Условия договора

      - Слушаю с нетерпением.
      - Значит так. Эта копия изготовлена в Тбилиси в мае-июне прошлого года. Автор - Реваз Мгебуа, ювелир, берущий частные заказы. Заказ ему сделал Виктор Чкония. Для выполнения заказа Чкония дал Мгебуа "Перстень Саломеи". Что это был подлинник, Мгебуа ручается, готов подтвердить. Чкония предупредил: заказ срочный, копия нужна в течение месяца, за затратами не постоит. Заказ Мгебуа выполнил в срок, вознаграждение получил. Остальным, по его словам, не интересовался. Чему я охотно верю.
      - Манучар, огромное спасибо. Я твой должник.
      - Ладно тебе... Вот что, ты с утра хоть что-нибудь ел?
      - Ни крошки.
      - Я тоже, с твоим перстнем. Сходим в буфет?
      - С радостью. Только, ты разыскал Котика?
      - Разыскал. И назначил прийти в шесть тридцать ко мне. Пропуск заказан. У нас в запасе почти час. Так что успеем.
      Мысленно поблагодарив Манучара еще раз, отправился вместе с ним в буфет. Пережевывая сосиски и запивая их соком, я не мог отключиться от аферы с перстнем. Организатором этой аферы, конечно же, является Челидзе. В прошлом году он похитил "Перстень Саломеи" у Дадиани, заменив его копией. Десять дней назад, судя по всему, он вернул подлинник. Это ясно. А в остальном - путаница. Зачем Челидзе похитил подлинник? Чтобы продать какой-то старушке? Какой? Ладно, может быть, эта старушка тоже отдаленный потомок князей Дадиани. Но почему тогда старушка продала "Перстень Саломеи"? При этом она неожиданно проявила недюжинный опыт - нашла Котика, опытного посредника, завсегдатая злачных мест. Но тут еще одна загадка. Человек вроде Котика никогда не будет трудиться ради какой-то старушки. Хорошо, может быть, Котик - подставное лицо, работающее на того же Челидзе? Опять же ведь с ролью посредника до этого идеально справлялся Чкония.
      Когда мы вернулись в кабинет Окруашвили, часы показывали шесть двадцать пять. Я попросил Манучара сделать при допросе особый упор на выяснение личности старушки. Он кивнул:
      - Не волнуйся, будет тебе старушка. Только что-то он задерживается.
      - Может, вообще не придет?
      - Исключено. Знает: я могу ему попортить жизнь.
      Примерно через минуту раздался стук в дверь. Вошедший в кабинет человек в целом соответствовал описанию Ларисы - высокий, модно одетый, с красивым лицом и настороженным взглядом. Прикрыв за собой дверь и по очереди изучив нас, сказал:
      - Извините, Манучар Шалвович. Задержался. Обстоятельства.
      - Что с вами сделаешь. Садитесь, Манагадзе.
      Присев на стул и продолжая незаметно изучать меня, Котик спросил:
      - Я слушаю, Манучар Шалвович. Что-нибудь случилось?
      - Особенного - ничего. - Манучар достал копию перстня, положил на стол. - Посмотрите, Манагадзе, вам знакома эта вещь?
      Котик пристально посмотрел на перстень:
      - Возможно, я эту вещь где-то и видел. Всего не упомнишь.
      Манучар усмехнулся:
      - Котик, за кого ты меня принимаешь? За круглого дурака? "Всего не упомнишь... Может, где-то видел..." Да любой нормальный человек, раз увидев такую вещь, запомнит ее на всю жизнь!
      - Не нужно на меня давить, Манучар Шалвович. Ведь если я скажу, что не видел эту вещь, мне ничего не будет.
      - Будет тебе что или не будет, решит суд.
      - Почему суд? При чем тут суд, Манучар Шалвович? Я ничего не делал.
      - Это как посмотреть. Георгий Ираклиевич, у вас есть вопросы?
      - Есть.
      Я разложил перед Котиком четыре фотографии: Челидзе, Джомардидзе, Гогунавы и Чкония.
      - Посмотрите, вам кто-нибудь знаком?
      Котик тронул две из них:
      - Малхаз Гогунава, Витя Чкония. Третьего не знаю. И четвертого.
      - Давно ты видел Гогунаву и Чкония? - спросил Окруашвили.
