Воскресший для мщения

      Наказанную вывели за ворота и, снабдив увесистым пинком на дорожку, захлопнули калитку.
      Гнедой, находящийся в жутком возбуждении, хотел было воплотить в жизнь давнюю мечту - устроить групповой секс с Ларисой и Михаилом под легкую музыку и хоровод, но тут раздался телефонный звонок.
      - Алло, Гнида! - приветствовал его мужской голос. Гнедой вздрогнул от произнесенного вслух давно забытого погоняла.
      Он даже не нашел сразу, что ответить.
      - Я тебя поздравляю с наступлением Нового Года и желаю тебе, чтобы он стал последним в твоей поганой жизни, грязная тварь, - произнес мужчина. И не только желаю, но и побеспокоюсь об этом, - добавил он.
      - Т-т-ты..., - пробормотал Гнедой. - Т-т-ты кто?
      - Я конь в пальто, - усмехнулся голос. - За каждым твоим шагом буду следить. Чем шустрее будешь дергаться, тем меньше проживешь, и тем оригинальнее будет твоя кончина... Понял?
      От ужаса Гнедой чуть не обмочился. Он снял остроконечную шапку Деда Мороза со вспотевшей мигом головы и пробормотал что-то невнятное. Незнакомец понял это, как знак понимания.
      - Ну и хорошо, - одобрил его мычание он и положил трубку.
      Посидев с несколько минут, Гнедой позвонил нужному человеку и выяснил, с какого мобильного телефона последовал звонок. Незнакомец звонил со своего телефона и не думал скрывать себя. Вскоре Гнедому позвонили и сообщили, что телефон этот зарегистрирован на имя Красильникова Алексея Григорьевича. И тут Гнедому стало совсем страшно.
      Веселье закончилось. Не хотелось уже ни группового секса, ни хороводов с музыкой. Он велел гостям убираться восвояси. Михаил с Ларисой уехали на его "Вольво". Проституток повезли на микроавтобусе "Ниссан".
      - И эту... там подбери, - мрачно приказал шоферу Гнедой. - Замерзнет ещё в своих туфельках. Пошли все вон, спать хочу...
      Затем сорвал с себя идиотский костюм, надел джинсы и белый свитер и долго сидел один в зале перед экраном телевизора, пил виски и жрал все подряд, что было на столе. Наклюкавшись до кошмара, он велел толстухе горничной вести его в спальню. Та отвела его, раздела и уложила под одеяло. Гнедого стало тошнить, и горничная принесла таз, в который он, нагнувшись долго блевал сожранными яствами. Горничная принесла ему боржома. Он выпил всю бутылку, откинулся назад и велел горничной лечь рядом с ним. Она долго ласкала его, а затем он заснул тяжелым пьяным сном... Во сне он видел бешеные глаза Алексея Красильникова, которого видел всего один раз в жизни в ресторане "Золотой дракон", где они сидели вместе со старшим братом. Сон был совершенно чудовищный... Какой-то совершенно огромный Алексей Красильников швырнул его, крохотного и голого в огромный костер, он горел, ему было ужасно больно, но он никак не умирал. А рядом стоял его тезка Алексей Кондратьев в военном мундире с иконостасом орденов на мощной груди и хохотал над его мучениями. "Скорее бы, скорее бы, когда я, наконец, подохну?" - молил он, а потом заорал от невыносимой боли...
      - Да что с вами, Евгений Петрович? - суетилась горничная, наклонившись над ним.
      - А? Что? Да ничего... Ты кто? Какого рожна ты здесь? Да голая еще, ощупал он её пышное тело. - А ну пошла вон! Забралась, понимаешь, под одеяло... Катись, катись, отсюда, спать хочу...
      Обиженная горничная вылезла из постели, оделась и убралась восвояси. А Гнедой повертелся ещё немного, выпил боржома и захрапел мертвым сном...
      4.
      - Да быть того не может? - вытаращил глаза Кондратьев, услышав информацию Меченого, произнесенную им совершенно спокойно, обычным для его манеры равнодушным вялым тоном.
