.. Ты мужик, Миша, ты молоток... А теперь к делу, дело прежде всего. Надо, чтобы наше с тобой сотрудничество стало взаимовыгодным, иначе ничего не получится. Главное - это выгода... Ты не хочешь пахать на Кондратьева за гроши, ты хочешь стать директором собственной фирмы, и правильно, плох тот солдат, который не хочет стать генералом. Но до этого тебе ещё далеко, все это надо заслужить. Я вот прошел через две ходки, голодал, холодал, били меня смертным боем и менты и кореша... А что? Не без этого... Результат видишь сам - хата, тачка, скоро будет вторая, дачу собираюсь строить, участок вот купил по Боровскому шоссе, двадцать соток... Хочу, чтобы мамаша на старости лет пожила на своей земле... Но у каждого свои преимущества. У меня вот жизненная школа, а у тебя что? - Он пристально поглядел своими глазками-бусинками на молчавшего Михаила. - Ну, чего молчишь, братан? Ты говори, излагай. А я покумекаю над твоим предложением... Только если ты хочешь явиться к Кондратьеву на хату или на службу и прирезать его при свидетелях, то тут уж ты сам, без меня, на такие подвиги я не подписываюсь, ни за какие бабки... Есть у тебя планчик?
      - Есть, - тихо произнес Михаил.
      - Тогда излагай. Только конкретно, без всяких там ширлей-мырлей... Не люблю пустобайства.
      - Значит так, - отдышался бледный как полотно Михаил. - К Кондратьеву постоянно приходят клиенты, заключают договора на поставку продуктов в разные районы. Делается дело так: Предоплата двадцать пять процентов. Предоставляется копия платежки, заверенной банком отправителя. Но обязательно нужна банковская гарантия в том, что намерения компании серьезные. А остальная сумма - семьдесят пять процентов должна быть выплачена через месяц с момента получения товара согласно договору.
      Живоглот молчал, постоянно курил, внимательно слушал Михаила.
      - Давай, давай, хорошо излагаешь, бродяга, чувствуется высшее экономическое образование. Не вахлак какой-нибудь неграмотный... Вот в этом и есть твое преимущество, в образованности и сообразительности. Ты скажи мне вот, что, как они, клиенты эти всегда вовремя расплачивались? Проколов, кидняка не было?
      - Никогда не было, ни разу. Все шло гладко...
      - А теперь должна произойти осечка, пора пришла? - рассмеялся Живоглот. - Я правильно уловил ход твоей научной мысли?
      - Правильно.
      - Итак... Что требуется от меня?
      - Скоро должен приехать клиент из Тюмени. Я его знаю, его фамилия Дмитриев. Борис Викторович Дмитриев. Он уже дважды приезжал в "Гермес", брал богатые партии. Продукты предназначены для нефтяников Сибири. Так вот, - уже совершенно задыхаясь от волнения, произнес Михаил. - Мне пришла в голову мысль, а что, если этого Дмитриева заменить другим человеком? Дмитриев приезжает с печатью своего предприятия и доверенностью. И печать, таким образом, будет на поддельной доверенности совершенно подлинная...
      Глазки Живоглота загорелись каким-то адским огнем. И это понравилось Михаилу, он понял, что планчик заинтересовал бандита.
      - Так, хорошо излагаешь, грамотно. А куда же мы денем настоящего клиента, ну этого самого Дмитриева? - хитро глядя на собеседника спросил он.
      - Ну..., - замялся Михаил. - Вот в этом ваша помощь и будет заключаться.
      - Вона как, - расхохотался Живоглот. - Экой ты, оказывается... А что, такие дела в перчатках не делаются... Вернее, наоборот, именно они делаются в перчатках. Чтобы пальчиков не осталось на трупе...
      От произнесенного вслух слова "труп" Михаил опять побледнел.
      - Так, - посерьезнел Живоглот. - Теперь ты мне, братан, скажи вот что. На какие суммы заключаются эти договора?
      - На разные. Но мне доподлинно известно, что сибиряки на сей раз хотят взять товар на сумму пятьсот тысяч долларов. И в случае удачи весь товар будет наш, - торжественно провозгласил Михаил, желая произвести на собеседника впечатление. Но тот и глазом не моргнул, только закурил очередную сигарету.