      - Давно. С Чкония я вообще дел не имею. Здравствуй, до свидания.
      - А с Гогунавой?
      - В принципе, тоже. Во всяком случае, в последнее время.
      - А не в последнее?
      Котик явно колебался. Наконец что-то решив, тронул уложенные на пробор волосы:
      - Не помню, Манучар Шалвович. То, что было не в последнее время, было давно.
      - Давно... Хороший ответ. А то, что Гогунава и Чкония убиты, знаешь?
      Котик нахмурился:
      - Не знаю. Слышал краем уха: Гогунава попал в аварию. Но что он убит первый раз слышу.
      - Он убит. Так же, как и Чкония. Сдается мне: здесь не обошлось без твоего участия.
      Котик долго сидел неподвижно. Усмехнулся:
      - Манучар Шалвович, берете на прихват?
      - Никакого прихвата. То, что Гогунава и Чкония убиты, факт. То, что их убили из-за этой побрякушки, тоже не вызывает сомнений. Поскольку ты был связан и с побрякушкой, и с Гогунавой, вывод сделать несложно.
      - Но ведь это нелепость! Я здесь ни при чем. Совершенно ни при чем.
      - Пока я вижу одно: ты отрицаешь даже очевидные факты, не хочешь говорить о перстне.
      - Какие факты? Я все сказал.
      - Ничего ты не сказал. Прошу вразумительно объяснить: когда, где и при каких обстоятельствах ты видел этот перстень?
      Поджав пальцы на правой руке, Котик некоторое время сосредоточенно изучал собственные ногти, затем поднял глаза:
      - Хорошо, объясню. Только можно немного подумать?
      - Думай, но учти: нам тоже домой хочется. Так что не затягивай.
      Котик вздохнул:
      - Прошлой осенью я сидел в "Аджаре". Один сидел, ждал кого-то. Помолчал, будто решая, стоит ли продолжать, затем усмехнулся, продолжил: Ну и подсела ко мне старушка. Такая лоховская - дальше некуда. Ей авоськи носить, такой старушке, а не в "Аджаре" подсаживаться к столикам.
      - Что значит "лоховская"? - спросил Манучар. - Объясните понятней, Манагадзе.
      - Ну простая совсем. Ни в чем ни ухом, ни рылом. Я глаза вытаращил, как ее увидел.
      - Пожалуйста, подробней. Сколько лет, как выглядит? Как зовут, адрес?
      - Адреса не знаю. Зовут Таисия Афанасьевна. Фамилии не сказала. На вид лет семьдесят.
      - Приезжая или местная? Грузинка, армянка, русская?
      - Русская, обыкновенная русская старушка. Но по выговору местная. Говорит, как по-русски говорят в Грузии.
      Таисия Афанасьевна... Я слышал это имя и отчество. Таисия Афанасьевна... Определенно слышал. Причем совсем недавно.
      - И что же старушка? - спросил Окруашвили. - Таисия Афанасьевна?
      - Старушка долго извинялась, а потом говорит: "Молодой человек, хочу попросить об услуге. Вы что-нибудь понимаете в драгоценностях? Есть у меня фамильный перстень, хочу продать". Я, естественно, проявил интерес. Ну и достает из своей сумки. Посмотрите, говорит. Стал я его смотреть, а сам чуть со стула не падаю. Ка-амень... Таких сейчас вообще не бывает. Даже на выставке.
      - Ты хочешь сказать, это был настоящий бриллиант? - спросил Окруашвили.
      - О чем вы, батоно Манучар! Я все же не фраер. Самый настоящий бриллиант. Слеза. Одна дорога - в Алмазный фонд.
      - Ясно. Дальше.
      Котик отвел глаза:
      - Ну дальше... Дальше я решил эту старушку осадить малость. Вещь, говорю, интересная, но надо проверить, оценить. Оставьте, берите любой залог. Она ни в какую. Ничего, мол, не нужно проверять. Или помогите, или я обращусь к другому. Спрашиваю, сколько хочет. Она: "Сто тысяч, сразу и без всяких проверок. Если у вас таких денег нет, найдите покупателя. За услугу я вам заплачу пятьсот рублей". Сам я сто тысяч не мог набрать, хоть лопни. А она тут и говорит: "Вы знаете Малхаза Теймуразовича Гогунаву?" Я говорю: "Конечно". - "Так вот, сведите меня с ним. Он купит. А с меня комиссионных пятьсот рублей".
