, класс "ривер" ИС). Бриллиант является одним из исторических бриллиантов мира. Изготовлен из одного из осколков всемирно известного алмаза "Шах-Джахан", в честь которого назван. Как известно, из алмаза "Шах-Джахан" был изготовлен бриллиант "Орлов", украшающий в наши дни Скипетр Российской Империи. Бриллиант "Орлов" был подарен Ея Императорскому Величеству, Императрице Всероссийской Екатерине II Великой в день Ея тезоименитства его светлостью графом Гр. Орловым. Таким образом, бриллиант "Шах-Джахан-7" является "родственником" всемирно известному, крупнейшему в мире бриллианту "Орлов", "Шах-Джахан-7" бриллиант редкой чистоты, с легким голубовато-зеленоватым оттенком, без видимых включений даже при 10-кратном увеличении.
      История. В 1857 году состоялось бракосочетание дочери царя и царицы Мегрелии (светлейшего князя Давида Дадиани и его супруги светлейшей княгини Екатерины Чавчавадзе-Дадиани) светлейшей княжны Саломе Дадиани с принцем Ашилем Мюратом - внуком короля Неаполитанского Иоахима Мюрата и его супруги Каролины Бонапарт, сестры императора Бонапарта. Памятуя о том, что светлейшая княгиня Екатерина Чавчавадзе была крестницей Ея Императорского Величества Императрицы Всея Руси Екатерины II Великой и имея в виду тесную связь императорского дома Романовых с домом светлейших князей Дадиани, Его Императорское Величество Император Всероссийский Александр II Высочайше соизволил заказать в городе Амстердаме подарок невесте для вручения в дальнейшем законному супругу - перстень с бриллиантом, который и был изготовлен амстердамским бриллиантовых дел мастером Петером Ван Ригбомом-младшим. Согласно Высочайшему соизволению Его Императорского Величества Императора Всероссийского Александра II этот перстень рукой ее светлости, светлейшей княжны Саломе, был надет в знак супружеской верности на палец принца Ашиля Мюрата во время торжественной церемонии бракосочетания в храме Св. Давида в Зугдиди. В дальнейшем их светлости принц Ашиль и светлейшая княгиня Саломе выбрали местом пребывания Мегрелию, изредка совершая поездки во Францию. После их смерти "Перстень Саломеи" оставался в сокровищнице княжеского дома Дадиани".
      После того как мы с Парулавой посмотрели в каталоге фотографию перстня, Телецкий раскрыл свой рабочий блокнот и продолжил:
      - К этим сведениям есть пояснения научного отдела Музея искусств Грузии. Вот послушайте: "После смерти принца Ашиля Мюрата и княгини Саломе Дадиани-Мюрат местонахождение перстня постоянно менялось, поскольку князья Дадиани имели три разные резиденции - в Зугдиди, Салхино и Сенаки. Последним местонахождением "Перстня Саломеи" перед 1917 годом считается Зугдиди. Однако после систематизации и приведения в порядок экспонатов Исторического музея в Зугдиди в 1922 - 1924 годах, куда были переданы все ценности княжеского дома Дадиани, "Перстня Саломеи" в музее не обнаружено. Свидетельства о том, что "Перстень Саломеи" был после революции вывезен потомками Саломе Дадиани-Мюрат и Ашиля Мюрата, сомнительны. До сих пор никаких публикаций и сообщений о появлении "Перстня Саломеи" за границей нет. Таким образом, после 1922 года "Перстень Саломеи", ценная историческая реликвия, считается пропавшим".
      Дочитав запись, Эдуард Алексеевич поднял от блокнота голову:
      - Иными словами, очень похоже, что Церетели сказал правду.
      - Георгий Ираклиевич, дело-то серьезное, - обратился ко мне Бочаров. Все говорит о том, что именно этот перстень и собирается вывезти преступная группа. Фотографию его мы сейчас размножим и разошлем по таможенным пунктам. Но кто знает, как они собираются его вывезти? Может, дипбагажом? Есть какие-нибудь соображения по дальнейшим действиям?
      - Во-первых, надо попробовать найти Сулханишвили, - предложил я.
      - Кто это?
      - Официант из Галиси. Близкий друг Чкония, исчез сразу после его смерти. На следующий день после убийства Чкония Сулханишвили выехал в Батуми. Но куда он здесь делся - неизвестно.
      - Напишите его данные и приметы. А мне дайте выписать батумские телефоны из книжки Чкония. В поисках Сулханишвили они могут помочь. Есть на заметке еще кто-нибудь, кроме Сулханишвили?
      - Есть. Малхаз Теймуразович Гогунава из Тбилиси.
      Я рассказал все, что удалось узнать о Гогунаве - от звонка таинственного Малхаза Виктору Чкония до информации, полученной от Замтарадзе и Церетели.
      Бочаров обратился к Телецкому:
      - Эдуард Алексеевич, вы никогда не слышали эту фамилию, Гогунава?
      Телецкий покачал головой:
      - Не слышал. И это меня пугает. Судя по всему, контакты у этого Гогунавы сведены до минимума. Тихушник. У вас есть о нем хоть какие-то данные?
      - Домашний телефон в Тбилиси.
      - Может, прямо сейчас и позвоним? - предложил Телецкий.
      Бочаров решительно придвинул ко мне аппарат:
      - Георгий Ираклиевич, звоните, раз уж вы этим занимаетесь.
      - Хорошо.
      Я набрал тбилисский код и номер Гогунавы. Номер соединился легко, почти тут же. Молодой женский голос с явно московским выговором сказал:
      - Слушаю вас?
      - Простите, мне нужен Малхаз Теймуразович?
      - Его нет. Кто его спрашивает?
      - Хороший знакомый из Батуми.
      - Это... не Элиа Соломонович?
      - Нет. Простите, а я с кем разговариваю? Вы его родственница?
      - Жена.
      - Извините, не знаю вашего имени-отчества.
      - Лариса.
      - Лариса, понимаете, очень уж мне нужен Малхаз Теймуразович. Где он сейчас?
      - В Галиси.
      - В Галиси? - Я посмотрел на Бочарова. Тот ободряюще кивнул, и я быстро добавил: - Батоно Малхаз остановился не у Вити Чкония?
      - Зачем у Вити? Нет. Мы снимаем квартиру в Галиси. На все лето.
      - И когда он уехал?
      - Вчера рано утром. На машине.
      - Лариса, мне нужно срочно дать батоно Малхазу телеграмму. Подскажите точный адрес.
      - Пожалуйста. Галиси, Рионская, шесть. А что нужно? Я могу передать. Малхаз Теймуразович должен сегодня позвонить.
      - Спасибо. Лучше я сам дам телеграмму. До свидания.
      - До свидания.
      Положив трубку, я посмотрел на Бочарова:
      - Константин Никифорович, соедините меня с нашим РОВД. Потом я все объясню.
      Бочаров набрал на селекторе номер. Я взял трубку. Номер отозвался сразу:
      - Слушает Чхартишвили.
      - Здравствуйте, Арчил Ясонович. Беспокоит вас Квишиладзе. Звоню из Батуми. Срочная просьба: проверьте одного человека в Галиси. Запишите данные.
      - Готов. Диктуйте.
      - Фамилия Гогунава, имя-отчество Малхаз Теймуразович. Тбилисец. Приехал вчера из Тбилиси на своей машине. Живет в квартире, снятой на все лето. Адрес: Рионская, шесть. По-моему, это последний дом на горе. Там должен быть телефон. Позвоните туда.
      - Сделаю. Если найдем, о чем с ним говорить?
      - Задайте несколько вопросов, касающихся Чкония. Я в кабинете Константина Никифоровича. Как выясните, звоните сюда.
      - Хорошо, ждите. Я позвоню.
      Я положил трубку. Объяснять, что к чему, было излишним - Бочаров и Телецкий и так все поняли. Парулава тоже. Полистав записную книжку Чкония, я без труда обнаружил упомянутого Ларисой Элиа Соломоновича с батумским телефоном. Чуть позже нашел адрес галисского дома, где снимал квартиру Гогунава: "Рионская, 6. Ткебучана Ирина Калистратовна". Показал обе находки Бочарову и Телецкому. Бочаров записал телефон Элиа Соломоновича, чтобы выяснить его личность. Не успел он положить ручку, как раздался телефонный звонок.
      Полковник отозвался:
      - Слушаю... Да, Арчил Ясонович, у меня. Передаю...
      Я взял трубку:
      - Арчил Ясонович? Что, уже выяснили?
      - Георгий Ираклиевич, тут такое дело... Этот Гогунава Малхаз Теймуразович действительно приехал вчера в Галиси на собственной машине. Но ночью свалился вместе с ней в Рионский провал. По предварительным данным, будучи в состоянии алкогольного опьянения. Ну и... погиб.
      - Арчил Ясонович, а ваше мнение?
      - Насколько я знаю, все сходится на том, что это несчастный случай. Гогунава возвращался домой после посещения ресторана. Поднимаясь на Рионскую, не вписался в поворот. Машина упала с высоты пятнадцати метров. Водитель разбился насмерть.
      Обстоятельства гибели
      Я с утра сижу в кабинете старшего следователя Топадзе - дело по факту гибели Гогунавы ведет он. В Галиси мы с Джансугом вернулись вчера дневным поездом. До конца дня успели выяснить: и швейцар Васенков и официантка в кафе-мороженом в день смерти Чкония видели именно Джомардидзе. К вечеру я встретился с Топадзе, узнал подробности гибели Гогунавы. Но сегодня пришел к нему опять, снова стал изучать обстоятельства дела.
      Судя по лежащим передо мной материалам, не было никаких оснований подозревать, что смерть Гогунавы была насильственной. Погибшего обнаружили рано утром в разбитой машине, лежащей на дне ущелья, расположенного под ведущей в горы дорогой. Эта дорога именуется у нас Рионской улицей. Первыми машину обнаружили дети, которые тут же сообщили о ней родителям. На место происшествия выехала бригада райпрокуратуры и РОВД во главе с Топадзе. Были опрошены жители Рионской улицы, в том числе хозяева дома, в котором временно проживал Гогунава.
      Установлено: в день своей смерти Гогунава приехал в Галиси на собственной машине "Жигули" ВАЗ-2108. До этого в квартире на Рионской, которую Гогунава снимал второй сезон подряд, жил его знакомый, Элиа Соломонович. Две недели назад Гогунава, представив его хозяйке, уехал в Тбилиси. Элиа Соломонович был пожилым тихим человеком, батумцем. Фамилия то ли Роруашвили, то ли Лолуашвили. Уехал он позавчера, то есть в день, когда из Тбилиси вернулся Гогунава. Есть свидетели, что пожилой человек, соответствующий описанию Элиа Соломоновича, действительно сел на батумский поезд, взяв билет в кассе.
      В день гибели Гогунаву видели в городе, а также в привокзальном ресторане. По показаниям официанта Жордания, вечером он ужинал с двумя неизвестными - судя по всему, приезжими. Кроме еды ужинавшие заказали коньяк и водку. Один из двух сотрапезников Гогунавы был опознан Жордания по фотографии как Джомардидзе. А вот опрошенный тут же швейцар Васенков клялся, что не узнал Джомардидзе, поскольку тот был в темных очках и, вообще, выглядел совсем не так, как в прошлый раз. Иначе бы он обязательно позвонил в милицию. Ужинавшие, по показаниям официанта, уходили из ресторана порознь. Первым ушел человек, похожий на Джомардидзе. Примерно через час - Гогунава. Последний из тройки сидел в зале еще минут двадцать. Он же и расплачивался. Судя по посуде, пили все трое. Никаких сведений, которые помогли бы выяснить личность второго сотрапезника Гогунавы, собрать не удалось.
      По словам швейцара, Гогунава подъехал к ресторану на своей машине в восемь вечера, а уехал около двенадцати ночи. Как показал опрос жителей Рионской улицы, примерно в двенадцать ночи они слышали в ущелье глухие удары. Поскольку здесь не редкость камнепады, грохот особенно не встревожил. Лишь утром дети заметили далеко внизу разбитую зеленую машину. "Жигули" достали тягачом. Прибывшая следственно-оперативная группа констатировала довольно распространенное в горах дорожно-транспортное происшествие - срыв машины в пропасть. Первичный осмотр трупа, по мнению медэксперта, давал основание считать, что погибший находился в состоянии алкогольного опьянения, а смерть наступила от многочисленных переломов и ушибов.
      Второй раз изучив зафиксированные следственно-оперативной группой подробности происшествия, я стал еще раз просматривать список вещей покойного, обнаруженных в машине и квартире. Нет. Ничего особенного. Носильные вещи, документы, книги, спортивные и рыболовные принадлежности. Правда, все вещи дорогие, импортные. Аккредитив на тысячу триста рублей, около пятисот рублей наличными. На "Перстень Саломеи" нет и намека.
      Топадзе осторожно кашлянул. Я посмотрел на него.
      Джумбер Топадзе, несмотря на молодость, чрезмерно тучен, но зато у него всегда очень спокойные глаза. К моему удивлению, я не увидел в его глазах их обычного выражения.
      - Простите, батоно Георгий, можно спросить? - сказал он.
      - Конечно.
      - Вы сомневаетесь, что это несчастный случай?
      - Честно говоря, сомневаюсь.
      - Выходит, вы сомневаетесь в моей квалификации?
      - Зачем же так, батоно Джумбер. Я знаю вас как опытного следователя. И все же хочу вместе с вами еще раз все проверить. По некоторым сведениям, Гогунава в нашем городе человек не случайный.
      - А что можно еще выяснить?
      - Алибегашвили должен уже закончить медэкспертизу. Пойду сейчас к нему. Хотите, пойдем вместе? Вдруг он скажет что-то новое.
      - Нет уж, идите один. У меня писанины полно.
      - Хорошо. Я позвоню от медэксперта. И не сердитесь, пожалуйста.
      - Вовсе я не сержусь. Просто, и так ведь все ясно.
      Серебряные следы
      От здания РОВД до городской больницы, в которой размещается наш районный судмедэксперт Левон Алибегашвили, около километра. После плотного сидения в кабинете над документами я с удовольствием в темпе прошелся. По открытой двери в закутке на первом этаже больницы понял - Левон у себя.
      Левон Алибегашвили работает у нас после окончания института лет пять. Совсем молодой еще, а уже отличный специалист.
      Когда я вошел в комнату, наш судмедэксперт писал очередное заключение. Я сел рядом.
      Левон покосился:
      - С приездом, батоно Георгий. Что-нибудь горящее?
      - Иначе бы не пришел, батоно Левон. Хотел узнать, нет ли чего нового по смерти Гогунавы?
      - А... Рионский провал... Как раз этим и занимаюсь. Что вас интересует? Наличие алкоголя?
      - И это тоже. Но не только это.
      - А что?
      Я решил перейти на "ты".
      - Понимаешь, у меня сомнения по поводу этого срыва в пропасть.
      - Почему?
      - Гогунава не должен был упасть в ущелье. Мне кажется, его "подтолкнули".
      - Понимаю... - Левон стал разглядывать что-то в окне, поглаживая бороду.
      - Левон! Может, твое внимание на чем-то споткнулось? - с надеждой спросил я.
      Левон еще немного что-то поразглядывал в окне и обернулся ко мне:
      - На чем ему было спотыкаться... Ни на чем оно не споткнулось. Только если вот это. - Он вытащил из груды бумажек мелко исписанный листок. Посмотрите, батоно Георгий.
      На листке оказалось заключение по поводу следов посторонних материалов, найденных в ранах черепа погибшего. Таких заключений, по роду службы, мне пришлось прочитать немало. Я пробежался взглядом построкам: "В ранах черепа обнаружены... следы металлизации... микрочастицы... никель... стекло... пластмасса... серебро..." В общем-то, в этом перечне не было ничего особенного, если не считать серебра. Ясно - пока машина падала в ущелье, Гогунава несколько раз ударился головой о различные выступающие части в салоне своей восьмерки. Так что следы никеля, стекла и пластмассы в раны черепа должны были попасть неизбежно. А вот серебро! Откуда в машине серебро? Впрочем, мало ли. Чем только не отделывают свои машины автолюбители. Перечитал еще раз: "Рваная рана в затылочной части черепа. Следы металлизации серебром".
      Я посмотрел на Левона:
      - Насчет серебра - это точно?
      - Точно. Именно на этом я, как вы говорите, все же споткнулся.
      - Разрешишь от тебя позвонить?
      - Конечно.
      Я набрал номер Топадзе:
      - Джумбер, "Жигули" Гогунавы стоят у нас во дворе?
      - Пока да.
      - Тогда спустись туда минут через пять. Не трудно?
      - Нисколько. Что-нибудь еще надо?
      - Попроси Джансуга найти двух понятых. Пусть подойдет с ними туда же.
      Когда я вошел во внутренний дворик РОВД, там, у разбитых зеленых "Жигулей", уже стояли Топадзе, Парулава и понятые - рабочие соседнего магазина. В их присутствии мы с Джумбером и Джансугом тщательно осмотрели салон машины. Трудились около получаса, но сколько ни изучали крючки, заклепки, облицовку приборов и другие детали - не нашли ничего, что напоминало бы серебро или посеребренный металл. Означать это могло лишь одно: в момент аварии голова Гогунавы не соприкасалась с серебром. С никелем, стеклом, пластмассой - сколько угодно, с серебром же - нет. Оно могло проникнуть в рану либо до аварии, либо после. Поскольку вряд ли можно допустить, что кто-то будет наносить удары по затылку трупа, да еще в глубоком ущелье, случилось это, скорее всего, перед падением машины в пропасть. Затем этот "кто-то" посадил безжизненного водителя за руль и, включив мотор, столкнул машину в пропасть.
      Когда понятые, подписав протокол, ушли, на меня виновато посмотрел Топадзе:
      - Прошу прощения, батоно Георгий. Я был не прав.
      - О чем вы, Джумбер. Все мы ошибаемся. Теперь важнее понять - чем его могли пристукнуть?
      - Может, кастетом? - предположил Парулава. - Серебряным?
      Топадзе покачал головой:
      - Серебряных кастетов я что-то не видел. А потом, Левон сразу заметил бы. Кастет оставляет характерный след.
      - Верно, - согласился Джансуг. - А мог он его ударить рукояткой кинжала с серебряной насечкой?
      - А что, идея! Пожалуй, так и было, - решил я.
      - Остается выяснить, как это все произошло, - заметил Топадзе. - Да найти кинжал и убийцу.
      - Он мог спрятаться в машине, - хмуро сказал Парулава. - На заднем сиденье. А когда Гогунава ехал по ущелью, ударил его сзади по голове.
      - Чтобы вместе с ним свалиться? - спросил Топадзе.
      - Зачем свалиться. Успел выскочить. Скорость-то была небольшая.
      - Я бы, на его месте, не стал рисковать.
      - Хорошо, другой вариант: мог остановить машину.
      - Остановить? Но как?
      - Он мог знать Гогунаву. Попросил подвезти.
      - Мог-то мог, - опять засомневался Топадзе. - Только неужели Гогунава встретил ночью знакомого, которого надо подвезти именно на Рионскую улицу! Не думаю, что у него в Галиси много знакомых. Конечно, этот тип его остановил. Но как?
      Мысль была верная. Оставалось только проверить путь машины от ресторана до места падения. И не полениться спуститься вниз - на дно ущелья.
      Рионская улица
      Начали мы от ресторана "Вокзальный". По показаниям швейцара Васенкова, в тот вечер Гогунава сел в стоящую перед входом машину один. Чтобы убедиться в этом, я еще раз поговорил со швейцаром. Васенков повторил прежнее. Он хорошо видел, как Гогунава сел в машину, не спеша развернулся и уехал в сторону Рионской улицы. Никаких подозрительных людей у машины не было.
      Переговорив не только с Васенковым, но и с официантами, мы прошли весь путь, по которому должен был проехать Гогунава до самого поворота на Рионскую улицу. Искать на этом пути следы возможного торможения по прошествии почти двух дней было бессмысленно. Нас интересовали свидетели те, кто мог видеть прошлой ночью зеленые "Жигули". Мы тщательно расспросили жителей. Никто из них не видел стоящих зеленых "Жигулей", но двое заметили проезжавшую мимо зеленую восьмерку.
      Пришлось заняться горной дорогой.
      Всего домов на Рионской улице шесть. Гогунава снимал квартиру в самом верхнем доме. Чтобы добраться до него, ему нужно было сделать девять поворотов по серпантину. Он успел сделать лишь шесть. Движения на Рионской улице практически никакого нет. Здесь ездят лишь ее жители. Именно поэтому этот участок города обходится минимумом дорожных удобств. Улица асфальтирована, но здесь нет ни ночного освещения, ни дорожного ограждения имелось лишь несколько поставленных кое-где столбиков.
      Вступив на Рионскую улицу, мы стали медленно подниматься наверх, тщательно осматривая дорогу. Впрочем, с самого начала было ясно: мы не сможем определить, останавливал здесь Гогунава свою машину или нет. Следы протекторов зеленых "Жигулей" перекрыли отпечатки других машин, побывавших здесь после происшествия.
      В одном месте Парулава присел. Изучив какой-то след, посмотрел на Топадзе:
      - ГАИ, конечно, трассу не изучало?
      - Нет, не было повода.
      Это легко объяснялось. Ведь в то утро перед инспекторами предстало типичное дорожно-транспортное происшествие. Естественно, группа ГАИ ограничилась лишь фиксацией следов в том месте обочины, где машина сорвалась в пропасть, и ее положением внизу.
      Дойдя до места срыва, мы остановились. Земля у обочины была взрыхлена, кусты у дороги вырваны и поломаны. Это поработал вытаскивавший "Жигули" тягач.
      Пока мы с Топадзе вглядывались в ущелье, Парулава, задрав голову, изучал скалы наверху. В конце концов Джумбер полюбопытствовал:
      - Джансуг, ты что там нашел?
      - Посмотрите - место выбрано не случайно.
      - Ты думаешь?
      - Думаю. Нижнего дома отсюда не видно и верхний за скалой.
      Точно. Нижний дом № 2, белый двухэтажный особняк, вообще не видно. У верхнего же, № 3, можно разглядеть лишь черепичную крышу.
      - Похоже, - согласился Топадзе. - Выходит, если он его и остановил - то именно здесь.
      - Выходит... - Парулава тронул вырванные кусты. - Джумбер, не хочу тебя упрекать. Но можно же было проверить тормозной путь? Хотя бы метрах в двадцати отсюда? И зафиксировать.
      - Все упреки - к ГАИ. Это их работа.
      - Следствие-то ведешь ты.
      - Веду. Но это сейчас мы с тобой такие умные. А вчера всех занимала только лежащая внизу машина. Причем тебе это известно не хуже, чем мне.
      - Если бы понять, как он его остановил! - сказал я.
      - Может, просто встал на дороге и поднял руку? - предположил Парулава.
      - Не очень подходящее место для остановки, - возразил я. - Тем более в двенадцать ночи. Да еще если у Гогунавы был с собой "Перстень Саломеи".
      - Они могли договориться заранее...