      - А кто будет заниматься реализацией товара? - спросил он.
      - Весь товар реализую я, - твердо заявил Михаил. - Имею такую возможность.
      - И правильно, правильно, - одобрил его слова Живоглот. - Берешь на себя инициативу, не желаешь перекладывать на плечи других то, что можешь сделать сам. А то, чего не можешь, предлагаешь сделать мне и моим корешам... Очень даже благородно и справедливо... Я посоветуюсь с компетентными в подобных делах людьми. В целом твой планчик неплох, а детали мы обговорим позднее. Сейчас я немножечко спешу, через минут двадцать за мной должны заехать братаны. Я буду одеваться. А ты мне скажи одно - что ты лично хочешь иметь со всего этого? Какова твоя доля?
      - Я хочу иметь тридцать пять процентов, - глядя в пол, произнес Михаил.
      Живоглот слегка присвистнул.
      - Губа твоя не дура, как я погляжу. Это сколько же получится, братан? Продашь, небось, за лимон, значит триста пятьдесят штук зелени твои. А не жирно ли тебе будет?
      - Я продам товар по оптовой цене склада. В Рязани продам, имею там нужных верных людей. Деньги будут немедленно, за день обернемся. То есть, не за лимон, а за пол-лимона...
      - Тоже верно, зачем светиться? Продашь оптом, надежным людям. И сразу нал, драгоценный, любимый всеми нами нал... Но и сто семьдесят пять штук это очень много, очень... Крутовато запрашиваешь, братан. Думаю, компетентные люди на это не пойдут... Такое дело серьезное, мокрое, братан, дело-то, - улыбнулся Живоглот и стал натягивать на себя джинсы.
      Раздался телефонный звонок.
      - Алло, я... Я... Да... Жду... Заезжайте, - пробасил мрачным голосом Живоглот и положил трубку. - Через минут десять будут, - доверительно сообщил он Михаилу, вытащил из-под матраца ПМ и сунул его в задний карман брюк, при этом подмигнул собеседнику. - Такие дела, что поделаешь? Жизнь такая, - словно оправдывался он за свой жест. - Сплошная, братан, трансформация, пертурбация, а попросту говоря, хаос... А нам что остается? Только барахтаться, чтобы не потонуть... И ты, я вижу, тонуть не желаешь. А желаешь сытно жрать, ездить на иномарке и жить в собственном доме... Правильно. Я посоветуюсь с кем надо о твоем планчике, но мое мнение, что ты слегка переборщил насчет процентов. Я тебе звякну денька через два-три... Если живой буду, разумеется. А так... не поминай лихом.
      Раздался звонок в дверь, Живоглот открыл, и в комнату ввалилось трое парней. Один был особенно колоритен. Ростом под два метра, черный ежик волос на голове и шрам через все загорелое дочерна лицо. А правый глаз слегка прижмурен и было непонятно, видит ли он им или нет. Пудовые кулачищи были совершенно синими от татуировок. Таких экземпляров Михаилу до сих пор видеть не доводилось. Этот человек вопросительно поглядел на него, а затем на Живоглота, как бы спрашивая его, кто таков, почему не знаю. Живоглот слегка кивнул головой, свой, мол...
      - Как дела? - прохрипел двухметровый, глядя своим левым открытым глазом на Михаила.
      - Н-н-нормально, - ответил тот.
      - Ну и ништяк, раз нормально.
      - Ладно, Миш, бывай, - сказал Живоглот, хлопая Михаила по плечу. - Мы бы тебя подвезли, да места в машине нет. Ничего, скоро будешь на своем "Мерсе" разъезжать...
      И Михаил бочком стал протискиваться к двери... Аккуратно закрыл входную дверь.
      - Куда сейчас? - хриплым голосом спросил татуированный Живоглота.
      - Поехали на толковище, передернули затворы пушек, - предвкушая интересное, улыбнулся Живоглот. - Давно уже не разминали старые кости, а, Большой? - обратился он к татуированному.
      - Давненько, - согласился он. - Целых трое суток... Застойные явления в нашем деле...