      - Она первая назвала Гогунаву? - спросил я.
      - Первая. Я еще подумал: не такая уж лоховская это старушка. Мне что, пятьсот рублей на дороге не валяются. Говорю: "Хорошо, сведу". Малхаза я хорошо знал. Не скажи старушка о Гогунаве - сам бы ему предложил.
      - Значит, ты сказал о перстне Гогунаве? - продолжил допрос Окруашвили.
      - Сказал.
      - И что Гогунава?
      - Согласился посмотреть.
      - Ты с него что-нибудь взял за это?
      Котик отвел глаза:
      - Взял. Штуку.
      - Понятно. Дальше.
      - Дальше мы встретились. Вчетвером. Малхаз, я, эта Таисия Афанасьевна и Глонти, ювелир.
      - Где?
      - Прямо на улице. В машине Малхаза.
      - Где именно?
      - Около Песок*.
      ______________
      * Пески - район на берегу Куры в старом Тбилиси.
      - Встретились и что?
      - Все. Малхаз посмотрел перстень и взял. Отгрузив Таисии Афанасьевне сто штук.
      - Глонти проверял перстень?
      - Проверял. Сказал, полный порядок, можно брать.
      - Понятно. - Окруашвили откинулся на спинку стула, усмехнулся. Слушай, Котик. Ты ведь неглупый парень. Неужели думаешь, я поверю этой байке.
      Подняв глаза, Котик довольно умело изобразил обиду:
      - Манучар Шалвович, вы что? Какой байке? Где я соврал?
      - Соврал, соврал.
      - Да что вы, Манучар Шалвович! Чистая правда от и до. Да вы спросите... Глонти. Зачем мне врать?
      - Не знаю зачем. Но знаю точно: соврал.
      - Да, Манучар Шалвович, в чем вранье-то?
      - Знаешь сам, в чем вранье. - Окруашвили смахнул со стола пылинку. Котик, ну кого ты пытаешься обмануть? Неужели я поверю, что ты так спокойно уступил Гогунаве этот перстень?
      - Почему же нет? Я для Малхаза и не такое делал. Я ж говорил, что все равно сто тысяч не набрал бы. Нет у меня таких денег.
      - Деньги здесь ни при чем. Говоришь, старушка была совсем простенькая? Вроде божьего одуванчика?
      - Ну... да.
      - И одна? Без помощников?
      - Ну... - На долю секунды Котик все же замешкался. - Без помощников.
      - Понятно. И после этого ты пытаешься меня убедить, что сплавил старушку Гогунаве. С таким перстнем! Не попытавшись прибрать его сам! Да такого быть не может. Ведь ты сам сказал: старушка была беззащитная, дунь улетит. Значит, одно из двух: или ты врешь, или у нее были помощники. Без вариантов. Ну, Котик! Объясняй ситуацию!
      Котик сидел, разглядывая пол. Мы терпеливо ждали. Наконец он покосился на окно:
      - Ладно, скажу. Не хотел я говорить.
      - Боялся?
      - Ну... и боялся. Забоишься...
      - Кто это был?
      Помедлив, Котик кивнул на фотографию Джомардидзе:
      - Вот этот.
      - Как его зовут, знаешь?
      - Не знаю и знать не хочу.
      - И что же он? Вы разговаривали?
      - Разговаривали.
      - Где? Когда?
      - Около дома. В тот же вечер. После "Аджары" я приехал домой. Машину поставил у подъезда, вышел, запер. Смотрю, он стоит рядом. Спросил, что нужно. А он: "Ты Котик?" Говорю: "Допустим". Очухаться не успел - он уже нож держит у живота. "Смотри, козел, старушку обидишь - завалю". Я сначала понять ничего не мог. Оглянулся, нет ли кого моих. Этот говорит: "Не оглядывайся. Все равно завалю, хоть вас сто будет". Тут я заметил: он под марафетом. Спросил, что надо. Надо, говорит, чтоб сделал, как просили. И смотри: дунешь* хоть кому - от бейбута** не уйдешь. Что мне оставалось? Согласился. Да я бы... и так не стал ничего делать. Я уже решил: скажу Малхазу и все.