      - Да что ты, капитан, маленький, что ли? Быть не может..., передразнил он его. - Чего только на свете быть не может. Я вот, например, считаю, что все может быть... Разве что честного правительства у нас быть не может. А так что? Даже летучие собаки бывают, я в газете читал, а ты говоришь?
      - Но Михаил? Михаил Лычкин? - продолжал поражаться Алексей. - Он вместе с каким-то там Живоглотом заказал меня? А, может быть, это, все же, не он был у Паленого?
      - Да он это, он. Паленый сам справки наводил... Мишель его погоняло. А оба они из банды Гнедого... А от этого отморозка ожидать можно все, что угодно, наслышан о нем, хоть лично видеть не приходилось, Бог миловал. Я и тогда догадывался, что все это его рук дело. Значит, ещё соображаю что-то, капитан.
      - Так..., - призадумался Алексей. - Да, теперь мне все понятно. Лычкин и подставил мне этого адвоката Сидельникова, который защищал его отца. И Сидельников прекрасно отработал свои тридцать серебряников.
      - Точно, - кивнул головой Меченый. - А оплачивал услуги Петра Петровича этот самый Гнедой. А что? Задавили твою фирму, ограбили вас до нитки, не так уж мало у вас взяли, если каждого так обуть, большая сумма может образоваться... А, может быть, и сложнее тут дело. Может быть, и Гнедой этот не последняя инстанция... Например, тюменцы могли бучу поднять против тебя, таких проколов порой не прощают, и из-за гораздо меньшей суммы жизни лишают... А связи там могут быть очень крутыми... Так что, в переплет ты попал, капитан...
      - Ну, и что дальше? - нахмурился Алексей.
      - А ничего дальше. Жить, не тужить, вот что дальше. Чего тебе теперь терять? Теперь ты такой же как и я, ни хаты, ни семьи... Клево так жить, поверь мне, братан... И бояться тебе теперь нечего. Пускай они теперь боятся, а особенно дружок твой и заместитель Мишель. Вот этот иуда у нас и забоится, мало не покажется...
      Однако, Алексей никак не мог разделить оптимизм Меченого. Все происшедшее, хоть и получило теперь конкретное объяснение, от этого светлее не стало. Напротив, оно заиграло черными, мрачными красками, от которых на душу лег тяжелый камень. Значит, все игра, значит, Лычкин с самого начала затевал против него игру. Как он вообще оказался в фирме, интересно было бы узнать. Не Инна ли, часом, его туда устроила? Значит, и она тоже активная участница заговора против него? Но зачем они все это затеяли? Впрочем, понятно, все ради выгоды... Денег-то сколько со всего этого поимели... Главарь Гнедой, понятно, взял себе львиную долю, но и всем тем досталось тоже немало - и Михаилу, и Инне, и сестрице её Ларисе, затеявшей вместе с ней этот спектакль у неё дома... Твари, позорные твари... И здесь его хотели достать... Посадили на семь лет, так ещё и убить хотели, зарезать в сортире, как свинью... Кому верить? Кому после всего этого можно верить?
      В эту ночь он долго не мог заснуть, все думал и думал о том, что сообщил ему Меченый.
      Мысли об Инне приводили его в особенное волнение... Она же спала с ним, целовала его, они говорили друг другу нежные слова... Он рассказывал ей про погибших жену и сынишку, делился самым святым, что было у него в жизни... От этих мыслей краска стыда прильнула к его обветренным щекам. Какой же он лох, какой тупица...