      - Неуютное место для встречи, - прервал Джансуга Топадзе и тяжело вздохнул: - Придется спускаться в ущелье.
      - Это уж точно, придется, - сказал я. - Хотя, по всему, дело безнадежное. Вряд ли там лежит объяснительная.
      Находка
      Детьми мы все лазили в Рионский провал. Но теперь мы были далеко не детьми. К тому же спуск надо было начинать именно здесь, у места падения машины. Но больше всего меня волновал Джумбер Топадзе с его почти стопятидесятикилограммовым весом.
      Как ни странно, в ущелье мы спустились сравнительно легко. Из-под ног иногда вырывались камни, ноги скользили по глине, но, в целом, все обошлось.
      Дно ущелья вдоль ручья было почти непроходимым. Дорогу преграждали камни, сухие ветки, кучи палой листвы, валуны, коряги. Тем не менее мы приступили к поискам. Сначала определили место падения "Жигулей". Не найдя здесь ничего существенного, разбили дно ущелья на участки и около часа их исследовали. Приходилось поднимать валуны, раздвигать колючий кустарник, ощупывать землю. Никто из нас не нашел ничего интересного. Я выпрямился, чтобы дать отбой. Подошел к Джансугу. Он сидел на корточках перед массивной и длинной ветвью граба. Судя по еще зеленым листьям, ее недавно обломило ураганом. Некоторое время я пытался понять, что же в ней так заинтересовало Парулаву. И вдруг понял, что. Присел рядом. Часть основания ветви возле места слома была аккуратно подпилена!
      Джансуг цокнул языком:
      - Понимаете, батоно Георгий?
      - Понимаю. Она сейчас лежит здесь. Но могла лежать и наверху, на пути машины.
      - То-то и оно. Такой сук ничего не стоит подтащить одному человеку. Будем поднимать?
      - Обязательно. Давай за веревкой, а мы привяжем.
      Джансуг вылез наверх и вскоре сбросил вниз конец крепкой сизалевой веревки. Мы обвязали ветвь, вскарабкались с Топадзе наверх, все вместе вытянули находку.
      То, что мы нашли большую подпиленную ветвь, еще ничего не значило. Сломанную ураганом, ее мог подпилить и сбросить в ущелье местный житель. Поэтому надо было определить, с какого дерева она отпилена и кто отпилил.
      Дерево мы нашли быстро. Им оказался старый граб, росший метрах в пятидесяти от места аварии. Причем рос он не у края обрыва, а у скалы, за которой виднелся угол дома № 3. Ветвь никак не могла упасть сама по себе в то место ущелья, где мы ее нашли. Значит, кто-то сначала отпилил ее, потом стащил вниз, примерно туда, где сорвались "Жигули", и уже потом сбросил вниз. Если этот кто-то был из местных жителей, то почему он не сбросил ее в ущелье напротив граба?
      Довольно скоро, с помощью уже давно наблюдавших за нами нескольких местных ребятишек, мы собрали у граба взрослых местных жителей улицы. Выяснилось: никто сломанной ветви не касался, но в то же время и не видел, кто ее отпилил. Позавчера эту ветвь видели на дереве многие. Вчера же, по всеобщему утверждению, ее уже не было. Ответ на этот вопрос тоже не вызывал никаких сомнений.
      Картина заметно прояснилась. Теперь и без дендрологической экспертизы* было ясно, что ветвь отпилили в ночь аварии. Для чего?
      ______________
      * Дендрологическая экспертиза - специальная биокриминалистическая экспертиза, с помощью которой устанавливают время сруба дерева или кустарника.
      Вечерняя прогулка
      Подойдя к окну моего кабинета, я принялся рассматривать окутанную вечерним светом центральную площадь нашего города.
      Судя по скрипу, Джансуг за моей спиной мерил шагами кабинет.
      Я сказал:
      - Джансуг, что же у нас получается?
      Парулава остановился рядом:
      - Получается, батоно Георгий, что это хорошо продуманное убийство. Хорошо продуманное, умело выполненное. И уверен: здесь снова не обошлось без Джомардидзе. Не зря он вышел из ресторана первым.
      - Я с тобой согласен. Джомардидзе покинул стол примерно за час до выхода Гогунавы. Он знал, что "Перстень Саломеи" находится у Гогунавы. Времени у него было достаточно. По темным улицам дошел до Рионки, поднялся в гору. Сук и место засады наверняка облюбовал заранее. Рионка в этот час пуста, все сидят по домам. Отпилил сук, стащил к месту засады и стал ждать. Услышав звук машины Гогунавы, положил сук поперек дороги и спрятался. Для такого человека, как Джомардидзе, остальное - дело техники. Что-то только нам ответит тбилисское УВД?
      Телефонная просьба моя к тбилисцам была простой: поговорить с вдовой Гогунавы и попытаться выяснить, был ли у ее мужа "Перстень Саломеи", если не было, то слышала ли она об этом перстне. Звонок я сделал только что, результат будет известен только завтра.
      Джансуг вздохнул, предложил:
      - Батоно Георгий, может, пройдемся? А то засиделись в кабинете. Дома-то у вас не волнуются?
      - Не волнуются, привыкшие. Так что можно совершить капитальную прогулку - по всему городу.
      На улице мы скоро поняли, что движемся к ресторану "Вокзальный". У ресторана остановились. За шторами двигались тени, там танцевали.
      - Хотите сами поговорить с Жордания? - спросил Парулава.
      - Хочу.
      Проникнуть внутрь удалось лишь за счет отчаянного напора Парулавы. К счастью, Жордания работал. Впрочем, самого этого факта было мало: в зале гремел оркестр, между столиками танцевали, отыскать в такой суматохе официанта оказалось делом не простым. Но Парулава нашел этого высокого крепкого парня с лихими усиками. Нашлось и место, где можно было спокойно поговорить, - кабинет администратора.
      Жордания долго изучал фотографию Гогунавы, вернул со вздохом:
      - Он самый. Я следователю уже говорил.
      - За столиком он сидел не один?
      - Не один, трое их было, это я тоже говорил.
      Я положил перед Жордания следующую фотографию - Джомардидзе:
      - Посмотрите, а этого узнаете?
      - Был и этот.
      - Не ошибаетесь?
      - Мне ошибаться не положено - разорюсь.
      - А вы могли бы описать третьего, который сидел за столиком?
      - Третьего, который сидел за столиком... Да черт его знает. У нас зал старый, со столбами, вы же знаете. Он сидел как раз за столбом. Видел я его только сбоку, по-другому в том месте к клиенту не подойдешь. Так что только в общем могу сказать.
      - Но в общем все-таки можете?
      - Почему же нет, могу. Клиент что надо. Хорошо упакованный: костюм, галстук, рубашка - все фирменное. Лет за сорок. Платил он.
      - Вы совсем не разглядели его лицо? - спросил я.
      Жордания почесал за ухом:
      - Разглядел немного. Нос как нос, волосы обычные, примерно как у вас. Глаз не разглядел, он в дымчатых очках был, да и сбоку не видно.
      - А какой комплекции? Рост?
      - Выше среднего. И такой - вроде бы не широкий, а мускулистый. Наверно, спортом до сих пор занимается.
      - Ушли они вместе?
      - Нет, сначала этот ушел... - Жордания показал на фотографию Джомардидзе. - Потом, - кивнул на снимок Гогунавы, - этот. Ну, а потом третий меня позвал - руку поднял. Я подошел, он рассчитался.
      - И опять лица его не видели?
      - У нас тут самая запарка началась. Не до этого было. Я деньги пересчитал - и бегом на кухню.
      - Случайно не слышали обрывки разговора? Может быть, они как-то называли друг друга?
      - Чего не слышал, того не слышал. - Жордания посмотрел на часы. Извините, клиенты ждут, а? Я вроде все сказал.
      - Конечно, вы свободны. Большое вам спасибо, - поблагодарил я.
      Выйдя из ресторана, мы с Джансугом остановились у вокзального скверика. Поразмыслив, я сказал:
      - Знаешь, Джансуг, нам, по идее, надо бы проверить нашу гостиницу.
      - Думаете, они останавливались в гостинице?
      - Почему бы и нет?
      - Но ведь остановиться в гостинице - значит оставить фамилию?
      - Оставляя фамилию, человек ничем не рискует, если против него нет улик.
      - Хорошо, давайте сейчас и проверим.
      Дежурная в гостинице без лишних слов и вопросов дала нам книгу регистрации. Мы стали ее просматривать. Довольно скоро палец Джансуга застыл на строчке:
      "Убилава Сергей Петрович. Инженер треста "Спец-Строй". Место жительства: гор. Сухуми. Причина приезда: командировка".
      Сергей Петрович... Чкония и Джомардидзе искали в батумском порту именно Сергея Петровича.
      Я протянул журнал дежурной:
      - Посмотрите, пожалуйста, тут у вас отмечен Убилава Сергей Петрович. Он останавливался здесь позавчера. Это было в ваше дежурство?
      Дежурная взяла журнал:
      - Вы думаете, я помню... Убилава Сергей Петрович. Да. Это было мое дежурство. Позавчера.
      - Вы его помните?
      - Всех не помню, памяти не хватит. - Стала читать свою запись. Убилава. Четырнадцатый номер. Ну, если четырнадцатый, то воспитанный такой. Он мало был, днем я его записала, а утром уехал, попросил разбудить в пять утра.
      - Будьте добры, опишите его.
      - Даже не знаю как. Обыкновенный. Одет, правда, хорошо, по-столичному. Не молодой, но и не пожилой. Худощавый.
      - Может быть, вы вспомните цвет волос?
      - Извините, не запомнила. Обычные, наверное, волосы.
      - Плеши, залысин у него не было?
      - Залысин? Вроде нет.
      - А глаза?
      - Он в очках был. В красивых таких очках. В дымчатых.
      Что же, подумал я, кажется, подтверждается моя версия, что Сергей Петрович скрывает от сообщников настоящее имя. Ведь если Убилава и Джомардидзе знакомы, то зачем было Чкония и Джомардидзе столь странным способом разыскивать Сергея Петровича в батумском порту? С этим надо разбираться. Хорошо, хоть вышли наконец на конкретную фамилию. Надо только узнать, был ли в гостинице Джомардидзе. Хотя и так ясно: не был.
      Я показал дежурной фотографию Джомардидзе, спросил:
      - Вам знаком этот человек?
      Женщина всмотрелась, уверенно ответила:
      - Нет, такого не знаю. - Добавила: - Этот Убилава все время был один. Устроился он днем, я ему резервный номер дала, четырнадцатый. Потом на ночь пришел. А утром, в пять, я его разбудила. На батумский поезд.
      Мы с Джансугом вышли из гостиницы. На душе у нас стало легче. Теперь мы, по крайней мере, знали, чем заниматься с утра. Надо будет опросить бригаду батумского поезда и запросить Сухуми об Убилаве. А что дальше, покажут обстоятельства.
      Утром я успел только отправить запрос об Убилаве. Раздался звонок. Звонил из соседнего кабинета Чхартишвили.
      - Георгий Ираклиевич, сними-ка другую трубку - Бочаров по твою душу. Он ждет тебя и Парулаву в Батуми. Сними, сними, он объяснит. А эту положи.
      Я снял трубку селектора:
      - Слушаю, Константин Никифорович.
      - Здравствуйте, Георгий Ираклиевич. У вас есть новости? По Гогунаве?
      - Есть. - Я коротко рассказал все, что удалось узнать за последнее время.
      Бочаров подытожил:
      - Выходит, Джомардидзе снова у вас?
      - Думаю, сейчас уже нет. Он в Батуми. В Галиси слишком наследил.
      - Возможно. У нас тоже новости. Во-первых, нашли вашего официанта Сулханишвили.
      - Как на него вышли?
      - Через один из телефонов Чкония. Сулханишвили гостил у некоей Меликян. Художницы, общей с Чкония знакомой. Собирался с ней в Сочи, но не успел.
      - Где он сейчас?
      - У нас. Временно задержан. Утверждает, что к убийству Чкония непричастен. Вы с ним сможете поговорить. Но это не главное.
      - А что главное?
      Бочаров на том конце провода явно медлил. Наконец сказал:
      - Мы с вами ждем, что "Перстень Саломеи" вывезут из Батуми. Так ведь?
      - Ждем.
      - А его ввезли. Таможня сообщила: сегодня утром на пальце одного иностранца, прибывшего в Батуми на круизном пароходе, был перстень, представляющий собой копию "Перстня Саломеи". Когда у вас ближайший поезд на Батуми?
      Я посмотрел на часы - четверть десятого:
      - В девять пятьдесят утра.
      - Отлично. Берите Парулаву и приезжайте. Подробности при встрече.
      Экспертиза
      В десять вечера мы с Бочаровым сидели в служебном помещении таможенников Батумского морского порта. Группа иностранных туристов, среди которых находится пара с копией "Перстня Саломеи", скоро вернется в порт. Днем у них была экскурсия по городу, посещение дельфинария, концерт ансамбля песни и танца "Аджария", сейчас они ужинают. Нам с Бочаровым остается только ждать.
      Конечно, что-то связанное с "Перстнем Саломеи" может произойти и во время экскурсии. На этот случай для скрытого наблюдения выделена опергруппа, в которую включен Парулава. По окончании экскурсии и возвращении в порт туристы, пройдя таможенный досмотр, займут свои каюты на теплоходе "Дарьял". В шесть утра, закончив суточную стоянку, "Дарьял" выйдет в море и возьмет курс на Сухуми.
      "Дарьял" - круизный теплоход Грузинского морского пароходства, зафрахтованный фирмой "Трансатлантиклайн" и совершающий регулярные рейсы Монреаль - Батуми. Кинопродюсер Джон Пэлтон, на пальце которого сейчас красуется копия "Перстня Саломеи", и его секретарша Мэри-Энн Мэрроу занимают одну из лучших кают, люкс-А по правому борту.
      При выходе в город копия "Перстня Саломеи" была оформлена по всем правилам. Пэлтон записал перстень в таможенную декларацию. Вот она, эта декларация, - на столе. Запись в ней я помню наизусть: "Перстень с полудрагоценным камнем типа церуссит, массой 17,3 карата. Ювелирная работа. Стоимость: тысяча пятьсот долларов".
      Настоящий "Перстень Саломеи", если его выставить на аукционе, будет стоить как минимум несколько миллионов долларов. Вывод напрашивается сам собой: где-то в городе должен состояться обмен - иностранец отдаст подделку и возьмет подлинник. Возможно, обмен уже произошел. Те, кто его задумал, рассчитали точно. Отличить фальшивый бриллиант из церуссита от настоящего чрезвычайно сложно. Для этого нужна специальная аппаратура и хорошо подготовленный эксперт. Ни того, ни другого на обычной таможне, как правило, нет. К тому же пассажиры, прибывающие в круиз, при условии соблюдения ими всех формальностей, досматриваются не очень строго. Так что если Пэлтон вернется на борт "Дарьяла" с настоящим "Перстнем Саломеи", его, после стандартной проверки камня, беспрепятственно пропустят. На это все и рассчитано. Но у Сергея Петровича и Джона Пэлтона ничего не выйдет. Бочаров и Телецкий позаботились о проведении специальной экспертизы. Рядом, в специально освобожденной комнате, находится опытнейший специалист-геммолог* со всей необходимой аппаратурой.
      ______________
      * Геммолог - специалист, изучающий свойства драгоценных камней.
      Бочаров дал указание вести наблюдение за Пэлтоном и Мэрроу осторожно. Поскольку после выявления подмены туристы будут задержаны, они наверняка назовут тех, с кем были связаны. Значит, главное, чтобы туристы ничего не заподозрили, встретились с теми, с кем собираются встретиться, и произвели обмен.
      За сегодняшний день вообще многое прояснилось.
      Во-первых, тбилисцы сообщили: вдова Гогунавы, Лариса, после предъявления ей фотографии "Перстня Саломеи" ответила, что вещь эту видит впервые и никогда о ней не слышала.
      Во-вторых, я допросил Мурмана Сулханишвили, после чего был вынужден признать: слова, брошенные Ираклием Ломидзе и Светланой Чкония в его адрес, полностью подтвердились - он действительно предал Чкония, по существу, доверившего ему свою жизнь. О том, где находился Чкония в тот вечер, знали только Сулханишвили и Кайшаури. Чкония просил Сулханишвили: если к нему обратится Тенгиз, ни в коем случае не сообщать, где он находится. Но стоило Джомардидзе при встрече с Сулханишвили за углом ресторана "Вокзальный" показать нож, как тот тут же раскололся. Правда, остается еще выяснить, чем Чкония не угодил Джомардидзе.
      В-третьих, я побывал сегодня у Элиа Соломоновича Лолуашвили, вышедшего на пенсию учителя. Жил он в скромной однокомнатной квартире. Вся жизнь этого человека, насколько я понял, в настоящее время сосредоточена на единственном близком человеке - сыне, пятикурснике батумского пединститута. Правда, живет сын отдельно от отца, с матерью, у которой давно уже другая семья, и видятся они довольно редко. Моим сообщением о смерти Гогунавы и Чкония Лолуашвили был искренне потрясен. По словам Элиа Соломоновича, Гогунаву он знал с детства - дружил с его родителями. Чкония был для него лишь знакомым Гогунавы, не более того. На все мои вопросы о тайной жизни Гогунавы и Чкония, а также о возможной их причастности к "Перстню Саломеи" Элиа Соломонович недоуменно пожимал плечами. Ни о чем подобном он даже не подозревал. В Галиси Гогунава пригласил его отдохнуть, поскольку все равно "пропадала квартира".
      Лолуашвили я верил. Это был святой старик.
      Самое же важное, что удалось сделать сегодня, было, конечно, выяснение обстоятельств, связанных с пропажей паспорта у инженера сухумского треста "Спецстрой" Убилавы Сергея Петровича, случившейся три года назад. На телефонный запрос Бочарова сотрудники УУР МВД часа через два сообщили: в краже этого паспорта, среди прочих правонарушений, признался около полугода назад некто Гаджиев, вор-карманник, отбывающий сейчас наказание в исправительно-трудовой колонии Пермской области. Совершив кражу паспорта, Гаджиев в тот же день продал его за пятьдесят рублей неизвестному в сухумском ресторане "Диаскури". Внешность человека, купившего паспорт, Гаджиев описал расплывчато, зато совершенно точно указал: неизвестный носил большие дымчатые очки. По заданию Бочарова в Пермь сразу же вылетел оперуполномоченный, взявший с собой около пятидесяти фотографий работников медслужбы Грузинского морского пароходства. Шанс, что Гаджиев опознает среди них человека, купившего у него паспорт, был невелик, но такой шанс был.
      И вот теперь, вечером, после такого напряженного дня главным для нас с Бочаровым было ожидание. Мы молча сидели друг против друга.
      По расписанию автобус с туристами должен был вернуться в порт в десять часов пятнадцать минут. В десять минут одиннадцатого в комнату вошел Парулава. На взгляд Бочарова покачал головой:
      - Весь день все было спокойно. Пэлтон и Мэрроу надолго не разлучались, все время были с группой, посторонние с группой не общались.
      - Они сели в автобус?
      - Да, вместе со всеми. Мы подождали, пока автобус уедет, потом их обогнали.
      - Что ж, будем ждать, - сказал Бочаров.
      Примерно через двадцать минут стало ясно: автобус явно задерживается. Мы начали нервничать, но сделать ничего не могли. Надо было ждать. Шум мотора послышался только без четверти одиннадцать.
      Когда туристы вошли в проходную, я сразу понял: Пэлтона и Мэрроу в этой группе нет. Я слишком долго изучал их контрольные фотографии и не мог их не узнать.
      Молоденькая сопровождающая умоляюще сложила ладони:
      - Понимаете, я ничего не могла сделать. Они вышли из автобуса. Пэлтон сказал, что они вернутся на такси, его спутнице плохо, она должна подышать воздухом... Ей действительно было плохо! Только вдруг они опоздают?
      Бочаров посмотрел на меня. Улыбнувшись, успокоил сопровождающую:
      - Не опоздают. До отхода еще больше шести часов, погуляют и вернутся. Девушка придет в себя.
      Гид облегченно вздохнула:
      - Мученье, форменное мученье. Пойду хоть остальных доведу. Потом вернусь. Я должна их дождаться.
      - Обязательно. Возможно, вам придется много переводить, - предупредил Бочаров.
      Пэлтон и Мэрроу появились в пятнадцать минут двенадцатого. Если не считать пятнадцати минут, которые они потратили на такси, отсутствовали они около часа. Времени, чтобы совершить обмен, было вполне достаточно.
      Иностранцы подошли к вертушке таможенного контроля. Пэлтон, высокий мужчина лет пятидесяти, повернулся к гиду:
      - О, мисс, сорри...
      Сопровождающая начала ему что-то горячо говорить. Мне показалось, она спрашивала, как их дела, и делилась тем, как волновалась.
      Пэлтон тронул усы, начал что-то рассказывать в ответ.
      Мы с Бочаровым наблюдали. Пэлтон ведет себя безукоризненно. А вот Мэрроу, которой на вид лет двадцать, явно нервничает, хотя и пытается это скрыть. Похоже, что обмен состоялся, и сейчас на среднем пальце Пэлтона настоящий "Перстень Саломеи".
      Иностранцы шагнули вперед. Пэлтон протянул инспектору документы.
      Просмотрев предъявленные билеты и туристскую карту, инспектор сказал:
      - Извините, придется задержаться.
      Пэлтон удивленно посмотрел на гида. Она перевела. Кинопродюсер взглянул на меня и Бочарова.
      Бочаров объяснил:
      - Господин Пэлтон, ваши документы в порядке. Но нам придется проверить ваш перстень.
      Сопровождающая, волнуясь, опять перевела.
      - Почему? - спросил Пэлтон. - Я выходил с этим перстнем, он указан в декларации.
      Бочаров изобразил огорчение:
      - Мистер Пэлтон, все-таки придется провести экспертизу.
      - Это беспрецедентно. Я требую представителя официальных органов.
      - Я к вашим услугам, господин Пэлтон. Я представитель официальных органов СССР. Моя фамилия Бочаров, зовут Константин Никифорович.
      - Господин Бочаров, объясните, в чем дело?
      - В декларации указано, будто камень в перстне полудрагоценный. Но, по нашим данным, сейчас на вашей руке перстень с бриллиантом.
      - Не понимаю! Вот это - бриллиант?
      - Да, бриллиант. И не просто перстень. Если мы не ошибаемся - достояние нашего государства, историческая реликвия. Это "Перстень Саломеи", долгое время находившийся в руках мошенников.
      Пока гид переводила, Пэлтон выразительно смотрел то на Мэрроу, то на Бочарова. Затем сказал на ломаном русском:
      - Какой-то бред.
      Бочаров невозмутимо продолжил:
      - С мошенниками вы заранее вступили в преступный сговор, изготовили копию "Перстня Саломеи". Эта копия была внесена в декларацию. Около часа назад, сойдя с автобуса, вы произвели с преступниками обмен копии на подлинник.
      - Это инсинуация. - Пэлтон по-прежнему говорил твердо и решительно.