      ______________
      * Дуть (вор. жарг.) - доносить.
      ** Бейбут (вор. жарг.) - кинжал.
      - Больше этот человек ничего не говорил? - спросил Окруашвили.
      - Ничего. Повернулся и ушел. С тех пор я его больше не видел.
      Манучар покосился в мою сторону: есть ли вопросы. Я показал глазами: нет. Вопросов не было, потому что я вспомнил, где мне встречалось это имя Таисия Афанасьева. Опять-таки в записной книжке Виктора Чкония!
      Старушка
      Телефон Таисии Афанасьевны, судя по цифрам, был батумский.
      В тот же вечер я сел в поезд и утром был в Батуми. Первое, что сделал, - позвонил на телефонную станцию. Выслушав названный номер, мне сообщили: уже много лет этот телефон абонирует Логунова Таисия Афанасьевна. Дали точный адрес. Записав его, я поехал в РОВД.
      Начальник РОВД, после того как я изложил свои сомнения, вызвал участкового. Участковый, выслушав меня, покачал головой:
      - Логунова? Знаю ее хорошо. Но она ведь старенькая уже. Ей, кажется, шестьдесят девять. Если не все семьдесят.
      - Живет одна?
      - Одна. Муж умер лет десять назад. Родственники... Не помню, есть ли у нее дети. Кажется, есть дочь. Только, по-моему, живет далеко. Чуть ли не на Дальнем Востоке.
      - Что вы можете сказать об этой Логуновой? - спросил я.
      - Что скажу... Мирная, трудолюбивая женщина. Приветливая, тихая. В Батуми приехала давно, еще девочкой. Здесь вышла замуж. Я еще застал, когда она работала в поликлинике, в регистратуре. До этого, по-моему, была воспитательницей в детском саду.
      - Не было ли слухов, разговоров, что к ней ходят посторонние? Скажем, молодые люди, мужчины?
      - Вроде нет. Но могу поинтересоваться.
      - Пока не нужно. Посмотрите, не видели случайно кого-нибудь из этих людей? - Я разложил привычный пасьянс фотографий: Челидзе, Джомардидзе, Чкония, Гогунава, добавив к ним еще и Котика. - Скажем, около дома Логуновой? Или на ее улице?
      Изучив снимки, участковый покачал головой:
      - Нет. Не видел.
      - Сможете сейчас поехать со мной? К ней домой?
      - Почему же нет. Раз надо, поедем.
      - Только подождите, я позвоню в МВД. Дело касается ценного ювелирного изделия, поэтому к такой старушке лучше ехать с экспертом.
      Позвонив Телецкому, я попросил его в связи с новым поворотом в деле о "Перстне Саломеи" подъехать по адресу Таисии Афанасьевны, который тут же продиктовал.
      Дом Таисии Афанасьевны находился недалеко от РОВД, поэтому мы с участковым пошли пешком. Через десять минут были на месте, но Телецкий прибыл еще раньше - на дежурной "Волге". Втроем мы вошли в небольшой дворик.
      Трехэтажный дом, в котором жила Таисия Афанасьева, был типично батумским - с мансардами, балюстрадами, наружными лестницами. Старушка занимала две небольшие комнаты и веранду на третьем этаже; окна выходили во двор. Когда мы с участковым и Телецким по узкой металлической лестнице поднялись на балюстраду, хозяйка гладила белье. Увидев нас, выпрямилась. Внешне Таисия Афанасьевна была примерно такой, как ее описал Котик. Сухая, с лицом, изрезанным морщинами, с выцветшими голубыми глазами, забранными назад седыми волосами.
      Участковый улыбнулся:
      - Здравствуйте, Таисия Афанасьевна. Как здоровье?
      - Не жалуюсь.
      - Если оторвем минут на десять, ничего?
      - Пожалуйста. Проходите в комнату.
      В комнате, усевшись за стол, старушка внимательно изучила все показанные ей фотографии. Взяла фотографию Челидзе, кивнула головой:
      - Тех не знаю. А это мой хороший знакомый - Сергей Петрович Убилава.
      - Давно его знаете? - спросил я.
      - Лет десять. Когда-то вместе работали в поликлинике.
      Несовпадение! Сергеем Петровичем Убилавой Челидзе стал лишь три года назад.