      Но вдруг ночью словно какая-то пелена словно спала с его глаз, и он постарался как-то по-другому поглядеть на произошедшее несколько лет назад и проанализировать все беспристрастно. Ведь и раньше, когда он был распален гневом и не был в состоянии трезво мыслить, все же некоторые моменты заставляли его сомневаться... Какой резон Инне было устраивать этот фарс дома у Ларисы? Напротив, если она была в заговоре, неплохо было бы довести свою роль до конца... И зачем она послала эту фотографию в Матроску? Только для того, чтобы сделать ему больнее? Не похожа она на садистку, ну никак не похожа... И возмущение её во время кухонной сцены, спровоцированной Ларисой, было до того уж натуральным... И зачем он порвал то письмо, которое принес ему Сидельников? Сидельников, Сидельников... Да, роль этого негодяя ещё недостаточно понятна... А что если они с Лычкиным устроили этот спектакль, чтобы вывести его из боевого состояния, добить до конца? Ведь то, что кто-то подделывал письма Сергея Фролова к нему и его к Сергею, он уже понял из писем Фролова в зону. То, что именно благодаря Сидельникову была запугана свидетельница Виктория Щербак и убит свидетель Сытин, стало совершенно очевидно. Так что же мешало им сунуть в конверт фотографию и передать её Алексею? Что такого на ней было особенного? Инна и Лычкин в его машине. Что с того? Оставив даже мысль о возможности фотомонтажа, допустив, что она действительно сидела в его машине, совершенно необязательно искать в этом прецеденте какой-либо криминал. Он заехал за ней, повез куда-нибудь, кто-то специально сфотографировал их вместе, фотографию положили в конверт, и Сидельников передал её Алексею. А на следователя Бурлака давили с целью запрещения свиданий с ним, тоже нашлось, кому давить... Об этом он узнал из короткого письма следователя в зону, недавно полученного им: "Прости, капитан, за то, что допустил твоего осуждения. Я знаю, что ты не виноват. Если бы я разрешил свидания, результат мог бы быть иным. Но я не мог, я человек подневольный. Не держи зла на меня, если можешь. Я верю, что ты все выдержишь. Освободишься - заходи, кое-что расскажу. Илья Бурлак."
      От этих мыслей Алексею стало легче на душе, словно он освободился от какого-то тяжелого груза. Вдруг он поверил Инне, и мир для него снова стал красочным. Он хотел ей верить... Он заснул крепким сном...
      Утром, увидев Меченого, он улыбнулся.
      - Улыбаешься, капитан? - усмехнулся Меченый. - Вот это правильно, плюй на все, легче жить будет...
      - Понял кое-что, - ответил Алексей. - Кажется, до меня теперь многое дошло...
      - Я же говорил, что ты тугодум. Вот, через четыре года кое-что дошло, а ещё через три совсем все дойдет, так что откинешься умным чуваком...
      ... В этот ещё довольно холодный мартовский день впервые почувствовался едва заметный запах весны...
      - А что это за Гнедой? - поинтересовался вечером у Меченого Алексей. Порассказал бы мне о нем. Как-никак, заочный корифан, интересно узнать о том, что тебя заказал...
      - Гнедой-то? - задумался Меченый. - О нем мало кто теперь что знает, а если и знают, стараются забыть. Ему лет сорок пять, на нем два мокрых дела... Но... он не сидел ни за одно. За первое его посадили, а через несколько месяцев выпустили, а за второе вообще оправдали и из зала суда на волю выпустили...
      - Крутые связи?
      - Возможно. А возможно и другое - не совершал он их вообще, убийств этих... Легенду себе создавал. Вот она и пригодилась, легенда эта. А так... известно, что первая ходка у него была по сто семнадцатой за изнасилование, и ещё одна, году в восемьдесят шестом - за мошенничество. В целом он и пяти лет на зоне не провел... А теперь - авторитет, большими бабками ворочает, под ним несколько сотен ходит, в особняке живет... А больше про него я ничего не знаю. Говорят, он из культурных - то ли артист, то ли режиссер в прошлом, а по национальности то ли немец, то ли турок, то ли и то и другое... Пудрит мозги, короче, как может. Чтобы правду никто не узнал.
      - А как бы о нем узнать поподробнее? Никак нельзя?
      - Почему нельзя? Если надо, значит можно и узнать. Есть у меня один кореш, - улыбнулся черными обломками зубов Меченый. - Бароном кличут. Сейчас он на воле, под Москвой живет, на даче, собак разводит... Любит он это дело, всю жизнь мечтал... И сбылось, как ни странно. Дело он одно сделал удачное пару лет назад, дело жизни, что называется, какое, понятно, говорить не стану, тем более, он и сам мне ничего не говорил. Но ему на всю остатнюю жизнь хватит, он одинокий, ни жены, ни детей, живет со сворой собак километрах в пятидесяти от Москвы. Дачка хорошая, добротная, деревянный сруб двухэтажный, с русской банькой, был я у него незадолго до... Ну, понятно... Он ведь меня звал с ним там жить, помогать ему по хозяйству. А я так не могу - тоска... Ну недельку-другую ещё выдержу, а так тоска... А ему кайф, хоть он меня лет на десять помладше будет. Ему только недавно полтинник стукнул, хоть он и седой весь, такой же как ты, только кудрявый. А связи у него налажены. Узнать он может все, что угодно. Особенно если я его об этом попрошу...