      - ... не проходят, демобилизуют, портят кровь, - добавил Живоглот.
      Он накинул куртку, и вся пятерка рванула вниз. Там наготове стояли две машины "Ауди-100" и джип "Шевроле-Блейзер" с работающими двигателями. Они были битком набиты угрожающего вида людьми. Живоглот сел в свой БМВ, и тут же три машины рванули на Рублевское шоссе. Эту кавалькаду наблюдал уже вышедший на шоссе Михаил. Живоглот заметил его и махнул ему рукой. Тот тоже помахал в ответ, сам того не замечая, как сгибается в угодливом поклоне. Зато это заметили Живоглот и сидящий с ним рядом Большой.
      - Гнилой он какой-то, - заметил Большой, отхаркиваясь и сплевывая харкотину в окно. - Чего у тебя с ним?
      - А это не твое дело, братан Большой, - дружелюбно отозвался Живоглот. - Твое дело мозжить черепа и шмалять из волыны. А думать будем мы с Гнедым. Согласен со мной, братан?
      - Согласен, - пробасил Большой.
      Однако, разогреть кровь и помозжить черепа не удалось. Никто из враждующей группировки на толковище не явился. Что, впрочем, было воспринято братвой, как бескровная победа.
      - Все свободны! - скомандовал Живоглот. - А мы с тобой, Большой, поедем к Гнедому. Благо тут совсем недалеко.
      Главарь группировки Гнедой проживал в своем шикарном особняке на Рублево-Успенском шоссе, только не на самом шоссе, а в приятной тихой глубине, неподалеку от Москвы-реки в живописнейшем месте. И место это, и сам особняк Гнедого очень нравились Живоглоту, и он хотел, чтобы его будущее жилище было ничуть не хуже. Но для этого во-первых нужны были деньги, во-вторых деньги, и в пятых, и в седьмых, и в десятых... Только деньги, и ничего больше. Да, ещё живым надо было быть, такая маленькая, но важная деталь. А толковища порой бывали в последнее время не на жизнь, а на смерть. Все понимали, какое это решающее время. Не дай Бог, наведется в стране порядок, сложнее будет работать...
      Особняк Гнедого окружал высоченный бетонный забор. В середине были железные ворота. Живоглот позвонил, и ему сразу же открыли.
      - Свои, свои, - улыбался Живоглот. - Дома Евгений Петрович?
      - Дома, дома, ждет вас, - улыбался и охранник, пропуская за ворота Живоглота и Большого.
      Живоглот шел по дорожкам из гравия, оглядывал территорию и откровенно завидовал своему шефу. Как он быстро обустроился... Но строительство ещё не было закончено, и с правой стороны, и с левой, несмотря на зимнее время, велись какие-то работы, сновали туда-сюда молчаливые рабочие с каменными лицами. Знали, кому строят...
      А вот и дом... Хорош, построен со вкусом, не то, что у некоторых, смотреть страшно... Три этажа, красивый бежевый цвет, черепичная крыша, большие окна, веранда и на первом этаже и на втором. На крыльце ковровая дорожка. И очаровательная блондинка в умопомрачительном мини-платье встречала их у входа.
      - Здравствуйте, Николай Андреевич, - обворожительно улыбнулась она. Евгений Петрович просил немного подождать, он плавает в бассейне. Что-то у него с утра голова разболелась, - обеспокоенно заметила она.
      - Не щадит себя Евгений Петрович, - покачал головой Живоглот, проходя в дом. - Слушай, Большой, иди, поболтайся по участку, а у меня с Евгением Петровичем конфиденциальный разговор. Люсенька, принеси Большому пивка, пусть он отдохнет вон там, за тем столиком, сегодня довольно тепло...
      Большой сел на белую лавочку перед круглым белым столиком, очищенном от снега, и Люсенька принесла ему холодного пива и соленых орешков. Большой мигом осушил две бутылки "Пльзеня" и потребовал еще.