      Таисия Афанасьевна вздохнула:
      - Я за него каждый день свечку должна ставить. Спаситель он мой.
      - Спаситель?
      - Ну да. Он же меня от смерти спас. Камни были в почках. Муки адовы, да и вообще - умирала уже. А он... Лекарство привез из-за границы. Ну и вот живу. Забыла про эти камни.
      - Давно он вам помог? С камнями?
      - Уж третий год пошел, как вылечилась.
      - Простите, вы всегда знали этого человека как Сергея Петровича Убилаву?
      Таисия Афанасьевна прищурилась:
      - То есть как? А как я его еще должна знать?
      - Ну мало ли...
      - Что-то вы не то говорите, товарищ. - Вздохнула, разгладила руками скатерть. - Сергей Петрович. Как еще. Он мне сам сказал.
      - И давно он это сказал?
      - Что значит давно? Сказал и сказал. Я не помню, когда это было. Разве это важно? Ему знакомые звонят, по моему телефону. Спрашивают Сергея Петровича.
      - По вашему телефону?
      - Ну да. Мы с ним уговорились. Некоторым людям ему неудобно телефон давать, он меня попросил. Мне ж не трудно.
      - Таисия Афанасьевна, может быть, расскажете, как вы познакомились с Сергеем Петровичем?
      - Да очень просто. Я работала в поликлинике, в регистратуре. А он врачом одно время. Такой обходительный, вежливый человек. Всегда со мной здоровался, как ни увидит. Ну, а потом перешел он в плавсостав, они ж все переходят. А я на пенсию. Долго его не видела. Ну и умирать стала. От камней. И тут бог его послал. Встретились у поликлиники. Я его и не признала сначала, времени сколько прошло. Ну, а он: "Здравствуйте, Таисия Афанасьевна. Как дела, как живете?" Я все и рассказала. Он говорит: "Потерпите месяца два. Пока пройдите заново обследование. А я из рейса попробую вам привезти лекарство". И привез. Спас, можно сказать. Я уже после третьего приема облегчение почувствовала. А потом и вообще рассосало. С того света вернулась.
      - Таисия Афанасьевна, давайте все-таки уточним: свое имя Сергей Петрович вам назвал после той встречи у поликлиники?
      - Может, и той. Честное слово, не упомню. Да в чем дело-то? При чем тут все это?
      - Таисия Афанасьевна, скажите, вы не выполняли никакой услуги для Сергея Петровича в Тбилиси? Прошлой осенью?
      Таисия Афанасьевна опять стала разглаживать на столе скатерть. Выпрямилась:
      - Знала. Ох знала, что спросите. Выполняла. Только уж вы ничего плохого ему не делайте. Пожалуйста. Вещь-то эту он продавал для своей родственницы. Выручить ее хотел.
      - Подождите, Таисия Афанасьевна. Какую вещь? - спросил Телецкий.
      - Ну, драгоценность эту продавал. Перстень.
      - Кто продавал? Сергей Петрович? Или вы по его просьбе?
      - Я по его просьбе. Ему самому неудобно было.
      - Где это было? - вступил в разговор я.
      - Вы же сами сказали - в Тбилиси. В Тбилиси я его и продала, перстень этот. Прошлой осенью как раз.
      - Кому? - спросил Телецкий.
      - Да этим. Этим вот двум. - Отодвинула в сторону фотографии Гогунавы и Котика. - Не хотела сначала говорить. Подведу, думаю. Ну, а теперь, куда... если милиция.
      - Как зовут этих людей, знаете? - поинтересовался я.
      - Этого молодого - Котик, кажется. А постарше - Малхаз Теймуразович. По фамилии Гогунава.
      - А кому вы продали перстень? Котику или Гогунаве?
      - Гогунаве. Котик так... Вроде помощника у него.
      - И сколько вам заплатил Гогунава за перстень?
      - Сто тысяч рублей. Перстень-то старинный. С бриллиантом. Не думайте, я все сто тысяч Сергею Петровичу отдала. До рубля.