      - Вы просили объяснить - мы объяснили, - терпеливо сказал Бочаров. Таможенные органы считают, что перстень, который сейчас на вашем пальце, подлинник, достояние государства, поэтому совершенно справедливо настаивают на проведении экспертизы. Много времени она не займет, эксперт уже здесь. Думаю, самое разумное с вашей стороны - согласиться.
      Пэлтон поправил очки, произнес, выделяя каждое слово:
      - Заявляю протест и требую вызвать консула.
      - Мы можем вызвать консула. Но тогда вы опоздаете к отплытию, объяснил Бочаров. - А главное - будете уличены в нарушении законов. Это повлечет за собой наказание не только для вас, но и для вашей спутницы.
      - Как понравится официальным властям СССР, если мы расскажем об этом случае в газетах? Подробно расскажем, с упоминанием вашей фамилии?
      - Это ваше право.
      Кинопродюсер помолчал, что-то прикидывая про себя. Снял перстень, протянул его Бочарову:
      - Мы вынуждены подчиниться произволу.
      Бочаров пригласил:
      - Мисс Мэрроу, мистер Пэлтон, прошу сюда. Экспертиза будет проведена в вашем присутствии.
      Мы все прошли в комнату для досмотра. Бочаров отдал перстень эксперту:
      - Рубен Арамович, пожалуйста.
      Эксперт осмотрел перстень, положил на бархатную подстилку под прибором, начал исследование. В комнате наступила тишина, изредка прерываемая только скрипом кристалла по стеклу. Эксперт колдовал около получаса, наконец выпрямился на стуле. Мы с Бочаровым подошли, он сказал тихо:
      - У вас было подозрение, что это старинный бриллиант?
      - Было.
      - Это не старинный бриллиант, а новый церуссит. Подделка сработана искусно, ничего не скажешь. Но это подделка.
      Я заметил, как побледнел Бочаров. Не знаю, как я выглядел, но чувствовал я себя очень скверно. Выходит, все, что произошло, - следствие ошибки, моей и Бочарова. Провал.
      Бочаров, совладав с собой, повернулся к иностранцам:
      - Госпожа Мэрроу, господин Пэлтон, произошло досадное недоразумение. Это действительно копия. Если вам недостаточно моих извинений, готов предоставить полные данные для соответствующей жалобы.
      Пэлтон снял очки, стал их протирать. Затем, взяв у подошедшего Бочарова перстень, надел его на палец, не поднимая глаз, спросил:
      - Мы можем пройти на судно?
      - Разумеется, - ответил Бочаров. - Еще раз примите извинения.
      Мне показалось, что Пэлтон слегка медлит, словно чего-то ждет. Наблюдая за ним, я подумал: "Может быть, Бочаров и я все-таки не ошиблись? Неужели Мэрроу в самом деле стало плохо, и Пэлтон и она вышли из автобуса только из-за этого? Нет, обмен все же состоялся! Только что же все-таки произошло? Они вышли с копией и вернулись с копией... Неужели им подсунули подделку?! Но Пэлтон не такой простак, чтобы не отличить подделку от подлинника. Он не простак... Не простак... Тогда как они его обманули?"
      Кинопродюсер вышел из комнаты. И тут я понял, в чем дело. Копия Пэлтона сработана по фотографии! Такая копия не могла ввести в заблуждение знатока. "Перстень Саломеи" был в Грузии. Вторую копию можно было изготовить по подлиннику! При условии, если копию делал настоящий мастер, мог получиться действительно классный дубликат. Он и ввел в заблуждение Пэлтона. При обмене все происходило наспех, Пэлтон не мог воспользоваться приборами. Самое большее, что у него могло быть с собой, - лупа и пробное стекло. Пользуясь ими, он сумел проверить лишь наличие указанных в каталоге дефектов, отличающих подлинник. Впрочем, ему могли показать и настоящий "Перстень Саломеи", а потом незаметно подменить на копию.
      Мы вышли из комнаты досмотра в проходную. Я посмотрел на Мэрроу и Пэлтона. Девушка уже прошла паспортный контроль. Ее спутник прячет паспорт в карман. Вот подошел к девушке, взял под руку, и они вышли на причал.
      Я шепнул Бочарову:
      - Константин Никифорович, можно я пойду за ними? Пэлтон немного понимает по-русски.
      - Пожалуйста, только это ничего не даст.
      Еще не зная точно, что скажу и что спрошу, я быстро двинулся следом. На причале увидел: Мэрроу и кинопродюсер не спеша идут к светящейся громаде "Дарьяла". Пэлтон, пригнувшись, что-то объясняет девушке. Я догнал пару, извинился. Пэлтон, увидев меня, остановился. Слегка повернувшись к девушке, что-то ей сказал, и она отошла в сторону.
      Кинопродюсер шагнул мне навстречу:
      - Что-нибудь еще?
      - Да.
      Я достал из кармана фотографии Джомардидзе и Чкония, присоединил к ним приблизительный фоторобот Убилавы, развернул веером:
      - Мистер Пэлтон. Вы стали жертвой обмана. Эти люди вам знакомы?
      Кинопродюсер молчал.
      - Посмотрите внимательно. Они подсунули вам подделку. Кто вам знаком? Они понесут наказание.
      Усмехнулся, покачал головой:
      - Мистер, не провоцируйте меня. Я все сказал.
      - Вы не хотите помочь закону?
      Призыв к уважению закона звучал наивно, но другого аргумента у меня не было.
      Пэлтон движением пальца поправил очки:
      - Ничем не могу помочь. Это ваши проблемы.
      На секунду в глазах кинопродюсера что-то мелькнуло: то ли ненависть, то ли сожаление. И снова за стеклами очков поселилась вежливая пустота, ничего больше. Мэрроу тихо пошла в сторону "Дарьяла". Пэлтон, сухо кивнув на прощание, догнал спутницу, взял ее под руку. Скоро они скрылись в тени высокого борта.
      Кандидаты
      На следующее утро мы с Бочаровым сидели в его кабинете. Состояние у нас было подавленное. Нет, не точно. Вернее сказать, что мы оба испытывали главным образом злость и досаду. Злились на самих себя. Нас классически провели.
      Пока я размышлял то над одним, то над другим обстоятельством дела, Бочаров отвечал на утренние звонки. Закончив последний разговор, достал конверт:
      - Георгий Ираклиевич, хватит кукситься. Ну, провели они нас с вами что ж теперь, вешаться? Еще не все потеряно. "Перстень Саломеи" пока в СССР. И скорее всего, здесь, в Батуми. Надо его найти. Только и всего. Посмотрите-ка лучше вот это.
      Бочаров аккуратно разложил передо мной девять фотографий. Насколько я понял, фото были изъяты из личных дел. Хотя все это были разные люди, бросалась в глаза некая общность. Одинаковый возраст - лет сорок, схожесть в чертах лица.
      Подождав, пока я изучу фото, полковник добавил:
      - Вернулся наш оперуполномоченный, летавший в Пермскую область. Из предъявленных пятидесяти фотографий медперсонала пароходства Гаджиев не смог выделить кого-то одного. Это понятно. Человека, купившего у него в Сухуми паспорт, он видел мельком. Да и снимок с оригиналом редко бывают похожи. Гаджиев из пятидесяти выделил девять человек. Вчера я попросил ребят из транспортной милиции проверить эту девятку. Выяснилось: из этих девяти четверо могли три года назад побывать в Сухуми. Вот они.
      Убрав пять фотографий, Бочаров оставил четыре, продолжил:
      - Врач-терапевт портовой поликлиники Гоглидзе. Старший врач портовой санэпидстанции Асатрян. Судовой врач танкера "Кутаиси" Лулуа. Судовой врач пассажирского теплохода "Георгий Гулиа" Челидзе. Трое из этой четверки выходят на днях в загранплавание. Как судовые врачи. Челидзе раньше работал на "Георгии Гулиа" судовым врачом, потом списался на берег, сейчас снова вернулся на прежнее место работы. Гоглидзе же и Асатрян перешли в плавсостав только что. Как объяснили в пароходстве, вынужденно, на подмену, вместо ушедших в отпуск.
      - А Лулуа?
      - Лулуа пятый месяц в Тихом океане, на рефрижераторе. - Бочаров убрал его фотографию. - Получается, вот наши кандидаты: Гоглидзе, Асатрян и Челидзе.
      - Что говорят о них в пароходстве?
      - Все трое характеризуются в высшей степени положительно. Другого трудно ожидать. И тем не менее один из них вполне может оказаться Сергеем Петровичем.
      - Будем ими заниматься?
      - Будем. Сухумцы сейчас по моей просьбе изучают регистрационные книги в сухумских гостиницах, кемпингах, пансионатах и так далее.
      - На каких судах эти трое выходят в загранплавание?
      - Челидзе - на "Георгии Гулиа". Гоглидзе - на контейнеровозе "Адмирал Сенявин". Асатрян - на пассажирском теплоходе "Аджария".
      - Я вот еще что подумал: ведь операцию с "Перстнем Саломеи" Пэлтон и Сергей Петрович должны были обговорить заранее, хотя бы за несколько месяцев. Значит, Пэлтон уже был в Батуми.
      - Да, вы правы, надо проверить списки пассажиров предыдущих круизов. Как у вас со временем?
      - Могу заняться.
      - Спасибо. Свяжитесь с транспортниками, я их предупрежу.
      В дверь постучали. Телецкий, войдя в кабинет, сел напротив, доложил:
      - Мы с Парулавой наметили ювелиров, которые могли бы изготовить копию "Перстня Саломеи". Думаю, он всех этих ювелиров скоро объедет - с черным футляром. Но боюсь, впустую.
      - Почему? - спросил Бочаров.
      - Все крупные ювелирные мастера в Батуми - люди официальные. Где-то работают, где-то числятся. Вряд ли кто-то из них рискнул бы взять такой заказ. От такого заказа криминалом несет за версту. Скорее, взялся какой-нибудь высококвалифицированный любитель, не внесенный в официальные списки.
      - Что же делать? - поинтересовался Бочаров.
      - Дождемся, когда вернется Парулава. Если он ничего не выяснит, у меня просьба к Георгию Ираклиевичу.
      - Какая? - спросил я.
      - Как вы насчет посещения Замтарадзе? Вместе. Я ведь эксперт, не оперативник. У вас с ней контакт, ну а я - на правах старого знакомого.
      - Я не против. Только с какой целью?
      - Покажем ей черный футляр. Она женщина мудрая, все поймет без объяснений. Когда-то она знала много скрытых любителей среди ювелиров.
      - Договорились. Я сейчас в пароходство, а как только освобожусь - звоню вам. Единственное: кто купит цветы?
      - Цветами займусь я. У Марии Несторовны особый вкус, она обожает махровые гладиолусы. Вот я их и подберу.
      Футляр
      Изучив в пароходстве списки участников прошлогодних круизов на "Дарьяле", я довольно скоро установил: Джон Пэлтон был на его борту весной прошлого года. Занимал ту же самую каюту - люкс-А по правому борту. Единственное отличие: в тот раз Пэлтон был без секретарши. Удостоверив на всякий случай этот факт заверенной выпиской, я позвонил Телецкому:
      - Эдуард Алексеевич, я свободен. Как насчет цветов?
      - Купил. К тому же вернулся Парулава. Как и ожидалось, поиски оказались безрезультатными. Никто из указанных в списке о таком заказе не слышал.
      - Значит, едем к Замтарадзе?
      - Сейчас я ей позвоню, вы выезжайте. Встретимся около ее дома.
      Как и ожидалось, махровые гладиолусы подкупили и размягчили Замтарадзе. Мария Несторовна с видимым удовольствием ставила их в вазу, долго поправляла букет. Бросив еще раз ласковый взгляд на цветы, выслушала нас, взяла в руки черный футляр. Раскрыла, потрогала обтяжку из серой замши, грустно усмехнулась:
      - Крутая вещь - время... Очень крутая.
      - Этот футляр вам о чем-то говорит? - спросил Телецкий.
      - Увы, Эдуард Алексеевич, о моей юности. Что только я не делала... Элеутерококк, женьшень, дыхание по всем системам, питание по всем системам, личный суперэкстрасенс. Все тщетно. Время уходит, а с ним - и юность. Так вот, дорогие друзья, копию эту сделал не ювелир. Ее сделал великий мастер. Фамилия его Лолуашвили. Зовут Элиа Соломонович.
      - Как? - не выдержал я. - Но ведь Лолуашвили - учитель!
      - Верно. Он преподавал физику, химию. А в свободное от работы время...
      - Выходит, он меня обманул? - Я коротко рассказал Замтарадзе о встрече с Лолуашвили.
      - Боюсь, вы недалеки от истины.
      Срыв
      Услышав условный звонок в дверь, Джомардидзе осторожно подошел к окну. Стал сбоку, проверил - улица пуста. Подошел к двери. Условный звонок раздался снова. Джомардидзе заглянул в глазок. Увидев знакомый силуэт, облегченно вздохнул - Главный. Открыл дверь.
      Главный кивнул, прошел в комнату, сел, поставил на пол дипломат. Некоторое время изучал его, Бугра. В голове крутнулось: а что если сейчас завалить Главного, выбрать момент и завалить? Он, Бугор, в квартиру все равно больше не вернется. Пояс же с валютой и перстень останутся при нем. Нет, ни к чему, пустое. Да и Главный может еще пригодиться.
      Будто угадав его мысли, Главный спросил глухо:
      - Что долго не открывал? Мандражил?
      - Что мандражить, товар при мне. Я ведь, Сергей Петрович, и слинять с ним мог, да не стал, видите?
      - Куда б ты слинял? - Главный даже не смотрел на него. - Кто б у тебя взял этот товар? - Рука его потянулась к карману пиджака, вползла в него, застыла. Ясно, он с оружием.
      Главный прав. Он, Бугор, товар этот не сдал бы никому.
      - Сергей Петрович, я ведь так. - Косясь, Бугор отошел к стоящей в углу раскладушке. Не упуская из виду руку Главного в кармане пиджака, в которой, наверняка, был пистолет, присел, достал из-под матраса плоский нейлоновый пояс, набитый пачками долларов. Лихо снимала его с себя в пустом гараже девица, которая была с фирмачом! Лихо... Поискал в наволочке - вот он, байковый сверток. Легко сжал - перстень здесь, ощущается под тканью. Вернулся к столу, положил перед напарником сверток, рядом - пояс.
      Главный взял нейлоновую кишку, помял, достал пачку с зелеными бумажками. Спросил:
      - Здесь все?
      - Обижаете, Сергей Петрович! У нас же с вами были... условия договора. Да и потом...
      - Что?
      - Да и потом, зачем мне грюны*? От них одна морока.
      ______________
      * Грюны (жарг.) - доллары.
      - Верно. Грюны тебе ни к чему.
      Бугор проследил, как Главный перекладывает валюту в кожаную сумку. Вот напарник развернул байку, положил на нее перстень. Стал разглядывать. Сказал наконец:
      - Хорошо сработали.
      - Да, - согласился Бугор.
      - В этом хорошо. - Главный помрачнел. - А вот джвари из-за тебя упустили.
      - Сергей Петрович, откуда ж я знал, что джвари у Вити?
      - Сказано было: не трогай его.
      - Ну, а сдал бы он нас ментам?
      - Никому бы он нас не сдал. Только поздно об этом говорить.
      Главный помолчал и подвинул к Бугру новой дипломат:
      - Твое.
      Бугор взял дипломат, положил на стол, открыл:
      - Сколько?
      - Пятьдесят, как договорились.
      Пачки в банковской оклейке уложены плотно, по виду так и есть пятьдесят тысяч. Разорвал одну, вторую. Кажется, обмана нет. Теперь он при фанере. Вдруг почувствовал: сейчас не выдержит, завоет по-собачьи - так хочется марафету.
      - Сергей Петрович, а порошок? Не забыли?
      Главный порылся в сумке, достал пакет, протянул:
      - Гуляй.
      Такой большой упаковки Бугор в жизни не видел. Взял пачку, надорвал марафет.
      - Все мне?
      - Тебе. - Главный встал. - Давай ключи, и разбежимся.
      - Понятно.
      - Сюда больше не приходи, засветимся оба.
      Улыбаясь и чувствуя увесистость пачки, Бугор следил, как Главный отступает к двери. Вот он нащупал замок, сказал:
      - Давай ключ. Уйдешь - захлопнешь.
      Бугор достал ключи, бросил. Главный поймал связку на лету. Спросил:
      - Что дальше будешь делать?
      Они стояли и смотрели друг на друга, будто караулили.
      - Прыгну в Кутаиси, у меня там человек и избенка с громоотводом. Буду жить тихо. - Кутаиси он назвал для понта, на самом деле человек и избенка с громоотводом ждали его в Зугдиди.
      Некоторое время Главный изучал его. Снова взялся за замок:
      - Понятно. Смотри, отваливай без шума. В воздушный и наземный транспорт не лезь, раздобудь частника, хотя бы до Самтредиа. Там возьми другого. И фанеры не жалей - погубит тебя когда-нибудь жадность. - Поймал движение Бугра вперед, оттопырил карман: - Ну, ну, ни с места! Тормози!
      - Не верите, Сергей Петрович?
      Главный прищурился, и Бугор выдавил:
      - И не надо, я ведь вас понимаю. - Он в самом деле не знал, что сделает в следующий момент.
      Главный открыл дверь, вышел, замок захлопнулся. Бугор облизал губы хотелось марафета, но нет, потерпит. Надо уходить, а то, кто его знает, может, Главный сам на него наведет.
      Выйдя из дома, Бугор постарался сразу же смешаться с прохожими и сесть в первый подошедший автобус. Это удалось легко, дверь захлопнулась, автобус тронулся. Шел он до Зеленого Мыса. Бугор зажал дипломат ногами, поправил висящую на плече сумку, где лежали бесценная упаковка и наспех засунутые вещи. Нащупал в кармане смятый талончик, пробил компостером. Огляделся ничего подозрительного, публика обычная. Поразмыслив, решил все же последовать совету Главного и взять частника. Вот только ехать до Самтредиа вряд ли кто согласится - далеко. Добраться хотя бы до Ланчхути. У Ланчхути он знает трейлерную стоянку, с шоферами как-нибудь договорится. Если повезет, на трейлере можно добраться прямо до Зугдиди.
      На второй остановке Бугор сошел. Пройдя немного вперед, поднял руку. Завизжало тормозами такси, но он жестом показал: проезжай, не нужен. Минут через пять остановился "Москвич". Бугор приоткрыл дверцу:
      - До Ланчхути. Не обижу.
      - До Ланчхути далеко, извини. Не могу.
      - Сказал же, не обижу. Сколько просишь?
      - Чудак. Меня дома ждут.
      Бугор продолжал держать ручку, толстяк газанул. Пришлось отстраниться, хлопнуть дверцей. Снова подняв руку, подумал: нужно сразу сказать, что дает сто, - любой поедет, куда угодно. Стоял минут десять, пока не увидел: выйдя из потока, метрах в двадцати впереди тормознули желтые "Жигули". Правда, кажется, кто-то проголосовал раньше. Да. Вон бегут по кромке тротуара два юнца.
      Бугор подошел к "Жигулям" первым:
      - Шеф, в Ланчхути, хорошо заплачу.
      Парень в бейсбольной шапочке, с накачанной шеей прищурился:
      - Что значит "хорошо"?
      Бугор сам не понял, как губы сказали:
      - Три чирика. - Выругал себя: почему три чирика, он же хотел сказать "сто". Но даже подумав это, не поправился, стал ждать.
      Подбежали юнцы.
      - Эй, дядя... Мы первые голосовали, отойди...
      Юнцы стали оттирать Бугра в сторону, но он даже не обернулся. Бугор смотрел на бейсбольную шапочку, упершись ногами и держась за дверь. Снова подумал: зря сказал насчет тридцатки.
      - Маловато три чирика, полтинник, - поставил условие водитель.
      Пятьдесят рублей Бугор все-таки выгадал, но тут один из юнцов с силой рванул его за рукав. Куртка затрещала. Бугор обернулся:
      - Отвали, шушера!
      Тот, что повыше, довольно массивный, с усиками, нагло прищурился:
      - Я тебе дам "отвали". Это мы машину остановили!
      На вид ребятишки крепкие, и все равно он справился бы с ними шутя, если бы не боялся шума. Шум поднимать нельзя, убей, нельзя. Сказал миролюбиво:
      - Братцы, не бередите душу, смотрите, машин кругом сколько! - Обернулся к водителю. - Хорошо, полтинник.
      В этот момент его толкнул в плечо второй парень:
      - А ну, отойди отсюда!
      Наверное, Бугор стерпел бы и это. Но от толчка он больно ударился о дверь машины, и только поэтому все произошло быстро, помимо его воли. Пригнувшись, Бугор резко и коротко ударил головой в подбородок одного. Что-то хрустнуло, малый стал оседать на тротуар. Потом увернулся от другого, и тот с размаху влетел в стекло. Схватился за голову, застонал, из носа потекла кровь. Добавил ему кулаком в печень.
      И в это время заверещал женский голос:
      - Вай ме, вай ме, что же вы делаете? Вы же убиваете их!
      Цыкнул в женское лицо:
      - Тише, курица...
      Женщина в ответ закричала совсем уже не своим голосом:
      - Убивают! Милиция! Убивают! На помощь!
      "Жигули" рванули с места. Бугор отскочил к середине тротуара. Только не бежать, только спокойно. Быстро пошел, прижимаясь к ограде и стенам домов, не оглядываясь и не пытаясь увидеть, что происходит сзади. Пока никто не собирался его догонять. Сдерживаясь, чтобы не побежать, свернул в боковую улочку. Увеличил шаг - и увидел милиционера. Сержант с рацией на портупее медленно шел навстречу. Пришлось замедлить ход, чуть опустить голову, лишь бы не обратить на себя внимания. Приблизившись, сержант покосился, но ничего не сказал, прошел мимо. Разойдясь с милиционером, Бугор прибавил шагу. К счастью, впереди остановилось такси. Подошел, сказал тихо:
      - Шеф, плачу тройную, опаздываю.
      Водитель молча кивнул. Бугор сел на переднее сиденье. Сержант остановился, смотрит. Засекает номер? Выйти? Нельзя, будет еще хуже - он привлечет внимание. Черт с ним, мало ли почему он смотрит. Хлопнул дверцей:
      - Зеленый Мыс.
      Водитель дал газ. Такси, развернувшись, выехало из переулка, смешалось с потоком машин.
      Как будто все спокойно. Идиот! Не сдержался, поднял базар. Надо было дать этим соплякам сесть, а самому взять другую машину. Ничего, все в порядке, вот только сержант... Но сержант мог смотреть просто так, мало ли что ему пришло в голову. Пока шума нет, кажется оторвался. Хотя все равно надо сменить машину. Подумав об этом, обернулся. В потоке увидел мелькнувшую сзади синюю полоску на желтом фоне. Милицейская машина! Случайность? Желтая "Волга" идет ровно, не догоняет. За ним? Выйти из такси и пересесть на частника? Нельзя, опасно. Попросить водителя прибавить ход? Тот может заподозрить неладное. Обернулся снова. Милицейской машины больше не видно. Все-таки случайность? Или отстали специально, чтобы успокоить?