      - А почему? - не удержался и полюбопытствовал Алексей.
      Меченый бросил на него неодобрительный взгляд за излишнее любопытство.
      - Твое-то какое до этого дело? То слова из тебя не вытянуть было, за то я к тебе и привязался, не люблю пустобаев, а теперь на радостях ты кучу вопросов в минуту стал задавать. Что да как, да почему? Говорю, что узнает, значит, узнает... Зря базарить не стану.
      ... Только летом Меченый получил маляву от Барона.
      Меченый долго и внимательно изучал послание, а потом поделился с его содержанием с Алексеем.
      - Ну что, капитан, - усмехнулся он. - Узнал он кое-что ради нашего с ним корифанства. Фук этот Гнедой, настоящий фук, и больше ничего.
      - Это как?
      - Бывает и так. Подставное лицо, по-научному. Плавает на поверхности, как оно и не тонет, а всем делом заправляет какой-нибудь прикинутый джентльмен в галстуке и, например, с депутатским мандатом или удостоверением члена правительства. И Гнедой этот тащит ему в зубах, как пес, большую часть своего навара. Ну а перед подчиненными он пахан, и джентльмен помогает ему в том, чтобы все так думали. Гнедой, к тому же, я говорил, артист, играет свою роль отменно и воздействовать на бритоголовых умеет. Держит всех в узде, а порой и сам себя крутым считает. Но... вопрос в том, что если чьи-то высшие интересы столкнутся, Гнедого этого могут запросто прихлопнуть, как блоху или гниду. Кстати, его первым погонялом и была Гнида. Это потом он в Гнедого перекрасился опять же с чьей-то высокой подачи.
      - А кто же этот высокий покровитель? - насторожился Алексей.
      - Ну ты и спрос... Ну, разговорился, молчун-капитан, - неодобрительно качал головой Меченый. - На черта это тебе? Человек, высоко сидящий, ни миллионами, десятками, сотнями миллионов ворочающий, а то и миллиардами. Бизнесмен, собственник заводов, фабрик, предприятий многочисленных... А таких Гнид у него видимо-невидимо... И, кстати, между прочим, имеющий прямое отношение к тюменской торговой компании, - подмигнул ему Меченый. О чем, я, если помнишь, предполагал и раньше...
      - Точно, - восхищенно воскликнул Алексей. - Соображаешь...
      - А тут только ленивый не сообразит. Человек ты меленький, и предприятие твое малое, но интересы ты затронул больших людей, сначала интересы, а потом амбиции. Сам посуди, заденешь "жигуленком" тачку какого-нибудь босса на улице, с тебя же три шкуры сдерут, а тут все же побольше самой крутой тачки получается по твоим рассказам. На товар их нагрели, они пахану пожаловались, тот приказал с тобой разобраться и твое предприятие сравнять с землей. А ты колыхаешься, твой дружок Серега колыхается, и не просто колыхается, а обращается за помощью к такому человеку, которого опасается не только этот Гнедой, но и джентльмен в галстуке.
      - К Черному?
      - К нему самому. К Григорию, вору в законе, настоящему, не дутому... А Черный к джентльмену не звонит, враги они лютые с давних пор, но друг друга опасаются. Паритет у них, как говорится, по научному. А звонит Черный напрямик через голову джентльмена фуку Гнедому. И дает ему распоряжение от тебя отстать. А отстать тот уже не может, потому что джентльмен брови свои нахмурил. Не привык, чтобы не по его было... Вот Гнедой и крутится, как угорь на сковородке, юлит перед обоими, которых боится как огня... Один покровитель, другой враг, но оба страшны в своем гневе... Так-то вот в наше время бизнесом заниматься, капитан. Сотрут в порошок, и могилы твоей не найдут, если высоким людям дорожку перебежишь, даже ненароком...