      Сказав это, Таисия Афанасьевна посмотрела с некоторым смущением. По всем признакам было ясно: она говорит правду. Вот уж воистину - святая простота. И тем не менее, как сообщнице Челидзе, пусть и невольной, ей придется отвечать перед судом. Незнание закона не освобождает от ответственности за его нарушение. Что же касается Челидзе, он тонкий психолог. Эта старушка, понятия не имеющая, к каким страшным последствиям может привести ее помощь, стала идеальным "тайным коммутатором", с помощью которого он связывался со своими партнерами, успешно скрывая свое настоящее имя.
      Я посмотрел на нашу собеседницу:
      - Таисия Афанасьевна, то, что вы все чистосердечно рассказали, вам зачтется. И все же вы нарушили закон.
      - Ой, милок, я ж ничего не знала...
      - Может быть. Тем не менее, милиция вынуждена применить к вам меру пресечения - подписку о невыезде. Из Батуми вам пока выезжать нельзя. Договорились?
      - Конечно, буду здесь. Здесь буду, в Батуми, куда я денусь, - согласно закивала Таисия Афанасьевна.
      - Надеюсь, других совместных дел, кроме этого перстня, у вас с Сергеем Петровичем не было? Вы ничего больше не продавали по его просьбе?
      - Нет, милок, что ты... Правда... - Таисия Афанасьевна замолчала, явно преследуемая сомнениями, потом махнула рукой: - Ладно, скажу, раз уж такое дело. На днях Сергей Петрович принес мне чемоданчик. Попросил подержать у себя немного. Ну, я оставила, почему же не оставить, раз человек просит.
      - И где же сейчас этот чемоданчик? - спросил я.
      - У меня в гардеробе, в ящике лежит.
      - Может, покажете?
      - Отчего не показать, вы же милиция...
      - Только подождите, мы пригласим понятых. Такое есть правило.
      - Зовите, раз надо.
      По моему знаку участковый вышел. Вскоре он вернулся с двумя понятыми, пожилыми мужем и женой из соседнего дома. Открыв указанный Таисией Афанасьевной нижний ящик гардероба, я достал оттуда новенький черный дипломат, очень тяжелый. Положил на стол, попросил участкового взломать замок. Выполнив мое указание, участковый открыл крышку. Мы с Телецким переглянулись. Дипломат был до отказа заполнен старинными изделиями из бронзы, золота, серебра и камня. В последнее время я поневоле начал разбираться в вещах подобного рода и сразу же определил новгородские кресты-складни, вещи Фаберже, ростовскую икону-финифть, китайские изделия. Все предметы в дипломате были аккуратно переложены ватой и пергаментом.
      Я посмотрел на Телецкого:
      - Эдуард Алексеевич, здесь нужны ваши знания.
      - Нужны... - Телецкий бережно взял лежащую сверху резную фигурку тускло-зеленого цвета. - Ого! Китайский агальматолит.
      - Китайский агальматолит? А что это?
      - Китайская резная скульптура из этого камня. Думаю, эта фигурка была изготовлена очень давно, веке примерно в тринадцатом. Сами понимаете, какую ценность она представляет. Впрочем, на мой взгляд, большая ценность и все остальное, что здесь лежит.
      - Что ж, будем переписывать.
      - Естественно.
      Участковый в присутствии понятых составил протокол об изъятии ценностей. После этого, еще раз предупредив Таисию Афанасьевну, чтобы она пока никуда не уезжала из Батуми, мы покинули ее квартиру.
      Уловка
      Фасад дома, в котором жила Таисия Афанасьевна, выходил на узкую улочку, примыкавшую к Приморскому бульвару. Выйдя на бульвар и попрощавшись с участковым и Телецким, поехавшим в МВД, я подошел к телефону-автомату. Набрав номер Бочарова и услышав отзыв, сказал:
      - Добрый день, Константин Никифорович. Квишиладзе.
      - Добрый день, Георгий Ираклиевич. Есть какие-нибудь новости?
      - Есть. Вам сейчас доложит о них Эдуард Алексеевич. Константин Никифорович, не скажете, что там с Джомардидзе?
      - Насколько мне известно, Джомардидзе стало лучше.
      Новость была настолько важной, что я несколько секунд молчал. Наконец выдавил:
      - Что... серьезно?
      - Серьезно. Лечащий врач сказал: если ничего не случится, завтра утром Джомардидзе можно будет допрашивать.
      Попытавшись осмыслить, что из этого может следовать, я спросил:
      - И много людей об этом знают?