      ... - Здорово, Живоглот, - приветствовал Николая Гнедой, заходя в огромный холл в ярко-красном махровом халате и модных синих шлепках. Гнедому было сорок три года. Роста он был довольно высокого, крепко сложен, хотя и явно склонен к полноте. Лоснилось чисто выбритое розовое лицо. Он вообще был похож то ли на артиста, то ли на композитора, трудно было сказать, что у него за спиной было два убийства и ещё несколько ходок в зону. Только он, Живоглот, знал, насколько был опасен этот полнеющий, лысеющий человек. Гнедой не признавал ничего, кроме личной выгоды. Ради выгоды он был готов на все. А если что-то было не выгодно, он бы и пальцем не пошевелил. Но зря рисковать не любил, не был особенно мстителен. Только деньги - это был единственный Бог, которому он поклонялся.
      "Набегался я в зону, Живоглот", - говорил он ему как-то за рюмкой виски с содовой. - "И не хочу туда снова, тоска там... Мне здесь хорошо, понапрасну рисковать не стану... Это вам, молодым, нравятся всякие разборки, толковища. А я всего этого вдоволь наглотался... Хорошие времена настали. Кто я теперь? Бизнесмен, своя фирма, законные доходы, законная фазенда, тачка законная, все путем... Главное, не вступать в конфликт ни с кем из властей, не скупиться, подмазывать всем, кому требуется. Скупой-то он в нашем деле порой не дважды платит, а шкурой своей единственной платит. Ради мелочевки в дела впрягаться не надо, но и пренебрегать приличным делом тоже не следует..."
      - Ну, давай, выкладывай, что там у тебя? Зачем звонил? - спросил Гнедой, плюхаясь в мягчайшее кресло. - Люсенька, солнышко, принеси нам с Николаем Андреевичем чего-нибудь такого-эдакого, вкусненького и полезненького. Сама знаешь, что наш дорогой гость любит.
      ... Через минут десять в холл внесли поднос и напитками и закусками. Красивые хрустальные бокалы и рюмки, столовое серебро, импортные напитки, аппетитно пахнущие нарезанные осетрина, семга, карбонат... И зелень, много-много зелени...
      - Приятного аппетита, Евгений Петрович. Приятного аппетита, Николай Андреевич, - улыбалась Люсенька.
      - Спасибо, солнышко, - улыбнулся в ответ Гнедой. - Я бы и тебя пригласил с нами посидеть, только у Николая Андреевича какой-то конфиденциальный разговор. Ты уж извини. Попозже придешь, детка...
      Люсенька улыбнулась ещё обворожительнее и вышла, аккуратно закрыв за собой дверь.
      - Хорошая девушка, - продолжал улыбаться Гнедой, и вдруг мигом согнал улыбку со рта и помрачнел. - Говори. А все это потом. Сначала о деле...
      - Так... Во-первых, люди Славки-Цвета не приехали на толковище. Мы ждали, ждали...
      - Это все туфта, - мрачно произнес Гнедой. - Славку-Цвета вчера повязали. А с остальными я договорился. Все будет путем, Живоглот.
      - На чем это Цвет погорел? - удивился Живоглот.
      - На своей жадности и недружелюбности по отношению к конкурирующей фирме, - доходчиво пояснил Гнедой. - Но хватит об этом. Говори, зачем пришел.
      Живоглот подробно рассказал Гнедому о плане, предложенном ему Лычкиным. Тот на первый взгляд слушал невнимательно, грыз соленые орешки, пил минералку. Но Живоглот знал своего собеседника, знал, что он не пропустил ни единого слова из его рассказа.
      Ближе к концу Гнедой зевнул.
      - А что мы не пьем, собственно говоря? Люсенька нам все принесла, а мы сидим и лясы точим... Нехорошо по отношению к бедной девушке... Ты что будешь пить, дружище?
      - Я водочки по старой привычке.
      - Ну а я вискача по новой. Надо привыкать к шикарной жизни, Живоглот! Мало мы с тобой отрубей с дерьмом покушали и гнилой водицы попили... Виски надо пить с содовой, а джин с тоником. Ну а водочку с соленым огурчиком, а если позволяет бюджет, вот с этой малосольной семгой.
      Они выпили и закусили. Потом Гнедой снова зевнул.
      - Спать охота, - поморщился он. - Что-то мне с утра охота спать... И чем больше сплю, тем больше хочется. Отчего бы это, Живоглот? Как полагаешь?