      Когда Бугор назвал таксисту Зеленый Мыс, это было первое, что пришло на ум. Теперь же получилось, что он едет именно туда, куда надо. На Зеленом Мысу, особенно наверху, он знает каждую извилину, каждый камень. Он даже работал там под чужой фамилией в Ботаническом саду. Потайных мест там сколько угодно, отсидится до ночи. А потом уйдет. Ночью таксистов уговорить легче, запросто доедет до Ланчхути. Пусть потом таксист сообщает о нем кому угодно и что угодно. Он к тому времени успеет уехать на трейлере.
      Бугор снова оглянулся - милицейской машины нет. Подождал, пока такси начнет въезд в гору, попросил:
      - Шеф, подвези поближе.
      - Сделаем. - По серпантину шофер доставил его к воротам санатория.
      Пробравшись на территорию Ботанического сада, Бугор нашел укромный уголок. Забравшись подальше в кустарник, подгреб под себя срубленные садовниками старые ветки, сверху набросал листья. Образовалась небольшая копна. Снял сумку, под голову положил дипломат, лег. Решил: можно даже поспать, здесь его никто не найдет.
      Уже стемнело, когда за кустами на дорожках сада вдруг послышались какие-то звуки. Звуки были слабыми, хрупкими, но Бугор тут же привстал, прислушался. Показалось? Нет. Снова то же. Бугор застыл в ожидании. В конце концов совсем близко услышал шаги и голоса. Говорили вполголоса. Напрягая слух, с трудом уловил:
      - Зря мы сюда потащились, товарищ лейтенант.
      Милиция? Конечно, милиция, не армия же. Черт, откуда они пронюхали? Вот дал маху - нельзя было здесь оставаться. Впрочем, это он напрасно - место отличное.
      - Спокойно, Coco. И не базарь, иди молча.
      - Да я молча, но сказать-то надо. Зачем ему сюда забираться?
      - Мало ли.
      Все понятно, его выдал таксист. Значит, сержант все же запомнил номер. Говорившие замолчали. Потом Бугор опять услышал:
      - Ладно, уговорил, идем. Но ребятам надо сказать: пусть, как приедут, проверят.
      Снова шорохи, шаги, и все стихло. Бугор встал. Подождал около десяти минут, вышел из кустов, двинулся к забору. Через несколько шагов лицо его стало мокрым. Он понял, что пошел дождь, подумал: это хорошо, собакам будет трудней. Кругом тишина, но он теперь отлично понимает: его засекли. Надо уходить, пусть даже обложен весь парк, все равно надо уходить. Прорваться можно всегда. Легко проскользнул в щель в заборе, постоял. Тихо, только дождь шуршит. Вдоль оврага вышел к спуску за тоннель, долго спускался к морю. Постоял, двинулся вдоль причала, у которого стояли катера, и в это время с той стороны речушки раздался шум тормозов. Бесшумно упал на причал, застыл, прислушиваясь к звукам. Шаги на той стороне. Скосил глаза: точно, милицейский "уазик", но люди, идущие вдоль парапета, его пока не видят. Что-то надо делать, лежать так - смерть. Пополз по доскам к ближнему катеру, легко перевалил через его дюралевый борт. Поднял голову. На двери каюты висячий замок. Не страшно, замок простой, он подождет, пока уйдут люди, и снимет его шутя, без звука.
      Мастер
      Лолуашвили, к которому мы приехали вместе с Телецким, открыв футляр, оживился:
      - Знакома ли мне эта вещица? Конечно, знакома. Эту вещь я сделал собственными руками. Вот этими.
      - А то, что было в футляре, вы тоже сделали собственными руками? - Я положил рядом с футляром фотографию "Перстня Саломеи".
      Ювелир взял фотографию, глаза его засветились:
      - Сделал! - Поерошил всклокоченные седые волосы. - Кто же еще мог сделать этот перстень, как не старый Лолуашвили? Кто, скажите? Я его сделал. Для Вити Чкония, по просьбе Малхаза.
      - Никого больше, связанного с этим заказом, вы не знаете?
      - Никого. Да и Малхаз с Виктором просили никому ничего не говорить о заказе. Я теперь чувствую себя не сдержавшим слово. Меня возьмут?
      - Думаю, пока ограничимся подпиской о невыезде.
      Лолуашвили погрустнел, сказал:
      - Не буду говорить, что предвидел это, но все-таки чувствовал. Чувствовал: что-то здесь не так.
      - Чувствовали - и взялись за работу?
      Старик поднял голову, выцветшие голубые глаза блеснули:
      - С наслаждением! Не из-за денег, хотя деньги тоже были нужны. Из-за радости, которую испытывал, когда работал! Ведь это последняя серьезная работа. Вы понимаете?
      Я верил, что работа эта принесла Лолуашвили радость. Но другим она принесла горе.
      Телецкий огорченно покачал головой:
      - Спасибо за откровенность, Элиа Соломонович.
      Лолуашвили печально улыбнулся:
      - Другого пути у меня сейчас нет.
      - Действительно нет, - согласился я. - Можно от вас позвонить?
      - Конечно.
      Я набрал номер Бочарова, коротко доложил о нашем разговоре с Лолуашвили. И услышал новость:
      - Георгий Ираклиевич, по поводу интересующего нас с вами Джомардидзе. Только что его засекли. Он в районе Ботанического сада на Зеленом Мысу. Район оцеплен.
      Захват
      Услышав об обнаружении Джомардидзе, мы с Парулавой, захватив Бочарова и держа связь с милицейской группой захвата, поехали к Ботаническому саду на Зеленом Мысе. Здесь расположилась группа, которую, как я уже знал из радиопереговоров, возглавлял майор Шервашидзе. Уже стемнело. Лицо Шервашидзе, мокрое от дождя, поблескивало в слабом свете карманного фонаря, освещавшего карту. Рядом стоял высокий сутулый сержант. На поводке он держал на удивление небольшую черную овчарку.
      Сложив и засунув карту в планшет, Шервашидзе кивнул на овчарку:
      - Собачке спасибо сказать надо, взяла след по запаху на сиденье такси. Такси нашли быстро, на сиденье никто другой не садился.
      Проводник пригнулся, погладил овчарку:
      - Альмочка. Умница. Она у меня приучена, не лает. Запах почует - только шерсть дыбом и в горле звук, один я слышу. Подошли к кустам - сразу потащила. Смотрю: ветки, листья собраны. Он лежал, точно.
      - В такси Джомардидзе сел в центре. Перед этим ловил частника, устроил стычку, - пояснил Шервашидзе. - Стал уходить, свернул в сторону. Там проходил наш постовой. Вид Джомардидзе показался ему подозрительным, он запомнил номер. Тут свидетели подбежали, рассказали о драке. Водителя разыскали быстро, он сообщил: Джомардидзе высадился здесь, у санатория. Осмотрели с собакой причал - там следов не было, ну а в Ботаническом саду почти сразу нашли место, где он лежал. Ушел совсем недавно: с полчаса, не больше. - Шервашидзе оглянулся на стоящего в стороне младшего лейтенанта. Вот, нашлись специалисты розыска, вдвоем решили весь сад обыскать. Спугнули.
      Младший лейтенант страдальчески поморщился:
      - Мы хотели как лучше, товарищ майор. Мы этот сад как пять пальцев знаем...
      - Вот он и ушел сквозь ваши пять пальцев. Зла на вас не хватает. Если б сразу подошли с собакой, уже взяли бы.
      Майор повернулся к Бочарову:
      - Думаю, он еще где-то здесь. Вряд ли ему удалось пройти окружение. Все сторожки, служебные помещения, сараи в Ботаническом саду мы проверили, кусты обшарили.
      - Санаторий осмотрели?
      - Да, каждый закоулок. Санаторий практически блокирован, там сейчас наряд с собаками, две поисковые группы.
      - Место, где он вышел, обнаружили?
      - Да. Прошел через дыру в заборе, спустился к морю. Потом дождь сильный пошел, следы смыло. Как сквозь землю провалился. Если только на катер какой ухитрился забраться.
      - Вы их разве не осматривали?
      - Осматривали, но час назад, до Ботанического сада.
      Глядя на рябую поверхность речушки, на катера, я подумал: вряд ли Джомардидзе мог на виду у группы захвата перейти на один из них. Впрочем, я не прав. На собственном ведь опыте убедился: Джомардидзе способен на многое.
      Шервашидзе спросил Бочарова:
      - Как вы считаете, товарищ полковник?
      - Считаю, надо осмотреть катера снова.
      Майор обернулся, кивнул проводнику:
      - Гогричиани, подготовьте собаку.
      Минуты через две проводник с собакой и двое из группы захвата, коренастый капитан и младший лейтенант, тот самый, что спугнул Джомардидзе в Ботаническом саду, перешли мостик и пошли вдоль берега речушки. Мы же Шервашидзе, Бочаров, Парулава и я, присев за кустами, остались с прежней стороны. Два катера собака обнюхала без всякой реакции, спокойно. У третьего - так и застыла. Вспомнились слова проводника: "шерсть дыбом и в горле звук". Собака не лаяла, только натягивала поводок. И вдруг присела. Тут же из надстройки катера метнулась тень. Дальнейшее произошло в считанные секунды: отброшенная ударом ноги, овчарка, взвизгнув, полетела в воду, проводник, удерживая поводок, упал на причал, а тень бросилась к кустам. Один из группы захвата попытался задержать бегущего, но тут же вскрикнул, схватился за живот, пригнулся. Бочаров, Шервашидзе, Парулава и я, не сговариваясь, кинулись к мосту, уже на бегу услышали, как в парке ударили два выстрела.
      Когда мы подбежали к стоящим в кустах милиционерам, их карманные фонари освещали лежащего на боку и прижимающего к груди черный дипломат Джомардидзе. Глаза его медленно стекленели, кажется, он уже не дышал.
      Присев над Джомардидзе, Шервашидзе посмотрел на стрелявшего:
      - Как это получилось, Искандеров? Вы что, стреляли на поражение?
      Коренастый капитан с досадой осматривал пистолет:
      - Да нет, товарищ майор. Я предупредительный дал. А потом наугад. Он ведь Шияна ранил... Простите, так уж... бывает. Подумал: темнота - уйдет.
      Шервашидзе покачал головой:
      - Ранение в левую сторону груди. Боюсь, пуля задела сердце.
      - Да я наугад стрелял, по звуку.
      Шиян, младший лейтенант, кривясь, закрывал двумя ладонями рану на животе. Шервашидзе встал, тронул его за плечо:
      - До машины дойти сможешь?
      - Дойду. - Младший лейтенант попытался улыбнуться. - Черт, как же он быстро... Я даже не успел...
      Шервашидзе обернулся:
      - Искандеров, помогите Шияну дойти до машины! В госпиталь, и скорей!
      Затем присел над не подающим признаков жизни Джомардидзе. Осторожно освободил из его объятий дипломат, раскрыл. Он был до отказа набит банкнотами в банковской оклейке. Дернул молнию на сумке, достал лежащую сверху картонную коробочку с латинской надписью. Раскрыл и ее. В ней оказались полиэтиленовые пакетики. Взяв один, со знанием дела понюхал, посмотрел на Бочарова:
      - Морфий...
      Среди вещей Джомардидзе морфия больше не нашлось. Зато были обнаружены кинжал с серебряной насечкой на массивной рукоятке и бельгийский пистолет системы "Байярд" калибра 6,35.
      Талисман
      На следующий день в двенадцать мы с Парулавой подъехали на служебной машине к Батумскому морскому порту. Сразу за воротами виднелся высокий белый борт пассажирского теплохода "Георгий Гулиа". Сегодня вечером "Георгий Гулиа" уйдет на зарубежную круизную линию. Разглядывая его, я вспомнил о Джомардидзе.
      Джомардидзе вчера ночью был отвезен в тюремную больницу. Позвонив туда утром, я выяснил: разговаривать с ним еще нельзя, раненый слишком слаб. И вообще, вряд ли протянет до вечера. Пуля, задев сердечную мышцу, застряла у позвоночника. С другой стороны, я знал: даже если Джомардидзе и сможет говорить, это ничего не даст. Человек вроде Бугра никогда не возьмет на себя добровольно два убийства. И, значит, не выдаст того, кто был с ним по этим убийствам связан. Так что, если мы хотим изобличить человека, на которого вышли, - зовут его Шалва Геронтиевич Челидзе, - рассчитывать надо лишь на факты и улики.
      Одна из улик, причем серьезная, у нас уже есть. Пронумерованная упаковка морфия, найденная вчера у Джомардидзе, по сообщению медуправления пароходства, была получена именно Челидзе для медчасти "Георгия Гулиа". Челидзе, работавший раньше врачом поликлиники пароходства, принял эту медчасть чуть больше недели назад. Факт получения упаковки заверен его личной подписью. И упаковка с номером, и подпись в журнале сфотографированы. Эти фотографии в настоящий момент лежат у меня в папке. Кроме морфия, есть против Челидзе и другие факты. Так, позвонившие сегодня сухумцы сообщили, что именно Челидзе жил в сухумской гостинице "Абхазия" три года назад, когда некто купил у Гаджиева паспорт на имя Убилавы.
      Я достал фотографию Челидзе, и мы с Джансугом принялись ее изучать. О человеке со снимка нам было известно пока немного. Шалве Геронтиевичу Челидзе сорок один год, в пароходстве работает около пятнадцати лет. Женат, имеет дочь восьми лет. Живут Челидзе в Батуми в собственном доме, отдельно от родителей. Две машины: одна, "Нива", записана на самого Челидзе, другая, "Жигули", - на жену. Конечно, в этих фактах нет ничего предосудительного Челидзе долго плавал на судах загранплавания и вполне мог заработать не только на две машины, но и на собственный дом. И все же теперь, после истории с морфием, есть основания сомневаться, что доходы Челидзе ограничивались зарплатой. Судя по чертам лица, на фотографии - выходец из западной Грузии: светлоглазый, светловолосый, с не" сколько запавшими глазами. Неужели под этой благообразной внешностью скрывается тот, кого мы ищем?
      Посмотрев на часы, спрятал фотографию, кивнул Джансугу: пора. Выйдя из машины, мы прошли в здание портовой таможни.
      После истории с Пэлтоном нас с Джансугом здесь хорошо знали. Поздоровавшись в дежурной комнате с таможенниками, я подошел к старшему бригады. Невысокий, плотный Элошвили вздохнул:
      - Константин Никифорович мне звонил. Вы насчет Шалвы Челидзе?
      - Насчет Шалвы Челидзе.
      - Насколько я понял, у него не все чисто?
      - Мягко говоря, есть основания подозревать Челидзе в нарушении закона. Поэтому, батоно Элгуджа, если не трудно, начните осмотр с медчасти.
      - Пожалуйста, нам нет разницы. У вас насчет Челидзе есть что-то конкретное?
      - Есть. Вы ведь знаете о "Перстне Саломеи".
      - Опять "Перстень Саломеи"? Я видел его копию на том иностранце.
      - А теперь, похоже, имеете возможность посмотреть и подлинник. Если постараетесь.
      - Постараюсь, батоно Георгий.
      Таможенники ушли, и мы с Парулавой уселись за стол. За окном был виден порт: суда у причалов, электрокары, краны, мельтешащие над свободной водой чайки. Говорить не хотелось, поэтому мы лишь изредка перебрасывались короткими замечаниями.
      Элошвили мы увидели снова только через полтора часа. Выйдя с кем-то из надстройки "Георгия Гулиа", он начал сходить по трапу. Насколько я мог разглядеть, спускавшийся вслед за ним человек был высокого роста, сухощав, лет сорока, в белой форменной фуражке и белом форменном кителе. Сойдя вниз, таможенник и его попутчик направились в нашу сторону. Скоро стало ясно: Элошвили ведет в таможню Челидзе.
      Джансуг заметил тихо:
      - Наверняка что-то нашли. Без серьезных оснований судового врача с борта снимать не будут.
      - Не будут, - согласился я.
      Войдя вместе с Элошвили, Челидзе сразу же посмотрел на меня и Парулаву. Поскольку знать ему, что мы работаем в Галиси, было не обязательно, мы с Джансугом представились коротко:
      - Майор милиции Квишиладзе Георгий Ираклиевич.
      - Лейтенант милиции Парулава Джансуг Гиевич.
      Врач сухо кивнул:
      - Челидзе Шалва Геронтиевич.
      Все сели. Элошвили достал из дипломата небольшую металлическую коробочку, положил ее на стол. Посмотрел на Челидзе:
      - Жаль, что вы упорствуете, Шалва Геронтиевич. В вашей медчасти обнаружен тайник, в тайнике ценное ювелирное изделие. Отпираться бессмысленно.
      Челидзе поправил расчесанные на пробор светлые волосы:
      - Элгуджа Годерциевич, это явное недоразумение. Повторяю: я не имею никакого отношения ни к тайнику, ни к этой вещи.
      - Кто же тогда имеет отношение, если она найдена в вашей медчасти?
      - Не знаю.
      - Значит, подписать протокол отказываетесь?
      - Отказываюсь.
      Элошвили раскрыл коробочку, достал перстень. Камень буквально сыпал искрами под лучами солнца. Это был "Перстень Саломеи". Таможенник вздохнул:
      - Шалва Геронтиевич, мне остается одно: обратиться к помощи работников милиции. Думаю, им легче будет определить, имеете ли вы отношение к перстню. Георгий Ираклиевич, эту вещь, "Перстень Саломеи", ювелирное изделие большой ценности, мы только что обнаружили в тайнике на "Георгии Гулиа". Положить перстень в тайник мог только судовой врач. Но Шалва Геронтиевич, как видите, утверждает, что ничего не знал ни о тайнике, ни о перстне.
      - Придется разбираться, - сказал я. - И разбираться серьезно.
      Челидзе достал пачку "Уинстона", посмотрел на меня:
      - Если позволите, я закурю?
      - Пожалуйста.
      Чиркнул зажигалкой, прикурил. Сделав затяжку, сказал тихо:
      - Георгий Ираклиевич... И вы, Элгуджа Годерциевич. К тайнику в медчасти я не имею никакого отношения. Он был там раньше. Этот тайник я нашел, осматривая кабинет. А вот перстень я туда действительно положил. И в декларацию не внес умышленно. Эта вещь для меня как талисман. Я всегда вожу ее с собой. Всегда.
      Я покачал головой:
      - Неубедительно, Шалва Геронтиевич. Талисманом можно считать вещь, которой вы владеете на законных основаниях. "Перстень Саломеи" историческая реликвия Грузии. Принадлежать он вам никак не может. Никак.
      Челидзе усмехнулся:
      - Георгий Ираклиевич, но это не "Перстень Саломеи". Это копия.
      - Копия?
      - Да, копия. Владеть копией даже выдающегося памятника старины закон не запрещает.
      - В таком случае, откуда у вас эта копия?
      - Разве это важно?
      - В данном случае очень важно.
      - Что ж, раз вы настаиваете, я ее купил. В тбилисском ресторане "Калахури".
      - У кого?
      - Человек этот назвался Ираклием. Больше ничего о нем не знаю, с тех пор не видел. Если нужно, могу описать внешность, хотя это было год назад.
      - Что ж, опишите.
      - Лет пятидесяти, волосы наполовину седые, глаза карие, нос с горбинкой. Одет был в синий костюм. Мы ужинали за одним столиком, разговорились. Зашел разговор о драгоценностях. Ираклий сказал, что у него есть интересная поделка, показал мне. О "Перстне Саломеи" я знал, копия мне понравилась. Тут он сказал, что уступит недорого. Я купил. С тех пор эта вещь стала моим талисманом.
      Я поймал быстрый взгляд Джансуга. Конечно, Ираклий придуман. Но если только что найденный перстень - копия, то опять все трещит по швам.
      Помедлив, я сказал:
      - Хорошо, Шалва Геронтиевич. Мы немедленно проведем экспертизу. Но поскольку нам еще многое нужно выяснить, попрошу вас проехать со мной в МВД. Для беседы.
      Челидзе посмотрел в окно. Я заметил: его руки при этом непроизвольно сложили пачку "Уинстона" и зажигалку. Наконец, спрятав пачку и зажигалку в карман, он встал:
      - Раз надо, значит, надо. Пожалуйста - едем.
      Пройдя вместе со мной и Джансугом к машине, Челидзе сел на заднее сиденье. Я сел рядом. До МВД мы доехали быстро. Незаметно наблюдая за Челидзе, я вынужден был признать: держит он себя уверенно и спокойно. Выходя из машины, подумал: если Челидзе прав, если обнаружена действительно копия, история с талисманом будет звучать для суда весьма убедительно, особенно в изложении хорошего адвоката.
      В МВД, проводив Челидзе в заранее приготовленную комнату, я попросил его немного подождать и вышел в коридор. Отведя Джансуга к окну, попросил:
      - Джансуг, срочно иди к Бочарову - нужно согласие прокурора на обыск дома Челидзе. Формальный повод есть - упаковка морфия, найденная вчера у Джомардидзе. И еще одно: держи связь с таможней. Если найденный перстень окажется копией, возьми его на время. Копию надо показать Лолуашвили для опознания.
      - Это все?
      - Не все. Попроси Константина Никифоровича немедленно связать тебя по ВЧ с МВД Грузии. Пусть тбилисцы срочно выяснят в Музее искусств Грузии признаки, по которым можно определить подлинность "Перстня Саломеи". И вообще, пусть узнают о нем как можно больше. Были ли копии, кто являлся последним владельцем и так далее? Ответ попроси сообщить немедленно. Как только что-то выяснишь - звони.
      - Все понял, батоно Георгий.
      Проводив Джансуга взглядом, я вошел в комнату.
      Заявление
      Начиная допрос, я не рассчитывал на откровенность судового врача. В первые минуты предположение как будто оправдывалось: ничего нового по сравнению со сказанным в таможне я не услышал. Я хотел было уже заканчивать разговор о перстне, как вдруг Челидзе сказал:
      - Между прочим, Георгий Ираклиевич, у меня есть еще одна копия "Перстня Саломеи".
      Вот это номер, подумал я. Сколько же их всего? Но, может быть, Челидзе просто пытается меня запутать?
      - Еще одна копия?.. Но... зачем вам она?
      - Сделал на всякий случай.
      - И где она находится?
      Челидзе беспечно пожал плечами:
      - Должна быть дома, в шкатулке.
      Ладно, решил я, с этим мы еще разберемся, а сейчас пора поговорить о другом. Достал из папки фотографию Джомардидзе, положил перед судовым врачом:
      - Шалва Геронтиевич, вам знаком этот человек?
      Челидзе бесстрастно рассмотрел снимок:
      - Нет, этого человека я не знаю.
      - Подумайте, Шалва Геронтиевич.
      - Георгий Ираклиевич, тут и думать нечего. - Челидзе сделал вид, что снова изучает фотографию. - Конечно, не исключено, что это лицо я где-то видел. Но где и когда - не помню.
      - А вот это вы могли видеть. - Я положил рядом с фотографией Джомардидзе сильно увеличенный снимок упаковки морфия.