      - Не волнуйтесь, Георгий Ираклиевич. Я принял меры, чтобы об этом никто не смог узнать.
      - Константин Никифорович, вы долго еще будете у себя?
      - Часа три еще пробуду.
      - Если через полчаса я к вам зайду, примете?
      - О чем разговор. Жду через полчаса.
      Повесив трубку, я вернулся на бульвар. Сел на скамейку. Отсюда хорошо были видны медленно накатывающиеся и тут же разбивающиеся о волнорез морские волны. Глядя на них, я попытался подвести итоги. Выздоровление Джомардидзе дает некий оперативный простор, но не более того. Ждать от него каких-то признаний наивно. Он отлично знает, что ему грозит, если он возьмет на себя убийства Чкония и Гогунавы. Что есть еще? Показания Вахтанга Дадиани - раз. Неожиданное откровение Ларисы Гогунавы - два. Рассказ Котика - три. Расставивший последние точки разговор с Таисией Афанасьевной - четыре. Не так уж мало. Но вряд ли под давлением этих во многом уязвимых фактов и свидетельств Челидзе начнет давать искренние показания, раскрыв свою истинную роль во всех событиях, так или иначе связанных с "Перстнем Саломеи". Не тот человек. Будет стоять намертво. И уж, во всяком случае, сделает все, чтобы отвести от себя главное обвинение - в организации убийства Гогунавы.
      В конце концов в голову мне пришла новая идея. Но уловка, с ней связанная, могла помочь лишь при одном условии: если она будет выполнена на высшем уровне.
      В кабинете Бочарова, коротко изложив последние события, я сказал:
      - Константин Никифорович, у меня есть предложение. Надо сделать все, чтобы в ИВС, где содержится Челидзе, а для верности и в другие батумские места содержания заключенных, проник слух: Джомардидзе умер. Нужно, чтобы Челидзе был в этом твердо уверен. Если он будет убежден, что Джомардидзе мертв, тут же начнет все валить на него.
      - Идея неплохая, - согласился Бочаров. - Постараемся воплотить ее в жизнь. Тем более Джомардидзе ведь и в самом деле до вчерашнего дня буквально дышал на ладан.
      "Добровольное признание"
      На следующий день я умышленно вызвал Челидзе на допрос не утром, а во второй половине дня, чтобы слух о смерти Джомардидзе дошел до него наверняка. Начав допрос, не торопил с ответами, стараясь подвести подследственного к решению, на которое я рассчитывал. Главный упор сделал на показания Дадиани, Ларисы Гогунавы и Таисии Афанасьевны, как бы забывая при этом задавать вопросы, касающиеся связи Челидзе с Джомардидзе.
      В конце концов Челидзе, не любящий, как я успел заметить, обмена прямыми взглядами, впервые посмотрел на меня открыто. Сказал мягко:
      - Георгий Ираклиевич, может, хватит?
      - Хватит чего? - Я изобразил недоумение.
      - Вы допрашиваете меня уже третий час. За эти два с лишним часа я услышал от вас много интересного. И все же ваши доводы слабоваты.
      - Слабоваты? - Я продолжал подыгрывать Челидзе.
      - Конечно. Вы можете сказать, где сейчас подлинник "Перстня Саломеи"?
      - Могу. В семейном сейфе Дадиани. Но этот подлинник вы оттуда много раз брали. Практически сейф Дадиани вы давно уже используете как свой личный.
      - У вас есть прямые доказательства? И прямые улики?
      - Отдаю должное вашему мастерству. Прямых нет.
      - Георгий Ираклиевич, давайте оставим мое мастерство. Любой более-менее приличный адвокат потребует у суда серьезных доказательств. Суд их предъявить не сможет, поскольку таковых просто нет. Или я не прав?
      В ответ я лишь пожал плечами. Челидзе продолжил:
      - Далее, по-моему, вы слишком большое значение придаете этой старушке, Таисии Афанасьевне. Я, в самом деле, довольно часто просил ее о различных услугах. Более того, я охотно верю, что она могла продать кому-то в Тбилиси некий бриллиантовый перстень. Она, а не я. Так что вам, да и суду, логичней спрашивать с нее. А не с меня. Что же остается?
      - Остаются показания Ларисы Гогунавы. Она утверждает: некий Сергей Петрович, то есть вы, имел дело с ее мужем.