      - Не знаю... А как с планом-то?
      - С планом? А что как? Отличный план, за дело стоит взяться. Возьмем пол-лимона баксов за просто так... Разве такие деньги на дороге валяются, а, дружище Живоглот? На дороге и рваный рубль редко попадается, а тут...
      - А сколько дать этому... Лычкину?
      - Двадцать процентов. Надо уметь быть благодарным за хорошую идею... Кстати, этот Лычкин не родственник ли бывшему директору гастронома Лычкину Гавриилу Михайловичу?
      - А как же? Родной сын...
      - Крутейший мужик был Гавриил Михайлович, уважали его... Только любил пыль в глаза пустить, повыпендриваться...
      - Так ты что, знаком с ним? - удивился Живоглот.
      - Конечно, знаком, Эх, дружище, знал бы ты, с какими людьми я был в этой жизни знаком... С писателями, артистами, музыкантами... А с директором гастронома Гавриилом Михайловичем Лычкиным коротал время в Бутырской тюрьме, куда попал по недоразумению и подлому наговору.
      - Кто попал по наговору? - не понял Живоглот.
      - И я, и Гавриил Михайлович, попали в Бутырскую тюрьму по недоразумению и подлому наговору, - стал втолковывать тупому собеседнику Гнедой. Это было в восемьдесят третьем году, андроповщина, слыхал? Борьба с коррупцией, всеобщая чистка, возврат к ленинским каким-то там нормам... В те годы некоторые директора гастрономов и вышак получали, вот в какие страшные времена наше поколение жило, дорогой мой братан Живоглот... Ты тогда только начинал свою благородную деятельность, а мы..., - вздохнул он, выдавая себя чуть ли не за жертву репрессий коммунистического ада, хотя Живоглот прекрасно знал, что именно в восемьдесят третьем году Гнедой был осужден по сто третьей статье за убийство женщины с целью ограбления и получил за это восемь лет, из которых отсидел всего несколько месяцев, оправданный вышестоящим судом. - Да, хорошо держался Гавриил Михайлович, настоящий мужчина был, царство ему небесное...
      - Всем нам хорошо известный Петя Сидельников хотел его на халатность вытащить, - продолжал Гнедой, - он мог бы, ушлый, падло, до самого кошмара... Халатность не проскочила, но тринадцать для него тоже очень неплохой вариант. Жаль, здоровьичко подвело, а то бы вышел по амнистии, сейчас бы миллионами ворочал... Нет, молодец, однако, Петя Сидельников... А так то Лычкин на расстрел тянул, не хуже директора Елисеевского, заслуги никак не меньше... Хотя, конечно, за хищения человека к вышке приговаривать - большой грех, ох, большой... Я вот за иные дела и то до вышачка сильно не дотянул, обидно даже... Глупые у нас законы, Живоглот. Впрочем, не нам об этом судить, наше дело их выполнять либо не выполнять. Это уж на наше усмотрение... Давай ещё выпьем... А насчет дела, значит, Лычкину двадцать процентов, по честному, из уважения к его покойному батюшке, так-то бы и десяти хватило, а то и вовсе можно было бы ничего не дать или девятью граммами облагодарить. Но это грех, Живоглот, а греха надо по возможности избегать... Гавриил Михайлович был человек благородный, щедрый, делился всегда с нами, советы давал хорошие. И, главное, относился уважительно, не свысока, а это я больше всего ценю... Мы с ним говорили, как интеллигентные люди, о литературе, о музыке, о театре... Хотя вот по части театра не могу сказать, что он мог быть мне интересным собеседником, не очень сведущ... А вот по части поэзии, помнится, он процитировал какое-то стихотворение Гумилева, которое мне было неизвестно... Ладно, - вдруг прервал сам себя он. - Итак, Лычкину - двадцать, а вместо этого Дмитриева Комар пойдет, он похож на представителя фирмы, морда очень протокольная, сам его опасаюсь... Ну а кто Дмитриева на себя возьмет, это уж ты сам реши, людишки у тебя есть.
      - Это лучше Большого никто не сделает, - сказал Живоглот.