      - Это? Естественно. Я же врач. Это упаковка морфия.
      - Верно. Но вам не знакома именно эта упаковка? Посмотрите, в углу коробки хорошо виден номер. Он вам ни о чем не говорит?
      - Нет, этого номера я не помню.
      - Когда в последний раз вы получали подобные упаковки?
      - Когда... Ну, неделю назад среди других лекарств я получил пять упаковок. На весь рейс.
      - По правилам вы должны были за них расписаться?
      - Я расписался в журнале склада медуправления. Это обычная процедура.
      - Вы должны были также расписаться в том, что знаете об ответственности врача за подобные препараты, об особых условиях их хранения, о недопущении хищения и так далее. Вы давали такую расписку?
      - Естественно.
      - Вы строго выполняли правила хранения?
      - Ну... в общем.
      - Шалва Геронтиевич, как известно, правила нельзя выполнять "в общем". Ответьте: вы выполняли эти правила или нет?
      - Выполнял.
      - Тогда посмотрите снимок журнальной записи. - Я достал третью фотографию. - Вот ваша подпись, удостоверяющая получение пяти упаковок морфия. Вот их номера. Один из них совпадает с номером сфотографированной упаковки. Эта упаковка была изъята вчера у опасного преступника Джомардидзе Омари Бухутиевича. Его фотография перед вами. Каким образом полученная вами и подлежащая строгому хранению упаковка морфия оказалась у Джомардидзе?
      Челидзе изучающе посмотрел на меня:
      - Она действительно у него оказалась?
      - Действительно.
      - Но почему вы не спросите об этом у него самого?
      Хороший ход сделал Челидзе. Но смысл его ясен. Хочет выяснить: где, когда и как был задержан Джомардидзе.
      Подумав, я ответил:
      - К сожалению, это не представляется возможным. При задержании Джомардидзе оказал сопротивление, не обошлось без стрельбы.
      Кажется, я сказал то, что надо: "не обошлось без стрельбы". Пусть поломает голову. По наступившему молчанию понял: ход удался. Наверняка Челидзе размышляет сейчас о том, ранен или убит Джомардидзе. Но у него хватило выдержки не выяснять этого. Тронув фотографию, он покачал головой:
      - Тогда... совершенно ничего не понимаю. Похитить упаковку из медчасти довольно трудно...
      - Лекарства хранятся под замком? Так ведь?
      - Так.
      - И медчасть вы запираете?
      - Разумеется.
      - Сегодня, перед выходом в рейс, вы обязаны были проверить, на месте ли полученные вами лекарства. Вы сделали это?
      - Сделал. Но отсутствия упаковки я не заметил.
      - Шалва Геронтиевич, не будем лукавить. Вы, врач с пятнадцатилетним стажем, и не заметили отсутствие целой упаковки морфия! Когда, где и при каких обстоятельствах вы передали морфий Джомардидзе?
      - Я не брал морфий.
      - Решили упорствовать. В таком случае, мы будем вынуждены обыскать ваш дом.
      - На это у вас нет никаких оснований.
      - Основание есть - ваша возможная связь с опасным преступником.
      Я снял трубку, набрал номер Бочарова. Услышав отзыв, сказал:
      - Константин Никифорович, это Квишиладзе. Я по поводу санкции на обыск дома Челидзе. Считаю обыск необходимым.
      - Георгий Ираклиевич, санкция получена. Можете приступать к обыску.
      - Спасибо.
      Положив трубку, я посмотрел на Челидзе:
      - Шалва Геронтиевич, санкция прокурора на обыск вашего дома получена. Сделано это в полном соответствии со статьей сто шестьдесят шестой процессуального кодекса. Обыск будет произведен в вашем присутствии и в присутствии понятых. Вы готовы?
      - Мне нужно подумать.
      - Не понимаю, что тут думать. Обыск в вашем доме будет произведен в любом случае.
      - Я имею право подумать?
      - Пожалуйста. Думайте, пока я позвоню.
      Снова набрал номер Бочарова:
      - Константин Никифорович, Джансуг далеко?
      - Рядом.
      - Дайте его, пожалуйста.
      - Даю.
      Я услышал голос Парулавы:
      - Батоно Георгий?
      - Джансуг, связался, с кем я просил?
      - Связался. Но дело не такое простое. По телефону из музея о таких вещах не говорят. Тбилисцы туда поехали. Обещали позвонить, как только все выяснят.
      - Сегодня выяснят?
      - Обещали.
      - Тогда сразу свяжись со мной, хорошо?
      - Обязательно, батоно Георгий.
      Челидзе сидел, опустив голову и машинально поправляя рукой прическу.
      - Подумали? - спросил я. - Едем?
      - Георгий Ираклиевич, я хотел бы сделать заявление.
      - Слушаю вас.
      - Чистосердечное признание будет учтено следствием?
      - Естественно. Вы хотите признаться?
      - Хочу.
      - Я слушаю.
      Челидзе провел рукой по лбу, поднял глаза:
      - Дома в тайнике у меня хранится оружие. Пистолет.
      Без всякого сомнения, свое признание Челидзе сделал вынужденно, зная, что при обыске мы все равно найдем оружие. Его расчет прост: лучше поступиться малым, чем потерять большее. А это большее - соучастие в убийствах Чкония и Гогунавы.
      - Ваше признание учтется. В тайнике хранится только пистолет?
      - Пистолет и три обоймы патронов к нему. Ну и... раз уж речь идет о тайнике... Года три назад я нашел чужой паспорт. В Сухуми, на набережной. Решил его оставить. Больше там ничего нет.
      - На чье имя паспорт?
      - Сейчас... На имя Убилавы Сергея Петровича.
      - Где прописан паспорт? - спросил я, стараясь не выдавать своего волнения.
      - По-моему, в Сухуми. Да, в Сухуми.
      Все. Этого было достаточно. Я перевел разговор на пистолет:
      - Какой системы пистолет? Когда и при каких обстоятельствах вы стали его владельцем?
      - Системы "Беретта". Купил четыре года назад возле нашего порта, у моряка иностранного судна. Приобрел, опасаясь грабителей. В тайнике храню, потому что у меня жена и малолетняя дочь.
      ...В доме Челидзе оперативная группа изъяла из тайника, оборудованного в кабинете, пистолет "Беретта-318" калибра 6,35, три обоймы патронов к нему и паспорт на имя жителя Сухуми Убилавы Сергея Петровича. Пока оформлялись документы, жена Челидзе, красивая женщина лет тридцати, молча стояла у окна. На мой вопрос, есть ли в доме копия "Перстня Саломеи", она без слов открыла шкатулку на туалетном столике. Там действительно лежала еще одна копия перстня, на мой взгляд, довольно искусная. Поскольку копия была нужна следствию, мы включили ее в акт об изъятии. Затем, несмотря на возражения хозяина, начался обыск дома.
      Во время обыска Челидзе сидел на диване, не вставая. Сидевшая чуть поодаль в кресле жена, наоборот, иногда вставала и подходила к окну. Я незаметно наблюдал за ними, но никаких попыток обменяться условными знаками не заметил.
      Часа через два старший группы попросил меня, Челидзе, его жену и понятых спуститься в подвал. Здесь был найден еще один искусно замаскированный тайник. Из ниши в стене в присутствии хозяев и понятых была извлечена крупная партия инвалюты. Кроме инвалюты в тайнике был также обнаружен ключ. Выглядел ключ необычно: выполнен был из современной легированной стали, а внешне, особенно по форме бородки, напоминал старинные ключи. На мои вопросы Челидзе и его жена ответили, что ничего не знают ни о тайнике, ни об инвалюте, ни о ключе. По словам Челидзе, дом был куплен около восьми лет назад, и тайник мог принадлежать прежним владельцам. Пока составлялся протокол осмотра и приходовалась валюта, я позвонил прежним хозяевам. Те, как и следовало ожидать, от какой-либо причастности к тайнику, валюте и ключу категорически отказались.
      Поскольку для ареста Челидзе достаточно было найденных в доме пистолета и боеприпасов, он был взят под стражу и увезен в ИВС. Я же поехал в МВД.
      Загадки копий
      Из МВД я позвонил в Галиси Чхартишвили и Гверцадзе и коротко сообщил им о событиях. Затем, хотя рабочий день давно кончился, решил закончить оформление всех документов. Работы было много. Для передышки позвонил в больницу справиться о здоровье Джомардидзе. Там сообщили, что все по-прежнему - раненый находится в критическом состоянии. Затем я попробовал разыскать по телефону Джансуга, но это мне не удалось. Пришлось снова взяться за авторучку. Наконец, закончив работу, откинулся на стуле. Ломило шею, затекла спина. Нет, канцелярская работа не для меня.
      Вошел Парулава. Достав из портфеля уже знакомую мне металлическую коробочку, присел за стол.
      - Батоно Георгий, экспертиза показала: это копия. Как вы просили, взял перстень под расписку.
      - Понятно. Что с Тбилиси?
      Джансуг машинально раскрыл коробочку, стал смотреть на камень.
      - С Тбилиси... Даже не знаю, как сказать. Представляете, "Перстень Саломеи" никуда не пропадал!
      Глядя на усталое лицо Джансуга, я попытался понять смысл сказанного.
      - То есть как не пропадал? Есть же официальная справка Музея искусств Грузии.
      - Эта справка устарела. Три года назад в Музей искусств Грузии обратилась восьмидесятисемилетняя Нателла Арсентьевна Дадиани, вдова Галактиона Дадиани - прямого потомка князей Дадиани. По ее заявлению, "Перстень Саломеи", начиная с 1921 года, хранился в их семье как фамильная реликвия. Опасаясь за сохранность реликвии, ни Галактион Дадиани, ни его жена никому об этом перстне не говорили. Умирая, Галактион Дадиани попросил жену, если она сочтет нужным, сообщить о местопребывании "Перстня Саломеи" государству. Нателла Арсентьевна сделала это три года назад, согласовав этот вопрос с сыном. И она, и сын считали, что "Перстень Саломеи" должен принадлежать народу. Нателла Арсентьевна умерла, а ее сын, Вахтанг Галактионович, попросил оставить перстень у него, как память о родителях. Таким образом, у "Перстня Саломеи" сейчас два владельца: Вахтанг Галактионович Дадиани и Музей искусств Грузии. Справку же в каталоге музей, по понятным причинам, решил пока не менять.
      - И где живет этот Дадиани?
      - В Тбилиси. Улица Базалетская, три. Пятьдесят пять лет, жена, взрослый сын.
      - Как отзываются о нем тбилисцы?
      - По их словам, с ним все нормально. Заслуженный врач республики, работает заведующим отделением детской больницы. В поле зрения ОБХСС не попадал.
      - Может, этот Дадиани кому-то передавал перстень? Скажем, на время? Они спрашивали?
      - Спрашивали. По словам Дадиани, "Перстень Саломеи" ни разу не выходил из его квартиры. Перстень хранится в специальном сейфе. Ключи от сейфа есть только у самого Дадиани и у ответственного сотрудника музея. Причем Дадиани, по его словам, довольно часто смотрит на перстень. Последний раз сейф открывали сегодня, после нашего сигнала, в присутствии работников милиции и эксперта.
      - И что, все в порядке?
      - В абсолютном. Перстень на месте. Его подлинность была удостоверена владельцем и экспертом.
      Вопросы у меня иссякли. Я молчал, обескураженный.
      Если "Перстень Саломеи" не выходил из квартиры Дадиани, получается, что Гогунава не имел никакого отношения к подлиннику! И Челидзе тоже не имел. Выходит, Челидзе руками Джомардидзе убил Гогунаву, чтобы завладеть копией? Не слишком ли много копий? Первая у Гогунавы. Вторая у Пэлтона. Третья изготовленная Лолуашвили для Чкония. Четвертая - найденная таможенниками в тайнике на "Георгии Гулиа", пятая - изъятая у Челидзе из шкатулки. Пять копий и все изготовлены без подлинника? Ерунда какая-то. Допустим, третья копия, изготовленная Лолуашвили для Чкония, и есть одна из тех, которые мы нашли сегодня. Значит, всего было четыре. Все равно многовато. Копии множились, а подлинник все это время лежал в квартире Дадиани? Лолуашвили, по его словам, работал по подлиннику. Не верить этому мастеру нет никаких оснований. Не мог же он делать копию, используя как образец копию же.
      Не выдержав, я набрал номер Лолуашвили. Услышав отзыв старика, сказал:
      - Батоно Элико, добрый вечер. Вас беспокоит майор милиции Квишиладзе, помните такого?
      - Конечно, батоно. Слушаю вас.
      - Батоно Элико, прежде чем ответить, прошу вас хорошо подумать. Вы уверены, что, изготовляя копию "Перстня Саломеи", использовали подлинник?
      - Прошу прощения, батоно. Я что-то не понял. Повторите!
      - Я спрашиваю: при изготовлении копии вы точно знали, что образцом вам служит подлинный "Перстень Саломеи"?
      - Извините, батоно. А что же мне еще могло служить образцом?
      - Допустим, другая копия?
      - Вы шутите?
      - Батоно Элико, я говорю совершенно серьезно. Я могу быть уверен, что у вас на руках действительно какое-то время был подлинник перстня?
      - Конечно. Ведь я уже говорил об этом. У меня был подлинник, который мне дал Малхаз Гогунава.
      - Подождите. Почему вы уверены, что это был подлинник?
      - Извините, батоно... Я хоть и любитель, но все же разбираюсь в бриллиантах. Есть же тысяча признаков.
      - Какие? Объясните, пожалуйста.
      - Как вам объяснить? Особая твердость, высокая сохранность полировки, острота ребер грани, высокая экспрессия преломления, оптическая анизотропия. Мало ли что еще. Все это я наблюдал не один день. Я несколько недель корпел над копией. Было время убедиться, подлинник это или что-то другое.
      - Значит, вы подтверждаете, что "Перстень Саломеи" был у вас на руках совсем недавно и довольно долгое время?
      - Подтверждаю.
      - И готовы показать это как свидетель?
      - Конечно.
      - Спасибо, батоно Элико. Но это еще не все. Что, если через полчаса я заеду к вам ненадолго? Нужно вам кое-что показать.
      - Ради бога. Буду рад помочь.
      Закончив разговор, я посмотрел на Джансуга:
      - Странная получается история. В том, что у Гогунавы был подлинник, сомневаться было бы глупо. Но что тогда делать с утверждением Дадиани, что "Перстень Саломеи" не покидал его квартиры?
      - Не знаю, батоно Георгий.
      Я положил на стол найденный в доме Челидзе ключ.
      - Похож на самоделку... Откуда? - поинтересовался Парулава.
      - Найден в тайнике в доме Челидзе. Сталь легированная, а по форме - из прошлого века.
      - Думаете, имеет отношение к сейфу Дадиани?
      - Не знаю. Вот что, Джансуг: бери-ка фото Челидзе и поезжай с ним в Галиси. Надо установить, что в Галиси был именно он.
      - Хорошо, батоно Георгий. А вы?
      - Сейчас к Лолуашвили. Ну а потом... Потом у меня путь один - в Тбилиси. Кто там занимается нашим делом?
      - Манучар Окруашвили из УБХСС.
      - Повезло, серьезный человек. Я его знаю. Вместе на курсах повышения квалификации были.
      ...Привезенные мной копии Лолуашвили изучал долго. Сначала он просто рассматривал перстни через сильную лупу. Потом включил стоящий на столе прибор, насколько я понял, спектроскоп. Припав к окуляру, несколько раз поцокал языком и весь ушел в изучение перстней. Пришлось мне просидеть в ожидании около часа. Наконец, выключив прибор, Лолуашвили вернул мне обе копии. Вздохнул:
      - Прекрасная работа. Главное, очень разная.
      - Разве это не ваша работа?
      - Нет. Свою работу я сразу бы узнал. Эти копии делал не я.
      - Вы не могли бы предположить кто?
      - Сложно. Впрочем... - Лолуашвили взял перстень, найденный на теплоходе. - Вот эта копия сделана из сфалерита. Сфалерит - вещь довольно редкая. Помню, в позапрошлом году прошел слух: в Тбилиси можно недорого достать сфалерит. Я хотел заняться этим, но руки не дошли.
      - Вы хотите сказать, эту копию изготовили в Тбилиси?
      - Да. Причем сделана она изумительно точно.
      - Изумительно точно? Как это понять?
      - А так, что это - действительно копия. В ней повторены даже мельчайшие дефекты подлинника.
      - Вы не вспомните поточней, когда в Тбилиси появился сфалерит.
      - Зимой или ранней весной. У нас уже было тепло.
      - А вторая копия?
      - Вторая... - Лолуашвили бросил взгляд на другой перстень, но в руки не взял. - Я бы не называл ее копией. Это имитация. Ее делали, не имея под рукой подлинника. Наверное, по фотографии.
      - А где могли изготовить эту копию?
      - Ну... если учесть, что она из церуссита, - ее могли изготовить за границей. Или у нас, в Батуми.
      - Странный перепад. Заграница и Батуми.
      - Батоно Георгий, ничего странного. У нас ведь порт загранплавания. Церуссит распространен за границей, но попадает и к нам. Свою копию, кстати, я тоже делал из церуссита. Но это действительно была копия...
      Назначение встреч
      Прилетев на следующий день в Тбилиси утренним самолетом, я первым делом встретился с Манучаром Окруашвили. Он был лет на семь моложе меня, слыл в МВД Грузии специалистом по антиквариату.
      Окруашвили был краток. К тому, что я услышал от Парулавы, его рассказ, в принципе, ничего не добавил. После того как он закончил, я достал два перстня.
      Манучар искренне восхитился:
      - Есть еще у нас умельцы! Где брал?
      - Сначала посмотри.
      Изучив оба, подытожил:
      - Интересные цацки. Похожи на подлинник, одна к одной. Особенно этот. Он тронул перстень из сфалерита.
      - А теперь глянь вот на это. - Я положил на стол ключ. - Ничего не напоминает?
      - Напоминает. Похож на вчерашний, от сейфа Дадиани. Провел пальцем по бородке. - Да, точно такой же. - Посмотрел на меня, пошутил: - Ты выглядишь так, будто выиграл "Волгу".
      - Больше. Как у тебя сегодняшний день?
      - Ты лучше скажи, что надо.
      Я показал на сфалеритовый перстень:
      - Знаешь, как называется камень?
      - Шеелит или сфалерит. Они похожи.
      - Это сфалерит. По сведениям мастера, эта копия изготовлена из сфалерита, ходившего в Тбилиси весной прошлого года. И посмотри вот это. - Я выложил три фотографии. - Знаешь кого-нибудь?
      Окруашвили тронул снимок Джомардидзе:
      - Бугор. Объявлен во всесоюзный розыск. - Перенес пальцы на фотографию Гогунавы, поднял на меня глаза: - Знакомое лицо. Мелькало в Тбилиси. Кажется, видел его с "китами". Кто это?
      - Малхаз Гогунава, тбилисец, научный работник. Недавно убит в Галиси. Я кивнул на снимок Челидзе. - А этого никогда не видел?
      Манучар уверенно качнул головой:
      - Нет. Первый раз вижу.
      - Это Шалва Челидзе, батумский врач, работал в пароходстве. Он и Джомардидзе арестованы. Гогунава, как я уже сказал, убит. Копию перстня из сфалерита мог заказать кто-то из этой тройки. Попробуй узнать кто. А также когда и у кого. Попробуешь?
      - Что с тобой сделаешь... Попробую. Где тебя искать?
      - Свяжемся через дежурку. Если будет что-то важное, оставь записку. У тебя есть рабочий телефон Дадиани?
      Манучар повернул ко мне перекидной календарь, пододвинул телефон:
      - Вот номер его кабинета в больнице. У тебя много звонков?
      - Пока два.
      - Звони, а я пойду. Иначе не управлюсь с твоим заданием. Будешь уходить, запри дверь. Ключ оставь в дежурке.
      - Договорились.
      Забрав сфалеритовый перстень и четыре фотографии - к трем первым я добавил еще снимок Виктора Чкония, - Окруашвили ушел. Я же набрал номер Дадиани. Голос у него оказался приятный, спокойный. На просьбу встретиться он охотно согласился. Мы договорились, что я подъеду в больницу через час. Поблагодарив, я нажал на рычаг и тут же набрал другой номер - номер Ларисы Гогунавы. Признаться, я связывал б этим звонком особые надежды.
      Трубку не снимали долго. Наконец в мембране щелкнуло, уже знакомый мне женский голос сказал:
      - Вас слушают.
      - Доброе утро. Лариса?
      - Лариса. Кто это? - Нотки, с которыми прозвучал вопрос, ничего хорошего не обещали. Выговор явно московский. Впрочем, это я заметил еще в первый раз, когда звонил из Батуми. О том, что Лариса Гогунава, до замужества Князева, - из Москвы, я узнал по телефону от тбилисцев еще в день смерти Гогунавы. Как и остальное: что Лариса моложе мужа на пятнадцать лет, ей двадцать шесть, детей нет, числится домохозяйкой. Но на этом мои сведения о ней кончались.
      На вопрос Ларисы, кто звонит, я ответил:
      - С вами говорит майор милиции Георгий Ираклиевич Квишиладзе. Мы с вами уже разговаривали.
      - Что-то не помню. Когда?
      - Я звонил вам из Батуми. Простите, что напоминаю, но это было в день смерти вашего мужа.
      - В день смерти мужа?
      - Да. Правда, я тогда еще не знал, что он погиб.
      Наступила тишина. Паузу не прерывало даже дыхание. Наконец Лариса спросила:
      - И чем же я обязана вашему звонку? Георгий... Простите?
      - Ираклиевич.
      - Георгий Ираклиевич? Что от меня еще нужно милиции?
      После смерти Гогунавы стало ясно, что он был "китом". Об этом говорила насыщенная антиквариатом обстановка в его квартире, счета на нескольких сберегательных книжках. Теперь все это перешло по наследству к Ларисе. На вопрос о "Перстне Саломеи" Лариса ответила, что никогда о нем не слышала. Могло быть и так. В такие дела жен чаще всего не посвящают. Поэтому я, как можно миролюбивее, сказал:
      - Лариса, мне очень нужно с вами поговорить. Очень.
      - Но о чем нам говорить? Все, что я могла сказать милиции, я уже сказала. Добавить мне совершенно нечего. Совершенно.
      - Верю. Зато мне есть что добавить.
      - Подробности о смерти мужа? Зачем они мне? Он погиб, и остальное теперь уже не имеет значения.
      - Напрасно вы так считаете. Кстати, я работаю заместителем начальника милиции Галиси. В последние дни стали известны факты, которые меняют все в корне.
      - Что же может измениться в корне?
      - Сказать об этом по телефону не могу. Но думаю, вам нужно это знать. Если, конечно, вы дорожите памятью мужа.
      После долгой паузы послышался тихий вздох.
      - Хорошо, давайте поговорим. Только где и когда?
      - Где удобнее вам. Я буду занят еще часа два. В четыре вы будете свободны?
      - Да.
      - Отлично. А место вы назначайте.
      - Вы знаете мой адрес?
      - Знаю.
      - Тогда приезжайте ко мне.