      - Ну, здесь вообще не о чем говорить. Все, что вам рассказала Лариса Гогунава, она всего лишь слышала. Только слышала, Георгий Ираклиевич, от своего покойного мужа! Гогунава мог наплести жене что угодно. Я просто не понимаю, почему вы пытаетесь примазать меня к его смерти. В момент смерти Гогунавы я находился совсем в другом месте.
      Изобразив долгое и напряженное раздумье, я в конце концов тяжело вздохнул:
      - Что ж, у суда остается главный аргумент.
      - Что же это за аргумент?
      - Хищение и незаконный сбыт наркотических веществ - пронумерованные упаковки из вашей судовой аптечки, найденные у Джомардидзе.
      - Не вижу в этом факте ни хищения, ни незаконного сбыта.
      - Почему?
      - Потому что морфий у меня Джомардидзе похитил. Сам. Похитил изощренно. Джомардидзе давно уже стал, морфинистом. И не мне вам объяснять, к каким ухищрениям способны прибегать наркоманы, чтобы достать нужный им препарат.
      "Тепло", - подумал я. Вот она, первая ласточка. Свидетельствующая, что Челидзе решил потихоньку все спихивать на Бугра. Сказал, чуть усилив нажим в голосе:
      - Шалва Геронтиевич, как вы думаете, легко ли было мне и моей группе выйти на вас? На вас и Джомардидзе?
      Челидзе пожал плечами:
      - Откуда мне знать. Вообще, Георгий Ираклиевич, поверьте: за время нашего общения я проникся к вам уважением. И все же, в данном случае, мне кажется: это ваши проблемы.
      - Совершенно верно: мои. Поэтому отвечу сам. Было трудно, очень трудно. Теперь я уж, тем более, не отступлюсь, пока не докопаюсь до истины в этом деле. Не лучше ли вам вернуться чуть назад? К вашей фразе о том, что в части своих преступлений вы признались добровольно. Почему бы вам не признаться добровольно в остальных преступлениях?
      Довольно долго Челидзе смотрел на меня без всякого выражения. Поскольку я успел изучить некоторые его уловки, мне показалось: он раздумывает над очередным ходом. Наконец, изобразив тяжелый вздох, сказал:
      - Георгий Ираклиевич, но зачем мне брать все на себя из-за него?
      - Из-за него? - Я сделал вид, что пытаюсь что-то понять. Про себя же подумал: "Теперь уже совсем тепло, почти горячо". Как можно спокойней спросил: - А кого вы имеете в виду?
      - Своего шефа.
      - Шефа? - Я умышленно посмотрел на Челидзе с особой пристальностью.
      - Да, шефа. Омари Джомардидзе.
      - Понятно. - Я постарался сказать это самым нейтральным тоном. - И что же Джомардидзе?
      - Он взял у меня морфий. Приставив к животу пистолет. Я ведь для него шестерка.
      - Шестерка?
      - Да. И вообще... - Челидзе опустил голову. - Джомардидзе давно уже держит меня в своих руках.
      - Что, серьезно?
      - Георгий Ираклиевич, бросьте иронизировать. Я его боюсь, смертельно боюсь. Или вы скажете, что не понимаете этого?
      - Нет, почему же. Могу понять.
      Челидзе сказал, хмуро глядя в окно:
      - Вы знаете, что бывает за выдачу шефа? По их законам?
      - Примерно знаю.
      - Вот я и держался до последнего. А теперь... Теперь пишите.
      Показания Челидзе я записывал долго. Эти показания в общем довольно точно излагали события, связанные с "Перстнем Саломеи". С одной лишь поправкой: всю ответственность за аферу с перстнем, убийство Малхаза Гогунавы, мошенничество с сейфом Дадиани и обман Пэлтона Челидзе перекладывал на Джомардидзе, - по его словам, шефа преступной группы, в которой он, Челидзе, был лишь одной из шестерок. Пошел же на это Челидзе якобы из-за угроз Джомардидзе, который, в случае неповиновения, обещал расправиться как с самим Челидзе, так и с его семьей.
      Разоблачение
      Прежде чем впустить меня в палату, где лежал Джомардидзе, врач предупредил: с больным можно разговаривать не больше двадцати минут. Я кивнул и открыл дверь.