      - Да..., - покачал головой Алексей. - Ну и в поганое же время довелось нам жить на этом свете...
      - Да ладно, - досадливо отмахнулся от его слов Меченый. - Базаришь, как тетка в очереди за колбасой... Всегда у нас поганое время было, и всегда большие люди всеми делами заправляли, а таких, как мы давили, как мелочь под ногами. Только раньше это одни люди были, а теперь другие, если раньше главным была только власть, паскудством и предательством заслуженная, то теперь это прежде всего бабки, крутые бабки, дающие опять же ту же власть. А власть дает ещё большие бабки и ещё большую власть. Так вот и крутится этот мир, капитан. А нам что главное - чтобы перед смертью можно было бы самому себе в глаза поглядеть. И пока... вроде бы за пятьдесят восемь годиков, что землю топчу... Впрочем, не кажи гоп, до смерти еще, может быть, далеко... Что будет, то и будет...
      - А я вот, - призадумался над его словами Алексей. - Могу я в глаза самому себе посмотреть или нет? - Снова почему-то ему вспомнились печальные глаза Инны, глядящие на него, сидящего под конвоем в клетке и слушающего приговор судьи Грибанова и себя, в ярости рвущего в клочки её письмо на глазах у адвоката Сидельникова.
      - Это уж тебе судить, капитан, - усмехнулся Меченый и закурил "беломорину"...
      5.
      Февраль 1999 г.
      - Ну, прощай, капитан, - обнял Алексея Кондратьева Меченый. - Удачи тебе. Верю в тебя, что теперь у тебя будет все по уму, что таких делов, как тогда ты больше не навертишь... Ты теперь чувак мудреный, через семерик лет зоны прошедший. А мне ещё полтора чалится, - вздохнул он. - Привык я к тебе, скучно без тебя тут будет... Выживу ли, не знаю, здоровьишко, сам знаешь, пошаливает... И сердце, и печень, и ещё хрен знает, что там в моем отбитом нутре есть... Ладно, чему быть, того не миновать... Адрес Барона я тебе дал, езжай к нему, он поможет... И к сыну моему наведайся в Нижний, узнай, как он там. Как-никак, без матери он теперь, и семейный... Если в чем нуждается, опять же обратись к Барону, тут он и вовсе не откажет.
      Алексей обнял Меченого, и пошел оформлять в тюремную контору документы на освобождение.
      Настроение было какое-то странное, никакой особой радости от своего освобождения он не ощущал. Ехать было не к кому. Никого, кроме ставшей ему чужим человеком сестры Татьяны и её пятнадцатилетнего сына Сашки у него не было. Год назад умерла мать, а несколько раньше - в конце девяносто седьмого Меченый мрачно протянул ему газету.
      "На Востряковском кладбище в Москве произошел мощный взрыв. При взрыве погибло десять человек, и ещё восемь было тяжело ранено. В этот день участники афганских событий пришли на кладбище помянуть своего друга Николая Сатарова, заместителя председателя Фонда афганцев-инвалидов, застреленного год назад в собственной машине. На Востряковском кладбище погибли председатель Фонда Олег Шелест, управляющий делами Сергей Фролов..." Далее Алексей читать не стал. Слезы застилали ему глаза. Сергей, Серега, Сержик, веселый, одноногий, неунывающий майор Фролов... Взорван на кладбище... О трагической гибели Сатарова Сергей написал ему в зону. С командиром десантного батальона Николаем Сатаровым Алексей был хорошо знаком, они вместе участвовали в боевых операциях. Эх, Сергей, Сергей, его единственный верный друг... Что будет с его Настей и Маринкой? Ей, наверное, около семи лет...