      - Пускай, пускай, можно, можно, - согласился Гнедой. - У него ни стыда, ни совести, ни комплексов и в помине нет... Удачная кандидатура. Комару десять штук, у него работа тонкая, ну а Большому подкинешь, сколько найдешь нужным, ну, штуки две, от силы три, не больше, ну а остальное... Он развел красивыми холеными руками с золотыми перстнями на пальцах. - В наш общак... По-моему, я правильно рассудил, никто в обиде не будет, ни я, ни ты, ни этот самый Лычкин...
      Живоглот и не думал возражать, ибо возражать Гнедому было совершенно невозможно. Хотя сам он был не против вообще избавиться от Лычкина, как от опасного свидетеля. Но раз босс сказал, пусть так и будет...
      - Когда должен приехать в Москву этот Дмитриев? - спросил напоследок Гнедой.
      - Скоро уже, двенадцатого февраля.
      - Так готовьтесь к встрече, готовьтесь. Что вам мешает? Если какие вопросы, звони, помогу. Но постарайся решить все сам, ты парень толковый, я на тебя надеюсь. Ладно, дружище, ступай, пожалуй, я что-то плохо себя чувствую. Люсенька, солнышко, проводи нашего гостя! - елейным голосом прокричал он.
      ...Когда Живоглот вышел на весенний воздух, он обнаружил, что Большой уничтожает очередную, непонятно какую по счету бутылку "Пльзеня".
      - Поехали! - рявкнул он, непонятно от чего испытывая сильное раздражение.
      А тем временем Гнедой посадил Люсеньку на колени и стал лезть ей своими холеным пальцами под юбку.
      - Вы знаете, Евгений Петрович, этот страшный черный человек с татуировками на руках выпил десять бутылок пива, - вытаращив глаза, шепнула ему на ухо Люська.
      - Ну и не переживай, у нас хватит пива для всякого быдла, - спокойно ответил Гнедой, поднимаясь пальцами все выше и выше. Люська слегка застонала, предвкушая наслаждение. - Сейчас выедут за территорию, сбегает в лесочек, и все - ни в одном глазу. В голове-то пусто, только на кишечник и мочевой пузырь и работает. Дешевизна души, дорогая моя, низость помыслов, решил он блеснуть афоризмом. - Однако, что бы мы делали без таких, с позволения сказать, людей? Выпей вот бокал шампанского, да пошли в спальню, там как-то благороднее всем этим заниматься...
      6.
      - Здравствуйте, Алексей Николаевич, - улыбался Кондратьеву невзрачный человечек неопределенного возраста в помятом, засыпанном перхотью, сером костюмчике и старомодных войлочных ботинках. - Я из Западносибирского торгового треста. Моя фамилия Пирогов. Илья Николаевич Пирогов. Слышали, наверное обо мне от Бориса Викторовича? Мы с ним большие друзья и партнеры по пульке. Приехал за получением новой партии продуктов. Знаете, Алексей Николаевич, у нас в Западной Сибири ваши продукты идут просто нарасхват. Сами понимаете, что такое баночная ветчина и тушенка для нефтяников. Какая для нас удача, что мы на вас вышли, вернее вы на нас, - поправился он.
      - Здравствуйте, - улыбнулся и Кондратьев. Дмитриев и впрямь говорил ему в приватной беседе, в которой принимал участие и Лычкин, о своем приятеле и сослуживце Пирогове. Они спорили с Михаилом о тонкостях преферанса, а Алексей, слушал, ровным счетом ничего не понимая. - Вы точны до предела. Сказали, приедете двенадцатого февраля, и как штык...
      - Да в нашем деле, Алексей Николаевич, неточность - главный враг. Понимаете, в прежние времена никто не выполнял обязательств друг перед другом, потому что все было общее, то есть, ничье. Теперь же появились хозяева. И люди, работая на себя, на свое благосостояние, тем самым приносят большую пользу людям. Вот, например, мы с вами кормим, и неплохо кормим людей, находящихся на боевом посту, работающих в экстремальных условиях. Как же можно подводить их и наносить материальный ущерб себе? Это все равно, извините, что плевать против ветра...
      - А почему не приехал Борис Викторович? - поинтересовался Кондратьев.