      - Договорились. - Я положил трубку и отправился к заведующему отделением детской больницы Вахтангу Дадиани.
      Амулет
      Как только я вошел в кабинет, его хозяин встал мне навстречу. Пожал руку, пригласил сесть в кресло. Вахтанг Дадиани был высок, статен, красив. Взгляд его был открытым, движения - спокойными и уверенными. Конечно, я мог ошибиться, но мне показалось: врать и хитрить этот человек не умеет. Времени у меня до следующей встречи оставалось не очень много, и я сразу протянул Дадиани три фотографии: Джомардидзе, Гогунавы и Челидзе.
      - Батоно Вахтанг, посмотрите: нет ли среди этих людей ваших знакомых?
      - Давайте...
      Изучив фотографии, Дадиани отложил в сторону фото Джомардидзе и Гогунавы. В руках у него остался снимок Челидзе. Сказал:
      - Тех двоих я не знаю, а это мой хороший знакомый Шалва Челидзе.
      Я предполагал, что Дадиани и Челидзе могут знать друг друга, но на столь близкие отношения не рассчитывал. Спросил:
      - Вы давно знакомы?
      - Лет пятнадцать. Челидзе проходил у меня практику. С тех пор дружим. Шалву очень любила мама. Это очень обязательный, порядочный, предупредительный человек. Мы его считаем почти родственником.
      - Вы часто встречаетесь?
      - Довольно часто. Приезжая в Тбилиси, Шалва останавливается у нас. Когда я, жена или сын бываем в Батуми - мы живем у него.
      - Когда вы видели Челидзе последний раз?
      - Последний раз... - По лицу Дадиани пробежала легкая тень. - Простите, батоно Георгий, с ним что-нибудь случилось?
      - Батоно Вахтанг, мы об этом еще поговорим. Мне хотелось бы знать, когда вы видели Челидзе последний раз?
      - Месяца два назад, - почему-то отвел глаза Дадиани. - Шалва был в Тбилиси по делам.
      - Остановился у вас?
      - На этот раз нет. Кажется, он вообще был один день.
      - Попробуйте вспомнить, когда Челидзе последний раз останавливался у вас.
      Дадиани настороженно посмотрел на меня. И все же взгляд оставался дружеским. Мягко спросил:
      - Батоно Георгий, разрешите мне поинтересоваться: с чем связаны подобные вопросы? Шалва Челидзе - мой друг. И мне интересно, почему вы пришли ко мне.
      - Батоно Вахтанг, мой интерес связан с "Перстнем Саломеи". Который, как я знаю, хранится в вашем домашнем сейфе.
      Дадиани облегченно улыбнулся:
      - С "Перстнем Саломеи" все в порядке. Вчера приезжали ваши люди с экспертом. Мы проверили и сейф, и перстень. Сегодня утром я опять открывал сейф - перстень на месте. С ним все в порядке. Не беспокойтесь.
      - Сейчас я о нем не беспокоюсь, батоно Вахтанг. И все же, прошу вас, вспомните, когда Челидзе останавливался у вас последний раз?
      Дадиани усмехнулся:
      - Прошлым летом, в августе. Тогда Шалва Челидзе переночевал у нас одну ночь. В июле тоже одну ночь.
      - А бывало, что Челидзе останавливался у вас надолго?
      - Надолго? Конечно, бывало.
      - А было такое в прошлом году?
      - Было. Весной.
      Интересно. "Недорогой сфалерит" появился в Тбилиси как раз весной прошлого года.
      - В прошлом году? Весной?
      - Да. Жена уехала к сыну. Ну, а мама... Мама к тому времени была уже плоха. Я решил свозить ее на месяц в Цхалтубо. Шалва как раз помог с путевками. У него же были дела в Тбилиси. Я предложил ему пожить у нас.
      - Он жил у вас целый месяц?
      - Да, почти. Мы и раньше оставляли Шалве квартиру. Так же как и он нам - дом в Батуми.
      - Когда вы вернулись, Челидзе все еще жил в вашей квартире?
      - Да. Он нас встретил, привез домой к накрытому столу.
      - А "Перстень Саломеи"? Он был на месте?
      - Конечно. Мама первым делом попросила показать ей его. Она относилась к нему особо. Считала, что он охраняет нашу семью от несчастий.
      - Вы показали ей перстень?
      - Показал. Она всегда любила смотреть на него. И в тот раз смотрела особенно долго.
      - А потом?
      Дадиани посмотрел на меня с некоторой иронией:
      - Потом я спрятал перстень в сейф. Запер сейф на ключ. Ключ положил в карман.
      - Ключ у вас один?
      - Один. Раньше было два, но, когда мы поставили "Перстень Саломеи" на учет государства, один ключ мама отдала в Музей искусств Грузии.
      - Вы всегда носите ключ от сейфа с собой?
      - Всегда. Раньше же его всегда носила с собой мама. Она была немного суеверна, считала этот ключ чем-то вроде амулета.
      - Когда вы вернулись из Цхалтубо, Челидзе сразу уехал?
      - Не сразу. Побыл с нами еще дня два. - Дадиани нахмурился: - Видите ли... После приезда маму в этот же день пришлось положить в больницу. Через неделю она умерла...
      - Простите, батоно Вахтанг, - извинился я.
      Дадиани грустно улыбнулся:
      - Вы здесь ни при чем. Ваши вопросы, наверно, не случайны. Зря не стали бы задавать.
      - Не стал бы, - подтвердил я и попросил: - Вспомните еще одно, батоно Вахтанг: может быть, вы давали кому-нибудь ключи от сейфа? Совсем ненадолго.
      - Нет. Этот ключ я всегда ношу с собой. - Дадиани вытащил из кармана пиджака связку ключей. Положил на стол, отделив один: - Вот он.
      Ключ от сейфа можно было отличить сразу. Темный, старинной формы, он резко выделялся среди других. Круглая рукоятка, продолговатый стержень, бородка со сложной системой выемок и зубчиков. Такой же ключ, только из современного металла, лежал у меня в кармане. Я вытащил его, положил рядом.
      Дадиани посмотрел удивленно:
      - Откуда это у вас?
      - Этот ключ был найден в доме Шалвы Челидзе, в тайнике. Остается понять, как Челидзе удалось сделать слепок.
      Дадиани хотел что-то спросить, но передумал. Некоторое время молча разглядывал ключ-двойник.
      - Слепок?
      - Да, батоно Вахтанг. Слепок.
      Мой собеседник встал, подошел к окну. Побарабанил пальцами по стеклу. Вернулся, сел:
      - Он сделал слепок... Ну что ж, тогда скажу. Десять дней назад Шалва Челидзе приезжал ко мне. Я что-то почувствовал. Но я не мог даже предположить, что дело в этом.
      - Вы говорите, десять дней назад?
      - Десять дней назад. Переночевал. Уехал на следующий день вечером. О приезде просил никому не говорить.
      - Почему?
      - Сказал, что на днях уходит в загранплавание и, если кто-то узнает об отлучке, будут неприятности. Поэтому я сначала и не сообщил вам об этом. Не хотел подводить...
      Дадиани, занятый своими мыслями, машинально взял канцелярскую скрепку, принялся ее раскручивать, раскрутив, бросил проволоку в пепельницу. Она слегка звякнула.
      - Батоно Георгий, что все-таки с Челидзе?
      - Челидзе арестован.
      - Были серьезные основания?
      - Достаточно серьезные. Он подозревается в нескольких особо опасных преступлениях.
      Я встал:
      - Спасибо, батоно Вахтанг. Ваш рассказ многое прояснил.
      Проводив меня до двери, Дадиани удрученно сказал:
      - Не пойму только, зачем Шалве был нужен этот ключ. Ведь "Перстень Саломеи" в полной сохранности.
      - Мне тоже хотелось бы это понять.
      Откровение
      Лариса Гогунава жила в центре, в старом тбилисском доме. Поднявшись на второй этаж, я позвонил в резную деревянную дверь. Через минуту дверь открылась. На меня изучающе смотрела красивая молодая женщина со светлыми волосами и большими серыми глазами. Она была в простом на вид платье и легких домашних туфлях. Спросила спокойно:
      - Георгий Ираклиевич?
      - Он самый.
      - Пожалуйста, проходите.
      Обстановка в гостиной производила впечатление: все здесь казалось ажурно-воздушным, будто просвечивающим, никакой тяжести, громоздкости.
      Лариса кивнула на одну из дверей:
      - Давайте пройдем в кабинет. Вот сюда.
      В кабинете Лариса предложила мне место за письменным столом, сама села возле в кресло.
      Я осторожно положил на край старинного стола свой дипломат. В нем лежали мои основные козыри - документы и вещественные доказательства, тщательно подобранные в Батуми. Первым делом достал копию "Перстня Саломеи".
      Лариса даже бровью не повела.
      - Лариса, вам знакомо это изделие? - задал я вопрос как можно более миролюбивым тоном. Поскольку она сразу посмотрела на меня неприязненным взглядом, добавил: - Может быть, вы о нем слышали?
      Лариса встала, отошла к окну, тронула стоящие в вазе свежие розы. Резко повернулась:
      - Милиция уже спрашивала меня об этом перстне. Мне показывали его фотографию. Я сказала, что никогда эту вещь не видела, ничего о ней не слышала. Вы спрашиваете о перстне снова. Почему?
      - Мне сказали, этот перстень был у вашего мужа.
      - Кто же такое мог сказать?
      - Давид Сардионович Церетели. Вы его знаете?
      Лицо Ларисы стало скучным. Она отвела глаза куда-то на стену:
      - Слышала о нем. Что дальше? Я должна доложить о всех своих знакомых?
      Я проследил за ее взглядом. Она смотрела на картину. На полотне был изображен парусник в штилевом море. Явно не хочет поддерживать разговор.
      - Лариса, я хочу одного: выяснить истину.
      - А я не хочу выяснять истину. Теперь не хочу.
      - Почему?
      - Неужели это надо объяснять? Разве непонятно?
      - Мне непонятно.
      - О, бог мой, Георгий Ираклиевич... У меня был муж. Я его любила. По-настоящему любила. Теперь его нет. И с этим ничего уже не поделаешь. Вы можете его вернуть? Не можете! Так о чем теперь говорить?
      Лариса снова стала смотреть на картину. Поскольку это был явный намек на конец разговора, мне пришлось сказать:
      - Лариса, это был не несчастный случай. Это было убийство. Умышленное, заранее обдуманное убийство.
      Лариса вернулась в кресло, долго смотрела на меня ничего не выражающим взглядом. Потом спросила:
      - Убийство?
      - Да. Вашего мужа убили. Поэтому я и пришел к вам.
      - Выходит, меня обманули? В вашей милиции?
      - Нет. Сначала считалось, что это несчастный случай. Но потом удалось установить другое.
      Достав из дипломата, я протянул Ларисе одну из бумаг:
      - Посмотрите. Это выписка из заключения судмедэксперта. Всю бумагу можно не читать, значение имеет лишь одна строчка.
      Я показал.
      Лариса стала читать, шевеля губами. Подняла глаза:
      - Следы металлизации серебром... Что это значит?
      - Это значит, одна из ран на голове вашего мужа образовалась от удара серебряным предметом. В машине вашего мужа были какие-нибудь серебряные детали?
      - Нет. По-моему, нет.
      - Верно. Мы тщательно обыскали машину, но никаких серебряных предметов и деталей не нашли. Вашего мужа сначала ударили сзади по голове серебряным предметом. Потом, убитого или оглушенного, посадили в машину, завели мотор и направили машину в пропасть.
      Лариса снова взяла у меня заключение. Посмотрела еще раз. Впрочем, вряд ли она видела, что читает. Сказала почти беззвучно:
      - Серебряным предметом... Каким?..
      Я достал из портфеля найденный у Джомардидзе кинжал, положил на стол:
      - Этот кинжал найден при задержании у особо опасного преступника, некоего Джомардидзе. По кличке Бугор. Никогда о таком не слышали?
      - Нет.
      - Пока все сходится на том, что вашего мужа ударили рукояткой именно этого кинжала.
      Лариса с ужасом посмотрела на кинжал, опустила голову. Я терпеливо ждал. Наконец она заговорила:
      - Простите, это все меняет. Если его убили... Если... - Встала с кресла. - Извините, я выйду. Я ничего не соображаю. Я должна побыть одна.
      Вышла. Я услышал ее нечеткие шаги по коридору. Ясно, она что-то знает о "Перстне Саломеи".
      Изучив все корешки книг на полках, я занялся было осмотром напольных часов, но раздались шаги. Войдя и сев в кресло, Лариса покосилась на все еще лежащие на столе кинжал и копию перстня:
      - Простите, что заставила вас ждать. Но вы должны понять. Все это очень неожиданно.
      - Я понимаю.
      - Люди, которые подозреваются в убийстве Малхаза, они... на свободе?
      - Нет, арестованы.
      - И сколько их?
      - Пока двое.
      - Кто это?
      - Одного я уже называл. Его зовут Омари Джомардидзе, он же Бугор. Второй - Шалва Челидзе. Он же известен как Сергей Петрович. Слышали о нем?
      - Сергей Петрович... Его рекомендовал Малхазу Витя Чкония. Малхаз говорил: Сергей Петрович - интеллигентный человек, с ним можно иметь дело, но я никогда его не видела и не знаю фамилии.
      Я выложил перед Ларисой фотографии Челидзе и Джомардидзе:
      - Посмотрите, может, кого-то из этих людей вы знаете?
      Склонившись над снимками, она покачала головой:
      - Нет. Я их не знаю.
      - Лариса, вы не предполагаете, из-за чего убили вашего мужа?
      - Я не предполагаю, я знаю из-за чего его убили. Из-за этого перстня.
      - Вы в этом уверены?
      - Да. Ведь Малхаз поехал в Галиси продавать его.
      - Кому он собирался его продать?
      - Сергею Петровичу.
      - Что, муж так и сказал, что едет в Галиси продать перстень Сергею Петровичу?
      - Нет, он об этом не говорил. Но договоренность с Сергеем Петровичем была. Мужа с ним познакомил Витя Чкония. Он живет в Галиси. Были и другие признаки, что муж возьмет перстень с собой.
      - Как вообще у вашего мужа появился этот перстень?
      - Как все появляется? Малхаз меня очень любил. Часто делал подарки. Прошлой осенью, в день рождения, подарил мне этот перстень. Сказал, что перстень мужской, но носит имя женщины - грузинской царевны, которой был подарен, чтобы она надела его на палец своему избраннику. Для меня этот подарок много значил.
      - Муж объяснил, где достал перстень?
      - Купил у какой-то старушки. Через Котика.
      - Вы его знаете?
      - Да. Это знакомый мужа. Довольно часто у нас появлялся. Такой... на подхвате.
      - Тбилисец?
      - Тбилисец. Его тут все знают. Он каждый вечер сидит или в "Аджаре", или в "Иверии".
      - Описать его сможете?
      - Конечно. Довольно высокий. Лет тридцати. Темноволосый, глаза карие. Одевается во все фирменное. Есть машина, бежевая восьмерка.
      - Фамилию, имя знаете?
      - Зовут Константин. А фамилия то ли Малагадзе, то ли Манагадзе.
      - Где работает?
      - Кажется, реставратором.
      - Про старушку муж что-нибудь говорил? Ту, у которой купил перстень.
      - Нет.
      - Телефон или адрес этого Котика у вас есть?
      - Телефон.
      Задавая следующий вопрос, я ожидал заминки.
      - Лариса, перстень, который вам подарил муж, был настоящим?
      Никакой заминки.
      - Вот же он. Разве сами не видите? Конечно, настоящий.
      - Если вы говорите об этом перстне, это копия. Я спрашиваю о перстне, который вам подарил муж. Может, тоже была копия?
      - Неужели вы думаете, Малхаз купил бы такой перстень не проверяя?
      - Вы хотите сказать, муж его проверил?
      - Конечно. У очень хорошего ювелира, нашего знакомого. Левана Самсоновича Глонти. Глонти подтвердил, что это старинный перстень.
      - Простите, Лариса, сколько ваш муж заплатил за этот перстень?
      Вздохнула:
      - Сто тысяч. Ну и... что-то там Котику. За услуги.
      - Почему же ваш муж решил продать перстень? Ведь это подарок?
      - Ну... как-то мы собрались в театр. Я надела вечернее платье, к которому очень подошел бы этот перстень. Я попросила Малхаза: надень... Но Малхаз вдруг говорит: надевать его при выходе в публичные места пока не стоит, надо подождать. Я как-то сразу к этому перстню охладела. Зачем он нужен, если его нельзя носить?
      - Значит, муж его так и не надевал?
      - Нет. Ну а весной Малхаз как-то приходит и говорит: "Лариса, у меня появился хороший покупатель на этот перстень. Продавать или нет?" Я сказала: "Конечно, продавай, раз ты не можешь им пользоваться".
      - Что значит хороший покупатель?
      - Ну, предложил хорошие деньги. Двести тысяч. И рекомендовал его Витя Чкония. Малхаз Вите доверял.
      - Этим покупателем был Сергей Петрович?
      - Да.
      - Муж говорил вам что-нибудь о нем?
      - Сказал только, что приличный человек, которому вполне можно доверять.
      - Почему же тогда вы уверены, что мужа убили из-за перстня?
      - Когда Малхаз уехал, я что-то предчувствовала. Интуиция, наверно. А потом... Дело в том, что я нашла у Малхаза пистолет. Перед самым его отъездом.
      Опять пистолет! Уже был "Беретта", сданный Челидзе, был "Байярд", найденный у Джомардидзе при задержании. Теперь еще один!
      - И как же вы его обнаружили?
      - В то утро мы очень рано встали. Малхаз спустился вниз проверить машину. Я перед его отъездом всегда смотрю, не забыл ли он что-нибудь. Платок, сигареты, зажигалку. Открыла гардероб, сунула руку в карман куртки, а там пистолет.
      - Какой марки, не заметили?
      - Я в этом не разбираюсь. Но, по-моему, иностранный. Там было иностранное слово, на пистолете.
      - Какое, не помните?
      - Помню только первую букву: латинское "В".
      - Кроме надписи там ничего не было? Клейма, рисунка, символа?
      - Это было. Всадник на лошади. С копьем. Крохотный совсем.
      Всадник на лошади с копьем выбит на всех пистолетах системы "Байярд". В том числе и на найденном у Джомардидзе и лежащем сейчас у меня в портфеле. Но показывать этот пистолет Ларисе рано.
      - Как выглядел пистолет?
      - Такой... небольшой. Аккуратный.
      - Вы сказали мужу о пистолете?
      - Нет. Получилось бы, что я роюсь у него в карманах.
      Кажется, Лариса рассказала все. Но вид у нее был такой, словно она что-то решает для себя. Выждав немного, я спросил:
      - Это все, Лариса? Может, еще о чем-нибудь хотите рассказать?
      - Знаете, Георгий Ираклиевич...
      - Что?
      - Я хотела бы сказать о джвари.
      - О джвари?
      - Да. Вы знаете, что такое джвари?
      - Отлично знаю. Нагрудный крест.
      - Так вот, года два назад Малхазу подарили старинное джвари, украшенное драгоценными камнями.
      - Точно подарили? Или он его купил?
      - Георгий Ираклиевич, я говорю то, что мне сказал Малхаз. Ему подарили старинное джвари. Довольно скоро это джвари стали у Малхаза вымогать.
      - Что значит "вымогать"?
      - Ну... предлагали за него любую цену. Последняя цена - сто пятьдесят тысяч.
      - Круто. И кто же был этим богачом?
      - Не знаю. Посредник сказал Малхазу, что это крупняк, в смысле "кит". Понимаете?
      - Понимаю. А кто был посредником?
      - Витя Чкония.
      - Чкония? Неужели он даже не намекнул вашему мужу о покупателе? Только сказал, что "кит"?
      - Да. Был момент, когда Малхаз почти уже продал джвари, даже деньги у Вити получил. Но в последний момент помчался на вокзал и вернул деньги, забрал джвари назад.
      - Ну а потом?
      - Потом Витя передал Малхазу, что этот "кит" очень на него рассержен.
      - Чкония его так и не назвал?
      - Витя поклялся, что, если назовет, ему несдобровать. Но дело в том... Собственно, почему я все это рассказываю... Дело в том, что это джвари сейчас у Вити.
      - Опять?
      - Да. Малхаз верил Вите как себе. И передал ему джвари, чтобы тот показал эксперту. Малхаз считал, что это джвари принадлежало какому-то грузинскому царю. Но пока от Вити никаких вестей. По галисскому телефону он не отвечает.
      - И не ответит. Чкония мертв.
      - И он?
      - Да. Его убили, причем, боюсь, не последнюю роль в этом убийстве сыграли обе эти вещи. "Перстень Саломеи" и джвари.
      Некоторое время Лариса сидела, глядя в пол. Вздохнула:
      - Ужас. Просто ужас.
      - Да, - согласился я.
      - Знаете, хочется плюнуть на все и уехать куда-нибудь подальше. Лишь бы все это забыть.
      - Это ваше право. Кстати, джвари, о котором вы говорите, возможно, находится у нас. Похожее джвари Чкония передал своему другу. Случилось это перед самым убийством.
      - Д-да? - выдавила Лариса.
      - Да. Но вернуть это джвари мы вам не сможем - оно является ценной реликвией, достоянием государства.
      - Зачем мне это джвари...
      Вот теперь Лариса, без сомнения, рассказала все.
      Я встал:
      - Лариса, последняя просьба. Вы могли бы поехать со мной в МВД для опознания вещи? По моим предположениям, она принадлежит вашему мужу.
      - Пожалуйста... Раз это нужно.
      - Нужно. И еще одно: дайте мне телефон Котика. И разрешите от вас позвонить.
      - Пожалуйста.
      Взяла со стола записную книжку, полистала:
      - Вот телефон Котика. Звоните.
      Я набрал номер Окруашвили. Он был уже у себя, я услышал спокойное:
      - Батоно?
      - Манучар, это Квишиладзе. Как мое поручение?
      - В порядке. Задание выполнено. Ты где?
      - Сейчас приеду, и не один. Ты знаешь такого Котика? Тбилисец, зовут Константином, фамилия то ли Манагадзе, то ли Малагадзе.
      - Котэ Манагадзе. Приметная фигура. Знаю.
      - Хотелось бы с ним поговорить. И чем скорее, тем лучше. Если нужен его домашний телефон, могу дать.
      - Давай на всякий случай. - Записав продиктованный телефон, осведомился: - Все?
      - Не все. Мне нужны двое понятых для опознания. И свободная комната.
      - Сделаем. Что еще?
      - Пропуск на имя Ларисы Васильевны Гогунава. Мы с ней будем минут через двадцать.
      Опознание
      В МВД я попросил Ларису подождать меня в холле. Зашел в кабинет Окруашвили. Там, кроме Манучара, сидели две девушки. Как он объяснил, обе они стояли в очереди в паспортный отдел. Задав несколько вопросов, я убедился: понятые отвечают всем необходимым требованиям - в здании МВД оказались практически случайно, какая-либо связь с Ларисой Гогунава исключена. Манучар отправился на поиски двух пистолетов, я же в его отсутствие еще раз объяснил девушкам обязанности понятых. Особых сложностей здесь не было: не вступая ни с кем в контакт, присутствовать при опознании. И затем письменно подтвердить то, что увидят и услышат. Выслушав, девушки подтвердили; задача им ясна, они все поняли.