      Последнее письмо от него пришло месяц назад. В нем он сообщал, что по слухам Инна собирается замуж за своего сослуживца. Получив письмо от Алексея, в котором он утверждал, что Инна перед ним ни в чем не виновата, и все происшедшее было хорошо спланированной провокацией, Сергей поехал к ней и устроил её на должность бухгалтера в новую, организованную Фондом фирму, которую возглавляет Олег Никифоров. Эта фирма, наученная горьким опытом "Гермеса", процветает, имеет офис на Арбате, её сотрудники прекрасно зарабатывают и Инна недавно купила себе однокомнатную квартиру. И вот теперь собирается замуж... Сообщение это Алексей воспринял болезненно. В глубине души он лелеял мечты, что, когда вернется, он снова сойдется с Инной. Он верил ей, и понимал, что её подставили так же, как и его, что все это дьявольская игра Михаила Лычкина. Он уже знал, что Лычкин стал преуспевающим человеком, управляющим казино. А устроиться на такое хлебное место можно только при крутой протекции братвы. Все сходилось, Инна была чиста перед ним. А он перед ней нет...
      Сколько раз он писал ей, и столько же рвал свои письма в клочки. А теперь... она собиралась замуж... И правильно делала, она ещё очень молода, должна же у неё быть личная жизнь...
      Сергея больше нет... Никого у него нет. Ни Инны, ни Сергея...
      Он, бросив быстрый взгляд на курившего рядом Меченого, снова взял в руки страшную газету.
      "... управляющий делами Сергей Фролов", - перечитывал он жестокие строки. - "... попали в разные больницы Москвы с ранениями различной тяжести восемь человек."
      Меченый молча протянул ему другую газету, известную своими скандальными публикациями. Указал желтым от табака указательным пальцем на маленькую заметку в нижней части первой страницы.
      "Следствие по делу о взрыве на Востряковском кладбище отрабатывает версию о том, что причиной взрыва было присутствие на поминках бывшего солдата срочной службы, служившего в Афганистане Алексея Красильникова. Известно, что это младший брат вора в законе Григория Красильникова по кличке Черный. Красильников, опоздавший на встречу и подходивший к могиле Сатарова, получил легкое осколочное ранение в ногу и был доставлен в институт Склифосовского, откуда уже вечером того же дня был выписан домой. Разумеется, это лишь одна из версий, но вполне заслуживающая внимания. Недавно Григорий Красильников вернулся в Россию и был задержан в аэропорту Шереметьево, препровожден в Лефортовскую тюрьму, но уже через неделю выпущен под подписку о невыезде."
      - Вот оно как, - прошептал Алексей, пристально глядя на Меченого.
      Тот только пожал своими острыми квадратными плечами...
      ... И вот... Пролетели как миг, прошли, словно вечность, эти семь лет... Шел февраль 1999 года... Холодный, мрачный, вьюжный в этих затерянных в лесах глухих краях... Ему идет сорок второй год, нет у него ни дома, ни семьи, ни денег... Ничего нет... Нет любимой женщины, нет единственного верного друга... Все надо начинать сначала. Сумеет ли он?
      Закутанный в телогрейку, с кургузой ушанкой на голове и с сумкой на плече, он поежился от холодного февральского ветра, оглянулся на тюремные ворота и глухой забор с колючей проволокой над ним, на вышку с охранников и ответил самому себе на заданный вопрос:
      - Сумею... Есть у меня ещё дела на этой земле.
      Стиснул зубы и пошел вперед к железнодорожной станции...
      ... На Казанском вокзале, куда он прибыл через сутки, его останавливали несколько раз, требовали предъявить документы, спрашивали, куда он следует. Он отвечал, что едет по месту прописки в Сергиев Посад...
      И впрямь, он перешел Комсомольскую площадь и направился к Ярославскому вокзалу. Сел на электричку, следующую до Сергиева Посада. Но до конечной станции не доехал и вышел на станции Радонеж. Именно там обитал кореш Меченого Барон. И к нему он держал путь. Его дача должна была стать отправной точкой его жизни. А затем он должен был поехать в Нижний Новгород и навестить сына Меченого Славика. Это был наказ его единственного на это время друга - старого вора в законе...