      - Борис Викторович перед самым вылетом немного приболел. Разве он вам не говорил тогда, в декабре, что у него нелады с печенью? Да вы сами могли бы обратить внимание, какие у него желтые глаза... Я очень беспокоюсь за его здоровье, ему бы на курорт, а он все работает, работает... - Пирогов обеими пятернями взлохматил свои торчащие в разные стороны жиденькие волосики, а затем подавил себе ладонями виски. - Я и сам-то неважнецки себя чувствую, виски вот что-то ломит, видимо, к перемене погоды, - добавил он. - Февраль - очень опасное время для не совсем здоровых людей...
      - Да, да, что-то припоминаю, - сказал Кондратьев. - Точно, жаловался он на печень...
      - А разве вам не звонил Добродеев? Не предупредил, что мы приедем в назначенный день и вместо Дмитриева приеду я, Пирогов?
      - Нет, не звонил. Да и ладно, давайте документы и приступим к делу.
      Пирогов вытащил из кейса доверенность на имя Пирогова Ильи Николаевича и копию платежки, заверенной Сибнефтебанком. Кондратьев стал внимательно изучать документы.
      - Сто двадцать пять тысяч перевели, - не верил своим глазам Кондратьев, читая копию платежки.
      - Как договаривались, так и перевели, - гордо заявил Пирогов. - У нас серьезная компания, крупными делами ворочаем, по-сибирски, с размахом...
      - Тогда поехали на склад, - весело произнес Кондратьев. Транспорта-то хватит все вывезти? Много будет товара...
      - Обижаете, господин директор, - улыбался Пирогов. - У нас все предусмотрено и рассчитано до мелочей...
      ... Через два часа фуры с продуктами покинули территорию склада. В первой машине сидел рядом с хмурым водителем радостный Пирогов в нахлобученной на глаза норковой ушанке и махал рукой стоявшему около склада Кондратьеву.
      - Спасибо вам, Алексей Николаевич! - крикнул он. - Удачи вам в вашем благородном труде на благо Отечества!
      - Вам спасибо! - отвечал Кондратьев. - Приезжайте еще!
      - Непременно, непременно приедем! - ещё радостнее улыбался Пирогов. И только когда машина отъехала на некоторое расстояние, он расхохотался. Его просто распирало от хохота. Мрачный водила, который ровным счетом ничего не понимал, глядел на него с изумлением.
      - Припадок у меня, - объяснил лже-Пирогов. - Понимаешь ты, водила, припадок смеха. Болезнь такая есть, не помню только, как по научному. А ты давай, знай, на газ жми, да баранку крути... - Он скинул с себя фуражку и яростно взлохматил волосы, сыпля перхотью и на свое серое драповое пальто и на мрачного водителя.
      Недалеко от кольцевой дороги на Рязанском проспекте фуры ждал в условленном месте Лычкин. Лже-Пирогов уступил ему свое место в головной машине.
      - Садись, банкуй! - пригласил его в кабину грузовика лже-Пирогов. Удачи тебе. Наши ребята во всех машинах, так что, не бойся. Наше дело правое! Будь здоров!
      Пересел на поджидавший его БМВ и поехал к Живоглоту.
      - Ну, ты и артист, Комар, - хвалил его Живоглот. - Как же этот козел купился... И проверить не удосужился. Такими бабками крутит, а проверить не удосужился.
      - Ходил по лезвию ножа, Живоглот, - гордо улыбался Комар. - Хоть Пирогов и работает в компании, но доверенности-то на получение товара ему никто не давал. Так что если бы меня раскололи, они бы меня там же на части разорвали... Жизнью рисковал...
      - Так и получишь скоро свой гонорар за хорошо сыгранную роль.
      - Артисты больше получают, но не рискуют ничем...
      - Больше твоего не получают... Десять штук зеленых получишь, Комарище, за один бенефис.
      - Я имею в виду западных актеров, - продолжал возражать Комар. - А мой гонорар считаю незаслуженно малым...
      - Да ну, тебя не переспоришь. Одно слово - артист, - отмахнулся от него Живоглот. - А от Гнедого и иной гонорар можно получить, если сильно возбухать, сам знаешь...
      А незадолго до Комара у Живоглота побывал и Большой.