      Появился Манучар. Попросив девушек на минуту выйти, мы положили на стол принесенные Манучаром "Беретту", "Атлас" и найденный у Джомардидзе "Байярд". Все три пистолета были иностранного производства и одного калибра - 6,35. Пригласив девушек, я предложил им самим расположить пистолеты на столе так, как они считают нужным. Девушки занялись перестановкой. После нескольких перемещений пистолеты расположились так: "Байярд" справа, в центре "Беретта", слева "Атлас". Накрыв пистолеты листами чистой бумаги, я вышел и пригласил в комнату Ларису.
      Войдя, Лариса по моей просьбе присела на стул. Терпеливо сообщила заполнявшему протокол Окруашвили свою фамилию, имя, отчество, адрес, паспортные данные. Затем в разговор вступил я:
      - Лариса Васильевна, в разговоре со мной вы сообщили, что во внутреннем кармане куртки вашего мужа был пистолет. Это так?
      - Да, так.
      - Вы сказали также, что этот пистолет обнаружили утром, в день отъезда вашего мужа в город Галиси. Вы подтверждаете это?
      - Подтверждаю.
      - И вам, и нам известно, что по приезде в Галиси ваш муж, Малхаз Теймуразович Гогунава, погиб. Иными словами, увидев пистолет и проводив мужа, вы больше мужа живым не видели. Это вы тоже подтверждаете?
      - Подтверждаю.
      - Чьего производства был пистолет, советского или иностранного?
      - Мне показалось, иностранного.
      - Почему вам так показалось?
      - Я заметила на пистолете слово на иностранном языке.
      - Вы помните это слово?
      - Помню только первую букву, латинское "B". Еще там было клеймо над рукояткой: всадник на коне.
      - Какого размера был пистолет? Большой, средний, небольшой?
      - Небольшой.
      - Можете показать руками, какой примерно?
      Лариса показала.
      - Примерно вот такой.
      - Вы смогли бы узнать этот пистолет?
      - Думаю, смогла бы.
      - Лариса Васильевна, сейчас мы вам покажем три пистолета. Вы должны сказать, есть ли среди них тот, который вы видели в куртке своего мужа. Вы готовы?
      - Готова.
      Я убрал листы. Внимательно осмотрев три пистолета, Лариса без колебания указала на "Байярд".
      - Вот этот. Это он, я точно помню. Я и слово вспомнила: "Байярд".
      Сделка
      Оформив опознание и отпустив Ларису и девушек, мы с Окруашвили перешли в его кабинет. Усевшись, Манучар достал из кармана куртки завернутую в платок копию перстня. Положил на стол:
      - Наконец-то можно поговорить спокойно. Я все выяснил. Кто, чего, кому, как.
      - Слушаю с нетерпением.
      - Значит так. Эта копия изготовлена в Тбилиси в мае-июне прошлого года. Автор - Реваз Мгебуа, ювелир, берущий частные заказы. Заказ ему сделал Виктор Чкония. Для выполнения заказа Чкония дал Мгебуа "Перстень Саломеи". Что это был подлинник, Мгебуа ручается, готов подтвердить. Чкония предупредил: заказ срочный, копия нужна в течение месяца, за затратами не постоит. Заказ Мгебуа выполнил в срок, вознаграждение получил. Остальным, по его словам, не интересовался. Чему я охотно верю.
      - Манучар, огромное спасибо. Я твой должник.
      - Ладно тебе... Вот что, ты с утра хоть что-нибудь ел?
      - Ни крошки.
      - Я тоже, с твоим перстнем. Сходим в буфет?
      - С радостью. Только, ты разыскал Котика?
      - Разыскал. И назначил прийти в шесть тридцать ко мне. Пропуск заказан. У нас в запасе почти час. Так что успеем.
      Мысленно поблагодарив Манучара еще раз, отправился вместе с ним в буфет. Пережевывая сосиски и запивая их соком, я не мог отключиться от аферы с перстнем. Организатором этой аферы, конечно же, является Челидзе. В прошлом году он похитил "Перстень Саломеи" у Дадиани, заменив его копией. Десять дней назад, судя по всему, он вернул подлинник. Это ясно. А в остальном - путаница. Зачем Челидзе похитил подлинник? Чтобы продать какой-то старушке? Какой? Ладно, может быть, эта старушка тоже отдаленный потомок князей Дадиани. Но почему тогда старушка продала "Перстень Саломеи"? При этом она неожиданно проявила недюжинный опыт - нашла Котика, опытного посредника, завсегдатая злачных мест. Но тут еще одна загадка. Человек вроде Котика никогда не будет трудиться ради какой-то старушки. Хорошо, может быть, Котик - подставное лицо, работающее на того же Челидзе? Опять же ведь с ролью посредника до этого идеально справлялся Чкония.
      Когда мы вернулись в кабинет Окруашвили, часы показывали шесть двадцать пять. Я попросил Манучара сделать при допросе особый упор на выяснение личности старушки. Он кивнул:
      - Не волнуйся, будет тебе старушка. Только что-то он задерживается.
      - Может, вообще не придет?
      - Исключено. Знает: я могу ему попортить жизнь.
      Примерно через минуту раздался стук в дверь. Вошедший в кабинет человек в целом соответствовал описанию Ларисы - высокий, модно одетый, с красивым лицом и настороженным взглядом. Прикрыв за собой дверь и по очереди изучив нас, сказал:
      - Извините, Манучар Шалвович. Задержался. Обстоятельства.
      - Что с вами сделаешь. Садитесь, Манагадзе.
      Присев на стул и продолжая незаметно изучать меня, Котик спросил:
      - Я слушаю, Манучар Шалвович. Что-нибудь случилось?
      - Особенного - ничего. - Манучар достал копию перстня, положил на стол. - Посмотрите, Манагадзе, вам знакома эта вещь?
      Котик пристально посмотрел на перстень:
      - Возможно, я эту вещь где-то и видел. Всего не упомнишь.
      Манучар усмехнулся:
      - Котик, за кого ты меня принимаешь? За круглого дурака? "Всего не упомнишь... Может, где-то видел..." Да любой нормальный человек, раз увидев такую вещь, запомнит ее на всю жизнь!
      - Не нужно на меня давить, Манучар Шалвович. Ведь если я скажу, что не видел эту вещь, мне ничего не будет.
      - Будет тебе что или не будет, решит суд.
      - Почему суд? При чем тут суд, Манучар Шалвович? Я ничего не делал.
      - Это как посмотреть. Георгий Ираклиевич, у вас есть вопросы?
      - Есть.
      Я разложил перед Котиком четыре фотографии: Челидзе, Джомардидзе, Гогунавы и Чкония.
      - Посмотрите, вам кто-нибудь знаком?
      Котик тронул две из них:
      - Малхаз Гогунава, Витя Чкония. Третьего не знаю. И четвертого.
      - Давно ты видел Гогунаву и Чкония? - спросил Окруашвили.
      - Давно. С Чкония я вообще дел не имею. Здравствуй, до свидания.
      - А с Гогунавой?
      - В принципе, тоже. Во всяком случае, в последнее время.
      - А не в последнее?
      Котик явно колебался. Наконец что-то решив, тронул уложенные на пробор волосы:
      - Не помню, Манучар Шалвович. То, что было не в последнее время, было давно.
      - Давно... Хороший ответ. А то, что Гогунава и Чкония убиты, знаешь?
      Котик нахмурился:
      - Не знаю. Слышал краем уха: Гогунава попал в аварию. Но что он убит первый раз слышу.
      - Он убит. Так же, как и Чкония. Сдается мне: здесь не обошлось без твоего участия.
      Котик долго сидел неподвижно. Усмехнулся:
      - Манучар Шалвович, берете на прихват?
      - Никакого прихвата. То, что Гогунава и Чкония убиты, факт. То, что их убили из-за этой побрякушки, тоже не вызывает сомнений. Поскольку ты был связан и с побрякушкой, и с Гогунавой, вывод сделать несложно.
      - Но ведь это нелепость! Я здесь ни при чем. Совершенно ни при чем.
      - Пока я вижу одно: ты отрицаешь даже очевидные факты, не хочешь говорить о перстне.
      - Какие факты? Я все сказал.
      - Ничего ты не сказал. Прошу вразумительно объяснить: когда, где и при каких обстоятельствах ты видел этот перстень?
      Поджав пальцы на правой руке, Котик некоторое время сосредоточенно изучал собственные ногти, затем поднял глаза:
      - Хорошо, объясню. Только можно немного подумать?
      - Думай, но учти: нам тоже домой хочется. Так что не затягивай.
      Котик вздохнул:
      - Прошлой осенью я сидел в "Аджаре". Один сидел, ждал кого-то. Помолчал, будто решая, стоит ли продолжать, затем усмехнулся, продолжил: Ну и подсела ко мне старушка. Такая лоховская - дальше некуда. Ей авоськи носить, такой старушке, а не в "Аджаре" подсаживаться к столикам.
      - Что значит "лоховская"? - спросил Манучар. - Объясните понятней, Манагадзе.
      - Ну простая совсем. Ни в чем ни ухом, ни рылом. Я глаза вытаращил, как ее увидел.
      - Пожалуйста, подробней. Сколько лет, как выглядит? Как зовут, адрес?
      - Адреса не знаю. Зовут Таисия Афанасьевна. Фамилии не сказала. На вид лет семьдесят.
      - Приезжая или местная? Грузинка, армянка, русская?
      - Русская, обыкновенная русская старушка. Но по выговору местная. Говорит, как по-русски говорят в Грузии.
      Таисия Афанасьевна... Я слышал это имя и отчество. Таисия Афанасьевна... Определенно слышал. Причем совсем недавно.
      - И что же старушка? - спросил Окруашвили. - Таисия Афанасьевна?
      - Старушка долго извинялась, а потом говорит: "Молодой человек, хочу попросить об услуге. Вы что-нибудь понимаете в драгоценностях? Есть у меня фамильный перстень, хочу продать". Я, естественно, проявил интерес. Ну и достает из своей сумки. Посмотрите, говорит. Стал я его смотреть, а сам чуть со стула не падаю. Ка-амень... Таких сейчас вообще не бывает. Даже на выставке.
      - Ты хочешь сказать, это был настоящий бриллиант? - спросил Окруашвили.
      - О чем вы, батоно Манучар! Я все же не фраер. Самый настоящий бриллиант. Слеза. Одна дорога - в Алмазный фонд.
      - Ясно. Дальше.
      Котик отвел глаза:
      - Ну дальше... Дальше я решил эту старушку осадить малость. Вещь, говорю, интересная, но надо проверить, оценить. Оставьте, берите любой залог. Она ни в какую. Ничего, мол, не нужно проверять. Или помогите, или я обращусь к другому. Спрашиваю, сколько хочет. Она: "Сто тысяч, сразу и без всяких проверок. Если у вас таких денег нет, найдите покупателя. За услугу я вам заплачу пятьсот рублей". Сам я сто тысяч не мог набрать, хоть лопни. А она тут и говорит: "Вы знаете Малхаза Теймуразовича Гогунаву?" Я говорю: "Конечно". - "Так вот, сведите меня с ним. Он купит. А с меня комиссионных пятьсот рублей".
      - Она первая назвала Гогунаву? - спросил я.
      - Первая. Я еще подумал: не такая уж лоховская это старушка. Мне что, пятьсот рублей на дороге не валяются. Говорю: "Хорошо, сведу". Малхаза я хорошо знал. Не скажи старушка о Гогунаве - сам бы ему предложил.
      - Значит, ты сказал о перстне Гогунаве? - продолжил допрос Окруашвили.
      - Сказал.
      - И что Гогунава?
      - Согласился посмотреть.
      - Ты с него что-нибудь взял за это?
      Котик отвел глаза:
      - Взял. Штуку.
      - Понятно. Дальше.
      - Дальше мы встретились. Вчетвером. Малхаз, я, эта Таисия Афанасьевна и Глонти, ювелир.
      - Где?
      - Прямо на улице. В машине Малхаза.
      - Где именно?
      - Около Песок*.
      ______________
      * Пески - район на берегу Куры в старом Тбилиси.
      - Встретились и что?
      - Все. Малхаз посмотрел перстень и взял. Отгрузив Таисии Афанасьевне сто штук.
      - Глонти проверял перстень?
      - Проверял. Сказал, полный порядок, можно брать.
      - Понятно. - Окруашвили откинулся на спинку стула, усмехнулся. Слушай, Котик. Ты ведь неглупый парень. Неужели думаешь, я поверю этой байке.
      Подняв глаза, Котик довольно умело изобразил обиду:
      - Манучар Шалвович, вы что? Какой байке? Где я соврал?
      - Соврал, соврал.
      - Да что вы, Манучар Шалвович! Чистая правда от и до. Да вы спросите... Глонти. Зачем мне врать?
      - Не знаю зачем. Но знаю точно: соврал.
      - Да, Манучар Шалвович, в чем вранье-то?
      - Знаешь сам, в чем вранье. - Окруашвили смахнул со стола пылинку. Котик, ну кого ты пытаешься обмануть? Неужели я поверю, что ты так спокойно уступил Гогунаве этот перстень?
      - Почему же нет? Я для Малхаза и не такое делал. Я ж говорил, что все равно сто тысяч не набрал бы. Нет у меня таких денег.
      - Деньги здесь ни при чем. Говоришь, старушка была совсем простенькая? Вроде божьего одуванчика?
      - Ну... да.
      - И одна? Без помощников?
      - Ну... - На долю секунды Котик все же замешкался. - Без помощников.
      - Понятно. И после этого ты пытаешься меня убедить, что сплавил старушку Гогунаве. С таким перстнем! Не попытавшись прибрать его сам! Да такого быть не может. Ведь ты сам сказал: старушка была беззащитная, дунь улетит. Значит, одно из двух: или ты врешь, или у нее были помощники. Без вариантов. Ну, Котик! Объясняй ситуацию!
      Котик сидел, разглядывая пол. Мы терпеливо ждали. Наконец он покосился на окно:
      - Ладно, скажу. Не хотел я говорить.
      - Боялся?
      - Ну... и боялся. Забоишься...
      - Кто это был?
      Помедлив, Котик кивнул на фотографию Джомардидзе:
      - Вот этот.
      - Как его зовут, знаешь?
      - Не знаю и знать не хочу.
      - И что же он? Вы разговаривали?
      - Разговаривали.
      - Где? Когда?
      - Около дома. В тот же вечер. После "Аджары" я приехал домой. Машину поставил у подъезда, вышел, запер. Смотрю, он стоит рядом. Спросил, что нужно. А он: "Ты Котик?" Говорю: "Допустим". Очухаться не успел - он уже нож держит у живота. "Смотри, козел, старушку обидишь - завалю". Я сначала понять ничего не мог. Оглянулся, нет ли кого моих. Этот говорит: "Не оглядывайся. Все равно завалю, хоть вас сто будет". Тут я заметил: он под марафетом. Спросил, что надо. Надо, говорит, чтоб сделал, как просили. И смотри: дунешь* хоть кому - от бейбута** не уйдешь. Что мне оставалось? Согласился. Да я бы... и так не стал ничего делать. Я уже решил: скажу Малхазу и все.
      ______________
      * Дуть (вор. жарг.) - доносить.
      ** Бейбут (вор. жарг.) - кинжал.
      - Больше этот человек ничего не говорил? - спросил Окруашвили.
      - Ничего. Повернулся и ушел. С тех пор я его больше не видел.
      Манучар покосился в мою сторону: есть ли вопросы. Я показал глазами: нет. Вопросов не было, потому что я вспомнил, где мне встречалось это имя Таисия Афанасьева. Опять-таки в записной книжке Виктора Чкония!
      Старушка
      Телефон Таисии Афанасьевны, судя по цифрам, был батумский.
      В тот же вечер я сел в поезд и утром был в Батуми. Первое, что сделал, - позвонил на телефонную станцию. Выслушав названный номер, мне сообщили: уже много лет этот телефон абонирует Логунова Таисия Афанасьевна. Дали точный адрес. Записав его, я поехал в РОВД.
      Начальник РОВД, после того как я изложил свои сомнения, вызвал участкового. Участковый, выслушав меня, покачал головой:
      - Логунова? Знаю ее хорошо. Но она ведь старенькая уже. Ей, кажется, шестьдесят девять. Если не все семьдесят.
      - Живет одна?
      - Одна. Муж умер лет десять назад. Родственники... Не помню, есть ли у нее дети. Кажется, есть дочь. Только, по-моему, живет далеко. Чуть ли не на Дальнем Востоке.
      - Что вы можете сказать об этой Логуновой? - спросил я.
      - Что скажу... Мирная, трудолюбивая женщина. Приветливая, тихая. В Батуми приехала давно, еще девочкой. Здесь вышла замуж. Я еще застал, когда она работала в поликлинике, в регистратуре. До этого, по-моему, была воспитательницей в детском саду.
      - Не было ли слухов, разговоров, что к ней ходят посторонние? Скажем, молодые люди, мужчины?
      - Вроде нет. Но могу поинтересоваться.
      - Пока не нужно. Посмотрите, не видели случайно кого-нибудь из этих людей? - Я разложил привычный пасьянс фотографий: Челидзе, Джомардидзе, Чкония, Гогунава, добавив к ним еще и Котика. - Скажем, около дома Логуновой? Или на ее улице?
      Изучив снимки, участковый покачал головой:
      - Нет. Не видел.
      - Сможете сейчас поехать со мной? К ней домой?
      - Почему же нет. Раз надо, поедем.
      - Только подождите, я позвоню в МВД. Дело касается ценного ювелирного изделия, поэтому к такой старушке лучше ехать с экспертом.
      Позвонив Телецкому, я попросил его в связи с новым поворотом в деле о "Перстне Саломеи" подъехать по адресу Таисии Афанасьевны, который тут же продиктовал.
      Дом Таисии Афанасьевны находился недалеко от РОВД, поэтому мы с участковым пошли пешком. Через десять минут были на месте, но Телецкий прибыл еще раньше - на дежурной "Волге". Втроем мы вошли в небольшой дворик.
      Трехэтажный дом, в котором жила Таисия Афанасьева, был типично батумским - с мансардами, балюстрадами, наружными лестницами. Старушка занимала две небольшие комнаты и веранду на третьем этаже; окна выходили во двор. Когда мы с участковым и Телецким по узкой металлической лестнице поднялись на балюстраду, хозяйка гладила белье. Увидев нас, выпрямилась. Внешне Таисия Афанасьевна была примерно такой, как ее описал Котик. Сухая, с лицом, изрезанным морщинами, с выцветшими голубыми глазами, забранными назад седыми волосами.
      Участковый улыбнулся:
      - Здравствуйте, Таисия Афанасьевна. Как здоровье?
      - Не жалуюсь.
      - Если оторвем минут на десять, ничего?
      - Пожалуйста. Проходите в комнату.
      В комнате, усевшись за стол, старушка внимательно изучила все показанные ей фотографии. Взяла фотографию Челидзе, кивнула головой:
      - Тех не знаю. А это мой хороший знакомый - Сергей Петрович Убилава.
      - Давно его знаете? - спросил я.
      - Лет десять. Когда-то вместе работали в поликлинике.
      Несовпадение! Сергеем Петровичем Убилавой Челидзе стал лишь три года назад.
      Таисия Афанасьевна вздохнула:
      - Я за него каждый день свечку должна ставить. Спаситель он мой.
      - Спаситель?
      - Ну да. Он же меня от смерти спас. Камни были в почках. Муки адовы, да и вообще - умирала уже. А он... Лекарство привез из-за границы. Ну и вот живу. Забыла про эти камни.
      - Давно он вам помог? С камнями?
      - Уж третий год пошел, как вылечилась.
      - Простите, вы всегда знали этого человека как Сергея Петровича Убилаву?
      Таисия Афанасьевна прищурилась:
      - То есть как? А как я его еще должна знать?
      - Ну мало ли...
      - Что-то вы не то говорите, товарищ. - Вздохнула, разгладила руками скатерть. - Сергей Петрович. Как еще. Он мне сам сказал.
      - И давно он это сказал?
      - Что значит давно? Сказал и сказал. Я не помню, когда это было. Разве это важно? Ему знакомые звонят, по моему телефону. Спрашивают Сергея Петровича.
      - По вашему телефону?
      - Ну да. Мы с ним уговорились. Некоторым людям ему неудобно телефон давать, он меня попросил. Мне ж не трудно.
      - Таисия Афанасьевна, может быть, расскажете, как вы познакомились с Сергеем Петровичем?
      - Да очень просто. Я работала в поликлинике, в регистратуре. А он врачом одно время. Такой обходительный, вежливый человек. Всегда со мной здоровался, как ни увидит. Ну, а потом перешел он в плавсостав, они ж все переходят. А я на пенсию. Долго его не видела. Ну и умирать стала. От камней. И тут бог его послал. Встретились у поликлиники. Я его и не признала сначала, времени сколько прошло. Ну, а он: "Здравствуйте, Таисия Афанасьевна. Как дела, как живете?" Я все и рассказала. Он говорит: "Потерпите месяца два. Пока пройдите заново обследование. А я из рейса попробую вам привезти лекарство". И привез. Спас, можно сказать. Я уже после третьего приема облегчение почувствовала. А потом и вообще рассосало. С того света вернулась.
      - Таисия Афанасьевна, давайте все-таки уточним: свое имя Сергей Петрович вам назвал после той встречи у поликлиники?
      - Может, и той. Честное слово, не упомню. Да в чем дело-то? При чем тут все это?
      - Таисия Афанасьевна, скажите, вы не выполняли никакой услуги для Сергея Петровича в Тбилиси? Прошлой осенью?
      Таисия Афанасьевна опять стала разглаживать на столе скатерть. Выпрямилась:
      - Знала. Ох знала, что спросите. Выполняла. Только уж вы ничего плохого ему не делайте. Пожалуйста. Вещь-то эту он продавал для своей родственницы. Выручить ее хотел.
      - Подождите, Таисия Афанасьевна. Какую вещь? - спросил Телецкий.
      - Ну, драгоценность эту продавал. Перстень.
      - Кто продавал? Сергей Петрович? Или вы по его просьбе?
      - Я по его просьбе. Ему самому неудобно было.
      - Где это было? - вступил в разговор я.
      - Вы же сами сказали - в Тбилиси. В Тбилиси я его и продала, перстень этот. Прошлой осенью как раз.
      - Кому? - спросил Телецкий.
      - Да этим. Этим вот двум. - Отодвинула в сторону фотографии Гогунавы и Котика. - Не хотела сначала говорить. Подведу, думаю. Ну, а теперь, куда... если милиция.
      - Как зовут этих людей, знаете? - поинтересовался я.
      - Этого молодого - Котик, кажется. А постарше - Малхаз Теймуразович. По фамилии Гогунава.
      - А кому вы продали перстень? Котику или Гогунаве?