      ... Он вышел на станции. Было десять часов утра. Этот день в Подмосковье выдался довольно теплым, и хоть солнца не было, Алексею даже стало жарко в его телогрейке и ушанке. Топая кирзовыми сапогами по свежевыпавшему снегу, он поглядывал на план, нарисованный им Меченым. "Как он его встретит?", - думал Алексей. - "Меченый есть Меченый, друг есть друг, а я ему кто? Так, протеже, проситель... Вполне возможно, что и отфутболит, что ему со мной возиться, помогать мне? Ладно, как встретит, так и встретит. По крайней мере, пока мне больше идти некуда. Подамся к сеструхе, в крайнем случае..."
      Алексей вышел на протоптанную снежную дорожку и пошел по ней направо. Дача Барона должна быть минутах в пятнадцати от станции, с левой стороны. Меченый подробно описал его глухой забор, выкрашенный в бордовый цвет и какие-то резные украшения на черепичной красной крыше, которые хорошо видно с тропинки. Ну и лай собак, понятно. А их у него тогда было девять...
      ...Так, вот это, кажется, она и есть... Алексей подошел к калитке и стал стучать. Послышался оголтелый лай собак. Они подбежали с той стороны к калитке и остервенело бросались на забор. Но никто не открывал. Алексей продолжал стучать.
      - Вам кого? - послышался сзади старушечий голос.
      - Мне... Б-б... Как его? - У Алексея из головы совершенно вылетело имя-отчество Барона. А оно было довольно сложное - Кирилл Игнатьевич Петрицкий.
      - Так кого же вам надобно? - нахмурилась круглая словно мяч старушонка в ватнике и оренбургском пуховом платке, туго замотанным вокруг мячеобразной головы. Очень уж ей не нравился пришелец уголовного вида. Частенько в последнее время совершались налеты на пустые дачи. Впрочем, на дачу Петрицкого вряд ли кто-нибудь покусился, себе дороже. И тем не менее, бдительность, есть бдительность... - Сами, что ли, не знаете? Так можно и у участкового спросить, - пригрозила старушка.
      - Да мне Игнатия Петровича, - ляпнул вдруг Алексей, припомнив что-то из имени-отчества-фамилии Барона.
      - Эвона как, - хитренько улыбнулась старушка. - Игнатия Петровича, говоришь? Слышал звон, да не знаешь, где он? Ну, обожди, незваный гость, произнесла она и быстро засепетила валенками куда-то.
      "А черт бы тебя побрал", - подумал Алексей, проклиная себя за провал в памяти.
      Но тут сзади послышался собачий лай, и приятный басистый голос крикнул вдогонку старухе:
      - Эй, Дорофевна! Не шустри, гость ко мне. Жду я его, пошел вот с Бураном погулять...
      - А что же твой гость тебя по имени не знает, Кирилл Игнатьич? обернулась старушка. - Мое дело маленькое, а вот надысь Дресвянниковых дочиста всякие незваные гости обокрали, они приехали, а в доме шаром покати. Ты Дресвянниковых знаешь, Игнатьич? Там, за углом, рядом с Сычихой...
      Алексей обернулся и увидел идущего в его сторону высокого, за метр восемьдесят ростом худощавого загорелого человека с окладистой черной бородой с проседью. Одет он был в обливную желтую дубленку и кожаную кепочку такого же цвета, из-под которой торчали седые кудри. Рядом с ним на поводке шагала чудовищного размера среднеазиатская овчарка.
      - Не знаю я никаких Дресвянниковых, и никакой Сычихи, - пробасил он. И знать не желаю. Тебя только знаю, Дорофевна, поскольку ты снабжаешь меня чудесным парным молочком и домашним творожком. А человек этот друг моего друга, приехал с доброй весточкой, а моего имени-отчества он может и не знать. Ты сама сколько лет выговорить не могла...Так что ступай с миром, Дорофевна, и завтра утречком нацеди нам молочка. Да и творожку принеси побольше. Гостю отъестся надо, кальций нужен, поняла?
      - Если что, принесу, - разулыбалась беззубым ртом Дорофевна. - Мы что, мы завсегда... Ежели так... По-нашенски... Молочко оно пользительно... Витамин в нем... А ить, глянь, как тя, Игнатьич, солнышко выглянуло...