      - Как? - мрачно спросил его Живоглот.
      - Как в аптеке, - ещё мрачнее отвечал Большой. - Принял в лучшем виде, обработал морально и физически. Следы господина Дмитриева уничтожены. Можешь считать, что его и на свете-то никогда не было...
      Да, такие дела Большой обычно делал безукоризненно. Дмитриева, подъехавшего на такси к складским воротам, поджидали неподалеку от склада в укромном, заранее выбранном месте.
      - Вот он, - шепнул Большому Лычкин.
      - Понял. Теперь исчезни.
      Дмитриев, невысокий, очень вежливый человек суетливо шагал по направлению к складу. И только он завернул за угол, его схватили и быстро запихнули в машину, сунув в нос тряпку с хлороформом. Живоглот вытащил у него из кармана документы, проверил содержимое кейса, нашел там печать, доверенность, копию платежного поручения. Пересел в другую машину и поехал в условленное место, где его ждал Комар. А недолгим будущим Дмитриева предстояло заниматься Большому, тем более, что он любил подобные забавы и мог бы ими заниматься даже без вознаграждения. Более того, сам бы готов платить за острые ощущения.
      - Останови здесь, - скомандовал Большой шоферу. Они ехали по глухой лесной дороге. Не приходящего в сознание Дмитриева вытащили из машины и потащили на маленькую заснеженную лесную опушку. Большой шел сзади и тащил в руке канистру с бензином.
      - Швыряй его тут! - распорядился он.
      Дмитриева бросили на середине опушки. Большой с разгоревшимися глазами плеснул на него бензин из канистры.
      - Стрельнул бы, что ли..., - пробормотал подручный.
      - Зачем, мудила? - недоумевал Большой. - Шум производить, пулю тратить... И так интересней же...
      Когда он чиркнул спичкой, Дмитриев очнулся от нестерпимой боли. Загорелся он мигом, словно факел. Страшный душераздирающий крик раздался в лесу. И только тогда водитель вытащил ПМ с глушителем и разрядил в горящего человека обойму.
      - А зря, - посетовал Большой.
      - Шум производить, ещё говорит, - проворчал водитель. - Пошел ты...
      Большой хотел было порвать компаньона на части за такое оскорбление, но решил повременить с расплатой. Теперь им надо было быстро уничтожить следы преступления.
      Втроем, молча, мрачно дождались, пока то, что ещё недавно было отцом трех детей Борисом Викторовичем Дмитриевым сгорело дотла, раскопали яму и произвели свои страшные похороны. А затем так же молча поехали в Москву.
      О подробностях убийства Живоглоту рассказал позднее водитель машины. Живоглот только повел плечами.
      - Мудак он, этот Большой. В жизни больше ничего ему не поручу, на вот тебе, братан, за оперативность. - И сунул ему в руку несколько стодолларовых купюр. Пожалеть об оборвавшейся жизни и содрогнуться от лютой смерти человека ему и в голову, понятно, не пришло. Главное, что из-за глупости Большого произошел нежелательный шум, который мог иметь последствия...
      А поздно вечером приехал в сопровождении братков Лычкин, усталый, но веселый и довольный. Братки вывалили на пол несколько объемных увесистых сумок.
      - Ну как? - встретил его сгоравший от нетерпения Живоглот.
      - Лучше не бывает... Все сдал. Буквально за два часа все сдал... Здесь рублей на пол-лимона баксов. - Он открыл одну сумку и показал её содержимое Живоглоту. - Вот, они свидетели, - показал он на уставших улыбающихся братков.
      - Не свистит, - пробасил один из них. - Клево работал парень, товар с руками отрывали...
      - Потому что выгодно было. А если выгодно, почему бы и не взять, попытался приуменьшить заслуги Лычкина Живоглот. Но того уже было трудно разубедить в собственной исключительности. Вот и настал его час... Вот оно, начало головокружительной карьеры крутого бизнесмена...
      ... Живоглот накормил Лычкина ужином с водкой и отправил домой. На следующий день он позвонил ему и велел приехать. Лычкин приехал, и Живоглот торжественно вручил ему конверт с пятьюдесятью тысячами долларов.