      - Гогунаве. Котик так... Вроде помощника у него.
      - И сколько вам заплатил Гогунава за перстень?
      - Сто тысяч рублей. Перстень-то старинный. С бриллиантом. Не думайте, я все сто тысяч Сергею Петровичу отдала. До рубля.
      Сказав это, Таисия Афанасьевна посмотрела с некоторым смущением. По всем признакам было ясно: она говорит правду. Вот уж воистину - святая простота. И тем не менее, как сообщнице Челидзе, пусть и невольной, ей придется отвечать перед судом. Незнание закона не освобождает от ответственности за его нарушение. Что же касается Челидзе, он тонкий психолог. Эта старушка, понятия не имеющая, к каким страшным последствиям может привести ее помощь, стала идеальным "тайным коммутатором", с помощью которого он связывался со своими партнерами, успешно скрывая свое настоящее имя.
      Я посмотрел на нашу собеседницу:
      - Таисия Афанасьевна, то, что вы все чистосердечно рассказали, вам зачтется. И все же вы нарушили закон.
      - Ой, милок, я ж ничего не знала...
      - Может быть. Тем не менее, милиция вынуждена применить к вам меру пресечения - подписку о невыезде. Из Батуми вам пока выезжать нельзя. Договорились?
      - Конечно, буду здесь. Здесь буду, в Батуми, куда я денусь, - согласно закивала Таисия Афанасьевна.
      - Надеюсь, других совместных дел, кроме этого перстня, у вас с Сергеем Петровичем не было? Вы ничего больше не продавали по его просьбе?
      - Нет, милок, что ты... Правда... - Таисия Афанасьевна замолчала, явно преследуемая сомнениями, потом махнула рукой: - Ладно, скажу, раз уж такое дело. На днях Сергей Петрович принес мне чемоданчик. Попросил подержать у себя немного. Ну, я оставила, почему же не оставить, раз человек просит.
      - И где же сейчас этот чемоданчик? - спросил я.
      - У меня в гардеробе, в ящике лежит.
      - Может, покажете?
      - Отчего не показать, вы же милиция...
      - Только подождите, мы пригласим понятых. Такое есть правило.
      - Зовите, раз надо.
      По моему знаку участковый вышел. Вскоре он вернулся с двумя понятыми, пожилыми мужем и женой из соседнего дома. Открыв указанный Таисией Афанасьевной нижний ящик гардероба, я достал оттуда новенький черный дипломат, очень тяжелый. Положил на стол, попросил участкового взломать замок. Выполнив мое указание, участковый открыл крышку. Мы с Телецким переглянулись. Дипломат был до отказа заполнен старинными изделиями из бронзы, золота, серебра и камня. В последнее время я поневоле начал разбираться в вещах подобного рода и сразу же определил новгородские кресты-складни, вещи Фаберже, ростовскую икону-финифть, китайские изделия. Все предметы в дипломате были аккуратно переложены ватой и пергаментом.
      Я посмотрел на Телецкого:
      - Эдуард Алексеевич, здесь нужны ваши знания.
      - Нужны... - Телецкий бережно взял лежащую сверху резную фигурку тускло-зеленого цвета. - Ого! Китайский агальматолит.
      - Китайский агальматолит? А что это?
      - Китайская резная скульптура из этого камня. Думаю, эта фигурка была изготовлена очень давно, веке примерно в тринадцатом. Сами понимаете, какую ценность она представляет. Впрочем, на мой взгляд, большая ценность и все остальное, что здесь лежит.
      - Что ж, будем переписывать.
      - Естественно.
      Участковый в присутствии понятых составил протокол об изъятии ценностей. После этого, еще раз предупредив Таисию Афанасьевну, чтобы она пока никуда не уезжала из Батуми, мы покинули ее квартиру.
      Уловка
      Фасад дома, в котором жила Таисия Афанасьевна, выходил на узкую улочку, примыкавшую к Приморскому бульвару. Выйдя на бульвар и попрощавшись с участковым и Телецким, поехавшим в МВД, я подошел к телефону-автомату. Набрав номер Бочарова и услышав отзыв, сказал:
      - Добрый день, Константин Никифорович. Квишиладзе.
      - Добрый день, Георгий Ираклиевич. Есть какие-нибудь новости?
      - Есть. Вам сейчас доложит о них Эдуард Алексеевич. Константин Никифорович, не скажете, что там с Джомардидзе?
      - Насколько мне известно, Джомардидзе стало лучше.
      Новость была настолько важной, что я несколько секунд молчал. Наконец выдавил:
      - Что... серьезно?
      - Серьезно. Лечащий врач сказал: если ничего не случится, завтра утром Джомардидзе можно будет допрашивать.
      Попытавшись осмыслить, что из этого может следовать, я спросил:
      - И много людей об этом знают?
      - Не волнуйтесь, Георгий Ираклиевич. Я принял меры, чтобы об этом никто не смог узнать.
      - Константин Никифорович, вы долго еще будете у себя?
      - Часа три еще пробуду.
      - Если через полчаса я к вам зайду, примете?
      - О чем разговор. Жду через полчаса.
      Повесив трубку, я вернулся на бульвар. Сел на скамейку. Отсюда хорошо были видны медленно накатывающиеся и тут же разбивающиеся о волнорез морские волны. Глядя на них, я попытался подвести итоги. Выздоровление Джомардидзе дает некий оперативный простор, но не более того. Ждать от него каких-то признаний наивно. Он отлично знает, что ему грозит, если он возьмет на себя убийства Чкония и Гогунавы. Что есть еще? Показания Вахтанга Дадиани - раз. Неожиданное откровение Ларисы Гогунавы - два. Рассказ Котика - три. Расставивший последние точки разговор с Таисией Афанасьевной - четыре. Не так уж мало. Но вряд ли под давлением этих во многом уязвимых фактов и свидетельств Челидзе начнет давать искренние показания, раскрыв свою истинную роль во всех событиях, так или иначе связанных с "Перстнем Саломеи". Не тот человек. Будет стоять намертво. И уж, во всяком случае, сделает все, чтобы отвести от себя главное обвинение - в организации убийства Гогунавы.
      В конце концов в голову мне пришла новая идея. Но уловка, с ней связанная, могла помочь лишь при одном условии: если она будет выполнена на высшем уровне.
      В кабинете Бочарова, коротко изложив последние события, я сказал:
      - Константин Никифорович, у меня есть предложение. Надо сделать все, чтобы в ИВС, где содержится Челидзе, а для верности и в другие батумские места содержания заключенных, проник слух: Джомардидзе умер. Нужно, чтобы Челидзе был в этом твердо уверен. Если он будет убежден, что Джомардидзе мертв, тут же начнет все валить на него.
      - Идея неплохая, - согласился Бочаров. - Постараемся воплотить ее в жизнь. Тем более Джомардидзе ведь и в самом деле до вчерашнего дня буквально дышал на ладан.
      "Добровольное признание"
      На следующий день я умышленно вызвал Челидзе на допрос не утром, а во второй половине дня, чтобы слух о смерти Джомардидзе дошел до него наверняка. Начав допрос, не торопил с ответами, стараясь подвести подследственного к решению, на которое я рассчитывал. Главный упор сделал на показания Дадиани, Ларисы Гогунавы и Таисии Афанасьевны, как бы забывая при этом задавать вопросы, касающиеся связи Челидзе с Джомардидзе.
      В конце концов Челидзе, не любящий, как я успел заметить, обмена прямыми взглядами, впервые посмотрел на меня открыто. Сказал мягко:
      - Георгий Ираклиевич, может, хватит?
      - Хватит чего? - Я изобразил недоумение.
      - Вы допрашиваете меня уже третий час. За эти два с лишним часа я услышал от вас много интересного. И все же ваши доводы слабоваты.
      - Слабоваты? - Я продолжал подыгрывать Челидзе.
      - Конечно. Вы можете сказать, где сейчас подлинник "Перстня Саломеи"?
      - Могу. В семейном сейфе Дадиани. Но этот подлинник вы оттуда много раз брали. Практически сейф Дадиани вы давно уже используете как свой личный.
      - У вас есть прямые доказательства? И прямые улики?
      - Отдаю должное вашему мастерству. Прямых нет.
      - Георгий Ираклиевич, давайте оставим мое мастерство. Любой более-менее приличный адвокат потребует у суда серьезных доказательств. Суд их предъявить не сможет, поскольку таковых просто нет. Или я не прав?
      В ответ я лишь пожал плечами. Челидзе продолжил:
      - Далее, по-моему, вы слишком большое значение придаете этой старушке, Таисии Афанасьевне. Я, в самом деле, довольно часто просил ее о различных услугах. Более того, я охотно верю, что она могла продать кому-то в Тбилиси некий бриллиантовый перстень. Она, а не я. Так что вам, да и суду, логичней спрашивать с нее. А не с меня. Что же остается?
      - Остаются показания Ларисы Гогунавы. Она утверждает: некий Сергей Петрович, то есть вы, имел дело с ее мужем.
      - Ну, здесь вообще не о чем говорить. Все, что вам рассказала Лариса Гогунава, она всего лишь слышала. Только слышала, Георгий Ираклиевич, от своего покойного мужа! Гогунава мог наплести жене что угодно. Я просто не понимаю, почему вы пытаетесь примазать меня к его смерти. В момент смерти Гогунавы я находился совсем в другом месте.
      Изобразив долгое и напряженное раздумье, я в конце концов тяжело вздохнул:
      - Что ж, у суда остается главный аргумент.
      - Что же это за аргумент?
      - Хищение и незаконный сбыт наркотических веществ - пронумерованные упаковки из вашей судовой аптечки, найденные у Джомардидзе.
      - Не вижу в этом факте ни хищения, ни незаконного сбыта.
      - Почему?
      - Потому что морфий у меня Джомардидзе похитил. Сам. Похитил изощренно. Джомардидзе давно уже стал, морфинистом. И не мне вам объяснять, к каким ухищрениям способны прибегать наркоманы, чтобы достать нужный им препарат.
      "Тепло", - подумал я. Вот она, первая ласточка. Свидетельствующая, что Челидзе решил потихоньку все спихивать на Бугра. Сказал, чуть усилив нажим в голосе:
      - Шалва Геронтиевич, как вы думаете, легко ли было мне и моей группе выйти на вас? На вас и Джомардидзе?
      Челидзе пожал плечами:
      - Откуда мне знать. Вообще, Георгий Ираклиевич, поверьте: за время нашего общения я проникся к вам уважением. И все же, в данном случае, мне кажется: это ваши проблемы.
      - Совершенно верно: мои. Поэтому отвечу сам. Было трудно, очень трудно. Теперь я уж, тем более, не отступлюсь, пока не докопаюсь до истины в этом деле. Не лучше ли вам вернуться чуть назад? К вашей фразе о том, что в части своих преступлений вы признались добровольно. Почему бы вам не признаться добровольно в остальных преступлениях?
      Довольно долго Челидзе смотрел на меня без всякого выражения. Поскольку я успел изучить некоторые его уловки, мне показалось: он раздумывает над очередным ходом. Наконец, изобразив тяжелый вздох, сказал:
      - Георгий Ираклиевич, но зачем мне брать все на себя из-за него?
      - Из-за него? - Я сделал вид, что пытаюсь что-то понять. Про себя же подумал: "Теперь уже совсем тепло, почти горячо". Как можно спокойней спросил: - А кого вы имеете в виду?
      - Своего шефа.
      - Шефа? - Я умышленно посмотрел на Челидзе с особой пристальностью.
      - Да, шефа. Омари Джомардидзе.
      - Понятно. - Я постарался сказать это самым нейтральным тоном. - И что же Джомардидзе?
      - Он взял у меня морфий. Приставив к животу пистолет. Я ведь для него шестерка.
      - Шестерка?
      - Да. И вообще... - Челидзе опустил голову. - Джомардидзе давно уже держит меня в своих руках.
      - Что, серьезно?
      - Георгий Ираклиевич, бросьте иронизировать. Я его боюсь, смертельно боюсь. Или вы скажете, что не понимаете этого?
      - Нет, почему же. Могу понять.
      Челидзе сказал, хмуро глядя в окно:
      - Вы знаете, что бывает за выдачу шефа? По их законам?
      - Примерно знаю.
      - Вот я и держался до последнего. А теперь... Теперь пишите.
      Показания Челидзе я записывал долго. Эти показания в общем довольно точно излагали события, связанные с "Перстнем Саломеи". С одной лишь поправкой: всю ответственность за аферу с перстнем, убийство Малхаза Гогунавы, мошенничество с сейфом Дадиани и обман Пэлтона Челидзе перекладывал на Джомардидзе, - по его словам, шефа преступной группы, в которой он, Челидзе, был лишь одной из шестерок. Пошел же на это Челидзе якобы из-за угроз Джомардидзе, который, в случае неповиновения, обещал расправиться как с самим Челидзе, так и с его семьей.
      Разоблачение
      Прежде чем впустить меня в палату, где лежал Джомардидзе, врач предупредил: с больным можно разговаривать не больше двадцати минут. Я кивнул и открыл дверь.
      Джомардидзе, выглядевший очень слабым, даже не посмотрел в мою сторону. Как можно спокойнее и медленнее я попытался объяснить ему, кто я и чего от него хочу. Убедившись, что больной это понял, начал задавать вопросы. И сразу же увидел: все это я делаю впустую. О чем бы ни спрашивал, он лишь криво усмехался, не удостаивая меня ответом. Но иной реакции на мои вопросы я пока не ожидал.
      На следующий день я снова задавал вопросы спокойным тоном, с ответами не торопил, на ядовитые замечания в мой адрес не реагировал. Если Джомардидзе отмалчивался, убеждал его, что молчание ничего хорошего ему не принесет. Вопросы были простыми. Знал ли Джомардидзе Виктора Чкония? Имеет ли отношение к его убийству? Знал ли Малхаза Гогунаву? Имеет ли отношение к аварии, случившейся на Рионской улице? Слышал ли он когда-нибудь о "Перстне Саломеи"? И, наконец, кто такой Сергей Петрович Убилава, с которым его видели в Галиси? Мне нужно было убедить Джомардидзе, что о его связи с Сергеем Петровичем я знаю многое, если не все.
      Я опять и опять приходил в больницу, садился возле койки, терпеливо спрашивал. Если ответы меня не устраивали, повторял вопросы. Такой тактики я придерживался почти неделю. Джомардидзе уже не лежал, а полусидел в кровати, подложив под спину подушку. Он уже привык к моим вопросам, отвечал с легкой полуусмешкой, снисходительно. Как-то вдруг спросил:
      - Слушай, начальник. Чего тебе от меня нужно? Который день гоняем порожняк. Если ждешь признания, не дождешься - не расколюсь. Я вор в законе. Понял?
      - Джомардидзе, мне нужно от вас одно: понять, почему вы покрываете своего сообщника, которого знали как Сергея Петровича, на самом деле - Шалву Челидзе?
      Хотя на лице Бугра не дрогнул ни один мускул, я понял: мои слова его заинтересовали.
      - Могу изложить подробности, - продолжал я неторопливо. - Шалва Геронтиевич Челидзе до последнего времени работал в Грузинском морском пароходстве. Несколько дней назад был задержан. В настоящее время находится под арестом. Вот, посмотрите...
      Я достал из портфеля две фотокопии. На одном была изображена первая страница личного дела Челидзе со снимком в углу. На второй первая страница уголовного дела, тоже с его фотографией. Сделав вид, что это ему неинтересно, Джомардидзе тем не менее внимательно разглядывал их.
      - Как? - спросил я. - Узнали?
      Вернув снимки, Джомардидзе откинулся на подушку, оскалился:
      - Пустышку тянешь, начальник. Не знаю я такого. Не видел никогда.
      - А вот он на допросе подробно все рассказал. Зачитать, что именно?
      - Начальник... Может, кончим все это? Пусть рассказывает, что хочет и кому хочет.
      - Все же считаю нужным поставить вас в известность. - Я сделал вид, что никак не могу найти в своей папке искомое.
      Наблюдая за моими действиями, Бугор процедил:
      - Да не копайся ты в ксивах...
      Тут я достал фотокопию допроса Челидзе, нашел нужное место:
      - Челидзе рассказал, что, будучи шефом, вы принуждали его регулярно снабжать вас деньгами, наркотиками и даже огнестрельным оружием. Вы, как показал Челидзе, разработали аферу с хищением, перепродажей, возвращением и новой ложной перепродажей "Перстня Саломеи", в которой он, Челидзе, был лишь слепым исполнителем вашей воли. Если исходить из его показаний, вина за убийство Виктора Чкония и Малхаза Гогунавы лежит на вас, целиком и полностью. Вот копия протокола допроса Челидзе. - Я положил рядом с Джомардидзе стопку снимков.
      Бугор изучал каждое слово показаний Челидзе. Лицо его оставалось бесстрастным, но желваки так и ходили. Закончив читать протокол, откинулся на подушку, процедил, глядя в потолок:
      - Вот что, начальник. Мне нужно подумать.
      - Это ваше право.
      - И все же... Копии... Может, ты на гоп-стоп меня берешь?
      - Могу показать подлинник. - Я протянул листы.
      Взяв их у меня из рук, Джомардидзе быстро просмотрел их, закрыл глаза:
      - Сучара... Какая сучара!
      - Будете говорить? - спросил я.
      - Погожу. Подумаю малость.
      - Чем раньше вы это сделаете, тем будет лучше.
      Я ушел.
      Джомардидзе вызвал меня в тот же день. Его показания поставили последнюю точку в деле.
      Когда-то Малхаз Гогунава, о чем, впрочем, уже было известно, встал на пути Шалвы Челидзе - перехватив у его шестерок старинное джвари, принадлежавшее, по преданию, первому католикосу грузинской церкви. Естественно, о том, что за этим джвари вел и ведет ожесточенную охоту Сергей Петрович, Гогунава даже не подозревал. Челидзе все крупные дела предпочитал делать чужими руками, через шестерок, и Гогунава знал только этих людей, но не самого шефа. Чкония, по наущению Челидзе, в конце концов выманил джвари у Гогунавы, но передать его Челидзе не успел, поскольку был убит. Гогунаве Челидзе все же отомстил, сначала продав ему через того же Чкония "Перстень Саломеи", а затем вернув себе, причем не только с "наваром", но и с удовлетворенной жаждой мести.
      Разделавшись с Гогунавой и получив подлинник перстня, Челидзе мог смело идти на "обмен" с Пэлтоном. Ибо в роли консультанта и главного исполнителя был профессиональный мошенник Джомардидзе, которому ничего не стоило всучить Пэлтону вместо подлинника еще одну копию.
      Сюрприз
      Я уже всерьез соскучился по Галиси и с предвкушением завершения нашей истории и скорого возвращения домой вошел в это утро в кабинет Бочарова.
      Сидевший в кабинете Телецкий, пожав мне руку, сказал шутливо:
      - Поздравляем, Георгий Ираклиевич! Скоро станете героем Интерпола!
      - Зачем обижаете, Эдуард Алексеевич! Интерпол что, заинтересовался хищениями зерна в Галисском районе?
      - Что вы, дорогой, - успокоил меня Бочаров. - Разве Эдуард Алексеевич похож на человека, способного обидеть нашего друга. Эдуард Алексеевич, объясните, а?
      - Охотно, - согласился Телецкий. - Помните, какой мы с вами нашли клад у Таисии Афанасьевны? Я еще тогда решил, что ему и цены нет. Самыми любопытными для эксперта там были работы Фаберже, которые я сначала принял за подлинные. Но после того, как я отправил их на экспертизу в Москву, там определили: все работы Фаберже из чемоданчика Челидзе - подделка. Оказались поддельными и некоторые другие "антикварные" вещи.
      - Но самое главное даже не это, - добавил Бочаров. - Подделки Фаберже такого высочайшего класса изготовляют только в одном месте - в Ленинграде. Вы никогда об этом не слышали?
      - Нет, - ответил я.
      - В Ленинграде уже немало лет действует разветвленная преступная группировка, занимающаяся скупкой, хищением и сбытом антиквариата. Сбыт этого антиквариата за рубеж идет только через членов этой группировки. А поскольку спрос на старинные произведения все время возрастает, группировка занялась изготовлением поддельного антиквариата. По качеству эти вещи не уступают настоящим. Прибыль у дельцов огромная, ради нее на что они только не идут. Ленинградских экспертов-искусствоведов одно время самым настоящим образом терроризировали. Во многих случаях они боялись проводить экспертизу, страшась расправы над ними в случае обнаружения и признания подделки. Наверняка вы уже поняли, что следует из находок в дипломате Челидзе?
      - Челидзе был связан с ленинградской группировкой? Да?
      - Безусловно, - ответил Телецкий. - Он несомненно связан с "ленинградским антикварным делом". Но и это еще не все. К настоящему времени по этому делу задержано несколько десятков человек. Но почти все они оказались рядовыми участниками группировки. Москва же нам сообщила данные о человеке, который, по мнению Интерпола, стоит во главе добычи, "производства" и сбыта антиквариата за рубеж. И способ действий этого человека напоминает деловой почерк Челидзе. Так что совсем "горячо"! Главарь группировки если не Челидзе, то человек к нему близкий.
      - Вот уж чего не ожидал, - признался я.
      - И мы не ожидали, - сказал Бочаров. - Поэтому, Георгий Ираклиевич, уезжая в Галиси, не думайте, что вас оставят в покое. Будут вызывать снова для показаний и уточнений. И к нам, и не только к нам. - Улыбнулся. - Вас это не очень огорчает?
      Я улыбнулся в ответ:
      - Вообще-то я сельский житель, Константин Никитович. Привык к размеренной жизни. Но встрече с вами и Эдуардом Алексеевичем буду рад всегда.
      ...Уже в поезде, по пути в Галиси, глядя на проплывающие за окном знакомые пейзажи, я задал себе вопрос: собирался ли в будущем Челидзе остаться за границей? А если собирался, забрал бы с собой "Перстень Саломеи"? И не смог найти ответа. Если судить по тому, что мне рассказали Бочаров и Телецкий, Челидзе, возможно, занимался такими крупными делами, что знаменитый перстень в общем масштабе сделок был для него лишь памятным сувениром, не более. И все же именно "Перстень Саломеи" сыграл основную роль в его разоблачении. Ясно, что копию, в точности повторяющую все нюансы подлинника, Челидзе хотел взять в плавание для подготовки какой-то очередной аферы. Тем более что действия с перстнем были у него уже хорошо отработаны.
      Почему Челидзе вернул перстень в сейф? Да потому что лучшего хранилища, чем домашний сейф Дадиани, для "Перстня Саломеи" быть не могло. Во всяком случае, оставив его там в последний раз, он был убежден, что может со спокойной душой уходить в загранплавание. А когда будет надо, возьмет перстень уже навсегда. И подмены его владелец еще долго не заметит - до экспертизы работниками музея. Без экспертизы подмену заметил только один человек - мать Вахтанга Дадиани, Нателла Арсентьевна. Поэтому и попала в больницу в тот же день, и умерла раньше времени.
      Но Челидзе ошибся в своих расчетах. Ведь ошибаются все, в том числе и "киты".