      - Да? - сурово взглянул на неё Петрицкий. - Что-то я не замечаю никакого солнышка, напротив, похоже, снова снегопад будет. Да и что в этом страшного, февраль, как никак, так полагается...
      Он открыл ключом калитку и свора азиатов разных размеров бросились к хозяину.
      - Обождите, - сказал он Алексею.
      Через несколько минут он куда-то убрал собак и открыл гостю калитку.
      - Проходите, - пригласил он.
      Алексей прошел. Оказался на просторном, довольно чистом участке. Перед ним был большой рубленый двухэтажный дом с резными украшениями на черепичной крыше. Хозяин прошел вперед и открыл перед ним входную дверь.
      Приятно пахло деревом. Было чисто и уютно. Они сразу очутились в большой горнице, посередине которой стоял красивый стол из светлого дерева. С левой стороны русская печь, справа батареи водяного отопления. Тепло и уютно. Кроме дерева пахло чем-то вкусным, кофе, пирожками.
      - Снимайте ваш анарак, - предложил Барон. - И цилиндр тоже. В баньке попаримся, смоем с вас тюремный амбре... Согласны? - внимательно поглядел на Алексея он. Тот молча кивнул, снял ватник и ушанку, повесил на вешалку около входа.
      - Кирилл Игнатьевич, - протянул он ему свою мощную ладонь.
      - Алексей Николаевич, - ответил Алексей.
      - Петрицкий.
      - Кондратьев.
      - Барон, - блеснул черными глазами хозяин.
      - Капитан, - едва заметно усмехнулся Алексей.
      - Погоняло Меченый дал? - догадался Барон.
      - Он.
      - Мне тоже. Только лет эдак тому назад... Садитесь на лавку, кофейку попьем. Давненько не пили хороший кофе?
      - Семь лет, с февраля девяносто второго. Как раз горячего заглотнул, обжегся даже второпях, а вторую чашку не успел допить, спешил на встречу с клиентом. Знал бы, что семь лет не придется, обязательно бы допил и вторую... А теперь отвык... Первое время трудно было, так любил...
      - Поблаженствуете зато теперь, по себе знаю... Я умею заваривать, специалист, - похвалил себя Барон.
      Алексей сел на резную лавку, а Барон пошел на кухню заваривать кофе. От чудесного ароматного запаха, распространяющегося по всему дому у Алексея закружилась голова.
      - А? - улыбнулся белыми зубами Барон, внося в горницу турку с дымящимся кофе. - Хорош запашок? Лучше, чем от тюремных портянок, не правда ли?
      Алексей только вздохнул в ответ. А когда он отхлебнул из керамической чашки ароматного напитка, почувствовал себя на верху блаженства.
      - Закурим с удовольствием, - предложил хозяин, вытаскивая из кармана вязаной куртки пачку "Вирджинии-Слим" с ментолом. - С кофе-то так хорошо... Вообще, вам предстоит большое удовольствие осваивать прелести жизни сначала. Да, - произнес он, пуская в потолок клубы ароматного дыма и делая глоток кофе. - Тот, кто не сидел в тюрьме, не поймет всех прелестей простой цивильной жизни, не сумеет порадоваться и голубому небу без клеточек, и хорошей пище, и глотку кофе, и затяжке хорошей сигаретой. А вечером мы с вами попьем чудесного виски, зажжем камин, и нам станет просто замечательно на душе...С утра не пью, и вам не советую, а вот во второй половине дня покейфуем... Надо уметь радоваться всем проявлениям жизни, Капитан... Далеко не все это умеют, живут, как с похмелья.
      Алексей ждал, что Барон будет расспрашивать его о его прежней жизни и злоключениях, но тот не задал ни одного вопроса на эту тему. Он вообще больше философствовал, говорил о вечных проблемах, изредка делал остроумные тонкие замечания насчет политики.
      Они позавтракали, попили кофе, потом Барон предложил Алексею прогуляться по зимнему лесу. Он взял с собой двух огромных собак, которые сразу как-то прониклись к гостю и весело виляли хвостами. Алексей представил себе, как бы они вели себя, если бы он открыл калитку и вошел во двор Барона без приглашения и невольно поежился.